Дверь громко хлопнула за спиной и выпустила поэта в мир. Он недовольно поморщился, резкие звуки вызывали раздражение. Двор был пошл своей обыденностью до безобразия, собаки деловито закапывали экскременты в детской песочнице. Зима следила из подворотни, как осень заканчивала обрывать худыми костлявыми пальцами последние листья с тополей. Небрежным жестом закинув за плечо черный шарф, он сделал пару шагов и застыл у закованной в ледяной плен лужи. Пролившаяся с небес, словно слезы, вода перестала бороться с неизбежностью и обрела покой. Тронув гладкую поверхность носком острого ботинка, Поэт ощутил леденящий холод, змеей скользнувший вверх от большого пальца ноги к сердцу прямо сквозь порванный носок. По тонкому экрану льда метнулись тени. Освобожденная черная вода Стикса, хлынув на поверхность, тут же устремилась в давно утратившую герметичность обувь любимца муз.
Мрачная усмешка отразилась на его лице, губы сошлись в легкой презрительной гримасе. Этот мир однозначно плох, и дискомфорт, доставляемый хлюпающей в ботинке водой, ничего уже не сможет ни прибавить, ни отнять. Отбросив ногой зазевавшегося кота, мимоходом отметил, что, в сущности, жизнь похожа на облезлое животное, пресмыкающееся перед судьбой и выпрашивающее у нее подачки, но всегда получающая пинок под зад.
В минутном раздумье постоял на выходе со двора, рассматривая похожие на гробы проезжающие мимо машины. У кого-то гроб лучше, у кого-то хуже, но все, в конечном счете, плывут к неизбежному финалу.
Выбор, куда пойти, был невелик. Поэт презирал деньги, причем заочно. Эти жалкие бумажки, дающие ничтожествам власть над людьми и любовь продажных женщин, похожих на бездушные манекены, глупых и погрязших в невежестве, не способных распознать под грубым вязаным свитером пылкое сердце поэта.
Шорох осенних листьев под ногами, музыку, звучащую в отточенной строке стиха - вот что должны любить женщины! Колкость фраз, ранящих душу и сердце.
«Звон, стон, перезвон. Холод, как плеть, плеть, как смерть». Он тихо застонал, живо представив, как некая юная дева сидит у промерзшего окна с томиком его стихов, и только они позволяют ей задержаться на этом свете еще немного, хотя бы до утра.
Он взглянул на низкое небо, закутанное в рубище облаков. Отметил направление, в котором растворилась в дали одинокая птица-ворон. И пошел быстро, не останавливаясь, в сторону городского парка прямо сквозь поток людей, через перекрестки, презирая сигналы светофоров и красный свет. Кто может ему что-то запретить? Полы его длинного пальто трепетали под порывами ветра и издали были похожи на большие черные крылья.
Хотелось быстрее достичь чуть припорошённых тропинок, петляющих среди голых деревьев и облетевших кустов. До дна испить горькую чашу одиночества и непонимания. Насладиться тоской и посмотреть, как тяжелыми каплями сквозь расставленные пальцы стекает время прямо в серую будничность дня.
Деревья стояли вдоль аллей безмолвными трупами. Казалось, что они вскинули ветви в страстном порыве подняться в небо, но их помертвевшие корни сковала ледяная земля.
- За месяцем год. Смерть как брод, слева направо. Простая переправа! - вслух продекламировал он, отметив про себя, что надо бы убрать бесполезные рифмы.
Вечер уже стирал отупляющую резкость предметов, мягкие тени, подобно призракам, бродили по аллеям. Мертвенным сиянием светилось окно пивного ларька, словно вход в Вальхаллу. Под пристальным взглядом Валькирии в накладном парике падшие воины, клубясь нестройной толпой, ждали, когда в иссохшие уста закапает оплодотворяющая роса.
Небрежно откинув назад косую челку, он пристально вгляделся в их лица. И в который раз убедился: в них не было фальши! Там явно читались следы порока, но это было честно и неприкрыто. Разверзнутые черные дыры беззубых ртов, богатство красок, многообразие переливов бесчисленных синяков. Он любил этих людей, они напоминали ему оживших мертвецов. А когда ты мертв, тебе уже не нужно казаться кем-то, смерть лишает притворства.
Его появление как всегда было встречено криками ликующей толпы и громом оваций! В правой руке он мгновенно ощутил граненый стакан, твердый и конкретный в своей реальности, щедрой рукой заполненный до краев дешевым портвейном!
Чуть склонив на бок голову, так что сальные пряди волос слегка прикрыли глаза, раскачиваясь в такт порывам ветра, Поэт продекламировал:
Вдруг стук! Кто там? Труп? Замкнулся круг. Входи, друг!
Видишь, я гол? Ложись на пол. Задуй свечу. Я не шучу!
После этого стремительным жестом приблизил стакан к бледным обескровленным губам. И янтарная жидкость горным ручьем устремилась в исстрадавшееся чрево Поэта.
Сорвав привычные аплодисменты и несколько сердечных лобзаний, он опять устремился в сумрак аллей. Уже зажглись фонари.
"Странное безличное слово "зажглись", - подумал он. - Как будто это их выбор - гореть в ночи. Может, они бы хотели вечно оставаться во тьме. Но кто-то, презрев их волю и желание, заставил освещать путь никчемных созданий, имя которым - люди".
"Я такой же фонарь, - размышлял Поэт, - Никто не спрашивал моего желания, хотел ли я увидеть этот паршивый мир. А теперь вынужден нести огонь моей души сквозь холод человеческих отношений. Впрочем, в отличие от покорных фонарей, я сам могу решить, когда перестану гореть. Например, прямо сейчас".
Он подошел к кромке воды начинающего замерзать пруда и всмотрелся в его темную глубину. Один шаг. Только один шаг - и вся эта агония бессмысленного бытия закончится мгновенно. Он осмотрелся. Деревья безмолвными свидетелями стояли вокруг и терпеливо ждали решения поэта. Одинокая утка, переминаясь неподалеку от берега на кромке воды и льда, казалось, с любопытством ожидала развязки сюжета. Этой заигранной драмы, именуемой жизнью.
"Нет, это слишком пошло и банально, - подумал Поэт, еще раз взглянув на утку. - Я балансирую на границе жизни и смерти, она на границе льда и воды. Это извечная расстановка сил. Когда-нибудь маятник обязательно качнется в другую сторону, но еще рано, рано".
Левый ботинок коварно воспользовался близостью водоема и не упустил случая получить свою порцию холодной осенней воды. Поэт двинулся дальше, размышляя о равновесии.
В очередном круге света он заметил девушку, лепившую некоего урода из ноздревато-грязноватого рыхлого снега. Занятие это, видимо доставляло ей удовольствие: она радостно хихикала и время от времени дышала на замерзшие покрасневшие ладони.
Поэт приблизился и мрачно оглядел снежное чудовище.
- Очередное творение, созданное чужой волей появилось на свет, - изрек он, не глядя на девушку.
- В этот мир, затертый до дыр. Без солнца, без света и сразу в сортир! -
Продолжил он, крутнув на шее черный шарф, - Жизнь лишь несколько абзацев бездарного текста, написанного в лучших традициях театра абсурда. Конец заранее известен. Это маленькая черная точка, небрежно поставленная костлявой рукой автора этого произведения.
- Моя молодость обманчива, иногда кажется, что прожито уже тысячу жизней. Миллионы вселенных сгорели и растворились во мраке бесконечного космоса. Тысячи звезд родились с тех пор, они так далеки, что даже не знают о существовании друг друга. А я все бреду среди хаоса и взрывающихся галактик в бессмысленной надежде, что в этом мире найдется хоть один человек способный понять всю боль моего сердца.
- Молчите. Не надо слов! Я заранее знаю, что вы хотите сказать. Видите, моя душа перед вами сейчас открыта. Она подобна морскому животному, выброшенному на пустынный холодный берег суровой волной судьбы. Совершенно беззащитна. Ее могут расклевать на части алчные чайки или сожрать дикие звери. Она не окажет сопротивления!
В глазах его зажглись искры. Мокрый снег таял на щеках и казалось, что по ним текут слезы.
- Я вижу, что вы умеете слушать, а это уже немало для этого мира. Если на сегодня ваша миссия по производству уродов завершена, я мог бы предложить посетить одно злачное заведение под названием «Литературный клуб». Не обессудьте, что произношу вслух такую пошлость. Согласитесь, сразу представляется место, где некие бездарности толкают друг другу мерзкие стишата или медленно пытают собратьев описанием любовной муки героини на десяти страницах? И вы не ошибетесь! Это оно и есть! Вы спросите, конечно, что у меня может быть с ними общего? Ничего. Но где еще можно наблюдать комедию жизни? Назовите, где концентрация агонизирующих прыщавых юнцов и худосочных дев, иссушенных литературными потугами, достигает такого предела? Все это очень весело и, к счастью, происходит в относительном тепле.
- Я вам почитаю свои стихи, может, вы сочтете их достаточно хорошими, чтобы не пырнуть меня ржавой вилкой. А впрочем, это все неважно, такая смерть хоть лишена привлекательной стороны, зато вполне уместна для клуба. Согласны? Отлично. Идемте.
Месяц на минуту выглянул сквозь прореху облаков, как червяк из гнилого яблока. Он хотел лично убедиться, что эти двое не сбились с пути. Поэт гордо шел впереди, заложив руки за спину, презирая лужи. За ним, стараясь не отставать, лавировала девушка.
Тьма готовила решительный план наступления на город . В предчувствии этого, люди старались как можно быстрее укрыться за стенами бетонных коробок, похожих на огромные саркофаги.
Черный ворон, сделав большой плавный круг, опустился на ветку старой осины, посмотрел на покосившуюся от времени вывеску с потекшими, плачущими буквами «Литературный клуб» и, устроившись поудобнее, стал терпеливо ждать появления Поэта.