***
Когда мы подбежали к Хильде, глаза её были полны слёз. А может быть, мне
это казалось. Она жалобно скулила, припадая на ногу, хотела встать, но
сделать это никак не могла. Вовка попытался положить её на бок, чтобы
определить степень ранения. Хильда не давалась и несколько раз укусила брата
за руку. Однако нам были видны раны, из которых сочилась кровь. Вовка стал
успокаивать собаку, но она от боли выла, прося у нас помощи. В голове брата
мелькнула мысль, и он попросил меня: – Принеси мою майку, телефон и собачью
палку.
Я быстро побежал к скамейке. Руки и ноги у меня тряслись от ужаса, от
крови, от безысходности. Схватил Вовкины вещи, и стремглав, обратно.
– Давай телефон…
Вовка нетерпеливо протянул руку. Он взял трубку, набрал нужную комбинацию
цифр, и приказал: – Рви мою майку.
– Зачем??
Я был крайне удивлён.
– Рви, я тебе сказал!!!
Но тут же переключился на телефонный разговор: – Папа, тут у нас с
Хильдой несчастье. Мне нужна твоя помощь.
– Огнестрельное ранение… На пляже… Васька Кныш… Сами целы… Ну, давай
жду… И майку мне прихвати…
Собака продолжала громко скулить. Вовка намотал на руку свои штаны,
взял палку и ловким движением сунул её в пасть Хильды. После этого он сумел
зафиксировать голову и морду собаки в своих руках, затем приказал: – Стас,
быстро заматывай ей пасть куском майки.
Я замешкался, а собака пыталась вырваться из Вовкиных рук.
– Быстрее, – скомандовал Вовка.
Мне пришлось, куда подальше спрятать свою впечатлительность. И хоть руки
мои дрожали, я всё же замотал пасть собаки майкой и даже зафиксировал узлом.
Затем Вовка повалил Хильду на бок, стал силой удерживать её в таком положении
и попросил меня оставшимися кусками майки прикрыть ей раны, чтобы остановить
течение крови. Дробь или картечь прошла насквозь возле правой передней ноги и
вышла под лопаткой, так что на боку рана по размерам была больше. Кусок
белой майки тут же стал красного цвета. Мои руки тоже были в крови.
– Хильда, хорошая, умная…– стал я приговаривать, чтобы как-то успокоить
собаку. Вовке было не до этого, удерживать в таком положении Хильду ему
становилось с каждым мгновением всё тяжелее. Я бы с этой задачей не
справился. А Вовка молодец. Вскоре мы услышали звуки двигателя подъезжающего
автомобиля, и через несколько мгновений на пляж на своём джипе приехал Федор
Андреевич со своей супругой Алевтиной Михайловной.
Они быстро подошли к нам. Федор Андреевич перехватил из рук Вовки
ошейник, а Алевтина Михайловна, с надетыми на руки резиновыми перчатками,
взяла у меня пропитанный кровью кусок майки. Алевтина Михайловна, как я потом
выяснил, являлась практикующим ветеринарным врачом. Осмотрев рану, она
приняла решение: вначале наложила на лапу жгут, а затем ввела в вену наркоз.
Когда собака уснула, обработала рану перекисью водорода, затем Федор
Андреевич отнёс Хильду в машину.
– Ну что там? – с надеждой в голосе спросил Вовка.
– Пока не знаю... Сейчас будем смотреть… Боюсь она много крови потеряла,
– пояснила Алевтина Михайловна, и добавила: – Но ничего собаки живучие…,
будем надеться, что всё обойдётся… Вы сами-то как? Отец сказал, чтобы вы
никуда отсюда без него не уезжали.
Но мы ей и возразить не успели, как приехал дядя Слава. Видно было,
что он взволнован. Здесь на пляже расспрашивать нас не о чём не стал, а
только строго сказал: – Давайте, пацаны умывайтесь, укладывайте велосипеды в
джип… Поедем домой.
Не знаю, как Вовка, но я пережил волнительные минуты, испытал нервный
стресс и был подавлен. Кровь, собачья боль и слёзы вызывали в моей душе тоску
и отчаяние. Жалобный лай собаки, как эхо витал в моем сознании. Сможет ли
наша Хильда выжить, а если выживет, не останется ли калекой? О Ваське в тот
момент я, как-то не думал. Потому что был уверен, он обязательно будет
наказан.
Поначалу мы ехали молча, но затем дядя Слава обратился ко мне: – Стас,
пожалуйста, когда маме и бабушке будешь рассказывать, что у вас тут
произошло, не сгущай краски, постарайся быть сдержанным. Твои мама и бабушка
женщины эмоциональные, им не нужно ничего приукрашивать, они сами дорисуют
любую историю.
– Так я вообще могу ничего не рассказывать, – постарался я быть по-мужски
солидарен.
– Нет, – категорично отверг моё предложение дядя Слава, – в деревне
ничего утаить не удастся. Тут в одном конце села крикнут, а в другом уже все
ответы знают... Вскоре произошедшее станет предметом пересуд и сплетен, и
если мы не расскажем правдивую историю, услышим выдуманную народную байку, и
к тому же нам будет стыдно за свой обман.
Дядя Слава, как всегда был прав, мама с бабушкой уже всё знали и о
Ваське, его обрезе и даже о поставленном Алевтиной Михайловной,
предварительном диагнозе огнестрельного ранения Хильды. Но маму собака не
волновала. Она находилась в возбужденном состоянии граничащим с истерикой.
– Вот мы приехали на Родину, в знакомые места…– приговаривала мама,
беспокойно прохаживаясь из угла в угол.
– Тут из дома лучше не выходить, то коленки мальчишке до крови разобьют,
то вообще глядишь застрелят. Нет, хватит, погостили... Ничего у нас билеты на
среду, а мы денька на два пораньше поедем, отца порадуем… Ну что ты, мама,
молчишь?
Бабушка молчала, ей да впрочем как и всем нам, сложившаяся ситуация была
неприятна. Да и возразить на мамины причитания было нечем. Она только
спросила Вовку: – А с чего у вас спор-то возник?
– Я им сказал, чтобы мотоциклы с пляжа убрали…
– Ну я же тебя просила, не связываться с Васькой…
– И я тебе сто раз об этом говорил, – поддержал бабушка дядя Слава.
– Нет…. Пусть живёт, как все по установленным правилам, – не соглашался
Вовка.
– Да не будет он жить по установленным правилам! – повысила голос
бабушка: – Они для него другие, нечеловеческие, и переделать ты его никогда
не сможешь. Это только говорят, что можно обезьяну превратить в человека, но
только этого ещё никто не видел.
– Так почему же я-то должен жить по обезьяньим законам, а не она по моим?
– не сдавался Вовка.
– Никто не заставляет тебя жить, как он, ты только не обращай на него
внимание.
– Это как? Он будет мне в душу плевать, а я значит должен молча утираться?
– Ну вот, как дед упрямый, тот тоже упрется, словно бык, пока ему рога не
посшибают.
– Ну не посшибали же? – с улыбкой спросил Вовка.
– Да ладно тебе… Сколько мы всего натерпелись...
Бабушка, а при жизни и дедушка никогда не рассказывали о своей молодости,
о раскулачивании их родителей, о государственном беззаконии в сталинское
время. Эта информация сейчас стала доступно любому пытливому читателю. Просто
так их научило время. И они строго придерживались правила: «меньше знаешь,
лучше спишь». Хотя вряд ли сон их был крепким. Ведь бабушкиного папу
расстреляли в конце тридцатых годов прошлого столетия. Тогда ему не
исполнилось и тридцати лет. Он был ещё совсем молодым человеком. Бабушка его
не помнила – ей было всего три годика. Да и у дедушки в семье кого не возьми,
«кулаки» да «враги народа». Поэтому у них на всю оставшуюся жизнь укоренился
инстинкт потенциального заключенного. Также как во многих семьях в
послевоенное время – держать в доме впрок мешок с сухарями, спички и соль и
ни с кем ничего не обсуждать.
Бабушка на секунду задумалась, вспоминая своего мужа, и продолжила:
– Но тот хоть молча всё делал, ни с кем не споря, а ты вон, как чуть что
в драку лезешь.
– Да он не лез в драку, – заступился я за Вовку.
– Да молчи уж, а то я его не знаю, – отмахнулась от меня бабушка и вслед
за этим спросила дядю Славу: – Что вы решили с Васькой-то делать?
Дядя Слава укоризненно посмотрел на свою маму, так что мы поняли, что он
не хочет в присутствии меня и Вовки обсуждать этот вопрос и лишь ответил:
– Этим вопросом сейчас занимается полиция… Ну а там, как поймают, всё
будет решено по закону.
– Какие для него законы? – бабушка, будто ничего не хотела от нас
скрывать.
– Ну, а что ты мама предлагаешь? Убить его что ли? – со свойственной
ей эмоциональностью спросила моя мама.
– Убить??? – глубокомысленно переспросила бабушка, – это слишком для него
легко и почётно будет: вся шпана хоронить придёт, могилку обиходят, и каждый
год поминать будут, как героя.
В бабушкином голосе не было иронии, и мы не могли понять шутит она или
говорит всерьёз?
– Его бы на Луну отправить или на Марс, чтобы духу на Земле его не было,
но ведь на его место другого пришлют такого же «космонавта» на испытание.
– Кто пришлёт-то? – не понимая бабушкиного рассуждения, спросил Вовка.
– Бог! Кто же ещё-то?...
В этот момент зазвонил телефон дяди Славы. Он внимательно выслушал и
затем, отключив его, глядя на бабушку, оповестил: – Всех этих «орлов»
задержали…, в камере сидят…, за ними ещё какие-то грехи числятся.
– Вот удивили? – прокомментировала бабушка: – А то никто об этом не
знает? Только после стрельбы глаза раскрылись.
– Ну ладно, мама, я поеду туда съезжу, узнаю все обстоятельства,
переговорю с полицейским начальством, – как послушный сын оповестил бабушку
дядя Слава.
– Заодно билеты им поменяю… Или вы уже передумали ехать?
– Нет, нет, мы, пожалуй, поедем, – мама была в своих желаниях
последовательна. Да и мне тоже не хотелось оставаться ещё на два дня. С
Вовкой, конечно, хорошо и весело, но я ведь хотел эти дни провести с Настей.
Отношения с ней не складывались, привнося в мою жизнь пустоту и грусть,
поэтому решение уехать раньше намеченной даты я также считал самым
правильным.
– Давайте вначале пообедаем, а потом уж поедете, кто куда, – решила за
всех бабушка…
После обеда мы с Вовкой поехали проведать Хильду. Она после операции и
наркоза лежала в вольере ослабленная. Подняться собака не могла, а лишь в
знак приветствия виляла хвостом. Мы её погладили и сказали добрые слова.
Хильда, как и любая собака, их хорошо понимает.
– Не надо её сейчас беспокоить, пусть полежит спокойно, – попросил нас
Федор Андреевич: – Ей надо набраться сил... Повезло, что этот мерзавец
промахнулся… Как он ещё в вас не попал?
Нам с Вовкой оставалось только содрогнуться от такой мысли.
Убедившись, что с Хильдой всё в порядке, мы поехали с Вовкой на пруд
купаться. У нас было не так много времени. Ведь мы с мамой завтра уезжаем,
нужно было собрать вещи и готовиться в дорогу.