Земля была тёплой и отзывчивой.
- Вот, польёшь её гадостью какой-нибудь да подожжёшь - так не родит она ничего. А если там вскопаешь хорошенько, порыхлишь, семян кинешь, да польёшь чистой водицей – на, тебе и урожай, красен май, вот он, вылез. Да всё такое доброе, хозяйское...
Пал Палыч любил чеснок, табак и Нюру, девушку с длинными, тонкими косичками, запечатлённую на уже немного потёртой фотокарточке. Виски у него были абсолютно седыми, и сам он часто многим казался блондином, хотя те, кто знавал его давненько, утверждали, что их товарищ - брюнет 20 лет от роду, будущий агроном, а ныне рядовой советской армии Павел Сбруев. Хотя молодое пополнение каждый раз упорно величало его Пал Палычем, с видимым уважением и лёгкой завистью посматривая то на его награды, то на его голову.
Кроме фотокарточки Пал Палыч хранил на груди в белом платочке весточки из дома: это были семена цветка гвоздики, многолетника, подарок от девушки Нюры, который она присылала в не менее хранимых письмах по одной щепотке в треугольном конверте. Это были её любимые цветы. Она писала каждый раз, что все живы и здоровы, все работают, все ждут победы. И ни слова о любви, хотя они и объяснились перед расставанием, только семена и неизменная приписка: "Когда вернёшься - посадим их вместе. Сохрани их, пожалуйста. Твоя Нюра". Вот он и хранил, бережно так, самозабвенно, будто бы сокровище какое-то. Ухаживал за ними, как мог: чтобы не отсырели, чтобы не испортились... А то вернётся он, Нюра скажет: где семена? А он что? Пропали они, не сохранил? Нет, так дело не пойдёт. Ведь она же будет ждать, надеяться на него. Поэтому все, от первой до последней щепотки сохранил, все 16 штук сохранил, сберёг, ничего не потерял, не угробил, не убавил.
А потом - размышлял Пал Палыч - то, что он перестал получать письма - ещё ничего не значит. Война ведь, трудные времена у всех... Нужно понимать, надеяться и верить... И думать только о хорошем. К примеру, о победе, да, о победе. Это самые правильные мысли. Потому что победа - это мир, это счастье, это жизнь... Это Нюра и гвоздики в палисаднике, что они посадят. Это солнце. Это земля под ногами, живая земля. Как ни крути, а его мысли, как и большинства других солдат, всегда сводились к одному и тому же: к мечтам о спокойной жизни, к возвращению домой, к будущему, к любви... И когда он так думал, его тёмно-карие, внимательно-умные глаза становились светлее, а взгляд - намного мягче.
Но земля была грязью.
Звёзды радостными далёкими огоньками мигали с недоступной высоты. И близоруко рассматривали поле прошедшего боя. Им неведомо было: ни - кто победил, ни - в чём причина побоища. Им ведомо было только одно: там, посреди изрытого осеннего поля, возле одной из воронок умирал человек. Ему было жарко. Можно сказать, даже душно. Он многое хотел сказать, но было некому. Всё было мертво. Павел стонал. Комки стылой земли с жухлой полуживой травой свежими ломтями были разбросаны вокруг него. Из-под туловища расползалось тёмное пятно жизни. Ветер был холодный, но не сильный. И где-то справа был лес, слева - болотце, а сзади - заброшенная деревня... была, когда всё началось. А теперь существовала только ночь, звёзды и земля.
Он всё понимал. Да, понимал. Не найдут. Не успеют. Но надеялся. А вдруг? Да только и тишина, и звёзды были бездонны и беспощадны. Они не оставляли никаких сомнений. А потом понял это и он сам. Резко так, как окрик.
Пал Палыч не смог перевернуться или сесть. Поэтому он расстегнул непослушными пальцами гимнастёрку и непривычно долго провозившись, достал заветную тряпицу. Передохнул, как ему показалось, вечность и, положив свёрток возле бедра, стал рыть правой рукой ямку в земле.
Земля не поддавалась. Она была измучена, напугана и никому не верила. Она просто хотела спать. Но человек не сдавался, и ей пришлось уступить в самый последний раз. – Пусть, делай что хочешь, но это - в последний раз! Обидишь – отомщу. Но не обидел. Грязной рукой, с поломанными ногтями, наощупь найдя оставленное сокровище, уже пропитавшееся кровью, носовой платок, положил его в ямку. Аккуратно открыл, с нежностью. И засыпал землёй. И вздохнул, тихо, не слышно. Звёзды отражались в его светло-карих глазах. Он смотрел на них с грустной нежностью и обидой.
- Передайте ей о победе - только это он и сказал.
Потом был дождь, потом был снег, а потом пришла холодная и поздняя весна. И взошла трава, возродилась. И среди травы, там, где раньше не было ничего, кроме крепких сорняков, проросла-поднялась небывальщина: несколько слабых гвоздик. И прижились.
А потом, на второй год после этого, сообщили ей о Победе, как он и просил.