Странствуя бесцельно по Англии

 Глава 1.

Странствуя бесцельно по Англии, я остановился в небольшой гостинице близ поместья Торнхэлд. Земли были бедны и малолюдны, усеянные дремучими лесами, они таили немало легенд и сказаний. Мне нравился здешний воздух. От всех прочих мест, в которых довелось побывать, он отличался чистотой и легкостью, приятным ароматом сырого дерева и хвои. Местность была низменная, и ветры почти не наблюдались. Зато каждый вечер, после четырех, на земли спускался густой туман, как разбойник, пронизывая до костей. Оттого строения отсырели, а жители приобрели болезненный оттенок кожи.

 Расположившись в номере, я первым делом поинтересовался, где можно выпить. Мой вопрос несколько озадачил хозяина, но местную пивную он мне указал. Здешние люди отличились простотой и говорливостью. Они не стремились красоваться дорогими нарядами, а так же не блистали острым умом. Последнее мне особенно нравилось, потому что говор простых мужиков чаще всего лишен лицемерия и высокомерия.

 В пивной, куда я отправился сразу же по прибытию, сидело пятеро, не считая меня, мальчишки лет двенадцати, разносившего заказы, и самого хозяина. Хозяин был человеком в летах, с серьезным лицом и зорким глазом. Наблюдая за ним, можно было сказать, что он прозорлив и мудр, выпивает, но не напивается до беспамятства. А с такими людьми опасно пить, потому что они оценивают каждое слово. Мальчишка мне в оппоненты даже не рассматривался. Он был слишком юн, слишком прост и слишком бесхитростен, как раскрытая книга, доступная бедному и богатому, мудрому и глупцу. Зато пятеро завсегдатаев привлекли мое внимание, и я стал обдумывать, как войти в их круг. Из разговора стало ясно, что двое из них хорошие охотники, третий – башмачник, а другие два занимались плотничеством.
 Башмачник был сорока лет, невысокий худощавый и больной. Он часто заходился кашлем и постоянно зачем-то выходил на улицу. Охотники – отец и сын, были до ужаса похожи, единственное, что их отличало – редкая бородка у старшего. Оба высокие, крепкого телосложения, массивные и невероятно сильные на вид. Они были бледны, но вовсе не от какой-нибудь болезни, а от климата местности. Речь их была быстра и прерывиста, взахлеб они пытались переговорить друг друга, и чем быстрее говорили, тем скорее их переставали понимать. Оба плотника, напротив, были люди тихие и спокойные. Тот, что был старше - высокий, худощавый мужчина с резкими, острыми чертами лица - относился к людям, привыкшим ворчать по любому поводу. Глубокие морщины на лбу, около рта и под глазами, постоянно щурившимися, вырисовывали человека грубоватого, недовольного всем и чрезмерно серьезного. Более того, когда он смеялся вместе со всеми над глупыми шутками охотников, губы его кривились в ужасной усмешке, потому что давно отвыкли улыбаться. Его помощник – молодой человек чуть-чуть за двадцать, всячески пытался угадывать настроение наставника и даже подражать ему. Но его характер, от природы озорной и веселый, не позволял ему долго хмуриться, и оттого парень улыбался, активно вступал в беседы и принимался что-то лепетать, ломая язык.

 - Помните того путешественника, что неделю назад занял комнату в гостинице? – посмеиваясь, начал младший охотник, скрестив руки.

 - Тот, что одет был в дорогую одежду и старательно впрягал французские слова в разговор? – уточнил башмачник, устало посмотрев на парня, - с ним что-нибудь случилось? Я думал, он давно ушел…

 - Арчибальд, как это ты не знаешь, что он в лес отправился монстра ловить? – усмехнулся старший охотник, а собеседник только нахмурился, недоверчиво смотря ему в лицо.

 - Да как же он прознал? – ужаснулся молодой плотник, поднявшись с места, но тут же осекся, взглянув на наставника, и сел на место, - то есть, как это ушел? И не побоялся? Совсем не побоялся?

 - Он поспорил с нами. Поспорил на весь свой сундучок дорожный, что три дня проведет в лесу и вернется, - с меньшим восторгом продолжал меньшой охотник, - мы ж и ждали. А вот неделя прошла, думали: сбежал он, с нами не повидавшись. Пришли к мистеру Фоксу спросить, не съехал ли путешественник, а тот и отвечает, что не съехал барин, так неделю и не появляется.

 - Видно, нет его теперь…

 Кто произнес последние слова, разобрать было трудно. Только все вдруг поникли и устало вздохнули. В помещение царил полумрак, окутывающий всех без исключения в таинственные мантии. Но он не помешал мне рассмотреть ни странный блеск в глазах, ни бледность младшего плотника, ни странное выражение тоски и несчастья на лице башмачника. Хозяин косо посмотрел на них, потом как-то настороженно глянул на меня, и я воодушевился. Тишина, воцарившаяся в пространстве, играла мелодии на натянутых моих нервах, будоражила замерзшую кровь. И возможно я бы не обратил внимания на разговор, возможно не нашел бы в нем ничего интересного. Но хозяин хмурился, его напрягало мое присутствие, мой взволнованный вид и наблюдательность тревожили. И я встрепенулся, усмехнувшись в ответ на его хмурый, почти омрачившийся взгляд. Быстро пересев к мужикам поближе, заказал еще немного пива, чем произвел неизгладимое впечатление на всех, не считая башмачника, который отчего-то сразу же уставился на меня немигающим взглядом и долго так смотрел, в самую душу, пока снова не зашелся тяжелым болезненным кашлем.

 - А что же, разве опасно в этом лесу? – поинтересовался я с наигранным ужасом в голосе, и ответ не заставил себе ждать. Оба охотника подскочили с места и стали рассказывать как опасно нынче в их лесах.

 - Ты видно не здешний, парень. То-то я тебя не припоминаю! – в один голос завопили они, - разве не слышал, что в лесах этих монстр живет, а дальше маленькой речки – его владения. Даже мы не отважились зайти туда, потому что не один охотник положил там кости!

 Они продолжали тараторить, захлебываясь слюной, но я больше не слушал их. Меня воодушевили их перепуганные лица с почти остекленевшими глазами, так что я ясно представил себе этого монстра. А какого это убить зверя, когда никому еще не удалось этого? Эта мысль так окрепла в моей голове, что я не заметил, как юный плотник схватил меня за руку.

 - Вы что же это задумали? – затрещал он, и вся компания перевела на меня взгляд. – Не думаете ли вы отправиться в тот лес?

 - Отчего вы так решили?

 - Вы улыбались…

 И я тот час стал серьезен, потому что ощутил, что улыбка действительно растянулась на моем лице. Арчибальд закашлялся, неодобрительно покачав головой, и снова поспешно вышел наружу. Хозяин недовольно окинул нашу компанию взглядом и хмуро бросил, что заведение закрывается. А мы, не решившись спорить, вышли наружу. Плотники, посоветовав мне выкинуть всякую мысль о монстре, ушли, а вот охотников очень даже заинтересовало мое любопытство. Быстро взяли они меня под руки и повели вдоль улицы, расписывая старые легенды в красках. Мне нравилась их болтливость, их красноречие и жадность. Особенно жадность, та самая, что погубила не одного доброго человека.

 - А что же, сэр, не верите нам небось? – хитро прищурившись, завел старший, - не верите, что в наших лесах монстр водится. Мистер…, ах, я даже имени вашего не знаю…

 - Уолтер, – унял их любопытство я, ожидая ответного жеста, но они и не подумали представиться.

 - Что ж, мистер Уолтер, а не желаете ли вы сделать ставку?

 - Это как?

 - А так, - подхватил младший, - вы три дня пробудете в том лесу и если вернетесь, мы отдадим вам по три шиллинга каждый, если погибните, заберем ваш багаж.

 На мгновение я задумался, чтобы проследить до безумия алчный блеск в их глазах. О, как они ждали моего согласия, как готовили долгий, завораживающий рассказ!

 - Да у меня и багажа-то нет, что же вам там брать? – спросил я, чем ввел их в недоумение. И это сыграло мне на руку, потому что теперь я мог ставить свои условия, и я поставил. - Но вот что предлагаю. Я пробуду в вашем таинственном лесу неделю и если вернусь, вы даете мне по пять шиллингов каждый, если погибну, то мистер Фокс через неделю отдаст каждому из вас по три шиллинга, которые я заранее оставлю у него. Я бы поставил больше, но с собой у меня только шесть шиллингов, а багаж и одного пенни не стоит…

 Они переглянулись, задумавшись. Уверенность моя насторожила их, но заманчивое предложение сумело взять верх, и оба тотчас согласились. Тогда мы вместе отправились к мистеру Фоксу, где я наглядно, под расписку, оставил добрых шесть шиллингов, только условились забрать деньги по истечению двух недель, а не одной. Что ж, они были готовы на все, только бы сделка состоялась. Забрав свою небольшую дорожную сумку, я отправился вместе с моими новыми знакомыми в лес, к той самой речке, что разделяла владения людей и монстра. Время шло к вечеру, туман уже начинал стелиться, и мы ускорили шаг. По дороге я встретил старого башмачника, чей взгляд необыкновенно насторожил меня. У него были красные от болезненности глаза, но тем не менее не потерявшие еще убедительности. И именно этот назидающий, воспитывающий взор так яро бранил мою бессмысленную выходку, что я был уже готов поворотить обратно. Ему ничего не стоило раскусить моего замысла, потому он хотел было направиться к нашей скромной компании, но оба охотника ловко развернули меня и повели другой дорогой, так что он не успел догнать нас, хотя и попытался.

 Чуть позже я понял, какую глупость совершил, направившись в лес к ночи, когда можно было переночевать в гостинице и на утро отправиться в путь, но исправить уже было нечего, да и некогда, потому что мы прошли больше половины. По дороге я рассматривал тропинку, запоминал местность, по которой шел, и всячески пытался продумать каждое дальнейшее действие. Деревья росли высокие и крепкие, что несказанно обрадовало меня, частые кусты черники, черемухи и самые разнообразные травы обещали мне ежедневную пищу, пусть и не сытную. Лес был дремуч и устрашающ, но не однообразен, а потому едва ли я заблудился бы в нем. Охотники довели меня до речки и дальше не ступили ни шагу. Сухо пожелали удачи, хотя любому было ясно, что в душе моя смерть обрадовала бы их скорее моей победы. Но это не беспокоило меня. Все мысли занимала торжественная идея приближающейся славы. Я не рассчитывал на легкую победу, не был самоуверен, но мечты всегда окрыляли, и я продолжал следовать им.

 Река, чьи истоки были высоко в горах, была необыкновенно широка для данной местности, бурлящие воды дико ревели, стуча по камням. К моему разочарованию поблизости не было не то что моста, но даже острых выступающих камней по которым можно было бы перебраться на другой берег. Холодало, и заходить в воду совсем не хотелось, но охотники торопили и не позволяли отказаться. Я разулся, закатил штаны повыше и уверенным шагом вступил в воду, ужаснувшись гладкости подводных камней. На середине поток оказался достаточно сильным, чтобы почти вобрать меня в свои лапы. Глубина увеличивалась с каждым шагом, и вот, вода стала выше колен, от чего я ощутил жгучее желание повернуть обратно, точно предчувствуя беду. От студеного холода ноги мои начинали неметь, и взволнованное сердце совсем перестало слушать рассудок. Я ринулся вперед и вдруг, растеряв прежнюю осторожность, поскользнулся. Обдало холодной водой с головой, ногу свела судорога, но мне повезло схватиться за ветку, склонившегося к воде дерева, и так я оказался на другом берегу. Все произошло так стремительно, что я не сразу смог дать себе отчет в том, что со мной приключилось. Разум беспорядочно пытался продумать действия, вырисовывая картину моего спасения. Не сразу заметил я и охотников на той стороне, что косо посматривали на меня и даже пытались окликнуть, потому что голоса их слышались неразборчиво, и точно не ко мне относились, так что и в голову не пришло поднять к ним взор. Когда же разум прояснился и все осознал, когда странные животные инстинкты дали место рассудительности, я словно вернулся к жизни. Оба охотника одобрительно посмотрели на меня, подбадривая, но мне не было до них теперь дела. Потому я махнул рукой на прощанье и побрел вглубь леса.

 Когда-то я слышал, что ночи в этих краях бывали довольно холодны, а меня в тот момент покрывали мокрые одежды, и обувь моя, которую я особенно хотел спасти от воды, также промокла. Досада взяла от такого недоразумения, от предвкушения тяжелой болезни. Зайдя довольно далеко, как мне показалось, я посчитал бессмысленным идти дальше. Быстро нашел сухие ветви деревьев, насобирал немного хвороста и стал разводить костер. Ничего не выходило, озябшие руки начинали дрожать, и камень на камень не заходил, ни одна искра не попадала на сухое дерево, только руки сбивал в кровь. Туман сгущался, и солнце медленно заползало за верхушки деревьев. Искать спасение в костре более не приходилось, потому я бросил взгляд на ближайшие деревья в поисках убежища. И вот, найдя дерево покрепче, взобрался на самую толстую ветку и, достав из рюкзака веревку, как можно крепче примотал себя к стволу, чтобы не свалиться ночью. Вопреки безопасности, приготовленной мной, сон не шел. Я ощущал морось и холод, странные шорохи и попискивания удручали меня. Под рукой всегда был острый, заточенный нож, но я никак не мог отпустить трепет и страх, заполонивший мое сердце. Солнце село, и все погрузилось в ночной мрак. Кровь с жаром побежала по венам, я предчувствовал лихорадку и от того становился веселее. В памяти то и дело всплывали старые легенды, и я был уверен, что спроси меня кто-нибудь, я бы слово в слово пересказал все то, что говорили мне охотники. Хоть я и пытался прежде не слушать их, теперь каждое слово отчетливо всплывало в сознании. Я не был склонен к длительным думам и мечтаниям перед сном, чем обычно страдают, именно страдают, люди высокого, нет, скорее восторженного ума, а от того для меня было дико ощущать над собой власть бессонницы. Более того, с течением времени, поскольку я не мог уснуть, нервы начинали играть со мной, что особенно удручало в сложившейся ситуации. Так я бодрствовал до тех пор, пока одинокая луна не осветила лес, заняв высшее место на небосводе. В этих краях, скрытая за дымкой легких облаков, она, точно укутанная в шаль, изливалась холодным, одиноким светом, чем наводила непосильную тоску. Я тосковал по своим родным краям, где на расстоянии нескольких миль не виднелось высоких гор, а только холмы и низины стелились, своими изгибами пленяя свободный нрав. Там луна по обыкновению не избегала свободолюбивых своих воспитанников, вскормленных ее прекрасным сиянием. Там она и освещала путь мужику ночью, и ребенку светила в колыбель, оберегая от ужасов тьмы. Здесь же я не ощущал той ее доброты и нежности, но точно мачеха она обдавала меня холодом, и я не мог, даже боялся уснуть.

 Тем не менее, любой человек рано или поздно поддается усталости, так что сон одолел меня, и я задремал. И время это стало мучительно, потому что сон не был крепок. Я видел различные картины, мне мерещились монстры, а сознание то и дело выдергивало из объятий Морфея, заставляя прислушиваться, не скребется ли что-нибудь под деревом. Но нет, все было тихо. И вот, когда я в очередной раз я резко раскрыл глаза, потому что послышался хруст веток, мне померещились чьи-то глаза, чуть блестящие янтарным светом, глядящие на меня с соседней ветки.

 Точно умалишенный я нервно заламывал себе пальцы, упорно вглядываясь в эти глаза, а они с таким же любопытством, кажется, вглядывались в меня. Но это было невозможно! Если это не ночная птица, а это была не птица, потому что она не могла быть такого большого размера, то я, должно быть, сходил с ума, потому что нет такого крупного лесного животного, которое могло бы лазать по деревьям. Усталость сыграла со мной злую шутку, а потому я счел лишним потакать своему воображению, вернее, мне хотелось верить, что это было лишь воображение. Поморгав несколько раз, я снова поглядел на ту ветку, но теперь там ничего не было, и я полностью удостоверился в расстройстве моего рассудка.

 Долго я находился в полулежащей, полусидящей позе, с закрытыми глазами, но умом, кажется, не только не дремал, но даже созерцал все то, что окружало меня. Должно быть, это был полночный бред из-за жара! О, как я боялся его, этого чувства слабости и помешательства. Я смотрел на землю, укутанную туманом, и с десяток блестящих глаз смотрели на меня, глухо воя и рыча, а меня морозило, я жался к дереву, но не находил тепла, и теперь уже даже видения не пугали так, как холодная смерть. Что ж, я не заметил, как заснул. Было ли это болезненным обмороком или усталостью, я так и не понял. Но знаю точно, что проспал до утра, не замечая более ничего. Утро оказалось благоприятнее ночи. Из-за непроглядных низких туч чуть-чуть даже выступило солнце, скрасив мое тяжелое самочувствие. Я по-прежнему чувствовал слабость во всем теле, более того меня словно бы ломало изнутри, кости ныли и постоянно хотелось спать. Но я отличался с детства настроением веселым и всячески старался не обращать на невзгоды внимания, не потакать им. И вскоре это помогло. Простуда, как мне показалось, немного отступила, и я смог избавиться от неясности ума.

 Весь день я искал монстра и, кажется, обошел весь лес, но так никого и не нашел. Меня напрягало чье-то присутствие, точно бы за мной наблюдали, как если бы я был незваным гостем, - а я им был - но никто не показывался мне на глаза. Как бы я ни приглядывался к деревьям, как бы ни заглядывал, раздвигая кусты, никого не находил, а потому благополучно списал это на не отступивший бред. К обеду мое напряжение достигло черты. Холод, легкий голод и усталость после тяжелой ночи расшатали нервы. И, когда я вышел на уже знакомую мне дорогу, кажется, обойдя весь лес, терпению моему пришел конец. Я жаждал битвы, всплеску чувств, я жаждал страха, но мне не встретилось ни одного хищника, и я разразился гневным криком. Что я кричал, уже не помню, но в памяти до сих пор сохранилось то чувство досады, с которым поток бранных слов лился из моей души. Я вызывал монстра на бой, сам не замечая, как крик мой более всего походил на рев зверя. Размышляя об этом теперь, я думаю, что выглядел действительно ужасно. Мои манеры, мое чувство такта пропало, стоило провести одну тяжелую ночь, о, как это низко!

 Когда голос вконец охрип, и горло нещадно заболело, на поляну вдруг выглянуло животное. Вряд ли это здешний монстр ответил на мой вызов, потому что то, что я увидел, едва ли назвать можно было монстром. Это была обычная дикая собака, немного выше привычных гончих, жилистая и скомплектованная, но хорошо уступающая в силе тем же волкам. Я усмехнулся, посмотрев прямо в ее черные глаза, и животное хищно оскалилось, пустив слюни. Аккуратный нож сверкнул в моей руке, кровь закипела в жилах, но это не был тот страх, который я искал. Из кустов вдруг выпрыгнула еще одна псина, немного выше, но, в целом, такая же хлипкая. За той еще одна, и еще. Так я насчитал порядком пятнадцать взрослых самцов, стратегически окружающих меня. Им не было дела до благородства, они нападали всем скопом, заваливая жертву, и я ощущал за ними явное преимущество. Тоска брала меня от мысли, что я умру в битве со зверьем, понятия не имеющим о доблестных дуэльных битвах. А должны ли они были знать? Должна ли была голодная стая биться один на один, чтобы потерять всех своих бойцов, когда где-то там их ждали дети, желавшие пищи так же, как и я? Определенно, каждый выживал, как мог, и гордость была здесь лишней.

 Одна из собак бросилась первой, и я с силой полоснул ее ножом по голове. Животное взвизгнуло, отпрыгнуло в сторону и опустилось на землю, смотря на меня злым, обезумевшим взором. Бой начался, и правила перестали существовать. Трое из них, подняв морды к небу, протяжно завыли, точно ритуал проводя надо мной, и я встрепенулся, увидев их голод. У них был взгляд безумный и потерянный, а с подобными уже бессмысленно сражаться, потому что им терять нечего. Ослепленные голодом они способны на все, способны использовать любые методы, только бы добиться желанного. И они использовали. Как умалишенные хаотично кидались на меня, в бешенстве кусая руки и ноги, одна даже оцарапала мне шею. Это было ужасное зрелище, и смотрящий со стороны, должно быть, решил, что я тотчас тоже обезумел, потому что та смесь чувств, что я испытывал, не поддавалась логическому анализу и, как следствие, лишала меня всякой человечности. От моей руки пало пятеро, но сил больше не было. Эти пять пали смертью храбрых, но нанесли жертве непоправимые раны, и я сам уже пал на колени, слабо помахивая рукой, как бы угрожая, хотя даже зверю ясно было, что силы мои покинули меня. Последняя псина, до тех пор особо не вступавшая в бой, самая молодая на вид, грозно зарычала и приготовилась уже вцепиться мне в шею, как вдруг замерла, и остальные вместе с ней. Они задрали морды к небу и жалобно, почти умоляюще заскулили. Это не был вой победителей, не звали они также подмогу и уж точно не оплакивали мою скорую погибель. Но столько страха, боли и почти покорности было в этом горьком завывание, что мне самому стало жалко этих побитых дворняг. Что-то грозно прорычало им в ответ, и они успокоились, жадно пощелкивая зубами. Я замер от этого повелительного раската и почти инстинктивно опустил голову, поклоняясь. Псы, о которых я думал, как о животных ничего не ведавших о благородстве, склонялись к земле даже с большим благоговением, чем крестьяне пред их покровителем. Рык снова, как раскат грома, пробежал по поляне, и своею величественностью заставил меня содрогнуться. Такой глубокий, полный голос я прежде никогда не слышал. Один за другим звери кинулись прочь, напоследок сбив меня с ног, так что я навзничь упал на землю, с трудом перевернувшись на бок. Сознание играло со мной, я из последних сил пытался отыскать то существо, что только что отсрочило мою смерть. Хотелось увидеть того, кто растерзает мое бренное тело, того, с кем мне не довелось сразиться один на один, того, кого я искал. И я увидел на другом конце поляны то ли псину, то ли волка, идущего ко мне. Перед глазами все плыло, веки опускались и мне мерещился будто бы человек, но я отчетливо видел волка. С трудом выдавив из себя усмешку, я сжал в слабой руке свой любимый нож в знак непокорности и потерял сознание.

  Глава 2.

Последние дни особенно сильно ударили по моему здоровью. Я проспал несколько дней и, когда очнулся, нашел себя в просторной, темной комнате. Теплая кровать с балдахином была из прекрасного лакированного дерева, которое, несмотря на старость, все еще сохранило свой утонченный запах, тяжелые грузные гардины пленяли своей помпезностью, и атмосфера ветхости приятно будоражила нервы.

 Я приподнялся, стерпев легкую боль, которая не успела еще напомнить о себе в полной ее силе, чтобы осмотреться лучше. В дверь тихо постучали, но я не решился ответить, и на пороге тотчас появилась фигура человека. Невысокий, ссохшийся мужчина в летах, слегка вскинув бровями, улыбнулся и тихо прошел вглубь комнаты, отдергивая шторы. Хрупкий, холодный свет влился в комнату, больно ударив по глазам.

 - Вы пришли в себя? – у него был тихий, спокойный голос, слегка подрагивавший от старости, но, должно быть, как в молодости, уверенный, - вы спали двое суток, мистер… - он задумчиво посмотрел на меня, и я тотчас понял вопрос в его глазах.

 - Мистер Уолтер…

 Я не узнавал своего голоса! Мой прекрасный тенор теперь превратился во что-то непонятное, хриплое и почти сухое, так что резало слух не только мне. Во рту пересохло, и язык стал неповоротлив, потому говорить мне стало еще тяжелее. Пожилой человек, увидев мои терзания, указал на стакан воды, что стоял на прикроватной тумбе, и добродушно продолжил наблюдать за мной. Я не знал его, более того, мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь с такой по-отцовски радостной улыбкой смотрел на незнакомца.

 - Очень приятно, мистер Уолтер, - улыбался он, - я – дворецкий, по отцу Фолтор. Мы нашли вас в лесу в очень плачевном состоянии и, признаюсь честно, опасались, что вы покинете нас, так и не придя в себя. Вы бредили и постоянно выкрикивали имя некоего мистера Уолтера и миссис Бланш. Мы даже хотели послать за ними, но сперва оповестили о том мистера Волкмена. Письмо от него пришло на следующий же день, в котором он утверждал, что это ни к чему, и просил дождаться вашего выздоровления. Как вы себя чувствуете, мистер Уолтер? Следует ли мне принести вам завтрак, или вы спуститесь в гостиную? Мистер Волкмен как раз на дню должен приехать…

 - Спасибо, мистер Фолтор, - воодушевился я, и даже голос мой немного просиял, но ненадолго, - я непременно спущусь в гостиную, дайте мне немного времени, чтобы одеться. Подскажите, пожалуйста, где моя одежда?

 - Ах, я же совсем забыл! Вы были в таком плохом состоянии, - заговорил он, потирая очки, - на вас живого места не было! Что уж говорить было про одежду? Она изодрана в клочья! Более того, как это вы так ходили в непросушенной обуви? Мы боялись, вы подхватите воспаление!

 - Так что с моей одеждой?

 - Ах, да-да, с одеждой, - и он быстрыми мелкими шажками подошел ближе, указав на кровать, где уже лежал красивый черный костюм, - это одежда господина, но он надевал ее лишь несколько раз по молодости. Сейчас она непригодна ему, он набрал вес, как это обычно бывает к возрасту, - шутливо пробормотал мужчина и снова сменил тон. - Мы надеемся, она подойдет вам… не сочтите за грубость, при вас больше не было вещей…

 Мне нечего было ответить, кроме как только поблагодарить и с радостью принять одежду, любезно мне предложенную. Когда мистер Фолтор оставил меня, я, наконец, смог осмотреть мои перебинтованные раны, которые теперь стали меня беспокоить. Я действительно выглядел ужасно! Мое загорелое лицо стало бледно, как полотно, щеки впали, а округлившиеся глаза угрюмо смотрели из-под густых ресниц. Я зачесал волосы так, чтобы скрыть раны на лбу, и успокоился, когда костюм скрыл все остальные травмы. Однако, меня поразило то, что я, будучи не самой маленькой комплекции, пусть и исхудалый, был вынужден утопать в чужих вещах. Одежда держалась на мне свободно, жилетка висела мешком, и я пренебрег ею, оставив на спинке стула.

 Когда же все приготовления были совершены, за мной снова зашли, чтобы проводить в гостиную. Мы шли по длинному коридору, увешанному портретами самых разных людей, которые, впрочем, были похожи друг на друга. Скрипучая лестница спустила нас в просторный холл, откуда мы попали в гостиную. Горничная, проводившая меня, откланялась и незаметно ушла обратно. Я же обвел комнату взглядом и остановился на мужчине, сидевшем в просторном кресле напротив камина. Он был черноволос и смугл, что казалось весьма странным на фоне бледнолицых жителей. Его черты были грубы и неправильны. Он не был красив, но притягивал внимание крепким телосложением. Не успел я рассмотреть лицо, как он вдруг быстро и звонко закрыл книгу, обернувшись ко мне.

 - Вы всегда рассматриваете других так пристально, мистер Уолтер? – спросил он, чуть ухмыльнувшись, и тот час поднялся. Я видел, как разгорелись его глаза, как уголки рта исказились в легкой усмешке, и он продолжал, - рад видеть вас в добром здравии, простите мне мое невежество, я не представился. - У него был бодрый, звонкий голос, не обделенный язвительностью и насмешливостью, ровно, как и его взгляд, изучающий и смеющийся, но в тоже время добрый.

 - Мистер Волкмен, я полагаю…

 Он смотрел на меня неуверенным взглядом, полным такого изумления, что я было решил будто бы ошибся. Но мужчина быстро скрыл свою растерянность за улыбкой и даже расправил плечи.

 - Да, вы правы, - не без доли усмешки произнес он, но я не придал этому значения.

 - Очень рад с вами познакомиться, - монотонно ответил я, чем заслужил одобрительный кивок в ответ.

 - И так, мистер Уолтер, - продолжал хозяин дома, присаживаясь обратно в кресло, - как вы себя чувствуете? Откуда вы и как попали в наши края? Чем увлекаетесь и что ищете?

 Вопросы, разом обрушившиеся на меня, несколько озадачили, потому что я отвык от внимания к своей персоне. Меня забавляли странного разреза глаза мистера Волкмена, его не сходившая с лица улыбка и торопливая манера речи. Теперь, будучи усаженным перед ним, я мог рассмотреть его строгие, угловатые черты лица, чтобы отметить своеобразие его красоты, пусть и непонятной нашему поколению. В свете он казался бы некрасивым, несуразным и излишне выделяющимся неаккуратностью форм. Однако я во многом уступал ему, несмотря на то, что имел греческий профиль. У меня не было таких глубоких, задумчивых глаз, и я никогда не замечал за собой столь завораживающего выражения на лице, с которым смотрел собеседник на меня. В его игривом облике являлось столько чувств, что я не мог распознать ни одно из них. Они смешивались во что-то более сильное, яркое, и мне не удавалось прочесть ни одну мысль в его глазах, тогда как он, казалось, видел меня насквозь.

 - Спасибо вам за теплый прием, я прекрасно себя чувствую, - отвечал я, не торопясь, точно смакуя дорогое вино, - приехал я из графства L…, мне много рассказывали об этих местах, и я просто не мог не посетить их. Должно быть, по мне не понятно, но я охотник, путешествующий в поисках очередной жертвы…

 Он рассмеялся, и я замолчал, хотя в его голосе не нашел ничего пренебрежительного. Напротив, кажется, моя персона заинтересовала его. Если задуматься, он не говорил слишком заумно или же необычно, но его жесты и манера держаться являла собой человека тонкого ума. И он возвышался надо мной, я видел это в его смеющемся взгляде и снисходительной улыбке, однако манера речи в противовес утверждала, что мистер Волкмен держит меня на равных, нисколько не принижая. Хотя я был уверен: он имел на это право.

 - Впрочем, вы расскажете мне все позже, после завтрака, - уточнил мистер Волкмен, хмуро посмотрев на часы, - потому что разговоры могут подождать, не так ли?

 Я не нашел ничего, чтобы возразить, и мы вышли в соседнюю комнату, где уже был накрыт стол. Серебряный сервант пленял красотой, и сама комната поражала своим великолепием. Но я не рассмотрел ее, потому что был занят наблюдением за хозяином дома, который вальяжно прошел к своему месту и, погруженный в какие-то думы, тихо опустился за стол. Пища не отличалась изысканностью, как это принято у богатых людей, и я был крайне удивлен, как мистер Волкмен мог довольствоваться столь скудным завтраком. Однако он не только не замечал этой странности, но с благоговением и непонятным мне аппетитом вкушал все то, что было на его блюде, когда я, будучи не привередливым к еде, не мог этого есть. За завтраком он не проронил ни слова, чем несказанно удивил меня. Я не ожидал столь быстрой смены настроения. И чем дольше наблюдал за ним, тем чаще замечал на себе его задумчивый взгляд, всматривавшийся в меня.

 - Что-то не так? – спросил я, не выдержав.

 - Как ваш отец? – переспросил он, нисколько не смущенный моим грубоватым тоном, - я был с ним в очень близких отношениях, но мы давно не поддерживаем связь. Напомните мне его имя, пожалуйста, Адриан…

 - Вы ошибаетесь, - тотчас перебил я, без доли сомнения, - мистер Уолтер жив и по-прежнему процветает в своем графстве, мне же посчастливилось иметь подобную фамилию, хотя родителей я никогда не знал.

 Мой ответ умерил его настойчивость, но я заметил, с каким озорством он посмотрел на меня, а оттого не мог быть уверен полностью, что мне поверили. Мистер Волкмен продолжил трапезу, и странная улыбка так и растягивалась на его строгом лице. Он несколько минут молчал, пристально смотря в глаза, и я отчего-то не мог отвести от него взор, точно ожидая чего-то. Что это было? Не поверил? Что заставляло его с таким остервенением рассматривать мое лицо, как будто от этого что-то зависело? Мысли одна за другой приходящие мне на ум пугали, заставляя ожидать чего-то страшного, непоправимого.

 - Но если вы не его сын, - начал он, и, казалось, время остановилось, так что я вздрогнул, - откуда вы узнали мое имя?

 Я опешил, не зная, что ему ответить. Должно быть, он шутил надо мной! Но это было невозможно, потому что все в нем - и голос, и взгляд - были серьезны и вполне уверенны, что я не мог просто так узнать его имя. Я искренне изумился данному недоразумению и замер, а он, то ли увидев что-то в моем лице, то ли решив прервать молчание, пояснил:

 - Видите ли, мистер Уолтер, местные вряд ли бы упомянули меня, потому что давно не помнят о моем существовании. И если, конечно, это не было случайностью, то я не знаю, где вы еще могли услышать обо мне.

 - Мистер Фортер упоминал вас…

 - Мистер Фортер? – в голосе его появилась неподдельная тревога, так что я сам напрягся и положил вилку. Мистер Волкмен недоуменно смотрел на меня и, кажется, уже совсем ничего не понимал, хотя я не видел ничего странного в своем ответе. – Ах, да, мистер Фортер, - протянул он на распев спустя несколько напряженных минут и рассмеялся, - действительно! Я совсем забыл!

 Он не сказал больше ни слова, а я не осмелился задавать вопросов. Мы окончили трапезу, и мистер Волкмен сообщил, что вынужден отлучиться по делам. Он не пояснял, во сколько его ждать и ждать ли вообще, зато настоятельно просил не уходить до его возвращения, потому что я почитался за дорогого гостя. Нужно признать, это заявление потрясло меня. После того, как я опроверг родство с мистером Уолтером, то ожидал скорой потери интереса к моей персоне, но хозяин дома, напротив, заинтересовался мной с большей силой. Теперь он не скрывал это за отрешенным, скучающим взглядом, но наблюдал со странным блеском в глазах за каждым моим жестом, ловил каждое слово и улыбался его привычной, почти ядовитой, улыбкой, которую я никак не мог понять. И его скорый отъезд возымел благоприятный эффект над моими утомленными нервами, которые напрягались всякий раз под его пристальным взглядом.

 Весь день прошел в глубоких раздумьях во время странствия по заросшему саду. Как позже выяснилось, я был в замке Торнхэлд, и его владелец, очевидно, являлся хозяином здешних земель. Заходя в эти леса, я и не подозревал, что здесь кто-то все еще живет, однако в Торнхэлде жизнь текла довольно бурно. Две кухарки - милая старушка и бодрая девушка, с особым рвением возились на кухне, пожилой дворецкий засиживался у экономки миссис Шэйр, женщине в летах. Старушка была миловидна и приветлива со всеми. У нее не было более собеседников кроме мистера Фолтора (хотя в доме я насчитал восемь человек прислуги помимо вышеупомянутых), и от того она была несказанно рада видеть меня. Весь день рассказывала о мистере Волкмене, притом особенно часто повторяя, какой он щедрый и добрый. Из рассказов мне стало известно, что большая часть слуг, работающих в доме, была нанята довольно давно.

 - Вы знаете, мистер Волкмен, как отец всем нам, - восторженно похвалялась она, - я ведь тогда еще девицей была, когда он привел меня сюда экономкой! Прекрасный мужчина! При нем наш господин становился степеннее. Не поверите, он даже занялся хозяйством…

 - Господин? – недоумевал я, - простите, миссис Шэйр, я предполагал, что мистер Волкмен ваш господин…

 Она посмотрела на меня, точно не понимая вопроса. Но потом добродушно рассмеялась, покачиваясь в кресле.

 - Ах, вы ведь еще не виделись с мистером Далтоном, не так ли? – всплеснула она руками, - конечно, не виделись, он выезжал в столицу! Он так теперь занят, все печется, как бы улучшить почву, какие бы семена раздобыть для наших земель. Знаете же, погода у нас суровая, хотя я в этом не разбираюсь…

 Я сидел в полном недоумении. Кто был этот господин Далтон, и если он действительно отъезжал по делам, как смел мистер Волкмен говорить, что я его драгоценный гость? И кто тогда собственно сам мистер Волкмен, если не хозяин этого замка? Старушка говорила и говорила, расхваливала мистера Волкмена, который еще господина ее воспитывал и человеком делал, и я переставал понимать вообще что-либо. Казалось, мы говорим о разных людях...

 - И хорошо ли пошли дела с хозяйством?

 - Прекрасно! – всплеснула старушка руками, - урожай просто невероятен! Мы столько не получили при старом покойном хозяине. Мистер Волкмен нашел особые семена, не замерзающие в холода, и настоятельно рекомендовал их хозяину. Как хорошо, что господину хватило разума прислушаться к советам образованного человека! Теперь убытков нет.

 И чем больше я задавал ей вопросов, тем скорее терялся. Она рисовала мне земли полные хлебов, а я видел лишь непроходимые чащи. Экономка описывала прелестный замок и некоего господина во всем их великолепии, а я не видел ни великолепия замка, ни его хозяина.

 Время шло к вечеру, а миссис Шэйр никак не могла окончить своего повествования. И я слушал о былых господах, о временах упадка и процветания, о которых самой старушке рассказывал еще прадед. Однако в ее истории были периоды, покрытые толстым слоем неизведанности, потому что никто ничего не помнил о тех годах, и я особенно ими заинтересовался. Но время было позднее, и я не имел права нарушать режим поместья. Все слуги разбрелись по своим комнатам, миссис Шэйр вручила мне свечу и пожелала доброй ночи, заверив, что на следующий день разъяснит все мои вопросы. Я не смел ее задерживать и тоже поднялся к себе. Комната встретила меня холодно и даже отчужденно, оттого я долго не мог уснуть. В мыслях вертелись новые лица, которые я повстречал в Торнхэлде, такие разные и живые, они заинтересовали меня. Но больше всего меня насторожили рассказы пожилой экономки, которые никак не совпадали с действительностью. Долго размышляя о проведенном дне, я сидел в глубоком кресле, смотря в окно, пока несколько листов бумаги, лежащих на столике не привлекли мой взгляд. Что ж, я не любил читать, потому что меня морил сон всякий раз, когда я пытался что-либо прочесть. Сейчас мне было это даже полезно. Оттого я взял листы, аккуратно сшитые вместе, и погрузился в чтение. Книга обещала быть довольно странной, судя по первым же строкам:

 «Вы слышали когда-нибудь, чтобы оборотни плакали?
 Я тоже не слышал…

 29.04.184.. год. Англия.

 К дому моего дяди не ездит ни одна повозка, и, как я заметил, о его замке не только стараются не упоминать, но даже не думать. Несколько часов проведя в гостиничном домике близлежащего селения, я так и не нашел ни одного извозчика, чтобы добраться по назначению. Потому мне пришлось идти пешком, а было там миль девять.

 Не смотря на приближение лета, зима держала прочный отпечаток холодов на протяжении всей весны, потому июнь обещал быть не менее дождливым и холодными. Дорога шла лесом, извиваясь и петляя. Иногда мне даже казалось, что я иду не той тропой, потому что, как бы быстро я ни шел, конца не было видно.
 Спустя три часа, когда по моим подсчетам путь должен был быть окончен, я поднялся на большой плоский камень, чтобы отдохнуть. Был полдень, но солнце, скрытое за тяжестью глухих туч, совсем не грело, а холодный ветер продувал до кости. Вообразите теперь, как я чувствовал себя, после трех бессонных дней в трясущемся почтовом экипаже. Все переживания о скорой встрече до того подкосили меня, что теперь будучи озябшим и уставшим до беспамятства, я уже не желал идти дальше.

 Быть может было это наваждение, но ни с того ни с сего, лес показался мне угрюмым и даже страшным, чего я прежде не замечал. Накатившая тоска привела с собой панику и растерянность. Вокруг не было ни души, и, как бы я ни звал, вряд ли кто-то услышал бы мой зов. Я поднялся с твердым намерением идти дальше, как тут же и остолбенел. Передо мной, в шагах десяти, лежал волк. Он был еще совсем юнцом, но от того не становился менее опасным для меня. Наши взгляды встретились, и мы оба замерли, смотря друг другу в глаза. Холод пробежал по моей спине, когда он поднял морду. Его взгляд до безумия дикий, и в то же время такой проникновенный, что, казалось, смотрел в самую душу, поразил до беспамятства. Меня затрясло, как в лихорадке, когда он поднялся на лапы и заглянул мне прямо в лицо. Однако он ничего не предпринял. Хищно зевнул, продемонстрировав всю остроту его крепких зубов, и тихо удалился.

 Я, ни живой, ни мертвый, также поспешил дальше, чтобы больше не встретиться с кем-нибудь ненароком. К моему же счастью, через полчаса я уже стоял у дверей знакомого замка. Меня поразили изменения, преобразившие некогда прекрасный Т… в старое поместье с поросшим мхом камнем. Прекрасные резные двери, какими они мне запомнились, теперь разбухли от сырости и издавали глухой, скованный гул при постукивании по ним. Туман, выползающий из леса, стелился прямо к ногам, и странная тревога сковывала сердце, отчего я неистово стучал в дверь, так, что казалось вот-вот сниму ее с петель. Однако никто открывать не спешил, и, только когда я совсем отчаялся, послышались нерасторопные шаги. Дверь отворилась, горько скрипя, и в проеме показался силуэт мужчины. Это был человек за тридцать лет, с серьезным, даже строгим выражением лица.

 - Чем могу помочь? – сухо поинтересовался он, но тут же замолчал, осматривая меня с головы до ног своим пристальным взглядом.

 - Могу я узнать, дома ли мистер Д…?

 Мужчина посмотрел на меня, но не спешил пропустить внутрь, хотя я очень замерз и почти валился с ног. За то время, что он изучал мой костюм, я смог отметить, что он был довольно необычного вида. В свете сказали бы, что он уродлив. И я не спешил с этим спорить. Он был высок и широкоплеч, широкий лоб обнажал глубокий ум, а горбатый нос пугал своей неаккуратностью. Он не был красив, как принято понимать под этим словом, но производил впечатление сильного, сурового мужчины, довольно образованного и интеллигентного. Губы его чуть искривились в добродушной улыбке, и тогда я смог разглядеть его глаза. Они были черны, как ночь, но под игрой солнца отсвечивали янтарным блеском. Глубокие и чуткие, заглядывающие в самую душу.

 - Я так понимаю, вы – мистер N…?

 - Вы правильно понимаете, - отвечал я, проходя в дом, - меня зовут N…. Я приехал по просьбе мистера Д..., и хотел узнать, как его самочувствие?

 Мне ничего не ответили, лишь радостно пожали руку и проводили в гостиную к камину. При свете, струящемся из окон, я мог рассмотреть моего нового знакомого, чтобы отметить, что он был крепкого телосложения, стройный и, по всей видимости, ужасно сильный. Когда я согрелся и отобедал, потому что час был обеденный, мистер Вулфмен, так звали встретившего меня дворецкого, отвел меня в мою комнату, попросив располагаться и отдыхать. Он так же, что было весьма любезно с его стороны, обещался забрать мой багаж, который я оставил в гостинице, так как не мог нести его с собой всю дорогу. Однако, несмотря на всю его любезность, когда я осведомился, могу ли посетить моего дядюшку, он неожиданно вздрогнул, вытянулся и расправил плечи, так что я, с моим вовсе не хрупким телосложением, ощутил себя ничтожеством на его пути.

 - Не стоит, мистер N…, - холодно ответил он, даже не посмотрев в мою сторону, - я вернусь к вечеру, тогда и отведу вас к хозяину. Сейчас ему нужен покой…

 На том наш разговор и прервался. Он отвел меня в комнату, и до позднего вечера я просидел в ней, изредка прохаживаясь взад-вперед, выглядывая в окно. У меня было достаточно времени осмотреть окрестности, что виднелись мне из окна, чтобы осознать всю отрешенность местности. Замок располагался в низине, и теперь я в полной мере осознал, что туман, нередко пугавший меня, окутывал строение едва ли не всегда. Здесь не было ветров, потому что дремучий лес со всех сторон стеной тянулся к небу и, кажется, почти затмевал собою солнце, хотя небо было настолько серо и непроглядно, что едва ли растения сами получали хоть немного живительного тепла. Несмотря на то, что сквозняка не было, в здании чувствовалась сырость, и массивный камень с упоением дышал холодом, точно издеваясь. Потому я боялся: как бы не покинуть мир, подхватив лихорадку, прежде чем мне удастся повидаться с родственником. Я, знаете ли, слаб здоровьем.

 Весь вечер ожидал появления дворецкого, но он либо забыл обо мне, либо не счел нужным навестить, потому я бесцеремонно покинул свою комнату в поисках прислуги. Коридоры, затопленные вечерними сумерками, теперь казались мне зловещими, пугающими были и портреты, висящие вдоль стен. Но более всего меня настораживало то, что я не ощущал ни прислуги, ни кого-либо еще из живущих. Только странное чувство, щекочущее спину, волновало меня. Я чувствовал, что за мной наблюдают, но боялся даже обернуться. Так добрел до гостиной, где, к моему счастью, был растоплен камин. Я сел к нему поближе, боясь приблизиться к тьме, окружавшей меня.

 И только сел в кресло, как странное рычание возбудило во мне страшный трепет. Я огляделся, чувствуя, как кровь начинает стыть в жилах. Но - ничего. Только тьма стелилась к моим ногам и тотчас убегала, как прокаженная, от играющего пламени огня, попеременно озарявшего пространство. Тем не менее, мрак не уходил далеко, но забивался в углы и щели, чтобы снова приблизиться ко мне. Стало тихо, а потому я уверил себя, что мои нервы просто шутят надо мной. Усевшись удобнее в мягком, теплом кресле, я закурил. И снова рычание, и звук теперь звучал отчетливо близко. Что-то непонятное приближалось ко мне сзади, но я отчаянно пытался уверить себя, что странные видения - лишь плод моего возбужденного от усталости мозга.

 Когда же источник таинственного рычания приблизился настолько близко, что на затылке моем зашевелились волосы, я решился обернуться - и будь что будет. Ничего хуже ужаса, объявшего меня прежде, я не мог себе представить. Но только я собрался с силами, как двери распахнулись, и в гостиную ввалилась уже знакомая мне фигура дворецкого. Мужчина злобно блеснул очами, прошелся ко мне и, хмуро взяв подсвечник с камина, грозно посмотрел в сторону. Все стихло, точно и не было ничего, но его поведение, явно намекающее на присутствие постороннего, не могло не испугать меня.

 - Я же просил вас не выходить из комнаты! – грозно, но тихо прошипел он сквозь зубы, точно с облегчением, - вам что-то надобно? Что может случиться настолько серьезное, чтобы вы ослушивались советов?

 - Вы не звали за мной…

 Мужчина пристально смотрел в мои глаза, точно не понимая, какое отношение мой ответ имеет к заданному ранее вопросу. Он не понимал моего мышления и, видно, считал меня несколько странным, потому что взгляд его терял уверенность в моем благоразумии с поразительной скоростью. Возможно, он ожидал вопросов о странных звуках, которые должно быть слышал не я один, но мне не хотелось верить, что в этом доме было что-то таинственное и пугающее, потому я предпочел не спрашивать о подобном. И я молчал, ожидая приговора, хотя сам до конца не понимал, что в моем ответе могло его изумить настолько, что заставило бы пристально рассматривать. А он рассматривал, нисколько не стесняясь моей персоны, как будто прислугу какую нанимал на работу. И подобные мысли несколько угнетали мой свободный нрав, но я продолжал молчать, ожидая чего-то.

 - Я не позвал за вами? – уточнил он, и уголки губ его приподнялись в снисходительной улыбке, с которой обычно покровители обличают маленьких детей.

 - Не позвали, - не задумываясь, ответил я с нажимом. Мне не нравился его тон! Мне не нравились его взгляды, до мерзости понимающие и самоуверенные, точно я прислуга какая!

 - Простите мне мою неучтивость. Я никак не рассчитывал, что задержусь допоздна. Я внес ваши чемоданы вам в комнату, - тон его стал более размеренным и спокойным, хотя что-то насмешливое все еще чувствовалось в нем, - тогда, вы не откажетесь отужинать, поскольку время ужина давно настало? Вы должно быть голодны, я тотчас распоряжусь…

 - Я бы сперва хотел повидать мистера Д…, - оборвал я, раздражаясь манере его речи все сильнее.

 - Повидать?

 - Повидать.

 Он снова замолчал, рассматривая меня. Взгляд его не переменился, он был все таким же насмешливым и даже возвышенным, не свойственным прислуге. Во мне кипело негодование из-за его неучтивости, но я внезапно ощутил себя настолько уставшим, что не пожелал что-либо доказывать себе, а уж тем более ему, потому простил на первый раз его поведение. Хотя мне было странно то, что дворецкий чувствовал себя вполне уверенным и даже не скрывал насмешек, хоть и добродушных, потому что, помня характер дядюшки, он не допускал прежде неуважения, напротив, во всем и у всех требовал покорности и чуть ли не благоговения к себе и своим родственникам.

 - Чего же вы ждете, мистер N…? – обратился ко мне дворецкий, нагнувшись ближе, потому что я, должно быть, слишком задумался, - вы желали посетить дядюшку. Думаю, он уже должен был пробудиться ото сна. Пойдемте же…

 И мы пошли. Лестница непривычно скрипела под нами, а коридор в ночи выглядел теперь еще более зловеще. Укутанные мраком лица, что смотрели на нас со стен приобрели холодный, даже кровожадный вид. Но более всего пугало странное чувство, не позволяющее держать спину прямо и идти уверенно. В спину мне как будто кто-то смотрел, пронзительно и остро, злобно. Рычание, подтверждающее постороннее присутствие наводило меня на странные мысли, но я ловко уверял себя, что это ветер скрипел дверьми.

 Дверь, ведущая в комнату дядюшки, была последней по коридору из крепкого резного дерева. Дворецкий, тихо постучав, отворил ее, пропуская меня вперед. Свет свечей озарил просторную комнату, увешенную большими картинами. Окна закрыты были тяжелыми гардинами, кровать заволочена прекрасным балдахином.
 Мы подошли ближе, мистер Вулфмен поправил подушку, и я увидел худое осунувшееся лицо рассеянно смотрящее на меня. Дядя неузнаваемо изменился. Его благородные черты мужественного лица пали под натиском старости. Аккуратный лоб покрылся глубокими морщинами, которые с таким же энтузиазмом обрамляли некогда глубокие голубые глаза, теперь блеклые. Скулы нынче остро очерчивали его лицо, а тонкие потрескавшиеся губы чуть шевелились. Дворецкий шепнул ему что-то на ухо, и пожилой человек неожиданно вскинул на меня взгляд, рукой указывая на прикроватный стул. Я присел, спокойно рассматривая его лицо. Мистер Д…, увидев меня в свете свечей, немного оживился, попытался протянуть руку, но не смог осуществить задуманное, видно, от недомогания.

 - Мистер N.., вы, наконец, прибыли, - добродушно начал он, шевеля пересохшими губами, - как бы мне хотелось вас встретить со свойственным мне великодушием, но теперь, видите сами, сил ни на что не хватает, - он говорил с длительными паузами, переводя дух, а я трепетал при виде его болезненности. - Но это прекрасно, что вы почтили старика, не оставив его покидать этот мир одному.

 - Я рад видеть вас в здравии, - вступился я, подавая немощному стакан воды.

 Он слабо улыбнулся, приняв дрожащими руками сосуд. Сделал несколько маленьких глотков и тут же перевел взгляд на мистера Вулфмена, кивнув головой. Тот неспешно приоткрыл шкафчик в столе, со свойственной ему элегантностью, и подал господину конверт. Дядя держал его в руках, ощупывая изгибы исхудалыми пальцами, и странно сам себе улыбался. Нужно было признать, за те десятки лет, что мы не виделись, он заметно изменился. Я не помнил в нем этой мягкой улыбки, этого мягкого голоса, лишенного всякой строгости и холодности. Раньше она предназначалась только мне, теперь же он не стеснялся показывать ее прислуге.

 - Племянник, - заговорил он с воодушевлением, и я ужаснулся его бодрости, неожиданно проснувшейся в хриплом голосе, - у меня нет детей, ты знаешь, я всегда был одинок. А посему, все, что останется после меня достанется тебе.

 - Дядя, я приехал повидаться с вами не затем, чтобы увидеть вашу смерть, - уверял его я, потому что мне противна была мысль о скорой смерти самого близкого моего родственника, - вам надо чаще выходить и дышать свежим воздухом! Как известно, прогулки улучшают здоровье…

 Он рассмеялся с надрывом, а я замолчал, чувствуя нелепость своих слов. Мы не виделись с ним десять долгих лет, но, правда в том, что никогда не прекращали нашего общения. Еженедельно обменивались письмами, и всячески старались не терять друг друга из виду. Потому я никак не надеялся, что приехал на его кончину. Он же, видно, предвкушал скорую свою смерть, потому не позволял мне держать ложные надежды.

 Мы не успели разговориться, а хотелось столько всего обсудить, когда дядя вдруг лихорадочно закашлялся, и мистер Вулфмен попросил меня прервать наше общение, объясняя это тем, что больному нужен покой. Он вышел со мной за дверь, вручил мне свечу, и долго стоял в проходе, нервно заглядывая в спальню дяди, но, тем не менее, не зашел до тех пор, пока я не прошел вдоль коридора и не закрылся в своей комнате. Для чего было нужно ожидать моего ухода? Что могло случиться, пока я шел по этому коридору, я не понимал!

 Это была моя первая встреча с мистером Д… после столько долгой разлуки. Он изменился достаточно, чтобы я мог убедиться в способностях человека к переменам»


 Глава 3.

 Я задремал, читая, как это обычно со мной бывало. Когда проснулся, время подошло почти к полудню. Быстро поднялся, удивленный тому, что никто из прислуги не попытался разбудить меня, и покинул свою комнату. Дом пустовал. Я не нашел ни поваров, ни горничных, так что мне самому приходилось искать еду. Что творилось в этом странном доме, мне было неведомо, однако его пустота была только на руку. Я обошел все комнаты, которые были похожи одна на другую, а от того не находили для меня никакой ценности. То ли дело сад, разросшийся и несколько заброшенный, он походил на лес из детских сказок, в котором обычно жили эльфы и феи. Погода была чудесна, но я не наблюдал птичьего пения. Деревья также не шелестели листвой, но, как-то безжизненно повесив ветви, стояли в оцепенении. Я обошел все владения, вернулся домой, и тут же на пороге меня встретила миссис Шэйр. Встревоженная старушка со спешкой подошла ко мне, схватила за руки и только тогда облегченно вздохнула. Улыбка обнажила вереницу старческих морщин, которые были ей к лицу, и экономка ласково потрепала меня за руку, уводя за собой в гостиную.

 Она говорила, как обыскалась меня, как встревожилась, думая, что я покинул их. А я недоумевал, потому что сам искал, но никого из прислуги не находил до тех пор. И столько радости было на ее старческом лице, когда невзначай касалась меня, так что я не мог отказать ей в этом удовольствии. Мистер Фортер изредка присоединялся к нашим беседам, вносил дополнения в рассказы своей знакомой, и мне становилось удивительно приятно ощущать их присутствие. Мистер Фортер и мисс Шэйр вообще были очень похожи, они говорили много, но не употребляли пустых слов, сохранили в памяти много воспоминаний и теперь не боялись ими делиться.

 Ближе к вечеру, мистер Фортер заявил, что ему надо идти на пост, и он покинул нас. Экономку это, кажется, совсем не расстроило, потому что теперь она имела возможность вернуться к своим рассказам, без опасений быть перебитой. Мы разговорились о предыдущих хозяевах и не сразу заметили, как в двери вошел мистер Волкмен. Он был ужасно устал и задумчив. И только увидел меня, как глаза его насмешливо сверкнули, и на лице тот час растянулась добродушная улыбка.

 - Добрый вечер, – четко произнес он, входя в гостиную, и я заметил, что миссис Шэйр уже не было рядом. Я оставался один на один с этим человеком. - А вы, - обратился он ко мне, и я поднял к нему взор, - вижу, любите сказки…

 При этом он кивком головы указал на несколько книг, лежащих у меня в руках. Это действительно были сказки, старые, давно забытые. Но я с точностью мог уверить, что не брал ни одной из этих книг в руки, разве что миссис Шэйр принесла их? И, хотя я был в этом уверен, тот факт, что они лежали у меня в руках, был неоспорим. Мне стало несколько неловко, что я держал подобные книги, когда в моем возрасте подобает читать только возвышенную литературу, потому я поспешил отложить их в сторону, что не скрылось от проницательных глаз моего патрона, потому мне ничего не оставалось, как отвечать с серьезностью, данной только мне.

 - Сказки все любят, особенно если они правдивы…

 Мистер Волкмен рассмеялся и сел в кресло, приложив руку к губам в задумчивости. Мне не нравилась эта его черта, смотреть прямо в глаза, насмешливо улыбаясь, и молчать, при этом что-то раздумывая про себя. Казалось, он ведет со мной диалог, причем только мне одному непонятный, потому что, в отличие от меня, выражение лица мистера Волкмена постоянно сменялось то на улыбку, то на задумчивый усталый вздох, как будто ответ мой огорчил его, хотя я не произнес ни слова.

 - Мистер Уолтер, - неожиданно начал он, скрестив руки на груди, - отчего вы отводите взгляд? Еще вчера вы с пристрастием рассматривали мое лицо, неужели теперь я не по нраву вам?

 - Я не имею привычки рассматривать людей подолгу, как это делаете вы…

 - Разве вы не хотели что-нибудь спросить у меня? По вашим глазам я ожидал вопроса.

 - Нет, мне не было нужды ничего спрашивать.

 Я осекся, вспомнив, что действительно хотел прояснить один вопрос, но теперь вернуться к нему не смог бы, даже если бы захотел. Собеседник хотел было что-то ответить, но тут к нам вошла мисс Шэйр. И я отвлекся, обернувшись к ней. Старушка разлила чай и села рядом, с великим удовольствием подав мне кружку. Мистер Волкмен то ли с усмешкой, то ли с напряжением наблюдал за мной и, точно нарочно не произносил ни слова. Тишина давила, но я легко совладал с ней, в отличие от бедной миссис Шэйр, которая терпеть не могла компании людей, сидящих в молчании.

 - Я так рада, что мы нашли вас, мистер Уолтер! Поистине, вы прекрасный человек, я никогда не видела еще такого начитанного и рассудительного юношу, – затараторила женщина, для убедительности посматривая на меня. - Более того, вы отличаетесь повышенной любознательностью к истории и ботанике!

 - Миссис Шэйр, - оборвал я, не наблюдая какой-либо доброй реакции на лице мистера Волкмена.

 Хозяин дома, а я все-таки считал его таковым, потому что иному не был представлен, услышав меня, чуть вздрогнул и устремил свой взгляд на миссис Шэйр, точно там сидела не пожилая женщина, а что-то необыкновенное. Нужно было видеть, в каком изумление исказилось его лицо, мгновенно побелев. Он резко поднялся, не отрывая от нас глаз, и, подойдя к окну, заговорил, полуобернувшись ко мне:

 - Миссис Шэйр? Миссис Шэйр… - недоуменно бормотал он, бросая взгляд то на меня, то на несчастную экономку, которая даже не оборотилась на его голос, - ах да, миссис Шэйр! – всплеснул он руками и тот час переменил тему. - Итак, мистер Уолтер, я знаю, что вы – охотник, но до сих пор не пойму, какой такой зверь привел вас в наши леса, и что за существо могло так вас истерзать?

 Он пристально смотрел на меня, точно боясь упустить хоть что-то в моем лице, пока я буду отвечать. Рассматривал каждый мой жест и каждый отведенный взгляд оценивал по своему, отчего я принял решение смотреть ему прямо в глаза и не двигаться. Но стоило мне прибегнуть к этой тактике, как мистер Волкмен тут же нахмурился. Глаза его недобро заблестели и он резко и бесшумно сел в свое кресло, несколько дергано повернувшись ко мне. И, видя такую перемену в нем, я внутренне восторжествовал, считая такое поведение собеседника последствием моей победы.

 - Вы правы, я - охотник, - сказал я все с той же неподвижностью и каменностью в лице, более того, добавив бесчувственности в голос, для полной защищенности от его испытующих глаз.

 И только собирался я нанести последний удар, способный навсегда изгладить с его лица эту победоносную улыбку, как мистер Волкмен вдруг перевел на меня взгляд, и я окаменел. Столько властности и твердости было в его лице, что мне захотелось тут же склониться. Миссис Шэйр, сидевшая до того подле меня, поспешно ушла, но он даже не заметил этого. Ее уход напряг меня, однако он никак не отразился на настроении мистера Волкмена.

 - Я вспомнил одну старую легенду, - торжественно заявил он. - Если вы пришли из-за реки, как утверждает миссис Шэйр, - он особенно выделил имя экономки и, удовлетворившись моей реакцией (уж не знаю, чего он увидел, но напряжение тотчас овладело им), продолжал, - то наверняка слышали о ней! – В его голосе я не чувствовал насмешливости, но торжество победителя, уверенного в своей победе, и я трепетал, предвкушая полную открытость. – Так что же, на поляне, вы видели его?

 - Кого, сэр?

 - Оборотня! – произнес он с особенной серьезностью, точно и не было той насмешливости, с которой он вел разговор прежде, и я опешил. - Лес – прекрасный дом для этих чудовищ, уверен вы именно поэтому посетили наши края, иначе какая может быть причина? Так что же, вы видели его?

 - Последний оборотень был убит задолго до моего рождения, - отвечал я все с той же серьезностью, и мой ход понравился ему, - а посему я не надеюсь на великую битву, но буду благодарен, если мне удастся сразиться хотя бы с волком…

 - Значит ли ваш ответ, что вы намереваетесь снова искать здешнего монстра?

 - Да, сэр…

 - А ваш отец знает, чем вы занимаетесь?

 Я несколько растерялся и не знал, что ему ответить. Не я ли вчерашнего дня говорил, что не знаю своих родителей? Забыл ли он? Нет, нет! Мистер Волкмен, как мне казалось, не тот человек, что забыл бы подобное, к тому же так скоро. Тогда что же, не поверил? Или раскрыл столь явную ложь? Я затрепетал и замер, подняв к нему взор. Мистер Волкмен, заметив это, стал серьезен, и взгляд его тот час переменился.

 - Ах, у вас ведь нет отца, - спокойно пробормотал он, но с каким-то отчуждением и даже неверием, - простите мне мою невоспитанность.

 - Ничего, - отвечал я спокойно, но голос дрожал, в нем прорезался трепет, который терзал меня, и вместе с тем забавлял моего собеседника. О, мистер Волкмен наслаждался. Ему нравилось дразнить меня, нравилось наблюдать за моими чувствами, а я не мог скрыть их, но продолжал играть четко отведенную роль. – Вам нет нужды извиняться за подобное, потому что я давно привык…

 - Вы хотели сказать, что мне нет нужды извиняться, потому что на самом деле вы воспитывались в семье…, - уверенно оборвал он меня, ожидая ответа. Но я молчал, точно пойманный в капкан зверь. Раскрыт! – Конечно же, вы воспитывались в семье, - продолжал он, снисходительно улыбаясь, - ведь сирота должна воспитываться. Значит и вы были на попечение, не так ли?

 - Вы правы, сэр, - воодушевился я, хватаясь за брошенную им соломинку, - я воспитывался в семье дальних родственников…

 - И что же, ваш отец знает, чем вы занимаетесь?

 - Будет не хорошо, если мой называемый отец узнает, - отвечал я, не понимая пойман ли иль нет, - он не разделяет моих увлечений, потому что слаб характером и здоровьем.

 Мистер Волкмен снова рассмеялся, победоносно сложив руки, но ничего не спешил говорить. Посмотрев на часы, он перевел на меня взгляд и уверенно поднялся в очередной раз. Я поднялся следом, ожидая каких-то решительных действий, потому что беседа превратилась в хождения над бездною. Казалось, мы оба теперь понимали намеки, но никто не решался сбросить другого в эту пустошь, в этот обрыв. Хотя, единственным, кто не стоял крепко на ногах, в любом случае, был я…

 - Мистер Уолтер, будьте же и сегодня моим гостем, потому что ночь уже наступила. Пройдемте со мной, я провожу вас.

 Он говорил спокойно и добродушно. И я не ощущал более угрозы, исходящей прежде от него. Только теперь я рассмотрел, как утомился мистер Волкмен, потому что в нем не было больше сил подтрунивать надо мной. Он протянул мне свечу с жестом старого друга, и я поспешно взял ее.

 - Быть может, миссис Шэйр проводит меня? – спросил я, наблюдая, как тяжело дышал мой патрон, - я мог бы позвать ее и не быть вам в тягость…

 Он обернулся и пристально смотрел на меня несколько секунд, точно не понимая моей речи. Когда я хотел повториться и даже подошел чуть ближе, он неожиданно распрямил плечи и отвел от меня взгляд.

 - Ах да, миссис Шэйр, - пробормотал он в сторону, и отвечал мне, - не стоит, мистер Уолтер, беспокоить пожилую экономку. Бедная, она должно быть уже спит…

 Скрипучая лестница подняла нас на второй этаж, и я снова оказался в коридоре, увешанном старинными портретами. Мрак стелился вокруг, и свеча едва ли могла осветить наш путь. Мистер Волкмен при этом шел уверенно, бодро, хоть и замедлял изредка шаг, видя мою нерасторопность. Никогда прежде я не видел у него столь задумчивое выражение лица, хотя отчего-то был уверен, что за наши короткие беседы сумел хотя бы на половину изучить его. Когда мы прошли в конец коридора, он открыл мне дверь, пропуская в иную комнату, которая прежде была заперта.

 Это была маленькая, тесная каморка, по размерам хорошо уступающая даже той комнате, что я снял в придорожной гостинице. Однако, мистер Волкмен, кажется, был вполне уверен, что она подойдет мне и даже не пытался предложить иной, хотя я видел другие, намного уютнее этой.

 - Я хотел бы и завтра видеть вас моим гостем, - начал он, но тут же отвлекся на что-то и замолчал.

 - Я не могу у вас остаться завтра, - отвечал я, намереваясь покончить эту череду странных дней, - дело в том, что я не просто пришел поохотиться на монстра, но также поспорил на то, что проживу в этом лесу с неделю… - он смотрел на меня с полной серьезностью, внимая каждому моему слову точно изданному приказу, - потому мне надо завтра вернуться…

 Когда я окончил недлинную, но замысловатую речь, мистер Волкмен добродушно улыбнулся, так что на его лице проявились легкие ямочки, и пожал мне руку.

 - Что ж, в таком случае, я не имею права задерживать вас, - уверенно и четко говорил он, - тогда возьмите себе все, что вам понравится из этой комнаты. Мне думается, вы любите книги, а здесь их бесчисленное множество. Прежний гость собирал их… так что вы можете выбрать по своему вкусу, - он замолчал, пройдясь по комнате и уже выходя, обернулся, - я провожу вас завтра до реки, мне есть что вам сказать. Потому не уходите не попрощавшись…

 На том окончилась наша беседа, и он, пожелав доброй ночи, удалился в свои покои. Я долго следил, как тьма коридора укутывала его плотной завесой, точно разделяя нас. Со стен молчаливо наблюдали печальные лики прежних хозяев, и он изредка останавливался, поднимая к ним взор, пока совсем не исчез за какой-то из дверей.

 Я также поспешил закрыться у себя, но не тушил свечи. В самом деле, я не мог понять, как так вышло, что мне выделили маленькую, запыленную комнату, в которой все выглядело настолько ветхо, что дыхнуть было страшно. Казалось, сделаю я не правильный шаг, и воздух, сплетенный из тысячи пыльных нитей, разорвется, разрушив всю атмосферу нетронутости. Видно, прежний гость давно не бывал здесь, потому что все, даже постель, покрылось заметным слоем пыли. Я заглянул в книжный шкаф с красивыми стеклянными дверцами и изумился богатству собранной библиотеки. Должно быть, прежний ее обладатель не придерживался одного автора, но собирал самых разных, даже тех, о которых я никогда не слышал. Я, как было уже мною упомянуто, не питал любви к чтению, но не мог пройти мимо старых, пожелтевших книг, от которых пахло если не пылью, то хотя бы ветхостью.

 Здесь же даже взять мне было страшно хотя бы одну, потому что волшебство этого древнего шкафа тотчас потерялось бы. Посему я тихо закрыл дверцы и принялся исследовать письменный стол. В углу стояла засохшая чернильница, и перо так застряло в затвердевшей краске, что его я даже вызволить не смог бы из пут чернил. Несколько исписанных мелким почерком страниц лежали в столе, некоторые из них словно бы пытались сжечь, до того они были прожженны, но, как видно, частично уцелели. Автор владел стенографией, причем довольно умело и ловко ею пользовался, судя по легкости и непринужденности плавного почерка. Но я был знаком с данным видом записей, а посему без труда читал все, не нуждаясь даже в переписи.

 Записки являлись частью точно бы недописанного дневника, и оттого мне было любо найти саму книгу, которая вела свое повествование с самых начал. Я исследовал весь стол, но не нашел ничего. В прикроватных тумбах не нашлось ничего кроме исписанных, исчерканных страниц, и я совсем отчаялся. Но тут ветер постучал в окно, ударив в стекло так, что ставни заходили в разные стороны. Во мне все всколыхнулось, я поднял голову и замер в сладком предвкушении. На подоконнике, вместо подставки для вазы, лежала старая небольшая книжечка, заметно примятая тяжестью сосуда. Я аккуратно приподнял хрупкий фарфор, забирая волнующий меня предмет, и раскрыл склеенные письмена. Притом вначале было аккуратно вырезано несколько страниц, которые отчего-то по форме бумаги и почерку казались мне очень знакомыми:

 «Тридцатое апреля…

 Ночь выдалась ужасная. Вчера вечером, закрывшись у себя в комнате, я долго не мог уснуть, ощущая чьи-то шаги под моей дверью. В какой-то момент мне хотелось даже отворить и спросить, кому и что надобно от меня. Но странное рычание, неоднократно слышимое мной, охлаждало мое мимолетное желание. Тем не менее, даже за запертой дверью я не чувствовал себя защищенным, а от того не гасил свечи и сидел в кресле следя за дверью.

 Только во втором часу, когда мистер Вулфмен, как я понял по тихим шагам, вышел из комнаты хозяина, мое напряжение немного спало. Он о чем-то шептался около моей двери, но это не только не напугало меня, даже не изумило. Мистер Вулфмен, я должен отметить, имел способность одним своим присутствием снимать напряжение, владеющее мною, и хоть я был несколько напуган всепоглощающим доверием, которое испытывал к нему, мне совсем не хотелось об этом беспокоиться. Это было странно. Тем не менее, после того, как дворецкий постоял у двери моей, мне стало совсем спокойно и я, наконец, уснул.

 Мне снились странные сны. Вернее будет сказать, по меркам общества они считались довольно болезненными и даже дурными. Дело в том, что в нашей семье всегда считалось, я так и не понял отчего, что сны о прошлом – дурной знак. Я же старался не придавать им большого значения, хотя бывало они беспокоили меня.

 Так вот, мне снилось детство. Я был еще мальчишкой, когда родители отправили меня к дяди Д… на лето. Я видел дядю, как он был, рослым, жилистым и даже упитанным мужчиной с крепкими руками и красивым телом. Уже тогда он очень любил детей, а оттого обходился со мной с невероятной теплотой и любезностью, хотя и требовал к себе уважения. Он был тогда довольно молод и еще не утратил юношеского энтузиазма и стремления постичь мир, потому везде возил меня с собой, обогащая мой скудный кладезь знаний, за что я был ему очень обязан.

 Мне снилось, как мы были у реки, ходили в лес по ягоды, притом обычно возвращались с пустыми руками, потому что по пути опустошали корзины. Мы ездили в поля, путешествовали до столицы и посещали разные выставки старинных художников. Я никогда не разделял вкусов мистера Д…, однако сейчас должен признать, они в свое время произвели на меня неизгладимое впечатление и, должно быть, определили мои теперешние вкусы. Это были сны полные света, тепла и уюта, той любви, которую не всякий ребенок получает от родителей. А от того я проснулся в прекрасном расположении духа.

 Утром я не выходил из комнаты до тех пор, пока за мной не пришли, хотя мне очень хотелось. И подобное поведение, совершенно не свойственное моему характеру, я так же не понимал. Однако не предпринимал ничего, а только ждал. В девятом часу пришел мистер Вулфмен, и я в очередной раз убедился, что кроме него не наблюдаю больше прислуги. Тем не менее, когда я спросил о ней, он просто улыбнулся, ничего не ответив. Я насторожился. Но снова попал под чары его спокойного, внушающего доверия лица, и забыл обо всех моих тревогах.
 К тому же, я сделал вывод, что рядом с ним чувствую себя в полной безопасности, а потому старался всюду быть рядом.

 «Третье мая»

 Несколько дней прошли, как в тумане. Мистер Вулфмен почти не появлялся дома, кроме тех редких случаев, когда следовало звать всех к столу. Потом он снова исчезал, а я запирался в своей комнате, ожидая его скорого возвращения.
 Сегодня он так же рано уехал, так что я проспал завтрак. Голод заставлял меня метаться по комнате. Через пару часов, когда мысли о еде окончательно утвердились в моей голове, я решился покинуть свое убежище. Дверь тихо заскрипела, и я очутился в длинном печальном коридоре. Быстро спустившись по лестнице, точно меня вот-вот должно было что-то настичь, я в спешке вошел в первую попавшуюся дверь, которая, как и оказалось, вела на кухню. Комната была чисто выметена и убрана. Аккуратные шкафчики висели вдоль стены, блистая красотой фарфоровой посуды. Я приоткрыл дверцы одного из крайних левых в поисках хотя бы куска хлеба, но он оказался полностью пустым. Один, другой. Я изумился, не найдя ничего.

 А тем временем, в доме стало происходить что-то мне не понятное. Я отчетливо слышал шаги, половицы скрипели под чьим-то весом, а я по непонятной мне причине в ужасе не знал, куда же деться. Эти минуты ожидания и страха, нашептывающего мне самые неприятные мысли, казалось, состарили меня лет эдак на двенадцать. Дверь вдруг отворилась и на пороге показалась невысокая девушка, еще совсем юная. Увидев меня, она некоторое время стояла в дверях, не решаясь предпринять что-либо. Я так же ничего не предпринимал, лишь позволял осматривать себя пристальным, отчасти запуганным взглядом.

 - Мистер N…, - облегченно вздохнула она и поставила тяжелую корзину на стол, - простите, сэр, я не признала вас.

 - Вы одна здесь работаете?

 - Нет, - отвечала она, улыбаясь, - в последнее время хозяину нездоровится, и мистер Вулфмен просил нас приходить только для того, чтобы приносить еду, потому что шум плохо сказывается на здоровье господина. Но вы не волнуйтесь, мистер Вулфмен не оставляет хозяина одного ни на минуту, а если отлучается, за ним следит миссис Ш.., потому что она никогда не покидает этот дом. А еще мистер Ф…, правда, он предпочитает оставаться в конюшне и присматривать за лошадьми…

 Она вдруг осеклась и замолчала, не произнося ни слова, занялась своими прямыми обязанностями. Мне показалось, что по природе своей она говорлива, хотя и пыталась молчать, как это делают все благовоспитанные или сколько-нибудь обученные работницы, а она явно не была лишена ни того, ни другого. Тем не менее, когда мы разговорились, а это стоило мне не малых трудов, я выяснил, что она была кухаркой с довольно серым, плохо запоминающимся именем Бесси. Она не была склонна к сплетням, и оттого не выражала своего мнения ни о другой прислуге, ни о мистере Вулфмен, боясь нечаянно осудить кого-либо. Бесси говорила только факты, не добавляя ничего от себя. Так что нового я узнал от нее немного, кроме того, что помимо миссис Ш…, мистера Ф… и мистера Вулфмена в доме жил кто-то еще. Правда юная кухарка никогда не встречалась с этим таинственным человеком, а потому и не могла в достаточных подробностях рассказать о нем. Однако она добавила, что якобы этот кто-то приносит немало проблем мистеру Вулфмену своим тяжелых характером. Девушка также рассказала мне довольно странную историю, которую я записал слово в слово:

 «Некогда завелось страшное зверье в наших лесах, так что теперь всякий охотник боится его более волков и диких собак, потому что существо это еще никому не удалось извести. Оно похоже на человека, но и не человек вовсе. Умеет ходить на двух ногах, но вся спина его покрыта волчьей шерстью, а лицо как волчья морда, только окостеневшая. Поговаривают, что завелось оно более двух столетий назад, а то и более. И живет оно, как царь, в лесах наших, и все звери боятся и повинуются ему, как рабы служат и не посягают на его место. Рев его, как раскаты грома, и голос точно человека, но дикий, одинокий и обезумевший, так что изредка можно спутать с криком умалишенного. А то странно, что зверь этот не трогает никого кроме тех, кто сам заходит в его леса. И одно говорят от него спасение – крест и серебряный нож, потому что боится он этих предметов».

 Эта легенда, нужно отметить, не произвела на меня особо яркого впечатления. Она чем-то напоминала легенды об оборотнях оттуда, откуда я был родом, а потому я не счел ее правдивой. Однако, информация о существовании таинственного жителя, с которым меня так же не познакомили, волновала намного больше.

 «Десятое мая»

 Было воскресенье, так что я встал до восхода, чтобы пройтись по саду, как привык это делать в своих землях. Погода была чудесная: небо чистое, безоблачное, тумана не наблюдалось, как и тонкого, леденящего ветра, так что я смел предположить, что скоро настанет теплое лето.

 Во дворе, не успел я обойти и половину сада, меня нашел мистер Вулфмен. Сегодня он выглядел как-то иначе, несколько уставшим и даже болезненным. За последние дни он стал рассеян, тороплив и забывчив, а так же нетерпелив, задумчив и весьма странен. Казалось немыслимо то, что в нем уживалось так много противоречивости, так что я стал подозревать в нем раздвоение личности. Вы спросите меня, с чего вдруг такие перемены в моем к нему отношении? И я отвечу вам, не тая, что я все так же люблю и теперь даже уважаю его с большей силой, так что прощаю всякое пренебрежение к моему титулу, однако в последние дни он сам не свой, что пугает меня и очень беспокоит. Дело в том, что я все чаще вижу, как он ночью уходит в лес и возвращается только под утро. Если же в лес не уходит, то запирается в подвале. Мне хотелось узнать, зачем он так делает, и я однажды попытался расспросить его об этом, но он строго настрого запретил мне подходить к тому месту, даже просто проходить мимо хотя бы до тех пор, пока он сам не позволит. Итак, я пишу это не для того, чтобы как-то очернить мистера Вулфмена, но чтобы рассмотреть всю странность сложившегося быта в этом доме. Более того, мне хотелось бы верить, что это не я лишаюсь рассудка по неизъяснимым мне причинам, но сам дом и его жители являются странными. Итак, мистер Вулфмен нашел меня для того, чтобы я поспешно поднялся к хозяину дома, потому что дядя ожидал меня с нетерпением. Я недоумевал, что могло побудить его к встрече в столь раннее утро, еще не было даже шести, но не стал задавать этот вопрос, потому что на все мои расспросы обычно получал кивок головой и легкую, все чаще болезненную улыбку.

 В комнате мистера Д… было тепло и уютно. Пожилой человек лежал под теплым пледом, укутанный под самое горло, так что только голова его изредка поворачивалась, чтобы посмотреть, кто вошел в спальню. Меня он встретил довольно оживленно, так что я перестал сомневаться в настолько острой необходимости моего присутствия, как это прежде было мне преподнесено. Дело в том, что при моем появлении, мистер Д… словно бы просиял в лице и даже помолодел. В нем нашлось сил не только перевести на меня свой задеревеневший взгляд, но даже приподняться и подать мне руку, уверенно, хоть и слабо, пожимая ее. Я не успел еще осознать всего произошедшего, как дядя послал мистера Вулфмена куда-то, и тот с неохотой, показавшейся на его лице, удалился. Некоторое время мы сидели в тишине, и дядя таинственно улыбался, глядя на меня, так что мне становилось не по себе. В нем пробудилась та властность и сила, которую, я опасался, он потерял под гнетом тяжелой болезни. Но огонь в его глазах и смех чуть хмурящихся бровей торжественно переубеждали меня.

 Минут через двадцать, когда мы разговорились о моем отце и совсем забыли о том, зачем я был приглашен, в дверь постучали, и мистер Д… принял тут же серьезный, даже отцовский вид. Его соколиные глаза сурово сверкнули, и тонкие губы сжались плотнее, так что совсем исчезли.

 - Войдите, - прохрипел он, но все с той же властностью, свойственной его голосу.

 В дверях показался мистер Вулфмен. Он был бледен и изнеможен. Широкие, крепкие его плечи несколько опустились, и он сгорбился, сжался, точно желал и вовсе исчезнуть бы в ту минуту. Вперед него вошел невысокий юноша, как мне показалось, четырнадцати лет. Он был темноловолос и смугл, что выглядело до нелепости дико среди белых, усталых лиц. Волосы были аккуратно уложены, хотя я заметил неаккуратность его стрижки, выглаженная жилетка подчеркивала его уже формирующуюся фигуру, штаны визуально увеличили рост. В целом, он выглядел недурно, и даже сквозило от него чем-то возвышенным.

 - Познакомься, - пробормотал мистер Д…, - этот юноша - приемник мистера Вулфмена. Он встанет на его место и будет верно служить тебе, потому что такова его судьба, предписанная задолго до рождения.

 Мы переглянулись взглядами, и я заметил недоверие в лице этого юного, светлого существа. Его глаза были настолько черны, что, казалось, солнечный свет, попадавший в них, утопал в этой тьме. Он смотрел с улыбкой на лице, но я чувствовал враждебность и даже отчужденность, и не понимал, как другие этого не замечают.

 Вскоре дядя утомился, и мистер Вулфмен попросил нас уйти. Мальчик послушно вышел за дверь, пожелав на прощанье хорошего дня пожилому человеку, и хотел было рвануть прочь, как мистер Вулфмен окликнул его, приказав почитать вместе со мной несколько книг. При этом он потребовал, чтобы ребенок дождался его прихода и никуда не выходил. Время было обеденное, и я как обычно читал в библиотеке, однако теперь присутствие маленького гостя, который постоянно отвлекался и печально смотрел в окно, несколько сбивало меня с мысли. Я с любопытством рассматривал мальчишку, который, кажется, был так увлечен своими грезами, что нисколько не замечал меня. Так мы просидели около двух часов, пока нас не позвали к столу. Мистер Вулфмен разливал по кружкам чай, подавал печенье и даже предложил пирог, но я отказался, тем самым, не ведая того, лишив ребенка сладкого куска.

 Весь день проводить в стенах библиотеки мне не хотелось, однако я был вынужден, потому что мистер Вулфмен очень меня просил дать юноше несколько часов географии и особое внимание уделить французскому, на котором сам мальчик с трудом связывал несколько слов. Когда мы остались одни, ребенок снова взгромоздился на подоконник и оттуда смотрел на меня испуганным, холодным взглядом, ощетинившись, как дикий зверек.

 - Как тебя зовут? – начал я по-французски, и он весь вытянулся, посмотрел на меня округлившимися глазами и прильнул к холодному стеклу, точно пытаясь вжаться в это окно. – Что-то не так? Я говорю слишком быстро?

 - Ваш голос, - тихо пробормотал он, но тут же осекся и устремил на меня злобный, недовольный взор, - ничего такого. Пустяки! Monsieur, ne vous emb;tez pas, - окончил он, и я замер в приятном оцепенении.

 - У тебя прекрасное произношение, скажи что-нибудь еще!

 - Я прекрасно владею языком, но для мистера Вулфмена это должно оставаться в неведении…

 - Отчего же? Разве ты не хочешь похвастаться своими успехами?

 - Если я раскроюсь ему, он впредь будет говорить со мной только по-французски, а я не люблю этот язык. К тому же, когда он забывается и говорит по-французски, у меня появляется шанс избегать его указов…

 Он осекся, замолчал и с недоверием покосился на меня. А мне ничего не оставалось, как сделать вид, будто бы я настолько увлечен глобусом, что даже не слышал его ответа. Что ж, его причина была мне непонятна, потому как я всегда старался получить одобрение за свои заслуги. Он же не искал ничьего признания, и, напротив, таил свои успехи. После мы ни о чем с ним не говорили. Он продолжал смотреть в окно. Погода была чудесна, ласковое солнышко освещало поляну, и птичий звон разносился по округе. Чуть позже завыли волки, и он, подорвавшись с места, покинул библиотеку. Я же наблюдал из окна, как он удаляется в лес, преодолев ограду, словно лань.

 «Двенадцатое мая»

 В последние дни я редко выбирался из поместья, а потому еще вечером вчерашнего дня имел твердое намерение отправиться в близлежащее поселение. От молоденькой кухарки я был наслышан о нескольких книжных лавках. Дело в том, что я прочитал всю библиотеку мистера Д… еще в далеком детстве, когда изредка, но довольно продолжительно гостил у него. А посему, немало удивленный тем, что за последние годы библиотека пополнилась разве что на тоненький томик современного философа, я с твердым намерением решил создать свою собственную маленькую библиотеку.

 Я заранее выбрал уютную комнатку, которая находилась в конце коридора и была очень мала, так что я мог измерить ее в восемь шагов. Однако она отличалась в своей миниатюрности особенным интерьером, который очень пленял меня. Я был неравнодушен к старой кровати с тяжелым балдахином, к старому столу из черного дерева, которое неистово скрипело всякий раз, когда на него опирались. Маленький книжный шкаф до последней полки загроможденный старыми, пожелтевшими газетами, теперь представлялся мне заполненным прекрасными книгами, выбранными мною лично.

 Мистер Вулфмен поддержал мою затею только потому, что она казалась ему безобидной, и просил горничную прибрать в той комнате, но ни в коем случае ничего из нее не выбрасывать, потому что я просил оставить все как есть, только убрать пыль. Так что я, сразу после завтрака, окрыленный своей идеей, направился в город. Дорога шла вниз, и я шел легко и быстро, наслаждаясь прекрасными видами. В воздухе пахло хвоей, я всегда любил этот запах, он помогал мне дышать глубже, удаляя мой закоренелый с годами кашель. Иволги вили гнезда, тихо и складно что-то напевая в такт спорящейся работе, белки прыгали с ветки на ветку, внезапно подрываясь с места, точно ужаленные, и сверху вниз смотрели на меня своими маленькими черными глазками. Погода была чудесна, и я имел возможность наблюдать все то, что некогда видел в детстве. К моему восторгу, я не изменял себе и был все так же впечатлителен, так что с детства знакомый мне лес открывался все в более и более чудных красках.

 Я быстро дошел до плоского камня и, встав на него, принялся оглядывать местность, потому что оттуда открывался прекрасный вид. Я видел подножие гор с деревушкой, пристроенной между дорог, просторные леса и распаханные земли южнее, где земли не имели столь острого рельефа. Ветер дыхнул на меня по-летнему тепло, и я поднял очи к глубокому, голубому небу, стоявшему высоко надо мной.

 - Сэр? – неожиданно кто-то окликнул меня, с голосом полным изумления, и я обернулся, столкнувшись взглядом с мальчишкой из поместья.

 Теперь он выглядел совсем иначе, нежели в нашу первую встречу. Впредь аккуратно уложенные волосы торчали во все стороны в каком-то неописуемом хаосе. Я уже замечал, что они были стрижены неровно, но теперь это стало так неприкрыто, что я изумился неаккуратности его стрижки. Он был одет просто и без всякой роскоши, в деревенские штаны в заплатках и застиранную серую рубашку, которая когда-то давно должно быть была бела, как снег. Рубашка держалась на нем свободно, и ветер раздувал ее, что несказанно красило юношу. Он не носил больше одежды, хотя было прохладно, и при виде него я непроизвольно сжался и прочувствовал на себе странный озноб.

 - Вижу ты часто гуляешь один в лесу, - начал я, потому что он, молча, смотрел на меня, а я не находил иных слов для беседы, - что ж, не составишь тогда мне компанию? Видишь ли, я собираюсь в город, а идти одному очень утомительно и скучно.

 Он продолжал молчать, тихо рассматривая мои одежды и перебирая в руках мелкие камешки. Потом взглянул как бы мне за плечо, за которым открывался вид на деревню, и странно сжался, печально потупившись. У него были угловатые формы лица, толстые брови и тяжелый лоб, однако в моменты, когда тонкие бледные губы растягивались в улыбке, проявлялись легкие ямочки, заметно красившие его обычно хмурое личико.

 - Я не могу пойти до деревни, - отвечал он, чуть отступая назад, - сэр, вам необходимо идти туда? Разве вы не знаете, что в наших лесах много диких зверей?

 Я лишь рассмеялся. Не то чтобы я был бесстрашен или силен. Я не отличался хорошим здоровьем и силы во мне не находилось, но разве мог я сидеть целыми днями в одном только поместье? К тому же, когда-то давно я так же вольно ходил этими дорогами в более раннем возрасте, и сомневаюсь, что с тех пор диких зверей прибавилось. Более того, мысль о новой книге тотчас отгоняла все тревоги и сомнения, когда я представлял в своих руках кожаный, грубоватый переплет, когда мысленно воссоздавал запах кожи и старых страниц. Мне становилось не по себе от такой мысли, и, кажется, ни один волк теперь не испугал бы меня. Но я не стал ничего этого говорить ребенку, потому что знал, что такое недоверчивое создание, относившееся поверхностно к литературе, никогда не поймет этой живой страсти к книгам. Он же молчал, переступая изредка с ноги на ногу, и терпеливо рассматривал мое лицо в поисках ответа на свой вопрос, на что я лишь улыбнулся. И он с досадой шаркнул ногой, гордо расправив плечи.

 - Зовите меня Эдвард! – уверенно отчеканил он, прибавив пару фраз на французском, - только ни в коем случае никак иначе. Я не терплю иных произношений, - гордо и даже нарочито властно произнес он, так что я с трудом сдержал улыбку, которая тотчас поплыла по моему лицу.

 Мы разговорились, и он согласился проводить меня до деревни, однако, к моему непониманию, наотрез отказался вступать за порог леса. И мы пошли. Поначалу, мальчишка говорил мало и старался идти за несколько шагов от меня, однако, чуть позже мы сумели найти общий язык. Он не был рассеян и ветрен, как я думал о нем вначале, но умен в математике и географии, а также прекрасно говорил по-французски и даже мог немного по-итальянски. Однако, мои опасения подтвердились - он не любил книги. Даже не столько не любил, сколько не понимал, а оттого и не хотел читать их. Все ему казалось, что писатели слишком много внимания уделяют несуществующим проблемам, притом закрывая глаза на проблемы насущные, тревожащие каждого жителя Англии. Он не любил романов и считал их литературой бульварной, подходящей только для пустоголовых, излишне мечтательных людей. Конечно же, он не причислял себя к подобным, а потому и не терпел всех этих книг.

 За разговорами мы не заметили, как дорога вывела нас к поселку. Каменная улочка, ограненная некогда прекрасными воротами, теперь казалась несколько заброшенной, облезлой. Мы вместе вступили на каменную кладку, и Эдвард тут же отступил назад, волнительно посматривая на меня из-под косо стриженой челки.

 - Я подожду вас здесь, - пояснил он, и отошел за ворота, оставшись стоять в тени деревьев, - мистер N…, я совсем забыл вам сказать, - крикнул он мне вслед, когда я уже собирался уходить, - не задерживайтесь слишком. Погода обещает дождь, и скорее всего в четыре часа уже начнет стелиться туман, а потому было бы хорошо вернуться домой до этого времени.

 Я понятливо кивнул в ответ, в душе посмеиваясь над тем наигранным бесстрашием в его лице, когда голос едва ли не дрожал. Что ж, дабы не беспокоить моего сопровождающего, я решил действительно поступить по его просьбе и быстрым шагом направился в центр города. Нужно отметить, что сам город толком не изменился, только разве что та дорога, ведущая к поместью дяди, заросла и стала совсем заброшена. В центральных частях городишко казался совсем иным. Он оставался по-прежнему малолюден и беден, но во всем виден был уход и аккуратность. В центре возвышалась старая башня с колоколом, которая теперь не звонила в полдень, потому что старый инструмент повредился, но была все так же красиво убрана. Магазинчики, разбросанные по площади, оставались такими же замысловатыми, с красивыми вывесками и цветными окошками. Словом, этот город по-прежнему жил и расцветал, напротив погоде, которая все хмурилась и хмурилась снова.

 Я быстро нашел старый домик с красивой вывеской в форме пера и книги, висящей над дверью, и вошел внутрь. В лицо мне тут же дыхнул запах книг, старых, ветхих, запыленных книг! Больших и маленьких, толстых и до удивления тонких! Я не успел осмотреться, как ко мне подошел хозяин лавки и добродушно улыбнулся, так что его поседевшие усы приподнялись, обнажая ряд ровных зубов. Я попросил у него несколько авторов, которых когда-то давно читал, но которых не находил у дяди, на что мне с сочувствием ответили, что таковых не имеется в лавке. Тогда я сам прошелся вдоль стеллажей, рассматривая предложенные книги. Авторы этих книг мне были незнакомы, так же как и сами книги, а потому я боялся брать их, опасаясь зря потратить деньги. Однако, стоило мне об этом подумать, как навязчивая идея собрать разных, не читанных прежде авторов снова отрезвила меня.

 - А будь, что будет! – сказал я вполголоса, решив, что если книга мне не понравится, я смогу найти ей применение, хотя бы в роли подставки под горшок, а потому взял первую, попавшуюся на глаза, - эту, пожалуйста!

 Старичок подошел ко мне, оценивая мой выбор, и вновь широко мне улыбнулся. У него была милая привычка, улыбаясь, щурить глаза, отчего те слегка меняли цвет с каштанового на золотисто-охровый.

 - Прекрасный выбор! – отвечал он, вынимая из моих рук толстую книгу с грубым кожаным переплетом. Он завернул ее в ткань и подал мне, попросив за нее меньше, чем я предполагал, а потом добавил, когда я уже собирался выходить, - если она понравится вам, у меня есть еще работы этого автора.

 Я улыбнулся ему, отвесив легкий поклон, и поспешно вышел. Мне понравился этот мужичок, и теперь я исполнился сильного желания прочесть книгу как можно скорее, к тому же, она была не слишком длинной. Когда я вышел из домика, то не сразу заметил, что погода действительно поменялась. Чистое голубое небо теперь с незримой скоростью заболачивалось темными облаками. И я поспешил. У леса меня все так же ждал Эдвард, весь бледный и встревоженный. Он задал пару обыденных вопросов о моей покупке и быстро зашагал прочь к поместью. Мы шли действительно быстро, оттого я скоро утомлялся, и мы часто останавливались для отдыха. При этом Эдвард постоянно озирался, как будто что-то не давало ему покоя, а иногда даже напрягался, так что я отчетливо видел, как натягиваются его мышцы.

 Когда мы прошли почти весь путь, туман неожиданно стал сгущаться. Эдвард бледнел шаг за шагом, дыхание его сбивалось, и какой-то странный, несвойственный человеку рык вырывался из его горла. Ударил гром, и он неожиданно схватил меня за руку, устремив на меня свой голодный, жаждущий крови взгляд. Это было как наваждение, но он тут же отпрянул, что-то бросил про то, что я должен скорее идти вперед, и я, кажется, сказал, что не уйду без него, на что он рыкнул, уверив, что мне лучше позвать мистера Вулфмена немедля.

 Я всего несколько секунд стоял в оцепенении, не зная как поступить. Наверное, кто-то другой в моем состоянии тут же бросился бы за помощью, но я не мог. Не мог оставить это бледное дитя, покрывшееся испариной в лесу, полном диких зверей, хотя со дня моего прибытия ни одно животное мне лично не встретилось. А потому я в несколько шагов преодолел расстояние между нами и, усадив его на спину, быстро пошел вперед. Откуда взялись во мне силы, когда я сам валился с ног, я не знал. Но, тем не менее, мы быстро дошли до дома. Все то время Эдвард тяжело дышал мне в шею, и тонкие его пальцы с заостренными, нестрижеными ногтями впивались в мои плечи, заставляя ощущать легкую, но отрезвляющую боль. Уже у дверей поместья нас встретил встревоженный мистер Вулфмен, и, видно, он уже давно обыскался мальчишку, потому что под глазами у него пролегли глубокие тени. Он забрал его в сад, а меня попросил присмотреть за дядей. Однако, я случайно подглядел, как они шли к подвалу».

 Глава 4.

 Я окончил читать глубоко за полночь и был потрясен тем, что записи обрывались так неожиданно. Автор создал немыслимое число вопросов, которые накапливались с каждой страницей, но не дал исчерпывающего ответа ни на один из них. Более того, присмотревшись внимательнее, я убедился, что продолжение имело место быть, но было аккуратно вырезано из записной книги, точно нарочно.

 Я с детства был противником всяким тайнам, тем более так неаккуратно скрытых от постороннего глаза, а потому не мог смириться с тем, что не узнаю финала этой длинной истории. И потому, не дожидаясь утра, отправился в комнату к мистеру Волкмену. Несколько раз постучал в дверь, но не услышал никакого движения и тогда громко позвал его. Что ж, за дверью по-прежнему было тихо, так что я в бессильной тоске стал ходить взад-вперед по коридору, не зная, как следует разбудить его. Теперь я не мог равнодушно смотреть на портреты, которая стали казаться мне зловещими, и даже тихий ветер, изредка колышущий старые деревянные ставни, воспалял во мне тревогу. Я подошел к окну, чтобы посмотреть, не подложить ли чего-нибудь под ставни, чтобы они не ходили, как за окном увидел мистера Волкмена. Он сидел на скамье под старым обугленным деревом, и серебристый свет луны, несколько мрачный и даже угрюмый, очерчивал его темный силуэт. Нужно признаться, он выглядел не так как всегда, точно сам не свой. Он сидел, запрокинув голову, так что я отчетливо видел, как на его бледном лице появлялась почти безумная улыбка. Однако ни одна черточка его глаз, пугающе спокойных и бесчувственных, не выражала не то что азарта, блаженства или наслаждения, но вообще никаких чувств. У его ног, удобно положив голову на сложенные лапы, лежало что-то большое, мохнатое и серое. Это животное, скрытое в тени то и дело помахивало хвостом и изредка одергивало ухом, точно прислушиваясь к чему-то. И я испытывал странный страх, глядя на него, хотя это был даже не страх, а какое-то трепетное волнение и терзание.

 Вдруг, из-за кустов, минув невысокую каменную ограду, выпрыгнула худощавая дикая собака, одна из тех, с которыми мне пришлось драться. Она жалобно скулила и угрюмо плелась к мистеру Волкмену, точно в извинении склоняя голову. Он же продолжал смотреть в небо, и я уже хотел крикнуть ему, что он не один, когда он перевел на животное взгляд. Псина дернулась в сторону, точно ее ударили палкой, и испуганная до невозможности склонила голову. И столько страха было в ее исказившейся морде, так что я усомнился, не слишком ли она разумна. Конечно, я мог бы много рассуждать по этому поводу, если бы мистер Волкмен снова не привлек мое внимание. Он посмеивался, распластав руки в разные стороны, и по непонятной мне причине не сводил с животного взгляд. Потом странно что-то прошепелявил, почти срываясь на рык, кинул какой-то предмет, издали напоминающий кусок мяса, и дикий пес метнулся прочь, унося с собой добычу. То животное, что прежде лежало у его ног, поднялось и село перед ним, так что свет полностью явил мне фигуру волка. Старого, но не утратившего силу, волка. Мистер Волкмен и, судя по всему, его питомец одновременно подняли ко мне взгляд, и я опешил от того, как похожи были их ухмылки, как насмешливо блестели черные глаза.

 Стоять более у окна мне казалось неразумным. Но я не мог ни отвести от них глаз, ни уйти, точно ноги приросли к половицам, и продолжал стоять до тех пор, пока мистер Волмен не ушел сам, предварительно отвесив мне легкий поклон. Я же только тогда смог вернуться в свою комнату и замкнуться на два хлипких замочка, в неясной надежде на их защиту. Это ночное происшествие оставило на мне столь острый отпечаток, что я не мог уснуть. Рано утром, с первыми лучами солнца, я вырвался из своей комнатки, прихватив с собой потрепанный дневник, и поспешно пошел к деревне, так и не попрощавшись с мистером Волкменом, потому что мне было страшно встретиться с ним теперь. Впервые в жизни я ощущал странный страх, граничащий с необъятной подчиненностью. Лес встретил меня отчужденностью и даже холодностью, казалось, он дичился меня, сторонился. Я недолго блуждал, быстро выйдя уже на знакомую широкую тропу, и по ней поспешно зашагал к реке. Через минут тридцать, я был уже на переходе, раздумывая, как бы мне перейти вброд. Река все так же ревела, с гневом разбиваясь о камни, и я не хотел снова пересекать ее вплавь. Впрочем, выхода у меня не было, и я прибегнул к прежней попытке. Когда я дошел до середины, кровь с новой силой забилась у висков. Я был на границе между неизведанным и понятным мне мирами. Мне хотелось опасностей и приключений, я искал себе врагов, но отчего-то от одной мысли, что врагом может оказаться мистер Волкмен, меня нещадно тянуло вперед, чтобы поскорее выскользнуть из его странного мира. Мистер Волкмен! О, как много хранило тайн это имя, как много неизведанного и непонятного мне! Но отчего же я так решил? Не из-за той ли ночи, когда мутным взглядом он отыскал меня в окне, когда так недвусмысленно улыбался, являя ряд белоснежных зубов? Но что же, разве не может хозяин поместья улыбнуться его гостю? Я бесконечно рассуждал, но то не спасало меня от странных подозрений, притом беспочвенных. И не успел я еще преодолеть реку, как эти размышления заставили меня обернуться, скрипя сердцем созерцая ту сторону леса.

 У меня не было времени запомнить этот лес, так как я окаменел, стоя в реке по щиколотку. На том берегу, перебирая мелкие камешки в руках, сидел на поваленном дереве никто иной как мистер Волкмен. У него горели глаза от странного, непонятного мне азарта, и он следил за каждым моим движением, ловил каждый мой взгляд и, кажется, считал бесчисленные вздохи. Его грудь вздымалась резко, отрывисто, но до безумия спокойно. Он смотрел на меня снизу вверх, из-под густых ресниц, и до ужаса ласково улыбался.

 - Вы ушли, не попрощавшись, - усмехнулся он, но грустно, даже болезненно, - разве я заслужил такого отношения?

 - Я ушел рано, чтобы прийти в город к обеду, - отвечал я, стальным от холода голосом, - но вы спали, и я не хотел будить вас.

 Мой ответ повеселил его, я видел, как разгорелся огонек в его глазах, как губы дрогнули в улыбке. Он был бледен и изможден, темные тени пролегали под его глазами, но голос звучал бодро почти торжественно.

 - Вам не холодно? – неожиданно переспросил он, указывая на мои посиневшие ноги, и я поспешил выйти на берег, так что теперь нас разделяла широкая, хоть и не слишком глубокая река. - Вы ничего не хотели у меня спросить? – и я хотел отрицательно покачать головой, но он опередил меня, - не зря же вы в столько поздний час давешней ночи искали встречи со мной, не так ли?

 - У меня нет к вам вопросов. Я только хотел сказать, - отвечал я, вытаскивая из походной сумки старый дневник, - что с вашего позволения заберу эту книгу…

 - Ох, эту! – В задумчивости скрестил он руки и взглянул на меня своими глубокими, загадочными глазами, - что ж, я не сомневался, что она понравится вам. Вы уже познакомились с Эдвардом? Или быть может, вы прочли дальше…

 - Я прочел все, - уверенно отвечал я, - и у меня осталось довольно много вопросов. Вы упомянули Эдварда, тогда скажите, что с ним стало, мистер Волкмен.
 
 Он усмехнулся, поднявшись и выбросив камешки в воду. Затем отряхнул одежду и чуть взъерошил свои волосы. Долгим, заискивающим взглядом созерцал книгу в моих руках, и я не двигался с места, ожидая его действий, точно заколдованный.

 - Вы сказали, что у вас нет вопросов, - ответил он, растянув широкую улыбку, точно насмехаясь, точно играя со мной, - а что до Эдварда… понравился ли вам он? Не правда ли прекрасный был мальчишка: «Зовите меня Эдвард, и никак иначе,» - он процитировал целую строку и добродушно улыбнулся, - еще увидимся, мистер Уолтер, - произнес он, уходя в лес.

 - Вряд ли это случится…

 - Не обессудьте, мистер Уолтер, - с каким-то наслаждением протянул он последние слова, - вы придете и очень скоро… - при этом он странно посмотрел на книгу, снова рассмеявшись, - вы придете, когда вам станет интересен ее конец, - и добавил еще тише, но я все же расслышал, - вы придете, чтобы исправить его…

 В город я вернулся совсем сбитый с толку. Разные чувства обуревали мной, я не понимал их силы и истоков. Мистер Волкмен, оставивший так много вопросов для меня, казалось, наслаждался этой игрой. А я, как затравленный зверек раз за разом попадался в его капкан. Впрочем, я так утомился, что мне некогда было думать ни о чем подобном. Прошло уже более недели с момента моего ухода, и я не желал проигрывать спор, а потому первым делом отправился в гостиничный домик.
 Оба охотника, как я и предполагал, были там же. Лица их противно вытянулись при виде меня и застыли, точно они увидели мертвеца. Младший подошел ближе и с выражением крайнего недоумения попросил коснуться моей руки. Было противно ощущать себя какой-то реликвией, но не менее забавно наблюдать за перекошенными лицами местного народа. О выигрыше даже говорить было нечего. Охотники тут же взяли меня под руки и повели в пивную, чтобы я рассказал им о своих приключениях. И я был рад их говорливости, потому что, несмотря на их острое любопытство, они продолжали говорить более меня, все чаще перебивая и додумывая историю самостоятельно. Что ж, я должен извиниться перед ними, потому как вначале они казались мне корыстолюбивыми и жадными до денег, но только сейчас я понял – они действительно переживали за меня, иначе увидел бы я на их лицах столько неподдельной теплоты и веселья? Нет, они искренне радовались моей победе, моему возвращению. А деньги? Деньги – всего лишь кусок металла для интереса.

 В пивной было немноголюдно, можно было увидеть все те же лица: хозяина, мальчишку, прислуживающего всем, двоих плотников и заметно постаревшего за время моего отсутствия башмачник. Остальные не узнали меня, да и с чего бы им помнить проходимца, которого они только раз видели? Однако, старый башмачник только взглянул в мою сторону, как сразу же вытянулся, даже окаменел и долго на меня смотрел, пока оба охотника снова не наполнили тишину своими странными и вовсе не смешными рассказами.

 - Итак, молодой человек, - тихо шептал мне башмачник Арчибальд, изредка покашливая в тряпочку, - вы, значит, выжили. Я не знаю вашего имени…

 - Я не думаю, что оно войдет в историю…

 - Уже вошло, - спокойно перебил меня он, посматривая на меня искоса, но дружелюбно, - вас не было довольно долго, но вы совсем не похудели, более того вы выглядите свежо для того, кто был вынужден ночевать под открытым небом, когда у нас двое суток лил непроглядный дождь….

 - На что вы намекаете?

 - На то, что вы были не совсем в лесу, - спокойно отвечал он, изредка отвечая что-то на вопросы охотников, - скажите мне, где вы были и кого там видели?

 Я помолчал с некоторое время, задумчиво разглядывая остатки пива на дне кружки. Должен ли я был говорить правду, даже если мне не поверят? А если поверят, что тогда? Навсегда нарушить жизнь мистера Волкмена, который умудрился прожить последние годы таким отшельником, что никто даже не догадывался о его существовании? И вдруг, в голове у меня точно что-то вспыхнуло. Как же так! Я видел и беседовал не только с мистером Волкменом, но так же c миссис Шэйр, мистером Фолком и другой прислугой. Они все были общительны и добродушны, все как один встретили меня с распростертыми объятиями, как может быть так, чтобы никто не знал об их существование?

 - Мистер, - потрепал меня плотник за плечо, - вам не хорошо? Вы побледнели…

 - Я выведу его подышать свежим воздухом, - вмешался Арчибальд, и я не сразу понял, как оказался снаружи пивной.

 Башмачник был невысокого роста, худощав и простоват в лице. Он был бледнолиц, и оттого черный ус его казался странен и непривычен, отчетливо подчеркивал он его тусклые, зеленые глаза. И было в этом образе что-то настолько знакомое, что я не мог понять, что именно. Но мне не было до этого тогда дела, мне нужен был покой и время на раздумья.

 - Вы меня извините, если я оставлю вас? – спросил я, и Арчибальд неуверенно застыл рядом, разглядывая меня, - я чувствую себя достаточно хорошо, а потому могу самостоятельно добраться до гостиницы…

 - Что ж, если вам будет угодно, - отвечал башмачник и больше не задерживал меня. Только когда я отошел более, чем на двадцать шагов, он неожиданно окликнул, - позвольте я зайду к вам вечером, у меня есть чудесные травы от простуды.

 Что ж, я не стал отказываться. К тому же было бы слишком безрассудно спорить с человеком, который уже все для себя решил. Быстрым шагом я удалился от него и потом чуть медленней побрел к уже знакомой гостинице. Хмурая, дождливая погода мне не нравилась, но я никуда не спешил. Мелкий, моросящий дождь посыпал меня прохладными иглами, заставляющими опускать взор, чтобы капли не били в глаза. Ветер слегка постанывал, и грязь под ногами противно прилипала к ногам. А я думал о том, что же такое произошло там, в поместье, что я непременно решил уйти, не попрощавшись с хозяином? Должно быть записная книга так повлияла на меня, но стоило ли вести себя столь грубо из-за клочка бумаги, к тому же, история могла быть вымышлена!

 Размышляя об этом, я добрел до гостиницы. В комнате было тепло и немного душно. Окна выходили на главную улицы, дождь с силой бил в стекло, а я сидел в кресле, весь промокший и уставший. Я вынул записную книгу и принялся перечитывать строчка за строчной, как будто это бы помогло мне. На середине меня стала одолевать дрема, ветер убаюкивал заунывными мелодиями, дождь беззвучно барабанил, а я засыпал, неотрывно наблюдая за играющем огоньком свечи.

 Когда послышался стук в дверь, я не сразу понял, что это зовут меня. Чей-то тихий хриплый голос звал по имени, и мне оно опротивело. С трудом я поднялся, отворил дверь, чтобы увидеть на пороге Арчибальда, в его ветхом пальтишко и грязных ботинках. Мужчина сжимал в руках потертую шляпу и пристально смотрел на меня.

 - Добрый вечер, - протянул он, откашлявшись, и чуть заглянул через плечо, как будто в моей комнате было что-то интересное.

 Я не растерялся, отошел в сторону, пропуская собеседника, и с тоской отметил, что нисколько не желал его сейчас видеть. Мистер, впрочем, я так и не узнал как к нему обращаться, прошел во внутрь уверенно, даже бодро. В его походке по-прежнему было что-то неуловимо знакомое, и, когда я наблюдал за ним со спины, мне на мгновение почудился силуэт иного человека.

 - Как вас звать? – мне было просто необходимо знать его имя, как будто это прояснило бы для меня важную деталь.

 - Арчибальд Форт, сын Кристофера Форма, - ответил он, и печально покачал головой, - а я ведь, мистер Уолтер, сразу догадался, кто вы.

 Голос и манера речи его быстро сменились, и я опешил, не понимая причины таким изменениям. Мужчина присел в кресло, так и не дождавшись моего приглашения, и, зажигая старую трубку грубой работы, поднял на меня свой мутный взгляд. Я поспешил закрыть дверь, чтобы снова замереть у стены, разглядывая незваного гостя. Мистер Форт! Ах, он действительно был на него ужасно похож! Те же чуть впалые глаза, вытянутое лицо и длинные пальцы, тот же взгляд, по-крестьянски добрый и приветливый, только что Арчибальд был болен и цвет его глаз немного поблек. Та же привычка морщиться и благовоспитанно складывать руки на колени. Вот только, встретившись прежде с мистером Фортом, я и предположить не мог, что Арчибальд его сын! Они выглядели, словно были примерно одного возраста.

 - Я ведь с отцом вашим знаком был очень хорошо, - продолжал он, устало покачивая головой, - так с кем же вы там встречались, мистер Уолтер?

 - Вы знакомы с моим отцом? – это известие до того изумило меня, что я застыл, глядя на него широко раскрытыми глазами, - не может быть такого…

 - Конечно может, - усмехнулся мужчина, поправляя трубку, - и эта книжечка тому доказательство, - уверенно затараторил мужчина, указывая на стол, на котором лежала потрепанная записная книжечка, - вы прочли ее, не так ли? Это дневник вашего отца, в который он записывал все то, что происходило с ним. Спросите, откуда я это знаю? - переспросил он, заметив мое замешательство, - так я сам видел, как он записывал.

 - Это всего лишь роман, - уверенно отчеканил я, бледнея.

 Это просто не могло было быть правдой. Нет, я просто не хотел верить в это. Книга, прочитанная мной, столь загадочная и непонятная, та, из-за которой я должен был, по мнению мистера Волкмена, по своей воле вернуться в его странную обитель, не могла быть написала моим отцом. Он просто не мог ездить так далеко от дома, потому что за всю мою сознательную жизнь он всего один раз выбрался в столицу, и то с большой неохотой. Он боялся всего, он боялся покидать поместье! А тут, а тут автор прохаживается по лесу, несет больного ребенка на плечах и дает уроки французского (последнее особенно поразило меня, так как мой отец никогда не говорил по-французски и нам не позволял).

 - Постойте, вы только что сказали, что сразу узнали меня… - мне стало жутко, - разве я так похож на отца?

 - Просто невероятно похожи! – всплеснул руками собеседник, и я затрепетал.

 «Как ваш отец? Я был с ним очень в близких отношениях….Напомните мне его имя, пожалуйста Адриан…», - слова словно набат били в моей голове. Он знал! Он с самого начала раскрыл мою ложь, мое нежелание освещать принадлежность к этому роду, к этому человеку. Он знал, но продолжал играть со мной…

 - Молодой человек, так с кем же вы там встречались?

 - С кем? – я продолжал гнуть свое, не понимая, пойман ли иль нет. В действительности, я снова пытался обманывать, скрывать правду и быть не тем, кем являюсь. Как ужасно было осознавать, что мне приходится снова скрываться, как разбойнику.

 - Это я у вас хотел спросить, - усмехнулся он, - говорят, как будто у заброшенного поместья видели человека, облаченного в дорогие одежды. Но я никогда и никого там не видел с тех пор, как опустел тот дом…

 - Постойте же! – перебил я, схватив его за плечи, - как это он опустел? Я ведь был там, и видел целый дом прислуги. Как же миссис Шэйр и мистер Форт, а еще добродушная девушка-кухарка и много-много другой прислуги. Я видел их всех! И мистера Волкмена – хозяина поместья…

 Нужно было видеть, как побледнел несчастный мужчина. Руки его похолодели, и он почти перекрестился, уронив трубку на колени, так что копоть испортила ему брюки. Тяжелый кашель подкосил его, он зашелся и долго не мог откашляться, пока не стал харкать кровью. Я хотел принести ему воды, но он объяснил, что в этом нет необходимости, и в самом деле вскоре успокоился. Затуманенным взглядом продолжал смотреть на меня, грудь вздымалась неровно, но он уже не кашлял.

 - Говорите, видели их, - печально покачал он головой, - да не могли вы видеть их. Ведь уже как двадцать лет прошло. – Я молча смотрел на него, не понимая, что он имеет в виду. А он переводил дух, чтобы холодно отрезать: - Они умерли двадцать лет назад…. Вы, должно быть, не слышали, и, полагаю, вам это все привиделось. А что до мистера Волкмена, так я впервые слышу это имя, - он вдруг задумался, поднял трубку и снова перевел на меня взгляд, - хотя нет, я помню, был некий мистер Волкмен. Но так называла его только прислуга, по матери так сказать, потому что очень любили покойную миссис Волкмен (она скончалась при родах, как я позже узнал), а по отцу он мистер Вулфмен и никак иначе. – Он снова замолчал, потянул из трубки и выдохнул струю дыма в воздух. – Да, мистер Вулфмен и никак и иначе. Но он никогда не был хозяином поместья. Я еще мальчиком под стол ходил, когда прежний граф, некий мистер Далтон стал очередным графом. При нем наши земли несказанно расцвели, разбогатели, а отец мой даже на службу ему конюхом устроился, вот тогда-то я с вашим отцом и познакомился. Прекрасный был юноша. Он гостил у своего дяди и был очень образован, но потом уехал к родителям и с тех пор я не видел его, одно могу сказать, вас узнал в нем тот час же, потому что вы как две капли воды похожи…

 - И что же, что же потом с мистером Далтоном и всеми остальными?

 - А что потом? – горько усмехнулся мужчина, - скончался мистер Далтон, поговаривают, ваш отец приезжал, но мне не удалось с ним встретиться. А не удалось потому, что через несколько дней после похорон в поместье вспыхнул пожар. Говорят, это наследники все сожгли, потому как не могли поделить наследство, однако не странно ли то, что пожар произошел ночью и все они угорели? Мы не нашли сперва тел только прислуги, но сколько бы не искали, они не вернулись. А потом поговаривали, что где-то в лесу видели небольшое кладбище. Там были все те имена, и имя моего отца тоже числилось...

 - А мистер Волкмен? Простите, мистер Вулфмен…

 - Погиб…

 - Погиб? – я поднялся, нервно сжав руки, - как погиб?! Не может такого быть! Я видел, я видел его собственными глазами!

 Он смотрел на меня с выражением искреннего беспокойства, точно я был умалишенным. А я бледнел, немел и, кажется, терялся в мыслях. Потом кто-то усадил меня в кресло, я слышал много голосов, которые кричали доктора и причитали, не припадок ли случился у меня. Другие заверяли, что это бред, что я болен, но я не мог не то что голоса подать, я не мог даже пошевелиться, чтобы разубедить их. Кто-то предложил перенести меня на кровать, и тогда в глазах потемнело. Это была очень страшная, холодная, мерзкая темнота. Она чем-то склизким окутывала мои руки, ноги, грудь и я не мог пошевелиться. Мне страшно хотелось проснуться, но после нескольких безуспешных попыток раскрыть глаза и приподнять голову я успокоился и снова отдался забвению.

 Был вечер, когда я снова начал различать голоса. Тогда я снова попытался подняться и мне с большим трудом это удалось. В комнате, все в том же кресле, сидел бледный, как полотно, Арчибальд. Мужчина о чем-то говорил с хозяином, и они не сразу заметили моего прихода в себя. Потрепанная записная книга, которая, должно быть, и правда принадлежала моему отцу, лежала все на том же столе, и, как мне показалась, была не тронута, так что я возрадовался.

 - Мистер Форт, - позвал я тихо, и только тогда оба мужчины обернулись ко мне.

 Нужно было видеть как просияло лицо башмачника, как заулыбался хозяин и даже послал за чаем, после чего, справившись о моем самочувствии, удалился. Мистер Форт же покидать меня сразу не решился. Дождался, когда принесут чаю, и только после того как убедился, что я могу держать кружку в руках, распрощался со мной, напоследок сказав, чтобы я ни о чем не беспокоился и поправлялся.

 Некоторое время я беззвучно сидел, бессмысленно смотря в окно, за которым уже смеркалось, и ни в чем не отдавал себе отчета. Мне казалось, будто бы я думаю о чем-то неимоверно важном, но при том в голове не звучало ни одной мысли. Из странного забытья меня вывел стук в дверь, сперва робкий, тихий, потом нерешительный, но уже более настойчивый. Я хотел подняться, чтобы отворить, но во мне не нашлось сил, и все, что я смог – это хрипло проговорить: «Войдите». Но входить никто не спешил, продолжая тихонечко стучать. Тогда я сказал уже чуть громче, хотя голос мой прозвучал жалко, точно у плачущего ребенка. На мгновение снаружи стало тихо, потом дверь в нерешительности отворилась и на пороге показался невысокий мальчишка с шляпкой набекрень.

 - Мистер Уолтер? – недоверчиво произнес он, косясь в мою сторону.

 Я не мог говорить, потому только уверенно кивнул. Ребенок нахмурился, вздохнул и чуть улыбнулся, проходя вовнутрь.

 - Простите, сэр, что беспокою вас, - говорил он в дверях, точно не решаясь подойти ближе, но я поманил и добродушно улыбнулся, так что он немного расслабился, - сэр, меня попросили передать вам это…

 С этими словами он подошел ближе, протянув мне сверток. Я жестом просил раскрыть его, и когда увидел пожелтевшие страницы, отчего-то насупился.

 - Кто? – тихо, почти беззвучно прошептал я пересохшими губами.

 К счастью, ребенок оказался не так глуп и нерешителен, как мне показалось вначале. Он быстро подал мне страницы в руки, на мгновение заглянув прямо в лицо, и улыбнулся, отходя к двери.

 - Сэр, я не знаю, кто был тот господин, он не представился, - произнес он с извинение в голосе, - но он сказал: вы сами все поймете. И просил передать вам, что история Эдварда еще не окончена…

 Я хотел дать ребенку несколько монет, но тот сказал, что господин не велел брать у меня ничего, более того этот самый господин наградил его одним фунтом стерлингов.

 - И еще, сэр... - застопорился он на минутку, будучи уже в дверях, - мистер сказал, чтобы вы не следовали за миссис Шэйр и мистером Фортом...

 Я не понял что бы это могло значить, но переспрашивать не стал, видя, что мальчишка и сам не знает. Больше он ничего не говорил, а я добродушно кивнул головой. Так что мальчик поспешил от меня уйти, к тому же у меня больше не было вопросов. Меня ждал Эдвард. Что ж, я так и не дочитал книги, я так ничего и не узнал. Судя по тем жалким десяти страницам, что были мне переданы, история не собиралась так быстро заканчиваться. Я допил свой чай и принялся за письмена.

 «8 июня»

 Я проснулся от странной возни. В доме было необыкновенно шумно и даже многолюдно. Когда я выглянул в коридор меня едва не сбила с ног невысокая, прижимистая старушка с красивой улыбкой и аккуратными морщинками, разбросанными точно шелковыми нитями по ее лицу. Она поспешно откланялась мне, извиняясь, и побежала дальше по коридору, расплескивая графин с водой.
 Я хотел спуститься вниз, но на лестнице меня встретил мистер Вулфмен, немного посеревший в лице, но в целом бодрый, даже веселый. Он заключил меня в свои большие объятия, крепко прижимая к себе, и, ничего не сказав, отправился вдоль по коридору, пока не скрылся за дверьми спальни мистера Далтона.

 Я опешил от такой недосказанности и не мог произнести ни слова, а все вокруг суетились и, казалось, ни у кого не найдется минутки объяснить мне ситуацию. Во время завтрака, который я по обыкновению проводил в одиночестве, ко мне пришел Эдвард, облаченный в выглаженный костюм с поднятым накрахмаленным воротником. Его волосы были уложены с такой аккуратностью, что теперешний его вид вызвал во мне смешанные чувства. Мальчишка не был красив собой, а потому подобная одежда смотрелась на нем несуразно и лишь подчеркивала его грубые черты лица. Он стоял в дверях, не решаясь подойти ближе, и я поманил его пальцем, призывая позавтракать вместе со мной. Тогда же выяснилось, что он уже завтракал, хотя и не отказался посидеть со мной, пока я окончу свою трапезу.

 - Мистер N…, - заговорил он, хмуро сведя брови, - вот вы такой знатный и уважаемый, значит, должны знать, отчего здесь все стало как впредь, многолюдно?

 Он смотрел на меня с непонятной мне усталостью и отстраненностью, точно его напрягало множество людей, беспрерывно снующих из одной комнаты в другую. Он даже вздрагивал, когда кто-то пробегал мимо столовой и невольно задевал ручку двери. Однако я не мог ответить на его вопрос, как бы не хотел. Мне и самому было любопытно, что творилось в этом странном месте, но никто, невзирая на мой статус, не спешил изъясняться со мной. А посему я стратегически молчал, стараясь не уронить свой уязвленный авторитет.

 Мальчик сегодня выглядел намного бледнее обычного, и я решил, что это последствия его вчерашнего приступа. Теперь я понимаю, что не имею никаких оснований считать, будто бы у него был приступ, ведь это могло быть простое недомогание, но отчего-то я не могу назвать это никак иначе. А поскольку никто не осведомляет меня о болезни этого ребенка, я вынужден делать собственные выводы.

 - Сэр, - начал он снова, и я поднял от тарелки взгляд, рассматривая его темные глаза, оттененные все теми же нависшими бровями, - вы вчера поздно легли, не так ли?

 Я несколько помолчал, смакуя завтрак, чтобы выбрать нужный ответ. В действительности, меня поразила та уверенность, с которой ребенок говорил о моем расписании. Я действительно лег поздно, но не должно ли это было означать, что он так же долго не ложился?

 - Да, ты прав, - отвечал я спокойно, - я лег в полночь, потому что очень сильно хотел дочитать купленную мной книгу.

 Я специально выделил то, что читал допоздна, тем самым подогревая интерес в этом юном существе к чтению. Ведь дети часто берут пример с взрослых? Однако, он, видимо, отличался от других детей, потому что данное заявление не только не заинтересовало его, но даже не вызвало желания узнать, о чем была та книга. Он только задумчиво посмотрел куда-то на потолок и снова потупился, рассматривая половицы.

 - Вы сегодня никуда не пойдете, сэр? – спросил он, умоляюще смотря на меня, - если вы прочитали книгу за одну ночь, тогда, быть может, захотите приобрести еще одну? Я мог бы пойти с вами…

 - Думаю, мистер Вулфмен будет волноваться…

 - О нет, я предупрежу его, - перебил он меня, схватившись за мою руку, и тут же отпрянул назад, - если вы не против, он не будет возражать…

 - Хорошо, - отвечал я, с пристрастием рассматривая его грустное лицо, - мне как раз нужно было побеседовать с продавцом. Он очень приятный человек, - и он просиял, почти инстинктивно улыбнувшись мне, что теперь не отличало его от остальных ребят, - однако с одним условием.

 - Каким же, сэр? – он говорил с таким восторгом, будто готов выполнить любую мою просьбу, только уйти прочь в лес.

 - Ты пойдешь в книжную лавку вместе со мной, - не успел я еще договорить, как он нахмурился и потемнел в лице. Глаза перестали гореть, и мальчик печально присел на лавку, тяжело вздохнув, - иначе у нас не получится пойти вместе, потому что я буду переживать о тебе.

 Он задумался и долго сидел, переминая пальцы, бесцельно смотря в пол. Должно быть, не зайди тогда в столовую мистер Вулфмен, Эдвард так и сидел бы, не двигаясь с места, как минимум до обеда. Однако появление дворецкого сыграло решающую роль, и мальчик, бодро сорвавшись с места, уцепился за меня с дикой силой.

 - Мистер Вулфмен, сэр, наш гость просил меня сопроводить его до города, - затараторил он, подергивая меня за руку, - так что, вы не откажете ему в просьбе?

 Мистер Вулфмен широко улыбнулся мне, долго рассматривая, и лишь добродушно кивнул головой, уходя. Должно быть, у него не было времени присматривать за этим ребенком. Ни времени, ни сил, ни желания. И нужно было видеть, сколько радости было на лице этого молодого человека, который так и стоял, точно окаменевший, рядом со мной, так что я не мог высвободиться из его цепких ручонок.

 После того, как я собрался, мы вместе пошли до города. Эдвард был необычно говорлив в тот день. Он говорил обо всем, рассказывал, что мистер Далтон с детства воспитывает его, а мистер Вулфмен уж слишком требователен. Я также узнал, что мистер Далтон нанял мистера Вулфмена около двадцати лет назад. Но сам Эдвард говорит, будто бы между их семьями вот уже двести лет, а то и более тесная связь. Если верить Эдварду, прародители мистера Вулфмена верно служили графам и лордам Торнхэлда, и между ними заключен какой-то договор, о котором новый дворецкий узнает только встав на место старого.

 - А отчего я раньше ни его, ни его предшественников не видел? – спросил я промежду прочим, - я давно жил у мистера Далтона в течение трех лет, и никак не видел мистера Вулфмена.

 - Я не могу сказать точно, - пробормотал юноша, печально сжав губы, - он никогда не рассказывал мне. Но мистер Далтон, правда, как-то сказал, что поступил с ним очень жестоко, заставив проходить лечение… - он замолчал, пристально смотря мне прямо в глаза, - я не могу сказать вам всей правды до тех пор, пока вы не станете новым господином, которому присягнет новый дворецкий…

 - А почему тебя хотят посвятить в дворецкие?

 - Я не знаю, сэр, - отвечал он, задумчиво, - просто я ведь не родной мистеру Далтону, с чего бы мне претендовать на что-то большее? Я буду рад, если он позволит мне остаться подле него, в этом замке. Большего мне не нужно.

 Что ж, я молчал. В мои планы не входило наследовать поместье, а уж тем более быть вечным хозяином чьей-то жизни. Я ничего не отвечал, и мы больше не говорили о прошлом семьи Далтонов. К полудню, наконец, добрались до городка. Эдвард прибегал к некоторым попыткам отказаться от похода со мной, но был вынужден слушаться, боясь, что я расскажу о его непослушанию мистеру Вулфмену, хотя я в любом случае не поступил бы так. Тем не менее, мне было странно видеть его таким встревоженным и напряженным, пока мы проходили по улочкам. Он испуганно косился на редких прохожих и попеременно вздрагивал, когда кто-нибудь открывал дверь или окна, а так же бледнел и едва ли не жался ко мне, когда случайный прохожий задевал его плечом.

 Мы быстро подошли к книжному магазинчику и вошли внутрь. Запах старых книг снова ударил мне в лицо, заставляя замереть от наслаждения. Эдвард же озирался по сторонам, хмуро смотря на книжные полки. Из дальней комнатки к нам вышел все тот же старичок, заваливающийся на правую ногу во время ходьбы. Он вспомнил меня, и мы разговорились о книге, которую я купил. К моему счастью, он также ее читал, более того, сумел прекрасно разобраться в мыслях и действиях героев, так что я имел длительную беседу. Эдвард все это время сидел в углу, у окна, и оттуда изредка посматривал на нас, прислушиваясь. Но делал это он не оттого, что ему интересны были наши беседы или книга, а потому, что он ощущал напряженность в незнакомой обстановке. Я легко это понял, потому что у него выработалась довольно странная привычка закусывать губу, когда он волновался или нервничал. Вот и теперь, обняв коленки, он смотрел в окно, безжалостно искусав губы до крови.

 Когда мы закончили, я купил несколько толстых книг, которые посоветовал мне старичок, и мы с Эдвардом отправились в обратный путь. Он почти не говорил со мной, о чем-то раздумывая с таким усердием, что изредка мне становилась интересна тема его помыслов. Домой мы вернулись намного быстрее, чем я ожидал, или лучше сказать, мне так показалось. Все в доме стояли на ушах, горничные бегали из комнаты в комнату, повара кричали друг другу, чтобы послать кого-нибудь в город за продуктами, мистер Форт, местный конюх, вычищал жеребцов.
 Эдварду не нравилась эта суета, и он выпросил меня посидеть с ним на улице, потому что одного его мистер Вулфмен не отпустил бы даже в сад. И я уступил ему, к тому же, мне самому не нравился шум. В разросшемся саду было тихо и свежо, ветер чуть трепал крону деревьев, невысокую изгородь оплетал красивый вьюнок, украшая холодный серый камень. Там мы просидели до позднего вечера. Я прочел одну из купленных книг, пока Эдвард спал, изредка что-то бормоча во сне.

 Когда уже светало, к нам в сад пришел мистер Вулфмен, и, найдя ребенка спящим, не решился будить его, хотя очень долго ругался. Тогда-то я и спросил мистера Вулфмена женат ли он, на что мне ответили:

 - Нет, мистер Уолтер, и никогда не был, - при том сказано это было с таким равнодушием, что я не сразу понял, правда это или нет, - чего и вам, сэр, не советую. Потому как, знаете, от женщин одни беды, как известно…

 - Но вы ведь должны были хотя бы однажды испытывать чувства… - не унимался я.

 - Вы правы. Но с тех пор, как она умерла (я не сразу понял, что он говорил о матери), а мне тогда было не больше пяти, и отец похоронил ее в земле. Я не ощущаю ничего кроме тоски и одиночества по ней. Но в каждом дыхании ветра и шелесте листвы вижу ее образ. Мне больше ничего не нужно…

 «10 июня»

 Моя библиотека невероятно пополнилась за последние два дня! Я трижды бывал в городе, беседовал с продавцом, обсуждал и открывал для себя новые, неизведанные прежде грани книг. Этот старичок раскрыл для меня совершенно иной мир, о котором я даже не помышлял. Все это время Эдвард ходил вместе со мной, потому что ему не хотелось оставаться в доме, наполнившемся людьми.

 Этим утром, после завтрака, мистер Далтона позвал меня к себе. Как же я обрадовался, когда застал его не в постели, а за столом, приступившим к делам, как он всегда это любил делать. Подле него горела свеча в красивом серебряном подсвечнике с графским гербом на ножке, стол усыпан был бумагой, и всюду он успел уже что-нибудь написать. Мне внезапно вспомнился сон, один из тех, что постоянно снились мне. В них мистер Далтон был таким же бодрым, жизнерадостным и живым! Правда, тогда меня не насторожило это, но только позабавило.

 Когда я вошел к нему, он отложил перо и чернила и обернулся ко мне, дружелюбно улыбнувшись. Лицо его, все еще худое и старое, немного посвежело, хотя не стало выглядеть менее болезненно. Я присел в кресло, на которое дядя указал мне, предварительно закрыв за собой крепко дверь, и поворотился к нему, ожидая беседы.

 - Племянник, - начал мистер Далтон, весело прохаживаясь по комнате, - я думаю оставить тебе наследство…

 - Дядя, - я нашел в себе силы перебить его, хотя мне очень не хотелось с ним спорить и тем более идти против него, - я уже говорил вам, что приехал сюда не для того, чтобы застать вашу кончину. Однако, если вам так не терпится составить завещание, я настоятельно рекомендую, чтобы выбрали кого-нибудь иного…

 - Но N…, разве есть у меня кто-нибудь ближе тебя?

 - У нас не так мало родственников, как вы думаете, дядя…

 - Твоя правда, племянник, однако ты слышал, чтобы кто из них хоть раз навестил меня? – он несомненно был прав, на его месте я, должно быть, тоже не оставил бы наследства людям, которые не подумали и разу навестить его. - Так вот, мне не хотелось бы отдавать им свое состояние, хотя часть я все же выделю…

 Я задумался. Кому еще, помимо меня, можно было отписать столь щедрое дарование. Конечно же, хотелось найти разумного человека, которому можно было бы все оставить с ясным осознанием, что он не умалит данного ему труда.

 - Я вспомнил, дядя, одного очень интересного человека, с которым вы хорошо знакомы, - улыбнулся я, - он невысок, немного толстоват и любит хлебные лепешки. Вы прекрасно знаете этого юнца, потому что он с детства подле вас….

 - Ты об Эдварде? – изумился он, задумчиво потирая выбритый подбородок, - что ж, я мог бы… но судьба дает ему другую роль, и с моей стороны было бы слишком самонадеянно менять что-либо…

 В двери постучался мистер Вулфмен, и мы больше не говорили с дядей на тему наследства. Вечером я усадил дядю в карету, так как ему необходимо было ехать в столицу, и мистер Вулфмен сопровождал его. Притом была одна странность, которую мне никто не объяснил. А заключалась она в том, что мне снова запретили приближаться к подвалу, а ключи от него оставили мистеру Фолтору. Эдвард снова исчез, и я уверился, что теперь не скоро увижу его. Хотя, мистер Вулфмен, кажется, нисколько не беспокоился по этому поводу, вот и я не стал.

 Вечер проходил скучно, компанию мне составлял одна лишь миссис Шэйр, пожилая экономка. Она была говорлива и весела, но я не находил ничего интересного в наших беседах. Женщина привыкла рассказывать о прошлом еще ее прадеда, а мне было интересно настоящее с его бурным потоком. Она нахваливала дворецкого, а я просил ее рассказать что-нибудь об Эдварде, но она ничего не могла об нем припомнить. Мы вскоре пошли спать, потому что настала глубокая ночь. Но мистер Далтон так и не вернулся, хотя и так было очевидно, что вернется он не скоро.

 «11 июня»

 Я встал раньше обычного. Мне отчего-то не спалось всю ночь из-за странных звуков похожих то ли на вой, то ли на плач ребенка. От бессонницы у меня болела голова и я решил, что лучшим средством будет прогулка по саду. Что ж, прислуга еще спала, вокруг царила тишина, и только я направлялся к саду, прислушиваясь к шелесту листвы. Здесь рос большой ветвистый дуб, при моем детстве он был еще мал. Мы с дядей впервые посадили его в честь моего восьмилетия.

 Теперь же он возмужал и ласково шелестел листвой, создавая неописуемое торжество звуков. Когда начало светлеть, я решил возвращаться обратно. Но отчего-то пошел не той же дорогой, а обратной, чтобы обойти все поместье. Я редко ходил так, потому что эта была длинная дорога, но в тот день мне просто было необходимо идти именно так. Когда я завернул за угол, то у подвала встретил мистера Фортера с ключами в руках.

 - Мистер Фортер, - окликнул я его, так что конюх вдруг побледнел и выронил связку ключей.

 Не будь я племянником хозяина, должно быть, он ругался бы отборными словами, но сейчас ему хватило сил удержать себя. Правда я не понял, что такого сотворил, чтобы схлопотать такой хмурый, разъяренный, хотя и не злой, взгляд.

 - Мистер N… разве мистер Вулфмен не предупреждал вас держаться подальше отсюда? – сквозь зубы пробормотал он, подняв связку ключей.

 - Предупреждал, - подтвердил я, но не спешил уходить. Мне было просто необходимо узнать, что же такого в этом подвале, что так необходимо оберегать? И хотя я всегда знал, что человеку не следует лезть туда, куда его не зовут, я все же ожидал действий конюха. А он решительно ничего не предпринимал, выжидающе смотря на меня.

 - Что ж, сэр, - тихо говорил он, - если вас предупреждали, почему бы вам не пойти дальше? Миссис Шэйр давно ищет вас…

 - Хорошо, - ответил я и, учтиво улыбнувшись, пошел дальше.

 В следующий раз я сам загляну в подвал… я просто обязан узнать, что за тайну хранит это поместье».

 Глава 5.

 Я пролежал в постели добрых два дня, и только теперь почувствовал себя почти здоровым. Здесь меня приняли отчего-то почти как родного. Никто не гнал, не требовал большой платы и не пытался расспрашивать о моих злосчастных приключениях. Записную книгу, которая почему-то привлекла внимание мистера Форта, я все-таки спрятал. Пускай думает, что это письмена моего отца, пускай я тоже в этом уверен, но прочесть их не дам ему.

 Итак, был теплый день, солнце стояло высоко. Я позавтракал и пришел к решению идти в лес снова. Что меня там ждало? Какие тайны открылись бы на этот раз? Я не знал, но отчего-то опасался встретить мистера Волкмена. Впрочем, я думал об этом последние два дня и теперь решительно направлялся к поместью. Та же тропа, та же холодная река, тот же большой плоский камень и, вот, я уже стою перед поместьем. Время идет к полудню, солнце с трудом освещает сад из-за туч. В Торнхэлде тишина, ни одной тени не мелькает в окнах. Все точно сошло со страниц старого дневника. Что ж, так даже лучше.

 Я быстро вошел в сад и, обогнув половину поместья, оказался перед тем самым подвалом. Книга не врала – два амбарных замка, чуть поржавевших, все так же висели. Они показались мне довольно старыми, а потому я взялся за ручки маленьких деревянных дверец и дернул на себя. Дерево протяжно завыло, но замки даже не подумали заскрипеть. «Не вырвать!» - с досадой подумал я и здесь же сел на землю, - «не вырвать, не войти»…

 Но разве я мог сдаться, зайдя так далеко?! Разве мог сдаться, когда в жилах стыла кровь?! Я был обязан туда попасть. И я старался. Я бил камнями по замкам, пытался выломать ручки, но ничего. Близилось четыре часа, туман медленно начал стелиться, а я так ничего и не добился. Бессильный и усталый, сидел около подвала и все гадал, отчего не сбежалась прислуга. И только я о ней подумал, как вдруг передо мной вырос мистер Фортер. Он был весел и, кажется, немного пьян.

 - Что же вы здесь, мистер Уолтер! - воскликнул он, беспечно теребя меня за плечо, - у нас такой праздник! Такой праздник, а вы не заходите!

 И он повел меня к парадной двери, ничего не объясняя. И пусть я не желал входить в здание, пусть тело отчаянно боролось с сознанием, чтобы вырваться и кинуться прочь. Но я отчего-то пошел. Мы обогнули поместье и вошли через парадную дверь. Я не встретил ни прислуги, ни мистера Волкмена, ни кого-либо еще. Что ж, быть может, оно и к лучшему? До последнего я надеялся ни с кем не встречаться. Мистер Форт довел меня до гостиной и настоятельно просил ждать. Я ждал, бесцельно прохаживаясь взад-вперед, пока взгляд мой не привлекла висевшая картина, одна-единственная на всю комнату. Отчего-то мне на ум пришла странная, необоснованная мысль о том, что, быть может, за картиной есть какой-нибудь тайник. И в нем обязательно найдутся те самые ключи от замков, что я так ищу. Мысль та было верхом безрассудства, а потакать думам - грань бессмысленности. Но я поддался. Аккуратно приподнял ее, но ничего не выпало, вопреки моим беспочвенным, я подчеркиваю это слово, ожиданиям. Однако, какое-то животное чувство продолжало указывать именно на нее. Я просмотрел вдоль рамы, изловчился снять работу, выполненную в темных тонах, но и за ней ничего не было. А предчувствие просто требовало, чтобы я всмотрелся в саму картину. Зачем? Да просто так, по-видимому. Прямоугольная живопись, взятая по вертикали, была достаточно длинна. Вся она строилась на почти прямых параллельных линиях. В последнее время у художников проснулась любовь к статике, хотя я никогда ничего не имел против. Справа и слева возвышаются к небу высокие сосны, которые как бы берут в незавершенное кольцо вытоптанную поляну. Свет луны холодный и пугающе спокойный, чужой. Со всех сторон к поляне стелется туман. Все спокойно в ночной тишине, но вот в самом центре две фигуры то ли людей, то ли монстров. Эти две рваные, дерганные фигуры так нервны, что едва ли статичные образы леса способны скрыть воцарившееся напряжение. Их лица не прорисованы, хотя странно было бы не заметить оскала, дикого, но отчего-то беззлобного. И я хотел всмотреться, так что приблизился почти вплотную, как вдруг двери распахнулись, и в комнату ввалилась миссис Шэйр с большим серебряным подносом в руках.

 - Мистер Уолтер! – она остановилась, беззвучно шевеля губами, точно прокаженного увидела, и не решалась сделать хоть шаг на встречу, - мистер Уолтер, когда же вы вернулись?

 - Простите?

 - Будете чаю? – продолжала она, явно не намереваясь отвечать на мои вопросы, - я вот только сейчас поставила. Будете?

 - Простите миссис Шэйр, - прервал ее я, с неловкостью попытался повесить картину на место, - вы не подскажете, у кого я могу попросить ключ от подвала?

 Экономка вдруг побледнела, позеленела, но тут же широко улыбнулась и поставила поднос на столик. Потом взяла из моих рук картину и с насмешливостью матери поглядела на меня.

 - Что же вы, мистер Уолтер, пачкаетесь? У вас такой прекрасный костюм, а вы изволили пыльные картины снимать…

 Казалось мы говорим совсем о разном. Я не отвечал на ее вопросы, она не отвечала на мои. Уверенно повесила картину на место, вернулась к подносу и прошлась в соседнюю комнату, пояснив, что ее ждут. Я отправился следом. Стоило приоткрыть широкие двери столовой, как зал, освещенный тысячами огней, встретил меня веселым смехом. Во главе стола сидел бледный, пузатенький мужчина с красивым, благородным лицом. Рядом разливала чай молодая кухарка по имени Бэсси, экономка нарочито подавала сладости, и кто-то еще играл на скрипке, но я не рассмотрел кто именно. Вдруг из другой комнатки вышел невысокий мальчишка лет четырнадцати. Он был черноволос, черты лица казались грубыми, а глаза темными. Но эту улыбку с ямочками я, кажется, полюбил с первого взгляда. Мальчик подошел к скрипачу, и я разглядел в бледном, уставшем лице мистера Волкмена! Или это был мистер Вулфмен, только поседевший, уставший и немного не такой, каким я его видел прежде. Потом мальчишка степенно подошел к хозяину дома, поцеловал ему ручку и сел рядом, с великой аккуратностью помешивая ложечкой чай. Он был весел, говорлив, но закрыт для них. Этот мальчик говорил только то, что от него ожидали услышать и улыбался также из уважения.

 Мне показалось в этой детской фигуре что-то невероятно знакомое. Я присматривался, вдумчиво подмечая каждый жест, каждую улыбку и почти разгадал его, как в двери вошел высокий худощавый мужчина со светлыми волосами, уставший, но улыбчивый. Он прошел, сел за стол, заговорил с хозяином дома. И столько общего было в их чертах лиц, столько знакомого мне, что я замер в странном, пугающем оцепенении. Присмотревшись к нему, я вскоре заметил, что он чем-то был похож на меня. Со временем его перестали замечать, а он сидел, с грустью наблюдая за всеми. Казалось, мир этих людей отвергает его. Нежданно мужчина обернулся ко мне, неловко закрыв одну из тех книг, что я видел в маленькой каморке на третьем этаже. Должно быть он был единственным, кто замечал мое присутствие, потому как остальные даже не взглянули в мою сторону. Но в самом деле, тогда я просто не заметил, что есть еще один человек, способный видеть нас обоих. Вот только, в отличие от нас, мир его принял и уже ждал. Вот только я не понял этого тогда. Наши с отцом взгляды встретились, он задумчиво посмотрел на меня, точно удивленный нашей встречей, точно не узнал. На лице его запечатлелась горькая гримаса боли, досады и неверия, он потупил взгляд и тяжело вздохнул. С его уст не сорвалось ни одного звука, но я прочел встревоженное и бессильное: «Как же так? Тебе не место здесь... ты еще слишком молод...»

 Что бы это значило! Я жаждал узнать и уже ступил за порог, он, кажется, тоже хотел подойти... как вдруг, волчий вой. Я обернулся, чтобы тотчас прирасти к половицам. Напротив меня, шагах в двадцати, стоял волк, высокий, серый с седой проседью и печальными темными глазами. Медленно, не делая лишних движений, я пригнулся, чтобы взяться за рукоятку кинжала, спрятанного у меня в ботинке, но волк ничего не предпринимал, лишь покачал головой и развернулся, направившись в сторону. И не успел я расслабиться, как он снова оборотился ко мне, кивая головой, зовя. Должен ли я сказать, что прежде мне не доводилось встречать разумных животных, нужно ли говорить, что я не верю в их разумность?

 Я снова обернулся, чтобы увидеть миссис Шэйр, зазывающую меня к себе, чтобы встретиться взглядом с мистером Фортером, который уже приготовил мне кресло. Даже хозяин дома теперь оборотился ко мне, ласково улыбаясь. Только светловолосого гостя я больше нигде не замечал, точно и не было его вовсе. А с другой стороны волк уверенно звал меня прочь. Как могло животное смотреть таким уверенным, полным тревоги и волнения взглядом?

 - Разве я не говорил, остерегаться миссис Шэйр и мистера Фортора, если хотите жить?

 Детский, но уже твердый, голос как набат прозвучал где-то за спиной, а волк сверкнул глазами. Я вздрогнул, как громом пораженный. Остерегаться! Шаг, второй, я направлялся к серому зверю. А за спиной разливался смех, меня ждали, меня звали, но волк упорно требовал следовать за ним. Я обернулся всего на мгновение, чтобы заметить, как двери в столовую закрывают. Закрывают руки ребенка, бросившего мне последний исполненный тоски взгляд с той стороны...

 Все померкло, а перед глазами вырисовалось глубокое небо, окрасившееся вечерними красками. Я поднялся, найдя себя все возле того же подвала. Какой странный сон, однако, снился мне.... Оба амбарных замка лежали теперь в траве, вместе с ключом, а дверцы бессильно болтались из стороны в сторону под порывами ветра.

 - Значит, вот как вы играете…

 Мне никто не ответил, да и не мог ответить. Я же не счел нужным испугаться или уйти, но поднялся и пошел по аккуратной лестнице вниз, усердно складывая в памяти еще не позабывшееся видение. Какой чудесный, но такой странный сон! Более того, как много людей я увидел в нем, и как странно судьба нас свела. Миссис Шэйр, мистер Волкмен, отец и я. Где была та грань между настоящим и бредом? И кто был тот ребенок? Полпути я прошел на ощупь, но потом, когда отворил еще одни двери, передо мной предстала просторная комната, озаренная светом восьми свечей, по две в каждом углу. Я искал ответа, но нашел новую, не исчерпывающую себя загадку. Стены были каменные, повсюду видны были следы когтей, кое-где была высохшая кровь и даже клочья волос. В самом центре стоял покосившийся стул, прихрамывающий на одну ногу, а на нем лежали тяжелые цепи, залитые чьей-то давно высохшей кровью. Ничего такого, но меня объял ужас. Непреодолимый страх сковал все члены моего тела, так что я бездумно озирался. Прошелся взад, вперед. Стены. Стены... стены! Они наводили тоску, давили и почти душили. Я оперся на стул, чтобы не потерять равновесие, потому что голова моя закружилась, и нашел на нем все те же пожелтевшие страницы.

 - Мистер Волкмен… - слетело с моих уст еще до того, как я успел обдумать все.

 Слова эхом разнеслись по комнате, дунул ветерок, затушив несколько свечей, и я вдруг очнулся. Здесь нельзя было оставаться! Почему я так решил? Не знаю… я просто чувствовал: «Надо бежать!». И я побежал, схватив пожелтевшие страницы. Откуда взялись силы? Точно ветер вырвался из подвала, точно рысь я перескочил невысокий забор и бросился в лес. Скорее к реке!

 Уже будучи в гостиничном номере осознал всю силу того страха, что нашел на меня. Кажется, снова подступил жар, потому что я долго сидел в кресле, сжимая бумагу в руках. Что это было? Наваждение? Чье присутствие я так остро ощущал? Кто следил за мной с таким остервенением? Ветер ударил в окно, привлекая к себе внимание, и я, наконец, вспомнил о существовании страниц:

 «20 июня...

 Последние дни прошли в странной суете, увлекшей и меня в свои стихии. Прислуга носилась по дому, как заведенная, мистер Форт упорно чистил лошадей, а я, по воле судьбы, попав в ряды поваров, по какому-то неведомому мне стечению обстоятельств, то и дело седлал коня, чтобы отправиться в городок за продуктами. Негодование во мне росло с каждой такой поездкой! Чтобы я – сын высокопоставленного, родовитого человека, имевшего в предках виконтов и едва ли не братьев короля, ездил по приказам, я подчеркиваю - по приказам, даже не просьбам - в город! Кровь во мне кипела, а негодование рвалось вырваться наружу! Представление устроили – посылать графа за покупками, посмеялись должно быть надо мной! Такого я стерпеть не мог, и не терпел. Степенно ожидал возвращения дяди, чтобы сказать ему все то, что я думаю о его прислуге.

 Двадцатого числа первым вернулся мистер Вулфмен. Нужно сказать, я ожидал смешков и лекции о том, как нужно приструнить прислугу. Но вместо этого приобрел еще одного защитника. Нужно было видеть, как потемнели его и без того темные глаза, как взгляд наполнился негодования, так что мое возмущение меркло в сравнении с его гневом. Ох, как он кричал! Должно быть, он никогда не кричал так даже на бедного Эдварда! (А в том, что он нередко кричал на этого мальчика, я имел достаточно возможности убедиться).

 Кстати об Эдварде, все последние дни я ни разу не видел его, как будто пропал ребенок, а может и вообще не существовал. С приездом же мистера Вулфмена мальчишка снова стал появляться в библиотеке и даже в столовой. Ему я был особенно рад! Эдвард, наверное, был единственным человеком, уважавшим меня. Человеком, в чьих глазах я был не юным господином, но мудрым наставником. Мы хорошо с ним подружились, у нас возникла теплая, крепкая связь, которая обычно бывает между братьями, если не родными, то названными.
 Но меня по-прежнему пугает одна очень странная вещь. Я не упоминал о ней раньше, но от Эдварда постоянно пахнет кровью. От Эдварда и от мистера Вулфмена. Только от них двоих…

 «23 июня».

 Вернулся мистер Далтон, как и предполагалось, неожиданно. Он прибыл до рассвета и потребовал меня к себе. Против ожиданий, меня не позвали к нему в спальню, но отвели в кабинет, где он расположился сразу же по приезду.

 В его кабинете было холодно и темно. Несколько подсвечников по семь свеч в каждом едва ли освещали комнату в достаточном количестве. Мистер Далтон сидел лицом к окну, задумчиво смотря куда-то наружу. Когда оповестили о моем приходе, он вздрогнул, повернулся и сложил пальцы рук в замок, положив их на крышку стола.

 - Садись, - в его голосе не читалось абсолютно никаких эмоций. Казалось, он все еще не со мной говорит, а может, это действительно было так.

 И вот я сел прямо перед ним в предложенное мне кресло. Мистер Далтон долго смотрел в мое лицо, улыбался и тяжко вздыхал поочередно. И так продолжалось минут пятнадцать, пока он, наконец, не откинулся в свое кресло и не устремил взгляд мимо меня, опять же, куда-то вдаль. Он уже не выглядел таким больным, поездка пошла ему как нельзя на пользу. Вот только взгляд... Взгляд у него был как у измученного и отрешенного человека, готового перейти в загробный мир хотя бы сейчас, только позови.

 - Дядя, вы звали меня…

 Я заговорил первым, хотя не собирался и не знал, стоит ли. Но отчего-то этот умирающий, почти безразличный, потусторонний взгляд отмел все мои сомнения. Я должен был с ним заговорить. И только я позвал, он вздрогнул, перевел на меня взгляд, а я замер. Быть может, дорогой друг, ты скажешь, что мне померещилось. Но я точно видел, как по его лицу пробежала какая-то ужасная тень. Такая тень чаще всего запечатлеется на лицах людей, умирающих неожиданно. И тогда мне вспомнилось все: и многократные сны о прошлом, и постоянные ностальгии мои и прислуги!

 - Мистер N…, мой дорогой племянник, я позвал тебя не просто так, - начал он, даже не посмотрев на меня, - я долго думал о твоем предложении и решил оставить наследство иному человеку, - я уже хотел возрадоваться, как меня предубедили, - но Адриан, прошу тебя, не оставляй Эдварда. Он слишком мал и еще не знает своих обязанностей…

 - О чем вы, дядя? Мистер Вулфмен обязательно…

 - Мистер Вулфмен не сможет быть с ним. – Отрезал мой родственник с неимоверной сталью в голосе.

 - О чем вы?

 - Оставь его, племянник, - продолжал мистер Далтон, - оставь бедного дворецкого. Он столько перенес в жизни, что было бы слишком ужасно заставлять его жить дальше.

 - Вы сейчас говорите о его болезни?

 - Ты слышал? – он вдруг поднялся, устремил на меня взгляд и недоверчиво сощурился. Я же слегка пожал плечами, и он продолжил, - мистер Вулфмен тяжело болен. Я пытался его лечить, но медицина еще не знает такой болезни, соответственно, и лекарств нет. Я бессилен ему помочь, а он мучается со своего сознательного возраста.

 - Что же это за болезнь такая?»

 Не успел я дочитать последние строки, как в двери ко мне постучали. Я проворно спрятал листы и пригласил войти. На пороге показались оба охотника, веселые, румяные и несказанно пьяные. Дружно вошли они в комнату, один занял мое кресло, другой бесцеремонно упал на кровать, так что я мог только стоять у окна, наблюдая за ними.

 Выспрашивать, зачем они пришли, не приходилось. Они сами рассказали все и даже больше, чем хотели бы. Наперебой, кто скорее, говорили о том, что у реки видели высокого темноволосого человека, вещали о том, что рядом с ним гулял волк и с пристрастием допрашивали, не с ним ли я сражался. При упоминание о поле боя, я поморщился. За всеми переживаниями, горячками и недостойными мужчины обмороками, я совсем не замечал, как ныли мои старые раны. Я хорошо помнил, как очнувшись в поместье Торнхэлда обрадовался тому, что раны были не столь серьезны, как мне показалось вначале. Более того, они были профессионально обработаны, и я тогда еще подумал, какой хороший врач живет в этих краях! Теперь же я чувствовал несказанную боль в уже заживающих ранах, более того, они начинали чесаться.

 Внезапно в комнату ворвался мистер Форт. Он вошел без стука, без разрешения, и что более всего меня удивило, весь красный, запыхавшийся и точно обезумевший. Оба охотника тотчас протрезвели, хмуро посмотрели на него и вытянулись, так что лица их почти перекосились.

 - Рикки, он… пропал. Говорят, в последний раз его видели у реки...- слетело с уст мистера Форта, а я почему-то побледнел.

 «От них пахло кровью…», - странная мысль блеснула у меня в голове и сразу же исчезла. Я сорвался с места, но мистер Форт удержал меня.

 - Куда, куда вы направились! – кричал он, преграждая мне путь.

 - Пустите, я знаю, где он, - отвечал я, но сам не знал, стоило ли, - пустите…

 - За речку! – хмуро констатировал нежданный гость и схватился за руку, - мистер Уолтер, неужели вы мало там побывали, чтобы не понять, что монстр не отпустит дважды! Что же вы творите, мистер Уолтер?!

 - Отпустите, вы ничего не знаете!

 Я не успел договорить, хотя у меня было много чего, что я должен был высказать. Однако, оба охотника решили, что я в конец ополоумел и, скрутив меня, точно буйного, прижали к стене. Сперва они хотели послать за врачом, но после того, как я злобно укусил одного из них, забеспокоились, что врача ждать нет времени. Меня схватили, замотав в длинную простыню, как обитателя дома для умалишенных и под руки повели наружу. Дико было ощущать, как чьи-то крепкие руки до боли выкручивают мне локти, чтобы я не дергался, как Арчибальд Форт придерживает меня и что-то вразумительное пытается сказать, что скорее клеймит на мне образ сумасшедшего.

 «Вы вернетесь», - тотчас пронеслось у меня в голове насмешливо и кратко, так что я вздрогнул, и на лбу выступил холодный пот. Кажется разум мой на мгновение затуманился, потому что до меня не сразу дошли слова мистера Форта:

 - Мистер Уолтер, одумайтесь, по-хорошему вас прошу! Неужели вам так хочется принять смерть в столь юном возрасте!

 - Вы ничего не знаете, - гнул я свое.

 - Нет, это вы ничего не знаете! - выпалил мужчина, злобно сверкнув глазами, - думаете, видели там миссис Шэйр и мистера Форта! Думаете, жив мистер Волкмен! Нет, нет мистер Уолтер, - почти кричал мой собеседник, поторапливая охотников, - они мертвы, потому что монстр здешний убил их всех! Я говорил вам о пожаре! Так знайте, те трупы были изуродованы не огнем, но когтями. А тела моего отца вовсе не нашли, только могила есть где-то в лесу!

 Я замер. Младший охотник на секунду ослабил хватку, и я воспользовался мгновением, рванув со всех ног вперед. Насилу мне удалось вырваться из их стальных пут, как они зачем-то бросились меня догонять. Ну, право, зачем им было ловить человека, который сам собой уйдет через несколько дней? А пойманным я быть не хотел, опасаясь попасть в руки какому-нибудь умалишенному доктору, потому и бежал, зверем перепрыгивая через поваленные деревья и раскинутые корни, виднеющиеся из-под земли. И вот, снова река. Разуваться? У меня даже времени не было, чтобы обдумать что-нибудь, потому что я хорошо ощущал их сбившееся дыхание у себя за спиной, и потому, не раздумывая, бросился в воду. На том берегу я оказался быстро, как-то интуитивно, и думал, что спасен. Они хотели идти за мной, но внезапно за моей спиной образовалось кольцо голодных диких собак. Я замер, медленно сбросил уже развязанную простынь и терпеливо выжидал момента, чтобы вынуть маленький кинжал. Они же стояли, поджав хвосты, и угрюмо смотрели на меня, так что я не мог двинуться с места. Охотники достали свои точеные топоры, Арчибальд побледнел, даже почти перекрестился, и никто не решился преодолеть реку, когда одна из собак уступила мне дорогу. Я отчего-то сразу же вспомнил мистера Волкмена с его властным голосом, и мне показалось, что теперь мне не остается ничего, как пойти в лес, подальше от этих охотников. И пошел, изредка оглядываясь, чтобы убедиться, что псы не следуют за мной.

 После недолгого пробега, я оказался на гладком камне, похожем по описанию на тот, что был внесен в дневник, и решил, будто бы вскоре окажусь в поместье. Но меня встретил дикий, разросшийся сад, угрюмый и нелюдимый. И страшно вдруг стало проходить в дебри недвижимого, окаменевшего двора. Но я прошел, чтобы убедиться в обмане Арчибальда, когда передо мной выросло пепелище. Здание действительно однажды сгорело, но было достроено, словно бы по памяти, хотя и неумело. Я видел пустошь, а перед глазами то и дело всплывали озлобленные глаза Арчибальда, его перекошенное от ненависти, страха и бессилия лицо.

 Странный волчий вой послышался за спиной. «Рикки!» - пронеслось у меня в голове, я вспомнил этого темного мальчишку, работавшего в пивной, и как-то неожиданно горько стало на душе. «Он будет жить!» Я быстро нашел тропу, которая вскоре вывела меня на небольшую поляну. В центре стоял мистер Волкмен, освещенный ярким сиянием луны. Он заметил меня и, полуобернувшись, поманил к себе, так что я пошел ему навстречу и вскоре тоже оказался в свете небесного светила. Как же не вспомнилась мне в тот момент та картина, что висела в гостиной, с ее высокими соснами, темным небом и залитой лунным светом поляне?! Быть может, вспомни я героев тогда, все было бы иначе...

 Мистер Волкмен грустно улыбался, рассматривая меня мягким, ласковым взглядом, как изредка отец смотрит на дорогого ему ребенка. В нем сквозило чем-то не от мира сего, и я теперь ничему не удивлялся, заглядывая в его грустные глаза. Кто он был? Кто? Я видел во сне поседевшего мужчину пятидесяти лет, а передо мной стоял молодой, еще не достигший сорока, человек. Я читал в книге о мистере Вулфмене, жившем двадцать, а то и более лет назад, и хотя до конца не хотел верить записям, будь они правдивы, мистер Волкмен (или все-таки Вулфмен, как говорит Арчибальд?) не мог не измениться. «От них пахло кровью…», - пронеслось в голове внезапно.

 И мистер Волкмен, точно прочитав мысли в моих глазах, усмехнулся, заломив свои крепкие руки, прикусив до крови истерзанную губу. В моей голове тот час пронеслась мысль, разом сорвавшись с уст:

 - Мистер Волкмен... нет! Эдвард... - сердце с болью пропустило глухой удар, и горло сдавило так, что я не мог больше произнести ни слова.

 Однако он встрепенулся и, посмотрев на меня потускневшим взором, чуть передернул плечами.

 - Мистер Виллиам Бланш де Уолтер, сын мистера Адриана Далтона де Уолтера - пробормотал, бросив к моим ногам обнаженный кинжал. - Позвольте представиться, я - Эдвард де Вулфмен, сын мистера Джона Волкмена де Вулфмена. Как видите, я не знаю своей матери, а потому подписываюсь полными инициалами моего отца. Посему, можете обращаться ко мне как привыкли, Волкмен...

 Серебро светилось в лучах света, и драгоценные камни в богатой рукоятке переливались янтарным блеском, точно так же как и глаза моего патрона, когда он в задумчивости обращал свое лицо к одинокой царевне-луне. Неосознанно я поднял орудие, завороженный его красотой, и не сразу заметил, как мистер Волкмен приблизился ко мне.

 - А я ведь сразу узнал вас, - пробормотал он мне на ухо, крепко взяв обе мои руки, и я замер, - вы так похожи на него, на вашего отца. – Я чуть дернулся, почти выронив нож на землю, но он удержал его моими же руками, - так похожи, но так различны…

 - Но как! - воскликнул я, - мистер Вулфмен не был женат! Он... вы... не может быть...

 Я ждал ответа, но мистер Волкмен молчал, грустно улыбаясь. У меня все пересохло во рту. Я хотел сказать что-то, но голос не слушался и все, что я мог произнести, выливалось в нечленораздельные звуки, напоминающие поскуливание тех несчастных собак. Мистер Волкмен тяжело дышал мне в макушку, продолжая что-то шептать, но я не понимал ни одного его слова. Точно завороженный, все что я мог - это смотреть в его печальные, помутившиеся глаза, и бессвязно о чем-то думать. Пахло кровью, хвоей и речкой. Кровью... кровью?! Я не боялся его, но отчего-то в сердце заронилась ненависть.

 - Отпустите…

 Он лишь улыбался, крепче сжимая мои руки, так чтобы острие кинжала направлено было куда-то вверх. Умереть? Нет, я не умер бы от руки монстра, я не позволил бы ему и дальше убивать несчастных детей. Должно быть, что-то промелькнуло в моих глазах, и он вдруг усмехнулся.

 - Монстр, - прорычал я, выдернув руки вместе с кинжалом из его рук, - ты монстр…

 - Значит, таки дочитали? – рассмеялся он с насмешкой, - что ж, тем лучше. Мне не придется играть пред вами благородного господина…

 - Убийца…

 - Ан, нет… похоже, не дочитали, - с тоской покачал он головой, но тем сильнее разгорелись его глаза. - Хотя, вы не далеки от правды...

 - Где мальчик?!

 - Мальчик? – и столько неподдельного недоумения было в его голосе, так вытянулось его лицо, что я опешил. Но он быстро собрался, вскинул бровью и рассмеялся, - ах, мальчик! Зачем мне отвечать вам, мистер Уолтер? Мне совсем не хочется…

 Кровь во мне вскипела. Я дернулся, замахнувшись оружием, и звук холодной стали повис в воздухе. О, как горели глаза мистера Волкмена! Я читал о нем, об Эдварде, веселом, но замкнутом парнишке, ребенке не получившем в достаточном количестве человеческой любви. Но чтобы такой прелестный мальчишка вырос в настоящего монстра... Нет, я не желал ничего подобного знать! Но пахло кровью, и пред глазами вставал образ веселого Рикки, постоянно навещавшего меня, когда мне было плохо, что-то рассказывающего о своем детстве и обязательно смеющегося.

 - Ах, так значит, ты знал того ребенка? – усмехался он, - а он ничего, мне даже понравился. Ты бы видел его глаза… о, эти глаза…

 - Где он!?

 - А ты убей меня… - слова отчего-то прозвучали слишком сухо, - давай, чего же ты ждешь? Перед тобой тот самый зверь, ради которого ты прибыл сюда… так чего же ждать? Закончим все здесь и сейчас…

 В его руках сверкнул маленький ножечек и мы скрестили наше оружие. Луна играла в его прекрасных волосах, но эти глаза, черные, бесчувственные и почти неживые! Этот гортанный рык, эта полузвериная походка и ядовитая, волчья улыбка говорили громче, чем его человеческий облик. Что ж… он действительно стал монстром…

 - Вы прочитали, прочитали каждую строчку… - посмеивался он, и я ощущал опасность в его голосе, - и вам интересно, чем все закончится, не так ли, потому что вы видели не все страницы? Вижу, интересно, - он протянул это так тихо, но властно, что у меня на мгновение затряслись руки, - вы гордитесь своей фамилией, не так ли? Иначе, зачем вы не изменили ее, когда скрывали правду о вашем отце и матери? Вы любите ее, вы любите это древнее имя, устоявшееся веками… но, знаете ли вы…

 Я замахнулся, желая что-то рыкнуть, он ловко отстранился, даже не попытавшись задеть меня, и рассмеялся. Что же он хотел сказать? Он почти заговорил, губы расплылись в сладкой улыбке, и я напрягся, ожидая грубых, оскорбительных речей. Но он не закончил, потому что кто-то с силой дернул меня на себя, так что я повалился на землю. Рядом стоял высокий мужчина с проявившейся сединой на висках, немного сутулый и ссохшийся, но все еще живой. Мистер Волкмен вдруг расправил плечи, глаза его хищно, но все же беззлобно сверкнули, и он сделал несколько шагов в сторону.

 - Вы, наконец, прибыли, мистер Уолтер, - рассмеялся Эдвард, весело передернув плечами, - я так много писал вам, но вы ни разу не отвечали на мои письма, - он задумчиво закусил губу и продолжал, - вы так долго меня избегали, что я уже не надеялся хоть бы телеграммы получить, когда писал вам о приезде вашего сына.

 - Та вы знали!? - снова переспросил я зачем-то.

 - Я же уже говорил, что догадался тотчас, как увидел вас. Еще тогда, спящим на дереве, - перебил он меня, но тут же оборотился к моему отцу, а я все не мог вспомнить, когда это происходило, - но вы, мистер Уолтер, право, удивили меня. Я не ожидал столь скорого вашего приезда. Это все из-за него, не так ли? - тихо прошептал он, переведя на меня взгляд, - действительно, вы не изменились, мистер Уолтер...

 - Ты так ненавидишь меня?

 - Я никогда не испытывал к вам ненависти, - отвечал Эдвард, скрещивая руки на груди, - я никогда не ненавидел вас, за исключением тех дней, когда мой рассудок мешался настолько, что я возвращался домой по локоть в человеческой крови… - он хмыкнул, и я перевел взгляд на отца. - Вы обещали спасти меня, но куда же вы исчезли, мистер N…?

 - Не придумывай, Эдвард, на твоих руках нет человеческой крови...

 - Вы так в этом уверенны?

 Он не закончил, только глумливо усмехнулся, заломив руки. Я же приподнялся и только тогда разобрал в глухой, немного поникшей осанке, своего отца. Отчего же я раньше его не узнал? Он чуть обернулся, взглянув на меня, и устало покачал головой, вздыхая. Ничего собеседнику не отвечал. Нет, он просто не мог ответить. Его добродушие и мягкосердечие, которые с поразительной невозможностью уживались с твердым, решительным умом не могли помочь этому человеку. Что это за обещание? Что за связь была между слугой и таким благородным мистером N…? Как мой отец должен был спасти этого юношу, этого повзрослевшего юношу? Никак! И мистер Волкмен знал это как никто другой, он и сам, кажется, отчаялся искать спасения у других. Потому теперь столько скорби и едва скрываемой желчи плескалось в его потемневших глазах. Но это его не оправдывало, не извиняло и не очищало. Он убивал!

 - Вам нечего ответить, - пробормотал он и, присев на землю, закрыл лицо руками, - тогда к чему вся эта ваша жалость? История повторяется, не так ли? – он внезапно поднял на моего отца свой взгляд, потом резко осмотрел меня, и снова продолжал, - поэтому вы здесь? Чего вы боитесь? Того, что он пройдет через тоже, что и я? – он замолчал, пристально высматривая в лице незваного гостя хоть каплю чувств, - нет… вы боитесь, что он повторит историю вашей семьи…

 Я встал как вкопанный, и сердце мое отяжелело. Мистер Волкмен, кажется, что-то разобрал в моем лице, оттого он, наверное, так повеселел.

 - Вы никогда не рассказывали ему о вашей истории? – рассмеялся он,- так вот почему он ничего не заподозрил, начав читать ваш дневник. Он даже не догадывался, что вы – Адриан Далтон де Уолтер, что принадлежите к старой семье Далтонов, потому что он никогда не слышал вашего полного имени, не знал, кто вы по матери... - Он снова встал, гордо выпрямившись, и теперь уже обращался ко мне. - Молодой человек, вы из семьи Далтонов, что испокон веков владели этим поместьем, вы те, что властвовали над моей семьей… вы…

 - Довольно… - отрезал отец, встав впереди меня, - чего ты хочешь?

 Мистер Волкмен молчал с минуту, скучающим взглядом скользя по поляне, по лесу и небу, точно там было что-то интересное.

 - Ты знаешь, чего я хочу… - его голос внезапно понизился, и глаза странно засверкали, - прошу, я не могу больше ждать… дай мне умереть… человеком…

 Отец поднял кинжал, горько посмотрев на меня, потом на Эдварда, и вдруг отшвырнул его в сторону:

 - Нет! Нельзя так…

 Эдвард почти взвыл, повалившись на землю. Он впивался ногтями себе в руки, расцарапывая до крови, но что-то разрывало его изнутри. Глаза его налились кровью, он зарычал. Вот он! Вот он зверь! Отец крикнул мне что-то нечленораздельное и отбросил в сторону. Эдвард же с трудом стоял на ногах, его шатало в разные стороны, при том, что он издавал странный гортанный рев. Во все глаза я смотрел на этих людей. Один из них, точно дикий зверь, кинулся на второго, и они сцепились, пытаясь что-то друг другу доказать. Отец, которого я считал трусом, теперь оказался храбрее и сильнее меня, потому что я не мог даже подняться. По мере того, мое сознание отдалялось и все становилось полусном, полудремой. Точно не я сидел на той поляне, точно не я наблюдал за битвой. Мысли покинули меня, а тело пробил озноб, так что все раны тот час напомнили о себе. Но я упорно наблюдал, надеясь, что если не сейчас, то позже смогу понять смысл происходящего.

 Каждый удар, каждый перелом и рык я запечатлел в своей памяти. Звероподобный человек из легенд теперь вырисовывался передо мной во всем его великолепии. Нет, он не покрылся шерстью, не ходил на четырех ногах и не выглядел как волк. Но этот безумный взгляд, учащенное дыхание и испарина, выступившая на его лбу свидетельствовали о сумасшествии. Одним ударом он столкнул отца, и тот покатился вниз по склону, а во мне пробудилось негодование. Отец... он не мог так умереть. Он не мог.... Эдвард хотел было рвануть за ним, но мое существование привлекло внимание. Лицо его исказилось в полу-усмешке, полу-оскале и он медленно направился в мою сторону, так что я попятился, хоть и безрезультатно, нащупывая холодный предмет. Во мне не было страха, но отчаянье и переплетенная с ней ненависть... даже не ненависть... желание жить...

 Все само собой произошло, точно в одну секунду. Мистер Волкмен навис надо мной, по бледным его губам бежала струйка крови. Он что-то шептал, улыбаясь. А я все так же крепко сжимал в руках окровавленный кинжал, вошедший по рукоять ему в грудь. Я слышал его рык, его полу-стон, полу-крик, медленно угасающий. Я видел из-за его плеча, как отец выкарабкался на поляну и смотрел на меня изумленным, расстроенным взглядом, точно я совершил преступление. Но это был словно бы не я...

 А мистер Волкмен притом лихорадочно шептал: «Ты молодец, молодец Виллиам… спасибо тебе…»

 Спасибо?.. Мне вдруг стало дурно. Этот зверь благодарил меня! Что ж, лучше бы он молчал, потому что теперь во мне проснулось что-то человеческое. Если бы я видел зверя, но на меня теперь смотрел обычный человек. Вся злость, все ненависть тотчас прошла, исчезла, точно ничего и не было. А на его губах ласковое: «Спасибо!»

 Глава 6.

 Мистер Волкмен свалился на бок и захрипел, отползая к дереву, так чтобы опереться на него. Темные его глаза чуть помутнели, ресницы дернулись и немного опустились. С губ стекала капля крови, а он улыбался, хрипло дыша через раз.

 - Где мальчик?

 Я пробормотал тихо, беззвучно, уже не веря в то, что мистер Волкмен действительно причастен к исчезновению ребенка. Но мне просто было нужно знать ответ, мне было необходимо. Потому что что-то во мне вдруг надломилось, когда лихорадка спала.

 - Ах, мальчик, - улыбался он, запрокинув голову так, чтобы смотреть в небо, - мальчик. Ты о том, которому я дал денег, чтобы он передал тебе дневник? Так не трогал я его… - голос его сорвался, задрожал, и он сплюнул, - я же не зверь, какой-нибудь… чтобы… детей…

 Он не договорил. Но я понял все по его спокойному, ласковому взгляду, с которым он в последний раз посмотрел на небо. Что это было? Как мог монстр, чьи руки по локоть запачканы были кровью, так смотреть на это чистое, недосягаемое небо. Отец стоял подле меня, безмолвно смотря в бледнеющее лицо. Кровь медленно окропляла красивую, рваную рубашку, а он все смотрел стеклянным взглядом в небо. Я же, точно сам не свой, бессмысленно наблюдал, как тускнело его лицо, как стекала кровь по губам, как грудь больше не вздымалась. Что-то внутри медленно разрывалось, но я не понимал, не давал себе отчета в содеянном. Казалось, все это - еще один дурной сон, кошмар на почве бреда.

 - Что же ты наделал… - бессильно пробормотал отец, - что же ты наделал, сын мой?

 Должно признать, я никогда не видел отца таким. Мне казалось, умри я, на его лице не будет столько боли и тоски, сколько было теперь, при виде этого несчастного человека. Мистер Уолтер долго сидел у своего воспитанника, пока вдруг не поднялся.

 - Твои руки по локоть в крови, - пробормотал он, закрывая глаза мистеру Волкмену, - но это не человеческая кровь.... - Потом он неожиданно обернулся ко мне, печально покачав головой, и добавил, - у реки ждет почтовая. Я вынужден ехать в город. Следует отдать честь последнему хозяину Торнхэлда...

 - А я? - слова слетели сами собой, и голос вдруг предательски задрожал.

 - А ты сходи еще раз в особняк... поищи, во что можно переодеть его...

 И он ушел, печально и хмуро, сутулясь, как если бы на его плечи вдруг упали бы горы. Я хотел было пойти за ним, мне было страшно оставаться одному, но его слова все еще отчетливо звенели над головой. Его взгляд, печальный и едва ли не осуждающий, преследовал меня.

 Внезапно дикий, ноющий вой послышался за спиной. Выли волки, выли псы, выл лес. Все вокруг меня точно в движение пришло, а я замер. Ноги сами понесли меня к поместью, и я поспешил подняться в уцелевшее крыло. Тот же проход, та же гостиная, та же скрипящая лестница, только теперь почерневшая. Меня встретил коридор портретов, усыпанных пеплом и пылью, смотрящих сверху с какой-то монументальной тоской и отчужденностью. Я прошелся в ту каморку, откуда недавно так скоро уходил, и нашел ее незапертой. Окно было открыто настежь, ветер играл с разбросанными по полу страницами, а меня бил озноб. Меня лихорадило…

 «26 июня.

 Это был тяжелый, черный день для нас всех. Мистер Далтон, чье здоровье прежде пошло на поправку, был утром найден умершим. Вся прислуга оплакивала любимого господина, и небо над Торнхелдом словно потемнело. Тяжелые грозовые тучи изливались обильными потоками, гром сотрясал ставни окон, и молнии разрывали грань между небом и землей своим диким светом.

 Мистер Вулфмен был молчалив и необыкновенно спокоен. Должно быть, он предвидел кончину господина, и потому теперь не испытывал того грязного недоумения, что царило в сердцах остальных. Пожилой помощник лишь устало закрыл остекленевшие глаза и, недолго постояв у кровати с немым, неожиданно постаревшим лицом, удалился в город, готовясь к похоронам. Мистер Вулфмен покинул нас в десять часов, тогда же прислуга разбрелась по дому заниматься работой, хоть и без особого энтузиазма. Торнхэлд волей-неволей почернел и одичал под гнетом немой тишины, воцарившейся в нем.

 Я сидел в своей маленькой комнатке, наслаждаясь теперь ее крохотностью, потому что в тесноте не чувствуется одиночество так остро. Мне не нравилась погода за окном, не нравилось и то, что мистер Вулфмен один отправился в путь по такой ужасной погоде. Я беспокоился потерять еще одного близкого человека, к существованию которого уже успел привыкнуть. Впрочем, чтобы отвлечься от грустных мыслей, которые, кажется, изгрызли всю мою душу изнутри, я принялся писать все свои мысли на бумагу, но ничего не выходило. Я напрасно тратил чернила, не в силах составить ни одного дельного предложения. Тогда же я вдруг вспомнил про Эдварда, заинтересовавшись, чем он теперь занимается. Дело в том, что я не видел его с самого утра. Быть может, весть о смерти его благодетеля подкосила юное сердце, однако его отсутствие также наводило на меня тоску и тревогу. За окном буря становилась все яростней, и сад, заметно потемневший, стоял сплошным черным месивом, едва ли не сливаясь с дремучим лесом.

 После обеда, было это во втором часу, ко мне наведался Эдвард. Я был несказанно рад его появлению, потому что его присутствие ободрило меня. Мы ни о чем не говорили, но сидели в тишине. Присутствие живого человека рядом подбадривало, но с тем же я становился все печальнее, поглядывая на потрепанного и болезненного юнца. Я не наблюдал за юношей прежде той дикой, почти животной печали и тоски, которая теперь в полной мере сквозила в его глазах. Это были глаза глубоко несчастного человека, чье сердце, должно быть, так исстрадалось, что теперь не осталось никаких сил на слезы.

 - Мистер N…, вы уедите теперь, не так ли? – спрашивал он, не сводя глаз с окна, - уедите, я точно знаю, потому что здесь вас больше ничего не держит. А я… - он молчал, но не ожидал от меня ответов, точно сам с собой вел беседу. Потом вдруг встрепенулся, перевел на меня затуманенный взгляд и устало улыбнулся, - а заберите меня с собой, мистер N…

 Я молчал. Мы оба знали, что это невозможно. И он, расценив по-своему мой тяжелый вздох, отвернулся, выстукивая на полу какой-то ритм. Никто не поймет той боли, которую испытывал я, наблюдая за этой истощенной, бледной фигурой, что из последних сил расправляла плечи, потому что иначе все внутри у нее бы поломалось. Эдвард еще раз мельком взглянул на меня и запел на незнаком мне акценте, видно забытом, какую-то тоскливую мелодичную песню своим тонким, еще не сменившимся голосом. Изредка срывался на хрип, и по щекам даже сбежала пара крупных слез, которые он не замедлил утереть.

 «30 июня»

 Утром прошли тихие похороны. Мало кто пришел проводить умершего в последний путь, не считая прислуги, меня и Эдварда, который всю дорогу волочился позади. Последние дни шли проливные дожди, дорога была вязкая и размытая, так что я по лодыжку входил в грязь. Эдвард едва переступал с ноги на ногу, с трудом поднимая толстые пласты грязи, прилипавшей к сапогам.

 Когда мы вернулись в дом, все продрогшие, уставшие и духовно удрученные, Торнхэлд встретил нас толпой нахлынувших родственников. Даже в траурных одеждах они умели выглядеть красиво и со вкусом, красуясь дороговизной тканей и аккуратностью дорогих платьев. Прислуга встретила гостей довольно холодно, и единственным, кто подошел к ним, оказался мистер Вулфмен, потому что он при всем желании не мог поступить иначе.

 После обеда, мистер Вулфмен решился зачитать завещание покойного, будучи поторапливаемым. Из завещания стало ясно, что мне отдается в наследство пять тысяч шиллингов, а другие пять распределяются между десятью прочими родственниками. На вопрос, кто получает поместье и оставшиеся десять тысяч, мистер Вулфмен не без болезненного изумление, которое при прочтении завещания отразилось сразу же на его лице невыразимой бледностью, отвечал, что наследником становится Эдвард.

 «Кто есть Эдвард?» - немой вопрос читался в глазах гостей. Дикостью казалось им – родным племянникам и племянницам не отдать законного, но передать в руки неизвестному человеку. А когда открылось, что Эдвард – никто иной как пятнадцатилетний, не ведавший мира мальчишка, они исполнились негодования.

 Бедный ребенок оказался в центре злобы взрослых, состоявшихся людей, которые не накинулись на него с кулаками только лишь потому, что еще сохраняли каплю воспитанности. Шли переговоры о том, как исправить завещание, какого юриста пригласить и как избавиться от неожиданного наследника.

 Когда дело дошло до того, что они просто не могли не прибегнуть к моему мнению, я уверенно отклонился от их предложений делить оставшееся имущество, чем вызвал еще большее негодование, но это никак не отразилось на моем настроении. Я наблюдал за ними и ощущал злобность и враждебность, потому что мне было до боли мерзко смотреть на них. Как ужасны люди в своей жадности, более того люди не бедные, не знающие что есть голод и холод собрались теперь, чтобы убивать, иного слова я просто не нахожу.

 Весь день я сидел в гостиной, не покидая прибывших родственников, но наблюдая за ними, как ученый следит за ходом эксперимента. Я не понимал, откуда во мне пробудилась жажда наблюдения, но теперь мне хотелось анализировать чувства других, потому что в противном случае я углубился бы в свои, а это было слишком болезненно. К вечеру споры утихли. Пятеро родственников, после долгих бесед со мной, к моему счастью, поняли свою неправоту. Не напрасно я надеялся на их благовоспитанность и благородство, которыми они были не обделены по воспитанию отцов. Эти пятеро, не имея времени оставаться с нами, распрощались и покинули поместье, так как путь был длинен, и они не хотели задерживаться вдали от дома более недели. Нужно признаться, расставание весьма меня опечалило, потому что за прошедший день я смог с ними сдружиться, достаточно для себя узнав их. Они отличались образованностью и красноречием, что в купе с прекрасным умом дарило мне приятных собеседников.

 Оставшиеся же пять требовали приютить их на ночь, так что бедный мистер Вулфмен велел убрать им комнаты. Ближе к шести, когда подали ужин, я заметил отсутствие мистера Вулфмена и Эдварда, а потому спросил у миссис Шейр, не знает ли она, куда пропали мои друзья. На то старушка лишь пожала плечами, но предположила, что они могли пойти в лес, как обычно это делали.

 Какая-то тревога особенно съедала меня изнутри, так что я был просто обязан тотчас разыскать их. И я, так и не сев за стол, накинул пальто и отправился искать друзей. Дождь, прекратившийся еще поутру, более не размывал земли, так что она чуть-чуть подсохла, и я мог идти несколько быстрее, чем шел за гробом. Умытый лес встретил меня свежим запахом травы, прекрасным ароматом свежей черноземной земли и хвоей, но запах ее не успокаивал меня. Совсем недавно я узнал, что Эдвард болен ликантропией. Это редкое психическое заболевание, и лекарства от него, к сожалению, нет. Последние несколько дней я много проводил в библиотеках за книгами, чтобы как-нибудь разобраться с этой тяжелой болезнью. Но от нее действительно нет лекарств. И вот теперь, осознание того, что мистер Вулфмен и Эдвард вместе ушли в лес, тяжелым грузом давило на меня.

 Я шел быстро, прислушиваясь к лесу. К запаху хвои примешивалось что-то еще, и тяжелая атмосфера потемневших деревьев давила на меня. Вскоре я вышел на тропу, ведущую к небольшой поляне и, обрадовавшись зазвучавшим голосам, хотел оповестить о своем приходе, как был перебит раскатом грома, потому никто меня не услышал. Зато я успел выйти к поляне, и рассмотреть два силуэта, стоящих друг напротив друга.

 - Ты сказал, что расскажешь мне что-то важное, но молчишь уже двадцать минут? – взревел Эдвард, усевшись на землю, и мистер Вулфмен кинул в него маленький камешек, попав ровно по лбу.

 - Встань и жди! – грозно прохрипел он, рассматривая его с наслаждением. Так тишина длилась еще минут пять, и он снова заговорил, - ты – мой сын, носитель фамилии Вулфменов, которые испокон веков служили семье Далтонов, за то, что те хранили нашу тайну. А потому мне дико осознавать, что ты - новый владелец!

 Осознание того, что это был не просто разговор дворецкого и мальчишки на попечении покойного, а отца и сына, поразило меня, но не скоро еще уложилось в сознании. Я видел в них сходства, но никогда не предполагал родства.

 - А чего ты мне это говоришь? – возмущался мальчишка, - будто бы я хотел! Больно мне нужно играть роль господина, когда я и минуты не останусь в этом чахлом домишке!

 - В любом случае, - перебил его мистер Вулфмен и бросил к его ногам красивый блестящий кинжал, предварительно вынув его из ножны, - возьми в руки, - процедил он равнодушно, и гордо выпрямился. Эдвард аккуратно поднял кинжал, рассматривая, когда мистер Вулфмен сократил расстояние между ними в несколько больших шагов, - прости меня мой мальчик, прости меня, - бормотал он, поглаживая того по голове, - это было слишком жестоко со стороны мистера Далтона поступить так с тобой, но он не мог иначе защитить тебя и нашего гостя. Когда-нибудь ты поймешь, - тихо протянул он и, взяв сына за руки, направил кинжал в свою сторону.

 Мальчишка дернулся назад, но тот держал его крепко, продолжая смотреть в детские глаза. И Эдвард смотрел в его лицо, весь сжавшийся и измученный, он почти дрожал, не до конца понимая происходящее. И когда мистер Вулфмен крепче сжал его руки, тот забрыкался, пытаясь хотя бы выронить оружие, но ему не позволили. Мужчина наклонился над ним, и что-то буквально толкнуло меня броситься и тот час разнять их. Но корни деревьев заплелись в ногах, и я упал, не в силах даже слова выкрикнуть, потому что в горле у меня точно застрял ком. А сам я как пораженный смотрел, точно листал страницы книги, как острый кинжал вошел в мистера Вулфмена по рукоять, как по его подбородку потекла алая струя крови из растянувшихся в улыбке губ. Этот его взгляд, полный скорби и радости, не понятный мне столько же, сколько непонятно было и его действие.

 А Эдвард беззвучно опустился с дрожащими руками на землю и снизу вверх смотрел на отца, что из последних сил стоял посреди поляны. Сердце мое сжалось, когда я увидел эти остекленевшие глаза, налившиеся горькими слезами, когда мальчик задрожал, крепко обнимая себя окровавленными руками, когда с губ сорвалось горькое: «Папа», и мистер Вулфмен упал на колени, бессильно стараясь заглянуть в глаза перепуганному ребенку и улыбнуться ему в последний раз.

 Когда же стало ясно, что мистер Вулфмен мертв, Эдварда точно подменили. Аккуратно закрыл он глаза отцу и уверенно встал на четвереньки, как становятся дикие животные…

 Я поспешил к нему, обнял, прижал к себе. Он вырывался, царапался, рычал и почти укусил меня за плечо, но вскоре успокоился. Горячие слезы прыснули у него из глаз, он прижался плотнее и долго беззвучно что-то шептал себе, пока совсем не успокоился…

 «1 июля»

 Эдвард утром позвал меня к себе, поговорить о чем-то важном. Что ж, я спустился в кабинет, и мне было очень непривычно видеть в кресле не дядю, а этого юношу, устало смотрящего куда-то в окно. Когда я вошел, он даже не шевельнулся, лишь указал взглядом на кресло, и я присел.

 - Вы много видели?

 - Я видел достаточно…

 - А слышали?

 Я молчал. И он долгое время не решался нарушить этой тишины, все так же смотря в окно, точно там происходило что-то интересное. Дом просыпался, прислуга носилась за дверью, слышались шаги гостей. А он все молчал. Потом вдруг обернулся, сложил руки в замок и снова поглядел на меня.

 - Вас, наверное, очень интересует, как так получилось, что я его сын? - чуть смеясь пробормотал он, но тут же стал серьезен, - он сказал, что никогда не был женат, даже обручен... однако моя мать, которая была вынуждена ею стать не от глубокой любви к моему отцу, а по воле случая... Она умерла во время родов, как прискорбно, не правда ли? Я всюду приношу...

 - Для чего вы позвали меня? - переспросил я, видя, как глаза его наливаются слезами.

 - Вы многое слышали... - одернул он себя и тотчас приобрел безразличный вид. - Тогда вы знаете, что мистер Вулфмен ожидал смерти от вашей руки, но не от моей, потому что так уж принято, что новой хозяин убивает старого дворецкого, тем самым оказывая ему услугу…

 - Мне очень жаль… - пробормотал я, искренне не понимая, как можно называть убийство услугой.

 - Не извиняйтесь передо мной, - прервал он кротко и прошептал так тихо, чтобы я не расслышал, - должно быть он был самым несчастным… потому что никто прежде не погибал от нерешительной руки сына…

 «3 июля»

 Я покидал Торнхэлд, обещая вернуться. Эдвард просил, чтобы я не покидал его, но я случайно подслушал его рассуждения о том, что он ждет смерти от моей руки. Почему от моей? Потому что только так он может вернуть историю в прежнее русло. Что ж, это его желание, но я не буду ему потакать. Мы найдем врача, который сможет излечить его…

 Ему будет тяжело, но я постараюсь сделать все, чтобы он прожил другую жизнь. Чтобы он снова улыбался, чтобы не искал смерти...

 «4 июля»

 До меня дошли слухи, что в доме случился пожар. Я вернулся сразу же, как узнал об этом. Меня встретило холодное пепелище. Здание хранило немыслимое количество человеческих останков, а я умолял судьбу, чтобы Эдвард был жив. Что ж, он действительно выжил и, как мне кажется, прислуга тоже, потому что ее останков никто так и не нашел!

 Чуть позже я свиделся с ним на той самой поляне. Он ожидал меня, причем довольно долго. Все тот же металлический нож, все те же слова: «Пожалуйста», но я не смог. Да и у кого поднимется рука на человека, если только не у умалишенного?

 - Где прислуга? - спросил тогда я его.

 - Я дал им денег и просил уехать отсюда, - отвечал он, - боюсь, если они вернутся, их обвинят в поджоге. А так, виновен буду только я один, хотя вам следует знать, что я не приложил к этому руки. Если кто скажет вам, что они погибли в огне, не верьте им. Потому что они устроили поистине невероятное... они пытались убить друг друга...

 - Тогда от чего случился пожар, если это не поджог?

 - Мистер Фортер сказал, что будет плохо, если выяснится, что родовитые Далтоны попытались поубивать друг друга ради денег... - бесчувственно пробормотал он, прохаживаясь вдоль поляны, - мистер Фортер... он... пытался их разнять, но вместо этого устроил пожар... он... я... похоронил его...

 Мы много с ним говорили в тот день, я пытался убедить его съездить в столицу, к врачу. Но он наотрез отказался, напомнив мне историю его отца. Хотя, мне кажется, он не из-за этого поступил так. Он просто боялся... боялся, что ничто не сможет помочь ему, и не хотел покидать края, где было столько родных ему людей. Он ни за что бы не покинул эти леса. Но я верил: медицина не стоит на месте! Она обязательно может помочь ему. Однако Эдварда было не уговорить.

 - Мистер Уолтер, - бормотал он, - разве я о многом вас прошу? Только убейте, убейте иначе я не могу умереть от своей руки, это будет слишком бесчестно… вы ведь обещали помочь мне…

 Его правда. Я пообещал. Но после того дня я понял, что не смогу выполнить обещание. Я - трус, я - жестокий человек. Но Эдвард будет жить, потому что убить себя не посмеет. Он обещал отцу, я знаю».

 Я устало потер глаза, дочитывая последние строки. Дневник обрывался именно так, безмолвно, коротко и неясно. И внизу красовалась одинокая приписка:

 «Дорогой Эдвард, прости меня за то, что я уеду, покину и оставлю тебя одного. Ты не найдешь меня, я скроюсь с глаз твоих долой, чтобы ты даже не помышлял о том, чтобы однажды я убил тебя. Эдвард, ты должен жить, ты должен верить в науку… тебя обязательно излечат. Прости меня, Адриана Далтона де Уолтера, я навсегда оставляю имя покойного дядюшки, я оставляю все тебе. Живи же, как человек…».

 Последние страницы дневника печально шелестели у меня в руках, жалобно напевая странные песни. Я прошелся по дому, заглядывая в скучающие портреты, долго стоял у картины соснового леса и теперь не видел той враждебности в силуэтах, но только тоску неминуемой гибели. Это были длинная история, длившаяся между двумя родами на протяжении нескольких веков. Это была длинная, печальная история, не получившая счастливого конца.

 Я прошелся по темному подвалу, зажигая одну за другой свечи. Я осмотрел каждую царапину, с горечью подмечая следы крови. Все тот же прихрамывающий стул, все те же цепи, все тот же клочок бумаги. Я поднял лист, измалеванный неровным, неуверенным почерком, отчего-то по-французски:

 «Я – Эдвард де Вулфмен (Волкмен по бабушке) заявляю, что кровь на руках моих. Кровь отца и деда моих, кровь за убийство родного человека. И как я берег свои руки в чистоте, но теперь запятнал их, так не выйду же отсюда до тех пор пока зов безумия не потеряет власть надо мной, чтобы не убить кого-то еще. Пишу это тебе – Эдвард названный Волкменом, чтобы не забыться и не стать истинным зверем..."

 Маленькая трещинка углубилась со свойственным ей звуком хруста. Горячие слезы вдруг обожгли холодные щеки. А я не сразу понял, что где-то глубоко внутри меня разбился я сам на тысячи осколков. Та трещина, что медленно расползалась по моему сердцу, теперь так звонко разрушила его.

 - Конец! - думалось мне. - Конец! Я стал убийцей не монстра, не страшного зверя, но человека!

 Но страшно было не только это. Страшно было то, что я только теперь понял, какую ошибку совершил. Я только теперь осознал, как должно быть мистеру Волкмену было досадно и больно, когда я избегал его, когда сторонился и опасался. Как было ему больно, после стольких лет одиночества, встретить сына близкого друга, который кричал ему злобное: "Монстр!". Как тяжело, должно быть, было улыбаться и защищать меня. Защищать? Да, ведь он не только на той поляне спас меня от диких собак. Ведь это он - тот мальчик, что закрыл двери, не впустил меня в мир, так меня зовущий. Мистер Волкмен... как же я не заметил, что истинный монстр - я?..

 ***

 Эдвард был похоронен рядом с отцом, на кладбище семьи Далтонов, потому что они оба стали незаменимыми членами семьи. Что до Торнхэлда и близлежащей деревни, то мы с отцом не заезжали туда, а отправились сразу домой. Но я никогда не забывал тех, кого повстречал там, тех, кто изменили мою жизнь и не только мою...

 Итак, всю свою сознательную жизнь я посвятил изучению Ликантропии, но, к сожалению, ни я, ни другие ученые все еще не можем найти лекарства. Все что могут больные – все так же переживать моменты приступов в подвалах, ломая ногти о твердый камень, разрывая цепи и злобно, протяжно рыча…