Отступали четыре дня. И все четыре дня - не спали, не ели, не отдыхали. А только шли-шли-шли, словно заведённые. Шли уже не строем – а как придётся. И ни крики, ни ругань, ни угрозы не могли заставить встать друг за другом. Это было не отступление. И даже не бегство. Это было равнодушное возвращение домой. С одной мыслью. Скорее. Скорее. Скорее.
Ноги утопали в болоте, которое было повсюду, словно на целой земле не осталось твёрдого места. Всё время кто-то проваливался по щиколотку, а иногда по колено, зачерпывал холодную воду – и тогда, хлюпая мокрым сапогом, негромко ругался. Никто не обращал внимания. Никто не останавливался, чтобы высушить ноги и переодеться. Молча и угрюмо шли дальше.
Неумолимо наступало лето. Днём становилось жарко, в воздухе пахло гнилью. Иногда попадались птицы. Тогда кто-то начинал прицеливаться, желая подстрелить их, но каждый раз опускал оружие. Патронов почти не оставалось. А сколько ещё идти – никто не знал.
И оставалось только надеяться, что эта дорога когда-нибудь кончится.
Но она не заканчивалась. Страна, которую они оставляли – была слишком большой.
- Wasser zu erreichen ist am wichtigsten… Dann kommen wir gleich hach Hause.
Так думал каждый.
Река – в этом виделось спасение от всего.
Людвиг шёл вместе со всеми. Он старался держаться остальных – боялся отстать, утонуть, остаться один. И поэтому ускорял шаг, если вдруг начинал медлить. И если проваливался, то тут же вытаскивал ноги и бежал за всеми.
Но все шли медленно. Осторожно. Чтобы не упасть. Сломаешь ногу – никто тащить не будет.
Эти леса пугали. Они были живые. В них постоянно чувствовалось чьё-то присутствие – словно кроме этих отступающих людей был кто-то ещё.
«Partisanen…» , - думал Людвиг с ужасом.
Но тут же мотал головой – «Es ist unm;glich, woher sollen sie auftauchen…»
Говорить было не с кем и не о чем. Все молчали, экономя силы.
Остановки делали редко. Спали – по несколько часов ночью. Кто-то умудрялся засыпать на ходу – и тогда рано или поздно спотыкался и падал. И через него равнодушно перешагивали – и шли дальше.
Рядом с Людвигом шёл Герман. Они познакомились здесь, недавно. Герман был болен. Он стучал зубами, словно от холода, хотя стояла летняя жара.
- Wann werden wir uns endlich mal uns erholen, wie meinst du? – Спросил он.
Людвиг пожал плечами.
- Wie sch;n es w;re, ein bisschen sich hinzulegen , - опять сказал Герман.
Людвигу лежать не хотелось. Он понимал – каждый час промедления отдаляет их от дома. Он опять промолчал.
Вдруг все резко остановились. И как подкошенные рухнули на землю. Долгожданная передышка.
- F;nfzehn Minuten! - скомандовал голос.
Герман и Людвиг сели. Сняли сапоги, вылили воду. Ноги сразу онемели. Герман прислонился к дереву и закрыл глаза.
- Was soll jetzt zu Hause sein?
Людвигу не хотелось говорить. И он сказал отрывисто.
- Es muss ja nur Herrgott wissen.
До них доходили сводки – но верить ли им, никто не знал. Говорили, что дома всё хорошо, что не бомбят, что все могут вернуться. Что скоро опять начнётся наступление – и после отпуска они снова поедут на фронт.
Герман повернулся к Людвигу. Еле открыл глаза. Мутные. Страшные.
- Glaubst du, dass der Gott noch auf unsere Seite ist? - Он словно усмехнулся.
- Bl;dsinn! – разозлился Людвиг, - Es ist mir ekelhaft!
Герман оглянулся.
Кто-то пытался перевязать раненую ногу, начинавшую уже гнить. Кто-то лежал навзничь, как мёртвый. Кто-то тихо стонал, и на него не обращали внимания.
- Zu wem geh;rt der Gott? Zuhause existieren andere G;tter. Hiesige G;tter… Hiesige G;tter benehmen sich anders. Blo; Sumpf ;berall. Wozu sind wir hierhergekommen? Wann werden wir essen?
Он замолчал, тяжело дыша.
- Ich will schlafen. Ich w;rde gerne alles abgeben um schlafen zu k;nnen…
Скомандовали подъём.
- Stehe auf! Die Zeit ist weg! – сказал Людвиг и попытался поднять Германа.
Он не вставал.
- Stehe auf! – опять скомандовал Людвиг.
Он не двигался.
Все уже встали и начали потихоньку идти.
Людвиг беспомощно смотрел вокруг. Что ему делать, если Герман не встанет? Он не сможет остаться с ним. И уйти без него тоже не сможет.
- Stehe auf! – крикнул он отчаянно ещё раз.
Громко – как только мог.
Эхо прокатилось по лесу.
Но никто не обернулся на этот крик.
Все были теперь только за себя.
Наконец Герман открыл глаза и тяжело поднялся.
И вместе они догнали своих.
А за ними уже начинало разгораться лето. И уже наступала другая армия – подталкивая их вперёд, возвращая их туда, откуда они пришли четыре года назад.