Тяжела и неказиста...

Юрий Отряскин
Ох, тяжела писательская доля. А ещё больше - графоманская.

Сам не отношусь ни к тем и не к другим: я - самописец. Сам написал, сам прочитал, сам посмеялся.

Но кто бы ты ни был, иногда хочется - ох, как хочется! - приобщить остатний мир к тому, что вылилось на белую бумагу разными чернилами родными буковками. Что вылилось - не суть важно! Важно, что оно тебе шибко "ндравится". А чего б других не одарить этим "щастием/-иём/-иями"?

Это сейчас просто навязать другим свой "гений": вышел в интернет, залогинился в соцсетях и одаривай им всех, кому ни попадя и с кем попадя. Это сейчас сидят у мониторов специально обученные люди и шарят в просторах Инета потенциальных талантищей.

А вот давеча, в смысле "при жизни без интернета", всё было намного сложнее и труднее. Раньше самому приходилось выходить на редакцию и вступать с ней "на тропу войны", ведя беспощадные диалоги в своей голове, где ты всегда выходишь победителем в той словесной баталии. А твой незабвенный опус - как бы в свет.

Но сил хватало только на то, чтобы своими дрожащими руками - то ли от волнения, то ли от лишней выпитой вчера чарки вина - запихать сложенные листки бумаги в стандартный конверт, обслюнявить языком его уголок и марку (это если первый случай дрожания; во втором - тёплая вода и палец), запечатать его и запихнуть в почтовый ящик. В любом случае, с первого раза в щель ящика не попадаешь... Всё, остаётся только ждать ответа!

Иногда они приходили. Вместе с почтальоном. Когда в конверте, а когда и в сложенном пополам листке.

...Почтальон был из тех друзей, с которыми не хочется портить отношения. Поэтому, при встрече с ним, мы обменивались только кивками головы, он передавал из рук в руки то, что мне предназначалось, и, вскочив на свой велодрын, следовал дальше по своему маршруту. Других почтальонов у нас, к сожалению, не было и нет.

  Разные были отзывы... Были в одобряющем и в предостерегающем духе. Вроде вот такого, написанного от руки и корявым почерком:

"Заешибись, шли ийсчо, но бумагу не порть, на вобля остаюца буковы."

А в конце, адрес издательства и подпись главреда: "пивняк Мутный Глаз". Явно чувствовалось, что почтарь в тот раз не туда заглянул. Запах от письма выдавал.

Бывали такие, где содержались слова надежды и поддержки:

"Уважаемый имярек! Мы ознакомились с содержанием карманов Вашего костюма и пришли к выводу, что те предметы, которые мы в них нашли, и которых бы там не было, сильно облегчили бы сам процесс загрузки костюма в стиральную машину. Надеемся, что в следующий раз Вы будете более внимательны и не дадите ещё один шанс подхватить пупковую грыжу одному из наших сотрудников.
С уважением, директор комбината Службы Быта."

К ответу был прикреплён чек с суммой, которая поддерживала на плаву и это заведение, и семейный бюджет нашего почтальона.

Были и слова с резкой критикой того, что так трепетно упаковывалось и отправлялось в сторону издательства (пунктуация и орфография сохранена):

"Здравъствуйте! Мы в моём лице как Главреда внимательно ознакомились с вашим так сказать романом состоящим из трёх листов писчей бумаги и решили высказать своё к нему отношение. Вопервых, нам совершенно неинтересно какие там у вас расветы-закаты, мы живём в другом месте и видим тоже самое. А чтобы узнать какая у вас там погода достаточно включить тилевизор с любым прогнозом на завтра. Что сеят на полях и что нам от них ждать, также неинтересно - в любом сельмаге можно купить всё, от как говорится, патрона до га... вы сами знаете чего. Такчто, не надо позорить наше передовое сельское хозяйство. Это что, касается вопервого листа. Вовторых.
Вовторых нам непонятны взаимотношения передового комбайнёра и председательши. А может у них там ничёго не было? И всё это бабкины наветы. Никто, заметте никто рядом не стоял когда они выясняли сколько он намолотил тонн зерна в стогу сена. Это их, и только их разговор! А то что она потом через положенный срок, двоих принесла, тоже, знаете ли не показатель. Может она их там нашла! В стогу-то, подкидышей. Так знаете ли не пойдёт, осквернять с вашей стороны распущенный облик передового советского комбанера и всего Мтс, воглаве председательши совхоза.
Втретих. Втретьих листах вашей писчей бумаги много пролито слёз и слов по поводу неурожая в кормовых запасах для нашего крупно-мелко рогатого скота и другой несущейся живности. Нет конструктивного взгляда на создавшуюся позицию и критических критик, как из этого выйти? Да! Выйти из силосной ямы. Нам не интересно почему пастух Митрич не вышел на работу, а значит это не интересно и читателю. Он и так знает что Митрич, был при исполнении и они вместе с участковым водили быка Борьку на случку. После чего, удачного случения, все вместе это отметили. Поэтому и подшефные работники присланные из города для заполнения силосной ямы этим воспользовались, напились, подрались меж собой и деревенскими и уехали к себе, под душевный стон опусташённых духовно, но обрюхателых телесно наших баб.
Такчто, дорогой писатель, мы в моём лице не можем издать ваши вирши о нелёгкой и не простой жизни нашего и вашего села. Работайте над собой и над будущим читателем, чтоб ему было интересно.
С уважением. Главред Перепечкин."

...Много, много было разных отзывов. Но терять друга и единственного почтальона как-то не с руки.

Да и сами отзывы теперь, в нынешнее время, приходят весьма быстро. Но содержания в них мало чем отличается от тех, что были когда-то.