Я-дочь офицера16. Сов. школа 17 в Германии

Светлана Саванкова
 - Поднимайтесь, дети, побыстрее, -- торопит капитан, сопровождавший нас, около двадцати советских школьников в школу,  находившуюся в  другом городе - Ютербоге, в тридцати километрах от нашего города.
   Выезжали мы загодя, на целый час раньше. И вставать приходилось
раньше, а ведь так хотелось спать.  Ну, вот не было просто никакого желания выбираться из под тёплого, недавно купленного шёлкового одеяла.
   Нет конечно же, не роскошного пухового,   так поразившего моё воображение  при первом  нашем посещении немецких магазинов, а  значительно более дешёвого, но по красоте ничуть не уступавшему  дорогому.

   Мы поднимались по сварной металлической лесенке в наш транспорт – крытую грузовую машину с жесткими деревянными скамейками, накрепко прикрученными к полу.
Окошек в машине не было, и только слова капитана: «Дети! Школа! Выходим» обозначали  наше прибытие в школу.
- Выходим…,  потихонечку спускаемся…., – говорил он, улыбаясь доброй, подбадривающей нас улыбкой.
А меня подбадривать  и вовсе не нужно было, я любила эту школу.
    Как же, ведь она была особенной, особенной по своей красоте, а для меня это всегда много значило.
Вхожу в своеобразное по своей архитектуре здание ещё  19-го века, в целом выдержанное в стиле позднего классицизма, но явно сохранившее некоторые элементы барокко.
Вестибюль с ковровой дорожкой и гипсовым бюстом В.И.Ленина справа, слева у огромного, красивой формы окна цветы…, невиданные для меня дотоле экзотические цветы.  Они везде: на подоконниках, специальных подставках, у бюста В, И, Ленина.
От пышно цветущих азалий  от белого до  ярко-розового, многоцветных цикламен не могу отвести взгляд.
    Необыкновенны, благородно красивы орхидеи всех-всех возможных в мире расцветок.  Но особо поражена я была гарденией, её кожистыми блестящими, как прозрачным лаком покрытыми  листьями, хрупкой нежности удивительными белыми цветами, источающими нежнейший аромат жасмина.
Большой аквариум с красивыми настоящими рыбками находился рядом с этой "цветочной оранжереей, у светлого окна.
 
    За порядком следили тогда технички-немки. Интересно, что их почти и не видно было в школе. Если кто-то из них и встречался  нам невзначай, мы  всегда видели на лицах их приветливую , доброжелательную улыбку.
Чтобы бухтеть ….,  неет,  этого себе из них никто не позволял.

  Но всё  же это была советская школа!
С традиционной академической системой преподавания, пионерскими сборами, политинформациями и классными часами,  конечно же, кружками по интересам и спортивными секциями, классическими предметами: математикой, русским языком и литературой да  историей с географией.

    География…,  идёт урок, традиционный  опрос учащихся.
-Чёлышева, к доске! – глядя в классный журнал и, видимо выявив, что у девочки оценок маловато, обведя  из под очков пронзительным взглядом остальных учеников, одномоментно понуривших   свои головы, - провозглашает строгая учительница.
Невысокая, полненькая Клава,  нехотя и  вовсе не  торопясь, (и действительно, зачем торопиться), поднимается и в том же  замедленном темпе движется к доске.
Мгновенно в голове моей появляются слова:
«Наша Чёлышева Клава плывёт по классу словно пава, а сейчас заговорит, словно речка зажурчит».
Всё. На этом моё вдохновение иссякло и я, забыв напрочь об уроке и Клаве,   даже строгой учительнице, смотрю в окно, выходящее на красивую, просторную  полукруглую открытую веранду с колоннами,   подняться на которую можно с двух сторон по  широким  дугообразным лестницам с перилами, завершающими  изящную чугунного литья  резную решётку.
Как похоже на подъезд к царскому сказочному дворцу..!
Вот, - думаю я,  - подъезжает богатая карета, выходит из неё…,  выходит из неё… какая-то, какая-то… шикарно разодетая дама...в лиловом платье, Почему в лиловом?—рассуждаю я, — Отчего не  в розовом из нежного тюля или..?  Вот ещё карета.., потом ещё и ещё... Много разных карет и встречают их ….   Кто их встречает?», - не могу придумать, напрягаюсь…
- Ну, и о чём же мы думаем, о чём мечтаем?! – резкий голос учительницы возвращает меня к действительности.
Я поднимаюсь.
- Нууууу, и,  что же мы можем дополнить к  ответу одноклассницы? – задаёт мне провокационный вопрос  учительница.
    — Что же, что же мне рассказать? - Растерявшись от явно заставшего меня  врасплох вопроса и невозможности моего мышления мгновенно вернуться из того волшебного мира, где я только что находилась, напряжённо искала я в мыслях своих основную нить ответа  одноклассницы.
Но…, ура, трижды ура! Звонок, негромкий такой, мелодичный, который может издавать не электрический звонок, а звонок-колокольчик,  раздаётся за дверью.  Я,  кажется, спасена...! Спасибо Клаве за её медлительность.
  Как хорошо,  что география была последним уроком.

   Домой! Очень хотелось домой,  первое время я очень скучала по  маме, сестре и новыми своими друзьями из нашего двора: Марте,  дочери  местного мастера по пошиву тапочек и пятилетнему Николаю.
    С удивлением думаю сейчас, как же мы общались, не зная языка друг друга.
Но общались же, часто играли во дворе, выносили игрушки, а Марта приносила время от времени лоскутки восхитительной  атласной или парчовой ткани, остававшиеся после раскроя её отцом новых тапочек.  Из   лоскутков этих, что мы только не мастерили для наших кукол!
Юдашкин бы позавидовал нашей фантазии и мастерству.
   Николай же, этот маленький немец - сын русского офицера, так к нам привязался, что не отставал ни на минуту, зачастую он просто сидел на скамеечке, молча, смотрел на наши с Мартой затеи и улыбался нам своей доброй, совсем ещё детской улыбкой.
Очень быстро, спустя месяца два мы самостоятельно освоили немало нужных для общения фраз  и даже пятилетний Николай  спрашивал меня: « Иду дамо?», «Давайтчи  играть мьятч», « и мне», «я тожи»  и много других разных простейших обиходных фраз и фразочек.
Мы с подружкой никогда-никогда не спрашивали его об отце, хоть и сами были ещё детьми, жалели его, болели за него душой.
   Я уже тогда, в свои одиннадцать лет чётко  и навсегда осознала, что  ни национальность, ни язык  не могут быть препятствием для взаимопонимания и дружбы.

   Мой же папочка возвращался со службы вечером.
Очень часто озабоченным, я догадывалась из их с мамой бесед, что возможно нам вновь предстоит  скорый переезд, и это будет возвращение в Союз.
- Расформирование полка уже началось, - сообщал за ужином последние новости отец,- Люди расстроены, ведь кадровые офицеры, есть и  фронтовики, опытные и толковые, и  до выслуги на офицерскую пенсию остаётся всего ничего: у кого год-два, а у кого и месяцы, но сокращают… Значит  они остаются без пенсии и льгот на получение жилья. А за душой – ничего, всё надо с нуля
начинать.               
 – Должны же для них что-нибудь построить?   Что в голую степь? - Пытается что-то прояснить мама.
- Получается, что так…, в голую степь. В голую степь! Не думают о людях, о семьях, о детях.
- А что с тобой, с нами будет?  - тревожно глядя в глаза отцу, спрашивает мама.

 

                (продолжение следует)