День у Сима не задался примерно с прошлой недели, с тех пор (ужасных, кошмарных, попросту отвратительных), как вернулись эти (мерзкие, поганые, ненужные) приступы. Стоило еще вчера сходить к знакомому Химику, который банчил куда более сильным стаффом, чем привычный, да еще и вдобавок прописанный в качестве лекарства врачом-терапевтом для парня баклофен; но ведь Сим помнил, какие не то чтобы приятные последствия были, когда она закинулся китайским ширпотребом до отходняка. Симу как-то не сильно хотелось откинуть копыта, не дотянув до собственной тридцатки. Конечно, он не делал ничего, чтобы поправить эту ситуацию — но, стоит отметить, и в сторону ухудшения не работал.
А еще у него чесались зубы. Остро, невыносимо, мучительно. И это было самым страшным кошмаром.
Сим точно помнил, что хотел продрыхнуть целый день. Ему даже это удалось в какой-то мере. Он лежал где-то в плывущей наркотической галлюцинации, подобрав под себя ноги, и дрожал от ледяного ветра, хотя в реальности было какое-то теплое время между апрелем и июлем (точное число в последнее время Сим припоминал смутно). И тут произошла какая-то чертовщина.
Пока ему снилось, как он, маленький зубастый зверек, разговаривает с движущимися плитками на полу и одновременно с этим наблюдает красочное небо в алмазах, откуда-то снаружи раздался строгий мужской голос:
— Проснись.
Его как будто со всего маху ударили кулаком в нос. Следуя повелению неведомого голоса, Сим был вынужден моментально прогнать все свои видения от прихода и весь сосредоточиться на том, что будет дальше. Продрав глаза (опять же не по своей воле), парень всем своим существом прочувствовал, что спать ему точно нельзя, держать голову надо прямо, а слушать приказы — внимательно. То, что это именно приказы, он не сомневался ни секунды.
— Сядь.
Сима тряхнуло так, как его не штормило с тех пор, как он первый раз отходил от гашика, и неведомой силой посадило на скамейку на автобусной обстановке. Парень прочувствовал каждый волосок в давно не бритой щетине, высохшие слюни на подбородке, слипшиеся сухие ресницы, боль в мышцах ног. Он не мог исполнить приказ мгновенно — затекшие конечности отказывались слушаться своего хозяина, но в голове Сима зародился непонятный страх этого голоса. Казалось, что, посмей он ослушаться, ему не просто сорвет башню — мозги сами вытекут через нос и уши.
— Сейчас встанешь, приведешь себя в порядок и пойдешь в соцзащиту искать себе работу. И чтобы ширяться не смел, пока ее не получишь. Ослушаешься — будешь о голову кирпичи ломать. Повтори.
И он сам, сам, своим голосом повторил всю эту невероятно логичную несусветную чушь. Ноги подняли его с вынужденной лежанки и повели куда-то во дворы — может, домой, а, может, просто по наитию. Мозг говорил, что надо идти. Его не заботило, где в конечном итоге рухнет Сим, когда парня затошнит; у него был четкий приказ и он был готов костьми лечь, но заставить своего все еще отходящего носителя последовать ему. Не жрал ничего с прошлого утра — вытерпит. За комнату платить надо — плевать. Виталию задолжал — тоже плевать. Перебьется.
Со страшно чешущимися коренными зубами Сим заставил себя остановиться на последней мысли. Нет, так дело не пойдет. Виталий, местный барыга, крышующий Химика, мигом переставал быть веселым и доброжелательным, если кто-то не хотел отдавать ему кровно заработанные. А еще у Виталия были кулаки, как две пивные кружки. Да уж, выводить из себя такого экземпляра парню не очень-то хотелось.
Роясь в карманах купленной когда-то на рынке куртки, Сим пытался найти ключи, но в итоге вытащил какую-то мелочь, лузги от семечек, использованные упаковки от баклофена и давно уже не помогающий ему визин. Глядя на этот хабар, парень сплюнул; стало быть, способ попасть в подъезд, а из него в квартиру, он промухордил. Совсем труба.
Было ему паршиво. А еще хуже было от внутреннего ступора, запрещавшего теперь что-либо потреблять для успокоения. Хоть плачь, хоть дохни. Не придумав ничего лучше, Сим достал визин и закапал им в раздраженные глаза. Он знал, что красными они от этого быть не перестанут, но так не придется еще и их чесать. Парень глянул на свои отросшие желтые ногти и криво усмехнулся. Чисто когти. Ими и до крови порезаться можно. Он бы пошутил на эту тему, да позабыл, как это делается.
Парень было собирался позвонить по домофону кому-нибудь из соседей, ну например, как ее, а, забыл. Той, что этажом выше. Она всегда пускала. Но что-то сейчас его беспокоило. Сим зажмурился от яркого солнца, прикрыл глаза ладонью. После отходняка его всегда жутко штырило: парень начинал шугаться каждого шороха, каждой тени — даже своей собственной. Не осознавая, что творит, он помотал головой по сторонам. Надо было точно понять, с какой стороны надвигается опасность, чтобы можно было драпать.
Две черные машины.
Две крупные и дорогие черные машины.
Две крупные и дорогие черные машины, в которых сидят люди явно не с этого двора и не к кому-то в гости с оружием наготове приехавшие. Он видел бритые головы, он видел толстые золотые цепи на шеях. Он видел нехорошие улыбки на их лицах.
О, он слишком хорошо знал, что за вежливые дяди смотрят прямо на него.
Надо было драпать. Надо было драпать как можно скорее. Но ноги подкашивались, а дрожь и зуд в зубах, раньше только напоминавшие о себе, теперь свели судорогой все тело. Врач когда-то (когда вообще это было?) говорил ему умную фразу: «У вас мышечные спазмы, вам нужно следить за своим здоровьем» — но кому какая разница, главное, что с выписанного баклофена все беспокойство уходило и можно было расслабиться.
Один из дядь — Сим предпочитал называть его «Малой» — вылез из машины и пошел в его сторону. Ну, все. Приперло.
— Максим, — нараспев нарочито приветливо протянул мужчина. — Наслышаны о тебе от Виталия. Плохо деньги зажимать, очень, очень плохо.
— Не видишь, что ли, он клея нанюхался, — подал голос из машины второй, Большой; его стоило опасаться сильнее остальных. — Ведь нос черный у этого нарика.
Сим знал, что дело тут вовсе не в клее, но, впервые за день приняв верное решение, ничего не сказал.
Малой подошел совсем близко и с размаху положил свою тяжелую ладонь парню на плечо; тот, понимая, что рыпаться ему, собственно, уже бесполезно, все равно предпринял отчаянную попытку избежать жестокой расправы. Прикрыв лицо и голову руками, Сим резко отдернулся и рискнул рвануть к подъезду; мужчина, не растерявшись, схватил его за ворот куртки, притянул к себе и шибанул лбом промеж глаз — не сильно, больше чтобы запугать и так шуганного наркомана, чем навредить ему.
Чувствуя, что его не просто тащат к одной из машин, а практически заталкивают в салон, к подозрительно любезно улыбающемуся Большому, Сим снова попытался вывернуться, и ему это почти что удалось — больше по причине презрения к такому дну человечества, которое даже держать противно. Не оценив по достоинству чудеса ловкости парня, Малой схватил его за запястье и, навалившись всем телом, прижал к запертой боковой двери, заломав при этом руку. Сим заорал от боли и едва сдерживал слезы, пока мужчина в машине не дал знак прекратить.
— Тебе нужны деньги, Максим, — сказал Большой, похрустывая костяшками пальцев. — Мы дадим тебе их заработать.
Такая постановка вопроса Сима совсем не устраивала, но он не смел рыпаться — сопротивление дядям могло лишить его одной из лап; не слишком радостная перспектива.
— Стащи алмаз Хоупа с выставки, Максим, — тем же тоном продолжил мужчина. — И, даю слово, ты до конца жизни будешь ходить, как у Боженьки за пазухой.
Сим понял, что это было начало конца.