Я шел по улице. Вдруг кто-то окликает меня: «Дядя Коля!»
Вижу сына моего близкого приятеля. Молодой человек растерян, заплакан. Говорит: «Дядя Коля, отец мой совсем плох – умирает. Он очень просит Вас прийти к нему».
Я пытаюсь успокоить молодого человека, говорю: «Если положение твоего отца действительно таково, то нам надо спешить».
Три дня назад я видел приятеля и мы много говорили. Я знал о его неизлечимой, смертельной болезни и, как мог, утешал его. Он во всем со мной соглашался. Был спокойным и даже бодрым.
Когда я вошел в спальню, где в кровати лежал больной, то был поражен, тем, как приятель изменился. Он испускал стоны, всплескивал руками, лицо было искажено страдальческой гримасой. Увидев меня, приятель чуть слышно прошептал: «Помоги мне, Николай, умираю я», - и смотрел на меня с испугом и надеждой.
Я был взволнован, но сумел успокоиться, сел на кровать, около приятеля, взял его руку в свою и не выпускал за все время моего разговора с ним.
- Что с тобой, Сергей? Еще три дня назад ты не боялся смерти и я даже восхищался твоим мужеством – готовностью спокойно, без причитаний и слез принять смерть. Откуда же эта трусость?
- Ты, Николай, как всегда, говоришь правильные слова. Но, ведь, это всего лишь красивые слова, но когда я чувствую приближение смерти, то все разумные доводы твои меня уже не успокаивают, и смелость моя улетучивается. А когда я представляю себя погребенным в земле, гниющим, превращающимся в червей, то мне становится страшно.
- Сергей, мы с тобой в преклонных летах и не пристало нам уподобляться молодым, впадающим в панику при одном только упоминании о смерти. Отбрось глупые мысли, пойми, когда душа твоя покинет твое тело, то ты уже не будешь человеком и уже не сможешь ни думать, ни переживать о своем бренном теле. А душа твоя, освободившись из плена, устремиться в небесное, бессмертное. Душа твоя тоскует по смерти.
- Да, Николай, умом понимаю, что я у порога бессмертия и со смертью своей освобожусь от всего, что связывает меня с земной жизнью и войду в новую для меня жизнь, свободную от бед, слез, полную подлинного наслаждения. Я верю в это, но не могу реально представить себя в этой новой жизни. Не могу я спокойно, без печали, оставить все, что есть у меня. И ум мой не принимает твои мудрые слова, они не проникают в меня и иногда мне кажется, что в них нет истины.
- Сергей, утрата земных благ, о которых ты так печалишься, это не смерть, а переход в бессмертие. Освободившись от земного ты обретешь жизнь безболезненную, спокойную, чистую. Ты получишь возможность философски созерцать природу и познавать истину.
- Так-то оно так, Николай, но, вот пришло время умирать, и я растерялся. И стыдно мне – ведь так много мы с тобой говорили и соглашался с твоими доводами, да и сейчас считаю их правильными и мудрыми. Ты, возможно, презираешь меня за мою слабость, но пойми, ведь так жаль оставлять все то, к чему привык здесь. И иногда я мучаюсь и сомневаюсь – так ли все будет, как ты говоришь.
- Сергей, ты ставишь меня в трудное положение, даже и не знаю, что тебе сказать. Я ведь, не Бог и гарантий тебе дать не могу. Успокойся, будь мужественным, каким ты был всегда. Отрешись от всего: от всего, что было и что есть плохого и хорошего, от детей и близких, и чистым, и свободным войди в новую жизнь.
- Николай, я очень благодарен тебе и уже чувствую, как панические мои мысли улетучиваются, и страх смерти исчезает, и освобождаюсь я от слабости и становлюсь спокойным. Все, что ты говоришь мне и мудро и правильно. И я готов оставить все земное, без слез, страха и сожаления.
- Я рад за тебя, Сергей.
- Но прошу тебя, Николай, приходи ко мне. Вдруг опять меня посетит слабость.
Привык я последнее время, все, что говорю другим (совет какой-то даю, упрекаю в чем-то), обращать к себе. Вот и сейчас спросил себя: «А сам-то веришь тому, что говорил приятелю?» Ведь и мне скоро придется глядеть смерти в глаза. И не растеряюсь ли я, не впаду ли в отчаяние, как мой приятель? Задумался я и не знал, как ответить на этот вопрос.
И стало мне, вдруг, грустно и печально. И не был я уже таким спокойным и уверенным, каким был, говоря с умирающим. И так стало мне жаль себя и жизнь свою, и какая-то тоска стала овладевать мною. И подумал я: «Как крепко человек привязан к земному и как слаб он, и как не тверда его вера».