Это история о людских судьбах, о перекрестках истории, о любви, и наконец, о том, как важно остаться человеку Человеком. И даже тогда, когда всё человеческое в нём умирает…
Глава 1. Весна
Весной 1938 года в Лейпциге, Ейске и Москве пышно расцветали сады и журчащие ручьи несли свои воды к ближайшим рекам. Люди, проснувшиеся от зимы, куда-то спешили, не обращая внимания на пробуждение природы… Спешили одинаково во всех трёх городах. Увы, мы не замечаем того, что имеем, не ценим незаметное и обыденное, осознавая всю ценность лишь потеряв. И не важно, это в Саксонии, в Причерноморье или на набережной Москвы-реки, всем людям нет дела до момента, в котором они живут. Они мыслят только лишь прошлым или будущим, не желая замечать настоящие. Жаль, что мы не можем заглянуть в завтрашний день, хотя бы одним глазком, быть может тогда люди перестали бы самонадеянно строить замки из песка в своих головах… Время не любит, когда его не замечают.
Гвардейский полковник Иван Лисов никогда не жил настоящим, да и своё прошлое вспоминать не любил. Он жил будущим, будущим Великой страны рабочих и крестьян, страны, где все будут равны и счастливы. Но сам счастливым Лисов так и не стал. Простой паренек из деревни белорусского Заречья вырос без отца. Сам поступил в училище, сам пятнадцатилетним убежал на фронт в 1916 году. Поговаривают, что за отвагу ему даже хотели дать Георгия, да не успели. Сейчас Иван Михайлович понимал, что «хорошо, что не успели», иначе бы «пришили бы и это». Восемь месяцев Лисов находится в тюрьме по обвинению в «заговоре против Советской власти, шпионаже и вредительстве». Он не видел ни весны 1938-го, ни лета 1937-го… Только теперь он начал понимать ценность настоящего момента.
Лисов не помнил: сколько времени изо дня в день перемерял шагами камеру. Допросов не было почти неделю. Это радовало и тревожило. Подсохли раны на теле, мучила только перебитая нога, но хуже была душевная боль. «Маша у них…Любимая Машенька… - думал он,- что же они с тобой сделали? Когда ты успела поседеть? Прости, только прости! Они разберутся, ОН лично разберется! Я не враг! Я служу своей СТРАНЕ и своей ПАРТИИ… Я не враг!». Одно радовало, что Алеси у них нет. Свою дочку Алесю Лисов отправил в Заречье к старой бабке, своей матери. Посадив на поезд до Минска девчонку, он как сейчас помнил, что вел её на вокзал за руку, как маленькую, а когда поезд отправлялся, то вырвал руку из ладошки дочки и услышал последний крик «Папа, дай мне руку! Папа, дай руку!.». Как же она без его рук? Единственная дочь, родившаяся под занавес Гражданской… Любимая дочь… Нет крепче отцовской любви к дочери. Даже материнская любовь другая, отцовская нежность обжигает, даёт силу, волю и бережёт до конца дней. Сыновей отцы любят меньше.
Вот оно настоящее: жив, дочь не арестовали, раз он жив, то и жена Мария жива, все живы. Как сберечь это настоящее? Лисов слова не сказал на допросах, ничего не подписывал, кровью доказывая свою правоту. «Нет, не подкопаются! Маша тоже будет держаться. Маша – железо! » - вдруг обрадовался он. Вспомнилось, как Маша рожала Алесю без единого крика… Деревня, где она пряталась оказалась у белых, они знали, что там жена лихого кавалериста Лиса, искали. В подвале, где Марию спрятали, не было ни света, ни воды, ни людей. Она родила Алесю сама, слыша голоса тех, кто её искал, рядом. Она всё выдержит. Лисов не сомневался.
А Москва жила обычной жизнью. Новый номер «Правды» гласил: «Вчера на заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР по делу антисоветского "право-троцкистского блока" продолжался допрос обвиняемых …. (154 фамилии) Лисова И.М. Суд шаг за шагом разматывает клубок чудовищных преступлений против советского народа, совершенных оголтелой бандой право-троцкистских заговорщиков, презренных изменников родины. Великий советский народ единодушно требует беспощадного уничтожения гнусных предателей, убийц, провокаторов и шпионов. Ставка на расчленение советской страны неизбежно обречена на позорный провал. Трудящиеся беспощадно сметут с лица советской земли право-троцкистскую и национал-фашистскую мразь. Презренные торговцы родиной найдут заслуженную кару и будут раздавлены советским правосудием…».
Маша выдержала пытки. А потом её расстреляли.
… Ейская весна 1938 года встречала молодого курсанта высшего летного училища Дмитрий Сокола необыкновенной приморской красотой. Он любил приходить к морю в это время. Сезон для отдыха ещё не начался, вода была холодной и шумно билась о прибрежные камни. Море отрезвляло его мысли. Оно было его единственным настоящим другом, выслушивало печали и развевало грусть. Хотя чего грустить? Советская власть открывала все двери для таких «сталинских соколов» как курсант Сокол. «Да, с фамилией тебе повезло!»- говорили товарищи и начальство. Впрочем, ему во всем везло. Рослый чернявый красавец Сокол по праву считался лучшим на курсе: первый по строевой, первый в лётном деле, первый на политзанятиях. И, главное, Сокол обладал неоценимыми человеческими качествами. Какая-то внутренняя красота была для него даже большим достоинством, чем внешняя. Гордость училища Сокол был гордостью и для себя самого, и для близких. За внешним везением скрывалось крестьянское трудолюбие и славянская скромность.
В это увольнительное Сокол пришёл к морю неслучайно. Судьба уготовила ему новые подарки: с одной стороны женитьба на дочке начальника лётного училища, с другой – учёба на высших командных курсах в Москве. И радостно, и тревожно. Советская Родина в кольце врагов - нужны грамотные командиры. Сокол подумал: « В Москву поеду и красным командиром буду! Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом! А жениться… И нужно, и Кира – девушка неплохая…Только совсем непохожая на мать…» - думал он. Мать осталась в памяти какой-то изученной, в платке на голове, вся в заботах. Мозолистые руки не знают отдыха – шьют, моют, чистят… А её карие, почти чёрные глаза, такие же как и у первенца Митьки, всегда улыбались, искрились огоньками. Как она, мама, отнесётся к женитьбе? Как привести Киру в родную деревню, простую избу, где родился и вырос? И не то, чтобы было стыдно, просто неудобно. А особенно неудобно, что за ней, завидной невестой, ухаживал и товарищ Сокола Алексей Рябинин. И любил, и подходил ей гораздо больше: сын академика, москвич. В невеселых мыслях Сокол возвращался в казармы.
- Сокол, чего крылья повесил – быстрыми шагами догнал его Рябинин.
- Да брось! Красная Армия всегда в боевом настроении,- попробовал отшутиться друг.
- Слышал новость? Кира твоя за нашего нового чекиста замуж выходит, - грустно сказал Рябинин.
- А отец что?
- А что? Кто против ЧК пойдёт? – укорил Алексей, - знаешь, что радует? Что больше она между нами не стоит! Ты мне как брат, понимаешь?
- Понимаю… - ответил Сокол.
Новость о замужестве невесты была досадной, но решила все его сомнения. Можно ехать. На век летчика невест хватит, в конце концов… Кстати, сказать Кира той весной прогадала. Она по очереди провожала под расстрельную статью и отца, и мужа, а саму её сослали на поселение в Воркуту. За что? Никто не знал, время было такое…
… В Лейпциге весной 1938 года шёл по лужам студент высшей экономической школы двадцатилетний Иоганн Бауэр. Сын крупного немецкого промышленника Иоганн отличался от «истинных арийцев»: волосы были темными, а глаза карими. Вмешалась «славянская кровь». Мать Иоганна отец, а тогда солдат кайзеровской Германии, нашёл в России во время Первой мировой. Мама не была «недочеловеком, хотя её отец вроде как был евреем». Иоганн понимал, что сейчас об этом лучше молчать, да и мамы уже нет в живых… Фашисты, так сплотившие его народ, делили мир на части, делили людей по сортам: высший или низший. Гитлер вел Германию к войне. «Мощь моей страны неоспорима, - думал Иоганн, - я горжусь Рейхом, это моя Родина! Если нужно я умру за неё!». Но эти мысли всегда приглушало воспоминание о матери. Мать до конца дней молилась Богу о мире, боялась войны, боялась фашистов. Её не стало в 1932-м, она не видела еврейских погромов. Она не видела, он видит каждый день.
Бауэр шагал вперед, как и Германия со своими экономическими успехами…Только идти вперед - не значит идти правильно. Холодные грязные лейпцигские лужи 1938 года запачкали новые ботинки студента…
…А Алеся Лисова училась в зареченской восьмилетке лучше всех. После специализированной школы с углубленным изучением немецкого языка она сама могла бы давать уроки своим сельским учителям. Только хороших оценок у неё не было, а в табеле красовались только «удовлетворительно». Алеся Ивановна Лисова была дочерью врага народа, а учиться хорошо таким детям не позволялось. Таких учеников в школе было двое: она и сын бывшего бухгалтера колхоза имени Сталина Лешка Солодов. Все учителя опускали глаза, видя этих учеников, но, сгорая от стыда, ставили «3-ки». Все, кроме старой немки Генриетты Клаусовны. Она выводила обоим гордое «отлично». Генриетту знали и боялись и в Заречье. Знали, что она из волжских немцев, знали, что её муж, большевик, погиб в Гражданскую. Боялись её за честность и горделивость, боялись, потому что была немкой, а немцев здесь помнили с Первой мировой… Помнили как забирали коней, как расстреливали мужчин, помнили разрушенный обстрелами костёл.
Костёл, кстати, так и не восстановили. Сначала ходили в соседние Вишни, а потом стали молиться в православной церкви, которая чудом уцелела в годы войны. Алеся, как и всё её поколение, не верила в Бога. Правда, появившись в Заречье, девушка всё же столкнулась с верой. Бабушка Наста была человеком глубоко верующим и набожным. Её дом украшали старинные иконы, утро и вечер в её жизни начинали молитвы. В её доме была одна книга - «Молитвослов», по которой когда-то и научился читать Алесин отец. Наста принимала все тяготы жизни со спокойным сердцем, повторяя «с Божьей помощью…», никто не помнил её слёз. Она по-своему приняла трагедию сына, как «кару Божью на безбожников», теперь переживала за внучку. Никто не помнил Насту молодой, но сама она с гордостью видела как в зеркале себя во внучке. Густые русые волосы и синие, как Нёман, глаза Алеси напоминали старой кабете её молодость. Стараясь привести Лесю к Богу, Наста просила почитать ей «Книгу», ссылаясь на безграмотность, и та неохотно исполняла волю бабки. А потом и сама потихоньку стала читать сама. Горести и испытания незнакомых ей людей делали её саму сильнее, учили не смирению, а стойкости.
Летом 194о-го комсомольская артель колхоза имени Сталина работала на жатве. Командир артели Сашка Потапчук, сын председателя колхоза, подгонял комсомольцев как мог. Алеся трудилась в артели со всеми, хотя и была исключена их рядов славных ленинцев.
Потапчук на жеребце верхом, без седла, гарцевал по полю, а внимание его всё же было приковано к Лисовой.
Непривычная к сельской работе, она отставала от других девушек, неумело размахивая серпом.
- Враги народа подрывают комсомольские успехи! – крикнул ей Сашка, поправив кудрявые волосы. – Я же тебе сказал не приходить сегодня, ты не в артели.
-Я работаю для Советской Родины, а не для тебя!
-Нет у вас таких Родины! – обозлено хлестнув коня, Потапчук ускакал. А Алеся продолжила жать. Он остановил коня возле леса. Присел и стал наблюдать с девушкой. Закончив работу, все колхозники направились к деревне. Алеся, собрав инвентарь в резвины, понесла его к хлеву, что стоял на отшибе возле леса. Не зная своей беды, уставшая, спешила она успеть к закату домой. Потапчук ждал её за хлевом. Его сердце бешено колотилось, глаза горели огнём, руки дрожали. Долгожданная добыча сама шла в руки…
- Пусти! Пусти, не тронь меня, не тронь! Пусти, тварь
- Лежать!..
Закат горел ярче пожара. Так горят только ягоды рябины осенью. Небо в красных полосах крови прятало солнце. Свет погас в глазах Алеси. Она перевернулась лицом к земле. Голодная роса упала на пылающие щёки.
Сашка вскочил на коня и поскакал к деревне. Небывалое счастье разрывало его душу: «Люблю я её! Люблю! Женюсь! Да какие враги! На мою фамилию перейдёт и всё… А какие глаза у неё!». Он, радостный своей победе, словно летел домой. Любовь окрыляла его.
Наста догадалась о беде Леси к ночи, когда та не пришла домой. Старушка бросилась к соседке Фросе, некогда любившей Ивана, а потому и помогавшей его семье. Вдвоем женщины побежали на поле. Наста, кинулась к реке, а Ефросинья к хлеву, где и нашла Лесю в разорванном платье.
-Деточка моя… - в ужасе прошептала женщина. Леся сжалась всем телом и подумала : «Что будет дальше…».
А дальше ничего. Оскорбленная Наста отказала сватам Потапчуков, но беды единственной родной души - внучки – не пережила. Осенью её схоронили. Александр Потапчук поступил в техникум, а Леся осталась в Заречье. Люди не трогали её, зная все несчастья, и она не трогала их. Одной было легче. Только Лешка Солодин всё чаще приходил к ней в дом.
Зима 1941-го года была морозной. Говорили, что лето будет жарким.
…Майор Сокол получил новое назначение в военный район под Белостоком весной 1941года. Новая граница поражала его свой неукрепленностью. Парадокс ситуации заключался и в том, что старые фортификации уже начали рушить, не построив новые. Сокол не был глуп, понимая, что западные ворота страны открыты настежь. Немцы стягивали войска, а их самолёты «невзначай» пересекали воздушные рубежи. Не один Сокол это видел. Командир части Виктор Ботвин прекрасно знал, как опасно такое положение. Знал, но молчал, потому что был восьмым по счёту командиром части за два года. Назначение замполитом двадцатишестилетнего майора Сокола никого не удивляло. Его предшественник, немногим старше, оказался в застенках НКВД за то, что в докладе к юбилею части упомянул в отношении Германии слово «противник», рассказывая о событиях Первой мировой войны. Командный состав снимался ежемесячно, лейтенанты становились майорами.
Сокол заканчивал готовить доклад. За окном стемнело. Устало вытерев глаза, он закрыл папку. Не давал покоя утренний допрос. Его друг Алексей Матвеевич Рябинин находился под следствием и обвинялся в измене Родине. Сокол не верил в это. Нет, не то, что не верил, он знал, что это не так. Но сделать ничего не мог. Пытаясь оправдать друга, Сокол мог и потопить себя. Следователь на допросе сегодня бросил ему фразу: «Не таким соколам перышки выщипывали…».
Дмитрий знал, что зря сказал, что потомственный военный. Пришлось рассказать, что отец служил в царской армии. «Могут приписать, - думал он,- А ведь он и погиб где-то здесь… под Белостоком… Местные рассказывали о том, что русских здесь травили газом, а они плюясь собственными легкими шли в атаку…». Он не хотел такой смерти для отца. Пусть бы его тогда застала минутная смерть, чтобы не мучился. Солдаты той войны не были героями, а кем будут они сегодняшние офицеры весны 1941-го? Где их застанет смерть… Два года воюет Европа. В 1939 году, когда Советы пришли сюда, в Западную Беларусь, война оказалась совсем рядом.
Раздался звонок:
- Ботвин на проводе! Дима, срочно бери людей и на границу! Попытка перехода! Только не стреляй там! Это немцы, ты знаешь, у нас договор! Сделай всё тихо. Бери взвод и смотри: докладывай по минутам.
-Есть выполнять! А если они стрелять начнут?
-Не знаю… Смотри сам, что мне тебе сказать. В случае чего посадят и тебя, и меня… - Ботвин положил трубку.
Сокол в течение получаса был на границе. Дежурный солдат рассказал, что следы на контрольной полосе уже никого не удивляют. Скорее неизвестные всего перешли утром, а были обнаружены по возвращению.
Сокол вошёл в комнату. Пять человек задержанных. Командира группы определил сразу, тот взглядом подавал сигнал остальным.
Сокол спросил его по-немецки:
- Ваше имя?
- Иоганн, солдат Великого Рейха. Господин советский офицер, предлагаю вам общаться на русском, я им владею, а то ваши комиссары не простят знание нашего языка ! – с ухмылкой ответил он.
Действительно, услышав вопрос по-немецки, стоявший рядом дежурный бросился из комнаты. Понятно, что к телефону.
- С какой целью перешли границу?- спросил и глубоко вздохнул Сокол.
- Мы заблудились…- улыбнулся Бауэр.
- Какое к чёрту «заблудились». Арестовать их! – крикнул Сокол и вышел из комнаты. Соловьи нараспев щебетали свои трели. Скоро рассвет. Сокол как никогда понимал серьёзность своего положения. При обнаруженных немцах были найдены фотоплёнка, восемь листков с шифровкой, а что они принесли нам и оставили? Вопрос. Выбежал дежурный:
-Товарищ майор! Не отпускайте их! Мы их видели и утром, но нам приказали не трогать их. Мы с ребятами договорились, что не сдадим вас. Скажем, что ложная тревога, а их подержим, может, расколем. Не докладывайте в штаб! Они их выпустят… А знают ведь война вот-вот!
-Не собираюсь. Твои люди надежные?
- За каждого ручаюсь…
-Допрашивайте!
Через час Сокола снова позвали в комнату.
- Слушай ты, русский, - начал говорить старший группы, сплевывая кровь, - слушай и запоминай! Через месяц мы сотрём тебя с лица земли! Мы закопали сегодня здесь четыре вещмешка с патронами и минами. А для тебя я принесу только веревку следующий раз! – по-русски сказал он.
- Слушай сюда, немец, - по-немецки ответил Сокол,- четверых мы сейчас закопаем, а ты пойдёшь к своим фашистам и скажешь им, что если сунуться к нам - свои же пули в лоб и получат! Это тебе говорю я, русский командир Сокол!
Немец испуганно взглянул на него… Ничего понять про русских птиц он так не смог. Майор плохо говорил на его языке. Понял, что они злы…
;
Глава 2 Отступая, верить в Победу
Наедине со своей бедой жить легче. Не выносить её из души, не делиться с другими, не ждать сочувствия или осуждения, а пережить всё в себе. Не пытаться забыть, а пережить, перетерпеть… Раны имеют привычку заживать.
Июльское утро манило прохладой. Свежая роса блестела под ногами. Стрекотали кузнечики. Приятно пахло чабрецом. Неман беззвучно шелестел водой. Жизнь человека – тоже река. Имеет начало и конец. У кого-то жизнь как шумные весенние ручьи, у кого-то длинные реки. Ручьи летят вперёд, разбиваются о камни на пути, высыхают, потому что не выбирают дороги. А реки огибают высокие места, делают излучины у деревьев. Хотя их вода как раз и точит камни. Реки спокойны в своих решениях.
Ягод этим летом было много. Они словно ковёр стелились под ногами. Девушка не спеша складывала в плетеное лукошко красную землянику. Лес шумел над головой, нагоняя тревожные мысли. Две недели идёт война. Люди со страхом ждут грядущей неизвестности. Сначала говорили, что врага остановят на границе за неделю, но потом угнали колхозный скот, потом сожгли мост через Неман. Заречье стояло на отшибе от дороги, а без моста новости из райцентра стали приходить ещё реже. В небе летали самолёты, никто не мог сказать наши или немецкие. Алеся думала про отца: «Если бы он был жив… Всё было бы по-другому: и мама, и бабушка были бы живы. И этой войны бы не было… А теперь…». Страх одиночества на этой войне душил её.
Леся поправила платок. Непослушная ткань сползала на глаза. Она сняла платок, переплела густую косу. Корзина была почти полной. Солнце поднялось высоко. Нужно было идти в деревню. Вдруг послушался гул моторов. Машины приближались. Добраться в Заречье после сожженного моста можно было только по лесной дороге. Алеся замерла. Гул стих у реки, послушалась чужая речь, мужской смех, крики брызги. «Немцы… - мелькнула мысль. Они говорили о варварской красоте природы, подмытых берегах Немана. Алеся отчётливо слышала приближающиеся шаги. Это офицер, собирая сладкие ягоды, углублялся в чащу и приближался к ней. Увидев солдата Алеся вскрикнула и выронила лукошко. Ягоды рассыпались её ног. Иоганн, опешив от крика этой русской красавицы с густой косой, растерянно улыбался. Алеся бросилась бежать. Она не решилась показаться на дорогу, поэтому бежала напрямик через лес. Ветки били по лицу, сердце бешено колотилось. Девушка не помнила того, как добежала до деревни. Бросилась в дом, упала на кровать и зарыдала от ужаса, переполнявшего её. Война…
Иоганн бережно сложил рассыпанные ягоды в корзинку и пошёл к машине. Сев ближе к переводчику из местных спросил:
-Алекс, а какие они эти местные славяне?
-Много работают, дружные, добрые…
-А почему же эти добрые уничтожили вашего отца бухгалтера-счетовода?
-Это не они, это система…Система комиссаров…
-Мы разрушим эту систему. Вы сможете жить на своей земле спокойно. Как вы думаете, кто ещё сможет помочь нам из местных в этом?
- Не знаю даже. Это должен быть, прежде всего, человек, знающий немецкий язык. В моей деревне, куда сейчас едем, живет дочь репрессированного военного Алеся Лисова, она хорошо знает язык, лучше меня. И наша учительница немецкого Генриетта Клаусовна… Я с ней с детства немецким занимался..
-Хорошо… - улыбнулся обер-лейтенант Бауэр.
Через полчаса он выступал перед согнанными зареченцами. Солодин переводил его слова. Иоганн не показывал, что знает русский. Местные испуганно жались друг к другу. Старостой назначили деда Гричёнка. Он должен был раздать всем оставшийся колхозный инвентарь, собирать продукты для немцев и докладывать обо всём, что случается в деревне.
Ещё через час за отказ от сотрудничества, симпатию к большевизму и оскорбление немецкому переводчику словами «я тебя не для этого языку Шиллера учила, предатель» была застрелена немка Генриетта. Это действовал оберштурмбанфюрер СС Генрих Лейке, приехавший в деревню вместе с Бауэром.
А Иоганн тем временем принес лукошко с ягодами, как оказалось, той самой Алесе Лисовой, о которой говорил Солодин. Бауэр восхищенно любовался её красотой и прямолинейностью.
- Господин офицер, - по-немецки ответила она на его предложение о сотрудничестве,- я дочь арестованного военного, который честно служил своей Родине. Я не верю, вам. Мы – враги, и так вам ответит каждый. Уходите!
- Я могу вас расстрелять… - улыбнулся Бауэр.
- А я не могу вас убить… Я боюсь убивать… Уходите…- ответила она.
Иоганн вышел из избы и направился к солдатам. Он плохо сдерживал себя. Встретившись с любовью это тяжело сделать…
…Две недели они отступали. Немцы точно били по складам с боеприпасами, аэродромам, линиям связи. В голове у Сокола мелькала одна мысль – «Катастрофа…». Это было начало конца. Одно только удивляло, как он ещё жив. По счастливой случайности ордер на его арест подписали 21 июня, а в ночь на 22 его везли в Минск. Утром 22 перед Минском машины обстреляли с воздуха, двоих сопровождающих убило, а третий снял с арестанта наручники и сжёг ордер. И в НКВД понимали, что воевать без грамотных офицеров нельзя.
Красная Армия отступала. Немцы шли парадным маршем. Сокол не понимал, где наша авиация, почему с Востока не идёт подкрепление. Почему?.. Он не знал, что его часть первой приняла удар, что за четыре часа части не стало, знал только, что Ботвина арестовали двумя днями раньше, чем его… «Красная Армия не отступает… Она ведёт бой на территории врага..» - мелькали мысли в его голове. Чему учили их, командиров? Почему тем, кто отвечал за жизни солдат, не дали необходимых навыков. Сокол с жалостью смотрел на отступавших. Грязные, окровавленные гимнастёрки, голодные глаза… Разве эти люди могут воевать? Говорили, что под Могилевом есть линия обороны, что под Смоленском наши танки… Говорили многое.. А они отступали, не обученных отступать, этому учила жизнь.
В одной из деревень под Ярцево Сокол приказал забрать у местных двух коров, зарезать и накормить батальон. Женщины плакали и умоляли не делать этого, не убивать кормилец. У одной из женщин платок был такой же как и у его матери… Несчастные не знали, что коров этих бы всё равно съели немцы, а впервые с начала войны накормленные наши солдаты, смогли дойти до Москвы, не умерев в пути голодной смертью… Одна из женщин, та в платке, кричала отступавшим вслед:
- Куда? Куда вы бежите? Кто нас будет защищать? Кто?..
А Дмитрию казалось, что это мать кричит ему и молит о защите.. Солдаты шли дальше. Под обстрелами авиации, отдельными стычками с догоняющими немцами… Но каждый из них, отступая, верил в Победу…
Там высоко в небе по-прежнему летали птицы, а облака осенью были такими же пушистыми как и летом… И, глядя в высокое небо, хотелось туда, подальше от этой страшной жизни на земле….
…Александр Потапчук пришёл на призывной пункт сразу 22 июня. Записался добровольцем на фронт. Недельные курсы и… в первый бой. Сначала была радость, он вместе с другими бежал в атаку, бежал на танки, не понимая своей обреченности… Потом было окружение, плен. Гниющие заживо тела раненных солдат, голод. Там он окончательно понял смысл жизни, её цену. В двадцать лет не хотелось умирать – хотелось жить. А за жизнь нужно было бороться.. Один из окруженцев, Рябинин, подготовил план побега. Ночью восьмерым красноармейцам удалось бежать. Среди них был и Потапчук.
…В январе 1942 года в окрестностях Заречья набирал силу партизанский отряд «За Родину!», который возглавил Алексей Рябинин. Судьба когда-то спасла его от расстрела в тюрьме, дав десять лет лагерей. Как радовались они, бывшие офицеры той войне… Она дала им шанс искупить свою вину перед Родиной, искупить кровью. И пусть каждый из них знал, что вины никакой нет, но рвался в бой. Они были смертниками, за ними не было ничего и никого, только горячо любимая Советская страна. В первом бою Рябинин понял, что весь ужас кадровых чисток в армии пришел не в 1938-м, а теперь в 1941... Непобедимая Красная Армия отступала. Оказавшись в плену, он, рядовой красноармеец с офицерским образованием, смог бежать, вывести людей. Его отряд вышел на связь с Москвой через трофейный немецкий приёмник, начались задания, переброски грузов… За заслуги перед Родиной командиру отряда дали орден Красного Знамени.. В этом куске металла была теперь его жизнь.
Сегодня он отправлял на Большую землю раненных и двух немецких «языков».
- Товарищ командир, напишите письмо, мы отошлём! – крикнул летчик, загружая пустые ящики из-под патронов.
Писать Рябинину было некому. Отца-академика забрали первым, по его делу, скорее всего, стали раскручивать и дело сыну. Маму приводили на его допросы. Следователь рассказал перед самой отсылкой арестанта в Хабаровск, что мать умерла в тюрьме. Сидя перед чистым листком бумаги, Рябинин долго думал, кому написать. Наконец, аккуратно вывел:
«Красному командиру Дмитрию Соколу. Надеюсь, что ты живой. И я жив. Мы победим, враг будет разбит! Крепись! Адреса пока нет. Краснознаменец Рябинин»
Комиссар отряда Потапчук по вечерам занимался с Рябининым военным делом. Командир учил его основам военной тактики, стрелковому делу. Недельные курсы новобранцев были скорее формальностью, а комиссар как правая рука командира должен был уметь всё. Закончив подготовку, оба закурили. Близилась полночь, в рубленной избе наконец стало тепло от печки-буржуйки…
- Товарищ командир, когда война закончиться, вы что первым делом сделаете? – спросил задумчиво Сашка.
- Не знаю… Радоваться буду со всеми! – улыбнулся Рябинин.
- А я женюсь! Сразу! Вот в день Победы!
- Ох, какой! Что на нашей Танюше-медсестре?
- Нет. Её Алеся зовут… - с грустью протянул Потапчук.
- Ждёт с войны? – спросил Алексей.
- Не знаю. Она, может быть, и откажется. Я поэтому много медалей заработаю, как вы!
- Дурак ты! Влюбляются не в медали…- рассмеялся командир,- влюбляются в людей, их мысли, ищут похожих…
- Мы с ней не похожи. Она здесь, в Заречье…
Потрескивали сухие еловые поленья, вскоре оба уснули. В ту зимнюю ночь никто не знал, что завтра оберштурмбанфюрер СС Лейке начнёт карательную операцию по уничтожению отряда «За Родину!». Спал и Иоганн Бауэр в самолете, державшем курс на Берлин. Спал Сокол впервые за несколько бессонных недель перед переброской из Москвы под Сталинград. Не спала только Алеся Лисова. Как никогда долго расчёсывала свою длинную густую косу и вспоминала немецкого обер-лейтенанта. Глупые мысли она гнала прочь: «Нет, они наши враги. И Генриетту Клаусовну они убили. А ведь люди разные.. И среди них, наверно, есть хорошие… И среди нас есть страшные люди.. Он и не хороший, и не плохой. Говорили, что он тетки Фроси детям сахар давал…».
Светало. Отряд СС выдвигался… Неожиданное нападение, точный маршрут, написанный Солодиным, большая численность эсесовцев застали Рябинина врасплох. У него было лишь несколько минут, чтобы подготовить оборону. Как назло, Потапчук с десятком бойцов ушли на задание к железной дороге. Рябинин намеренно решил совершить ошибку, забыв про всякую стратегию:
- Отряд уходит! Я остаюсь с пулемётом! Командование пусть принимает Потапчук! Быстро! Уходите за болото!
Бойцы пробовали возразить, но Рябинин закричал:
- Выполнять! Я – смертник! Враг народа! Я кровью должен искупить свою вину! А вам жить! Жить! Разбить этих проклятых фашистов! Станьте героями! И помните, помните, про меня…
Отряд стал отходить. Бородатые мужчины не скрывали слёз. Шли и оглядывались. Рябинин заправил ленты в пулемёт и подумал:
«Ну.. Подходите ближе.. Как там говорят…За Сталина? Нет, за РОДИНУ… За РОДИНУ… За двор, где вырос, за могилу отца, за сожженные города, за мою Москву, за Димку Сокола, за чертову Киру, за Потапчука и его Алесю.. ОГОНЬ…».
Лейке не мог понять, что происходит. Пулемет положил половину его людей. Два часа они не могли подойти к отряду. Он сам подполз ближе. «Невероятно! Он один! Один прикрывает отступление.. Этот русский герой.. Вот тебе и низшая раса… Кто из немцев решиться там? Трясутся за свои ничтожные головы..» - думал он. Лейке прицелился из пистолета в голову пулеметчика и выстрелил. А его считали лучшим снайпером Мюнхена…
Отряд успел уйти… Раненого Рябинина привезли в ближайшую деревню - Заречье. Людей согнали на казнь. На березку возле бывшего правления набросили веревку. Женщины плакали. Солодин говорил без всякого перевода, Лейке молчал:
- Этот человек – бандит! Он стрелял в доблестных немецких солдат. Он будет казнен.. И так будет с каждым..
Набросили веревку. Рябинин пришёл в сознание. Выбили подпору. Молодая березка, не желая принимать участие в бесчеловечном зле, обломала ветку, на которой крепилась веревка… Рябинин упал. Люди зашумели. Лейке вздрогнул и приказал Солодину перевести:
- Мы не звери. Этот человек – герой. Я уважаю его. Кто может предложить за его жизнь какую-то ценность? Вы спасёте его жизнь, а мы заберем его в лагерь для пленных… вот вы, фрау, у вас прекрасная коса.. – Лейке направился к Алесе, Солодин замолчал и задрожал. Переводить не мог, пересохло в горле..
Алеся шагнула вперед. Тетка Фрося бросилась с криком за ней. Лейке оттолкнул женщину. Алеся подошла к машине и положила голову на капот. Лейке достал нож.. Он долго не мог справиться с её густой косой, где срезал , где вырывал… Редкий трофей. Рябинин поднял окровавленную голову и увидел, как восхищенно немец перебирает в руках женскую косу… Волосы рассыпались в его руках… Послышались выстрелы… Верховая разведка Потапчука, придя с задания, с основными боевыми силами отряда пришла отбивать командира… Завязался бой. Судьба опять спасала Рябинина. Суждено ему жить. Вопреки всему..
Алеся упала на колени. Жгло голову, слезы лились ручьями из глаз. Женщины оттащили её за правление, обступили, закрывали от пуль, гладили по лицу, голове… Не было утешения её горю, её унижению…
;
Глава 3. Цена счастья
Заречье стало партизанской базой отряда «За Родину!». Сельчане радовались такой защите с одной стороны, а с другой – опасались. Новый комендант района Алексей Солодин обещал стереть родную деревню с лица земли за связь с партизанами.
После ранения Рябинина переправили на Большую землю, а отряд возглавил Потапчук. Он теперь умело координировал действия партизан, сам возмужал за годы войны. К Алесе всё же подойти боялся, при встрече прятал глаза. Взглянув на войне на смерть, Потапчук понял цену жизни, и своей, и чужой…
Алеся собиралась в город по заданию партизан. Одела теплый кожух, завязала на голову цветастый платок. Вдруг захотелось подойти к зеркалу… Она взглянула на себя – за войну глаза впали, лицо осунулось, из-под платка пробивались короткие пряди волос. Нужно было уходить. Алеся посмотрела на икону бабки Насты. Золоченый лик женщины с ребенком на руках виднелся в углу. Алеся впервые за свою жизнь перекрестилась и вышла из дома.
Весеннее солнце сражалось с зимой. Еще вчера ледяная дорога начала подтаивать. Грядущая весна вселяла надежду на жизнь… Расцветут сады, зазеленеют луга. Мысли Алеси прервал гул мотора. Как назло в этом месте гостинца не было ни леса, ни домов, чтобы спрятаться. Внутри всё сжалось. Главное было не останавливаться – она уверенно зашагала.Солодин, ехавший в этой машине, узнал Алесю сразу. Её схватили и посадили в машину. Через несколько дней в Заречье связные принесли ультиматум Солодина «Или командир Потапчук придёт к немцам сам, или Алесю Лисову повесят».
Потапчук метался по комнате. Как же так? Как её спасти? Партизанский совет не мог принять решение. Вернее, решение было очевидно: сил атаковать немецкий гарнизон в городе у партизан не было, отпускать командира нельзя – верная смерть…
- Товарищ командир, может пошкадует Солодин Лесю. Любил вроде… - наконец подала голос тетка Фрося, сидевшая возле печки. Остальные партизаны, желая успокоить командира, горячо поддержали Ефросинью. Хотя все понимали, что ни Солодин, ни Лейке не пожалеют Лесю. Потапчук всё это время молчал. Он для себя давно всё решил.
Ночью, на исходе третьих суток, Потапчук ушёл в город.
Алеся узнала о поступке Потапчука в камере комендатуры спустя два дня. К тому времени, пытки Саши перешли в завершающую стадию. Бесчеловечная злоба Солодина к партизанскому командиру выливалась в жестокие истязания последнего…
-На завтра была назначена казнь партизанского командира Потапчука, - рассказала Алесе новая заключенная, связная из соседних с Заречьем Вишен.
Алеся бросилась к двери и застучала кулаками:
- Пане охранник, пустите меня к нему.. Пустите!! Пане, возьмите мой платок…
Что мог охранник? На улице ночь, начальство съехало с комендатуры еще днём… А командир этот – герой, о нём будут помнить, о нём, а не о охраннике-полицае… Он открыл дверь и знаком показал Алесе следовать за ним.
Когда она вошла в камеру, Потапчук лежал без сознания на соломе. Алеся присела рядом.
- Саша… - позвала она. Он не шевелился. Девушка аккуратно положила его голову на свои колени. А Потапчук уже не понимал, что с ним. Смертельная агония брала своё. Вдруг боль стихла. Он открыл глаза. Мягкие женские руки гладили его лицо. Саша не мог понять кто это. Он застонал, чтобы показать, что в сознании.
- Саша… Сашенька.. – плакал женский голос. Этот голос он не мог не узнать … Алеся… - Зачем ты пришёл ? Зачем?
- Я… люблю.. тебя – прошептал он, - прости меня за всё…
- Прощаю… Не умирай…
Саша затих. Никто не знал о том, что он мечтал о такой смерти. Алеся посмотрела в маленькое окошко у самого потолка. Светало…
Казнь партизанского командира отменили, казнить было некого. Солодин распорядился тайно похоронить его за Нёманом. Алесю отправили в концлагерь, в Польшу. В отряде думали, что их вдвоём убили той ночью в комендатуре.
Заканчивался 43-й год… Началось освобождение Беларуси. Часть Бауэра снова перевели с фронта для борьбы с партизанами туда, где он начинал войну. Войдя в комендатуру, он увидел пьяного Лейке.
- Иоганн, как я рад тебя видеть!- улыбался оберштурмбанфюрер.
- Не могу сказать того же…- отшутился Бауэр.
- А у меня для тебя сувенир…- Лейке полез в ящик стола и достал оттуда копну женских волос и бросил их Бауэру. От неожиданности он присел на стул. Мягкие, густые шелковые пряди жгли его руки. Такие волосы были у его матери. Иоганн выхватил пистолет и выстрелил в Лейке. Солодин, находившейся рядом вскочил. Бауэр повернулся и выстрелил в упор и в него. Быстрыми шагами Иоганн вышел из здания и направился к машине. Вечером он тайно улетел в Берлин. Воевать дальше он не мог. Отец, подключив все связи, помог ему переправиться в Швейцарию, а потом в Штаты. Там он и встретил Победу… Александр Шлонц – Иоганн Бауэр…
….Сначала их долго везли в теплушках, в которых до войны возили скот или материалы. Страшный запах, холод, голод… Только на станциях ставили воду в вёдрах. Люди сами подносили к дверям тех, кто не выдерживал этой дороги. Алеся забилась в самый дальний угол. Здесь сквозь щели поступал свежий воздух. Вскоре её шею продуло так, что она не могла шевелиться. Поезд прибыл к месту назначения на третьи сутки.
На поле за городом расположился лагерь: обнесенные колючей проволокой бараки, вышки для охранников, комендантский корпус. Местные поляки, замученные оккупацией, боялись сюда даже подходить, не то что помогать обреченным на смерть.
Наступала весна. Солнышко из-за всех сил пыталось согреть коченеющую от озноба Алесю. Но оно здесь было уже бессильно. Девушка отчётливо понимала, что умирает. Она силой заставляла себя съедать пустую похлебку, но сил, чтобы выжить молодому организму не хватало. Особенно тяжело было ночью. Алеся боялась уснуть и не проснуться, поэтому не давала себе спать. Таких уснувших было много… Дымились страшным дымом из человеческих тел огромные трубы от печей, где сжигали мертвых и живых. Это была территория смерти.
Этой ночью Алеся сидела, прижавшись к холодной стене, и думала: «Как страшны люди… Нет страшнее существа на земле. Как же можно так истреблять себе подобных?! Зайчиха в лесу кормит и своих, и чужих зайчат…Муравьи тащат на себе своих раненных или убитых в муравейник.. А люди? За что они нас убивают так мучительно…» Вторую ночь она не спала, сил удержаться от сна уже не было. Глаза закрылись сами…
Отец мягкой походкой подошёл и присел рядом, нежно погладив её по лицу…
- Папа…- прошептала Алеся.
- Девочка моя, как же ты подросла…- улыбался он и продолжал, – У тебя руки устали, у тебя ноги устали, у тебя всё болит…
- Папа, забери меня отсюда…
- Пойдем…- сказал он..
-Подъём!!!- раздался крик охраны. Алеся проснулась. Утренней прохладой обдало её лицо. Это был всего лишь сон. Пыталась встать, но не смогла. Подошедший выгонять на работу охранник брезгливо оглядел её и махнул рукой, подумав, что к вечеру всё равно умрёт. Слезы радости катились по лицу - как же ей хотелось умереть…
… - Слушай Сокол, а чего ты только майор? Ты ж с начала войны на фронте? – спросил начальник штаба полка.
- Скоро подполковника дадут…
- Да тебе с твоими талантами дивизией командовать!
- Талантами? Людей берегу, без артобстрела в атаку не поднимаю, без инициативен, штыковую на немецкие танки считаю безумием..
- Как ты ещё до майора дослужился…- грустно посочувствовал полковник.
Сокол вышел на улицу. Солдаты любили его. Их командир батальона был отличным офицером, прошёл всю войну. Был четырежды ранен. В 31 год уже имел два ордена и четыре медали. Он не боялся высказать недовольство начальству, которое прислушивалось к его мнению всегда. Сокол верил в Победу своего народа и приближал её любой ценой. Он зашёл в канцелярию и попросил два листа чистой бумаги. На одном вывел:
«Дорогой друг Алексей! Я жив и здоров. Воюю с врагом честно. Уже в Польше, скоро буду в Берлине. Передам Гитлеру привет от тебя, а потом пущу в него всю обойму! Война скоро кончится! Я женюсь и заведу пять детей! Жди в гости в Москве! Победа за нами! Сокол 14.3.45». Дмитрий аккуратно свернул треугольник и подписал: «центральный штаб партизанского движения Рябинину А.». Второе письмо написал матери. Писал о том, что скоро вернется, о том, что младший брат, Сёмка Сокол погиб под Сталинградом, не уронив честь семьи, о том, как война искалечила судьбы людей и о том, как любит её…Отправив письма, Сокол прыгнул в машину и отправился в расположение батальона.
Машина подпрыгивала по кочкам, расплёскивая лужи, хотелось пробежаться по ним, как в детстве. Только редкие выстрелы орудий напоминали, что эта весна военная… А птицы летели из теплых краёв домой…
… Рябинин заканчивал подготовку документов к награждению Александра Потапчука звездой Героя. Они договорились в ЦШПД, что подлинную историю скроют, предложив версию, что его захватили немцы. Где это видано, чтобы командир сам сдавался, даже из-за любимой. «Сашка..Сашка.. – думал Рябинин. – Как же ты так? Меня спас, а себя не уберег?! Проклятая война… Жить бы им вместе, детей растить…». Рябинин, устало стёр пот с лица и записал внизу документов: «Ходатайствую о награждении Лисовой Алеси медалью «За отвагу» посмертно. Рябинин».
За окном бушевала весна. Хотелось одного - жить.
…Ей жить не хотелось. Она пролежала целый день в беспамятстве, а ночью, когда барак уснул, она тихо выбралась на улицу. Тихо, как тень, Алеся шла к колючей проволоке, которая окружала лагерь для пленных. Она знала, что там, на участке ближе к лесу, проволока находилась под сильным током. Ей не хотелось жить, ведь это не жизнь, когда ждёшь смерти. Там, на небе её отец, мама, бабушка, Сашка Потапчук, там мир… На небе не бывает войны. Слезы душили её горло. Она потянулась к проволоке… Вдруг Алеся увидела огромную вырытую яму под оградой. Зная, что охрана надеется на высоковольтную линию и не смотрит за этим участком, кто-то готовил побег. Алеся легла на живот и поползла.
«Господи, я знаю ты есть… Помоги мне! Помоги! Матерь Божья, спаси меня! Спаси!»- шептала она. Откуда брались только силы?! Она ползла и ползла, к утру скрылась в лесу. В лагере её пропажи не заметили, в списках на перекличку её не было со вчерашнего дня. Алеся хватала зеленую иглицу молодых елочек и жевала. Приятная кислинка щекотала язык. Она вспоминала, как бабушка учила её добавлять иглицу в компот. Она шла по лесу и не думала ни о чём. Впервые в жизни она почувствовала, как дорого приходиться платить за жизнь. Солнце поднималось выше и лес шумел над головой как и до войны…
…Ивану Лисову непросто повезло. Судьба удивительно любила его. Ночью, когда расстрельная команда ворвалась в камеру, увели не его. Увели соседа. И напрасно несчастный вторил, что он не Лисов. Приговор привели в исполнение. А Ивана Михайловича увезли в лагерь. Он не назывался другой фамилией. Это было и ненужно. Массовые расстрелы и аресты привели к тому, что в НКВД уже не успевали за отчётностью. А когда началась война, уцелевших военачальников вернули на фронт.
Всю войну Лисов прошёл на передовой. Москва, Сталинград, Курск… Герой Гражданской стал и Героем Великой Отечественной. Его солдаты первыми выходили в атаку, первыми брали высоты. Ивана Лисова стали втихаря называть «генералом смерти».
Прочитав новый номер «Правды» Иван зарыдал. Адъютант испуганно засуетился рядом:
- Товарищ генерал, товарищ генерал! Что с вами?
Ответа не было. Не было утешения и отцовской боли. В маленькой заметке о гибели партизанского командира и его любимой, казалось, закончилась для Лисова погоня за Победой. Куда теперь спешить? Больше его никто не ждёт…
- Дочь мою они убили…- наконец прошептал генерал. – Для кого она, Победа, теперь… Для тех, кто жив, для других дочерей. Но не для моей.
Военные ненавидят войну. Они, как никто, хотят мира, понимая ту цену, которую он требует. Лисов, узнав о гибели Алеси, весной 1945 года сошёлся с радисткой Верой. Она на войне потеряла своего мужа.
… Александр Шлонц любил океан. Волны бились о берег, а он понимал, что они ударяли в его сердце. Сегодня он подписал соглашение о союзнических поставках на фронт. Он давал эти деньги совершенно осознанно. Не против немцев, не против русских, а против войны. Война искалечила его. Он чуть было не возненавидел себя: кровь, боль, предательство. Война в его жизни теперь закончилась. Дом, бизнес, жена и океан рядом – вот она его Америка. Сам теперь боялся себе признаться в том, кто он. И только ночью, когда все спали, Шлонц закрывался в кабинете и бережно раскручивал свёрток с её волосами, главной своей драгоценностью…
«Алеся… - душили его слезы, когда он гладил густые темно русые волосы. – Как же так? Не уберег, не спас. Как же любил я её глаза, тот честный взгляд. Не будь этой проклятой войны… ты была бы жива!».
… Алеся не помнила того, сколько она шла. Наконец за лесом она увидела яркий блеск церковных куполов. «Значит рядом деревня!»- подумала она. Но, подойдя ближе, поняла, что ошиблась. Обгоревшие срубы лишь напоминали о мирной жизни, а вот каменная церковь, заметно пострадавшая от пожара и бомбежек, всё же возвышалась на пригорке. Обессиленная побегом, Алеся вошла в церковь и прилегла у входа, скрутившись клубком.
…Батальон Сокола шёл вперед без остановок. Форсировали Вислу. Он сам страшно устал, но не давал ни себе, ни другим отдыха. С пакетом из штаба на машине он догонял свой батальон. Вдруг водитель притормозил. Не известно откуда в католической Польше на бугре возвышалась церковь. Шофер с Соколом оба оцепенели. Родное, близкое, мирное вспоминалось сейчас. Сокол направился к церкви. Повидав смерть в глаза, он понимал, что всё в мире решается не людьми. Кому умереть, а кому жить предрешено сверху. Можно думать о стратегиях и укреплениях, но от войны не уйти.
Войдя внутрь, он увидел человека у входа. Было не понятно живой ли он. Сокол подошёл ближе и присмотрелся. Женщина стонала в беспамятстве. На рваной одежде виделся нашитый лагерный номер. Подняв на руки, он понес её к машине. Пришлось ещё отстать, отвозя такую находку в госпиталь. Когда санитары переложили тело на носилки, женщина вдруг открыла глаза. Небесные голубые глаза выдали молодую по возрасту девушку, измученную войной…
Она не помнила, когда пришла в себя. Санитарка рассказа, как Алесю нашли. Потихоньку девушка оживала. Кутаясь в одеяло, подходила к окну и дышала апрельской весной.
В один из таких дней в госпиталь привезли и подполковника Дмитрия Сокола, с простреленными легкими. Врач рассказал Алесе о том, что человек, спасший её, тоже здесь, раненный. Не медля, Алеся направилась к нему. В палате было много солдат, но она смело шла к окну, где лежал перебинтованный боец. Взяв стул, Алеся села рядом. Другие бойцы притихли.
- Это подполковник, вчера привезли…- сказал один из раненных.
- Да, я знаю..- прошептала она. Посидев немного рядом, Алеся ушла. И приходила так ежедневно.
Наконец, на третьи сутки, Сокол пришёл в себя. Она была как раз рядом. Прошептал:
-Воды…
-Нельзя ему! – крикнул сидящий рядом безногий солдат. Алеся заботливо наклонилась к нему:
- Нельзя вам пока…- сказала она. Взяла лежащее рядом полотенце, намочила и протерла его лицо.
- Дай мне руку…- прошептал он.
… О Победе они узнали там же, в госпитале. Радовались ей как дети! И весне, и миру, и любви… Не будет ран, боли, слез… Будет мир! Мир! Будет новая жизнь.
В день Победы Сокол предложил Алесе стать его женой и она согласилась.
Гуляя в саду у госпиталя, где бушевала майская сирень, встретилась им цыганка.
- Ох, счастливые какие… И коса у тебя выросла! Долго жить будете! И умрете в один день! – насмешливо закричала цыганка и исчезла в кустах сирени.
Дмитрий аккуратно прикоснулся к Алесиной щеке рукой и прошептал:
- Ты знаешь, а я ей верю! – а после рассмеялся. А Алеся всё думала о том, откуда женщина знает о её косе…
- Пообещай мне, что никогда меня не оставишь! Ведь судьба послала нас друг другу не случайно… - сказала она.
- Никогда! – уверенно отрапортовал он. И не солгал…
Алеся не знала, что он обещал это не только ей. Под её сердцем билось ещё одно. Шумели весенние сады и, казалось, что войны никогда и не было…
Могилев, февраль 2015.