Рядовой Тулупов медленно брел по неровной асфальтированной дорожке. Передав записку вещевику Генке, на складе, он выполнил поручение дежурного по роте и теперь не торопился возвращаться в казарму. На территории было пусто. Полуденный июльский зной загнал всех, кто оставался днем в полку, под крышу, в относительную прохладу.
Вчера вечером Тулупов заступил в наряд дневальным и следующую половину суток провел в интенсивном труде, поэтому теперь не спешил, радуясь неожиданной передышке. Воздух прогрелся почти до 30 градусов, и на улице, как говорят моряки, стоял полный штиль. Из-за забора в/ч неподвижными громадами торчали мачты сосен, небо пугало своим голубым Рядовой Тулупов медленно брел по неровной асфальтированной дорожке. Передав записку вещевику Генке, на складе, он выполнил поручение дежурного по роте и теперь не торопился возвращаться в казарму. На территории было пусто. Полуденный июльский зной загнал всех, кто оставался днем в полку, под крышу, в относительную прохладу.
Вчера вечером Тулупов заступил в наряд дневальным и следующую половину суток провел в интенсивном труде, поэтому теперь не спешил, радуясь неожиданной передышке. Воздух прогрелся почти до 30 градусов, и на улице, как говорят моряки, стоял полный штиль. Из-за забора в/ч неподвижными громадами торчали мачты сосен, небо пугало своим голубым однообразием. И только у ворот КПП лениво таскал за собой ноги разморенный дежурный, демонстрируя, возможно наблюдающему за ними из космоса вероятному противнику, боеспособность данного подразделения.
Не в состоянии напряч мозги, Тулупов вяло соображал, где бы еще задержаться, чтобы по возможности откосить от предстоящей уборки. Прищуренный взгляд наткнулся на огромный плакат местного художника. Слегка искажаясь в восходящих потоках плывущего над раскаленным асфальтом перегретого воздуха, на Тулупова одинаково голубыми глазами смотрели волевые, скуластые лица воинов, похожих друг на друга как близнецы-братья. Их четкий, словно вырубленный профиль не оставлял сомнения в их честности, отваге и решительности. Утроенное тело было соответственно облачено в черный, синий и зеленый мундиры. Плечи венчали чистые как совесть погоны с микромайорскими звездами, а надпись внизу гласила: "Прапорщик - профессия героическая!" Уже в который раз, прочитав ее, Тулупов позволил себе саркастическую улыбку. В этот момент желудок предательски уркнул, и его низ сковала ломящая боль. Два дня назад Тулупов стоял в наряде по столовой и, дорвавшись наконец до бесконтрольных пищевых отходов, сильно обожрался. Вечером, как всегда, прорыгавшись на толчке с группой таких же перенасытившихся, он лег спать. Но видимо остатки закрепившихся в кишках некачественных продуктов не сумели найти компромисса, и уже третий день боец маялся тем, что на медицинском языке называется "жидким стулом". Вот и сейчас, вальяжная походка сменилась на мелкосеменящую, и Тулупов, поняв, что до казармы не дотянет, вдвое увеличив темп, затрусил к стоящему неподалеку туалету очкового типа, оставшемуся с тех времен, когда в полку еще не было капитальных строений.
"Клозед" был сделан очень основательно, хотя сейчас им редко кто пользовался. Тулупов не стал утруждать себя поиском наиболее удобного очка, а обосновался сразу у входа и как раз вовремя. Страдающий от нетерпения организм, мгновенно освободился от опасного содержимого, едва воин успел скинуть штаны. Затем он оторвал огромный кусок висящей на гвозде любимой газеты "Красная звезда", и сильно размяв его, по достижении почти стопроцентного сходства со знаменитой туалетной бумагой, завершил процесс известной во всем цивилизованном мире гигиенической процедурой. Противно хрустнули разогнувшиеся колени, и уже застегивая поясной ремень, он услышал как внизу что-то мягко чвакнуло. "Штык-нож!" - обожгла страшная догадка. Глаза уперлись в болтающиеся на ремне пустые ножны. Тело покрылось мелким ледяным бисером, и на несколько секунд Тулупов впал в тупое оцепенение. Он с надеждой приник к срезу круглого как иллюминатор отверстия. Из глубины пахнуло смрадом, и однообразная масса солдатских испражнений встретила его холодной отчужденностью, надежно сохраняя маленькую тайну. Нарушение ее спокойствия сучковатой сосновой веткой тоже не принесло результатов. Покорившись судьбе, Тулупов отправился в казарму. Скорбь по утеренному ножу окончательно вытеснила из убитого горем сознания воспоминания о нарушениях "стула", сработала теория поглощения меньшего несчастья большим.
Через несколько минут он предстал пред светлые очи дежурного по роте ст. сержанта Запевалова. Дежурный угрюмо выслушал доклад подчиненного, и выражение его лица ни на секунду не позволило Тулупову усомниться в собственных умственных способностях. Затем, пока провинившийся салага громко и внятно, в течении получаса, читал выдержку из УК, извещающую о мерах наказания за утерю холодного оружия, сержант, призвав на помощь весь свой почти двухлетний служебный опыт, обдумывал варианты выхода из неприятной ситуации.
Подобные прецеденты, связанные с утратой элементов солдатского быта уже случались в роте, но штык-нож... Вечером сдавать наряд, и оружие повиснет на нем.
Решение пришло неожиданно, и уже через 15 минут Тулупов, снабженный ОВЗК, противогазом и приданным ему в помощники болтающимся в роте инвалидом, отбыл к месту катастрофы, напутствуемый ненавязчивыми пожеланиями сержанта возвращаться только с победой.
Облачившись в резиновый скафандр, единственный представитель поисковой группы с помощью инвалида был опущен в смердящие недра полковой клоаки и приступил к прочесыванию. Напарник остался наверху, на стреме, на случай возникновения непредвиденных обстоятельств. Вскоре ему надоело торчать подле зловонного объекта и он, завидев знакомого, ненадолго отлучился стрельнуть закурить.
Прапорщик Рябинин шел по той же дорожке, с которой час назад так неудачно отклонился Тулупов. В голове тяжелым кузнечным молотом отдавались воспоминания о вечернем дне рождения. Он попытался вспомнить, что пили, но не смог. В желудке с самого утра происходила революция и, почувствовав приближение очередного штурма, Рябинин решительно свернул к стоящему неподалеку знакомому строению. Не утруждая себя, как и предыдущий посетитель, выбором кабины, бывалый "кусок" расположился на крайнем очке, поближе к свежему воздуху.
Тулупов пропускал через сноровистые солдатские руки очередной кубометр нечистот, когда и без того тусклое освещение значительно ухудшилось. Он непроизвольно поднял голову. Сверху, сквозь мутные противогазные стекла на боевого асенезатора взирала бледная, белесая полусфера, как будто сабельным ударом четко располовиненная посередине. И в тот момент, когда в пораженном отравляющими веществами мозгу солдата мелькнула запоздалая догадка, полусфера вдруг громко зарычав, плюнула в Тулупова плотным армейским экскрементом, который звонко шлепнув по резиновой макушке, стал быстро сползать по гладкой поверхности, постепенно затягивая правое очко противогаза. Возмущению потерпевшего не было предела, он громко заорал и ласково погладил уже опознанный им объект грязной разлапистой перчаткой.
Освободившись от давящей внутри тяжести, Рябинин было расслабился, рука потянулась к упоминавшейся выше газете, когда откуда-то снизу, из самых недр, раздалось грустное мычание, сильно напоминающее рев истосковавшегося по любимой работе быка-производителя. Это искаженный выпускным противогазным клапаном, прорывался наружу крик опозоренного старателя. Затем что-то холодное и мерзкое коснулось обнаженного тела. Душа прапорщика провалилась в хромовые сапоги и, тихо охнув, представитель героической профессии мгновенно оказался на улице с очевидными признаками нарушения формы одежды, уже покидая толчок, успев-таки заметить мелькнувшие над поверхностью рундука странные щупальца. К нему навстречу, хромая и теряя на ходу тапочки, неуклюже бежал отлучившийся часовой.
Внешний вид прапорщика, а нарушения во внешнем виде еще не были устранены, сначала шокировал его, но взяв себя в руки, он коротко обрисовал ситуацию.
Застегнув штаны, Рябинин недоверчиво приблизился к отверстию, но заглянув внутрь, обнаружил там обрезиненное слоноподобное существо, которое задрав лупастую морду, чего-то бубнило, мелко тряся гафрированным хоботом. Несколько секунд уже совершенно трезвый прапорщик завороженно смотрел на чудовище, после чего разразился "тихим" гомерическим хохотом старого служаки. Оказавшись мужиком не лишенным чувства юмора, он долго не мог успокоиться, после чего поспешил в автопарк, дабы скорее поделиться с коллегами пережитыми ощущениями.
Тулупов же продолжил исследования, и уже минут через 15 фортуна, перестав испытывать терпение солдата, позволила себе скромную улыбку в его адрес. При прохождении через руки очередной порции дерьма, пальцы наткнулись на твердый, продолговатый предмет. Свершилось чудо. Инвалид и прибежавший из роты дневальный выволокли хрипящего Тулупова на свет божий. Потом таскали ведрами воду и отмывали его прямо в костюме, затем он сам уже более тщательно занимался чисткой. Штык-нож занял свое привычное место.
К вечеру о происшествии гудела вся казарма, а ст. сержант Запевалов, сдавая наряд молодому "комоду", назидательно убеждал его никогда не теряться, какой бы безвыходной не выглядела ситуация, в тайне удивляясь собственной сообразительности и до конца еще непознанной безграничности человеческого потенциала.
Рядовой Тулупов медленно брел по неровной асфальтированной дорожке. Передав записку вещевику Генке, на складе, он выполнил поручение дежурного по роте и теперь не торопился возвращаться в казарму. На территории было пусто. Полуденный июльский зной загнал всех, кто оставался днем в полку, под крышу, в относительную прохладу.
Вчера вечером Тулупов заступил в наряд дневальным и следующую половину суток провел в интенсивном труде, поэтому теперь не спешил, радуясь неожиданной передышке. Воздух прогрелся почти до 30 градусов, и на улице, как говорят моряки, стоял полный штиль. Из-за забора в/ч неподвижными громадами торчали мачты сосен, небо пугало своим голубым однообразием. И только у ворот КПП лениво таскал за собой ноги разморенный дежурный, демонстрируя, возможно наблюдающему за ними из космоса вероятному противнику, боеспособность данного подразделения.
Не в состоянии напряч мозги, Тулупов вяло соображал, где бы еще задержаться, чтобы по возможности откосить от предстоящей уборки. Прищуренный взгляд наткнулся на огромный плакат местного художника. Слегка искажаясь в восходящих потоках плывущего над раскаленным асфальтом перегретого воздуха, на Тулупова одинаково голубыми глазами смотрели волевые, скуластые лица воинов, похожих друг на друга как близнецы-братья. Их четкий, словно вырубленный профиль не оставлял сомнения в их честности, отваге и решительности. Утроенное тело было соответственно облачено в черный, синий и зеленый мундиры. Плечи венчали чистые как совесть погоны с микромайорскими звездами, а надпись внизу гласила: "Прапорщик - профессия героическая!" Уже в который раз, прочитав ее, Тулупов позволил себе саркастическую улыбку. В этот момент желудок предательски уркнул, и его низ сковала ломящая боль. Два дня назад Тулупов стоял в наряде по столовой и, дорвавшись наконец до бесконтрольных пищевых отходов, сильно обожрался. Вечером, как всегда, прорыгавшись на толчке с группой таких же перенасытившихся, он лег спать. Но видимо остатки закрепившихся в кишках некачественных продуктов не сумели найти компромисса, и уже третий день боец маялся тем, что на медицинском языке называется "жидким стулом". Вот и сейчас, вальяжная походка сменилась на мелкосеменящую, и Тулупов, поняв, что до казармы не дотянет, вдвое увеличив темп, затрусил к стоящему неподалеку туалету очкового типа, оставшемуся с тех времен, когда в полку еще не было капитальных строений.
"Клозед" был сделан очень основательно, хотя сейчас им редко кто пользовался. Тулупов не стал утруждать себя поиском наиболее удобного очка, а обосновался сразу у входа и как раз вовремя. Страдающий от нетерпения организм, мгновенно освободился от опасного содержимого, едва воин успел скинуть штаны. Затем он оторвал огромный кусок висящей на гвозде любимой газеты "Красная звезда", и сильно размяв его, по достижении почти стопроцентного сходства со знаменитой туалетной бумагой, завершил процесс известной во всем цивилизованном мире гигиенической процедурой. Противно хрустнули разогнувшиеся колени, и уже застегивая поясной ремень, он услышал как внизу что-то мягко чвакнуло. "Штык-нож!" - обожгла страшная догадка. Глаза уперлись в болтающиеся на ремне пустые ножны. Тело покрылось мелким ледяным бисером, и на несколько секунд Тулупов впал в тупое оцепенение. Он с надеждой приник к срезу круглого как иллюминатор отверстия. Из глубины пахнуло смрадом, и однообразная масса солдатских испражнений встретила его холодной отчужденностью, надежно сохраняя маленькую тайну. Нарушение ее спокойствия сучковатой сосновой веткой тоже не принесло результатов. Покорившись судьбе, Тулупов отправился в казарму. Скорбь по утеренному ножу окончательно вытеснила из убитого горем сознания воспоминания о нарушениях "стула", сработала теория поглощения меньшего несчастья большим.
Через несколько минут он предстал пред светлые очи дежурного по роте ст. сержанта Запевалова. Дежурный угрюмо выслушал доклад подчиненного, и выражение его лица ни на секунду не позволило Тулупову усомниться в собственных умственных способностях. Затем, пока провинившийся салага громко и внятно, в течении получаса, читал выдержку из УК, извещающую о мерах наказания за утерю холодного оружия, сержант, призвав на помощь весь свой почти двухлетний служебный опыт, обдумывал варианты выхода из неприятной ситуации.
Подобные прецеденты, связанные с утратой элементов солдатского быта уже случались в роте, но штык-нож... Вечером сдавать наряд, и оружие повиснет на нем.
Решение пришло неожиданно, и уже через 15 минут Тулупов, снабженный ОВЗК, противогазом и приданным ему в помощники болтающимся в роте инвалидом, отбыл к месту катастрофы, напутствуемый ненавязчивыми пожеланиями сержанта возвращаться только с победой.
Облачившись в резиновый скафандр, единственный представитель поисковой группы с помощью инвалида был опущен в смердящие недра полковой клоаки и приступил к прочесыванию. Напарник остался наверху, на стреме, на случай возникновения непредвиденных обстоятельств. Вскоре ему надоело торчать подле зловонного объекта и он, завидев знакомого, ненадолго отлучился стрельнуть закурить.
Прапорщик Рябинин шел по той же дорожке, с которой час назад так неудачно отклонился Тулупов. В голове тяжелым кузнечным молотом отдавались воспоминания о вечернем дне рождения. Он попытался вспомнить, что пили, но не смог. В желудке с самого утра происходила революция и, почувствовав приближение очередного штурма, Рябинин решительно свернул к стоящему неподалеку знакомому строению. Не утруждая себя, как и предыдущий посетитель, выбором кабины, бывалый "кусок" расположился на крайнем очке, поближе к свежему воздуху.
Тулупов пропускал через сноровистые солдатские руки очередной кубометр нечистот, когда и без того тусклое освещение значительно ухудшилось. Он непроизвольно поднял голову. Сверху, сквозь мутные противогазные стекла на боевого асенезатора взирала бледная, белесая полусфера, как будто сабельным ударом четко располовиненная посередине. И в тот момент, когда в пораженном отравляющими веществами мозгу солдата мелькнула запоздалая догадка, полусфера вдруг громко зарычав, плюнула в Тулупова плотным армейским экскрементом, который звонко шлепнув по резиновой макушке, стал быстро сползать по гладкой поверхности, постепенно затягивая правое очко противогаза. Возмущению потерпевшего не было предела, он громко заорал и ласково погладил уже опознанный им объект грязной разлапистой перчаткой.
Освободившись от давящей внутри тяжести, Рябинин было расслабился, рука потянулась к упоминавшейся выше газете, когда откуда-то снизу, из самых недр, раздалось грустное мычание, сильно напоминающее рев истосковавшегося по любимой работе быка-производителя. Это искаженный выпускным противогазным клапаном, прорывался наружу крик опозоренного старателя. Затем что-то холодное и мерзкое коснулось обнаженного тела. Душа прапорщика провалилась в хромовые сапоги и, тихо охнув, представитель героической профессии мгновенно оказался на улице с очевидными признаками нарушения формы одежды, уже покидая толчок, успев-таки заметить мелькнувшие над поверхностью рундука странные щупальца. К нему навстречу, хромая и теряя на ходу тапочки, неуклюже бежал отлучившийся часовой.
Внешний вид прапорщика, а нарушения во внешнем виде еще не были устранены, сначала шокировал его, но взяв себя в руки, он коротко обрисовал ситуацию.
Застегнув штаны, Рябинин недоверчиво приблизился к отверстию, но заглянув внутрь, обнаружил там обрезиненное слоноподобное существо, которое задрав лупастую морду, чего-то бубнило, мелко тряся гафрированным хоботом. Несколько секунд уже совершенно трезвый прапорщик завороженно смотрел на чудовище, после чего разразился "тихим" гомерическим хохотом старого служаки. Оказавшись мужиком не лишенным чувства юмора, он долго не мог успокоиться, после чего поспешил в автопарк, дабы скорее поделиться с коллегами пережитыми ощущениями.
Тулупов же продолжил исследования, и уже минут через 15 фортуна, перестав испытывать терпение солдата, позволила себе скромную улыбку в его адрес. При прохождении через руки очередной порции дерьма, пальцы наткнулись на твердый, продолговатый предмет. Свершилось чудо. Инвалид и прибежавший из роты дневальный выволокли хрипящего Тулупова на свет божий. Потом таскали ведрами воду и отмывали его прямо в костюме, затем он сам уже более тщательно занимался чисткой. Штык-нож занял свое привычное место.
К вечеру о происшествии гудела вся казарма, а ст. сержант Запевалов, сдавая наряд молодому "комоду", назидательно убеждал его никогда не теряться, какой бы безвыходной не выглядела ситуация, в тайне удивляясь собственной сообразительности и до конца еще непознанной безграничности человеческого потенциала.
однообразием. И только у ворот КПП лениво таскал за собой ноги разморенный дежурный, демонстрируя, возможно наблюдающему за ними из космоса вероятному противнику, боеспособность данного подразделения.
Не в состоянии напряч мозги, Тулупов вяло соображал, где бы еще задержаться, чтобы по возможности откосить от предстоящей уборки. Прищуренный взгляд наткнулся на огромный плакат местного художника. Слегка искажаясь в восходящих потоках плывущего над раскаленным асфальтом перегретого воздуха, на Тулупова одинаково голубыми глазами смотрели волевые, скуластые лица воинов, похожих друг на друга как близнецы-братья. Их четкий, словно вырубленный профиль не оставлял сомнения в их честности, отваге и решительности. Утроенное тело было соответственно облачено в черный, синий и зеленый мундиры. Плечи венчали чистые как совесть погоны с микромайорскими звездами, а надпись внизу гласила: "Прапорщик - профессия героическая!" Уже в который раз, прочитав ее, Тулупов позволил себе саркастическую улыбку. В этот момент желудок предательски уркнул, и его низ сковала ломящая боль. Два дня назад Тулупов стоял в наряде по столовой и, дорвавшись наконец до бесконтрольных пищевых отходов, сильно обожрался. Вечером, как всегда, прорыгавшись на толчке с группой таких же перенасытившихся, он лег спать. Но видимо остатки закрепившихся в кишках некачественных продуктов не сумели найти компромисса, и уже третий день боец маялся тем, что на медицинском языке называется "жидким стулом". Вот и сейчас, вальяжная походка сменилась на мелкосеменящую, и Тулупов, поняв, что до казармы не дотянет, вдвое увеличив темп, затрусил к стоящему неподалеку туалету очкового типа, оставшемуся с тех времен, когда в полку еще не было капитальных строений.
"Клозед" был сделан очень основательно, хотя сейчас им редко кто пользовался. Тулупов не стал утруждать себя поиском наиболее удобного очка, а обосновался сразу у входа и как раз вовремя. Страдающий от нетерпения организм, мгновенно освободился от опасного содержимого, едва воин успел скинуть штаны. Затем он оторвал огромный кусок висящей на гвозде любимой газеты "Красная звезда", и сильно размяв его, по достижении почти стопроцентного сходства со знаменитой туалетной бумагой, завершил процесс известной во всем цивилизованном мире гигиенической процедурой. Противно хрустнули разогнувшиеся колени, и уже застегивая поясной ремень, он услышал как внизу что-то мягко чвакнуло. "Штык-нож!" - обожгла страшная догадка. Глаза уперлись в болтающиеся на ремне пустые ножны. Тело покрылось мелким ледяным бисером, и на несколько секунд Тулупов впал в тупое оцепенение. Он с надеждой приник к срезу круглого как иллюминатор отверстия. Из глубины пахнуло смрадом, и однообразная масса солдатских испражнений встретила его холодной отчужденностью, надежно сохраняя маленькую тайну. Нарушение ее спокойствия сучковатой сосновой веткой тоже не принесло результатов. Покорившись судьбе, Тулупов отправился в казарму. Скорбь по утеренному ножу окончательно вытеснила из убитого горем сознания воспоминания о нарушениях "стула", сработала теория поглощения меньшего несчастья большим.
Через несколько минут он предстал пред светлые очи дежурного по роте ст. сержанта Запевалова. Дежурный угрюмо выслушал доклад подчиненного, и выражение его лица ни на секунду не позволило Тулупову усомниться в собственных умственных способностях. Затем, пока провинившийся салага громко и внятно, в течении получаса, читал выдержку из УК, извещающую о мерах наказания за утерю холодного оружия, сержант, призвав на помощь весь свой почти двухлетний служебный опыт, обдумывал варианты выхода из неприятной ситуации.
Подобные прецеденты, связанные с утратой элементов солдатского быта уже случались в роте, но штык-нож... Вечером сдавать наряд, и оружие повиснет на нем.
Решение пришло неожиданно, и уже через 15 минут Тулупов, снабженный ОВЗК, противогазом и приданным ему в помощники болтающимся в роте инвалидом, отбыл к месту катастрофы, напутствуемый ненавязчивыми пожеланиями сержанта возвращаться только с победой.
Облачившись в резиновый скафандр, единственный представитель поисковой группы с помощью инвалида был опущен в смердящие недра полковой клоаки и приступил к прочесыванию. Напарник остался наверху, на стреме, на случай возникновения непредвиденных обстоятельств. Вскоре ему надоело торчать подле зловонного объекта и он, завидев знакомого, ненадолго отлучился стрельнуть закурить.
Прапорщик Рябинин шел по той же дорожке, с которой час назад так неудачно отклонился Тулупов. В голове тяжелым кузнечным молотом отдавались воспоминания о вечернем дне рождения. Он попытался вспомнить, что пили, но не смог. В желудке с самого утра происходила революция и, почувствовав приближение очередного штурма, Рябинин решительно свернул к стоящему неподалеку знакомому строению. Не утруждая себя, как и предыдущий посетитель, выбором кабины, бывалый "кусок" расположился на крайнем очке, поближе к свежему воздуху.
Тулупов пропускал через сноровистые солдатские руки очередной кубометр нечистот, когда и без того тусклое освещение значительно ухудшилось. Он непроизвольно поднял голову. Сверху, сквозь мутные противогазные стекла на боевого асенезатора взирала бледная, белесая полусфера, как будто сабельным ударом четко располовиненная посередине. И в тот момент, когда в пораженном отравляющими веществами мозгу солдата мелькнула запоздалая догадка, полусфера вдруг громко зарычав, плюнула в Тулупова плотным армейским экскрементом, который звонко шлепнув по резиновой макушке, стал быстро сползать по гладкой поверхности, постепенно затягивая правое очко противогаза. Возмущению потерпевшего не было предела, он громко заорал и ласково погладил уже опознанный им объект грязной разлапистой перчаткой.
Освободившись от давящей внутри тяжести, Рябинин было расслабился, рука потянулась к упоминавшейся выше газете, когда откуда-то снизу, из самых недр, раздалось грустное мычание, сильно напоминающее рев истосковавшегося по любимой работе быка-производителя. Это искаженный выпускным противогазным клапаном, прорывался наружу крик опозоренного старателя. Затем что-то холодное и мерзкое коснулось обнаженного тела. Душа прапорщика провалилась в хромовые сапоги и, тихо охнув, представитель героической профессии мгновенно оказался на улице с очевидными признаками нарушения формы одежды, уже покидая толчок, успев-таки заметить мелькнувшие над поверхностью рундука странные щупальца. К нему навстречу, хромая и теряя на ходу тапочки, неуклюже бежал отлучившийся часовой.
Внешний вид прапорщика, а нарушения во внешнем виде еще не были устранены, сначала шокировал его, но взяв себя в руки, он коротко обрисовал ситуацию.
Застегнув штаны, Рябинин недоверчиво приблизился к отверстию, но заглянув внутрь, обнаружил там обрезиненное слоноподобное существо, которое задрав лупастую морду, чего-то бубнило, мелко тряся гафрированным хоботом. Несколько секунд уже совершенно трезвый прапорщик завороженно смотрел на чудовище, после чего разразился "тихим" гомерическим хохотом старого служаки. Оказавшись мужиком не лишенным чувства юмора, он долго не мог успокоиться, после чего поспешил в автопарк, дабы скорее поделиться с коллегами пережитыми ощущениями.
Тулупов же продолжил исследования, и уже минут через 15 фортуна, перестав испытывать терпение солдата, позволила себе скромную улыбку в его адрес. При прохождении через руки очередной порции дерьма, пальцы наткнулись на твердый, продолговатый предмет. Свершилось чудо. Инвалид и прибежавший из роты дневальный выволокли хрипящего Тулупова на свет божий. Потом таскали ведрами воду и отмывали его прямо в костюме, затем он сам уже более тщательно занимался чисткой. Штык-нож занял свое привычное место.
К вечеру о происшествии гудела вся казарма, а ст. сержант Запевалов, сдавая наряд молодому "комоду", назидательно убеждал его никогда не теряться, какой бы безвыходной не выглядела ситуация, в тайне удивляясь собственной сообразительности и до конца еще непознанной безграничности человеческого потенциала.