Азарт охотника – вот, что делает добычу желанной.
Толкает вперед, в предвкушении и страстном желании заполучить трофей, которым будут восхищаться и которому станут завидовать.
Особенно, если охотников несколько, а цель – одна.
Джахи получил то, что хотел, и потерял интерес к своей добыче.
Яркая и быстрая Ласточка в его руках превратилась в больную птичку с поломанными крыльями. Потускнела, похудела и ничем уже не напоминала ту девочку с легкой походкой и нежной улыбкой, какой ее когда-то увидели братья.
Молодой муж чувствовал себя разочарованным - он победил Шайни, но не упрямство Магии.
Она оставалась холодной и грустной, и с каждым днем ее грусть росла. Ничего ее не радовало. Ни веселые праздники, ни ярмарки с заезжими торговцами, ни наряды из белоснежного льна и яркого шелка, ни украшения из золота и серебра, ни пиры с музыкой и танцами.
На одном из таких пиров, мать, проходя мимо, склонилась к уху сына:
- Джахи, зайди перед сном на мою половину.
Он поморщился недовольно – от громких звуков, выдуваемых музыкантами, а может, от кислого вина или от кислого лица жены у него разболелась голова. Но все же, когда гости стали расходиться, вместо того, чтобы отправиться к себе, прошел на женскую половину дворца.
Молоденькая служанка, веселая и игривая, пряча улыбку, провела его в покои царицы.
Джахи шел следом за стройной фигуркой и сердился на судьбу. Наверное, нет ни одной девушки в целом царстве, которая не захотела бы стать его женой. Царский сын, молодой и сильный, мог бы выбрать себе любую красавицу, и она была бы счастлива. Улыбалась бы ему ласково, с радостью открывала свои объятия, и он бы чувствовал себя победителем. А ему, словно в насмешку, досталась та, единственная, которая ему не рада и даже не считает нужным притворяться.
Джахи сердито тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и вошел в распахнувшиеся перед ним двери.
Мать была не одна. Рядом с ней на толстом ковре перед низким столиком сидела высохшая, желтая, как шафран, старуха. Она была такой древней, что покрытое сеткой морщин лицо казалось вырезанным из старого дерева. Вся ее фигура сгорбленная и костлявая, напоминала рассохшийся сучок, закутанный в легкие покрывала.
- Проходи, сынок. Садись вот сюда.
Мать показала рукой на плоскую шелковую подушку с другой стороны столика.
Джахи послушался и присел напротив старухи. Она всматривалась в него выцветшими глазами, и ему от этого взгляда вдруг стало нехорошо.
Что-то зашевелилось внутри, заныло, будто кто-то трогал струны души, цепляя острым ногтем, тянул, вызывая странное, щемящее чувство в сердце.
- Зачем вы меня звали? – спросил он у матери, стараясь не смотреть на ее гостью.
- Госпожа Эш – известная прорицательница, - ответила мать и почтительно склонила голову, – мы пригласили ее для того, чтобы узнать, что случилось с нашим сыном Шайни. Она видит его живым!
- Кто потерял двоих любимых сразу, тот лечит душу долгою дорогой. Она ведет извилистой тропою то вниз, то вверх, а то – наоборот, - вдруг проскрипела прорицательница и закрыла глаза, захваченная не то старческой сонливостью, не то – пророческими видениями.
А мать продолжала:
- У каждого человека своя судьба, Джахи. Она как невидимая тропинка посреди зыбучих песков. Если ступаешь осторожно, обдумывая каждый шаг, легче нащупать верный путь. А если шагать торопливо и необдуманно, можно оступиться и погибнуть. Или заблудиться и долго скитаться в лишениях и страданиях, пытаясь выйти обратно на дорогу.
Джахи терпеливо сносил пустые, как ему казалось, речи. У него болела голова и слипались ресницы. Хотелось поскорее отправиться к себе. Отдаться в проворные руки служанок, чтобы они сняли с него пыльные одежды, омыли ноги прохладной водой и уложили в мягкую постель.
- Пока Госпожа Эш тут, я хочу, чтобы она и твою судьбу посмотрела – нет ли на твоей дороге скрытых ловушек, которых надо избегать. Нет ли колдовства или порчи.
- Зачем кому-то меня портить? – пробормотал, Джахи, зевая и прикрывая рот ладонью.
- Это мы и хотим узнать, - ответила мать, искоса взглянув на прорицательницу.
Но та не видела ее взгляда. Она сидела, крепко зажмурившись, покачиваясь еле заметно вперед и назад, словно пожелтевший листок, который вот-вот сорвется с ветки.
- Боги не дают вам детей, это нехороший знак. Вместо радости на ваших лицах скука и печаль. Если кто-то приложил к этому руку, - боязливо зашептала мать, - госпожа Эш увидит и скажет, как это поправить.
- Боги скажут, что и как поправить. Если тут возможно исправленье, - подала голос старуха.
Она очнулась так же резко, как впала в забытье. Порылась в складках своего одеяния и извлекла стопку гадальных карт. Таких же древних, как она сама, порыжевших, засаленных, с полустертыми картинками.
Джахи даже не смог разглядеть, что на них изображено, когда они, одна за другой, повинуясь порядку, известному одной лишь прорицательнице, ложились на столик в тусклом мерцании свечи.
Костлявые пальцы с острыми ногтями, глухо постукивали по картам, словно пытаясь по звуку определить нужную, чтобы перевернуть ее или передвинуть, или вовсе отложить в сторону.
Под этот стук комнату заволокло темной дымкой, а из нее поднялась скала. Верблюжий горб - так ее называют. Похожая на круг желтого сыра, над скалой взошла луна, разгоняя темноту и туман над морем, и Джахи увидел на самой вершине замершую фигуру. Кто это был – мужчина или женщина, старик или ребенок, он рассмотреть не сумел. Слишком далеко. К тому же, через секунду, тот, кто стоял на скале, камнем бросился вниз.
«Так вот куда делся Шайни, - промелькнула мысль, - не зря болтали служанки». Картинка растаяла. На столике перед старухой остались четыре карты. Она внимательно в них вглядывалась, и на них же боязливо косилась царица.
- Чужое – не бери, не будет в радость. Напрасно лишь судьбы смешаешь карты. Один неосмотрительный поступок как камешек с горы ведет к обвалу. Беда одна зовет с собой другую, где был один покойник, станет двое.
Старуха покачала головой и отложила одну карту в сторону.
- Начало жизни будто бы развилка – куда и для чего душа стремится? Один духовных истин постигает, другой богатство копит. Что нужнее? И что важнее для души и тела? Пусть сам решает каждый для себя.
Вторая карта легла на первую, а провидица уже смотрела на третью:
- И снова будет схватка, и победа достанется не в честном поединке. И хоть трофей получит победитель, но счастья он ему не принесет.
В этом месте она сердито уставилась на Джахи, и тому стало не по себе - как-то тоскливо и пусто, словно он вычерпал все силы и желания до дна. Словно он не юноша, а старик, почти вплотную подошедший к смерти, но так и не узнавший, что такое счастье. На секунду он почувствовал, будто раздваивается. Будто живет где-то еще, в другом теле, в другом доме – на высоком утесе, внутри которого хранится нечто очень важное и ценное.
«Трофей», - прошелестел старухин голос и Джахи затряс головой, отгоняя наваждение.
- Когда совсем надежду потеряешь, когда уже и жить ты не захочешь и даже вдруг о смерти возмечтаешь, откроется тебе простая правда о том, каких ошибок ты наделал и как тебе ошибки те исправить, и тихим счастьем ты излечишь душу.
Джахи ни слова не понял из запутанных предсказаний, но это его нимало не заботило. Он обрадовался тому, что они наконец закончились – старуха собрала карты, запрятала их под одежды и, подняв ладони ко лбу, вознесла молитву.
Встать и уйти было бы невежливо, и он терпеливо дожидался, пока гадалка перестанет бормотать, распрощается с матерью, пока они закончат благодарить друг друга, одна – за щедрую награду, другая – за помощь в непростом деле.
Наконец, мать его отпустила.
«Проклятая колдунья», - бормотал он себе под нос, шагая узкими коридорами в зыбком факельном свете.
Сонливость прошла. Словно ее сдуло свежим морским ветром, пока он смотрел на скалу, освещенную неправдоподобно яркой луной. Смотрел, как игрушечная фигурка камнем летит вниз.
Но не это его волновало. Было что-то еще, чего он не мог понять, и что тревожило, саднило сердце. Разбередила проклятая старуха душу, проникла в самую ее сердцевину, внесла сумятицу и беспорядок, оставив после себя тоску и дурные предчувствия.
«Наверное, это из-за Шайни, - думал Джахи, лежа в кровати и всматриваясь в темноту, - все-таки я не желал ему плохого. Кто виноват, что он оказался таким слабаком и убил себя, сбросившись со скалы».
Однако, на следующее утро, а лучше сказать – полдень, потому что Джахи проснулся позже обычного, ему пришлось в своих догадках усомниться.
Слегка удивившись необычной печали, вздохам и молчанию, с которыми служанки помогали ему одеваться и совершать омовения, он вышел к обеду и был удивлен еще больше – женская половина стола оставалась пуста.
Отец, осунувшийся больше прежнего, отщипывая кусочки хлеба, смотрел перед собой в глубокой задумчивости и даже не обратил внимания, когда сын присел рядом.
- Что случилось? – шепотом спросил Джахи у своего соседа – приближенного к царскому двору поэта.
- Сегодня утром пришел караван и доставил останки твоего брата, - ответил тот тихо и печально покачал головой.
- Ничего не понимаю… он же утонул!
Отец очнулся от громкого восклицания и устало сказал:
- Все пустое. Люди говорят о том, чего не знают. Караванщики остановились на привал и нашли кости, а рядом – пояс, украшенный золотом и бирюзой. Такой был у Шайни.
Он вздохнул глубоко и добавил:
- Погребение будет завтра, на рассвете. В эти часы просыпаются духи света. Они помогут душе перейти в следующее воплощение.
Больше всего на свете Джахи не любил траур. Повсюду плач и рыдания, на женской половине голосят по покойнику так, что слышно в саду. Кругом уныние, а кроме того, все это напоминало о смерти учителя, а вспоминать об этом было очень неприятно. Со дна памяти поднималось облако вины и страха. От него становилось душно и снова начинало подташнивать, как в тот роковой вечер, когда он собирался к господину Аджаю просить прощения и не мог встать с кровати.
Джахи бродил по саду, с досадой ломая ветки, и пытался избавиться от неприятных воспоминаний. Наткнувшись на прохладную беседку, прилег на лавку и уставился в резной потолок, увитый зеленым плющом. Плач и стенания остались за пышными кустами, пальмами и искусственными озерцами с лотосами и разноцветными рыбками. В сонной тишине мирно гудел шмель, успокаивая и усыпляя.
Джахи почти уснул, когда скрипучий старушечий голос прозвучал ясно и четко, будто над самым ухом.
«Чужое – не бери, не будет в радость. Напрасно лишь судьбы смешаешь карты. Один неосмотрительный поступок как камешек с горы ведет к обвалу. Беда одна зовет с собой другую, где был один покойник, станет двое».
- Опять эта ведьма со своими загадками! – вскричал он огорченно.
«Что это еще за чужое? На что она намекала?» – злился он про себя, быстро шагая по дорожке, усыпанной мелкими камушками. Они скрипели под ногами точь-в-точь как тогда на пляже, когда Шайни явился перед Магией с букетом белых лилий. Джахи словно наяву увидел ее лицо, подсвеченное золотистым закатом и радостной улыбкой.
Он понял. Понял, про что говорила старуха, и его окатило волной ревности. Тысячи змей зашевелились на дне потревоженного сердца и зашипели так же громко, как в тот роковой день на берегу моря. И он опять, не помня себя, побежал вперед, и очнулся только у Магии в комнате.
Она лежала на кровати - бледная, худая, жалкая. Не лицо, а маска страдания. Не глаза, а два темных колодца, в которых корчится от боли душа.
Увидев мужа, Магия приподнялась, села, опираясь спиной на подушки, и сложила истаявшие руки на коленях.
Она смотрела на него и молчала. И это разозлило его еще больше.
- Почему ты не приветствуешь своего мужа, как подобает жене царского сына? – гневно спросил он.
- Прости. Я задумалась.
- Задумалась? О чем? Что может быть важнее для жены, чем ее муж?
- Твой брат умер, Джахи. Завтра на рассвете погребение.
- Я так и думал! Мой брат! Он всегда будет стоять между нами! Даже мертвый!
- Что ты говоришь? – воскликнула Магия. Восклицание вышло надломленным, у нее не хватило на него сил, последний слог оборвался, и она повторила снова:
- Что ты говоришь такое? Как ты можешь?
- Я могу! Я могу многое! Ты еще увидишь, на что я способен! Это вы – два слабака! Да, похоже вы были созданы друг для друга! Напрасно я взял тебя в жены. Лучше бы ты досталась этому неудачнику Шайни.
- Ты прав.
Отчаяние сошло с ее лица, а вместо него появилась твердость. Она словно окаменела, превратившись в белоснежную мраморную статую, закутанную в полупрозрачные покрывала. Слезы высохли, и в глазах появилась решимость.
- Ты прав, мы с Шайни были созданы друг для друга. Видишь, даже ты это понял.
- Да пропади ты пропадом, как и твой любимый Шайни, - крикнул Джахи в гневе, топнул ногой и выбежал прочь.