Пролог
То, о чём я хочу рассказать, происходило в бескрайних степях, обступивших Великую реку. Деревенька, о которой пойдёт речь, в ту пору звалась то ли Мюльберг, то ли Гольштейн: прабабка сказывала моему деду, да он позабыл. Право сказать, не так это и важно, ведь в том краю все деревеньки похожи одна на другую, что яблоки на твоей яблоне.
Весёлый и трудолюбивый народ, населявший эту местность, с незапамятных времён жил в дремучих лесах. Из-за вечных склок, которые затевали короли с соседями, от голода, туманов и сырости этим людям пришлось перебраться в огромную и мирную в ту пору державу под покровительство великой царицы. Так они и осели там. Старики бережно хранили традиции, чтили заветы отцов; молодёжь всё больше предавалась развлечениям – поэтому вскоре даже родные сказки оказались позабыты.
Но ход мироздания неумолим: оттого что сказки перестали рассказывать, они не перестали случаться...
Глава 1.
Пасхальная неожиданность (март 1941)
– Ох, перевелись нынче зайчики... – вздохнул дед.
– Перевелись, как есть перевелись, – поддакнула бабка. – Бывало, встанешь пораньше, выбежишь во двор, а там дорожка – песочком беленьким присыпана. Пойдёшь по ней, глядь – гнездо! А в нём видимо-невидимо подарков – зайчик принёс! И яйца крашеные, и конфеты. А бывало, и обновки! (1)
– Бывало! А то не в гнездо, а в шапку сложит яйца или в ямку какую.
Бабка задумалась, притихла, подперев рукой морщинистую щёку. Стало слышно, как стучит по стёклам капе;ль, как заливисто щебечет пташка в кустах под окнами.
– Вы что, хотите сказать, что зайцы несутся? – нарушил молчание недоверчивый голосок семилетнего Мартина.
– Несутся, а как же, – встрепенулась бабка. – Но только раз в году, весной. Да и не обычные зайцы, а только пасхальные.
– Какие такие «пасхальные»? – по слогам выговорил Мартин.
Дед, сурово посмотрев на жену, вышел в сени и хлопнул дверью.
– Никакие, милый, – пробормотала бабка. – Никакие. Вырастешь – узнаешь. – И пошла за дедом, горестно шевеля губами.
* * *
По всем приметам наступила весна, поэтому Мартин решил караулить зайца.
Проснувшись на рассвете, мальчик сразу же подскочил с кровати. Натянув штанишки, он собрался было выскочить из дома в куртке на голое тело, но увидел выглаженную рубашку, усовестился, сунул руки в рукава и старательно застегнул все пуговки. Меж тем светало; в окно стали видны колья забора, подпиравшие накренившийся сарай, и тёмный силуэт мельницы. Мартин потихоньку вышел из дома.
«Скрип!» – сказала дверца. Мальчик строго посмотрел на неё и приложил палец к губам.
«Крях, крях!» – закряхтели было ступеньки, но Мартин перепрыгнул последние три и, обогнув сарай, помчался на задний двор. Там было чисто выметено, дорожки посыпаны белым песком.
Где же мог угнездиться заяц?
Мальчик внимательно оглядел пространство между сараями. Прогнав здоровенного кота с крышки, он приоткрыл короб, где хранился фураж, посмотрел, как взвились в воздух золотистые пылинки, и чихнул. Ни яиц, ни зайца в сарае не оказалось. Пёс Рекс вылез из конуры и приветливо завилял хвостом, но маленький хозяин прошептал «тише» и прошёл мимо, отчего собака понуро залезла обратно.
Удостоверившись, что на заднем дворе осмотрены все закоулки, Мартин направился в сад, где нежная зелень только начинала пробиваться из-под земли. Птицы, почуяв весну, пели из всех своих птичьих сил, радуясь солнышку и теплу.
В валу, за грядками, Мартин заметил движение. Неужели заяц?.. Затаив дыхание, он подкрался ближе. Так и есть – между грядками просматривалась небольшая ямка, выстланная соломой. В ней лежали пять нарядных, пёстро выкрашенных яичек. А шестое, жёлтое, толкал перед собой носом самый что ни на есть настоящий поросёнок!
От удивления у Мартина перехватило дух; к тому, что яйца приносит заяц, он уже был готов... Но поросёнок?!
Почуяв приближение человека, животное засеменило через вал и, нырнув под оградку, скрылось в направлении школы. Недолго думая, Мартин последовал за ним. Колыхание высокой травы выдавало, в какую сторону двигается таинственный визитёр. Через некоторое время поросёнок показался за школьной оградой, деловито пересёк широкий двор – и исчез! Напрасно Мартин осматривал пространство под крыльцом, грядки и клумбы: животное как сквозь землю провалилось! В каком-то смысле так оно и было: в пятый раз обегая здание, мальчик услышал слабое хрюканье, доносившееся из выгребной ямы. Несчастный поросёнок провалился сквозь прогнившие доски и ходил по самому краю ямы, каждую секунду рискуя соскользнуть в зловонную жижу.
Не мешкая ни секунды, Мартин помчался к дому. На заднем дворе мама обычно сушила выстиранное бельё, и он рассчитывал позаимствовать у неё верёвку. На этот раз вещей здесь не оказалось, и ему не пришлось тратить время, чтобы снимать их. Наспех смотав верёвку в клубок, мальчик что есть сил побежал назад.
К слову сказать, поросёнок и не думал тонуть, важно расхаживая взад-вперёд вдоль кромки выгребной ямы. Мартин сделал петлю. Да-да, не удивляйтесь – все деревенские мальчишки умеют делать затягивающуюся петлю, как заправские ковбои! Только вот накидывать её на шею поросятам умеет не каждый. Мартин кинул готовую петлю в яму и терпеливо ждал, когда поросёнок соизволит через неё переступить. Наконец тот пошёл в сторону мальчика. Как только маленькие копытца перешагнули верёвку, Мартин что есть мочи затянул петлю, крепко опоясав животное! К счастью, вес его был невелик и вытащить горемыку не составило труда.
Стоит ли говорить, как удивились домашние, когда ранним воскресным утром увидели выпачканного в земле Мартина, с победным видом ведущего спасённого поросёнка на бельевой верёвке? Сперва пробовали дознаться, чьё животное забрело в их двор, но, поскольку никто из соседей не признал его своим, Мартину было позволено оставить поросёнка у себя.
* * *
Вечером поросёнка закрыли в сарае, а на другой день дед соорудил загончик, где поросёнок мог гулять и греться на солнце. Сидя на крылечке, старик задумчиво наблюдал, как животное пытается дотянуться до пучка свежей травы. Наконец он подозвал внука.
– А поросёнок-то твой не простой... – сказал он.
– Не простой, а золотой? – засмеялся было Мартин, но дед даже не улыбнулся. Наоборот, нахмурил брови, лицо его приняло серьёзное выражение.
– Мне сказывал мой дед, который сам слышал от своего деда, что водились де в старину в этих краях волшебные свиньи. Если такую свинью спасти, она отблагодарит тебя удачей и богатством. Нужно лишь дать ей корм и потереть пятачок – и наутро в кармане жди сюрприза. Только о том сказывать никому нельзя: волшебство может закончиться. Попробуй, – посоветовал он, заметив, что Мартин ему не очень-то верит. – Вон, видишь, травка растёт, и фураж в амбаре припасён... Будешь его кормить – может, что и выйдет.
Сказав это, дед ушёл в дом. А Мартин, подумав, отправился за фуражом.
Наутро мальчик вывернул карманы штанов, и – о чудо! – из одного выпал круглый пятак! Невероятно, но поросёнок и вправду оказался волшебным! С тех пор так и повелось: днём мальчик ухаживал за поросёнком, а наутро находил в курточке или штанах пятикопеечную монету.
Незаметно весна сменилась жарким и засушливым летом, которое, в свою очередь, близилось к концу. Последнее время взрослые ходили насторожённые, часто закрывались в комнате и что-то обсуждали, но Мартин, увлечённый мальчишескими забавами и заботой о подросшем поросёнке, которому требовалось всё больше еды, не обращал на это внимания. Как-то, проходя мимо комнаты, он услышал обрывки разговора: год выдался неурожайным и поросёнка планировали зарезать.
Зарезать волшебную свинью?! Этого мальчик допустить не мог! Ему вовсе не жалко было терять ежедневную монету – ничего подобного. Просто за лето они с поросёнком сильно привязались друг к другу. Да и могло ли быть иначе? Когда ежедневно заботишься о ком-то, чешешь ему пятачок, волей-неволей проникаешься самым дружеским расположением.
Дождавшись, когда все уснут, Мартин вылез из окна своей комнаты и прокрался к сараю. Полная луна заливала всё тёплым желтоватым светом; поэтому мальчик без труда вывел поросёнка со двора. Тот доверчиво пошёл за хозяином. Вместе они миновали улицу, вышли за околицу и пошли по степи туда, где волей природы в ровной степи зияла глубокая расщелина, прорезанная звонкой речушкой, впадавшей в большую реку. Вскоре они спустились по известным только местным ребятишкам тропам в глубокий овраг, на дне которого сохранились развалины домов первых переселенцев. Эти руины полностью обнажались лишь ранней весной, когда сходил снег; сейчас же из-за крапивы, бурьяна и молодой поросли фруктовых деревьев не видно было даже остатков печных труб. Днём Мартин безошибочно мог найти среди них полуразвалившийся дом своего прадеда, но под покровом ночи всё казалось чужим и незнакомым, и мальчик долго блуждал в рассеянном лунном свете, ведя за собой недоумённо похрюкивающего поросёнка.
– Я буду приносить тебе еду, ты только не уходи далеко! – пообещал он напоследок спасённому другу.
Придя домой, Мартин долго не мог заснуть: то ему казалось, что на поросёнка напали волки, то он представлял, что скажут завтра родители, не обнаружив животное в загоне.
Утром, когда Мартин крепко спал, явился человек в военной форме и о чём-то недолго разговаривал со старшими. После его ухода отец сразу же уехал, а растерянные мать и бабушка стали собираться в дорогу. Куда – не мог сказать никто, было только понятно, что ехать нужно срочно и всем. Мама сложила в корзину все съестные припасы; на самый верх положили Библию. Дед собрал свой сундучок с инструментами, бормоча, что он один стоит всех остальных собранных вместе больших сундуков. Мартин тоже побросал свои нехитрые пожитки в ранец, купленный к школе, и сел со всеми на большую подводу, направлявшуюся к реке. Баба Нюра, жившая по соседству, подволокла к подводе мешок муки.
– Возьмите, вам нужнее, – пробормотала она, утирая слёзы.
– Я сложила спелые дыни в амбар, они в коробе с фуражом, – зачем-то сообщила бабе Нюре мама.
Напоследок старшие отвязали Рекса, который носился теперь по двору и тревожно заглядывал всем в глаза.
К обеду село опустело, а на третий день после отъезда жителей и вовсе приобрело жуткий вид. По улицам бродили, жалобно мыча, недоенные коровы, выли оставленные собаки. К волшебному поросёнку Мартина присоединился целый отряд обыкновенных свиней из соседних загонов, выпущенных бабой Нюрой и несколькими сердобольными старушками, сжалившимися над брошенными животными. Несколько вечеров бродили женщины по селу, отвязывая забытых собак и открывая двери голодной скотине, чтобы те насытились травой и палыми яблоками. О том, что станет с животными зимой, никто и думать не хотел, всех больше занимала судьба изгнанных односельчан.
Глава 2.
Прощальное чудо волшебной свиньи (август–сентябрь 1941)
А что же наш Мартин? Сперва он плыл на пароме, не понимая, отчего так печальны и взволнованы взрослые и куда они направляются. Потом они ехали в поезде, который был жутко неудобным. Спать им приходилось на мешках и соломе рядом с другими путешественниками, но Мартина это нисколько не заботило – ведь в поезде он ехал в первый раз в своей жизни, а мама и бабушка с дедушкой были рядом.
Когда они наконец остановились в каком-то местечке, в комнате, которую смело можно было назвать подвалом (если бы не несколько маленьких оконцев, наполовину утопленных в земле), оказалось, что у дедушки в суматохе украли или по ошибке забрали сундучок с инструментами. Пропажа настолько огорчила старика, что он обхватил голову руками да так и сидел вечерами в тёмном углу странной комнаты-подвала, служившей им новым домом.
Страшное слово «война» Мартин слышал теперь везде: на поле, когда помогал маме грузить тяжёлые арбузы, на улице, на железнодорожной станции, куда прибывали всё новые и новые партии людей, которым негде было размещаться. Местные жители смотрели на них с недовольством и откровенной злобой; мальчику было непонятно, что происходит – ведь они никому не причинили зла.
Дед продолжал угрюмо сидеть на крыльце, а бабушка и вовсе слегла, надсадно кашляя в углу на сундуке, – кроватей у них не было. Вечерами после работы мама прятала слёзы: ей нечем было кормить Мартина и стариков.
– Ах, если бы у меня были мои инструменты! – как-то с горечью сказал дед. – Я бы сделал кровать, и полки, и деревянные игрушки на продажу, а то, глядишь, времянку сколотили бы к зиме...
– Значит, надо купить новые, – рассудил Мартин.
– Надо бы, внучек, надо бы, – промолвил дед, – да вот денег-то у нас как раз и нет.
– Так у меня есть! – радостно сообщил мальчик и полез за сундук. Там лежал ранец, который в этом году не пригодился: вместо учёбы в первом классе Мартин пошёл помогать матери в поле. Раскрыв ранец, он опрокинул его на стол, и оттуда под изумлёнными взглядами взрослых, звонко бряцая, посыпался настоящий дождь из пятаков.
– Откуда это у тебя?! – одновременно ахнули мама и бабушка.
– Ты собирал их... – глухо прошептал дед, прижимая к себе внука. – Он собирал их! – попытался повторить старик для женщин, но слова застряли у него в горле, и Мартин впервые увидел, как дед плачет.
Октябрь 1941. Эпилог
Поздней осенью в оставленное село прибыла первая партия мирных жителей, эвакуированных с линии фронта. Они были растерянны и напуганы. Вынужденные оставить родные места, женщины с маленькими детьми, нагруженные корзинами и узлами, с опаской входили в ворота чужих домов. Жилища стояли запертые, многие из них были заколочены, поэтому замки пришлось сбивать. На незнакомцев лаяли не успевшие одичать собаки; из неприбранных в осень грядок уныло торчали стебли высохшей травы.
Во двор дома, где раньше жил Мартин, тоже пришли люди. Это была уставшая женщина с грудным младенцем в одной руке и добротным чемоданом в другой. За ней шла худенькая девочка-подросток, нагруженная тюком; за руку она вела мальчишку лет пяти, живого и любопытного, так и норовящего вырваться.
Войдя в дом, женщина положила младенца на кровать и приказала дочке приглядывать за ним; сама же отправилась на кухню и стала осматривать шкафчики в поисках съестного. Удостоверившись, что малыш спит, девочка принялась разглядывать комнату. Особенно обрадовал её книжный шкаф. Она с интересом сняла с полки несколько книг, открыла их... и вдруг закричала беспомощно и жалко; потом, с непонятно откуда взявшейся силой и злостью, начала вырывать страницы и топтать их ногами, вынимая и бросая на пол всё новые и новые книги. Прибежавшая мать испуганно стояла в дверях, прикрыв рот руками, потом с силой обхватила дочь:
– Людочка, родная, тише, тише!.. Да что с тобой такое?
– Мама! – прорыдала девочка. – Мама...
Она наклонилась и с отвращением, держа двумя пальцами, подняла с пола вырванную страницу детской книжки с нарисованным поросёнком. Буквы были детские, крупные, текст набран по слогам – так, чтобы легче было учиться читать. «Leb-te ein fr;h-lich Schwein-chen» (2) , – гласил текст. Повсюду валялись страницы, испещрённые такими же буквами.
– Вот и хорошо, – сказала женщина, прижимая дочь и гладя её по волосам, – будет чем зимой печку топить, дрова-то не припасены...
– Вам просили передать – дыни в амбаре. В фураж их Берта закопала, чтоб сохранились подольше, – строго сказала появившаяся в дверном проёме баба Нюра.