Но вернёмся к осени 1968 года, в наш палаточный городок. То время было сильно напичкано событиями, как и всё время службы. События происходили очень плотно по времени и даже одновременно, в отличии от монотонной гражданской жизни, где цикл: «работа-дом-работа» занимая большое временное пространство, был мал по событиям, и потому время в этих периодах текло по разному. Три года в армии я приравниваю, ну минимум, к десяти после армейским годам, и двадцати предпенсионным, а уж пенсионное пролетает вообще незаметно. Вроде вчера только получил пенсию, глядишь завтра снова получать, вот почему пенсии на всё хватает - просто не успеваешь тратить.
Ну, так вот, вновь палаточный городок. Мы, можно сказать, обустроились, и жизнь потекла в соответствии с обычным военным распорядком. Правда за время неурядиц «толпа сильно разболталась». Молодых офицеров слушались неохотно, а те, они нам ровесники, только из училища, обращались к нам, как к высшим по званию. Вчера они были рядовые курсанты, жёстко подчинялись своим старшинам, а мы уже больше года, как старшины рот, причём без офицерского присутствия, да и остальные почти все мл. сержанты. Доходило до смешного: сидим с Саней Сухоставцевым в палатке, (нет, не выпиваем) чуть открывается щель дверного брезента, молодой лейтенант спрашивает разрешения обратиться к старшине Грачёву. Я отвечаю, что его здесь нет, тот уходит, но через некоторое время, кто-то ему, видимо, объяснил, возвращается вновь:
- Разрешите обратиться, мне сказали, что Вы старшина Грачёв!?
- Ну, я, видишь, мне некогда!?
- Через полчаса уходим в патруль по городу, мне бы получить пистолет.
Вот, примерно такие, отношения были, во всяком случае, у старшин с молодыми лейтенантами. И я, конечно, был самый наглый, то есть умел «зарываться». Впрочем, и по должности как-то так выходило, ну чем он занят этот взводный (?), а на мне всё хозяйство и быт тех же лейтенантов, ну кто они без меня?
И не только лейтенантов, но и всех офицеров роты, и даже полка. Дело в том, что в связи с серьёзной международной обстановкой, состоянием дисциплины в подразделениях и проживанием личного состава оторвано, без связи, без коммуникаций, без необходимой военной инфраструктуры был издан приказ по полку «о проживании офицеров полка вместе с личным составом». Я уже говорил, что штаб полка был создан и расположен в дивизии, там же существовал один батальон плавающих танков. Все были переведены на «военное положение». Командир полка и некоторые из замов большое количество времени проводили именно здесь, с нашими батальонами.
В связи с этим в роте были созданы две дополнительные палатки для офицеров. Потом потребовалось поставить ещё одну «для свиданий». К офицерам приезжали жены, и возникла необходимость. К некоторым неженатым приезжали жёны очень часто, причём разные. Все эти оргии должен был обеспечивать старшина роты, а кто ещё? Ему, конечно, тоже перепадало от женщин. Ну, нет, не то, что ты подумал. Так, какие либо угощения, так сказать «чаевые» за хорошее обслуживание. Повадился в нашу палатку один штабной капитан, жёны всё разные, через день да каждый день. Ох, и резвый был, с перевязанной рукой учил нас бегать по шторм трапу. И это вскоре пригодилось.
Даже обеспечение бесплатным спиртным ложилось на старшину. Дело в том, что выше склона, где было наше расположение, по лесу проходила почти заросшая, но асфальтированная дорога, и вела она куда-то на городскую свалку, которую давно закрыли, но машинёшки все-таки проскакивали туда. Пользуясь нашей близостью, командира, видимо, уговорили организовать здесь пост и поставить шлагбаум, чтобы отучить водил туда шнырять. Что из этого вышло? Правильно, из этого естественным образом выходила коррупция, правда мы этого слова тогда не знали, а просто брали с водителей, нет, не борзыми щенками, а спиртным. Коньяков не возили, а так, что подешевле. В большом ходу была перцовка, и мне она нравилась. Всё спиртное складывалось в канаву и передавалось по смене. Прихожу на пост за спиртным, а там оно уложено бутылка к бутылке примерно метров на десять и выбираю. - Коммунизм!
Нет, я много не пил, так по «чуть-чуть», и ни в коем случае с подчинёнными. Я знал свою «слабость нервно-психологического» характера: чуть переборщил, и уходил в разнос. Я и трезвый то срывался, что уж тут говорить, ясно, что в этом была главная причина моих, мягко скажем, неудач. Например, как-то вынудил меня один сержант же, но подчинённый, врезать ему. Не сильно, так, один раз, ладошкой по лицу. Тот написал отцу, отец полковник же, позвонил, командиру полка, и потребовал наказать, «Батя» еле замял, чуть до дисбата не дошло. Мне до сих пор не понятно, зачем тому было служить? Если хотел служиь, мог сразу поступить в военное училище, если просто отец хотел из него сделать мужика, то это у него явно не получилось.
Но пока, я как старшина роты, считался лучшим в полку. Я был деловой, хозяйственный, неплохой организатор, голова работала чётко, неподчинений не терпел. У меня всегда были лишние матрасы, кровати и тп. Не помню, откуда, но не воровал, же я их? Впрочем, иногда приходилось, но это уже другая история, и называлась она «солдатской смекалкой». Так это называл наш «Батя» - командир полка, действительно «отец солдатам», но жаль его, что приходилось огорчать, а он всё прощал. Теперь я представляю, как ему тяжко было в той обстановке.
Несколько дней идут моросящие дожди, всё пропиталось водой, сушняк вокруг весь давно собрали, даже солярка не горит. Дежурный по части докладывает командиру, что наряд на камбузе не успевает с обедом по причине отсутствия сухих дров. А камбуз то: два открытых котла под хилым навесом. Командир вызывает меня, и ставит задачу: прояви, мол, солдатскую смекалку, срочно нужны сухие дрова. А сам видимо уже примерно знает, что нужно делать, потому как предлагает машину Газ 66 с водилой. Я вопросов не задаю, хотя ещё не знаю, что буду делать, решение приходит само уже по дороге в город. Правильно, теперь только в городе, да ещё под каким-нибудь навесом, можно найти что-то более-менее сухое. В кузове трясутся человек пять в основном из наряда по камбузу. Я водиле говорю: - Теперь надо на стройку, где есть какие-то деревянные отходы. Тот отвечает, что примерно знает куда, и мчит со страшной скоростью. Влетаем, в какие-то цеха и прямо к куче поддонов из-под кирпича. Строители вроде и не обращают на нас внимание. Махом накидали в кузов и улетели. Дежурный доложил командиру, а мне заметил, что с рамами я немного погорячился. Оказалось, кто-то нам рамы оконные подбросил в кузов. Ну, возвращать не стали.
Солдатская смекалка выручала и Батю. К примеру, когда мы стали совсем замерзать, он смекнул, что в этих брезентовых палатках нам зиму не пережить, и взял без разрешения из НЗ, другие трёхслойные большие палатки, а кто бы ему разрешил, полк то уже в казарме живёт (по отчёту). Трёхслойные это так: первый, наружный - тот же брезент, потом какая-то байка, и третий, внутренний, белый, наверное, хэбэшный слой. Кровати поставили в два яруса, и вошла вся рота в одну палатку. Потом смекалка подсказала Бате, а может и не Бате, что надо печки-буржуйки, в палатках были отверстия под трубу, а печек не было. Печки были замечены на товарной станции «Вторая речка». Пришлось проявить смекалку, и под покровом ночи, переместить их в кузов нашей машины.
Теперь не было труб, ну хоть застрелись, нигде. Уже была зима, а мы всё обустраивались. И тоже смекалка помогла. Разведка донесла, что в Рыбном порту есть жестянщик. Договорились: он нам сделает трубы, а мы отработаем. И всем хорошо: и нам, и опять нам же. И я там был, и пиво пил, и креветками закусывал в неимоверных количествах.
Ну, вот теперь были палатки, и печки, и трубы, не было дров, хоть жили в лесу. Нам строжайше было запрещено спилить дерево, штраф составлял что-то очень много. Да и пил у нас не было, ни топоров. Начальство требовало проявлять смекалку. Вот мы её и проявляли, то есть всё равно какую-то мелкоту рубили под самый корень и присыпали листвой, а когда выпал снег в лес не ходили, как в песне «…догадаются по следу, все…». Всё равно какие-то ветки ломали.
Заложит дневальный в печку эти ветки, не горит, уйдёт он в парк, кричит часового. Пока тот найдётся, проснётся, пока ему дневальный растолкует, зачем он с ведром пришёл ночью в парк, пока вместе не найдут, где лучше слить соляры, потом с ведром придёт в палатку. В печке всё притухло, чуть угольки краснеют. Возьмёт дневальный шприц (танковый конечно), наберёт солярки, и в печке ею всё зальёт, холодная соляра – не горит. Начинает он чего-то подкладывать, поддувать. Солярка на угольках начинает испаряться, и вдруг «БА-БАХ!» - труба в одну сторону, печка в другую, дневальный в третью. Толпа просыпается, дневальному пинка, собирают печку и процесс возобновляется. А утром все, как черти, грязные, сопли чёрные, натуральные танкисты. Когда шли в городскую баню нас определяли по морде (то есть не по военному билету). Вот так «весело и непринуждённо» проводили ночи.
А днём не менее весело, всё свободное время проходило у печки, кто-то хлеб отогревает, прикладывая к трубе, (хлеб, четвертинка булки, был насквозь промороженный, и его не представлялось возможности съесть за обедом) отгрызет, где отогрелось и снова его к трубе прикладывает, тут же другой портянки сушит, тоже к трубе, запахи обалденные. Выходило всё дело – труба.
Продолжение http://www.proza.ru/2016/11/26/1829