Случается, что пьешь и пьешь, и никак не можешь напиться. И погода, вроде, не жаркая, а во рту — сухо, как в знойный летний день, и язык шершавый, как наждак, того и гляди оцарапает нёбо. Не спеши подозревать у себя диабет — может быть, это не твоя жажда.
А бывает, что все в твоей жизни вроде бы под контролем, а ты просыпаешься посреди ночи — взмокший от пота и с такой паникой в душе, что хочется выть и кусать подушку. Или наоборот — все вокруг тебя рушится и сыплется, и привычный мир летит в пропасть — а у тебя в сердце словно распускается цветок. Не торопись обвинять себя в трусости или беспечности — возможно, это не твой страх и не твоя надежда.
Утоли чужую боль — и твоя станет легче. Вылечи другого — исцелишься сам.
Так или почти так размышлял Кристиан, вышагивая по солнечной улице. Внутри смешались тревога и боль, и глупое предвкушение радости, стыд и нежность, и чувство вины, и осознание себя почти героем. Такой вот коктейль «весенний». Сейчас, посреди осени, эпидемии, большой беды... Посреди онемевшего от ужаса города.
Он мог купить антибиотик в какой угодно аптеке — и даже совсем рядом с домом — но вместо этого отправился пешком через два квартала. Казалось бы, времени не много, стоит ли его терять? Но Крис и не задумывался, зачем идет так далеко, пока не замедлил шаг у антикварного магазина. У того самого, в котором работал неприятный Карабас-Барабас. «Антик Семафор» - гласила желтая вывеска над входом.
Кристиан пожал плечами и поставил ногу на ступеньку. Ладони у него вспотели, но он старательно делал вид, что просто шел мимо и решил заглянуть. Притворялся перед самим собой, что и в мыслях не имел заходить в антикварный магазин.
В конце концов, куклу бабушку могли уже сто раз продать. А если и нет — стоит ли травить себе душу? Все равно у Криса нет денег, чтобы ее выкупить. И что он скажет владельцу — серьезному, судя по всему, человеку? Что хочет поглазеть на свою бывшую вещь?
Но ничего говорить не пришлось, потому что в тот момент, как рука Криса коснулась дверной ручки, взгляд его упал на витрину. Кукла стояла там! Она показалась Кристиану печальной, хотя губы ее слегка улыбались. Выглядела почти взрослой, несмотря на пухлые щеки и детскую ямочку на подбородке. Несмотря на невинное выражение огромных, золотисто-карих глаз. Бордовые туфельки и красные шелковые розы на шляпке, белоснежные панталончики и воротничок — все как будто новое, с иголочки. Пепельные волосы блестят. Неужели хозяин вымыл кукле голову и постирал одежду? Нет, не может быть. Наверное, сквозь стекло цвета видятся свежее и ярче.
«Лиза?» - прошептал Крис, как будто она могла услышать.
Он уже не думал о бабуле, вернее, думал, но по-другому. Как о самом близком человеке — и одновременно, как о самой красивой в мире девчонке. Бабушка и ее звезда. Весенний коктейль.
Мимо проехал автомобиль, отразившись в стекле, и на долю мгновения кукольные зрачки ожили. Кристиан поймал ее взгляд — и вспыхнул. Чувствуя, что краснеет, поспешно отвернулся. Как будто она могла увидеть.
В аптеке Крис попросил антибиотик — самый дорогой, посчитав его самым лучшим, и поливитамины, и десять плиток гематогена с орехами. Подумал и взял еще таблетки от живота — для Кристининой мамы, вернее — для ее звезды, на случай, если та заболела от некипяченой воды. В соседнем продуктовом он купил минералки, творожок с изюмом, сдобную булочку, пачку риса, полкило апельсинов и банку вишневого повидла. Малины не было. Кристиан с радостью тратил деньги — и потратил бы в десять раз больше, даже если вместе с ними таяла надежда когда-нибудь выкупить куклу-бабушку.
«Главное, чтобы в больницу пустили с такой сумкой», - сказал он себе и прихватил в киоске коробку шоколадных конфет. Польза от них, вероятно, небольшая, но ведь девчонки обожают сладкое?
«Нет, все-таки главное не это, - раздумывал Крис, торопливо направляясь домой. Пакет с едой он нес, обхватив обеими руками и прижимая к себе, чтобы не оборвались ручки. - Кристина, наверное, уже звонила... Но я не о том. А вдруг они, Лиза и другие, не могут есть наши продукты? Ведь нас выбило из того мира от их воды. И живот у меня скрутило — от глотка чая. Что если их тоже куда-нибудь выбьет? Или же им станет плохо. Правда, вода там с чернотой, но ведь Лиза ее пила, и ничего дурного с ней не произошло. Да все они пьют из пруда, больше-то неоткуда. А лекарства? Как на них подействуют наши лекарства? А вдруг...»
Крис не успел додумать мысль, потому что возле дома его ждал сюрприз.
На мокрой лавочке, нахохлившись, словно продрогшая птичка, сидела Кристина.
Растрепанная, бледная, совсем не похожая на уверенную в себе, красивую девчонку, какой он ее запомнил первого сентября.
- Кристина, что случилось? – удивленно спросил он, осторожно ставя пакет на лавку. – Почему ты здесь? Почему не позвонила?
- Я телефон дома забыла, - расстроенно ответила она.
- А что ты какая печальная?
- Да ладно, Крис, тебе что, проблем мало?
- Кристина, мы же друзья, а у друзей не должно быть секретов друг от друга. Я же вижу, что-то случилось.
- Да ничего особенного не случилось.
- Ну, пойдем! Пойдем домой, я напою тебя чаем, и ты мне все расскажешь, хорошо?
Она послушно поднялась со скамейки и пошла в подъезд. И потом также послушно сидела на его любимом месте – у окна, опираясь спиной на холодильник - дожидаясь, пока он вскипятит чайник и заварит чай с мятой по бабушкиному рецепту.
- Ну что? Давай, рассказывай! – не утерпел Крис, когда она выхлебала полчашки, задумчиво разглядывая дворовой пейзаж сквозь узоры сетчатой тюли.
- Да мамин муж, - нехотя выдавила Кристина.
- Что - мамин муж? Он приставал к тебе?
- Да не то чтобы приставал. Он просто пьяный был. Они все там были пьяные.
- Кто – все? Он что не один к тебе приставал?!
- Да успокойся ты, никто ко мне не приставал. Я пришла домой, а там Юра с двумя друзьями квасит. Представляешь? Мама в реанимации, а он какую-то шваль притащил. Устроил проходной двор.
- Ты не пойдешь туда больше, - твердо сказал Кристиан, - будешь жить у меня.
- Спасибо, - улыбнулась она, - надо только как-то вещи забрать.
- Я пойду с тобой. Пойдем вместе и заберем, - отозвался он и сам подивился своей решительности.
Да, вот так оно бывает – для себя поступки совершать трудно, а для друга – легко.
- После больницы, может? Может, они там упьются, да заснут… не хочется с ним встречаться, - обронила Кристина, допивая чай и ставя чашку на бабушкино блюдце из старинного фарфора.
- Можно и после больницы. Допила? Ну, пойдем?
Наверное, нет зрелища более жуткого, чем охваченная паникой, но молчаливая толпа. В приемном покое пациенты и родственники стояли или сидели на стульях, бледные и встревоженные, погруженные в себя. Они не болтали и не перешептывались, и это выглядело странно. Может быть, у них не осталось сил, или собственные мысли не давали покоя, или червоточины, как разные полюса магнита, отталкивались друг от друга, разобщая людей. «Не иначе, слепые черви — индивидуалисты по натуре и ненавидят себе подобных», - мельком подумал Крис.
- Сорокина и Щеглова? - устало повторила дежурная медсестра. - Да так же все, стабильно-тяжелое. В реанимации Сорокина. Нет, туда нельзя.
- А к Щегловой можно? - спросил Крис, незаметно стискивая холодные пальцы Кристины. Он чувствовал ее отчаяние и близкие слезы — но просил потерпеть.
- Халаты накиньте, - бросила медсестра. - А в сумке что?
- Апельсины, минеральная вода, булочка, - принялся показывать Крис. Лекарства он спрятал на самое дно, под безобидными гостинцами.
- С ума посходили, родственнички. Она только жидкое ест, какие апельсины? Ладно, проходите.
Вероятно, медсестра рассудила здраво — продукты достанутся ей, раз больной они все равно ни к чему.
Ребята бочком протолкнулись по забитому кроватями коридору - и тут висела густая, недобрая тишина.
Бабушка встретила их все той же кривоватой улыбкой. Левая половина лица — мертвая, в правой теплится жизнь. И все-таки — почудилось Крису, или ей, действительно, стало лучше? Щеки как будто еще больше запали, пятнистая кожа обвисла — дряблыми, некрасивыми складками, но в глазах появился блеск.
- Костенька! - и голос прозвучал бодрее. То есть, не голос, конечно — потому что на самом деле она не говорила, только чуть-чуть шевелила губами — а мысли, которые Кристиан мог теперь улавливать. - Домой хочу, соскучилась... Здесь глухие все, я к ним обращаюсь, а они как будто и не слышат. Никто со старухой говорить не хочет. Плохо мне тут, Костенька. А ты, милый, как без меня? Не ешь, наверное, ничего? Бутерброды одни?
- Ем, бабуль, - невольно улыбнулся Крис.
- Ты же не умеешь ничего! Яичницу сам не поджаришь! - она мысленно всплеснула руками. Так, во всяком случае, это воспринималось. Мыслеобраз. - А суп? Второе? Если без супа есть — гастрит будет.
- Я послежу, Раиса Михайловна, чтобы он правильно питался, - сказала Кристина.
- Спасибо, милая. Я сразу поняла, что ты хорошая де...
Мысли стихли, словно удаляясь, а глаза, полуприкрытые коричневыми веками, как будто слегка помутнели. Бабуля устала. Все-таки она была еще очень слабой.
- Идем? - прошептала Кристина и схватила Криса за рукав. - Сумка у тебя?
- Вот!
Он поудобнее перехватил ручки пакета.
На этот раз падение — а точнее, взлет — в червоточину происходил иначе. Не так головокружительно, а будничнее, что ли. Они снова очутились в том же самом чудном пространстве с нарушенной гравитацией, но не летели стремительно, а долго и трудно карабкались по крутой лестнице. Причем не понятно, вверх или вниз. Почти в темноте, только слабый, рассеянный свет лился непонятно откуда. Стены, до которых не дотянуться, мрачные и сырые на вид, изъеденные черными норами, словно какой-то болезнью.
Кроссовки Кристины скользили. Крису приходилось ее поддерживать и буквально тащить за собой. Свободной рукой он держался за липкие на ощупь, холодные перила, а пакет с продуктами повесил на локоть. В первые минуты это было терпимо, а потом стало так больно, узкие ручки так глубоко впивались в мякоть руки, что он уже и думать не мог ни о чем другом, кроме проклятой сумки.
- Крис, где мы? - уловил он испуганную мысль Кристины.
- Не знаю, но я точно не хотел бы здесь остаться!
Наверное, так ощущается ад. Бесконечный и тяжелый путь в никуда.
Не известно, долго ли они шли так, потому что не только гравитации, но и времени в межмирии не существовало. Наконец, под ногами забрезжили звезды. Сперва тускло-молочные, словно кто-то разбросал у подножия лестницы фарфоровые черепки, они постепенно разгорались, наливаясь красками. Янтарные, рубиновые, бирюзовые... они напоминали россыпь стекляшек, выпавших из разбитого калейдоскопа. Не плесневелые, как чудилось с земли, но, как фрукты, побитые морозом, чуть размягченные. То там, то здесь, заметны становились легкая неправильность формы или темный бочок.
Крис и Кристина как будто уходили от них и одновременно к ним приближались. Это выглядело так, как будто звезды играли с ними в «догонялки».
А самая большая — белая, звезда-снежинка, звезда-цветущая яблоня — росла быстрее всех. Теплела и, распахивая объятия, разлеталась пенными брызгами. Облетала душистыми созвездиями лепестков. Снова поменялись местами верх и низ, и вот, она уже сияет над головой. Огромная, близкая — протяни руку и коснешься.
Едва ли осознавая, что делает, Кристиан выпустил перила, выпустил сумку, выпустил Кристину и, поднявшись на цыпочки, устремился вверх, всем своим существом, как растущий к солнцу стебелек. Задохнулся рассыпчатой белизной, втянул ее носом и ртом, как измельченный пенопласт, вату или морскую пену — и очутился в комнате, полной корабликов-оригами.
Лиза спала. Она лежала на спине, укрытая до подбородка одеялом. На лбу — испарина и мокрая, налипшая прядка волос. Тяжелые локоны распались, открывая уши. Худые руки сложены крестом на груди. На полу — сумка. Бутылка минералки выпала и закатилась под кровать, апельсины, как теннисные мячики, распрыгались по всей комнате.
Боковым зрением он видел, что Кристина наклонилась и стала их подбирать. Выложила на тумбочку булку, а затем, порывшись в пакете, извлекла оттуда пузырек с лекарством — вроде бы целый. Что-то делала с ложкой и стаканом.
Но Кристиану было не до продуктов. Он смотрел на Лизу.
Девочка часто, поверхностно дышала. Вдох-выдох. Холмик одеяла едва заметно вздымался и опадал. Как тонкая ниточка между жизнью и смертью, в любую секунду готовая оборваться.
«Только бы не слишком поздно, - как заведенный, твердил про себя Крис. — Надо что-то делать, пока не стало слишком поздно!».
Он уже не верил в антибиотики.
Кристина тронула спящую девочку за плечо.
- Лиза, проснись, надо выпить лекарство.
Та дернулась и тут же села прямо, как свеча. В распахнутых глазах светилась радость, почти восторг.
- Вы вернулись, ангелы! Я вас ждала — и мне стало легче! Я теперь чувствую себя лучше!
Ее голос прозвучал неожиданно звонко. В конце фразы девочка все-таки закашлялась, но не так мучительно и хрипло, как вчера.
Ожидание чуда исцеляет.
Она послушно проглотила ложку лекарства и запила водой из стакана. Той самой принесенной «ангелами» минералкой.
- Вкусная, как дождевая, - сказала, облизывая губы. - Она ведь не из озера, правда? Я давно такую не пила. У нас в городе некоторые дети выставляют блюдечки на балкон, чтобы собирать дождь, но у меня нет балкона. А это ваша собака?
Действительно, один из Кангов — Крис не мог понять, который из двух — увязался за ними. Не туманно клубящийся, как обычно, а плотный, лохматый, будто лев, он стоял у кровати и приветливо помахивал хвостом. И, Кристиан мог поклясться — на его морде была улыбка!
Лиза протянула руку, ее пальцы утонули в мягкой шерсти и осторожно почесали за ухом. Канг довольно заурчал, словно произнес что-то — быстро, на непонятном языке. Девочка и пес явно нравились друг другу.
- Как его зовут?
- Канг. А меня, кстати, Крис, а это — Кристина.
Меньше всего ему хотелось быть для Лизы ангелом. Другом — да. Старшим, мудрым, смелым..., наверное, впервые в жизни ему так сильно захотелось подставить кому-то плечо. Но ангел — это неправильно. Нечестно, что ли.
- Три К.! - воскликнула она с непонятным Крису энтузиазмом.
- Что?
- Звездочет говорил про «три К.»! Да, я точно помню! Что они спасут нас от черной воды.
- Вот как?
Кристиан не знал, что и думать. «Надо побеседовать с этим Звездочетом», - решил он про себя.
- Если Звездочет говорил, значит, так и будет, - мягко сказала Кристина. - Лиза, мы должны сейчас найти еще одну девочку. А ты не забывай про лекарство, его надо принимать три раза в день, каждые шесть часов. У тебя есть часы?
Лиза замотала головой.
- Хорошо, я оставлю тебе свои, - она торопливо сняла с запястья тонкий кожаный браслетик. - Только с возвратом, это мамин подарок! Идем, Крис.
- И ешь, пожалуйста! Мы принесли много вкусного, - добавил Кристиан.
Что может быть проще, чем отыскать кирпичный дом на улице Ломоносова, четыре «а»? Вход со двора, через арку. Ну, пусть не Ломоносова, а как она называется в этом мире? Но, увы. Они поднялись по узкому отрогу безымянной улочки до Малой Скукоженки, прошли до перекрестка и свернули... нет, никуда не свернули, потому что земля у их ног обрывалась. Вниз убегала лестница. Осколком слюды зеркально поблескивал пруд. Маленькие, словно игрушечные, налезали друг на друга одноэтажные домики, которые — словно наседка крылом — укрывала гигантская тень от завода. Нижний город.
- Ну и куда теперь? По моему, это безнадежное предприятие – искать человека без адреса, и даже без имени, - сказал Кристиан, рассматривая город с высоты птичьего полета.
- И что ты предлагаешь? – нахмурилась Кристина.
- Я не знаю... может быть, расклеить фотографии? Давай поищем фотки твоей мамы и потом вернемся…
- У меня нет времени на «потом»! Мама может умереть в любую минуту! – огорченно воскликнула Кристя, и это стало последним, что она успела сказать, перед тем как потерять равновесие на самой вершине лестницы. Она успела ухватиться за Криса, или он – за нее, и вместе они полетели вниз, к стремительно растущим крышам домов и пруду.
«Ну вот и все», - подумала она и провалилась в черное небытие.