Из сборника «Страна, которую мы забыли»
Глава 1. Обрывки
1.5. На долгую память и черный день
Как я однажды уже упоминал, в первых числах каждого месяца моя бабушка, получив свою «генеральскую» пенсию, отправлялась на Арбат выкупать из ломбарда заложенные в прошлом месяце золотые часы или кольцо. Сразу два предмета она никогда не сдавала. Как известно, советскому гражданину до зарплаты обычно не хватало трех рублей. Сколько не хватало бабушке до пенсии, неизвестно. В ломбарде за ее изделие стандартно выдавали червонец. Можно считать, что именно столько ей и не хватало.
Пытливый читатель может сделать из этого два противоположных вывода. С одной стороны, годы ссылки надрессировали Хадежат жить одним днем, не задумываясь о туманном будущем. С другой стороны, выучка классической гимназии под директорством бывшей смолянки и генетическая кавказская гордость не могли позволить одалживаться у дочери или знакомых. Обезличенный ломбард позволял совместить несовместное.
Упомянутые золотые изделия никоим образом не могли быть причислены к семейным ценностям. Все таковые были в свое время конфискованы. Однако, известная нам сегодня только благодаря Михаилу Булгакову кампания под лозунгом «сдавайте валюту» наглядно продемонстрировала советским гражданам, что единственной реальной ценностью может быть только золото. Поэтому, получив деньги «за мужа», как их называла бабушка, она первым делом купила приглянувшиеся ей часы и кольцо с каким-то камнем неопределенного названия. Камень, как, впрочем, и вся работа заводского ювелира, ничего не стоил. Но в качестве лома кольцо в ломбарде принимали охотно. Что касается золотых часов, я никогда не видел, чтобы они показывали время. Тем не менее, по торжественным случаям бабушка неизменно их надевала. То, что они не ходят, ее нисколько не беспокоило. Чрезмерно любознательным Хадежат всегда была готова объяснить, что забыла часы завести.
Когда бабушка по приглашению моих родителей поехала в Прагу, ей было уже за семьдесят. Я попытался объяснить ей, что лучше оставить золото дома. Ведь ей придется указывать эти предметы в таможенной декларации и предъявлять для досмотра. А это лишняя морока. В противном случае, если золото обнаружится, ее могут обвинить в контрабанде и даже конфисковать ценности. Конечно же, Хадежат взяла часы и кольцо с собой. В декларации их, естественно, не указала, но благополучно возвратилась из Праги вместе со своим золотом.
Надо сказать, к материальным ценностям бабушка относилась, в общем-то, весьма пренебрежительно. При этом она сохраняла страсть к необычным, но совершенно ненужным в повседневной жизни вещам. Трепетное и одновременно совершенно безразличное отношение к какой-нибудь безделушке могло удивительным образом уживаться в ней одновременно. Думаю, это результат нескольких переломов, когда прежняя жизнь в одночасье исчезает, и новая начинается в совершенно другом мире. Как бы то ни было, один предмет из прежней жизни бабушка неизменно вспоминала с глубоким сожалением. По ее словам, это были золотые часы с дарственной гравировкой от Махача, которые ей пришлось продать или обменять на хлеб.
До сих пор в каждом провинциальном городе страны главной остается улица Ленина. Относительное исключение могли позволить себе только столицы. Например, в Махачкале главная улица носит имя революционера Дахадаева. Да и сам город был из порт Петровска переименован в его честь. Как утверждает Википедия, Махач Дахадаев вырос в кумыкской семье Аджиевых. Вообще-то, семейная легенда повествовала об этом задолго до рождения интернет-энциклопедии. Интересно, что детей в этой семье и без воспитанника-сироты было достаточно. Хадежат была двенадцатым, самым младшим и, соответственно, самым избалованным ребенком. Ей позволялось не просто многое, а практически все. Чего стоит, например, брак с красным командиром, безбожником еврейского происхождения из далекой латвийской Риги. И это при том, что отец семейства Абдусалам был правоверным мусульманином, совершил два хаджа, паломничества в Мекку. Как бы то ни было, прабабушка Батый в зяте души не чаяла. Он отвечал взаимностью и всегда очень радовался ее приездам в Москву.
Все это объясняет происхождение часов с дарственной надписью, но не особое отношение Хадежат к этой реликвии. Следует сказать, что к советской власти и ее адептам бабушка относилась в лучшем случае, как профессор Преображенский из «Собачьего сердца». В худшем – презирала и ненавидела как Ворошилова. Впрочем, здесь она не была одинока. Климу доставалось от всех вдов его подчиненных. Трусость, которую он к тому же пытался прикрыть хамством, вызывала у жен репрессированных военных брезгливое чувство.
Бабушка даже гордилась тем, что ее уничижительное отношение к марксистской теории провоцировало семейные баталии с мужем-партийцем. С некоторым оттенком тщеславия она упоминала о стрельбе из револьвера в старинном доме на Малой Лубянке. Историю удалось замять, объяснив случайным выстрелом во время чистки оружия. Но способность Хадежат довести оппонента до белого каления ни для кого не была секретом. Я тоже имел возможность испытать это на себе, когда, будучи пионером-догматиком, пытался завербовать ее в ряды советских граждан, в едином порыве одобрявших политику партии и правительства. Меня изрядно раздражало непробиваемое упрямство, с которым Хадежат отказывалась признавать эпохальные достижения нашего народа на пути строительства светлого будущего. И это после полета Гагарина! Позднее я постепенно привык к ее идеологическому нигилизму и по глупости воспринимал его как старческую ностальгию по ушедшей молодости. До следующей революции, которая подтвердила ее правоту, Хадежат, к сожалению, не дожила.
В середине 60-х я вместе с бабушкой приехал в Махачкалу. Для меня это был второй визит. Мы еще застали в живых самую старшую из ее сестёр. Когда Джафат призналась, что отдала семейные фотографии местным пионерам для школьного краеведческого музея, бабушка была вне себя от гнева. При этом вновь упоминалось имя Махача, из-за которого, собственно, пионеры и позарились на старинные дагерротипы.
Сегодня, собирая вместе эти эпизоды, я понимаю, что пламенный революционер был, в общем-то, ни при чем. Просто семейные фотографии, как и пресловутые часы были из того мира, в который Хадежат не хотела пускать посторонних. Исходя из своих старорежимных, немодных ныне представлений.
Бабушкины сломанные золотые часы я храню на черный день. Правда, никакой дарственной гравировки на них нет.
Москва, март 2015