Бутик

Нонна Ананиева                ariana.nonna@gmail.com



БУТИК
п о в е с т ь

посвящаю родителям


Премия «За творческий дебют» на открытом конкурсе литературных произведений и сценариев «Российский сюжет — 2004»

Повесть «Бутик», изданная в 2004 году, рассказывает о событиях, происходивших в  1996-1997 гг. Книга о том, как с приходом нового социально—экономического порядка в Москве появляется и набирает силу бизнес «люкса», в частности, открывается первый бутик Cartier — магазин международного уровня. Начало работы бутика, новые русские клиенты, тренинги персонала в Париже, специфика европейского «люкса» на российской почве, любовь к ювелирным украшениям в России. А также история Дома Cartier. Всё это вплетается в единую сюжетную линию, главная героиня которой — Саша успешно работает в бутике Cartier продавцом-консультантом.

(повесть не была оцифрована (2004 год), так что предлагаю вниманию рукопись)

с о д е р ж а н и е

Предисловие
Начало
Человеческий фактор
Материализация чувств
Побольше смелости
В сетях пленительного Бога
Раньше было рано


Предисловие

     Я всегда любила путешествовать. Сейчас не хочется касаться политики и прошлого, но самый главный вопрос с детства был: «Как бы так сделать, чтобы увидеть мир? Кем стать, чтобы тебя ПУСКАЛИ ездить по разным странам?» То есть, я хотела жить в своей любимой Москве, но сборы в дорогу, огни взлётной полосы, другие города, большие и маленькие, заморские блюда, зелёные острова в бескрайнем бирюзовом океане, почему-то Фламенко с грохотом каблуков и многое другое, ещё никогда не виденное, не давало покоя.
     Постепенно всё это сбылось. И постепенно я стала понимать, почему мне так этого хотелось. Путешествуя, я познакомилась с новыми людьми и смотрела на их как будто другую жизнь. Сравнивала. Лобовое стекло моей машины с каждым разом давало больший обзор. Вблизи многое, кажущееся недоступным и сложным в Москве, меняло свой облик, становилось понятнее или, во всяком случае, о многом складывалось своё мнение: свой Будапешт, свой Нью-Йорк, свой Париж, свой Тихий океан.
     В дороге, а чаще всего в воздухе, и чаще всего возвращаясь, стали приходить необычные мысли. Сидя в самолёте, я написала первые строчки этой книги. Я как будто отвечала на вопросы своих многочислоенных собеседников о новой России. Наверное, мне повезло — я всегда встречала людей, по—настоящему заинтересованных нашей страной, очень доброжелательных, гостеприимных и весёлых. Когда они узнавали, что я работаю в Cartier, реакция была однозначной: «Ну вот и всё! Раз они (те, у кого есть деньги, очевидно) привезли в Россию свои бриллианты, у вас всё налаживается». Я стала сравнивать бутики: наш московский с парижским, лондонским, амстердамским, нью-йоркским, барселонским, токийским. Сравнивала персонал, клиентов. А потом захотелось рассказать, как у нас, как мы начинали.
     Всем, с кем мне пришлось работать в первом бутике Cartier в Москве (первом в Восточной Европе), я выражаю самую искреннюю благодарность.
     Название книги может показаться не очень оригинальным, и слово это давно стало знакомым и повседневным, но речь идёт о первом в своём роде, настоящем ювелирном бутике, и мне не хотелось его менять.




Начало


- У любого начала есть своя предыстория, и, конечно, кто-то «начал» раньше меня,
тем более, что около двенадцати лет меня, вообще, не было в стране.
- То есть вы хотите сказать, что появились на сцене как раз к первому акту?
- … я не успела на распределение ролей, а на сценарий не имела никаких даже
претензий. Был один единственный достойный режиссёр, помощник режиссёра, достаточно сбитая временем и предшествующим опытом труппа, декораторы, завхозы, не хватало лишь одного актёра в массовку, который мог бы говорить по-английски  и который бы хотел учить длинные тексты, незаметно суфлировать, не считал бы времени и был бы в меру амбициозен.
- А талант?
- Талант – дело наживное. У нас, по крайней мере. В опере вот сложнее…
- То есть, вам повезло.
- Знаете, вдруг, в какой-то момент семь человек оказались в одном пространстве,
связанными между собой одним общим делом – открытием московского бутика “Cartier”. Как мы все к этому пришли, по каким дорожкам, хотели ли мы этого? Никто не был профессионалом, камней-то толком не знали или состава белого золота, например.
- Но вы хотя бы знали, что такое “Cartier”?
- Моя мама “Cartier” не носила. А Ваша?
- Когда мы увидимся в следующий раз, я постараюсь это выяснить.
- То есть, всё-таки затрудняетесь ответить. Я помню  году в 1987 мы ехали с моим
бывшим мужем из Африки домой в отпуск на машине через Италию. Италия оказалась первой западной страной, которую я посетила. Помню в Риме, в воскресенье у нас кончились лиры, и нужно было срочно поменять  доллары, но кроме гостиниц все обменные пункты были закрыты. Кажется, это была “Holiday Inn”. Я села в кресло и стала ждать, пока Стефан поменяет деньги. Жду и смотрю по сторонам. Рядом сидели две итальянки и болтали так, по-женски, за чашечкой кофе .Сначала мне понравились туфли, потом причёски, а потом я разглядела их украшения. Именно с этого момента я почувствовала, что приехала в другой мир. Мне так понравился браслет, что я от восторга совершенно отключилась  и даже не слышала, как Стефан меня звал и махал рукой. Мне неудобно было ему признаться, но в голову это засело прочно. И , представляете себе, тут в бутике я его узнала. Это был  один из браслетов линии «Пантера». Я думаю, в Риме состоялось моё первое знакомство с этой небезызвестной компанией.
- Честно говоря, мне трудно предположить, что, увидев, пусть даже очень красивый
браслет, я хотя бы на мгновение потеряю слух и зрение.
- Ну, разве мы знаем себя достаточно? У меня это просто любовь. Я вполне
отчётливо себя помню лет с трёх, то есть, с детского сада, - уже тогда я знала слова бриллиант, рубин и жемчуг. Бабушка научила.
- Очень даже по-византийски.
- Вы имеете в виду рубин? Кстати сказать, у нас это не очень популярный камень.
Или Кремлёвские звёзды сыграли свою роль, или россыпи Совювелирторга, или, может быть, климат. Очень многие в цвете видят агрессию, тем более, в красном. А рубин приносит счастье в любви. Вы верите в это словосочетание? Или в то, что счастье может быть без любви? Или надо уметь любить, чтобы быть счастливым?
- Рубин…М-да. Я подумаю.
- Вы знаете, что чем выше характеристики камня, или, по-простому, чем он «чище»
и «ярче», тем сильнее его благотворное влияние, его помощь владельцу. А хорошие камни продаются в хороших компаниях, во всяком случае, им можно в этом доверять. Дизайн и размер – это уже дело вкуса и кошелька.
- Давайте всё же вернёмся к открытию бутика. Как всё начиналось? Как вы учились?
Как вас, извините, выпустили на «сцену»?
- Само собой разумеется, что нас начали учить, а мы стали учиться: и в Москве, и
чуть позже во Франции. Я бы сказала с особым пристрастием, с самых азов, - всё-таки первый бутик в посткоммунистическом, так сказать, пространстве. Да на нас и сейчас ещё смотрят через лупу, правда, диоптрии уже выбирают поменьше. Помню, в Париже на тренинге “Cartier”, который волею судеб вёл американец, энергичный, симпатичный, лет пятидесяти, постоянно остривший и замечающий каждую деталь в выражениях лиц своих слушателей; на нас почти всегда концентрировалось общее внимание. «Ну вот и русские пришли – начнём!» - говорилось обычно вместо «доброго утра», а мы, собственно, никогда и не опаздывали. Семинар назывался «Искусство быть “Cartier” Звучало очень многозначительно, или , примерно, так: каждое изделие “Cartier” – это подлинное произведение искусства, начиная с его дизайна и заканчивая самим процессом продажи – всё это одно уникальное действие, и каждая клеточка этого прекрасного, мускулистого организма привносит в это развитие, в гармонию его стратегии и предвкушает его эволюцию.»Помню в ушах (моих) загремел  Первый концерт Петра Ильича, и мы с благоговением взяли ручки, открыли тетради на чистом листе и посмотрели в глаза нашему Робину-тьютеру. Но это так, первые пять минут – потом я начала изучать публику. Мы сидели за большим столом: семнадцать человек из пяти стран света: Нидерландов, США, Испании, Великобритании и России. Больше всех было испанцев. Это был почти весь бутик Канарских островов и менеджер бутика в Марбелье. Позднее Робин шутил и с ними, типа «А что наши испанцы? А испанцы спят» Они и впрямь не были из самых активных и интересующихся, кроме одной молодой особы, которая любила задавать вопросы, вообще не вникая в ответы на них. Она спрашивала каждого лектора раза по два громким голосом и очень серьёзно, по-деловому. Мне понравились англичанки. У них была потрясающая осведомлённость об ассортименте, очень остроумные реплики, сдержанность, лёгкая ирония и, конечно, прекрасный английский. Я ещё подумала тогда, если бы этот семинар проходил на моём родном языке, то мы бы им показали ту ещё иронию. Хотя мы и так выглядели достойно. Мне вот, правда, всегда хотелось, чтобы в наших рядах было побольше мужчин, также как в Америке, Англии, Франции. Смешанный коллектив всегда даёт лучший результат, он более гибкий, креативный, более разносторонний. Думаю, мы к этому придём очень скоро, и я вас уверяю, многим молодым людям понравится работать в ювелирном бутике – это хорошая школа общения и создания контактов, это постоянный вызов своим способностям, это очень красивый мир, это очень неплохие заработки (если всё получается) и это очень ценный опыт, который может стать весьма полезным в дальнейшей карьере.
- Да, не каждый молодой человек, да ещё и с высшим образованием, встанет за
прилавок, пусть даже самого роскошного магазина.
- Простите, но речь не идёт о «каждом», нужны только те, кто видит себя в этом
мире. Я вам больше скажу: чтобы стать дизайнером ювелирных украшений, то есть, создавать то, что людям будет нравиться, надо потратить время на то, чтобы этих людей понять. Ювелирное украшение создано для того, чтобы украшать, чтобы его носили и радовались. А это очень непросто. Я приравниваю брошь к хорошей книге, картине. Разве брошь от “Van Cleef & Arpels” это не искусство? Не часть нашей общечеловеческой культуры, которая пробуждает светлые чувства? И разве кто угодно может её повторить, скопировать? Только если вы посвятите этому очень значимую часть своей жизни и души. Но тогда вы вряд ли станете копировать.
- Знаете, сейчас мы привыкли к понятию «бутик», то есть модный магазин-салон, где
предлагаются дорогие, изготовленные маленькими партиями элегантные изделия.
- Да, сейчас привыкли…Раньше в СССРе у нас не было бутиков. Были магазины
«Берёзка», помните? Сначала они  у меня ассоциировались с одноимённым танцевальным коллективом, пока мне не «посчастливилось» в них побывать, и были различные номенклатурные секции, преимущественно с «финским» товаром, больше похожими на склады. Помню, после четвёртого курса университета, некоторых из нас вежливо попросили поработать с гостями ЦК КПСС – повозить их по столице супердержавы, показать музеи, попереводить на встречах, и если кто-то хотел себе что-нибудь купить, то можно было организовать поход в какую-то там секцию ГУМа – не стоять же высокопоставленным персонам в очередях. Мы подруливали на «Чайке» к Лобному месту на Красной Площади и шли за сувенирами в эту самую секцию. На меня и на моих гостей предварительно был выписан пропуск. Ничего общего с ГУМом данное заведение, естественно, не имело, как и с понятием «сувениры». Там предлагалась западная одежда, бытовая техника, теннисные ракетки, косметика, часы и пр. Наверное, коммунисты предлагали всё по смешным ценам ( для себя же, в конце концов, старались), так как гости не стеснялись в покупках, а на следующий день просили пойти туда ещё. Вполне возможно, что там продавались какие-то сувениры, типа вологодских кружев, размалёванных самоваров и бронзовых бюстов вождей пролетариата, но особым спросом этот товар не пользовался – просто было не до него. Персонал стоял надменным, грубоватым и довольным – им крупно всем повезло. Я думаю, что подобная «секция», очевидно, рассматривалась как вершина карьеры, - те, из «Берёзок», были рангом по-ниже.
- Да уж, на тренинги в Париж их не возили, точно.
- Помните, по улицам страны тотального дефицита ходила каста одетых во всё от
туда.
- Они ещё оценивающе смотрели друг на друга, сравнивая свои регалии. Сейчас это
смешно.
- Но, я думаю, что смешно не потому, что  сейчас не существует избранности,
привилегий или элиты. Знаки отличия были всегда. Они просто качественно изменились. Стремление быть избранным, попасть на страницы журналов, продемонстрировать свой уровень материальных достижений в независимости от рода деятельности, всегда присущи людям. Нам свойственно также стремление к красоте, которое, конечно, дозируется степенью нашего представления о «прекрасном», нашей осведомлённостью, уровнем общей культуры, типом, если так можно выразиться нашей духовности.
- Со временем в каком-нибудь социуме «Х» избранных становится слишком много,
тогда появляются более избранные, самые избранные и так далее.
- Потом у них рождаются детки, которые уже не тратят время на прививание вкуса к
«достойной жизни», а прямо начинают этой жизнью жить, упрекая предков в недостаточной утончённости манер и непродуманности деталей.
- Это нормально.
- Так вот после того, как не стало СССРа и, соответственно, «Берёзок» и «секций»,
когда перестроились, а потом опять сломали и начали с другим архитектором, поняли, что пора открывать бутики.
- И совершенно естественно поднялся вопрос «как», который я вам уже задавал.
- Тут-то и началась эпоха «иностранной помощи» и первых тренингов – бутики-то
были их. Трудно себе представить, что у бедных французов было в голове, когда они ехали с Вандомской площади на Лубянскую открывать бутик “Cartier”. История Дома шла вперемежку с осторожными советами принимать душ перед работой, геммология вместе с умением дружелюбно улыбаться и открывать перед клиентом дверь.
- А если клиент в тренировочном костюме и с зубочисткой?
- Всё равно открывать. Нам казалось, что нас нечему особо учить, некоторые и сейчас так думают, но чем больше мы погружались в работу, тем больше начинали
ценить отлаженность каждой мелочи, нужность каждой коробочки, каждого нового каталога. Это потом мы стали осмеливаться критиковать новые линии, заранее оценивать их успех на рынке, сравнивать свой бутик с таким же в Париже, Лонлоне,Нью-Йорке и замечать их недостатки или стоптанные туфли у продавцов.Это потом на тренингах в Париже мы собирали аплодисменты и сеяли очень основательные сомнения относительно того, что наше гуманитарное образование касалось лишь углублённого изучения марксизма и материалистической философии. С нами начали советоваться, строить глазки, приглашать в хорошие рестораны после обсуждения насущных проблем и дальнейших перспектив.
- Эта ваша деятельность отражалась каким-либо образом на клиентах нового бутика?
- Ну конечно. По мере того, ак мы становились более «профи», развивались, читали
литературу по ювелирному искусству, геммологии, дизайну, ездили на выставки, колесили по миру и привыкали к этому самому люксу; менялись вместе с нами и наши клиенты. Постепенно они тоже стали лучше разбираться в компаниях-производителях, дизайне, стиле, камнях; перестали считать главным украшением кольцо с одним камнем, начали покупать запонки и даже собирать коллекции.
- Всё, вроде бы, по плану?
- Да, но каждая страна особенная. Этого никогда не следует забывать. Я считаю, что
в понимании нации, что, безусловно, должно быть в контексте основных законов бизнеса и многолетнего мирового опыта работы, заложена значительная часть успеха: личного, коллектива, компании. Я думаю, что французы правы, определяя понятие нации «правом души», не давая ему естественных границ. У народа, национальности может быть одна кровь, раса, язык, а нация – это намного шире, это духовный принцип, это совместная жизнь на одной территории, объединяюшая различных индивидов своей историей, культурой, настоящим. Разве Россия это национальность? А «русский характер» встречается лишь в тульской области? И разве мы не переполняемся гордостью, когда слышим о международном признании Достоевского, Шаляпина, Дягилева, Растроповича, Плисецкой, Лиепы, Бродского, Гергиева? Старый вопрос. Но очень важный. Представьте себе, даже в ювелирном бутике.
- Я, например, очень часто обращал внимание на то, что в разных странах
ассортимент  изделий одних и тех же компаний может существенно различаться.
- Я согласна. Есть страны, где почти не покупают рубины или жемчуг, зато каждая
«уважающая себя» англичанка обязательно имеет в своей шкатулке жемчужную нить. Некоторым кажется, что броши – это украшения для зрелых или политически ангажированных дам, а в других странах их носят юные модницы или секретарши. Почему так нравится белое золото или возвращается жёлтое? Что такое перламутр? Морская ракушка, бывшая футляром для жемчужины, пуговица от рубашки или драгоценность, за которую платят десятки тысяч долларов. Что такое ювелирное искусство? Всегда ли это искусство? Как правильно выбирать драгоценности? Нужны ли они и зачем? Кто-то считает себя «выше» этого. Выше чего? Красоты? Можно ли без этого прожить? А что значит «прожить»?  «Мне это недоступно.» А ты попробуй… Образ жизни мы выбираем  себе сами, даже образ мыслей. Почему русские едут отдыхать в пятизвёздочные отели, отдавая, порой, на это чуть ли не последние деньги? Почему известные дома мод бьют рекорды по продажам в Москве? У нас так много богатых? У нас что решены все житейские проблемы? Или у нас жизнь короче, чем у шведов? Или мы боимся, что «завтра» непредсказуемо. Или уже ничего не боимся? У каждого свои вопросы и свои ответы на них. Мне хотелось поговорить о драгоценностях, точнее вспомнить, о чём мы с вами иногда говорим, когда они перед нами во всём своём великолепии: разные, зовущие, ищущие своего господина, созданные для человека, служащие ему, окрыляющие, завораживающие…





Человеческий фактор

          Александр Леонидович ехал покупать. Решил, потому что весна. Хотелось удивить, и, прежде всего, себя самого. То есть хотелось поскорей увидеть широко раскрытые любимые глаза и услышать тот самый вопль восторга, который никогда не может надоесть и который невозможно сыграть. Другими словами, хотелось скорее пополнить коллекцию незабываемых моментов жизни: первый звонок, первый урок, новый велосипед, первый поцелуй, успешный экзамен, контракт, та самая машина… Хорошее обычно по-хорошему похоже: всегда хочется улыбаться, дружелюбно поддакивать, обещать, угощать, помогать и верить. Верить словам, себе, своему послезавтра и той, которая рядом. «Конечно, я ей верю», - опять подумал Александр Леонидович.
          У Зины был странный характер: независимость перемешивалась с полной зависимостью, уверенность с полной неуверенностью, ничего нехотение с хотением всего сразу. Сначала Саше понравилась фигура, потом голос, потом то, что этим голосом говорилось, потом оказались глубокие и таинственные карие глаза в сочетании с ещё более таинственной улыбкой, красивый маникюр, спокойное «пока» без вопросов о следующем разе, в общем, незаметно стало нравиться всё. «Конечно, не всё у неё идеально,- подумал Александр Леонидович,- но предела совершенству нет. И у меня, может быть, есть недостатки. Мало, но есть.»
           Светофор горел зелёным светом только шесть секунд. Яуза навевала грусть, но другой дорогой ехать не хотелось: через Китай-город на Лубянку, Варсонофьевский переулок и на Кузнецкий. «Зина, резина, корзина, образина…»,- мурлыкал Александр Леонидович чарующие звуки, думая о любимой, как о наконец-то найденном сокровище и
улыбался. Если бы раньше каким-либо образом он заострил свой слух на этом почти уже редком женском имени, ассоциации сработали бы совсем по-другому, но жизнь тем и хороша, что открывается медленно, каждому в положенный срок.
           Раньше нравились ноги. Сейчас они тоже нравятся, но это всего лишь конечности, на которых ходят, от них душа не выпрыгивает от счастья и не плачет. Красота, та, которую хочется наконец-то найти, начинается точно от куда-то не от туда. Почему именно красота, и что это за критерии, определяющие красивость. «Мои критерии,- сказал
Александр Леонидович, - моё эстетство, мои мысли, моя женщина».
           В бутике было прохладно, стерильно и, самое главное, красиво. Александр Леонидович растерялся. Потом  вспомнил, как они завтракали сегодня, как говорили про соседского попугая, как намазывал масло на булочку и думал, что придёт сюда за браслетом.
- Ну, конечно, я вам постараюсь помочь, - ей было лет тридцать пять, она улыбалась
и смотрела прямо в глаза, наверное, успев уже  всё там прочитать,- я даже помню, что вам понравилось в прошлый раз.
- «Как это помнит»?- мелькнуло у Александра Леонидовича.
           На мягком кожаном подносе лежал браслет со скарабеями, ожидая своей новой жизни.
- Клеопатре от Марка Антония. Смотрите, здесь есть надпись, - улыбнулась
продавщица.
           Они и правда ездили в Египет а прошлом году. Начитались до этого исторических книг - всё как положено. В музее в Каире провели полдня, выходили и заходили опять досматривать. Александр Леонидович поразился, как ей было интересно, все эти скульптуры фараонов, саркофаги, позолоченные троны со львиными головами и змеями,
с изображением врагов на подставке для ног, все эти их украшения. Вообще, поездка была весёлой, необычной, в глазах рябило от впечатлений. Грустно было за их женщин, правда, на что Зиночка сказала, что они сами особо по этому поводу не грустят, а принимают жизнь такой, как она есть.
- Какая надпись?- удивился Александр Леонидович.
- Вас это смущает? Или вас не так зовут?
- Всё вы шутите, - наконец-то согрелся Александр Леонидович.- И сколько стоит?
- Столько же, сколько и  в прошлый раз.
     «Какая симпатичная», - подумал Александр Леонидович и отшутился:
- Я так и думал, - потом попросил, - вы не могли бы его примерить…
     Она сняла белую рабочую перчатку и надела скарабеев на запястье.
- Нравится?
- Вы хотите сказать, готов ли я сейчас?
- У Cartier долгая любовь с Древним Египтом, - не заметила его слов продавщица.
     Честно говоря, её  не хотелось так называть, и Александр Леонидович спросил:
- Как вас зовут, простите?
- Саша. Знаете, где-то в середине Х!Х века они уже начали интересоваться
египетской темой и, кстати, начали с ваших скарабеев. Первым тоже был браслет. Во всяком случае, это первая запись о египетских вещах в товарной книге компании.
- Что, прямо вот такой же как этот?
- Не совсем.Тот был с жемчугом и эмалью.
- Мы с вами тёзки, между прочим, - вставил Александр Леонидович.
- Потом они сделали брошь, потом кольцо,- она не стеснялась смотреть в глаза.
Скарабей посвящён богу утреннего солнца, символ воскресения, он всегда приносит удачу.
- Скажите пожалуйста! Я всегда так и думал- всё начинается со скарабеев.
     Ему очень понравились туфли. Нет. Ноги. Или, скорее, ноги в туфлях.
- Вообще, египетские древности так сильно вдохновляли ювелиров Х!Х века, -
продолжила Саша, поймав его взгляд,- особенно после открытия Суэцкого канала и, тем более, гробницы Тутанхамона, что началась настоящая египтомания. Cartier даже делал косметички в виде саркофагов, украшая их подлинными фрагментами древних изделий, привезённых с раскопок.
- Маленькие такие гробики с бриллиантовым орнаментом, Александр Леонидович
нарисавал в воздухе руками  то, о чём только что сказал, -  Очень хороший подарок. Буду иметь в виду.
- Там обычно держали помаду, пудру и сигареты, -  на всякий случай пояснила
Саша. Сейчас ещё нужно место для мобильного телефона, ключей от машины…я, например, таскаю  с собой ешё камеру… – так что сегодня они не очень актуальны.
- Да, маловаты. Интересно, до какого размера их можно увеличить?
- Это уже не модно, - рассмеялась Саша.
           Она  держала руку так, что браслет всё время попадался на глаза.
- Не так давно в Cartier опять вернулись к этой теме – они создали коллекцию
«New Jewellery» под названием Египет.Обычно, то, что входит в такие коллекции, несколько дороже, делается ограниченным количеством и потом не повторяется.Ваш браслет из этой коллекции.
- Я счастлив, - ответил Александр Леонидович.
- Это было видно, как только вы зашли, – улыбнулась Саша.
знаменитую красную коробочку завернули в белую бумагу, заклеили красным
сургучом и положили в красный пакет.



- М-да… Быстренько она его.
- Это самый любимый и результативный вариант. Человек знал, что он хотел,
сколько это стоит, пришёл не первый раз, одним словом, «Александр Леонидович, действительно, ехал покупать.» Он даже не торговался. Но к таким ситуациям мы пришли не сразу, после года-двух работы, после мощной рекламной компании, презентаций, когда наши женщины стали чётко разграничивать так называемые «брэндовые» ювелирные украшения и всё остальное, даже если в этом остальном был завальцован двухкаратный бриллиант или какой-нибудь «редчайший» самоцвет из Юго-Восточной Азии или с нашего Урала.
- Вы хотите сказать, что на то, чтобы найти эту разницу в качестве ушло так
много времени?
- Да что вы! Наоборот. Я считаю, Россия прошла этот путь просто семимильными
шагами. Такое впечатление, что она ждала момента, когда, наконец-то, можно будет себе позволить все эти шикарные штучки, поиграть в Джеймс Бондов, Мерилин Монро, в Савву Морозова, посадить «черешневый лес» и т.д. Если вы посмотрите фотографии десятилетней давности любой из наших сегодняшних стильных красавиц, которые старше, ну скажем, тридцати пяти, то в девяносто случаях из ста вы их, просто, не узнаете, также как почти нельзя узнать московские улицы в центре. Когда я вижу проезжающий мимо кабриолет, за рулём которого сидит очередная красотка в шёлковом платочке, я спрашиваю себя, сколько дней в году в нашем московском климате ей удаётся ездить с открытым верхом? Уверена, что нечасто даже летом. Но, самое удивительное, таких машин совсем не единицы.
- Извините, но соболиная шуба в пол – это чересчур.
- Да ну вас! Это прекрасные клиентки, я их обожаю. Хотя, честно говоря, этих 
скорняжих шедевров заметно поубавилось. Модные журналы тоже хлеб зря не едят – воспитательный процесс в области вкуса и хороших манер, знаете ли.
- Да, воспитатели всегда найдутся.
- Тем не менее, прислушиваться никому не помешает.
- Думаю да. Мало этого, если мы носим какое-нибудь ювелирное украшение
нашего брэнда во время работы, то клиенты начинают покупать именно это кольцо, только такие серьги и т.д.
- Ну, это старый трюк.
- Старый, но срабатывает он почти безотказно, особенно, среди мужчин, которые
не знают на чём остановиться и, по возможности, хотелось бы это сделать по-быстрее.
- Я вполне разделяю их опасения так как ещё один дополнительный кивок может
стоить ещё несколько тысяч.
- Да ладно вам, мы же не казино какое-нибудь. Мы всегда говорим: «подумайте,
приходите ещё раз, посоветуйтесь…»
- Интересно, как складываются отношения между вами и клиентами. Совершенно
понятно, что вы не музей, и выставляете каждое утро витрины не только для демонстрации своих сокровищ. Бутик – это, прежде всего, магазин, в котором наверняка имеется годовой план продаж и так далее.
- Отношения с клиентами – это основа работы. Говорят, что человеческий фактор
ннепредсказуем и его невозможно просчитать с точностью до ста процентов. Конечно, ведётся колоссальная маркетинговая работа, анализируется спрос, оптимальная стоимость, учитываются мировые тенденции, осваиваются новые технологии, новые природные материалы, а Пётр Алексеевич пошёл и отдал свои двадцать тысяч конкурентам. Почему?
- Продавщица понравилась?
- И так бывает.
- Существует около пятнадцати ювелирных компаний, которые считаются
признанными лидерами современного ювелирного искусства. В каждой из этих компаний вы сможете что-либо найти по своему вкусу, если, конечно, мы не говорим об экземплярах редчайшего мастерства и уникального сырья. Мало этого, даже а компаниях, не принадлежащих к этим пятнадцати, а находящихся, ну скажем, в районе пятидесяти нижеследующих, вы тоже остановите свой взгляд на одном-двух изделиях. Посмотрите ювелирные журналы – тот же “International Jeweller”. Один раз я насчитала шестьдесят новых для нашего рынка компаний, и, надо сказать, каждая предлагала что-то очень приличное. Конечно, надо учитывать и тот факт, что попасть на страницы такого журнала тоже непросто, но что же делать бедному Петру Алексеевичу с его «сюрпризом» ко дню рождения? Кого слушать? Живёт он на севере, приехал вот в столицу на шопинг.
- …И попался.
- Почему? Жене понравится, у подружек такого нет, а тем более в магазине.
Опять же из Москвы привёз, из бутика, который стоит почти аж на Красной площади или там в каком другом историческом месте. А вот к следующему своему дню рождения супруга всё того же Петра Алексеевича, Елена Степановна, уже по-лучше подготовится. Начнёт обращать внимание на рекламу, читать статьи о ювелирных домах, смотреть по-внимательнее на шеи любимых поп-звёзд и так далее. Во второй раз Пётр Алексеевич, если будет один, без супруги, уже пойдёт по адресам и с мобильным телефоном, а уж если они оба пожалуют, то поединок будет намного сложнее, и победит, естественно, сильнейший.
- Сильнейший между кем?
- Она выберет брэнд, у которого самая известная история, который все узнают и
осведомлены о примерной стоимости, чтоб с бриллиантами и чтоб полный комплект: кольцо, серьги, кулон. Хотелось ещё и браслет, но Пётр Алксеевич уже нахмурился. В такой ситуации у “Cartier” всегда было очень много шансов, грех жаловаться.
- А что же с браслетом? Комплект-то неполный.
- Честно говоря, по устоявшимся правилам ношения ювелирных изделий, лучше,
если на даме будет всего две одинаковые вещи, это называется «парюра»: серьги и брошь, например. Я думаю, Елена Степановна послушает нашу Сашу и подберёт себе другой браслет, который можно будет сочетать и с элементами уже купленного комплекта.
- А что мы будем делать на третий день рождения? При условии, что у Петра
Алексеевича дела идут в гору, он стал ездить за границу в командировки, Елена Степановна стала его сопровождать и обращать внимание на «их» женщин с более близкого расстояния.
- Вот с третьих-то дней рождения, т.е. когда Елена Степановна уже кое-что себе
купила, уже посмотрела, что ценится и как носится на Западе, а также в среде её подружек, которые тоже не сидели сложа руки, и начинается работа с клиентом.
- То есть, вы хотите сказать, что он должен быть уже подготовлен?
- Точнее, он должен уже учиться выбирать, искать что-то своё, особенное. В этот
ппериод часто начинают выбирать компанию. Одной из особенностей ювелирных украшений, как вы, наверное, догадываетесь, является их очень немаленькая стоимость, и поэтому, собирая себе свою собственную коллекцию, нужно, чтобы вещи каким-либо образом между собой сочетались, а легче всего это сделать, покупая всё у одного брэнда. Но опять же, рынок настолько разнообразен и соблазнителен, что человек «срывается» и уходит «налево», хотя через некоторое время возвращается опять, потому что в старом брэнде появились новые линии или потому что «другие» оказались ошибкой, а «первая любовь» так быстро не отпускает. Читаем у “Cartier” (материалы тренингов): «Искусство быть “Cartier”- это создание длительных отношений взаимного доверия с нашими клиентами. Понять ожидания клиента, опираясь на его потребности и мотивации, не взирая на коммерческий результат, показывает нашу заботу и участие, а также тот факт, что мы считаем каждого клиента уникальным. Именно такое внимание является гарантией длительных и крепких взаимоотношений между “Cartier” и его клиентами. Имея это в виду, мы должны обращать особое внимание на качество дискуссий и переговоров с каждым посетителем, касаются ли они профессионального или личного аспектов.» Во всяком случае, Саша не случайно напомнила Александру Леонидовичу, что ему понравилось в прошлый раз. Она ему дала сигнал, что его здесь ждут и знают, что ему предложить, то есть, как ему «помочь».
- Мне кажется, я постепенно начинаю понимать, какую важную роль играет
продавец.
- Продавец – это актёр, а бутик – это сцена. Можно написать прекрасную пьесу,
сделать чудные декорации и т.д., но если нет слаженного, талантливого, зовущего актёрского состава – что мы получим? Пустой зал.
- А директор бутика?
- Это фигура особенная. Это режиссёр-постановщик, играющий главную роль.
- Роль личности в истории.
- Да, и, причём, свою роль для каждой истории. И можете улыбаться сколько
угодно.
- Ну почему же! Начальник он и есть начальник. Нравятся ему рубины, например,
он их и назаказывает.
- Вы всё о рубинах.
- Не нравятся – будет прививать вкус к жемчугу.
- Дело не только в заказах и личных пристрастиях. Главное – он должен любить
людей, общение, уметь слушать и предлагать объективно подходящие украшения. Учитель,  не любящий детей, мало чему их научит.
- Типичный женский взгляд, знаете ли.
- То есть, имеющий точно такое же право на существование, как и неженский. У
меня есть клиентки, которые покупают в благодарность за то, что я их два часа слушала и дала совет. Есть, правда, и такие, которые пытаются подружиться, чтобы получить по-больше скидку. Я им всегда разрешаю думать, что они меня обхитрили, дело ведь не в этом. В Cartier нам часто повторяли, что бутик, по возможности, должен восприниматься особенным, привилегированным местом, где людям приятно засиживаться и куда приятно возвращаться вновь. И никаких предрассудков и скоропалительных оценок внешности, возраста, одежды клиентов. «Недорогая маленькая штучка» не является синонимом невысоких доходов, точно также как джинсы уже давно не являются показателем социальной принадлежности. Хотя, честно говоря, у нас всё же намного легче отличить людей по «этому» признаку, чем в Европе или, тем более, в Штатах.
- Скажите, существуют ли, на ваш взгляд, определённые типы клиентов и в связи
с этим определённая запрограммированность, если так можно выразиться, их поведения, вкусов.
- Как вам сказать… Опять возвращаемся к этому самому человеческому фактору
и его непредсказуемости. Хотя, конечно, психологи всё это анализируют, пишут диссертации и делят нас всех на свои «типы».  Мало того, они и само понятие «люкс» рассматривают очень неоднозначно. Нашли, как им кажется, пять основных стадий в развитии люкса в соответствии с определённой последовательностью и своеобразием его развития, и все эти пять стадий не являются взаимоисключающими. Они совершенно естественно сосуществуют, а один и тот же клиент в течение своей жизни может свободно или, в соответствии с обстоятельствами, перемещаться из одной стадии в другую, доходя подчас до полной противоположности вкусов, скажем, себе же молодому.
- Интересно, какой же «тип» открывает люкс, и как это применимо к нашей
ситуации?
- Вы совершенно правильно усомнились. У нас же нет наследных принцев и
потомственных легальных миллионеров с коллекциями семейных драгоценностей, достойных мировых музеев.
- Были когда-то.
- Да! Вот, что самое главное для России: повторять намного легче, чем учить
заново. И поверьте, я вижу очень успешных студентов, число которых растёт каждый год. Итак, первая стадия – ТРАДИЦИЯ. Ключевым словом, характеризующим эту стадию, является слово “splendour” – великолепие, где люкс величественен и где всё, что с ним связано, есть вековая традиция. Раньше в Х!Х или в первой половине ХХ века это были основные клиенты, это был престиж компании: коронованные особы, члены их семей, аристократия. Согласно Наделхофферу (1), как только Луи Картье в 1853 году почувствовал себя самостоятельным и обосновался на улице Neuve-de-Petits-Champs, он сразу начал мечтать о своих клиентах, как членах, не больше не меньше, королевской семьи.
- Профессия обязывает, я его понимаю.
- В это время император Наполеон Ш как раз только что женился на Евгении
Монтийо (Montijo) Графини де Теба (TEBA). Но надежды парижских ювелиров на то, что красивая испанка значительно поднимет их бизнес не оправдались. Она даже отказалась от колье с 23-каратным бриллиантом, которое Совет Парижа хотел ей преподнести в качестве свадебного дара, возможно, испугавшись критики в свой адрес. Первой важной клиенткой стала графиня Ньюверкерк (Nieuwerkerke), которая купила около 55-ти вещей за три последующих года. Надо сказать, что время для настоящих ювелирных шедевров ещё не пришло, господствовал буржуазно-пуританский стиль эпохи Луи-Филиппа, любовь к камеям. Муж же Графини дружил с принцессой Матильдой, дочерью брата Наполеона, которая в 1845 году приехала из Ст. Петербурга после неудавшегося брака с графом Демидовым. В Париже она открыла салон, где встречались политики, артисты и который был очень контрастирующим с порядками двора. Через графиню Ньюверкерк Луи Картье начал получать заказы от Принцессы Матильды, в общем более двухсот изделий, и лишь в 1859 году пришёл заказ от империатрицы на изготовление скромного серебряного чайного сервиза. Картье переехал на Бульвар дез Итальен (Boulevard des Italiens) и начал становиться всё более и более популярным.
- А когда же он обзавёлся русскими клиентами и в какой степени он был
популярен у нас?
- Тот же Наделхоффер в своей знаменитой книге заметил, что Россия никогда не
переставала быть безгранично «признательной» - как он пишет – французской художественной традиции, её влиянию, которое особенно в середине Х!Х века вдохнуло новую жизнь в русское искусство. Франция всячески поощряла и по достоинству оценивала русские таланты. На выставке 1878 года Овчинников и Сажиков, ювелирных дел мастера, получили золотую медаль, а Хлебников серебряную. Первый контакт с русским клиентом Cartier датирует 1860 годом, визитом графа Салтыкова, купившим изумрудный браслет. Надо сказать, что Cartier полюбили в России, и слава его очень быстро дошла до двора. Великие князья и княжны, весь аристократический Петербург не оставил без внимания творения французского ювелирного дома. Cartier стали заказывать очень дорогие тиары, броши, колье. В 1914 году (а это был последний год Cartier в России) справлялась одна из самых шикарных свадеб начала века между Феликсом Юсуповым и Принцессой Ириной, дочерью Великой Княгини Ксении и племянницей Николая П. Для невесты была сделана необыкновенно красивая тиара из горного хрусталя и бриллиантов.
- А как же Болин и Фаберже?
- Я думаю, что тот факт, что Луи Картье начал выставляться в Петербурге, что его
полюбили в России – у нас ведь так обычно, середины не дано – пошло на пользу и конкурентам и новым зарождающимся талантам.
- Которым раздали оружие и отправили на фронт.
- Их ждали, к сожалению, не только окопы несколькими годами позже. А что,
например, до Фаберже, то он во многом остался просто непревзойдённым мастером. Я, знаете, о чём иногда думаю? Ювелирные украшения – это очень благодарные и верные творения рук человеческих. Ведь они в прямом смысле спасли от верной гибели тысячи своих владельцев в начале прошлого века.
- Вы имеете в виду русскую эмиграцию?
- Подчас они оставались единственным средством к существованию,
спрятанными  где-нибудь в складках одежды.
- А когда большевики продавали сокровища Юсуповых или самого Эрмитажа?
Когда они выбирали, какое из знаменитых пасхальных шедевров Фаберже по-интереснее, то есть по-быстрее и по-дороже продастся?
- Ну это же большевики. Людей не щадили, детей. Разве их это спасло? Разве они
смогли развить и преумножить то, что было в их руках? Сейчас молодёжь начинает почти с нуля. Ещё очень многому нужно учиться. Иногда я вижу неплохое исполнение, но ужасаюсь в прямом смысле от замысла. Могут поставить чистейший камень в нечто, что, на мой взгляд, невозможно надеть на палец.
- Но ведь это, наверное, продаётся?
- Поверьте, очень скоро это невозможно будет продать.
- Мы с Вами немного отвлеклись от нашего коронованного «типа».
- Наоборот. Появление подобных «уродцев» обусловлено именно тем, что у нас
была нарушена, если так можно выразиться, естественная среда обитания ювелирных украшений. Лозунг «Бриллианты в массы» ещё более бессмыслен и нелеп, чем все остальные подобные призывы. Советский люкс был всегда лимитирован и согласован с инструкцией классовой удобоваримости, то есть ему был вынесен приговор пожизненного заключения. Поколения вырастали ничего не зная о ювелирном искусстве, крому музейных экспонатов «Алмазного фонда». Другими словами, исполнялось всё то же «Лебединое озеро». В магазинах  за редким исключением ничего приличного нельзя было купить, да и не на что. Вы помните, в начале девяностых, когда разрешили импорт ювелирных украшений, на каких низкокачественных товарах наши ловкие новоиспечённые бизнесмены делали свои первые миллионы? Народ покупал золото и камушки толком ни в чём не разбираясь, доверяясь лишь своей интуиции и своему вкусу. Сейчас ситуация меняется. Сейчас в Москве можно увидеть весь мир, всех крупных и известных производителей, но группу «Традиция», думаю, мы потеряли. Именно эта группа дала огромный толчок развитию ювелирного искусства в начале ХХ века. Например, если вспомнить индийских мохараджей. Представляете себе объём работ по переделке, по приданию более современного внешнего вида большей части сокровищ индийских мохараджей? И выбор пал в основном на парижских, в том числе и Cartier, ювелиров. И дело не только в том, что здесь задействованы очень крупные суммы, но работая с таким количеством первоклассных камней и украшений, нельзя не получить колоссальный творческий импульс, нельзя не создать новые тенденции, новый дизайн, не овладеть новой техникой. Появилась розовая эмаль, слоники, гравировка на драгоценных камнях , кисточки из бусинок, индийские орнаменты, колье из разноцветных драгоценных и полудрагоценных камней, нанизанных на шёлковую нить в виде многоярусных бус, - всего не перечислишь.
- Можно ли каким-либо образом охарактеризовать клиентов «Традиции»?
- Во всяком случае, на тренингах нам пытались охарактеризовать всех. Люди
«Традиции» - это, прежде всего, спокойствие и благоразумие. Они преданы компании, знают, с кем имеют дело, предпочитают работать с одним и тем же человеком, любят рекомендации, уважение, особый приём, особый сервиз (как им кажется, хотя, возможно, для них существуют определённые исключения) и, конечно, чтят традиции.
- Потому что они у них есть.
- Да, многолетние. Первое, что они хотят слышать, - это «для Вас…» и «вещь,
достойная Вас…» К сожалению, мне ещё не доводилось работать с коронованными особами, кто знает… Во всяком случае, мне очень хочется верить, что мы станем сильной державой, и самые высокие цели будут нам по плечу. В любой области.
- Интересный у вас ход мысли.
- Почему-то эти вещи у меня взаимосвязаны. Давайте продолжим?
- А вторая стадия?
- …называется «Визит», ключевым словом является “pomp”- помпа, а клиенты
обзываются «язычниками». Они не поклоняются одному богу, они любят всё сразу, всё, что ярко блестит и у всех на устах сегодня. Они могут быть не лишены вкуса, могут быть хорошо образованы: им просто надо выглядеть лучше всех, быть заметнее всех, собрать все комплименты и, конечно, затмить «Традицию».Это они были и есть основные покупатели «исторических» драгоценностей и новинок в самых престижных ювелирных домах. Нередко они бывают достаточно креативны и заказывая что-либо для себя, придумывают очень удачный дизайн, который впоследствии становится популярным, его копируют, развивают. Ведь «визитёры» так любят, чтобы им подражали. Вспомните небезызвестную Wallis Simson, американку, возлюбленную английского короля Эдварда Y!!!, который отрёкся от престола, поняв, что консервативное правительство Стенли Болдвина никогда не даст согласия на подобный брак. Уоллис не смогла стать королевой, но в глубине души она всегда помнила, кто её муж. Она знала, что всё-равно они всегда останутся у всех на виду, и где-то ей хотелось даже быть  более королевой, иметь вещт лучше королевских, т она очень старалась. Коллекция её драгоценностей по общему признанию была одной из наиболее не просто дорогостоящих, но и исключитель интересных, креативных, незабываемых. Она не только приобретала понравившиеся ей вещи, но очень часто участвовала в создании дизайна своих драгоценностей. Это ей мы обязаны знаменитым пантерам “Cartier”, очень непростым по замыслу и исполнению, которые впоследствии стали одним из символов этого ювелирного дома. Это она придумала носить платину после “5 o’clock” (пяти часов вечера). Платина, идеальный материал для вечерних украшений, был тогда ещё в новинку. Поскольку золото, как жёлтый металл, у Уоллис ассоциировалось с солнечным светом, то есть с первой половиной дня, то белая платина – это была таинственная луна, ночь, удовольствие, приключения. Бриллианты, сапфиры, оникс в платине были совсем другими.
- Наверное, на «визитёров» или, точнее, «визитёрш» было любо-дорого
посмотреть?
- И «было» и «есть». Они свободны в выборе, в средствах, не зависят от этикета,
они, как правило, наиболее полно выражают свою сущность, а то и веяния целого поколения. Не у всех же есть подобные возможности. Да, они любят лесть, внимание, комплименты, даже восхищение. Они хотят слышать: «Только вы могли выбрать или придумать такое».. Но это очень близко к тому, что происходит на самом деле.
- То есть их можно назвать своего рода экстремалами, первооткрывателями?
- Может быть. В целом, выбор ювелирного украшения очень многое может
сказать  о человеке, этот выбор осуществляющий. Можно увидеть его характер, то, как он хочет, чтобы его воспринимал мир, его упрятанные комплексы или мечты. Когда я смотрю на мужчин, выбирающих драгоценности, то я сразу вижу, как он относится к той, для кого он это делает. И дело здесь не в стоимости, конечно.Иногда я дарю подарки тем, кто делал это от всего сердца.
- М-да. Буду иметь в виду.
- Лучше бы с этим родиться…
- Так кто у нас там дальше?
- Дальше у нас «благоразумники». Тот самый  «основной поток», на который
сориентированы главные линии и коллекции. У них очень хорошо развито «чувство меры», уместности, «тихой роскоши». Они прекрасно знают, что «прилично», что «модно», что «обязательно нужно», что «на пляж», а что «на концерт». Иногда я думаю, что они по такому же принципу выбирают себе возлюбленных, и поэтому  так много разводов и несчастных детей.
- Но если это «основной поток», то это чем-то оправдано.
- СССР тоже был исторической необходимостью, или нет?
- По-моему, такой точно необходимости не было. Можно было обойтись.
- Я всё-время к этому возвращаюсь мысленно. Как можно было такого
наворотить! В такой огромной стране! Сейчас вспоминаю свою юность и смотрю на двадцатилетних интернетчиков – просто пропасть между нами. Сидишь себе, а перед тобой весь мир. Спрашивай! Учись! Думай! Ищи! Читай! Знакомься! Заказывай пиццу! Слушай музыку. Любую. Пусть это нужно лишь двадцати умникам из ста. Этого уже достаточно. Я зашла тут в Интернет кафе в «Детском мире» - хотела напечатать фотографии с цифровой камеры – понаблюдала минут двадцать за детишками у компьютеров – очень захотелось поскорее вернуться во «Взрослый мир» - там мне явно намного комфортнее.
- Почему же?
- Жизнь так устроена. Другие ценности.
- Так, может, дело не в СССР?
- Это другой пласт. СССР в итоге начал всех толкать к регрессу, к тем самым
человекоподобным, бегающим сначала с книжкой, а потом и без неё за пропитанием и новыми шкурами. А интернет-кафе – это принципиально новое времяпровождение с другими возможностями. Просто там сидели хоть и технически, если так можно выразиться, более грамотные, но дети и спрашивали друг у друга свои детские вопросы…
- Кто у нас следующий по росту?
- Кажется, «аутсайдеры».Те, которые не в такт. Плохо это или хорошо? Скорее,
хорошо. У них своя жизнь, своё веселье. Им кажется, что они всех обскакали на пять голов. Это типичный наш клиент. Открытый, улыбыющийся, душевный, спрашивающий у продавщиц: «а с платьем от Шанель это подойдёт?» «А какое платье?» - спрашивает в ответ продавщица. Аутсайдеры – это все наши любители «хорошего» и модного ото всюду. Да здравствует эклектика, начиная от отбивной с вареньем на одной тарелке и заканчивая серьгами от фирмы «А», кольцом от «В», часами от «С» и т.д. Они, конечно, прислушиваются,  но, как правило, переворачивают всё с ног на голову. Модно значит «одето» и по возможности сразу, а то сезон закончится. Не платье к кольцу, а наоборот. В этом тоже есть свои плюсы: широта взглядов, так сказать.
- Наши люди.
- Точно так. У нас их полно. А в Европе их за версту видно.
- Вы имеете в виду наших красивых девушек?
- Ну да. Это та, которая на шпильках в 12 сантиметров, с наклеенными глазами, в
элегантном пальто тысяч за несколько, катит свои чемоданы в аэропорту и, естественно, привлекает внимание. Вдруг подходит симпатичный господин и спрашивает:”Вы Наташа?” “Нет, - отвечает девушка, - Света.” “ А я Майкл”. Или Пьер. Или Хуан. Неважно. Она уже прекрасно говорит по-английски и ещё неплохо по-французски и по-испански. Едет себе куда-то из Парижа в Милан. То ли шмотки покупать, то ли по какой-то там своей работе, то ли в гости. Русская красавица.
- А мне нравится.
- Вы не исключение. Приходит эта Света ко мне в бутик. Всё знает. Что
новенькое, что где сколько стоит, что где носят. Садится и начинает  мерить. У неё можно много чего поспрашивать. Вдруг ей попадается то, чего раньше не видела. Как это? Ни у кого такого ещё нет. “Отложите, - говорит Света, - до  завтра. Можно?”Ну как тут отказать. Что она делает до завтра, одному богу известно, но приходит чётко. Чаще с другом.
- Друзья всегда нужны.
- Если это брошь, она её нацепит куда угодно, только не на левое плечо, если это
браслет, то она наденет ещё три старых, которые у неё уже были, вместе с этим. Лучше, если от четырёх разных брэндов – ни у кого такого сочетания не будет – это самое главное. И так далее. И вообще, прочь сомнения, долой конформизм, скорее на тусовку к новым друзьям опять же.
- Живут себе.
- Только не завидуйте. Проблем у всех хватает. “То рыбка не ловится, то не
растёт кокос”, как в одной песенке  раньше пелось.
- Опять же “Бриллиантовая рука”.               
- Знаете, по большому счёту, они мне все симпатичны: и традиционалисты, и
визитёры, и благоразумники, и, конечно, аутсайдеры. В аутсайдерах, правда, долго не  ходят, это как переходнай возраст.
- Ну а последние?
- Последними будут фанаты фирмы. У каждого крупного брэнда всегда есть
верные и постоянные поклонники. Они не составляют большинство и не делают самых крупных покупок , но они достойны клубной карты и хороших скидок. И если они приходят посмотреть на новинки, то очень часто не для того, чтобы купить, а знать. С ними очень приятно  и легко беседовать, а иногда даже очень полезно. И если он что-нибудь покупает,то это, как правило, самая удачная вещь, а отнюдь не самая дорогая. Это то, что действительно будет украшать, переливаться, удивлять, создавать стиль.
- У нас уже тоже есть такие?
- Конечно. Хотя деления, типажи – всё это очень условно, спорно. Главное,
стараться понимать людей, не бояться им советовать, не продавать, а покупать вместе с ними. По-больше чистых помыслов!
- Ну это везде так, начиная от Думы и кончая детским садом.
- Лучше бы в обратном порядке. Это, правда, уже другая тема.               




Материализация чувств

- В 9 часов вас устроит? – спросил Дэвид.
- Думаю, что успею, - ответила Саша.
     Бутик закрывался в восемь, полчаса должно было хватить на то, чтобы убрать товар в сейф. Иногда это у них получалось быстрее, но неделю назад были новые поступления, так что витрины, несмотря на строгое правило «не перегружать», просто ломились от сокровищ. Да и публика требовала всего сразу. Французы покрывались пятнами от одного только вида этого «русского стиля», так что к их приезду старались всё попрятать в сейф и оставить три-четыре вещи в витрине или одну сумку на полке. Саше так нравилось намного больше, хоть и приходилось всё-время отвечать на вопрос «почему это у вас так пусто?» и постоянно бегать с подносом в сейф. Народ ещё только привыкал к пространным беседам за чашечкой бесплатного кофе и выбору с «трея».
     Итак, Дэвид ждал в кафе «Националя» в 9 часов. Их знакомство было обязано интернету. Они уже болтали около двух месяцев в основном по утрам. Ему было одиноко в Москве, жена осталась в Щвейцарии, или точнее он сам её там оставил, а что касается местных красавиц, то периодически они составляли ему компанию, но Дэвида так сложно было соблазнить, а тем более увлечь… Он почти всегда всё знал заранее с точностью до десяти минут, иногда даже сам спрашивал вопросы, которые очередная знакомая только собиралась задать. Ну кому это понравится? В Москве он работал около шести лет. Открыл торговый комплекс, который очень долго  оставался  западным оазисом  в перестроечной Москве, пару дорогих ресторанов. На контакты с русскими бизнесменами обычно отправлял своего заместителя Фрэнка, полунемца- полушведа, или позднее некоторых менеджеров. Сам же оставался в тени.
- Я лечу на самолёте и вижу женщину у берега реки, - дурачился Дэвид.
- На ней светло-зелёное сари, в правой руке она держит сосуд, наполненный
амритой.О, благословенное место! Воды Ганги, Саросмати и Ямуны…
- Но где же аэродром,- спросил Дэвид, - я хочу приземлиться.
- Спустись по лучу света. Быстрее же. Она уйдёт.
- А вот и я, прекрасная незнакомка. Спустился. И смиренно припадаю. О, чудо! Я
тебя знаю. Это опять ты.
- Что значит опять?- возмутилась Саша.
     Если в какое-нибудь утро не удавалось потрепаться, Дэвид оставлял ей сообщение и страшно обижался, если она на него не отвечала. Потом он решился и попросил прислать её портрет. Саша покривлялась немного, попугала его разочарованием, но всё-таки отправила свою фотографию. Первое, что она получила в ответ – это приглашение встретиться в любое время завтра.
     Дэвид сидел за столиком в центре зала, на котором, как в шпионском фильме лежал “Time” обложкой вверх. Кажется,  он не верил своим глазам. В жизни Саша была ещё лучше, чем на снимке. «Может, провокация какая», - подумал Дэвид.  За эти два месяца, что они переписывались, она стала ему нравиться,  и ему хотелось ей верить.Он даже успел рассказать ей о своём детстве в Берне, на что Саша ответила, что никогда бы не подумала, что там могут рождаться дети. О том, как сразу после школы сбежал в Амстердам, устроился на корабль и несколько лет бороздил, как  говорится , моря и океаны, выбирая себе место под солнцем.
- А Берн тебе чем не нравился? – спросила Саша.
- Мне всегда там было жутко скучно.
- Как насчёт Москвы?
- Честно? Сначала она мне совсем пришлась не по душе. Очень непросто было
начинать бизнес, договариваться с вашими легалами и нелегалами, мало чем отличающимися друг от друга, искать персонал, отстраиваться.
- А ты как хотел?
- Я искал свою мечту. Мне казалось, что без России невозможно понять мир.
- Разве мир – это не человек?
- Это мало кого волнует.
- Как это?
- У меня были конкретные задачи, сроки. На карту были поставлены очень
приличные инвестиции.
- Сейчас ты доволен?
- Сейчас мне легче. Работать. Взята ещё одна вершина. Но их ещё столько вокруг.
- Да мало ли сколько их вокруг!- недоумевала Саша.- Ты что сумасшедший? Может,
ты не знаешь, куда себя деть?
- Ближайшие пять лет уже расписаны, а дальше сложится так, как сложится в эти
пять лет.
- Значит, какая-то неопределённость всё-таки есть? А что же с мечтой?
- Спит.
- Ну тогда спланируй ей пробуждение.
- Не прикидывайся такой уж русской.
- Это откуда ты взял такое? Сам-то:”…понять мир…” Мира видно ровно столько,
сколько ты можешь увидеть. И дело не в зрении и не в твоих карьерных вершинах.
      Потом в течении дня они иногда вспоминали друг о друге, о чём шла речь с утра, но, в принципе, это была классическая виртуальная связь.
- Рад тебя видеть, – сказал Дэвид вставая, - что ты будешь пить или есть – ты же с
работы.
     Саша заказала сэндвич с тунцом и зелёный чай. Дэвид ещё один «Хенникен».
- Как тебя занесло в “Cartier”? – вдруг спросил он.
- У вас, у иностранцев, удивительное чувство такта, - возмутилась Саша, - которое вы
очень часто маскируете под живую непосредственность. Мне бы и в голову не пришло тебя спросить сейчас тоже самое. Как тебя занесло в ресторанный бизнес, например. Или почему ты носишь обручальное кольцо, не живя с женой более шести лет?
- Да бог с тобой! Мне это интересно чисто теоретически, - заёрзал он.
- Я себя так не рассматриваю пока, - ответила Саша, наливая себе чай.
- Мне нравится твой английский, - подлизнулся Дэвид. – Ты здорово строишь фразы.
У тебя совсем не русский английский.
- Скажите, какая честь! Я думаю, английский только выиграет, если он будет ещё и
немного русским. У тебя какой родной язык?
- Немецкий, какой ещё, - ответил Дэвид.
- Ну тогда ты тоже в английском не всё понимаешь.
- Для меня язык – это средство общения.
- То есть главное «что»?
- «Как» тоже  интересно, но важнее «что». У меня есть один менеджер Володя – ему
Всё равно на каком языке говорить – сотни слов, которые он произносит можно скрутить в два предложения. Бывший философ- ленинец.
- Всё-то ты знаешь здесь, – вставила Саша.
- Я его прошу свои соображения мне давать только в письменной форме. На бумаге
эту трепотню ему невозможно написать, ленится. Но результаты, в общем, у него неплохие.
- Я люблю это кафе, - сказала Саша. Вечером сюда приходят многие после
Большого. Вообще, популярность старых мест не может быть случайной. Аура, или что-то ещё, но это работает. Кузнецкий мост, например, был самой дорогой улицей дореволюционной Москвы. Он ею и останется. Можно много чего строить нового  и нужно, но с насиженных мест так просто глупо срываться.
- Я и думать тогда не мог о центре, - продолжил Дэвид. – Мне дали землю у реки и
сказали: “Вот тут. Как хочешь.” Без машины туда вообще не подъедешь.
- Но у вас же получилось.
- Сейчас бы многое сделал по-другому, - вздохнул он.
- Разве можно переписать жизнь? Эй! – подмигнула ему Шурочка.
     В кафе, действительно, стало больше народу. Заиграл пианист. Что-то из  шедевральных “17-ти мгновений”. Саша взглянула на Дэвида, на эту немецкую стерильную рубашку с пиджаком, на волосок к волоску в уже редеющей блондинистой шевелюре, на очки в золотой оправе. Отношения обещали остаться дружескими.
- Если бы ты не работала в своём распрекрасном “Cartier”, я бы взял тебя к себе, - вдруг сказал Дэвид.
- Ты знаешь, я мало не попрошу, - улыбнулась Шурочка.
- Я ещё до конца не придумал, что бы я тебе предложил. Но ты бы многому у меня
научилась. Как они вас таких навыбирали?
- Дэвид, тебе не кажется, что ты достаточно субъективен в данной ситуации?
- Я допускаю. Тебе пришлось бы выучить немецкий.
- Только не заставляй меня прыгать с парашюта, - она опять посмотрела на свою
«Пашу» - было почти одиннадцать.
- Я бы прыгнул, - сказал Дэвид и заглянул ей в зрачки, но ничего там не нашёл.
- Этого же нет в планах, - напомнила Саша.
- К чёрту планы!
- Не горячись. Приятно было познакомиться, - начала прощаться Шурочка.               
     Потом  в офисе он долго думал, вычислял, вспоминал и, наконец, понял, что шансов почти нет. Амур даже близко не кружился, не говоря уже о том, чтобы целиться или стрелять. Со свойственным ему напором и врождённым оптимизмом, часто беспочвенным, но всё равно делающим своё дело, Дэвид пригласил её в  субботу в ресторан.
- Я хочу, чтобы ты обязательно была в красном, и… чёрные чулки в сеточку, или со
швом, -  произнёс он задумчиво,  как бы выбирая.
- Ты что собрался представлять меня своим друзьям?- пошутила Шурочка.
- Пока, мне некогда. До субботы.
     Саша выбросила из головы всю эту галиматью и пошла в зал.
     У витрины стояли два молодых человека в очень модной и дорогой одежде. Они открыто, можно сказать, демонстрировали свои непростые отношения и приподнятое настроение. Им было нужно кольцо на мизинец. Причём, тот, который по-ниже, просто уговаривал другого принять от него этот дар.
- О, божественная, - обратился он к Саше, - помогите!
- Вы хотите материализовать свои чувства или оставить в памяти незабываемое
событие?- улыбнулась как всегда Саша.
- Чего ты больше хочешь, Стёпа, отвечай! – не унимался первый.
     Его высокий друг, тем временем, открыл свой портфель и достал оттуда конверт, на котором были нарисованы косые капли дождя.
- Андрей, это тебе, - сказал он, - я всё никак не мог передать.
- Ну хватит уже, вздохнул Андрей, - и так делаю всё, что ты хочешь.
- Я бы хотел оставить в памяти одно событие, вы были очень точны, - сказал Степан
Саше.
- Может быть, тринити? – спросила она и положила кольцо на поднос. – 1924 год. На
одной из вечеринок Жан Кокто говорил о символе «абсолютной любви». А его друг Луи Картье внимательно слушал. Три переплетённых между собой кольца из разного цвета золота: белое символизирует Дружбу, жёлтое – Верность, розовое- Любовь.
- Мне всегда казалось, что верность – это насилие над собой, несвобода, - медленно
произнёс Стёпа.
     Он это сказал даже как-то слишком серьёзно, без иронии – всё-таки стоял в магазине у прилавка, разговаривал с незнакомой женщиной, которые его, в принципе,  никогда не интересовали. Была, правда, в школе одна подруга, Катя. Но это ведь была не Кэт перед ним.
- Не слушайте его, - сказал Андрей, - я не слушаю.
- Если в вино всё-время добавлять воды, - Саше хотелось, чтобы этот «неверующий»
почувствовал её слова, - то в конце концов, от вкуса  и цвета ничего не останется. Сначала вам будет казаться, что всё по прежнему, потом вы уже не сможете это пить, а ещё через некоторое время в графине останется только обычная вода. Такая же как у всех. Пей сколько хочешь. Угощай гостей. Только им будет неинтересно, и они не придут.
     Степан опять вспомнил Катю. Она стала химиком и уехала работать в Америку. Занимается искусственной кожей. Воспоминания о ней были дороги, и он принял их как добрый знак.
     Продавщица однако времени даром не теряла и осторожно надела ему кольцо на левый мизинец.
- Мне нравится, - заторопился Андрей, - ну же, Стёпик!
- Я попробую, - сказал он и посмотрел Саше в глаза, - я не пьянею от вина.
- Так не бывает, - они как будто были сообщники с Андреем, -  а хорошее вино и не
для пьянства, - ей было весело, - оно, скорее, для друзей и бесед.
     Андрей положил кредитку на поднос. Саша пошла за коробочкой.
     После них наступила тишина до следующей «электрички». В подсобке было тесно: шкафы, столы, факсы, туфли, сумки, машинка для кофе. Можно было пойти в сейфовую комнату, сесть на пол, покрытый ковром, вытянуть ноги и отдохнуть.
     «Красное платье», - вспомнила Шурочка и налила себе шампанского.
- Говорят, от шампанского вырастает шестой палец, - сказала рыжая Кира и уселась
рядом с Шурочкой.
- Лучше третий глаз, - ответила она.
- Зачем тебе? Оставайся нормальной женщиной. У тебя так много ещё впереди, -
Кира прищурилась и кивнула на телефон.
- Ты всё по чужим тарелкам…
- Когда в своей пусто. Опять иностранец?
- Иностранец, но не «опять». Друг детства.
- Ты что, в детстве жила за границей? – Кира доела бутерброд с икрой и начала
чистить апельсин.
- Нет.
- Ладно, не важно. Познакомились в «Артеке».
- В «Артек» швейцарцев не привозили.- Шурочка достала с третьей полки
бриллиантовые серьги. Красота.
- Собираешься на бал?
Зашёл директор, Аркадий Леонидович. Всегда несколько отрешённый, думающий о
другом, о своём, ничего не замечающий. Саше сначала было даже непонятно: то ли он всегда держал эту свою директорскую дистанцию, то ли маскировался от комплексов.
- Кира, вы не видели белый пакетик, перевязанный красной ленточкой? – спросил он.
- Видела. Вот этот?
- Да. Спасибо.- Аркадий Леонидович взял то, за чем пришёл, и исчез.
- Бал, который всегда с тобой, - продолжила прерванный разговор Шурочка и
достала другие серьги.
- Любишь ты мужиков за нос водить.
- Как это? – возмутилась Шурочка. -  Ему же самому хочется.
- Да? Так ты по полной программе? Что за тип?
- Не пойти бы нам, уважаемая поработать? Доставить радость людям, столкнуть их с
прекрасным, оглушить красотой, удивить по-настоящему?
- Женатый? – не унималась Кира.
- Да, он с женой придёт.
- Куда?
- Я пошла в зал, - Саша встала, подкрасила губы и послала Кире воздушный поцелуй.
     Ещё утром, до открытия, после того, когда выставили всю ювелирку, переоделись в форму и попили кофе, она посмотрела на витрину с платками, и ей захотелось сделать всё по-другому. В этот раз было много розового и голубого. Саша решила отделить их не по линиям, а по цветам.Она возилась с ними минут тридцать. Помимо ювелирных украшений и часов фирма “Cartier” предлагала кожаные аксессуары: сумки, портфели, кошельки, ежедневники, ремни, а также ручки, зажигалки, посуду, разные милые безделушки на письменный стол, повторяющие ,в основном, дизайн ювелирных линий, несколько линий парфюмерии и шёлковые платки и шали. На фоне ручек, или даже кожи, платки всегда были небольшим дополнением, или акцентом относительно других покупок. С ними было много возни и хлопот, но с точки зрения материальной, это был не очень благодарный сегмент ассортимента, хотя их витрина оставалась такой же полноправной частью бутика, как и «ротонда» с пятью окнами, наполненными колье и бриллиантовыми часами.
      Иногда, чтобы продать какой-нибудь платочек, уходило больше времени, чем на ювелирное украшение: то фон был не совсем того оттенка, то рисунок не нравился, а только цвет, то хотелось, чтобы шёлк не был набивным, а полупрозрачным, то их некуда было носить. Переворачивалась гора платков прежде, чем находился тот самый. Потом эту гору надо было вернуть в первозданное состояние, всё сложить, - в итоге, почти холостой выстрел.
     Утром Саша навела в платках генеральный порядок и ещё подумала, что голубые опять почти все закончились: на средней полке осталось только пять штук.
      В зале около прилавка с часами стояла очередная пергидрольная красавица на немаленьких таких каблучках, выше которых остались только пуанты из Большого театра, а за столиком сидела Рита-менеджер с молодым человеком в куртке. Кажется, он выбирал «Пашу». На нём была неплохая одежда, что Саша всегда для себя отмечала. Он всячески проявлял интерес к часам, попросил золотой хронограф, вертел его, крутил и как-то слишком много разговаривал не о том. «Так не покупают», - мелькнуло у Саши. Но Рите хотелось поболтать. Молодой человек вставал, садился, подходил к другим часам, которые стояли в ближайших окнах-витринах , спрашивал о новинках, о красных ремешках, потом попросил принести «Пашу» с лунным календарём, если это было возможно. Рита пошла в сток, а Саша и Кира стояли на другом конце зала. Он опять поднялся и стал рассматривать платки. Саша хотела подойти, но мужчины так редко их покупали, да и это был не её клиент, она только взглянула на него краем глаза. Рита уже шла с «лунником». Молодой человек посмотрел на часы, но как-то без особого интереса, он явно  собирался уходить.
     «Какая странная куртка в это время года,» - Саше он не нравится, потом взгляд скользнул на платки, так, машинально, всё ли в порядке. «Вот это да!» - голубых платков осталось только три. Сердце прямо заколотилось от возмущения.
- Молодой человек, извините, пожалуйста, можно вас кое-что спросить?
     Он вздрогнул и остановился.
- Вы, случайно, не были в арабских странах – Саша нервничала.
- Не приходилось. А что? – Он тоже нервничал.
- Думаю, что вам не стоит туда ездить. Там очень недемократично поступают по
отношению к нарушителям закона.
- Я что-то не совсем вас понимаю…- промямлил он. – Извините, я спешу.
- До свидания, - сказала Саша и открыла ему дверь.
     А что было с ним делать? Заставить снять эту здоровую куртку с карманами? Девчонки её не поддержали. Как ты можешь разговаривать так с клиентом? Он больше не придёт.
- Вечно ты не как все, - фыркнула по-школьному рыжая Кира.
Камера показала совершенно отчётливо: он засунул два платка в левый рукав куртки.
Аркадий Леонидович никак не отреагировал. Такие мелочи его не интересовали.
     Саша вышла в коридор. Напротив них находился бутик Джанфранко Ферре. Она посмотрела на манекен в витрине в  прекрасном  бледно-сером платье, на сумочку. Задумалась
     Одна из самых интересных и неожиданных вещей, которую подарила ей эта работа, была связана с человеческим общением. За день можно было увидеть столько разных характеров, попасть в такие странные ситуации, додуматься до таких неординарных решений, что трудно даже было поверить, что это всего на всего небольшой магазинчик, а не приёмная известного  на всю страну психоаналитика. Неизбежно отношения между людьми, со всем своим своеобразием, неповторимостью, комизмом, трогательностью, зрелостью или, наоборот, только-только распустившейся зеленью, обрушивались на неё и затягивали в свой нескончаемый поток. Но человека никогда нельзя до конца понять, и каждый новый, каким-либо образом встретившийся на пути, это всегда что-то совершенно непохожее на всё остальное, несмотря на кажущуюся типичность. Поэтому Саша даже не верила в гороскопы или в любую другую запрограммированность.
- Здравствуйте, - тихо сказал Саше мужчина в сером плаще, сером костюме и с очень
серыми глазами. Всем своим видом ему хотелось быть как можно более незаметным. Ей показалось, что он даже оглядывается как-то, когда говорит. Он был здесь с женой на прошлой неделе, купили бриллиантовое сердце-кулон. Саша ещё подумала: «Женщины всякие нужны.» Она была маленькая, толстенькая, почти без шеи, так что кулон можно было смело не покупать вообще. Но раз уж пришли. Да ещё сердце.
- Извините, я хотел бы поинтересоваться, - начал серый мужчина, - нет ли у вас ещё
одного такого кулона. Если вы помните, на прошлой неделе…
- Конечно, я помню, - сказала Саша, - но точно такого, боюсь, что нет. Есть по-
меньше. Я сейчас вам покажу.
Через минуту она вынесла поднос, где лежало два бриллиантовых сердца, но оба не
ттакие, как первое. Он посмотрел, покрутил: «Отложите на два часа. Я зайду. Видите ли, я буду с дамой. Я бы хотел…- замялся он, - чтобы вы не показывали нашего знакомства. Как будто я здесь никогда не был. Но я подойду именно к вам.»
- Жёлтую Пантеру! Всю линию! Быстро к Аркаше в кабинет! Кольцо пятьдесят
четвёртое! – Это надо было сделать в пять секунд: найти всё в сейфе, выложить на поднос и отнести. Посмотреть, в чём дело, и предложить ещё что-нибудь также быстро. И лучше всего, когда покупают то, что ты нашла и вроде так незаметно рядом оставила.
- Посмотрите ещё вот это.
- Но это же совсем другое!
- Другое не значит неправильное. Одевайте.
- Да, ничего… Есть такие же серьги?
- Да, и кольцо. Кольцо здесь самая стоящая вещь.(Потому что у клиентки красивые
руки – если была бы длинная шея, было бы колье).
- Сколько стоит?      
«Всё» - это самое главное. Теперь можно уходить и оставить лавры шефу – дело
сделано.
 Саша зашла в подсобку.
- Врёшь ты всё насчёт жены, - Кира сидела в «сейфе» и пересчитывала ручки. –
Пошла бы кофе что ли всем сварила, - обратилась она к Саше. – Мастовские ручки опять почти кончились. Другими писать не умеют. Откуда что берётся?
     Кирка была злючкой. В людях она сначала видела плохое, а потом уже, может быть, если очень постараться, и что-то хорошее. Никому не верила, не спешила быть доброй и лишний раз улыбнуться. Обида на весь белый свет. Тощая, с копной блёкло-рыжих волос, за которыми очень любила прятаться в трудную минуту. Если бы не вынужденность общения, Саша вряд ли бы выбрала её себе в собеседники. Иногда эта Кира вызывала жалость, потому что её очень долго никто не любил, потому что она не понимала искренних отношений и не понимала, что все её беды начинались с неё самой, с её зависти, расчётливости, закрытости, робости… Да бог с ней! В конце концов, Саша не навязывалась ей в подруги. Кира была из «старых», из тех, кто начинал с шефом ещё в магазине «Интуриста». Может быть, её злило, что Саша никак не поддавалась на дедовщину и собирала лучших клиентов, или то, что не могла, как Шурочка, свободно говорить по-английски и цеплять фирмачей. Мало ли что ещё. Хотя опять как-то не доходило, что цеплять можно и на русском и кого угодно, а английский или тарабарский никогда не сделают из тебя Марлен Дитрих или Симону де Бовуар, если ты Кира Венюкова и настроена только брать и тебе лень хотя бы читать книжки и ходить в парикмахерскую.
- В чём пойдёшь на бал? – не отставала Кира.
- Опять светская беседа? – как всегда, чуть свысока включилась Рита, только что
войдя в подсобку, потянувшись на запах свежесваренного кофе. Ей казалось, что её должность даёт ей право быть выше каких-то там конфликтов среди персонала, и внешне она старалась ничего такого не замечать. Но где-то внутри она прекрасно понимала, что Саша ничем ей не уступала, и лишь перестроечные выверты заставили перемешаться многим социальным группам, завтра может всё измениться, и лучше на людях вести себя по-тише. В принципе, она и так всегда была на чеку, а Кира была её верным солдатом. В этом она не сомневалась. Иначе этой страшилки бы здесь не было.
- Представляешь, - Кира просто жила моментом, - идёт с каким-то швейцарцем на
вечеринку, выбирает себе тут серьги, не говорит куда, в чём, - заставляет нас всех нервничать.
- Рит, тебе никогда не казалось, что у нашей Киры от любопытства и сопереживаний
совершенно не осталось времени подумать о себе самой,- Саша направилась к двери, - можно посоветовать сходить обновить причёску, например, не говоря уже о более тонких моментах. Слабо, Кира  Сергеевна? Купить себе новые туфли, а старые выбросить, дабы не вызывать всякие негативные ассоциации у нашей изысканной клиентской базы? – Саша чувствовала, что втягивается в глупый разговор, который совершенно ничего для неё не значил.
- Это я вызываю негативные ассоциации?
      Кира как будто только этого и ждала, да ещё при менеджере. Слёзы брызнули, как сок из мандарина, по которому проехал велосипед на детской площадке.
      Рита посмотрела на Сашу, типа – зачем тебе это надо? С Кирой все предпочитали не связываться, что она сама прекрасно осознавала, считая это одним из своих жизненных достижений. Вот только с Шурочкой не получалось. Зачем тратить деньги на причёску, когда можно ходить с хвостиком, тем более, что все остальные причёсаны, или покупать вторые туфли: за прилавком их и так почти не видно, да и Рита пока ничего не говорит. Обиднее всего, что опять про швейцарца информации никакой, а так надеялась, что удастся напроситься пойти вместе. В следующий раз надо быть умнее.
     Серый мужчина привёл свою подружку, точную копию жены: такую же маленькую, равномерно одинаковую по всему туловищу, без каких-либо намёков на талию или ещё что-нибудь, с такой же укороченной шеей, только лет на десять помоложе. Наверное, играл в себя молодого. Она пришла в восторг от подарка, спросила только, французская это фирма или всё же итальянская, и не делают ли они зонтики, так как «настоящий» зонтик найти в Москве большая проблема.

                .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

     Дэвид выбрал ресторан ЦДЛ, потому что часто туда ходил и потому, что заведение находилось рядом с его квартирой. Он всё ещё надеялся. Хотя, когда он представлял, как он приведёт Сашу к себе домой, посадит в кресло, включит джаз, но опять ничего не увидит в её глазах, и у него ничего не получится, его чуть ли не бросало в холодный пот и сводило желудок.
     Вместо красного платья был бежевый брючный костюм, немного более строгий, чем позволял случай, зелёная сумочка и маленькие изумрудные серьги.
     Народу было немного. Московская тусовка уже давно шумела в других интерьерах и вкушала японо-французский фьюжн с карпаччо, украшенным чёрной икрой. Но Давид, сам открывший не один ресторан, любил добротную классическую европейскую еду, белые скатерти, не очень молодых официантов и, вообще, места, в которых он был более-менее уверен.
     У Саши было хорошее настроение. Она смеялась, рассказывала ему что-то о своей жизни в Африке, заставляла его вспоминать юность, а он это всегда любил, потому что юность была самым безмятежным периодом жизни, несмотря на то, что он всегда сам обеспечивал себе свой кусок хлеба. Было хорошо, весело, но это были друзья, не любовники. И ничего нельзя было сделать. Он сам этому поддался и даже с облегчением. В конце концов, не проявлять же свои чувства только в виде поцелуев и возбуждения эрогенных зон. Можно быть выше этого. История знает немало примеров прочных и глубоких отношений между мужчиной и женщиной длиною в жизнь, не осквернённых плотским налётом. Как говорят философы и прочие мудрые люди: тело, чтобы украшаться, ум, чтобы думать, а сердце, чтобы чувствовать прекрасное. Разве не стремление к прекрасному движет и телом, и умом? Навсегда.
- Ты что косточку проглотил? – спросила Саша.
И вообще, судя по её глазам, губам, улыбке, от которой он терялся, у неё должны быть, мягко говоря, другие жизненные позиции. Нравлюсь я ей или нет? Берта всегда ждала от него напора, страсти, красных роз, Елисейских полей, а он привёз её из Перта в Швейцарию, на чистый воздух, в прелесные тихие места, где журчат ручейки и летают бабочки, где встают в шесть утра, а в девять вечера чистят зубы на ночь. Привёз и опять оттуда сбежал. К чёрту на рога. Москву ему подавай!
- Нет, я проглотил ложку, - ответил Дэвид.
- Ты, наверное, иллюзионист?
- Неудавшийся. Никак не научусь распиливать женщин, - он попытался ещё раз,
собрал все силы.
- И сколько ты уже зарезал? –ей хотелось ему помочь, она всё прекрасно понимала,
но только, если бы это была не она сама.
- Я никого не резал. Я просто не хотел с ними продолжать.
- А жена?
- Её здесь нет.
- Бедный Дэвид. Хочешь совет? Фокусы – это не твоё.
- Может быть, пора возвращаться…- сказал он.

     Ему показалось, что он очень устал. В Москве он уже всё сделал. Хотел ещё построить три-четыре трёхзвёздочных отеля: небольших, современных, с нормальными ценами, но понял, что этого сделать ему никто не даст. Рано ещё. А вот  Сашу он встретил слишком поздно. Да, он понял, наконец, что ему мешало – то, что он мысленно уже уезжал из Москвы. Надолго? Скорее всего, да. Такой опыт! Все эти путчи, танки, рэкеты, проститутки с высшим образованием, шашлыки с друзьями, балаганный Арбат и, конечно, успех. Им были довольны. Теперь он выберет себе что-нибудь поспокойней, дома, попробует ещё раз с Бертой. Или они уедут в Испанию, откроют там ресторанчик и будут играть в гольф. Первое время Нахабино будет не хватать.
- Ты похож на тучу. Знаешь, как мальчишки во дворе – пора домой, поздно, а то от
бабушки влетит! – она опять так улыбалась, что Дэвид подумал, что ещё долго будет вспоминать этот вечер, независимо от того, пойдёт она к нему домой или уедет, как обычно.
Саша уехала.





        На работе опять ждали французов. Надвигалась презентация «150 лет Cartier». Ехали декораторы, кто-то из «Международного Cartier» по части очередного обучения и внесения ясности в новые направления дизайнерской мысли, какие-то начальники, их секретари и прочая бюрократия. В часах гвоздём программы был «Французский танк», лансированный в 1996 году, гениальное творение стилистов и модельеров, танк, непохожий на все предыдущие танки, представляющий собой принципиально новый танк, родившийся из не менее гениального браслета, являющийся с ним одним целым, неотъемлемым, продолжающим и заканчивающим, одним словом, нужно было знать о нём всё и наизусть. Девяносто пять процентов клиентов оценить эту информацию даже  и не пытались, так как для них новым и гениальным было всё. Разницу между французским и американским танками довили на лету, у прилавка, причём, почти всем больше нравился американский. Сталь с золотом была ещё в диковинку, а трёхцветные украшения оставались самыми популярными. Многие даже полагали, что Cartier делает всё только из трёхцветного золота, иначе это не Cartier. Или, например, все изделия имеют пожизненную гарантию, а пластиковый сертификат от сумки является чуть ли не кредитной карточкой. Бордовые «барсетки» с позолоченными пряжками разлетались как тёплые пирожки, перьевые ручки с камнями и эмалью, зажигалки, ножи для бумаги, пресс-папье, детская посуда – публика приобщалась к роскоши.
    - Ну что, наступают горячие деньки? Привет Санёк.
     Пришла Верочка. Опоздала, как всегда.
    -  Когда они приезжают?
    -  Сегодня вечером. Ты опоздала на сорок минут, ласточка.
    -  Да ладно тебе, ты же знаешь, я не пользуюсь часами.
          Саша и так знала, что говорить об этом бесполезно, и в следующий раз Верочка опять задержится. Но так как она ей нравилась намного больше Киры, она готова была ей это прощать.
           Верочка пошла в подсобку, разделась, включила чайник, достала из холодильника что понравилось на завтрак, возможно, уже второй, быстренько ещё раз накрасила реснички, спросила Сашу, будет ли она пить чай и между прочим так, в темпе, выставила пару часовых витрин, поскольку все остальные уже были готовы. Верочка была инженером, и ей больше нравилось продавать часы, чем ювелирку, хотя и это было не так уж важно. На первом месте стояла личная жизнь: выходные, дача, пирожки, влюблённость, собаки, кошки, хомячки, рыбки, птички, сюси-пуси. У неё было двое детей, и хотелось ещё третьего. Помимо мужа всегда был кто-то ещё. Сейчас был Костик, зубной врач. Она к нему ездила  до работы по утрам, но опаздывала и без этого.
- Что мужчинка? – спросила Саша.
- Эротичен, как всегда, - откусила плюшку Верочка.
- Французы прислали коробки с разноцветным песком, какими-то декорациями, плюс
целая выставка «высокой ювелирки». Осталось всего два дня. Будут бессонные ночи, увидишь, - Саша прекрасно знала, что её эта подготовка коснётся прежде всего.
- Могу только посочувствовать, Санёк.
- Добрая ты наша.
- Здравствуйте, - вошёл красавец-мужчина кавказской национальности в пальто от
«Зилли», вечернем галстуке и жёлтых полуботинках из крокодиловой кожи.
«За ремнём», - мелькнуло у обеих.
- Хочу вот найти себе подходящий ремень, - обратился он к Верочке. – Делают
жёлтые ботинки, а ремни жёлтые никто не делает.
- У нас есть «бордо», - почему-то предложила Верочка, - тоже с золотой пряжкой,
посмотрите!
- Я жёлтый хочу, куколка.
- Есть и жёлтый. У нас всё есть. Будете мерить?
- Где?- удивился красавец-мужчина. – У вас есть примерочная?
- Да нет. Меряйте прямо тут, ремень же, не бельё,- откровенно так, без затей сказала
Верочка, - Я вам его отрежу по размеру, делов-то!
«Хорошо, что он нерусский», - подумала Саша. Верочка могла выдать и не такое.
      Пришла Рита в своей дорогой шубе, посмотрела на клиента, снявшего не только верхнюю одежду, но уже и пиджак, нашла глазами Сашу, так как Верунчик была вся целиком поглощена процессом отсчёта ненужных сантиметров, подняла брови от неожиданности и прошмыгнула в подсобку. Следом явился Аркадий Леонидович. На него примеряющиеся не произвели никакого впечатления, он только громко со всеми поздоровался и прошёл в VIP комнату, которая негласно считалась его кабинетом. Он любил там считать, читать газеты, обедать, размышлять и иногда продавать. Да мало ли что он ещё любил там делать.
- Вы замужем? – спросил красавец-мужчина Верочку, получив полную сатисфакцию
от товара и, естественно, сервиса.
- У нас все девушки дали обет безбрачия, - вышла из укрытия Рита.
- У стен есть уши? Как интересно, - улыбнулся он.- Не надо, не упаковывайте,
положите в пакет и всё. Спасибо большое, я пошёл.
          Обет так обет. Верочка не возражала. Не тот случай. Вот как в Питер с Костиком съездить, это другое дело. Дня на три. Ей захотелось опять туда, откуда она сегодня утром еле ушла. Но она не разрешала себе об этом долго думать. Опасно.
Рита строго посмотрела на Верочку.
«Ты, конечно, хороша местами и соблазнительна, - говорил её взгляд, - но деревня.
Вкуса нет и уже не будет.»
«Отстань, - отвечали ей Верочкины глаза, - я к тебе не лезу и не собираюсь».
          Вера Удальцова была вторым кассиром вместе с Венюковой. Тоже из «старых», хотя и была на несколько лет моложе всех. Так близко, как Киру, Рита её к себе не подпускала, потому что никогда не была в ней уверена. Удальцова могла взбрыкнуть, возмутиться, спросить в лоб что-нибудь у Аркаши, который иногда посматривал на её беленькую шейку. Конечно, Рита её не боялась: не того поля ягода, но пунктик на запас имелся.
- В семь здесь будут декораторы и Эстель с тренингов, - обратилась она к Саше. – Посмотри, пожалуйста, сток, то да сё, чтобы всё было в порядке. Кто-нибудь будет
из офиса, конечно, но тебе придётся помочь, Сашенька.
     « Почему ты сама-то не останешься?  - подумала Шурочка. Хоть увидишь, как делаются витрины, как они будут работать с товаром, можно будет очень многое спросить, или ты всё знаешь? Или Аркаша всё знает?»
- Я с удовольствием, - ответила Саша.
- Да, кстати, говорят ждут Мишелин, у неё наверняка будет интервью или, во всяком
случае, встреча с прессой. Думаю, что в бутике.
- Кого ждут? – спросила Верочка.
- Ту, которая придумала твой любимый «Бамбук» и многое другое, - снисходительно
ответила Рита.
     Но дальше Верочка спрашивать не стала: во-первых, не хотела ставить Риту в неловкое положение, потому что Сашка всё равно знала больше всех и начала бы её топить. Времени ещё полно. К концу дня кое-что и так прояснится. Во-вторых, если она будет высовываться и проявлять интерес, кто есть кто и по чём, Рите это совсем не понравится. Хватит им одной умницы. А Шурочке было всё равно, что думает Рита или Аркаша, высовывается она или нет, и она точно не испытывала никакого удовольствия и уж тем более раболепия, когда у неё в наглую забирали состоятельных клиентов и уводили в VIP комнату. Но многие возвращались опять именно к ней, приглашали даже в гости. Одна клиентка как-то предложила поехать с ней в Испанию отдыхать, недели на две, в её дом в Марбелье.
     Вошли две женщины, явно не предполагавшие, что в этом мире бушующем существуют такие цены даже и на золото, не говоря уже о сумках.
     «Теперь будут знать. Потом привыкнут.»- подумала Саша.
     Позвонил Верочкин сынок, Петруха, просился гулять, но строгая мама его не пустила, зато потом  очень хорошо продала американский танк на браслете серьёзному господину, то есть, как она ни старалась его развеселить, он так ни разу и не улыбнулся. Наверное, тяжело расставался с двадцатью тысячами.
- Я, между прочим, что-то про неё помню, - начала она подбираться к Саше, - про эту
Мишелин. Что-то нам говорили на тренинге, что она заведует ювелирным дизайном или чем-то связанным с высокой ювелиркой.
- Да, что-то было о ней в самом начале, - подтвердила Саша. – Кажется, говорили про
коллекции «Новой ювелирки», что она ставила сроки исполнения и заставляла заниматься одинаково с серьгами, кольцами, браслетами. Можно посмотреть записи.
- «Ну понесло!» - подумала Верочка.
- За период её работы было создано, по-моему,  пять коллекций, - продолжила Саша.
- Рит, ты помнишь все пять коллекций? – спросила Верочка.
- «Искусство Cartier», «Путь в Индию», «Пантера» и ещё две… - она кивнула в
сторону Шурочки.
- «Золото и камни» и «Египетская», - та не заставила себя ждать.- И сейчас
«Созидание» или «Создание» - я не знаю, как официально переведут.
- У нас сейчас будет презентация «Созидания»? – почему то спросила Верочка и так
очевидную вещь.
- А ты что думала, Акулин Иванна? – искренне удивилась Рита.
- Ничего себе!- у неё прямо округлились глаза.
- Ты что, Удальцова? Ждала этого всю жизнь? – Рита была в каком-то
замешательстве от Верочкиных вопросов.
- Вы хотите сказать, что эта Мишелин тот самый человек, который всё это придумал? И она тут завтра будет давать интервью?
- Это что, твоя любимая актриса, на которую ты хочешь быть похожа? – Рита никак
не могла взять в толк.
- Как мне нравится «Бамбук» всё-таки, - почти воскликнула Верочка, -. молодец она.
Рассказали бы о «Созидании», - попросила она Риту.
- Завтра тренинг небольшой утром, так что все твои желания исполнятся.
- Надеюсь, мои желания хоть иногда совпадают с вашими, - слегка фыркнула
Верочка.
   Вдруг показался Аркадий Леонидович. У него плохо брал мобильный в бутике, и для того, чтобы поговорить по телефону, нужно было выходить на крыльцо. Но он был с портфелем и в пальто.
- До завтра, дамы - быстро проговорил он и ушёл.
«А как же французы?- глупый вопрос застрял у Саши на языке. – Разве не надо их
дождаться, встретить, всё показать, спросить, чем им можно помочь. Столько коробок тут, ящиков. Только, чтобы открыть всё это, нужно нанять хотя бы двух человек, уже почти восемь, где я их найду?»
- Рит, ты останешься до их приезда? – осторожно спросила Саша.
- Кого? Дизайнерши и Эстель? – переспросила она удивлённо.- Я думаю, ты
справишься без меня. Что мне с ними делать? Там будут офисные девушки, помогут, если что.
Здесь было что-то не так. Саша прекрасно знала своего менеджера ( точнее,
менеджером считался Аркаша, а Рита его замом, но все называли Риту менеджером, а его директором, клиенты по-проще называли его ещё и «хозяином», что Аркаше очень нравилось – хозяин «Картье» - впрочем, это многим бы понравилось.) Так вот она очень дорожила своим местом, её никак нельзя было назвать ленивой, может быть, не очень инициативной, но она всегда была готова остаться. Комплексовала перед французами? А Аркаша? Что, тоже? Уже не первый раз на эти контакты толкали Сашу. «Зачем мне надо что-то там знать?- думала она. – Иди своей дорожкой, работай себе, старайся, учись, «своей» всё равно не будешь, а надо ли?» Ещё ей всегда хотелось с французами быть на высоте, быть информированной, всё понимающей, способной помочь. Возможно, это был даже своего рода патриотизм. На эту роль она всегда очень подходила. Иногда автобусный гид в чужой стране может так сильно понравиться, что и страна станет ближе, и через пять лет после поездки при имени, ну скажем, Барселоны или Хельсинки, первое, что приходит в голову, это улыбка всё того же гида.
    После приезда решили ограничиться только вскрытием коробок, ужином и
иизучением обстановки. Саша взяла брошюрки по новой коллекции, где она нашла несколько страниц, посвящённых Мишелин Кануи, директору ювелирного дизайна «Cartier».
      Миссис Кануи родилась шестого апреля 1936 года. Замужем, имеет двоих детей.
           В 1974 году Роберт Хок, президент «Cartier International» назначил её директором               
ювелирного отдела в Женеве.
      В 1981 году легендарный Алан Доминик Перан назначил её Директором
ювелирного дизайна Cartier.
      В течение этих пятнадцати лет под её руководством ювелирный департамент стал
ииграть основную роль в развитии фирмы Cartier.
      Сейчас Департамент ювелирного дизайна  включает в себя все аспекты
престижного ювелирного производства:
- Регулярный концептуальный подход к коллекциям «New Jewellery» (ювелирные украшения новой волны).
- Дизайн комплектов или выполненных в единственном экземпляре изделий «Fine Jewellery» (утончённые ювелирные изделия наивысшего качества).
- Создание коллекции драгоценных часов, декоративных и таинственных часов.
- Координация работы отдела индивидуальных заказов.
- Составление престижной коллекции драгоценных камней.
«Будет, что рассказать Верочке», - улыбнулась Саша.
…”Всё начинается с идеи, с желания увидеть определённый цвет, материал, форму или
с естественной привлекательности какого-нибудь определённого минерала и ощущения первооткрывателя, мага в поисках невозможного…
      Первая стадия – это эскиз, приблизительная идея будущего изделия.
Основополагающим моментом является камень, истинная звезда любого ювелирного изделия. Оригинальная идея предварительного эскиза проходит через детальную, точную и тщательную переработку моими дизайнерами. В конце я выбираю один из их рисунков  гуашью на кальке, который потом используется как основа для всех последующих стадий. Такой дизайнерский метод уникален для ювелирного мира и типичен для школы Cartier.
     Из этого двухмерного рисунка наши дизайнеры делают трёхмерную копию. Потом
наступает решающая стадия. Я собираю вместе менеджера мастерской, дизайнера по моделированию, геммолога и мастера по техническим вопросам для того, чтобы каждый со своей стороны оценил все технические и эстетические аспекты, связанные с созданием определённого изделия.
     После того, как я выбрала окончательный рисунок, наши дизайнеры вылепливают
модель из зелёного воска или смолы. В ювелирном дизайне творческая фантазия может свободно парить до тех пор, пока дизайн не идёт вразрез с качеством каждой детали законченного изделия. Иногда, это означает, что мы должны вернуться к доске рисовальщика.
     Настоящее ювелирное изделие как законченная симфония. Дирижёрский пульт
отдан дизайнеру, который является одновременно и композитором и дирижёром. В оркестре умеющие руки мастеров, создателей ювелирных украшений, прекрасно чувствуют эту неповторимую гармонию красоты и перфектности, которая есть опыт, многолетние традиции и магия  чуда в каждом изделии.
     Возьмём, к примеру, одного из «музыкантов», того, кто занимается закрепкой
камней, или «сеттингом». Сеттинг драгоценного камня – это последнее звено на пути окончательного утверждения созданной модели украшения. Приговор закрепщика завершает месяцы труда модельеров, ювелиров, гранильщиков и геммологов.
     Это последний штрих, где тоже нельзя ошибиться. До того, как в ювелирное
украшение вставлены  драгоценные камни, оно напоминает медовые соты,  испещрёно многочисленными дырочками, различными отверстиями. Закрепщику надо разобраться в каждом таком отверстии, измерить его, при необходимости,  откорректировать, отполировать и затем очень внимательно вставить нужный камень.
     Конечный внешний вид ювелирного изделия зависит и от типа закрепки:
корнеровой, крапановой или глухой. Закрепщик, виртуозно «играющий» с камнями и драгоценными металлами, наверное, и есть тот добрый волшебник, который прикосновением своей волшебной палочки дарит жизнь первоначальному замыслу дизайнера…» - наверняка Мишелин говорила всё это не первый раз, но она вкладывала в каждое слово столько чувств и эмоций, что её слушали с интересом.
   «… А последнее слово, конечно, за дизайнером.  Только он может оценить качество и
понять «душу» этого изделия, о котором у него было своё чёткое представление с самого начала. Я лично оцениваю качество вещи и с точки зрения  эстетической и с точки зрения её удобства. Кольцо может быть очень красивым, но если оно царапает палец, его нельзя носить. Я хотела бы, чтобы женщины, которые носят украшения, всегда испытывали от этого истинное удовольствие. Моё стремление создавать красивые вещи неистощимо, и как только что-то уже закончено, приходит время для новых свершений, и начинаются новые поиски.»
      - Где Вы черпаете вдохновение, мадам Кануи? Именно это иногда является ключом
к пониманию таланта художника? – спросила очередная журналистка.
            - Только у жизни. Где-то на эмоциональном уровне и, конечно, в обычном     человеческом счастье… или в стремлении к нему.
Саше удалось сделать несколько снимков. Ей нравилась Мишелин, ей нравились её
изделия, её возбуждал этот успех. На душе был праздник.
- Тебе кроме как фотографировать больше заняться нечем, - неожиданно
послышалась Кира.
- А тебе смотреть, как я фотографирую.
- Девушки, вы опять вместе, - Рита несла поднос с ручками и зажигалками, - это
велено убрать с глаз долой, если я правильно поняла её жесты, - она кивнула в сторону француженки-дизайнера. – Только бы на прилавки не сыпали этот свой песок, потом никогда не отмоем и никаким пылесосом не отчистим. Иди спроси, что они собираются там выставлять, - сказала она Саше. – Скорее бы это всё кончилось. Присутствие французов всегда вызывало у неё такие мольбы.
       А между тем бутик сиял и искрился от сотен горящих лампочек, отражающихся в бриллиантах, как сугроб на солнце в одно из воскресений детства. В некоторых витринах был насыпан разноцветный песок: голубой, фисташковый, золотой, в песке стояли золотые, красные, серебряные шары разных размеров, а на них размещались ювелирные украшения. Их также можно было найти и просто в песке, даже чуть засыпанными, как будто вы только что набрели на какое-то волшебное место, где всю эту красоту хотелось собирать в плетёную корзинку. Главным же чудом была ротонда. Шесть окон, заполненных доверху бриллиантами, изумрудами, жемчугом невиданных размеров. Народ не верил своим глазам, что это стало возможным в Москве, в магазине.
        В левом углу бутика стоял стол, за которым обычно продавались украшения. Его накрыли белой скатертью до пола, поставили на него огромную икорницу с чёрной икрой и блюдо с тёплыми оладьими. Официанты разносили напитки, в коридоре был организован фуршет, всё утопало в красных розах. Народу становилось всё больше и больше. Было не протолкнуться. Мелькали знакомые по телевизионному экрану и журналам лица, дамы поражали своими неоднозначными туалетами и украшениями, перед витринами стоял типично светский галдёж. Хотя, как правило, то, о чём говорится и на что смотрится, очень часто не совпадает. Потихоньку начали продавать: сначала часы, одни, вторые, потом Саша уже вручала кольцо, Кира – серьги, Аркадий Леонидович – изумруд в двенадцать карат.
      События такого уровня для Москвы 1997 года были ещё в новинку. Многие впервые видели подобные украшения, подобный бутик, подобный стиль презентаций. Москва начала набирать свой лоск, своё понимание люкса, качества и с таких презентаций тоже. Для многих в глубине души это был шок, неожиданность, волнующая разница между здесь и там, которая не давала покоя. Да. возможно, не все любят ювелирные украшения, но если провести черту и попросить в одну сторону  пройти тех, кто их любит, а в другую тех, кто к ним равнодушен, и потом посмотреть и сравнить этих людей, непохожесть будет очевидной…во всём, и, прежде всего, в судьбах. Попробуйте, если не верите.
       Коллекция “Creation” базировалась на трёх основных темах: Царство Земли (вода, земля), Царство Космоса (планеты и Солнце) и Созидание (возникновение жизни). Каждая тема рассматривалась как единство противоположностей, двух, на первый взгляд контрастных понятий, но неизбежно связанных между собой, зависящих друг от друга. На коллекцию смотрели как на поворотный пункт в истории Cartier, на точку отправления в новые горизонты неиссякаемых творческих свершений, полных свежего, очень современного вдохновения.
       Предлагались десять различных линий ювелирной интерпретации жизни: вода, например, была представлена конкретной иллюстрацией подводного мира – объёмным браслетом в виде плывущих и прыгающих друг за другом золотых дельфинов. У них были ярко зелёные изумрудные глаза, что, впрочем, всегда было свойственно «фауне» Cartier. Землю олицетворяли жирафы, пантеры, попугаи и стилизованная под вулканическую магму, слегка растрескавшуюся от воздействия времени, поверхность Земли.
       Люди восхищались, рассматривали, но покупать такие вещи были ещё не готовы. Многое было новаторским и экспериментальным даже для французов, а в Москве в разгаре была ещё только первая волна «обогащения» и приобретения ювелирных изделий: спросом пользовались даже если и дорогие, но самые классические вещи. Индивидуальные пристрастия и вкусы только-только начали формироваться.
       В теме Космоса было много «двусторонних» украшений с круглыми формами, наверное, олицетворяющих планеты. Их можно было носить днём камнями вниз, а к вечеру наоборот: это метафорически объясняло оппозицию дня и ночи, теплоту и холод вселенной, Луну и Солнце, нераздельный дуэт, которому никогда не суждено встретиться (и слава Богу) или, может быть, такие украшения говорили о взаимном притяжении мужского и женского начал (скорее всего). Можно было размышлять и размышлять. Саша внимательно следила по мере возможности за реакцией публики, за их полными эмоций лицами. Большинству нравилось: и изделия, и способ, выбранный для их презентации, и сама вечеринка, и бутик. Cartier мгновенно полюбили. Кузнецкий мост ожил.
      Созидание, творчество, рождение трансформировались в переплетённые между собой буквы «С», где первая обозначала “Cartier”, а вторая созидание “Creation”.
       Приятной наружности мужчина, лет пятидесяти, с густой копной волос, ещё только с проседью на висках и несколькими случайными штрихами неумолимого времени на лице попросил посмотреть колье “Creation”. С ним была юная рыжая спутница с ярко зелёными глазами – принцесса из мультфильмов, очень трогательная, кристально красивая, ещё не до конца понимающая своей власти и её применения. «Вы не покажете вот эту безделицу моей дочери, я бы хотел, чтобы она её примерила». Саша всё показывала, улыбалась и точно знала, что это не дочь. Разница в тридцать лет. Почти три поколения. Что может объединять их души, к какой гармонии они стремятся? Ему так хочется её задарить, оглушить своей щедростью, вкусом, опытом. А ей ещё не нужно колье, ей нравится маленькое сердечко на цепочке и крошечные серёжки, которых почти не видно. Она надела это сверкающее чудо, повертелась, показала всем ослепительную шею, собрав свои золотые волосы в хвостик, сделала всё, как надо, сказала, что это колье лучшее, что здесь есть, и еле заметно ему подмигнула. Он растаял. Купили и колье, и серёжки, и сердечко. Саша чувствовала себя счастливой. Просто так. Хорошо и всё.
   
Побольше смелости


   Париж. Наконец-то. Первый раз. Честно говоря, чудом света трудно назвать. Вблизи всё становится более понятным, реальным, видно каждый шовчик. Но потом приходит вторая волна, и ты понимаешь: он нравится. Шикарный, красивый, со своими кружевными улицами, непохожий на других, слишком «космо», слишком напоказ и на продажу, но самое-самое главное – в нём нескучно. Соблазнительно красиво. Искусительно. Хочется покупать одежду, чуть ли не шарфики, потом нравятся картины в галереях, тоже какие-то парижские…и, конечно, рестораны: от устриц с шампанским на улице до шикарных, чопорных, с полупустыми тарелками по сто долларов, с голыми спинами и опять же нескончаемым любопытством.
     Саша стояла с Ритой на Елисейских полях. Они приехали на целую неделю. Учиться искусству «быть» Cartier. По каким-то своим внутренним законам Саша всегда относилась к учёбе очень серьёзно. Может, и не была отличницей: нельзя же одинаково любить химию, астрономию и литературу… А как можно не любить литературу? Это что – не любить читать? О том, что было и как это было до тебя? И где? И с кем? И почему именно так? Ответ изнутри: у Пастернака такой, у Маяковского другой, у Цветаевой третий. А ты всё это можешь знать. Они хотели, чтобы ты это знал. Они для этого жили.
     Во всех кафе стулья были развёрнуты на улицу, чтобы можно было рассматривать прохожих без стеснения, с тем же вездесущим любопытством. А посмотреть, естественно, было на что. Особенно, если имелось соответствующее настроение: глазеть на парижскую толпу. Было такое чувство, что каждый прохожий очень старался хоть в какой-нибудь ерунде, но соригинальничать, ну хоть пуговицу не так застегнуть или сумку нести ну не как все. «Глупости, - подумала Саша, - откуда только такое в голову придёт». Прямо сразу, только вышли на эти Поля, только наступили, можно сказать, на тротуар – бац! Остановился Мерседес-кабриолет, и мужчина начал что-то говорить Саше по-французски, улыбаться, показывать на свободное сиденье рядом. «Прям, как будто и не уезжали,» - сказала Саша. «Мне в другую сторону, месьё, - помахала ему рукой Шурочка, - Езжай себе. Счастливого пути!» Он послал им обеим воздушный поцелуй.
- Мне здесь нравится, однако, - весело так промурлыкала Саша.
Рита улыбнулась. Она очень особенно умела улыбаться, очень многозначительно: и так можно понять, и по-другому, и, вроде, не улыбалась. Может, от того, что она не знала никаких языков, выработался такой мимический талант, трудно сказать.
- Жалко, конечно. Французский бы сейчас вспомнила, - вздохнула Шурочка.
- Думаю, у тебя ещё будет шанс, - полупошутила Рита.
     Они зашли в «Сефору». Там продавалось почти всё, что на тот момент наша планета производила в области косметики для всех типов людей, включая характеры, цвет кожи и образование. Саша купила помаду,  Рита чего-то не нашла.
      Опять вышли на Поля. Париж казался городом, где живут или, по крайней мере, ходят по улицам, люди со всего света. Это не был французский город. Да, французы его когда-то строили, обживали, подавали кроасаны утром, оставили какие-то традиции, но он им больше не принадлежит. Важно ли это? Или мы все к этому придём постепенно? Разве в Москве уже почти не так? У нас просто другая история, но и она уже в прошлом. Кругом шевелилась серо-рваненькая евро-азиатская молодёжь, здесь же была и африканская, и ближне-восточная и вся остальная. За чем-то они все сюда приехали. Значит, что-то их точно объединяло. Наверное, Поля тоже.
- Где будем ужинать? – спросила Рита.
Ужинать можно было везде: тут же на Полях и в его окрестностях, или можно было взять такси и поехать в Латинский квартал, например. Ограничились тем, что было рядом. На следующий день надо было рано вставать, города ещё совсем не знали, а и «интересную» компанию пришлось отпустить.
     В ресторане попросили подождать одну маленькую секундочку у бара, так как не было свободных мест. Скорее всего, Саша попала в Париж потому, что Рите нужен был переводчик. Не очень хотелось верить, что это была единственна причина, - она так старалась на работе, но реально «заслуга» была в языке. Рита считалась «из своих», так что какая-то там Саша вполне могла её сопровождать, а заодно и поучиться. Работать то кому-то надо. Аркаша же худо-бедно как-то английского поднабрался, хотя, как все самоучки, ни грамматики, ни произношения так и не схватил, но, главное, что для бизнеса этого, по его представлениям, вполне хватало. В глазах же очень многих лиц женского пола  опять казался чрезвычайно одарённым, почти героем. Он также складывал, делил и умножал в уме многозначные числа, чем заставлял восхищённые глаза своих сотрудниц гореть ещё более ярким огнём. Аркадий Леонидович любил лесть. Этим, конечно, пользовались. В Париж он тоже собирался, но к концу тренинга, после которого Саша должна была вернуться в Москву, а Рита продолжить командировку уже с Аркашей. Какая точно у них дальше была программа, Саша не спрашивала.
     Это был довольно большой ресторан, и таких же ожидающих за барной стойкой тоже было достаточно. Были даже русские, парень и девушка. Они говорили между собой с лёгким акцентом или, точнее, уже не так, как дома. Им было лет по двадцать пять. Девушка вполне могла работать моделью. Саше показалось, что для Парижа это был вполне стандартный вариант. Она была потрясающей красоткой. Мечта поэта. Наверное, поэтам приходилось труднее всех, поэтому им заведомо «отдавали» самых красивых. Парень тоже был симпатичный и тоже вполне мог быть и моделью, и спортсменом или даже студентом-умником, но явно небедным. Они чувствовали себя свободно, раскованно, оба говорили по-французски, а очень может быть, и по-английски, ну и так далее.
  - По-моему, ты жалеешь, что так рано родилась, - сказала Рита. – В двадцать лет мы не
сидели в парижском ресторане с бой-френдом.
       -Будет ли она сидеть тут в сорок? Тоже вопрос, - съязвила Саша. – Мне чужого не надо. Это лишний пирожок. Другие судьбы только сбивают с толку. Я ценю личный опыт.
     С Ритой, в принципе, было скучновато, и от этого портилось настроение.Служебная иерархия и так не давала им обеим расслабиться. Саша внутренне ей никогда не доверяла, Рита, скорее всего, ещё меньше. Женщины всегда соперницы. Слава богу, не было общего героя. А им и не могли нравиться одинаковые мужчины.
- Личный опыт – вещь относительная, - продолжила Рита. Он помощник только в
том, чего делать не надо, а вот, что надо, этого он ещё не знает.
- Ну это твой, может быть, и не знает, - улыбнулась Саша. Но это не помогло.
Их пригласили в зал за крохотный столик для двоих. Чтобы сесть, надо было всё отодвинуть, протиснуться, а потом всё поставить на место. В Москве в ресторанах никогда не было такой тесноты. Саша добросовестно перевела меню на русский. Устрицы. Этого очень хотелось. Только тот, кто жил в СССРе, когда ему было восемнадцать, слушал Джо Дасена, фантазировал под Новый год, как он идёт по этим, будь они неладны, Елисейским Полям непременно с любимым, который в большинстве случаев этим же Джо Дасеном и был, и почему-то московский снег медленно падает  на головы прохожих обязательно без шапок; тот, кто знал, что мечта эта совершенно неосуществима, но продолжал мечтать и думать, что не будет таким, как все, что изловчится, постарается, подпрыгнет, и тот, кто спустя стольтко лет всё-таки сюда попал, - только такой вот или такая могли понять, какие вкусные устрицы им сейчас принесут и какое сумасшедшее шампанское они заказали. Это в большей степени касалось Саши. Рита, если честно, всегда панически боялась всей этой за границы. Она, конечно, была не против съездить в Лондон или Барселону, но об этом никогда не мечтала. Бесспорно, дом родной – место особенное. Стремление же увидеть как можно больше других домов, городов, континентов не есть нелюбовь к «Плющихе», Третьяковской галерее или заводу «Серп и молот», от близости с которым приходилось вытирать пыль на мебели два раза в день. Оно, это стремление, есть характер, вот и всё. Наверное, даже имело бы смысл при приёме на работу обязательно спрашивать, любит ли данный человек путешествовать или нет, куда он предпочитает ездить и как. Многое бы сразу прояснилось. Для кого-то это Индия или Байкал, или Венеция зимой. Сразу чувствуется разницв, и все три варианта непростые. А кто-то годами строит дачу и потом туда ездит, потому что она есть. Тоже вариант. Рита любила ездить отдыхать на дорогие курорты с завтраком, обедом и ужином. Привезти с собой книжек, поиграть в теннис, познакомиться с каким-нибудь русским одиноким состоятельным мужчиной, если повезёт, походить по местным бутикам, прикупить кое-каких шмоток, пофотогравироваться. Мужа с собой предпочитала не брать. А он и не возражал. Он как все мужья «хорошо» работающих жён, то есть намного лучше,чем он сам, уважал свободу и независимость своей дрожайшей половины вплоть до того, что не спрашивал, где она сегодня так сильно задержалась: и так ясно – на работе. Зато и самому можно иногда опоздать или съездить куда на несколько дней по делам. Говорят, что так живут умные интеллигентные люди. А те, у кого нет такого высокого взаимного уважения, являются примитивными индивидами или дикарями. Ревность там какая-то? Что это ещё за ощущение?Тебе тепло? Сытно? Машина у тебя хорошая? Или тебе нравится два раза в день ездить по подземному музею, а потом ещё на автобусе полчаса стоя? Джакузи? Зачем это тебе? Мочалки вполне достаточно. Ресторан? Короче, или полное взаимопонимание или никакого домашнего кинотеатра. У Риты с мужем царила идилия. Гена был в меру нежен, предупредителен, исправно выполнял свои супружеские обязанности, не забывая и о правах, следил за своей внешностью и даже ходил на работу. Настоящий крокодил.
      Ели молча. Смотрели по сторонам. За соседними столиками было много японцев. У
них тоже стояли устрицы.
      На следующее утро, надев дорогие костюмы, отправились в Cartier International. Так называемые занятия начинались аж в девять часов. Пришли, оглядклись. Сели вместе со всеми за стол. Саша тихо переводила вводную часть, знакомство, задачи тренинга. Все получили по красной папке с именем и должностью каждого участника. Потом в час был ланч – кормили явно не студенческой едой из Лиможского фарфора с пантерами и золотой каймой на белоснежной скатерти-макроме. Кушали не стеснялись, перебрасываясь впечатлениями о только что «пройденном» материале. Потом кофе на балконе и опять учиться до половины шестого. Во вторник после ланча всех отправили на «секретный шопинг», то есть надо было зайти в любой бутик в городе, осмотреться, выбрать понравившуюся вещь, примерить её и начать дискуссию о коллекции, о тенденциях, об аналогичном у конкурентов. Поговорить о ценах, о возможных скидках, словом, выжать всё, а потом улыбнуться, взять визитную карточку продавца и пообещать зайти ещё раз. Желательно было посетить несколько известных бутиков, сравнить их сервис, внутренний дизайн и т.д. Рита восприняла это как шанс пополнить свой и так небедный гардероб
     -  Тут нет моего размера, - подошла она к Саше в бутике Tod’s.
-  Мне так жаль, - сказала та, - можешь вернуться в Gucci за босоножками, я подожду
или схожу в Hermes, у них, кажется, была ювелирка…да, точно, браслеты с эмалью.
     Но Рите явно не хотелось никуда идти одной, объяснять всё на пальцах и т.д.
-   Да ладно. Интересно, сколько этот Робин получает? – спросила она о тьютере с
тренинга. – Я так и не поняла, что, в сущности, он преподаёт. Технику продаж? То, что было сегодня утром?
     А сегодня утром он составил из «студентов» как бы супружеские пары и попросил их выбрать себе продавца из оставшихся, кто в пары не попал, включил видеокамеру и снимал, как «продавец» продаёт, а «супружеская пара» покупает.. Естественно, каждая сторона имела абсолютно противоположные интересы, и главное было одержать психологическую победу: продавцу убедить, а покупателю не поддаться. Сашу выбрали американцы: Бэт  из Нью Йорка– как раз занимавшаяся тренингами продаж в бутиках,  и Майкл, продавец Cartier в Атланте. Получился целый спектакль. Они ссорились, кричали друг на друга, потом мирились, а Саша им подсовывала то браслет, то часы, то опять браслет и говорила, что рубины обязательно принесут им ещё больше любви и денег. Добалтались до того, что Майкл назначил ей свидание, пригласив на обед, согласился купить этот рубиновый браслет и придти ешё за запонками. Про запонки это он сам подыграл. Все смеялись, а под конец даже хлопали в ладоши. Робин сказал, что было хорошо, но очень медленно.
      - Они же выясняли между собой отношения, - оправдывалась Шурочка, - говорили о мебели, о китайских вазах, которые он хотел сдать обратно в магазин и купить на эти деньги пива.
     Когда стали смотреть запись, Шурочка чувствовала себя кинозвездой – ну хотя бы пять минут. Всё это были новые эмоции, новый опыт, повышался профессионализм.
     Обычно на занятиях все садились куда попало, то есть за большой овальный стол, но в любом порядке. Испанцы только кучковались, хотя Робин их и так всё время доставал и не давал отвлекаться. Они все были загорелые, умиротворённые, а девушки в босоножках, несмотря на уже нежаркие осенние деньки. Рита там переглядывалась с одной, Элизой, обе страдали одним и тем же лингвистическим недугом. Американки, Бэт и Селия, красавица метиска из Нью Йоркского бутика с легендарной Пятой авеню, чаще всего сидели в центре с противоположной стороны от двери – оттуда  всё просматривалось не поворачиваясь. Бэт было всё нужно, она была очень живой, шумной и, конечно, небрежно одетой. Саша давно заметила, что как только американки снимают с себя кроссовки и джинсы, они чуть ли не теряют свою привлекательность. Костюм плохо сидел, был невыглажен, туфли с тупыми носами и квадратными каблуками совершенно не подходили к её полным ногам, белая рубашка была мала в груди, серьги не гармонировали ни с её крупным лицом, ни с одеждой, маникюра не было и в помине. Да бог с ним, с маникюром, настроение зато было бой. Я и всё, и слушать только сюда. С ними были ещё два соотечественника, Майкл, розовощёкий, хорошо кушающий, играющий в футбол, и Нареш из Далласа, то ли пакистанец, то ли индиец по происхождению. Они были не очень дружной командой, скорее всего, совсем недавно познакомились. Во время перерывов между собой даже не разговаривали. Бэт преимущественно болтала с англичанкой Хайди, спокойной, говорившей тихо и на таком красивом английском, с таким классическим предыханием, что хотелось посадить её с книжкой и заставить читать вслух. К ним присоединялись голландки, но одна, Санни, была слишком юной и красивой и явно действовала Бэт на нервы, а вторая, Джойс, тактично улыбалась и задавала какие-то скучные деловые вопросы. Бэт сразу начала коситься на Сашу, но разговорились они только к концу второго дня. Рита вообще не унывала. Видала она этих выскочек и болтунов. Подумаешь, какие контакты. Нареш каждый раз подбирался к англичанке Махим, тоже на вид, насколько Саша могла судить, пакистано-индийского происхождения, хотя она не очень-то баловала его своим вниманием. Майкл хотел было по началу потрепаться с испанцами, но он так трудно говорил, на таком странном и «быстом» английском или, скорее, американском, что натолкнулся  на стену непонимания и отошёл к Бэт.
- Вы не похожи на русскую, - сказал Саше во время перерыва Робин.
- Да, обычно у русских всё не так, как у меня, - поддержала его та.
- Ну, я имел в виду… - засмущался тот, - вы очень свободно держитесь, хорошо
говорите по-английски, улыбаетесь…
- Вы были в нашей стране?
- Нет, к сожалению, я сужу по ним, или по вас…не знаю, как сказать, здесь, в
Париже.
- Где вы с ними встречаетесь? Держу пари, это примадонны из «Мулен Руж», -
пошутила Саша.
- Если бы, - вздохнул Робин.
- У нас в Америке много русских, - наконец нашёл с кем поговорить Майкл.
- Да кого у вас только нет, - вставила Саша.
- Как вам удаётся так быстро объяснить людям в вашем посткоммунистическом
пространстве, что такое роскошь? – спросил в лоб Майкл, чего рассусоливаться.
- В принудительном порядке, - ответила Шурочка.
- Правда? – поверил тот.
- А как ещё? – удивилась она.
- Вот нам бы так, - протянул Майкл и похлопал её по плечу. – Какой шанс!
- Шанс есть у каждого, - Робин посмотрел на часы – французский танк, сталь с
золотом – прошу к столу.
     Все опять заняли свои места.
     «В мире сплошной стандартизации и унификации, в котором нам приходится жить, бутик Cartier должен остаться островом вежливости, внимания, тем самым специальным местом, о котором приятно вспоминать и куда хочется возвращаться…», - начал своё приветствие, переходящее в лекцию месьё Мишель Гутен, президент Cartier Internetional. Все притихли. Чувствовалось, что он наслаждался своей возможностью свободно, без всякой подготовки  говорить вот этой молодёжи со всего света о том, что такое успех, какова его цена, каково его значение для каждого! Мимика, жесты, взгляд – копия Луи Де Фюнес. Неиссякаемая энергия.
- Что такое Cartier?- спросил и сразу же стал отвечать, - Кольца, серьги, зажигалки,
красота, качество, дизайн, исторические личности, красивые женщины…да, но не это первое, что приходит в голову нашему дорогому и любимому клиенту…- при этом он ходил по залу стремительно и во всех возможных направлениях, жестикулируя руками и сверкая своими золотыми запонками.
- Что такое Cartier? – ещё раз громко споосил месьё Гутен и посмотрел прямо в глаза
Блазу, самому тихому и скромному из испанской делегации молодому человеку. Может быть, от неожиданности или  потому, что у него имелся на этот случай свой оригинальный ответ на такой глобальный по своим масштабам вопрос, Блаз встал и начал тоже громко говорить по-испански.
«Это и я так могу», - повеселевшим голосом сказала Рита.
- Как вас зовут, молодой человек? – не зная, что делать спросил Гутен.
- Блаз, - ответил тот.
- Блаз, вы, скорее всего правы, но я призываю вас- подумайте, что ассоциирует наше
пресыщенное сознание конца двадцатого века при звуке «Cartier»? Я помогу вам, - он взял в руки свой бордовый портфель с позолоченной пряжкой и вытащил оттуда знаменитую красную коробочку с оттиском орнамента по краям. - Вот он символ крупнейшего на этой планете ювелирного дома!. Каждый хочет иметь такую же, а заимев, никогда её не выбросит.
      Не хватало только музыки, каких-нибудь сложных громких аккордов на рояле.
Месьё Гутен обвёл всех присутствующих взглядом, дождался полнейшей тишины, ещё подождал и спросил полюбившегося Блаза:
- Скажите, молодой человек, что, по вашему мнению, стоит в непосредственной
близости к тому знаменательному моменту, когда эта самая красная коробочка появляется на сцене? Чего мы все так трепетно ждём от вас в Барселоне, Амстердаме, Атланте и , слава тебе всемогущий Боже, в Москве, наконец?
Но Блаз от такой повышенной концентрации внимания к своей скромной персоне  и
вследствие чего переполненности чувств, ничего не мог произнести.
- По-моему, вы ждёте от нас продаж. – Америка пришла на помощь – это была Бэт.
- Я знаю, мы в вас не ошиблись, - подхватил её слова Гутен.- Мы доверяем вам
последнее, заключительное, самое ответственное звено. Вы даёте себе отчёт в том, что вся эта огромная машина, начиная от закупки камней и заканчивая последним прикосновением шлифовальщицы, ждут от вас… . – тут он опять заглянул каждому в глаза и остановился на Саше, - и от вас, мадам, вы, кажется из России?
- Да. я из России, - ответила Саша.
- А уж от вас тем более, - продолжил Гутен, - возрастающих, обнадёживающих,
окрыляющих продаж. Продать – значит довести начатое до логического конца, быть последним в эстафете, но первым у финиша, дорогие друзья. Именно правильное и удачное завершение есть то, что выделяет продажу от простой подачи информации или чисто коммуникативных функций с публикой. И знаете, что я вам хочу сказать, как это не печально? -  все выжидающе уставились на говорящего – Очень многие продавцы не продают! – он опять остановился – Просто потому, что не осмеливаются этого сделать! – выдохнул Гутен.
     Саша вспомнила школу, класс так четвёртый или пятый, и директора, который своим громогласным голосом призывал  всех к ответственности, дисциплине и учёбе на «4» и «5». А Ирина Петровна, классный руководитель, которой только что исполнилось двадцать семь, умилённо так на всех посматривала: «Ну что, страшно?». Что и говорить, на переменах мальчишки отрывались по полной – весна, капель.
- Давайте спросим себя, - продолжал Гутен, - КОГДА можно переходить к продаже?-
слово «когда» он произнёс громко и медленно. -  Наверное, есть какие-то признаки того, что можно начинать…..
     У него было очень интересное лицо, взгляд, мимика. Он был и хитрый, и добрый, и жёсткий, и жизнерадостный, и самодовольный, и строгий. Наверняка, любитель женщин и добротной одежды с лёгким налётом индивидуальности. Скорее всего, путь его в Cartier был хоть и долгим, но успешным, приносящим удовлетворение. Ему и его близким. Говорили, что его предки были из Кишинёва.
     «Да ладно вам, «когда можно начинать», - подумала Саша. – Надо любить и понимать людей, надо чувствовать по глазам, кто перед вами сидит и зачем он пришёл. Ещё нужно вовремя иметь нужный товар, а не получать новинки через год после Парижа. Год ещё хорошо. Но послушать не помешает, это я так, сгоряча.»
     Она внимательно следила за Гутеном. Это был курс театрального мастерства. Монолог героя.
     Когда Гутен ушёл, Робин объявил перерыв.
     На ланч устроили супер кормёжку с лангустами, омарами, шампанским. По столу пустили лист, на который каждый прикалывал свою визитную карточку. Потом Робин сделал с него ксерокопию и вручил всем по экземпляру. «Может, кому-нибудь позвоню,» - подумала Саша.
     Вечером, после занятий пошли гулять по Парижу, но Саша сначала почувствовала лёгкое недомогание, потом озноб, а когда добралась наконец до номера резко стала подниматься температура. По ощущениям было градусов сорок, она не могла даже встать, чтобы выпить воды. С очень большим трудом набрала по телефону ритин номер
- Тебе надо много пить, Сашок.
- Но я не могу встать, понимаешь, всё едет перед глазами…Может ты зайдёшь
ненадолго…
- Это пройдёт...- в Ритином голосе чувствовалось лёгкое замешательство, -  Главное
пить. Я тут только что ногти накрасила на ногах…ну ты понимаешь…это практически невозможно.
- Извини, - Саша была потрясена. В это трудно было поверить. Ну не до такой же
степени… «Если я была бы её начальником, наверное, бы пришла». Ей становилось всё хуже и хуже. «Отравилась - точно.» Только к утру ей удалось ненадолго заснуть, но надо было вставать, предстояло целый день работать в бутике “Cartier” на Вандомской площади. Болела голова, ужасно ныло тело, под глазами чернели круги. Ну как не пойти? А если пойти, то как работать, улыбаться, слушать? Ноги просто подкашивались. Оделась в синий костюм, подкрасила губы и пошла в лобби.
- Как ты себя чувствуешь, дорогая? – проявила заботу Рита.
- Ещё не очень. Ты знаешь, как идти? – Риту отправили на тренинг в другой бутик,
где работала продавщица из Югославии, немного говорившая по-русски.
- Да, это рядом. Мы можем встретиться на ланч, если хочешь, - приятельски так
предложила Рита.
- О еде сейчас лучше не говори, - попросила Саша. – Я тебе позвоню. Успехов!- она
помахала ей рукой.
     В бутике её встретили очень приветливо, но Саша так плохо себя чувствовала, что этого невозможно было скрыть, она просто не в состоянии была стоять, а сидеть не полагалось.
- Вы очень здорово вчера погуляли? Водка? Дансинг? – спросил Пьер, молодой
продавец, который ей показывал треи с часами.
«Что они могут ещё подумать о нас? Раз русские – значит оргии по ночам, гульба и
прочее. И что я могу ему объяснить сейчас? И зачем мне ему вообще что-либо объяснять? Пить так хочется… Точно, подумает, посталкогольный «сушняк»
- Почти не было времени выспаться, - постаралась улыбнуться Саша, - неделя -  это
так мало для Парижа…- она наконец  слегка прислонилась к стенке. – Я бы выпила немного воды.
- Комната для персонала слева, - он показал рукой, -  хотя лучше было бы закончить
сначала с часами , пока никого нет, - почти попросил француз.
«Ты мог бы и не начинать, - подумала Саша. – Ну уж так и быть…»
Пьер был хоть и приветливый, и довольно симпатичный, но такой скучный и правильный, что и без того больная Сашина голова совсем решила расколоться, а единственное, на что у неё хватало сил, это соображать, сколько ешё оставалось времени до перерыва. 
     Ничего нового Пьер ни сказал, ни показал, кроме разных незначительных мелочей, типа новых ремешков и двух моделей, сделанных в розовом  золоте, вместо обычного жёлтого.
- К вам заходят русские клиенты? – спросила Саша.
- О да! – многозначительно как-то протянул француз. – Больше, конечно, за
ювелиркой. Иногда бывают такие женщины… О-ля-ля! Я теперь их замечаю в любой толпе… Но пантеру нельзя сделать домашним животным...- подитожил он с            облегчением.
- Пантеры в Африке, Пьер, -  ей было забавно слушать про своих «одноклассниц».
Пьер не ответил, Он достал ещё одну коробку. Там лежало несколько пар юбилейных часов с красными ремешками из крокодиловой кожи и красными заводными головками. Саша знала всю серию. Больше всего ей нравились часы для автолюбителей: их нужно было носить на внутренней боковой части запястья для того, чтобы не поворачивать руку, когда она на руле.
Начали заходить клиенты. В основном гуляющие туристы, чаще американцы, важные,
шумные, капризные, и японцы, вежливые и дотошные. У Пьера хватало терпения и на тех и на других. Саше это понравилось. Она стала за ним следить и слегка отвлеклась от своей больной головы. Ей очень понравилось также, как он бодался и не давал скидок: главное – сразу не  отступать Он знал, что Саша на него смотрит, и старался , как мог. Потом она пошла на второй этаж, поговорила с менеджером, немного полноватой дамочкой , лет сорока пяти в голубом костюме с огромными золотыми пуговицами. На втором все ждали каких-то важных клиентов из Кувейта и нервничали, смотрели на часы и вниз, когда кто-нибудь заходил в бутик. Наконец они пришли: супружеская пара. Женщина, уже немолодая, высокомерная, хороша собой, прекрасно одета во французскую одежду. Они встретились глазами с Сашей – так смотрят на вещь. Но мужчина поздоровался, снизошёл. Речь шла о колье за полмиллиона. Они скрылись в VIP комнате, а Шурочка наконец-то дождалась перерыва на ланч.
     Рита  уже стояла у Триумфальной Вандомской колонны, рассматривая чудесные
скульптуры. Вокруг, точнее по всей площади, были установлены скульптурные композиции современных творцов, возможно, даже и не французских, но учитывая внушительные размеры каждого произведения, их вряд ли привезли издалека. Хотя ради того, чтобы выставиться в центре Парижа, могли и привезти. Всё было таким абстрактным и вследствие чего таким непонятно-многозначительным, что ассоциативный ряд выстраивался до горизонта, а надписи только сбивали с толку. Это была просто очередная выставка Вандомской площади. Потом каждый раз бывая в Париже, Саша обязательно обращала внимание на то, что экспонировалось у Колонны. Всегда было интересно.
     Пьер на Сашино замечание утром «Как у вас тут сейчас красиво!», ответил, что
ничего не видит выдающегося в экскрементах динозавров. Рита была, скорее всего, такого же мнения, но этого нельзя было утверждать. Искусство всегда непредсказуемо.
- Я тебя  уже тут десять минут жду, - упрекнула она Шурочку. – Предлагаю после
ланча не возвращаться: и так всё ясно. Стоять там и мешать людям работать, мне совершенно не нужно.
- Я – за, - Шурочке такое предложение сам бог послал, - единственное, о чём я
сейчас мечтаю – это зашторить номер и лечь спать.
- Тебе всё ещё не очень? – наконец-то спросила Рита о Сашином здоровье.
- Лучше уже, но спать хочу ужасно.
     Они сели в каком-то кафе. Поели. Потом пошли в гостиницу. На самом деле поездка была эпохальной. Действительно, между «услышать» и «увидеть» стояла огромная разница. Это как экранизация любимой истории. Да, нет авторских отступлений, времени поразмышлять, зато героиня так искренне смеётся и под ногами плещется настоящее море или даже целый зелёный океан.
Наконец, добравшись до постели, засыпая, ей показалось, что перевернулась
страница, и началась ещё одна глава. 

    



В сетях пленительного Бога

     Рабочий день заканчивался, ничего срочно-дополнительного вроде бы не было, народ начал потихоньку застёгиваться и выключать компьютеры. Семён Семёнович Дальский – заведующий производственного отдела известной кондитерской фабрики – уже пятнадцать минут слушал по телефону голос своей любимой мамочки, бывшей учительницы географии, говорящей свободно на трёх европейских языках и очень внимательно следившей за своей внешностью ослепительной красавицы семидесятых. Он безропотно отправлял её отдыхать во все мыслимые и немыслимые точки и богом забытые уголки планеты, по три-четыре раза в год . но ей этого никогда не было достаточно. Людмила Ивановна столько в своей жизни прочитала интересных книжек, написанных знаменитыми путешественниками, что несмотря на то, что большой зелёно-голубой глобус в её гостиной, подаренный Сёмой-младшим пять лет назад, был просто «утыкан» красными флажками, ей казалось, что она ничего ещё не видела.
- Сёмочка, в этот раз я нашла то, что нужно моим нервам и сердцу.
- Мам, но ты же была в Греции больше, чем на нашей даче. Если только остались
кое-какие острова, о которых и сами греки-то не знают.
- Да, остров. Небольшой. Радоновый источник.
- Опять SPA что ли?, - Дальский нервно посмотрел на свой «французский танк»,
который показывал двадцать две минуты восьмого.
- Умница моя! – Людмила Ивановна сказала это так, как говорила с ним в детстве.
Бассейн, наполненный минеральной водой, процедуры, свежая рыбка в ресторане. Ты сам  можешь подъехать..
- Посмотреть на твоих плиссированных подруг?
- Сёма! Мне ещё нет шестидесяти  пяти?! – это уже была учительница.
- Мам, я опаздываю, ты знаешь.
- Как дома? – быстро выпалила Людмила  Ивановна.
- Чудесно, - ещё быстрее отстрельнул Дальский
- Иди, ладно, - смилостивилась Людмила Ивановна, - только мать может простить
такую грубость. Завтра созвонимся
     Нельзя сказать, чтобы Семён Семёнович был очень сильно привязан к матери- просто он был по-настоящему добрым человеком. Каждый рядом с ним мог поверить в свою значимость и свои силы. Дальский умел слушать, восхищаться и помогать. Он мог заставить работать самого безнадёжного лодыря и пофигиста, и не просто работать, а «творить». Он спас не одну семью на фабрике, с ним люди стали лучше жить и, как говорится, больше любить свою страну. А какие конфеты они научились делать! Это был не просто шоколад – это был любимый шоколад огромного количества москвичей и гостей столицы. Никакие швейцарские изыски не могли сравниться с коробкой конфет его фабрики. У Москвы было своё мнение насчёт вкусного шоколада, и Сёма его очень хорошо распробовал: чуть горьковатый, в меру сладкий, ароматный и по-настоящему шоколадного цвета.
 Дальский спешил к Саше. Своим существованием, а также ещё не рассказанным
прошлым, густыми блестящими волосами до плеч, царственным взглядом, пронзающим  так глубоко, что он чувствовал себя раненым героем на поле битвы,                -Саша подарила ему высочайшее творческое окрыление. Новинка обещала быть суперхитом. Она нравилась всем, кто хоть как-то разбирался в шоколадных конфетах. Это был бесспорный шедевр. Оставалось только придумать название. Дальский измучился. Он ещё раз посмотрел на часы и подумал:»Пришло же в голову этим французам назвать часы «танком» - и ничего – все привыкли: американский танк, французский танк…»
  Шурочка тем временем уже приехала к «Наутилусу», сидела в своём «Пежо» и,
похоже, слушала  музыку. На ней был очень красивый костюмчик-матроска, который Сёма ещё не видел, волосы собраны в хвостик, а подбородок чуть приподнят, что означало «мне интересно». Она знала, что он опоздает, и не обращала на это внимание. С самого детства Саша старалась не видеть мелочей. Её кошельки не имели отделения для монет, зато всегда ей удавалось зарабатывать приличные деньги и хорошо выглядеть. Она не искала мужчин – она их выбирала. Иногда ошибалась. Год назад она оставила Игоря, с которым прожила одиннадцать лет. И, к сожалению, они не расстались друзьями. С Дальским  Саша познакомилась три месяца назад на Кипре. Отдыхали в одном отеле. Он один. Она одна. Оба поехали на неделю, только Саша прилетела на два дня позже. Болтали, загорали, ужинали, но секса не было. Сёма злился, стучался в номер ночью. Она открыла дверь, сказала, что очень хорошо его понимает, дала себя поцеловать и не более того.
      Шурочка достала помаду и чуть подправила нижнюю губу. «Подожду», - спокойно сказала она себе, увидев в зеркале кусочек полосатого воротничка. Когда ей было лет пять-шесть, у неё тоже была матроска. В пятницу вечером бабушка надевала на неё что-нибудь посимпатичнее, потому что на выходные на дачу приезжали родители. Это была такая радость – стоять у берёзок у дороги и смотреть на поворот – обычно они появлялись оттуда.
- Только, смотри, поаккуратней, красавица, - говорила бабушка, - на брёвнах не сиди.
- Ладно.
     Хотя как это на брёвнах не сидеть, когда все там как раз и сидят: и Лёшка, и Петька и Светка с Женькой, и Наташка с другой улицы. Шурочка была самой маленькой, но разница с остальными была небольшой – год-два. Правда, в детстве каждый год-это целая эпоха. Разве можно сравнивать между детским садом и второклассником? Матроска была классной. Юбка сразу испачкалась, но, слава богу, сзади, так что мама, может, и не заметит, а папе всё равно – главное, образ.
     На даче всегда кто-нибудь что-нибудь строил, и всегда ходили всякие строители, носили какие-то вёдра, таскали тачки с песком или всё эти же брёвна. Лёшка подбежал сзади, прыгнул и достал рукой до бревна, которое несли два огромных дядьки в газетных пилотках с папиросами в зубах. Лёшка, вообще, нравился больше всех. Он так их смешил и придумывал такие здоровские игры. У Сорокиных около участка было две здоровенные кучи с песком. Это он придумал рыть там ходы. Засыпало трёхлетнего Борьку, еле вытащили, но взрослым никто не рассказал. Борьку облили потом из шланга, смыли весь песок, а Светка притащила конфет, чтобы не орал.
     - Спорим, не достанешь, - противно так сказала Светка Шурочке.
     - Если разбежаться… - протянул Петька.
      Шурочка уже бежала. Не так уж и высоко. Она любила прыгать. Потом в школе на физкультуре она будет прыгать в высоту лучше всех. Странная какая-то штука с этими прыжками. После первого в жизни отдыха на море с родителями, папа отдал её в бассейн на прыжки в воду. Спорт, который помимо всего прочего каждый раз заставляет побеждать свой страх. Это всё глупости про наслаждение полётом. У парашютистов парашют может отказать, а здесь можно просто удариться головой о трамплин или не успеть раскрыться и брякнуться спиной о водяной бетон, да мало ли ещё что – пока долетишь. Зато она так полюбила воду… Бревно было здоровое и очень длинное, так что дядьки даже и не слышали как Шурочка прыгнула и грохнулась в лужу. Настоящая такая деревенская лужа с грязью. Босоножки отлетели, а матроска!… От бабушки влетело на все сто. Но до бревна всё-таки дотронулась.
     Точно – к Дальскому тянуло. Он шёл, почему-то, с левой стороны от Метрополя своей неуклюжей походкой, и в то же время ей нравилось, как он небрежно наступал, как подбирал одежду – как будто случайно, в последнюю минуту всё это нацепил и выбежал. Не боялся носить розовые рубашки, часы “Cartier”. Можно было подумать, что голова забита не конфетами, а… - а что, собственно, плохого в конфетах?
- Я опоздал опять, извини. – Матроска какая-то, белое с синим. Розовые губы. Вроде,
 и не такая уж красавица. Хотелось не просто целоваться. Хотелось всего сразу. Тут же. В машине.
- Придумал название? – нашла, что спросить Шурочка.
- Да. «Капитанский мостик», - выпалил Дальский, посмотрев на её полосатый
воротничок.
- Лучше «хвостик», - рассмеялась Саша. – На капитанском мостике надо
сосредоточиться и смотреть по сторонам, чтобы льдину какую не пропустить или не столкнуться с каким коллегой, а не шоколад грызть.
- Тогда «Капитанская дочка». Название проверенное.
- Да уж! Весёлая такая сказочка про Емелю.- Саша включила мотор, - на моей
поедем?
     Когда он находился рядом с ней, он забывал про всё на свете. Всё уходило на второй план. Других женщин, даже безумно красивых, не существовало. Жизнь наполнялась новыми красками, звуками, запахами, какой-то сладкой болтовнёй, нежностью, дрёмой.
В сорок с небольшим. Нормально. В сущности, нормально всегда.
     Вечерняя Москва стала красивой. Как говорится, спасибо тебе , Лужков! Кремль давно уже не скалился, а  купола не «виднелись» за звёздами. Красная площадь превратилась в почти нормальную городскую площадь (кладбище немного не вписывалось) с часами и рынком, где можно всё купить и вкусно поесть.  Людям осталась самая малость – найти своё счастье и не отпускать. То есть, его стало немного легче искать. Или это только так кажется, особенно тем, кто жил в другие времена. Может быть, и счастье меняется, и ценности хотят быть ещё ценнее? Но Москва стала всё равно намного красивее. В неё хотелось возвращаться. Она заставляла хорошо выглядеть. Она стала похожа на нормальный город. В ней хотелось работать и отдыхать. Наконец-то опять появились коляски с младенцами.
- Дальский, почему ты всё время опаздываешь? – Ты что один тут работаешь,
остальные смотрят в окна, что ли? – Саша чувствовала, что нравится, потому что он уставился на неё и не шевелился. – Или опять Людмила Ивановна позвонила в тот самый момент, когда ты взял шляпу и трость?
- Нет. У меня часы отстают, - пошутил он.
- Кстати, а почему ты носишь Cartier? Я, на самом деле, всё хотела тебя спросить.
- Длинная история. Как-нибудь, может быть, и расскажу, - он провёл пальцем по её
щеке, - я вот думаю, что я только о тебе и думаю, - сказал Дальский, - и я не голодный, и ужинать я не хочу сейчас. Можно вас попросить, товарищ, ехать сразу в ставку.
- Это где такое? – подняла брови Шурочка.
- Это рядом. У реки.
- Вода. Песчаный пляж…Кабинки для переодевания, - она прекрасно знала, куда ему
хотелось – к ней, на Плющиху.
- Голубые лодки, льняные брюки, зелёные лягушки, - продолжал Дальский.
- Лягушки в пруду на даче, -  поправила его Шурочка.
- И на даче тоже хорошо, - знал, что говорил Сёма, - хоть на почте.
- Конфеты «Почтовые. Электронные. Экстра», - сказала она.
- Ты хорошо подумала? – Дальский и слышал её и не слышал. Ехали  уже по
Остоженке, и предвкушение интересного вечера затмевало всё его восприятие.
Саша остановилась на светофоре у переезда через Садовое кольцо.
- Странное у тебя лицо всё-таки, - сказала она. – Точно совершенно, есть южная
кровь, несмотря на твои синие глаза. И нос слишком тонкий.
- Водителю лучше смотреть на дорожные знаки, - ему было приятно, что она что-то
там в нём видит.
- Покажи мне свои детские фотографии, я умею по ним читать.
Дальский улыбнулся. Так давно уже не было рядом женщины, которой хотелось бы их показать.
- Поворачивай направо. Можно прямо сейчас. Если тебе интересно, - неожиданно
сказал он.
- А родители? Ты меня везёшь к родителям в дом?
- Их сегодня не будет. Они ночуют в Переделкино у Клары – старой маминой
подруги. Я маленький любил очень её мужа – дядю Тиму – он был  художником-графиком. Его все звали «Dolce Vita» или просто Дольче, или Тимур. Мне нравилось «Тим», а он меня звал Семён Семёныч. У них не было детей, а я так хотел, чтобы у меня был друг, Тимин сын. Я ему сказал об этом. Он закурил сигарету, сощурился и ответил, что счастлив, что я так думаю. Я этого не понял  тогда. Иногда он уходил от Клары, потом возвращался. Поэтому его так и прозвали. Она очень долго работала манекенщицей в ГУМе. Отец говорил, что с её задом нужно было украшать клумбу в парке. Сейчас думаю, она ему всегда нравилась, и он это говорил из-за мамы. Я обожал её красные губы и духи. Ей семьдесят, но я в ней вижу ту самую Клару.
- Ты прямо романтик какой-то, Дальский. Дорогу показывай, - попросила Саша.-
Типично, по-мужски: моя жизнь, моё детство. Для слова «романтик» у нас даже нет женского рода.
- К любому слову можно добавить прилагательное, - посоветовал он.
- Типа «женский романтизм»?
- Ну да. Например, те самые девичьи мечты о принце, который сказочно богат,
хорош собой, щедр, обладает мягким характером и никогда не нарушает нормы литературного языка. Потом свадьба с этим принцем – в замке старой Европы, длинный шлейф белоснежного платья от Шанель, гости, не менее интересный друг принца – из другого королевства, тоже очень хороший человек и тоже почти влюблённый в нашу невесту, ну и так далее. Мало ли чего ещё. Дальше индивидуально. У каждой девушки свой жизненный опыт в конце концов.
- А тем временем жених разговорился у барбекю с прекрасной брюнеткой, подругой
невесты, матерью трёхлетнего малыша, починил ему паровозик…
- не все девушки такие увлечённые романтики, как мне кажется… А тем более
тётечки, - улыбнулась Саша, - работающие.
- Ну работающие тётечки, да ещё в современных офисах совсем не романтики. Хотя
очень часто под них косят.
- Также как и дядечки. Долго ещё?
- Ехать и ехать.
     Это был типичный московский «сталинский» дом на Кутузовском проспекте с типичным подъездом не первой свежести и таким же лифтом с решёткой. Дверь в квартиру была новая. «Дальский не мог не сделать им приличный ремонт», - подумала Саша. Так и оказалось. Первое, что она увидела в гостиной, был огромный глобус, весь в красных флажках и картина до потолка молодой женщины в полный рост в одежде двадцатых годов. Скорее, это была ретушированная старая фотография какой-нибудь любимой актрисы немого кино. Потом она повернула голову и остолбенела. Так бывает, когда глаза дают информацию, в которую невозможно поверить, и только после двух-трёх минут пристального взгляда, начинаешь осознавать, что это опять какой-то сюрприз, неслучайность, и что жизнь так любит пошутить. Иногда эти шутки оборачиваются и чем-то посерьёзнее. Но Дальский ничего не заметил. Ему хотелось обниматься, целоваться и так далее. Фотографии и разговоры, естественно, потом. Он был влюблён. Он это себе уже уяснил.
     На тумбочке, около родительской кровати, где они начали потихоньку оживать, скомкав старательно постеленные простыни и раскидав по полу ненужные совершенно четыре подушки, на которых спали родители Дальского, стояли фотографии двух его дочек, Маши и Наташи, самого Дальского лет трёх с шоколадкой в руке и шкатулочка, инкрустированная перламутром. Её, конечно, привезла Людмила Ивановна из своих многочисленных путешествий.
- Ты как хочешь? Оставить всё, как есть или поменять бельё? – Саше было неудобно
за этот бардак, хотя не сейчас же убираться. – Когда они приедут?
- Не тревожься, птичка, утром придёт Лена , домработница, и всё сделает. – Они
раньше пяти часов завтра не появятся.
- А Лене ты что скажешь?- Саше хотелось знать, было так ещё раз у него с кем-
нибудь в родительском доме или только с ней. Хотя Сёма мог сказать что угодно, не проверишь же. Но почувствовать можно.
     Он понял. Не ответил. Заулыбался, и всё опять понеслось сначала. До пяти часов вечера была уйма времени.
- Чей это портрет? – спросила Саша, указывая на фотографию женщины во весь рост.
– Твоя родня? – она не могла не спросить, она чувствовала, что у Сёмы есть какая-то история, уходящая в прошлое, всё равно какая, длинная, короткая, ясная, смутная – просто было интересно.
- Бабушка Маша. – Дальский с нескрываемым удовольствием поедал Сашину
трёхминутную стряпню из запасов родительского холодильника.
- Ты её видел?
- Нет, я родился на следующий год после её смерти. Она питерская. Вся папина
родня питерская.
- Русская? – почему-то спросила Саша. Она  хотела спросить не иностранка ли.
- Вроде , да, - улыбнулся Дальский. – Ей здесь ровно сорок лет. Мама сделала этот
портрет с маленькой фотографии. На ней было написано: «1923 год. Париж.»
- Она, что при товарищах разъезжала по Европе? – удивилась Саша.
- Дальский служил там в торгпредстве, насколько я помню. Он налил себе ещё
немного вина. Саша отказалась.
- То есть, твой дед?
- Какое чудо света! Чем они там торговали в двадцатые годы – вот вопрос. Лучше не
спрашивай.
- Торговля у советских торгпредств в обязанности почти не входила, были вещи по-
важнее – все знают, - она поцеловала его в губы, - зачем Барсик начал злиться? Какая у нас была красивая бабушка, - замурлыкала Саша. – Расскажи.
- Ты же хотела на меня маленького смотреть, - надулся Дальский.
- И тебя посмотрим. Я лучше тебя буду видеть, если буду больше знать.
- Ты думаешь, я всё помню? Какие-то обрывки от маминых рассказов.
- Ну постарайся, вспомни, - пристала Шурочка. Она сидела в кресле напротив, и он
любовался её голыми ногами.
- Мама как-то мне рассказывала на даче про папину пра-пра-бабку, кажется, тоже
Марию, которая училась в питерском Елизаветинском институте и которую по окончании взяли в штат для невесты Александра П, принцессы Дармштадской. Она попала на бесконечное множество празднеств, балов, спектаклей, и на такое же множество сложнейших туалетов и драгоценностей к ним. Русский язык принцессе преподавал  сам Жуковский и пра-пра с ним тоже общалась. Это я так, к слову. Она и ещё две или три таких же девушек занимались приданным, принимали, записывали и убирали вещи.  В день бракосочетания каждая получила в подарок от цесаревича бриллиантовые фермуары. Ты знаешь, что это такое?- спросил Дальский.
- Пряжки, наверное, - подумала вслух Саша.
- Неважно, их всё равно никто не видел потом, и судьба их неизвестна. Русская
аристократия непрерывно чествовала новобрачных балами, обедами, маскарадами, так что у моей пра-пра было дел хоть отбавляй. Конечно, в такой среде формируется особый вкус, манеры, пристрастия. Больше всего будущая императрица любила Царское Село. Я так давно не был в Питере, - вдруг перебил себя Дальский.- Если честно, то не с кем было поехать. Может быть, с дочками потом. Ты хочешь съездить со мной? – он смотрел на неё так, как будто задал вопрос, от которого зависела его дальнейшая судьба.
- Дальше рассказывай. Не отвлекайся. Интересно же, - Саша не поддавалась..
- Погружаться в столичную этикетную жизнь всё равно приходилось. И везде надо
было носить драгоценности.- он послушно продолжал. - Цесаревна очень ценила советы своих молодых и образованных камер-юнгфер, типа, какое украшение с чем одеть. Как государь, так и великий князь, её муж, всегда обращали внимание на туалеты. Но в целом, особенно позднее, императрица была, можно сказать, равнодушна к драгоценностям. В зрелые годы она редко что носила. Она убедительно просила государя не дарить ей дорогих подарков, а принимала преимущественно деньги, которые шли на пользу вдов, сирот, раненых и больных. Как любая мать, она очень тяжело переносила смерть старшего сына Николая, участившиеся измены мужа, особенно его связь с княгиней Долгорукой. С течением времени Александр П, боясь навещать свою пассию из-за постоянной угрозы покушения на его жизнь, и вовсе перевёз ей к себе в Зимний дворец. У них родилось трое детей. Императрица не смогла вынести этого позора. В общем, было не до бриллиантов. Но серебряную свадьбу Александр П и Мария Александровна всё же отмечали. Моя пра-пра была в числе приглашённых. Они даже вспомнили, что она осталась единственной со дня приезда государыни, которая поступила на службу и была свидетельницей их бракосочетания. Где-то в середине пятидесятых годов родилась мать моей бабушки, которая была представлена императрице после окончания гимназии. Та приняла её благосклонно. А когда она стала невестой, то получила благословение Её Величества к венцу, что значило тогда очень много,  сама понимаешь. Она даже прислала богатое приданое.
- Твоей пра-бабушке? Матери вот этой Марии? – Саша показала на портрет. –
- Здорово как! Как звали твою пра-бабушку?
- Надежда. Она продолжила традицию и поступила на службу к великой княгине
Марии Павловне, супруге сына Александра П, великого князя Владимира, с которой они были ровесницы. И тоже Надежда очень хорошо разбиралась и любила ювелирные украшения, что сразу было замечено, так как Великая княгиня питала настоящую страсть к бриллиантам и рубинам.
     Саша насторожилась. Сёмин рассказ всё время крутился около драгоценностей.
- Откуда ты знаешь, что ей нравились рубины?
Но Дальский не ответил на вопрос и продолжал:
- В 1908 году великая княгиня овдовела. У неё была огромная по тем временам
ежегодная пенсия плюс пенсия великого князя и её личное состояние. Полная финансовая благоустроенность.
- Ничего себе: «я ничего не помню», - подумала Саша, глядя на своего рассказчика. –
Странный парень. И я ведь не задаю вопросы. Наверняка, если копнуть, расскажет мне биографии всех  датско-немецких принцесс русского двора. Откуда это? Ничего не бывает просто так.
     Дальский в шёлковом мужском халате, кожаных шлёпанцах от Gucci, нога на ногу, с хрустальным бокалом вина рассказывает о великих княгинях. Можно было пригоасить художника всё это запечатлеть. Он перехватил её взгляд.
- Я знаю, о чём ты думаешь, - вдруг сказал он.
- Не знаешь. Продолжай. Мы ещё не дошли  до бабушки.
- Великая княгиня всегда брала с собой Надежду в Европу.- продолжал он. А
Надежда иногда брала с собой Машу. Девочка всем нравилась, была хохотушкой, писала смешные стишки, любила наряжаться, танцевать и играть в театр Прекрасно говорила и писала по-французски. Невеста хоть куда. Скромная и тихая Надежда не могла понять, откуда у её дочери такой взбалмошный нрав. Мэри зачитывалась этими  упадочными символистами-футуристами, обожала Блока, Гумилёва и позднее Маяковского. Участвовала в каких-то спектаклях, читала по сто раз Чехова, ездила в Москву в Художественный театр, с ума сходила от Фокина, Комиссаржевской. Ну всё ей подавай! И ещё – она умела обворожительно одеваться. Никогда ничего вычурного, но и никогда, как все. Поездки в Европу и, особенно, в Париж явно шли ей на пользу. Мария Павловна всегда была к ней очень хорошо расположена, даже баловала её деньгами и подарками. Часто в Европе брала её с собой, отправляясь за покупками...

     Если он был старше, то ненамного. Потомственный ювелир, энергичный шатен, с усами, слегка закрученными по бокам, и улыбкой, от которой у Мэри сразу начинало биться сердечко. Их ждали. Продавцы застыли в лёгких поклонах, когда великая княжна и Мэри проследовали за ним в отдельный кабинет для особо важный персон. Мария Павловна была частым гостем на Rue de la Paix, 13. Она была одна из тех, кто разнесла добрую славу дома Cartier до императорского двора. С другой стороны, французы, в том числе и Cartier, начиная с начала века, не могли не выразить своего восхищения от работ Фаберже, его 144-мя оттенками эмали, приёмами гильоширования, когда создавался эффект колышущегося шёлка, оправленных в золото фигурок тончайшей камнерезной работы из нефрита, лазурита, серпентина, агата, всего того богатства, что можно было найти в сибирских недрах. Пьер Cartier уже два раза посетил Россию в 1904 и в 1905 годах. Он ездил по мастерским Санкт-Петербурга и Москвы, искал, где можно было разместить заказы на изделия, пользующиеся  повышенным спросом во Франции, нашёл гранильщика Свешникова, который стал поставлять Carier фигурки животных, Карла Верфеля, Овчинникова. Французские мастерские старались, учились, копировали русский стиль: всех этих сов, аистов, ибисов, слонов и, конечно, розовых поросят. Также очень полюбились цветочные горшки с растениями, у которых были золотые и серебряные листья, коралловые ветви с росой из лунных камней, а цветы цвели розовым кварцем или яшмой или родонитом. Кто знает, может быть, фигурки крестьян, кучеров и дворников Фаберже натолкнули некоторых французских мастеров на изготовление бюстов римских императоров из агата, Будды из нефрита, розового кварца, бирюзы.
       - Мы очень польщены Вашим вниманием, Ваше Высочество, - сказал Луи.- Все Ваши заказы готовы, сейчас их принесут.
       Вошёл продавец с подносом. На этот раз великая княгиня покупала платиновую брошь с бриллиантами тончайшей работы, рубиновое кольцо и украшения для корсажа.
       Луи посмотрел Мэри прямо в её синие глаза и задержался на них чуть больше, чем следовало бы, - Мы также очень рады видеть вновь Мадемуазель.
      Мэри вспыхнула.
- Для меня это настоящий праздник: посещение вашего волшебного магазина.
- Волшебного? – переспросил француз.
Великая княгиня очень нежно посмотрела на свою компаньонку, - по-моему, ты ошиблась, детка.
- Я хотела сказать завораживающего, - поправилась девушка.
- Может быть, вы предложите нам платиновые часики для нашей волшебницы, - неожиданно попросила великая княгиня, - как раз к именинам.
     Как Мэри её обожала в тот момент! И даже не столько потому, что давно уже мечтала о таких часиках, а потому, что это было сделано при нём, что он их принесёт ей, что он застегнёт их на её красивом запястье, этот такой милый ювелир.
- Конечно, - он поднялся из-за стола, и Мэри нашла его стройным и , о Господи!,
таким соблазнительным, таким, о котором ей точно будет приятно вспоминать когда-нибудь морозным тёмным вечером в Петербурге…- Я думаю,  вы останетесь довольны нашим предложением. Прошу меня извинить, это займёт одну-две минуты, - он вышел и почти сразу  же зашёл с красной коробкой, где лежало шесть различных платиновых часиков.
     -     Ещё раз выражаю нашу искреннюю благодарность за то, что Вы так нам помогли во время Рождества, Ваше Высочество, - сказал Луи.
     Великая княжна сдала Cartier на два месяца часть своего дома на дворцовой
набережной.
- Ну чго вы! Не стоит. Если я хоть как-то могу способствовать вашему успеху в
России, я всегда буду благосклонно к этому относиться. Видеть ваше небезызвестное имя на фасаде моего дома вызывает очень тёплые чувства.
     Великая княгиня посмотрела на коробку с часами.
- Подумайте о филиале. Во всяком случае, ждём вас в Петербурге с большой
любовью
«Легко сказать» - промелькнуло у Луи в голове.
Я вижу небольшое замешательство или мне почудилось? – Великой княгине никогда нельзя было отказать в проницательности. – Не волнуйтесь. Всё уладится. Это не так страшно, как может показаться. И потом… У вас есть верные друзья в России, правда, Маша?
 «Лучше друга просто не найти», Мэри едва заметно кивнула.
- С вами очень приятно иметь дело, Месьё Картье, - сказала Мария Павловна. – До
встречи в Санкт-Петербурге.
      Луи подумал, что надо бы ещё раз написать Дезире Сарда, представителю фирмы в России, чтобы тот уже начинал готовить персональные приглашения. Княжна-то, может быть, и ждёт, а вот Фаберже и Болин никакой радости от его присутствия на их рынке явно не предвкушают. Где-то внутри, почти неосознанно, он был убеждён, что это не его страна, не его люди, - слишком далеко, непонятно, необузданно, холодно, неспокойно, покушения, революции. Но бизнес – вещь не очень сентиментальная. Бушерон же не жалуется в Москве. Так часто – не попробовать  значит проиграть. «Ну уж не страшнее Индии», почему-то подумал Луи и вспомнил синие глаза Мэри. «Откуда только у них такие женщины?» В это самое время Луи Квртье разводился со своей первой женой Андрэ Уорт. Разводился, чтобы жениться опять на венгерской аристократке Жаклин Алмасси. Но он в этом тогда ещё не был уверен. «Щесть дней пути», - опять подумал о России Луи. И всё же, они заказывают такие интересные вещи, эти русские. Он вспомнил о диадеме для Мадам Столыпиной, жены премьер-министра. Несмотря на все старания, они не успели доставить её в Петербург для новогоднего приёма в Зимнем дворце. Ей предложили другую, и она, слава тебе Господи, осталась довольна. Но то, что она заказала, было поистине изумительным. Или княгиня Вера Лобанова-Долгорукая выбрала самую его любимую брошь с аметистами.
       А отец и слышать не хотел о России. Они с Пьером почти его убедили в том, что у них просто не хватило времени , чтобы заключить все сделки до нового года , и поэтому рождественский сезон прошёл не совсем удачно. Альфред был непреклонен. Нью-Йорк и всё. И так работников не хватает. «Если вы так сильно этого хотите, мальчики, - сказал Альфред, - начните с двух деловых поездок в год и оставьте там Сарда». Решал он.
      «Да. я сам поеду в этот раз, - думал Луи. – Посмотрю всё.» Если честно, он был сражён Фаберже. Пасхальные яйца не давали ему покоя. Если из года в год делалась такая красота в этой несусветной дали, если заказывались такие чудесные вещи и с каждым годом круг его клиентов из России существенно расширялся, если уже в парижских мастерских учились русскому стилю, если всё так, а он ни разу там ещё не  был. «Шесть дней! Да это мгновение!»  У Марии Павловны оставались ещё очень крупные заказы, которые будут готовы к весне. Луи решил, что отвезёт их лично.

- Ты меня слушаешь? – спросил Дальский.
- Да я просто вся одни уши, - воскликнула Шурочка. – Я даже начинаю догадываться,
как мне кажется, и у меня мороз бегает по коже от твоих рассказов.
- Не умничай. Ты ещё не догадалась. – Он так её хотел опять, как-будто не видел
женщин лет сто, и как-будто у неё были самые соблазнительные прелести и самый вкусный  запах, который вообще бывает, и самый милый шёпот, который он когда-нибудь слышал, нет – такой он ещё не слышал, - чтобы один вздох уносил к звёздам, и повсюду разливалось счастье розовым киселём.
     «Боженька, спасибо тебе, - отзывалось где-то у неё в голове, - что ты меня не забыл.»

     Луи приехал весной. Весна обнадёживающе красива везде и особенно там, где до того всё было сковано холодом, сумерками, пронизано ледяным ветром. Они взяли извозчика и Сарда начал показывать ему город. Луи не верил своим глазам. Когда они успели всего этого понастроить ?! Первое, что приходило в голову, и с чем хотелось сравнивать, была Венеция, но позднее при более продолжительном знакомстве начинало казаться, что ничего похожего на этот уникальный город не существует. Он воспринимался как целостный архитектурно-скульптурный логично-пространственный ансамбль, а реки и каналы со своей зеркальной гладью придавали какой-то романтичной таинственности. Луи до этого ездил много и имел совсем неповерхностное впечатление от Азии и Африки. Путешествия всегда вдохновляли его на творческие находки, он учился, слушал, зарисовывал. Этим же он намеревался заняться и здесь. Но это была ни Азия и уж тем более ни Африка. Слово «экзотичный» к России не очень-то и подходило. В обществе говорили на безупречном французском, убранство помещений поражало вкусом и состоятельностью их хозяев, а хозяйки, особенно некоторые, вызывали трепет какого-то странного, неожиданного восхищения. У них была особенная красота и стройность. Луи нравились плечи и лебединые шеи. Ему хотелось всех их нарядить в свои колье, придумать нечто новое, специально для этих северных королев.
     На третий день после приезда, на приёме у своей давней приятельницы – Великой княгини Марии Павловны, мило беседуя с какой-то великовозрастной аристократкой, он вдруг опять увидел эти синие глаза. Она смотрела на него заворожённая. Может быть, поэтому он поднял голову и увидел их. Взгляд жёг, как солнечный луч в полдень на морском берегу. На ней было что-то бледно-серое из шёлка, нитка первоклассного жемчуга и его часики на запястье. Весь вечер они о чём-то говорили, отходили, потом опять подходили к друг другу. Он сказал, что если у неё есть время и желание, она могла бы ему помочь в подготовке к благотворительному рождественскому базару Великой княгини.
      До базара было ещё далеко, и Сарда сначала даже не понял, чем, собственно, эта девушка собиралась им помогать, и почему Луи был с ней так откровенен, показывал эскизы, говорил, что ему нравится в России,  спрашивал её мнение. Она, надо сказать, во многом очень неплохо разбиралась. Когда Луи сказал, что его интересуют мелкие гранильные изделия из твёрдого камня, она сделала им целую экскурсию. Как и многое другое в России гранильное дело началось со времён Петра !, знаменитой Петергофской гранильной фабрики. Учителями были итальянцы. Привела их в Исаакиевский собор, и уже не нужно было ничего рассказывать. Малахит, ляпис-лазурь, топаз, фиолетовая и серая яшма, флорентийская мозаика из естественно окрашенных камней, для которой годами производился подбор материала. Будучи очень близкой с Великой княгиней, она прекрасно знала её коллекцию каменных зверьков, одну из лучших в Санкт-Петербурге, очень часто выбирала для неё ту или иную вещь. Начиналось всё с маленьких слоников на счастье, а потом уже появились другие зверьки. Замысел был самый элементарный, зоологический, животные показывались в расчёте на профильное положение, мастер  стремился только к тому, чтобы с помощью зверька обыграть хороший кусок камня. Но позднее более ценными становились те изделия, где в замысле подчёркивались черты забавности, нелепости животного мира, когда зверёк замер в комично-милой беспомощности или приготовился нападать, или надменно надулся, осуждая окружающих, или сильно испугался, и его хочется скорее поставить на ладошку и погладить. Мэри так весело  всех их комментировала, так зажигательно улыбалась, что Луи начал думать об этих фигурках намного более серьёзно, чем они того стоили. Во всяком случае, так казалось Дезире. Конечно, он не стал вмешиваться и делать вид, что замечает, как шеф дотрагивается до руки своей помощницы, а она поедает его взглядом. Один раз он даже почувствовал, что лучше оставить их вдвоём. Сослался на боль в животе и удалился. К своей Елене Сергеевне Пироговой, вдовствующей, но такого весёлого нрава и такой страстной и непредсказуемой, что собравшись было по приезде коллекционировать женские сердца, почти оставил эту пустую затею, ради неё  одной, алых губ её, золотых кудрей и своей проснувшейся чувственности.
- Я думала всегда, что ювелирное дело – это настоящее искусство, - произнесла
Мэри. - А сейчас мне кажется иногда, когда я смотрю на наши витрины, оно почти полностью разошлось с ним. Такая бедность, банальность форм, нет художественности, одно богатство, драгоценные камни, без которых изделие теряет и форму, и замысел, если он вообще был. В Петербурге такие возможности для вдохновения! Наверное, только Эрмитажа достаточно, чтобы черпать каждый раз новые идеи, учиться у классиков. Мы можем опять сходить в Эрмитаж, Луи, посмотреть древне-греческие украшения , которые нашли в Крыму. Там такая работа…
     Луи слушал. Она ему уже показала и рассказала многократно больше, чем Сарда, у которого изучение местных ювелирных традиций входило в его обязанности.
- Фаберже вот, правда, это ценит. Но я часто не вижу смелости даже у него. Мы
очень зависимы от западной моды, от каких-то немецких машин для штамповки новых цепочек и затворов, забросили целые отрасли, например, чеканку, скань, финифть, эмаль, нет художественных школ, всё сосредоточено только здесь и в Москве, остальные занимаются перепродажей и ремонтом.
- Но я видел интересные вещи, неправда, - возразил Луи.
- Безумно дорогие, в которых и в свете-то показаться неприлично, - ответила Мэри. –
Да, двор и его окружение основной заказчик, а что касается остальных русских людей? Всё должно заканчиваться Зимним Дворцом и Кремлём? Или оставим русское только для заказов в оформлении иконостасов? Я очень люблю Европу, Луи. Я даже не уверена, какой культуре я больше принадлежу. Нам нельзя без Европы.
- Вы тоже Европа, - сказал, подумав Луи. – Я в этом убеждён…Русская Европа, - он
наклонился и поцеловал её.
     Он не думал, что так будет. Он вообще об этом не думал. Всё получилось само собой. Она даже нравилась ему как-то непонятно. Вспоминал о ней только, когда видел, и
каждый раз замечал, что она очень милая. «Это глаза», - думал он, смотря на девушку, но, скорее всего, не только они.
- Я хочу, чтобы твоя фирма существовала долго-долго, чтобы она стала очень
большой и известной, одной из самых престижных в мире и всегда интересной. Я не просто хочу, я это знаю. Мария Павловна тоже так думает. Если я хоть как-то смогла тебе помочь, - у Мэри были мокрые глаза.
     Луи уезжал до поздней осени. Сказал, что опять приедет сам. Сказал, что она так прекрасна, что думая о России, он будет вспоминать прежде всего её, и в каждом новом изделии теперь уже будет частица её потрясшей его души, её теплоты, понимания, сердечности. Мэри была счастлива.
- Я всегда буду твоим другом, - сказал Луи реплику из романа и всю оставшуюся
жизнь не забывал об этом. А Мэри была такой деликатной и гордой… Никогда она не причиняла ему проблем своим существованием…

     Где-то на этом месте она заснула у Сёмы на плече. Но только не потому, что ей было неинтересно. Наоборот – она вживалась в его повествование. Ей казалось, что она стоит в магазине Фаберже, тоже в белых перчатках, как на работе, только на них вышиты золотом маленькие царские гербы. Такой большой магазин… Она принесла ароматические палочки лаванды и амбры. Она в красном обтягивающем платье и на высоких каблуках. Платье почти прозрачное.
- Вы, наверное, из Москвы? – слышит она голос.- Мы хотели бы купить
мышку…обязательно розовую с кораллами. Это подарок для Маяковского.
- Он же её отдаст Лильке, зачем ему мышка? – перебивает другой голос.
     Она идёт к прилавку и выбирает розовую компьютерную мышку, точно такую же, как у неё дома, только покрытую эмалью и с царским гербом. И ещё на прилавке, под стеклом, во льду и укропе лежат куски свежей рыбы, только что разделанной, а рядом ценник: «Акула. Свежая. Дорого.» Она выбирает себе рыбу, кладёт её в красный пакет с золотыми буквами и ей кажется, что наконец-то она нашла вкусную еду и вообще что-то такое, о чём так долго мечтала. «Разве это дорого?» - смотрит она на ценник. Кто-то снимает с неё платье, она чувствует чьи-то руки у себя на груди.
- Не просыпайся…- доносится голос.

     Саша сидела в пустом воскресном магазине и листала книги о Cartier.  Иногда их присылали из Франции  вместе с рекламными материалами. Судя по архивам, о которых упоминалось в различной литературе, первые таинственные часы ( Mystery clock) были проданы в 1913 году П.Моргану, потом где-то до 1919 года, очевидно, вследствие трудностей, связанных с войной, о них никто не вспоминал. Производство одних таких часов было очень трудоёмким и занимало от трёх до двенадцати месяцев работы. Сначала совершенно невидимый или скрытый от глаз механизм, прозрачный циферблат и парящие в воздухе бриллиантовые стрелки, показывающие время, вызывали шок, безграничное удивление, сомнения. И в Cartier, естественно, упорно не выдавали своих секретов. Морису Куе (Maurice Couet), создателю этих часов, было 28, когда он предложил их компании. Конечно, его творение не родилось в одночасье, он изучал подобные механизмы, сравнивал, додумывал  и сделал часы с полной оптической иллюзией, волшебные, работающие сами по себе без никаких механизмов. Это только в мастерской знали, что над ними трудились лучшие часовщики, дизайнеры, мастера по эмали, гравировщики, полировщики, закрепщики драгоценных камней. Очень часто, правда, работа дизайнеров сводилась к художественной компоновке дорогостоящих и уже готовых фигурок животных, выточенных из камня, постаментов и правильной позиции самого механизма и циферблата, который обычно делали из горного хрусталя или реже из цитрина. Один раз (в 1931 году) его сделали из аквамарина. Бриллиантовые стрелки были настоящими ювелирными шедеврами, что и не могло быть иначе. До 1930 года было произведено около 90 часов, т.е. примерно по 5-6 часов в год, потом их всё ещё производили до 1970 года и вновь возобновили в 1977 году, базируясь на дизайне двадцатых годов. Всегда они были очень дорогими и их было непросто купить. Это была одна из визитных карточек дома Cartier, да и всего ювелирно-часового искусства Франции, или даже шире, Европы. В 1945 году Генерал Де Голль, в то время глава французского правительства, подарил такие часы на тёмно-синем постаменте из ляписа-лазули Сталину. Едва ли в Советском Союзе у кого-нибудь ещё был такой шедевр. Они вот только стояли в квартире у родителей Дальского, в прекрасном состоянии, возможно, отреставрированные или не так давно их откуда-то достали. «Из тайника», - прилетела мысль. «Настоящие». Саша не могла перепутать. По дизайну – одни из первых. Ворота в храм. Горный хрусталь, перламутр, бриллианты, чёрный оникс и розовый кварц. Строгие и нежные. Как будто сделанные для женщины. Дальский ожидал восторгов или, по крайней мере, вопросов. Но Саша молчала. Он несколько раз вставал рядом с ними, подходил, ставил рядом бокал. Но тоже почему-то не произнёс ни слова.
     Сейчас она думала о нём как о любовнике. Женщины не любят женатых: вечная нехватка времени, вечные сравнения, постоянное враньё и многое другое тому подобное.
     «Ты мне нравишься, и мне это не нравится», - вспомнила она слова из песни. Ведь он ей ещё на Кипре сказал, что женат, что у него две дочки.
- У вас всё есть, не хватает только проблем, - ответила она ему.
- Когда я вас увидел, я подумал, что справлюсь с любыми проблемами.
- Есть опыт, я понимаю, - они шли вдоль берега. Солнце садилось в красном небе,
море повечернему шуршало, кружился лёгкий  тёплый ветерок.
     Дальский говорил правду. Причём, он убеждался в этом с каждым прожитым днём. Бывает ли тип женщин, которые нравятся? Был ли это его тип, его идеальный образ, который вырисовывался в сознании от слова «любовь»,  «женщина», «счастье»? Но образ ведь это неживое, недумающее, неговорящее, без запаха, его нельзя потрогать, он всегда послушен, здоров и доволен. Или он даётся как предвестник будущего?..
- Весь мой прожитый опыт у ваших ног, Александра. Берите, что хотите. Можете
добавить, если чего не хватает.
- Я не соль и не петрушка в вашем изысканном блюде. Продолжайте без меня.- Ей
стало смешно от этих глупостей. Они оба рассмеялись. Бывает, что  не делаешь ничего,  не предпринимаешь никаких усилий, даже не думаешь, а оно приходит, происходит, само куда-то ведёт по каким-то прямым дорожкам всё дальше и дальше, и в один прекрасный момент понимаешь, что не хочешь обратно или даже уже не можешь.

- Опять чтение запрещённой литературы, - ощетинилась как рыжая кошка
приветливая Кира. По- английски читать могла только Саша, так что это было совсем не в её пользу. – Рассказала бы нам неграмотным, о чём в книжках пишут, - продолжила она. Если бы все книги присылали на русском, Кира бы их точно также не читала, как и сейчас и точно также просила бы Сашу «рассказать».
- Отстань, - ответила Шурочка.
- По-моему, в наших рядах новый член, - намекнула Кира на не очень отдохнувший
вид своей любимой коллеги.
- Выводы могут быть ошибочными, дорогая. Это случается от предвзятости и
чрезмерного любопытства.
- Ты не оставляешь никаких шансов за тебя порадоваться, - милейшим образом
уулыбнулась Кира. Она редко так старалась. Чуяло её сердце – ночь была бурной.- Мы продали колье «Ханимун» вчера и серьги, - продолжила она очень дружелюбно. Гашей толстой бухгалтерше с красным носом и жёлтыми кудрями. Притащила мешок рублей, отличница, ничего не скажешь. Еле застегнули на её говяжьей шейке. Не потеряла бы сознание от перекрытия какой-нибудь артерии. А то больше не придёт, - практично заметила Кира.
- Обязательно придёт. Как только заработает новый мешок, так и расцветёт тут за
чем-нибудь новеньким. Это была старая общая клиентка. Практически с самого открытия. Она уважала только Cartier, ездила только на Мерседесах и носила только Эскаду. Уверенная. С пути не сойдёт. Возможно, она не была бухгалтершей, её так прозвали за её рубли в пачках, всегда перетянутых на один манер твёрдой женской рукой. Аркаша с такими не общался: сбивался как-то.
- Что ещё? – спросила Саша.
- Да так…, - растянула Кира. – Приходили две офисные козявки: тут не так стоит, там
следы от пальцев- делать нечего, ходят себе, учат. Лучше бы пошли причесались.
- В субботу приходили? Может, кто опять едет? – поинтересовалась Саша.
- Не знаю. Я с ними не разговаривала. Аркаша скажет, если что.
     Офисных никогда не любили в бутиках. Бутиковские считали, что это они делают деньги, общаются  и одурманивают  клиентов, угадывают их вкусы и вообще ведут компанию к процветанию, а офисные презрительно фыркали на тишину и стерильность бутиковских покоев, обвиняли их в безделии и невежестве и считали, что это они дают им возможность работать, заботясь о поставках, о рекламе, о финансах. Делили неделимое, но караван шёл, а это самое главное.

     Довольно скоро после поездки на Кипр Дальский захотел жить один. Можно было бы не спешить, подстроиться, проверить свои чувства, больше заниматься детьми, которые были уже юными, сидели по своим комнатам и ссорились из-за интернета, выходя разве что в туалет или на кухню. Алла была хорошей матерью , следила за их здоровьем и учёбой, дом был всегда в порядке, хотя имея домработницу два раза в неделю, это не составляло огромного труда. Она никогда не работала, но любила слушать своих работающих подруг по институту. Со временем успешные студентки превращались в ещё более успешных бизнес леди или наоборот страдали от неудачных  замужеств, неинтересной жизни, болезней, не дай Бог, или непослушных отпрысков. У Аллы  всё было хорошо. Сёма был заботлив, внимателен, имел деньги, много работал и точно также как его обожаемая мамочка любил путешествовать. И всегда брал Аллу с собой. Ну разве что последний раз один слетал на Кипр всего на недельку отдохнуть. Её  младшая сестра, проницательная Зина, последнее время стала всё чаще говорить о том, чтобы она постоянно была на чеку – Сёмин возраст – сорок с небольшим – самый опасный.
     - И хватит курить. Не рот, а пепельница, - Зина хотела продолжить, что этим она прямо-таки открывает окно в Сёмин кабинет для какой-нибудь пташки с вишнёвой помадой, или персиковой. Но Зине стало её жалко. Потому что, как всегда, она, кажется, опять была права.


     Они встретились как старые приятели, которые были рады встрече и которым было, что вспомнить. Мэри стала ещё красивее: она похудела и очень коротко подстриглась. А глаза, эти неповторимые и ошеломляющие глаза стали глубже и мудрее, в них появилась ирония и достоинство. Наверное, по воздействию на струны человеческой души женская красота является самой сильной. Человек любуется природой, красивым оперением птиц, гибкостью и грациозностью кошек, своими собственными творениями и вдруг женский образ заставляет всё это отодвинуть на второй план, овладевает мыслями, мечтами, телом. Но самое главное, он дарит вдохновение, придаёт сил, заставляет прямо-таки думать о «прекрасном», о «светлом будущем» и «новых свершениях».Об этом так много сказано и написано. Штука только в том, что когда это касается лично тебя, тогда только это можно действительно осознать.
     В конце августа она вдруг, совершенно даже не думая об этом, получила от него небольшое письмо:

    «Дорогая Мэри,
надеюсь найти тебя ещё более обворожительной и безумно интересной. Жду с нетерпением твоих эмоций, твоих рассказов. твоих новостей и надеюсь на твою помощь.
Я недавно встречался с великим князем Андреем и его восхитительной подругой Матильдой Кшесинской. Мы говорили о России. Нам французам, или мне французу, я не знаю, как сказать, вы очень симпатичны. Вы никогда не оставляете мир равнодушным. У вас большое будущее… Но думаю, что вам ещё нужно очень много времени. Может быть, вашим внукам уже повезёт. Не обижайся, я просто так думаю.
До скорой встречи, целую тебя нежно.
Твой Луи Картье.                8 августа 1910 года.»

     Мэри его письмо не очень взволновало, и она не ответила..Она гнала от себя эту влюблённость, она не видела с ним будущего, не видела в нём того самого, что заставило бы её отпустить тормоза. Ему нужна была помощь на рождественском базаре, ему нужны были новые связи, новые клиенты, ему нужен был умный помощник в Москве. А потом уже он хотел её видеть. Наверное, так… У неё в Питере было много друзей. Ей было нескучно. Она даже уже успела познакомиться с Сёмой Дальским, студентом университета, очень увлекающимся трудами Георгия Валентиновича Плеханова.
     Но когда они посмотрели друг другу в глаза декабрьским вечером 1910 года … Он: обворожительный, светский, изысканный, любимый всеми царями и царицами, принцами и махараджами, женщинами и мужчинами света и полусвета; она: безумно красивая, на никого непохожая, молодая, образованная, с прекрасными манерами, весёлая, так много понимающая в людях, добрая, бегущая впереди своей судьбы, знающая, чего хочет человечество и её любимая жуткая Россия, нежная, с чуть приоткрытыми розовыми губами…когда они посмотрели друг на друга, то о тормозах уже не было и речи. Сарда опять сбежал, потому что не мог всё это слушать в соседней комнате.

- Ты знаешь, что это письмо, если оно сохранилось, фирма может очень недёшево
купить, - вдруг сказала Саша.
- Они много чего ещё могут у нас купить, - в голосе Дальского звучала ирония.
Саша опять вспомнила про розовые часы.
- Но мне бы не хотелось ничего никому продавать, - добавил он.
- Ты прав, я не подумала.
     Было воскресенье. Они сходили в бассейн в «Международной». Бассейн был большой и рядом с шурочкиным домом. В советское время сходить в такой бассейн приравнивалось к заграничной поездке на побережье Средиземного моря. Рядом в Венском кафе было уже совсем не так модно и вкусно, как двадцать лет назад, но для обоих гостиница «Международная» напоминала о начале сознательной жизни или, другими словами, о молодости. Там был не только самый крутой бассейн, но и одни из самых модных и дорогих ресторанов, около которых всегда можно было познакомиться с хорошо одетой симпатичной девушкой, тоже самой дорогой. О прозрачных кабинах бесшумных лифтов, музыкальных часах и искусственных берёзках интерьера  пяти метров высотой в народе ходили легенды. Это место было олицетворением советского шика с западным отливом. И, конечно, там были валютные магазины с дублёнками, джинсами, сапогами и босоножками, магнитофонами и часами, французскими духами, виски, чешским и немецким пивом. В подобные места не пускали всех желающих… Сейчас Сёминым детям, например, этого не понять. Им надо всё рассказывать. Как бабушка рассказывала о коврах и большом белом медведе, что стоял при входе в тогдашний ЦУМ в двадцатые годы, и люди переобувались.
- Ещё чашечку кофе, пожалуйста,- обратился Сёма к официантке.- Ты? – поднял он
глаза на Сашу.
     Она отрицательно покачала головой.
- Сколько на твоём танке? – спросила Шурочка.
- Почти двенадцать.
- Ты покупал их у нас? – посмотрела она на часы. – Я что-то тебя не помню в магазине. У нас таких часов было не так уж  много. Я бы вспомнила.
- Нет. В Париже. На Rue de la Paix.
- Давно?
- Сразу после того, как они появились В девяносто шестом.
- А что до этого носил?
- Пашу.
- Тоже там купил?
- Не помню.
- Дальский?! – Саша взяла его за руку. – Ты знаешь, что мы оба знаем, что это
невозможно.
Он поцеловал её пальчики.
- Там же. В девяносто втором. Я помню где-то прочитал про пашу из Марокеша, что
оон просил Луи сделать ему часы, которые можно было бы не снимать в бассейне,  ходить в них в хаммам, принимать ванны. Я, к сожалению, не запомнил его имени.
- Я могу узнать, если надо, - предложила Шурочка.
- Узнай, наверняка в какой-нибудь книге о Cartier это есть. Он часто бывал в Европе,
тратил денежки на известных курортах, дружил с сильными мира сего, в том числе и с Уинстоном Черчиллем, присутствовал на коронации ЕлизаветыII в 1952 году, а умер за два месяца до провозглашения независимости Марокко. Очень любил Cartier и особенно часы. Собственно, «Пашу» в современной модификации выпустили в середине восьмидесятых. Возможно, за водонепроницаемость и ориентальность стиля эти часы назвали в его честь.
- Слушай, Дальский, может быть, тебя пригласить прочитать нам пару лекций о
ккомпании? Случайно такие вещи не помнят,- прищурилась Шурочка.
- Это всё мама…Она столько всего прочитала в своей жизни…Д а и потом…
они мне очень понравились, я прилично зарабатывал тогда и решил их купить. Сталь с золотом на кожаном синем ремешке.
- Так как насчёт лекций? – опять спросила Саша.
- Пожалуйста, но только в ночное время и желательно в горизонтальном положении.
- Кто в горизонтальном положении?- подняла брови Шурочка.
- Пожарные – все до одного, - посмотрел он ей в глаза.
- Лучше не переспрашивать, я давно усвоила, ещё со школы.
- Это тебя учитель физики научил?- хихикнул Дальский.
- Физкультуры, - уточнила Шурочка.
- Я так и думал.
- А почему сразу не спросил?
- Боялся испугать.
- Кого?
- Всех. Очень трудно сразу, - он взял кусочек коричневого сахара и положил в рот.- Но мне не страшно, птичка.
- Синяя птичка? – захлопала глазами Шурочка.
     Наверное, с минуту никто ничего не говорил. Кожа на Сашиной курточке чуть-чуть блестела и шуршала, когда она двигалась, открывая бледно-розовый свитер. У неё было очень много розовых вещей: от бледно-пепельного до фуксии. Ей шёл ещё красный, и мужчинам всегда она нравилась больше в красном, но в розовом было уютно. Даже ремешок на Паше был из розового крокодила. Знал бы он, когда был жив, этот крокодил. Она опять вспомнила про розовые часы в квартире у его родителей. Спросить?
- Когда твоя бабушка жила в Париже с Дальским, она виделась с Луи? – прервала
молчание Саша.
- Косвенно… - он всё ещё был в предыдущем разговоре. – То есть она его видела,
«здоровалась», так сказать, но они не встречались. У неё были неплохие отношения с Джин Тюссен.
     Саша чуть не поперхнулась.
- Уж не знаю, как они умудрялись их поддерживать. Даже если у бабушки и был
изысканный вкус, эрудиция, владение языком, юмор, она не могла ни быть настоящей клиенткой  дома, ни полноценно этот свой вкус проявить  в виду достаточно ограниченных средств Джин была очень близка  с Луи, была его верной подругой, правой рукой, главным судьёй всех трёх отделений фирмы, новатором, почти Шанель в ювелирке – они были дружны с Мадам и не могли не влиять друг на друга- эталоном вкуса. Возможно, Луи ей что-нибудь сказал о Мэри, рассказывая о своих впечатлениях о России. Бабушка всё-таки очень ему помогала в каждую поездку, знакомила с нужными людьми, переводила и так далее. Джин не была ревнива. Джин очень любила свою жизнь рядом с Луи, компанию, творчество. Она старалась быть в хороших отношениях с его жёнами, друзьями, ей доверили фирму после его смерти в 1942 году.
- Когда бабушка вернулась в Россию? – спросила Саша , откинув волосы назад. Они
уже совсем высохли после бассейна и начали кучерявиться, делая её озорной и совсем молодой.
- Они вернулись в конце тридцатых, перед войной. Моему отцу к тому времени было
уже около тридцати, - вдруг сказал Дальский.
     По тому, как он это сказал и замолчал, Саша насторожилась. Она давно начала догадываться, она терпеливо ждала, в это очень трудно было поверить
- Всё это время он оставался в России? – вырвалось у неё.
- Бабушка уехала в 1927. Он был уже большой. Студент. У него было счастливое
детство, не волнуйся, - подмигнул Сёма, - в том смысле, в каком это было возможно в то время в СССР.
- А Дальский знал, чей это ребёнок? – нельзя сказать, чтобы она очень хорошо
помнила портреты его деда – их было очень немного – или увидела неоспоримое сходство, тем более, что Сёма не носил усов, но она не ошиблась.
- Знал. Он его усыновил. Он был хорошим отцом и всегда любил Мэри. Я не знаю,
почему у них не было своих детей. Я рассказал об этом только Алле, но девочкам мы ещё не говорили. Я не хотел.
     Оба были взволнованы.
- Я увидел тебя утром. Шорты, белая майка, никакой косметики, хвостик, спокойные
глаза, задумчивость. Я понял, что я давно это искал. Я мог болтать с тобой про то, как падает листик с дерева, как вкусно делают морковный сок в баре на пляже, как интересно наблюдать за стариками, особенно если они вдвоём и держатся за руки, а они всегда держатся: или боятся потерять друг друга , или боятся упасть. Все они почти прожили жизнь и перед самым концом, на десерт можно и попутешествовать. Съездить на море и помечтать.
- Ты что, Дальский! Нам ещё далеко, - перебила шутя Саша.
- Я не об этом. – Он поймал глазами официантку и  жестом попросил её принести
счёт. - Я ведь совершенно случайно поехал отдыхать, да ещё и один. Это вообще на меня не похоже. Устал, было много отгулов и хотелось, если честно, побыть наедине с самим собой.
- И я случайно. Вместо Гали Забелиной.
- Кто это?
- Из бутика.
- Когда я узнал, где ты работаешь, я так удивился.  Я пару раз до этого туда заходил, но тебя не видел.
- Правда?- воскликнула Саша – Надо же!
- Сейчас ты понимаешь, как я удивился?
- А ты понимаешь, как я удивилась?
     Им захотелось опять к ней домой, скорей, почти на красный, быстрее лифта, в губы с закрытыми глазами, на кровать…


     Мэри сидела в чайной «Ла Дюрэ» в глубине зала, скорее даже в самом дальнем месте, если смотреть от входа. Её почти нельзя было заметить. Она заказала малиновые пирожные «макарон» и маленький чайник чёрного чая. Начиналась ещё одна осень в Париже. Было очень тепло, и она была в летнем платье, но в чулках и с лёгкой накидкой. Она часто, раз в неделю, оставляла по возможности все дела и приходила сюда подумать. Официанты её узнавали, но она с ними никогда не разговаривала и о себе ничего не говорила. Улыбалась и давала чаевые, как и положено в чайной.
     Она думала о работе, которой занималась в торгпредстве, о муже, мягком и доверчивом, ещё верившим в давно не значащие для Мэри идеалы. Его надо было оберегать и защищать от своих, а не от капиталистов, и он давно бы без неё пропал.. Думала о взрослом сыне, который захотел стать хирургом – у него с детства были «золотые руки», он мог собрать и разобрать любую игрушку, а позднее барометр или даже  часы. Наверное, сейчас он разрезает лягушек и смотрит, что и как внутри. Потом будет ходить по моргам. У неё был очень красивый и умный сын. Его последняя фотография всегда была с ней. Она очень его любила. Мать не хочет благодарности за свою любовь. Мать хочет, чтобы ребёнок был счастлив, - это самая большая награда. «Мы их любим, чтобы они любили своих детей», - говорила Мэри. Думая о сыне, она всегда как-то параллельно вспоминала Луи. Скорее всего, он знает, что у него есть ребёнок в России, но знает он это не от неё. Когда было уже месяцев восемь и скрыть беременность внешне было невозможно, что, собственно, её и не смущало особенно, она шла по Невскому и решила зайти в книжный. Народу было немного, она остановилась, чтобы попросить, кажется, Гнедича и увидела Сарда. Он тоже её увидел, но замешкался, уткнулся в книгу, потом начал что-то спрашивать у продавца, и Мэри подумала, что, действительно, лучше с ним вообще не разговаривать. Сто процентов он рассказал об этой встрече Луи.
     В чайной стало совсем пусто. Осталось только два господина, читающих газеты  за одним столиком и пожилая женщина с целой вазочкой пирожных. Может быть, она ждала кого-то, но судя по её комплекции она сама могла осилить и две таких вазочки. Мэри по-внимательней посмотрела на мужчин. Нельзя сказать, чтобы ей нравилось наблюдать за гомосексуалистами, или было уж очень интересно – в Советской России подобные отношения приравнивались к классовой борьбе и соответственно карались: теми же методами и силой наказания – а здесь они спокойно пили чай и обсуждали планы на вечер. Даже дотрагивались друг до друга. Хотя и осторожно. Открылась дверь, и зашла ещё одна толстушка, подруга первой. Они громко поздоровались, расцеловались и уселись за свои пирожные.
     Она никак не могла дать имя малышу. Всю беременность Дальский так нежно и дружески к ней относился, что ей вдруг пришло в голову назвать сына Семёном. Сирота Дальский, потерявший отца в десятилетнем возрасте, был так тронут этим её поступком, что сразу полюбил маленького Сёмушку раз и навсегда. Не было никаких сомнений, что Дальский безумно любил свою синеглазую Машу, лучшее, что у него было и будет в жизни, он только просил Бога, хотя и не верил в него, но в душе всё-таки верил, чтобы она тоже увидела в нём свою судьбу. Мэри сказала ему, кто отец, что она не хотела прерывать беременность, но в то же самое время она и не хотела говорить об этом с Луи, по крайней мере сейчас, когда он только что повторно женился. Так получилось. Она сама виновата. Через полгода Дальский сделал ей предложение. Они поженились. И Бог услышал его мольбы. Маша стала прекрасной женой: любящей, заботливой, соблазнительной, помогающей ему в делах, примером для подражания. Правда, могла покапризничать, истратить лишнего из-за своей любви к «качеству», но Дальский  много работал и был такой умница, что всегда справлялся. Сёмушка рос и умнел на радость маме с папой. Это был спокойный, усидчивый и очень увлекающийся мальчик. Учителя его хвалили, а начиная лет с двенадцати женский пол начал терять от него голову. Дальский иногда беседовал с ним, как ему казалось, по мужски и объяснял, сколько опасностей таят в себе невинные поцелуйчики, но в пятнадцать лет Сёма-младший всё-таки не удержался и влюбился в учительницу по литературе Скорее всего, она сама его соблазнила. Кто-то где-то их застукал и донёс. Еле замяли. Ольгу Сергеевну сразу перевели в другую школу и пригрозили как положено. Дальше Сёма был намного осторожнее. Учился-то он всегда прекрасно.
     Мэри достала письмо из сумочки. Подержала его в руках. Она его уже прочитала на работе. Сейчас захотелось ещё раз пробежаться по знакомым строчкам.
- Кто самый быстрый бегун, самый меткий стрелок и самый сильный силач? –
вспомнила она, как спрашивала маленького сына, когда у него болело ушко и он капризничал.
- Кто самая красивая и самая добрая? – улыбался он ей в ответ. Разве это можно
забыть?
     Сёма писал, что ему нравится учиться, что достал почти все учебники и благодарил папу за книги, которые недавно получил. И за ботинки. Что почти привык к Москве, и она ему кажется более живой и молодой, чем Питер. Половина письма была на французском, свободно и без ошибок. Он так быстро и хорошо выучил французский, что учителя просто диву давались в школе. Его даже прозвали «виконтом», что было не очень лестным, вот Гаврош – это по-нашему. Но Гаврош Дальскому-младшему никак не подходил.
     То ли потому, что они его оба очень любили, то ли ещё по каким божественным причинам, Сёма был очень добрым, внимательным к другим и даже жалостливым. Терпеть не мог драться, хоть и был выше среднего роста, дразнить других детей и тем более мучить кошек. Он сам не осознавал, что этого не любит, просто избегал, как мог.
     После Ольги Сергеевны казалось бы при его внешности и с таким опытом за плечами, мог бы вскружить голову любой девчонке, - он же относился к ним спокойно, не впечатлялся ни курносыми носиками, ни их  пёстрыми туалетами, ни звонкими голосами, поющими комсомольские песни. Если с кем-то проводил ночь, то утром вежливо прощался, благодарил и исчезал. С кем-нибудь, правда, и повторял, но мог бы и не повторять. Иногда он оставался у Даши, секретаря комсомольской организации, профессорской дочки, носившей скромные синие платьица и круглые очки. Старше его на четыре года. Она выгоняла домработницу, когда родители уезжали, точнее отец со своей молодой женой,  или оставались на даче. Ему было неудобно ей отказать. Инициатива принадлежала ей – он позволял. Без  синего платья и своих идиотских очков, в шёлковом халате с китайскими драконами она была даже красивой.
     Сёма учился, читал, отлынивал ,как мог,  от общественной работы, собраний,  лекций по международному положению, кружков, особенно театрального. Но другой реальности не знал, так что жилось как всем, да ещё в общежитии. Родители вот были в капстране, на Западе, в загнивающем и порочном Париже. Часто мечтал туда попасть. Отец обещал взять его на пару недель, если сможет всё организовать.
- Ему надо показать Париж, пока мы здесь. Он прав, - подумала Мэри.
     Она преподавала французский жёнам работников посольства, а через них всегда можно было выйти на их мужей: консула, парторга, посла, наконец. Такая жена, как она, была редкость, её ценили, их приглашали в гости. Машины контакты Дальскому здорово помогали.
     Она представила себе, как они с сыном заходят в бутик.
- Мам, зачем ты меня сюда привела?
     Потом Сёма останавливается у витрины с часами, и ему становится. Интересно, дома само наличие часов – любых – уже рассматривается как роскошь… Такие, которые он видит перед собой, даже не являются в мечтах. О материальном вообще никто не мечтает. Это пережитки старого мира. Как только можно назвать Париж старым миром? Издалека ещё можно попробовать. Но здесь, просто смешно. Среди этого великолепия. Потом  неожиданно отодвигается портьера и выходит Луи. Он видит Мэри. Его взгляд переходит на сына. Господи, как он похож! Он ничуть не хуже отца. Он даже ещё более утончённый, высокий, стройный, с красивыми руками.
- Мэри. это ты?, - спрашивает Луи. – Я знал, что ты в Париже и ждал, когда мы
увидимся. Очень рад. Ты прекрасно выглядишь.
- Луи!- она сделала паузу. – Привет! Какая встреча с французом во Франции или,
лучше, с хозяином магазина в его же магазине! – пошутила Мэри.
- Как ты живёшь? Рассказывай. Этот молодой человек с тобой?- кивнул он в сторону
Семёна.
- Да, это мой сын. Решила показать ему Париж. Но разве можно показать Париж без
Сartier? Сёма, познакомься, это Луи Cartier, точнее, лучше бы наоборот, это мой сын Семён. – Мэри видит, как Луи побледнел, беспомощно посмотрел на неё – так быть похожим – это большая редкость, этого нельзя не заметить.
- Здравствуйте, молодой человек, - еле выговорил Луи, но потом пришёл в себя, - Я
старый друг вашей матери. Мы знакомы ещё до революции в России. Когда  я занимался там коммерцией. О, Петербург! Это незабываемо.
- Здравствуйте , месьё. Я очень рад с вами познакомиться. Я пришёл в восторг от
ваших часов. Это какое-то совершенство, я никогда не видел ничего подобного.
- У вас очень неплохой французский, однако, - удивился Луи. – Ах да, я забыл, в
России французский не проблема. Вы надолго в Париж?
- Нет, что вы, ещё одна неделя. Мне надо возвращаться в Москву в институт, -
искренне грустно ответил Сёма.
- Вы студент? – Луи глазами вцепился в него.
      Мэри уже пожалела, что привела сюда сына. Это было необдуманно, рискованно, глупо, в конце концов. Столько лет строить одно, а пытаться жить в другом. У неё нет на это права. Ни перед мужем, ни перед сыном, ни перед их семьёй. Это предательство перед Дальским. Без спроса пойти к Луи! Но Сёмушка ещё дурачок. Он не понял, ничего не заметил.
- Мам, этот Луи так странно на меня смотрел. У тебя что, был с ним роман в Питере?
- Тебе показалось. На русских всегда смотрят по-другому. Ты поедешь с отцом в
Марсель завтра? Ему надо по делам. Заодно увидишь ещё один французский город, - перепрыгнула Мэри.
- Честно, я бы остался в Париже, но если папа хочет взять меня с собой.
- Кажется, он хочет.
- Красивые часы, - вернулся к прерванному разговору Сёма. – И драгоценности. Я
вижу такое первый раз, мам. Я потрясён. Молодец, что мы туда зашли. Я и не думал, что подобные веи могут так понравиться. Это неприемлемо для нашей страны, я понимаю.
- Только не политиканствуй! Для кого-то это приемлемо и в нашей стране, - она как-
будто посмотрела в пустоту. Может быть, пожалела, что так сказала.
- Ну хорошо. Ты лучше знаешь Идеологически я всегда был слабоват. Особенно, что
касается преимуществ нашего образа жизни. Относительно Запада. Но наше марксистско-ленинское учение верно, потому что оно верно. Тут ничего не поделать.
- Прекрати, Семён! – Мэри испугалась. – Выброси всё это из головы. Мы не для
этого тебя сюда привезли. Нельзя! Ты понял?
- Мам, ты что? Мам? Это ж я, твой сын, уставился на неё Сёма. – Я что, не могу
говорить с матерью так, как я хочу, и о том, о чём я хочу? Или с отцом мне нельзя так говорить? Ты что?
- Надо научиться, сынок, - Мэри посмотрела мокрыми глазами в такие же синие глаза
своего ребёнка.- Эмоции, чувства, правду, а правд столько же, сколько людей, надо очень осторожно дозировать. Стоит только расслабиться…- она не договорила.
- И что? – перебил её Сёма.
- И можно сломать себе шею, или даже весь свой мир - Она открыла сумочку и
достала белоснежный носовой платочек. – «Война и мир» - это гениальное словосочетание.   

     «Главное, чтобы не было «Война и война», -  вспоминала она свои слова на следующее утро. Мальчики уехали в Марсель.
     Луи почти не изменился. Ей показалось стал чуть мягче и серьёзнее. И, конечно, всё понял. Даже можно сказать, узнал. Когда они уходили, он просунул ей карточку: «Я буду ждать тебя завтра в 18.00 – улица Австрии, кафе «Жираф». Когда только успел написать?
     Нельзя сказать, что Мэри двадцать лет ждала этой встречи. У неё была полноценная дружная семья, сносная работа, мечты о сыне-хирурге, муже-министре, о себе самой между ними, о своей измученной, но всегда любимой стране, за которую чаще было стыдно, чем что-либо другое, но на которую не жалко было сил, хотя красная великанша их не ценила и не принимала, а грубила и самовольничала наперекор всем, как подвыпившая ткачиха.
     Ей было легко и приятно видеть Луи. Она ничего у него не собиралась просить или корить его за молчание. Она шла на встречу к другу, к очень известному, талантливому, необыкновенному, тонкому и красивому человеку. Она не воспринимала его отцом своего сына. Отец был Дальский и только он. И ни за какие коврижки она не разрушит этого миропорядка. А Сёму, она уверена ждёт счастливая жизнь и успешная карьера. Её поступок был данью времени, прошлому, точкой над йотой жизни, где текст судьбы в целом уже написан. Ей так казалось. Только очень глубоко где-то, почти незаметно, появилось лёгкое ощущение, что всё-таки она идёт на свидание, молодая и беспечная.
     Луи был очень мил. Он не знал, что с этим делать, но был искренне рад её видеть. Шутил, вспоминал Петербург, как Мэри помогала продавать ему рубиновый браслет купцу Томову в Москве, в Национале. Как им было хорошо. Лучше всего они чувствовали себя именно в Москве. Но всё это было очень недолго. Хотя, как оказалось, вполне достаточно.
- Я потрясён, дорогая. Он прекрасен. Расскажи мне всё. – Луи стал серьёзным. – И о
муже.
- Самое главное, что он тебе понравился. Мне было нужно только это от вашей
встречи, - Маша была в своём репертуаре. – Он ничего о тебе не знает, и я не хочу этого ему говорить. У нас всё  хорошо, Луи, - слёзы. У неё потекли слёзы. Потоком.- Прости, это от счастья. Мне надо идти, у меня встреча в посольстве через полчаса.
- Как тебе новая Россия? – спросил Луи.
- Скажи лучше «другая». Но надежда есть.
- Я всегда буду рад тебе помочь
- Мне не надо помогать, - она встала. Он невольно обвёл ей глазами и улыбнулся в
усы. Даже  слегка покачал головой.
- Напиши мне его полное имя, - как всегда он не мог отвести взгляд от её глаз.
Достал записную книжку и карандашик, — и дату рождения.
- Луи, зачем?
- Это всё, что я прошу.
     Он долго смотрел ей вслед. Задумался. «Эти русские…» — пронеслось в голове.







Раньше было рано


     У Дальского был друг Валера, большой любитель путешествий. На этой почве они, в общем-то, и сошлись лет восемь назад. Конечно, Людмилу Ивановну он не перепутешествовал, но у камина в своём загородном доме на Рублёвке мог долго рассказывать о путях-дорожках. И Тибет, и Китай, и Япония, и почти вся Евопа, и Мексика, и Южная Африка. На это всегда хватало денег и находилось свободное время.
Валера был давно холост. Иногда он ездил не один. Ему невозможно было ни в чём отказать. Любая считала за счастье прокатиться в такой компании: с шиком и со знанием дела.
     Они познакомились с Дальским в Киото в туристическом автобусе, где собралась очень многоцветная группа: несколько супружеских или вроде того пар из Финляндии, Австралии, Индии — с маленьким, мягко говоря, активным мальчиком, который всю дорогу скакал по автобусу и горлапанил, — Филиппины, США. Две пары были из России: Сёма с Аллой и Валера с Ларисой, его бывшей однокурсницей, — институтские друзья. Алла всё удивлялась, как это у японцев хватило мозгов повесить в автобусе аж четыре хрустальные люстры. Её много чего поражало: пульт с кнопками на унитазе, белые чехлы и перчатки у таксистов и их категорический отказ брать чаевые, огромное количество народу везде: на улице, в отеле, в лифте, в магазине, в ресторане; рыбья голова с огромным глазом, преподнесённая как основное блюдо. Алла взяла полочки, посмотрела на глаз и попросила Сёму: «Можно я не буду? Особенно палочками?» Японская еда в Японии здорово отличалсь от московских якиторий, суши-хаусов и так далее. Уже на четвёртый день ей хотелось найти, на худой конец, McDonald’s  и набить рот жареной картошкой и котлетой.
      В Киото было спокойнее, чем в Токио. Экскурсия включала, наряду с осмотром исторических памятников, посещение центра по продаже жемчуга, а также школы японского искусства. Там после вступительной лекции и обеда учили рисовать, то есть с помощью нескольких разноцветных печатей по одному и тому же месту выбивали рисунок. Потом отвели в огромный зал, где можно было купить настоящее кимоно, веер, фарфоровый сервиз и т.д. Обе пары за эту поездку сблизились.
      Но главное было в другом. Именно в Японии, Дальский понял, что Алла его раздражает. Своей какой—то отсталостью, пассивностью, боязнью нового, сигаретами, неумением и нежеланием поддержать разговор, плохим английским, манерой одеваться. И дело вовсе не в детях, ведь Алла всегда имела возможность заниматься собой — просто у неё не было желания участвовать в своей жизни. С ней было неинтересно. Когда Семён показал ей роскошное серое с синим кимоно, она потрогала шёлк и равнодушно протянула: «Да ну… Куда мне в нём ходить?» Семёну просто стало неприятно.
     В Москве «японские» знакомые иногда встречались — ездили к Дальским в гости, но потом Валера встретил Оксану, и Алла уже не захотела их принимать. Возможно, из-за женской солидарности. Семён же с Валерой поддерживали отношения. Приезжал к нему домой за город. Жарили шашлыки, пили вино, трепались «за жизнь». У Валеры было больше свободного времени, весь его офис помещался в одном «пьютере», как он говорил, и был связан с восточными решионами нашей необъятной страны. Скорее всего, он продавал на Запад какое-то сырьё — с этой стороны он Сёме был не очень интересен, и они её почти не касались. А Валеру, в свою очередь, не интересовал шоколад.
     —







     Сказано – сделано. Собрал две сумки рубашек и свитеров, попихал, куда смог ботинки и ушёл.
     Людмила Ивановна приехала на работу.
- Сёма, что с тобой? Разве можно так? Алла…девочки… Это семья, это основа. Что
 такого несусветного ты увидел и потерял рассудок? Сёма!
Он молчал.
- Господи, что за чушь я говорю! – она не знала, как заставить его открыть рот.
Людмиле Ивановне нужно было узнать, кто та самая женщина и где её найти. То, что должно было случиться, наконец случилось. Алла была ему не пара.
- Сёмушка! Даже со мной не посоветовался. Не познакомил. Ведь ты опять можешь
ошибиться. Здесь нельзя спешить. Это переворотный момент твоей жизни…
- Я устал от вранья, мам. Это всё, что я могу сейчас сказать. И я чувствую, что, если я
не сделаю этого, то заболею. Всё. Иди. Я к вам приеду.
Людмила Ивановна поцеловала его в щёчку и пошла. «Враньё» может означать только женщину.» Она разволновалась, и ей стало душно. Захотелось прогуляться. «Только бы не молодая соплячка из его менеджеров, - подумала она, - и пусть  сразу не женится». Брак для неё означал прежде всего взаимопонимание и компромиссы. Брак – это друзья, прощающие, требующие, любящие. Она не очень верила в такое между людьми из разных поколений. Не верила, потому что испытала сама. Ей было 25, когда она первый раз вышла замуж за Сёминого отца, который был старше на целых двадцать лет. Известный хирург, прошедший всю войну, опытный, избалованный вниманием женского пола за свою божественную внешность, доброе сердце и спасённые жизни. Он не просто гениально оперировал. Он тратил время и энергию на постоперационных больных, следил, как они восстанавливаются, верил в народную медицину и силу слова. На войне у пациентов не было родственников, которые бы за ними  ухаживали и поддерживали их дух, на войне был Семён Семёнович Дальский. Персонал на него молился. Это был тот случай, когда человека уважают все: от санитарки до буквально всех коллег, с которыми пришлось работать. После войны, вернувшись в Москву, он с лёгкостью сделал научную карьеру, благо опыта и наработанного материала было достаточно, получил профессорскую должность, стал преподавать. Из множества женщин, встретившихся на пути, выбрал Милочку. Стыдно сказать – подруга дочери друга.
     Мэри было уже за семьдесят. Она так и не увидела внука. Перед родами Милочка
провела с ней лето на даче. Они много говорили, пили чай с вареньем, а на выходные приезжал Сёма. Милочка запомнила это лето на всю жизнь. Наверное, Мэри чувствовала, что может умереть, сердце было очень слабым, она ещё удивлялась, как ей хватило сил поехать с невесткой за город, - и почти каждый вечер она ей что-нибудь рассказывала о своей жизни. Мила не перебивала. Она нравилась свекрови: за ум, за лёгкость, за знание языков и французского в том числе, за любопытство, за неяркую, но очень тонкую красоту…Сёме давно нужна была пристань, а она сама скоро уйдёт.
     В сорок втором погиб  Дальский и в сорок втором умер Луи. Без них она прожила
ещё почти четырнадцать лет. У женщин всегда длиннее век.


      На работе опять начали закипать страсти надвигающейся очередной новогодней презентации. Уточнялись списки звёзд, приглашённых клиентов, оформляли галерею и прилегающий к ней итальянский ресторан, обсуждали меню угощений, форму официантов, количество цветов, музыкальное оформление и так далее. Ждали даже Шарля Азнавура, который действительно приехал, откушал оладьев с икрой, мило улыбался, дал интервью и пожелал всем русским и русскому “Cartier” в частности новой лучшей жизни.
- Мы и так из новой жизни, - тихо сказала ему Саша.
- Я вижу, - ответил Азнавур.
     Потом ему посыпались вопросы, книги для автографов, он был окружён плотным кольцом людей. В России всегда его любили, не говоря уже о той огромной помощи, которую он оказывал Армении.
     На презентацию опять понаехали французы, больших и маленьких рангов, пришло очень много народу, больше, чем официально приглашённых, присутствовала  довольно значительная часть российской культурной, бизнес и политической элиты. Постоянно вспыхивали фотокамеры, фиксируя улыбки и туалеты ещё более постаравшихся на этот раз дам. Всё шумело, целовалось, ело, пило, шутило, грустило, хотело купить, но не могло, хотя  и покупало тоже. И всё это не знало, что совсем рядом с ними ходит и разговаривает Саша, которая носит под сердцем правнука великого Луи Cartier,  Правнука, которому прадед подарит шанс носить его имя, получить очень немаленькое наследство, предоставив в Швейцарском банке некоторые документы, вещи и медицинские анализы, а также шанс работать в компании, если он пожелает получить соответствующее образование, и присутствие его там будет угодно её владельцам.
     Почему он сделал это для правнука? Что за расчёт гениального Луи? Третий глаз? Наверное, так сработала его интуиция. И любовь. Раньше было рано.


Заключение


- И на этом вы решили поставить точку? Фильм окончен?
- Как вам сказать…Всего не расскажешь… Оглядываясь назад, могу сказать, что наш
бутик был событием в культурной жизни Москвы. В то время голодными и жадными оставались  глаза. До этого  было прочитано горы книг, переговорено годы вечеров и ночей, но реально вживую люди ещё мало, что видели. Ещё предстояло всё самому оценить, взять в руки, одеть ей на шею, расписаться ручкой с золотым пером, выбрать любимую фотографию для рамочки, купить рубашку под запонки, найти для себя самого часы и многое другое – в первый раз. Мы были их основными советчиками, не мы, а нам дарили подарки, особенно на праздники, оставляли чаевые, приглашали в гости, показывали фотографии детей, собак, новых квартир и домов. Сейчас не так. Сейчас – это просто хороший дорогой магазин, где работают продавцы. Конечно, сейчас никто и не будет спрашивать такие вопросы и оставлять 500 долларов на чай… Другие времена. Мне хотелось просто побеседовать, вспомнить вроде бы недавние уже неповторимые события. В бутике работают уже другие люди, да и статус его другой, потом откроется ещё один, больше и пусть даже лучше – так и должно быть…и, конечно,  хотелось немного пофантазировать…
- Говорят, без этого нельзя рассказать даже как вы сходили заплатить за квартиру.
- Согласна. Вы давно ездили в отпуск?
- Месяца два назад, а что?
- Расскажите мне подробно, как вы провели отпуск.
- Да я же с вами не спорю! Вспоминается всё выборочно и что именно, трудно объяснить.
- Да…почти невозможно. Остаётся прежде всего настроение, тональность и те
мгновения счастья, которые повезло испытать. Плохие люди и плохое вообще памяти неинтересны и мы их не балуем воспоминаниями. А вчерашнее хорошее, сегодняшнее и завтрашнее – это как большая парюра у одного мастера: сначала колечко, потом браслетик. Всё связано одним замыслом, и каждая  жизнь неповторима.
- Конечно, но у всех разное сырьё.
- Разное, но это не определяющее.
- А мастер один?
- В конечном итоге, думаю, да. Мастер у всех у нас один. И главное – любовь.


К о н е ц