Я поежился, представив себя – одного, в темном ночном лесу, в бледном свете луны, засыпающего и замерзающего. Ленька тоже, видимо, предался воспоминаниям. Некоторое время мы шли молча и, не сговариваясь, спустились к реке. Укрытая, после недавней оттепели, тонким слоем заснеженного льда, она словно шептала о чем-то тихим журчанием в редких чернеющих полыньях. Мне казалось, что старые, с толстой корой, ветла, понимают голос реки, как понимает его Ленька – в этом я почему-то даже не сомневался.
– Очнулся я, – начал друг – в натопленной избе. И первое, что почувствовал – запах. Даже передать не могу. Смесь каких-то трав и просмоленного дерева. Натопленной печи, кваса и пирогов. Только-только испеченных. И еще, слышь, овчинного тулупа, который меня укрывал. Такой у деда моего был.
– Классно, – пробормотал я.
– Что классно? – не понял Ленька.
– Ну, изба натопленная – классно, и что не замерз ты в лесу этом.
Ленька кивнул:
– Ага.
– А что это за избушка-то была?
– Во-во, и я о том же подумал. Вот я про запахи рассказал и забыл добавить…
Ленька помолчал немного и продолжил:
– Нездешний он был какой-то.
– То есть ты не в нашей деревне очнулся, что ли?
– Не-а, в лесной именно избушке. Всамделишной.
– А что дальше-то было?
– Дальше? Дальше я снова заснул. И уж сколько там времени проспал – не скажу даже. Проснулся… И, знаешь, я себя так в жизни никогда не чувствовал. Сил как будто во мне прибавилось. Гляжу, рядом со мной, на такой сколоченной толстой табуретке, в глиняном кувшине отвар какой-то горячий. Попробовал. Вкуснотища!
– А что за отвар-то был?
– Да что-то такое с брусникой и калиной наваренное. Я как выпил, так совсем себя здоровым почувствовал. Приподнялся на локтях, пристанище свое оглядел. Избушка-то маленькая совсем. Я на печи лежу, низкой – до табуретки-то с отваром рукой дотянулся. Прямо надо мной – потолок. Под головой вместо подушки что-то вроде другого тулупа, в скатку свернутого. Внизу комод такой стоит здоровенный. Одно окно в избушке. Маленькое такое, ставнями закрытое. Вижу, никаких стекол и в помине нет, как и зеркала в доме – тоже нет.
Почему-то в Ленькином рассказе отсутствие зеркала меня удивило еще больше, нежели отсутствие стека в окне.
– Вокруг, тут и там, пучки трав, чеснока да лука развешаны. Посередине стол стоит. Деревянный такой, из нескольких досок сколоченный, и рядам с ним лавка такая, видно, что ее из одного бревна срубили.
– В обще спустился я с печи. Она теплая еще была, недавно натопленная. Рядом валенки мои стоят. На столе квас и пироги, с грибами да капустой, еще теплые. И капуста квашеная в деревянной миске, а в другой миске – грибочки соленые. Понимаю, что для меня все это сготовлено. Позавтракал я ложкой деревянной, телогрейку – она тут же, на крючке висела, – на плечи накинул и на двор вышел. Мороз трещит, сучья на деревьях ломает. Солнце сквозь ветки голые пробивается. И, слышь, смотрю, а следы-то возле дома только звериные. Как будто люди и не бывают здесь вовсе….
Тут я прервал друга:
– Подожди, а кто же тогда печь натопил, пироги испек и отвар тебе сделал?
– Яга, – как-то даже совсем уж обыденно ответил Ленька.
– Какая Яга, которая баба что ли, с ногой костяной? – я уж и позабыл начало Ленькиного рассказа, который он начал с того, что Яга эта самая от верной гибели его и спасла.
– Ну да. Но это ладно; я, слышь, поднимаю глаза, а передо мной, не поверишь, огромный волк, два зайца и лиса сидят. Рядом, на дереве, сова устроилась. Смотрят так на меня. С любопытством, что ли. Без всякой вражды. А рядом конь стоит, перед ним копна сена. Конь – я таких в жизнь не видывал. Вороной. Красавец. Сразу видно – волшебный.
– Какой? – в очередной раз опешил я.
Ленька посмотрел на меня с некоторой грустью, махнул рукой: мол, ну что с горожанина взять-то. И чуть ли не по слогам произнес:
– В о л ш е б н ы й, – и добавил: – А изо рта у него пар.
– Хорошо хоть не огонь, – пробормотал я, в тайне завидуя другу: мне-то волшебные кони как-то не попадались.
– Так он же конь, а не дракон, откуда у него огонь-то? – искренне удивился друг моему невежеству.
В общем, постоял я и понял, что лучше мне, пока хозяйка не вернулась, домой налаживаться. Вот и лыжи мои стоят. Не настал еще час мой.
– Какой час не настал твой? – не понял я друга.
– Не спеши, скоро узнаешь, – ответил Ленька. – В общем, встал я на лыже, поклонился избушке…
При этих словах я с глупой улыбкой возьми и брякни:
– На курьих ножках.
Друг посмотрел на меня так, с любопытством, и спросил:
– А ты как догадался?
Но, видя как я, в свете вечерних звезд, стою, пялюсь на него и глазами хлопаю, понял, что ответа не дождется. И поэтому продолжил:
– Встал я на лыжи и поехал.
– А как ты дорогу-то нужную нашел?
– А передо мной летела сова, бежали волк, лиса и два зайца, а сзади – конь. Дареный.
– Какой?
– Говорю ж, дареный.
Окончание следует
22 – 24. 11.2016 Анискино. По дороге из Королева в Москву
.