10
Брат набожный избавил прекрасную Тернеру от ритуального наряда. Он шепнул ей что-то забавное, и на смену пришёл зеленокрылый братец. Из лубяного ларчика Пилар достала блузку чёрной органзы, с пятью атласными ленточками, кружевным воротником и рюшевыми рукавами с люрексом. Тернера погрузила ноги в лазоревые шёлковые шаровары с начёсом, с бархатными помпонами и драконами на позолоченных пуговицах. Она собрала свои густые волосы в пучок, а пучок проткнула щепочкой. На рубашке колоды желтела надпись: «Поза №85».
Пятерка Мечей (перевернутая карта)
— Мне кажется, или погода изменилась? — Спросила Ляпис у Кромвеля.
— Нет, погода осталась погодой. — Отрезал тот.
Оба немного помолчали, усердно переставляя ноги.
— Да, мы выбрали не ту дорогу. Мы выбрали эту.
— Хорошо. — Ответила Ляпис.
— Мы могли пойти наверх, заглянуть за горы, и только потом определиться, но вместо этого сразу пошли сюда, потому что нам незачем тратить силы.
— Хорошо. — Ответила Ляпис.
— Мы до сих пор никуда не пришли.
Как только Лазурит решила ничего не отвечать, они оказались перед плетнём с черепами немыслимых существ. За плетнём, в тени сада тыквенных деревьев, отдыхал темнокожий здоровяк. Кромвель крикнул, чтобы тот позвал хозяина.
— Да. — Ответил гигант и не сдвинулся с места.
— «Уступчивый или ревнивый»? — Прочитала Ляпис на лбу одного из черепов, каждый из которых был подписан по тому же принципу: «Умеет настоять на своём или стремится к успеху», «Мягкотелый или чрезмерно доверчив», «Робкий или со всеми соглашается», «Нетерпим к ошибкам других или жалобщик», «Дорожит мнением окружающих или слишком снисходителен к окружающим»...
— Я люблю свои ежедневные дела и обязанности. Я становлюсь упрямым, если кто-то пытается заставить меня изменить им.
— Здравствуйте! — Обратилась Лазурит к темнокожему человеку, когда Кромвель брезгливо отстранился, сделав вид, что его не видит. — Вы не могли бы сказать, где мы находимся?
— Считают, что я говорю довольно странно, говорю вещи, которые слишком глубоки для людей, или не объясняю, что я имею в виду.
— Он бредит или просто идиот. Давайте отдохнём и перекусим. — Предложил Оливер.
Ляпис смутило, что негр замолчал. Она прочитала на другом черепе:
— «Часто не дружелюбен или любит давать советы».
— Думаю, что могу быть страшным, некоторые люди говорят, что выполняют мои указания потому, что боятся меня.
Кромвеля осенило:
— «Прощает всё или тщеславный»!
— Я никогда не ощущаю вины за то, что сделал.
— Ха! — Оливер возликовал. — Так, погодите. Надо хорошо поискать... Ох, что за бред тут написан? Вот: «Отличается чрезмерной готовностью подчиняться или стремится сыскать расположение каждого».
— Внешность очень важна для меня, я трачу много времени, удостоверяясь в том, что выгляжу привлекательно.
Этот ответ произвёл на Кромвеля такое удручающее воздействие, что Ляпис попросила его достать с дерева небольшую тыкву, а сама — вся вниманье — продолжила допрос:
— «Начальственно повелительный или безынициативный»?
— Когда дело касается взаимоотношений с окружающими, мне кажется, что я свой самый злейший враг. Я вечно связываюсь с теми, что унижает и разочаровывает меня. Не могу поверить, что я настолько не разбираюсь в людях. Должно быть, я просто наивен. — Негр подкрепил своё заявление соответствующим такой установке взглядом.
Ляпис очень растрогал его ответ, и она была готова обнять великана, но Оливер уже принёс тыкву.
— Может, он и есть хозяин этого места?
— А? — Кромвель проинспектировал запас курятины.
— Я говорю, мы взяли тыкву, давайте угостим его курочкой? Смотрите, какими голодными глазами он на вас смотрит!
Круглоголовый думал недолго: у курицы обнаружились признаки условной съедобности, и он рассудил, что если отдать её в счёт тыквы, то все останутся только в выигрыше, и протянул кулёк великану. Негр словно не знал, что ему делать в такой ситуации. Наконец, он нерешительно и очень тихо произнёс:
— Может быть, я и преувеличиваю важность своей персоны, но, честно говоря, думаю, что достоин всяческих похвал.
Оливер и Ляпис попросту не успели сдержать смеха, настолько это было неожиданно.
— «Любит всех или прощает всё»? — Спросила Ляпис, вытерев глаз о предплечье. С некоторых пор она знала, что не всякий овощ обладает созданием, и потому спокойно терзала тыкву шпагой, держась за клинок, пока прежний владелец всеми силами старался это игнорировать.
— Со мною трудно долго находиться рядом, потому что мои требования к людям чрезмерны. И все-таки я расстраиваюсь, когда люди сходят с ума от моего поведения. — Великан раскрыл ладони. Над каждой из них оказалось по левитирующей таблетке: одна была красно-белой, другая бело-красной. — На свете не так уж много вещей, которые я люблю делать.
— Ну что вы! Мы гости — мы угощаем. — Возмутился Кромвель, — Вот, извольте отведать, курочка по-чёрому.
— Люди не понимают или не одобряют меня. — Сказал великан. — У меня особое проявление эмоций. Например, что-то печальное может показаться смешным, и я рассмеюсь.
— Да кто ж ты, наконец? — Воскликнула Ляпис, откинув кусочек срезанной кожуры.
— Чёрный Эскобар.
— Ага. Понятно. С этого стоило начинать. — Оливер вытрусил курицу из платка. Впрочем, он и платок не решился его у себя оставить. — Надеюсь, тут водятся собаки. — Объяснил он Ляпис. Та кивнула.
— Я бы не назвал себя легкомысленным, для меня все имеет значение и вес. Большую часть времени я абсолютно серьезен. — Сказал Эскобар.
— Хочу попробовать красно-белую! — Оживилась Лазурит.
— Я не обязательно говорю только правду. — Эскобар говорил так, что проще было не задумываться, диалог он ведёт или монолог.
— Юная леди!.. — Оливер её одёрнул. — Уж поверьте, я знаю, во сколько обходятся подобные угощения.
— Некоторые люди говорят, что я чересчур самостоятелен, но лучше я сделаю работу сам, чем позволю другим сделать ее неправильно. Я рискну показаться слишком «деловым», если это сможет заставить людей выполнить работу так как нужно.
Железнобокий подошёл к великану в упор и долго всматривался в его равнодушные глаза, а затем, не отводя взгляда, обратился к самоцвету:
— Вы хотите попробовать красно-белую?
— Сэр?
— Не смею лишить вас такого удовольствия.
— Но их две! — Напомнила Ляпис.
— А выбрать придётся одну. Забудьте про тыкву и курицу. У этого дикаря иные вкусы.
— О чём вы? Сэр, вы меня пугаете.
— Люди говорят, что иногда не понимают, воспринимать ли мои чувства серьезно или нет. — Продолжал Великан. — Я думаю, что настроен на иную, чем остальные, волну. Иногда я замечаю странные вещи, и они мне кажутся реальными, хотя я не могу доказать этого. Например, выход из собственного тела или присутствие рядом человека, который давно уже умер.
— Мне не нужны твои ответы. Мне нужно, чтобы ты ответил.
— Меня называют надменным, ну что ж... Я вижу, что некоторые люди делают мне мелкие пакости, достают или даже оскорбляют меня лишь для того, чтобы вывести из себя. Я лезу из кожи вон, делая все для других, чтобы понравиться им. Иногда в пылу я могу даже доставить неприятности.
— Я много размышляю и беспокоюсь. — Сказал Кромвель Эскобару. — Вообще-то я одиночка. Мне не очень-то нравится, если вокруг люди, даже моя семья.
— Сэр?!!
— Я довольно легко поддаюсь внушению. Мне приходится быть всегда настороже, чтобы не попасть под влияние других. В детстве я был трудным ребенком и вечно попадал в неприятности. Я прогуливал уроки, убегал из дома, дрался, врал, воровал и спекулировал...
Ляпис не успела сообразить, что происходит, а спутника больше не было. Осталась только она и сытый великан с двумя парящими таблетками на ладонях.
— Я предпочитаю доминировать в отношениях с окружающими. В результате я могу показаться жестоким или плохим, не осознавая этого. — Пояснил Эскобар, внезапно улыбнувшись оторопелой Лазурит.
— Красно-белая. — Ответила Ляпис, еле шевеля языком. На этот раз она точно осталась одна и даже без понятия, входило ли такое развитие событий в планы её спутника.
Эскобар молчал и не шевелился. Под его прояснившимся взглядом она сама взяла пилюлю и с большим трудом её проглотила.
— Мое настроение — чувствительный прибор. Мелочи могут выбить меня из колеи. За несколько часов я могу испытать широкий спектр эмоций, от счастья до печали и раздражения. Но плохое настроение никогда не затягивается.
Лазурит потеряла зрение. Она ощутила нервную боль по всему своему телу. Такую боль, которую невозможно пережить, но в то же время боль тянется и тянется, измельчая в острый песок все мысли о происходящем, чтобы распространиться по поверхности тела, и снова собраться внутри шальным муравейником. И всё-таки ей хватило сил вспомнить, что проекция болеть не может. И камень болеть не может. А значит, происходит что-то другое.
Зрение постепенно вернулось, цвета окружающего мира стали болезненно яркими. У Лазурит не было сил подняться, однако земля отдалялась и отдалялась. Конечности приятно покачивались в воздухе, словно прощаясь с травой, с великаном, с тыквой...
— Здравствуй, ворон! — Крикнула Ляпис, поправив волосы и найдя раздражёнными глазами знакомый силуэт.
— Держу пари, ты кого-то потеряла.
— Да. И кажется, что теперь навсегда. А может, и нет. Я ничего не знаю! — Ляпис стало хорошо, и она залилась смехом, отчего ей стало ещё лучше. — Зато понимаю тебя.
— Летим в лес? Будет круто.
— Летим! — Ответила Ляпис и наконец-то поняла, что случилось. Её самоцвет был исцелён!
Она летела так быстро, как только могла, и в какой-то момент обогнала ворона, но уже не хотела останавливаться. Внизу показался лес, и Лазурит спикировала на опушку.
Сквозь ксеноновые листья Ляпис съехала на грунт, термометр, лесную свалку и матчасть. Не вкурив в навязчивую идею освещения своих стенаний, она плюнула на обе стороны и вздохнула питбулями с чувством мучительной пресности. Считая про себя, чтобы не спешить, она вспомнила ладони и, потупив пальцы и повыгнув голову назад, очень медленно подняла реки к шее.
— Людям страшно даже триппер сюда донести. — Сумеречная Искорка контрделегировала взаимоотчёт.
— Ммм... — Сказала Ляпис «Ммм...»
— Мммир был скрыт в проектировании и зацензурен общей численностью человек. Одинокие количественные женщины — партнёры по системе — в змеином порядке расползлись продолжать свои адреса, будто всяк обречённый на заточение внутри мужа.
— Так я ж не то совсем! — Воскликнула Ляпис.
— Полезно предавать значимости людей, путешествующих неприглядное, но зачастую это одинокие, нравственные женщины или прелестные люди с не сложившейся конечной жизнью.
Ляпис решила сымпровизировать структуру:
— Обычай делового оборота лицензирует хтонический миф.
— Как вы зададите прогноз, что хотеть и во что верить будете, то и сбудется.
— Не хватало только беспорядочной шутки для раннецарственной гармонии.
— Зефирки быстро фыркают в горячем кофе.
— Я слушаю посуду.
— Рекомендую вам любимейшую из преподавательниц — книгу. Литеры её красивы. Они требуют выполнения бога и лжи боятся как огня.
— Синтетические, синкретические искусства уже литературу иначе используют и иного от литературы хотят. Сила слова теряется в силе музыки, пения, танца и прочих огородах.
Ляпис поразилась деструкции ассоцианизма пони, и пронизала неловкость реминисценциями, смело раздвоив параллельную координацию времён:
— А лакомый мой ветер поёт о вырубке голов.
— Сокровище втрескалось?
— Оперилась. В звонком зеркале живёт несчастье.
— У кого имён больше? — Искорка открыла треклятое клеймо.
— Боженьки! Ты, может быть, отсутствуешь?
— Глобально жизнь бугульминского чада похожа на рандомное озеро, гладкая возможность которого не возражает берегам, но рёбра золота в глубинах его тайн. Ляг на волшебный матрац, — предложила пони, — он проведёт тебя через зеркало ламината.
— Обычно я ссылаюсь головой о стенку, обеспечивая таким образом закал для суровых условий человеческого засыпания.
— И что мне делать с миллионом согнутых пальцев? — Нанянькала сарайно пони. — За окном бочок и шухер.
— Войлочная чернуха.
— Скатертью в бубен!
Музыка: Lacrimosa — Apeiron
P.S.
При зачитывании финальной части супругу, для внесения ясности в повествование была изменена одна фраза.
P.P.S.
Использованы фрагменты материалов из опросников Лири и Олдхэма-Моррис.