Космическая сага. Глава 5. Часть четвертая

"Этого не может быть, - думал Хелькирия, поднимаясь с постели. - Он не может так со мной поступить, не смеет". Оделся за несколько мгновений, не обращая никакого внимания на то, что надевает. В бронзовом зеркале дымкой отразились его взлохмаченные ярко-рыжие волосы. Это также было ему безразлично.
В дверях сбил служанку, которая несла ему завтрак. Девушка, взвизгнув, упала на каменный пол, окруженная звоном упавшего серебряного подноса и растрескавшейся глиняной посуды, в коридоре запахло южным вином и тонкой сладостью какого-то соуса.
Бежал, но не помнил куда - ноги сами его вели. Когда уперся в запертую дверь, долго ломился, так что на костяшках проступила кровь, так что горло заболело. Кричал на стражников, но те молчали. Конечно, будут молчать.
-Отец в саду, дорогой мой,- услышал за спиной. Голос холодный, как Затемнение. Насмешливый, как смерть.
-Я тебе не дорогой,- обернулся к ней. Пытался отвечать в такой же манере, но знал, что не получилось. Для этого нужно особое умение. Нужно жить с сердцем, сотканным из равнодушия.
-Не груби, Хели. Твой отец когда-нибудь умрет и тогда я...
-Наследую престол я. - Подошел к ней. Ненавидел ее улыбку, милую, участливую, добрую, такую же искусственную, как и те безделушки, что носила, когда отец привез ее. Имел желание заколоть ее спящую в первый же день приезда. Валенсия сдерживала его. А скоро Валенсии уже не будет.
-Наследую престол я. И первым моим приказом будет срезать твою поганую улыбку с лица. Хотя нет, не стану же я отбирать сам себе эту радость. И не называй меня этим прозвищем. Никогда.
-Горячая кровь - враг молодости, Хели. Запомни это. Никогда не открывайся перед врагами, никогда не показывай им, где твои больные места, потому что у врагов нет чести и они будут колоть и колоть, и колоть туда, снова и снова. Хели.
-Я тебя сошлю, продам Эсхидским работорговцам.
-Трудно, невозможно даже это будет сделать с королевой,- ответила она и потрепала его волосы. - Тебе следует причесаться, наследник,- рассмеялась звонко и каменные стены понесли ее смех.
-У тебя не получится, - сказал Хелькирия. Чувствовал, как под тонкой рубашкой вспотела спина. Всматривался в ее глаза. Спокойные зеленые глаза. Ее спокойствие раздражало больше всего. Рука потянулась к поясу сама. Одно верное движение - и все.
-Хочешь заколоть меня прямо здесь? Мечом из воздушной стали, - засмеялась. - Твой отец меня любит - нравится тебе это, или нет. Мне, в общем-то наплевать. Знай только одно: ты живешь, дышишь, любишь, ненавидишь, хочешь меня убить по простой причине - ты не обесчестил Валенсию. Молись богам за то, что дали тебе достаточно ума не спать с ней,- шипела.
-Это ты сказала отцу!- крикнул. Чувствовал, как краснеет, чувствовал горячий аромат на губах, чувствовал горячие пальцы на груди.
-Конечно, я. Твоему отцу равнодушны чувства. Он упивается кровью и смертью врагов, предсмертными криками и скрежетом металла. Он бы ничего не понял даже если бы застал вас в одной постели.
Хотел ударить ее, поднял даже руку, представил, как она заболит приятно, какой след останется на ее щеке, какой звук раздастся.
-Тебе нужно дорасти еще до пощечин, дорогой. Кроме того, не думаешь ли ты, что сможешь ударить меня безнаказанно. Я прошла слишком длинный путь, чтоб научиться подобающе расправляться с обидчиками. И ты обидел меня уже слишком много раз. Валенсия уедет перед началом Затемнения.
Она говорила еще что-то, говорила долго, повышая голос, потом, кажется, кричала. Хелькирия не слушал. Бежал в сад. Успокоился лишь на гравиевой тропе - мелкий камень делал много шума, пару раз Хелькирия чуть не подскользнулся, оттого ему пришлось замедлить шаг. Запах низких деревьев напоминал запах Валенсии, томную нежность, пьянящую сладость, холодную свежесть. Ветер бил ему в лицо, но вовсе не ветром он был - губами, что целовали лоб, щеки, губы, шею, грудь, это пальцы забирались в его волосы. Валенсия всегда говорила, что у него волосы того оттенка, которое принимает небо, когда отступает фиолетово-пурпурная темнота Затемнения и первый свет появляется на небосводе. Он смеялся и не верил, говорил, что она шутит. Не знал, почему так говорил, ведь соглашался с ней во всем остальном, всегда соглашался. И верил всем тем историям, что рассказывала. А потом поддался на ее уговоры и они выскользнули в темноте, незаметно для стражников проникли на маяк, долго смотрели в небо, а потом Валенсия засмеялась, когда небо, всего на мгновение, загорелось ярко-рыжим сиянием. Ее голос, похожий на шепот бриза Океана Согласия, успокаивал, вгонял в приятное онемение, в негу, парализующую тело. Хотел слушать его вечно. Остановился у кустарника оркестансе. Его светло-черные цветы пробудили в нем то, чего не мог ни понять, ни помнить. Закрыл глаза, вспоминал голос Валенсии. Вместо голоса услышал шаги отца. Только он может так ходить. В какой-то войне, еще до рождения Хелькирии, отец сражался с восставшими рабами. Три или четыре обезумевших противника повалили его, но убить так и не сумели убить - сумели лишь отрубить правую ступню. Ранение не помешало Ратсгерду, позже прозванному Воинственным, изрубить еще двадцать трех противников.
Хелькирия перешел на соседнюю аллею, увидел впереди отца. Его черная мантия шипела, когда плотный материал соприкасался с гравием. Знал, что рана до сих пор докучает ему болью, но не слышал никогда, чтоб отец стонал, не видел даже, чтоб кривился когда-нибудь от боли.
Он и вправду может умереть? Смотрел на светлеющие, некогда похожие на языки пламени, волнистые волосы. Не представлял себе, чтоб гора могла умереть. А его отец был горой. Старался ступать тихо, но отец и так услышал.
-Что тебе? - Обернулся. Его квадратное лицо с выделяющимися острыми скулами лишено было шрамов. Хелькирия всегда удивлялся этому, когда смотрел на него.
-Твоей милости,- начал было он.
-Она уедет. Сегодня же.
-Но...
-Агенрис, правитель Баркетии, уже говорит с ней. Похоже, она ему нравится. Что, впрочем, не удивительно: мордашка у нее что надо.
Хотел наброситься на него, отгрызть ему вторую стопу за эти слова, но сказал лишь:
-Но я люблю ее! Я - не какой-то напыщенный старикашка с золотом вместо чувств. Скажи мне, ты отдаешь ее за золото?! - Слезы съедали слова. Отдал бы все, только бы не заплакать, но заплакал.
Отец достиг его в два шага, схватил за ворот кожаной куртки и поднял на вытянутой руке.
-Не смей кричать на меня,- рычал, слюна попадала Хелькирии на щеки. - У мужчины из Ипсилиума может быть одна, одна лишь любовь - сталь, сталь, которая разит врагов, сталь, которая не задумывается и не медлит, сталь, которая остается верна до конца. Бабы и чувства убивают, потому что делают жалким трусом, одурманивают сомнениями и заставляют ломать клятвы. Запомни это.
Бросил его на колкую тропинку как тряпичную игрушку. Слезы заливали Хелькирии глаза. И не пытался вставать. Всхлипнул. Хотел что-то сказать, но спазм сдавливал горло.
-Я люблю ее,-захрипел. - Ты привез с собой ее мать, а теперь говоришь, что...
-Челия - это выкуп, Хелькирия. Думаешь, когда Фэстландия вторглась в наши земли, они убежали, поджав хвосты, просто так? Нет! -Ратсгерд рассмеялся, глядя в лицо лежащего перед ним сына. - Нет! Я сокрушил их главные силы на берегах Дурсдерии. Что еще тогда случилось?
-Ты взял в плен наместника Фэстландских колоний вместе с его советниками и военачальниками, отец.
-Вот именно. Наместник оказался трусом. Молил о пощаде, когда я пришел за ним, чтоб казнить его за совершенные преступления. Он продал свою жену вместе с дочерью, лишь бы самому вернуться живым. Я взял их потому, Хелькирия, что хуже позора я вообразить себе не могу.
-Челия говорит, что станет королевой, когда ты умрешь.
-В самом деле?- рассмеялся Ратсгерд снова, потирая усы и помогая сыну встать. - Из нее может получиться неплохая королева.
-Я ненавижу ее.
-Держи язык за зубами лучше. Иди и не приближайся к Валенсии больше.
Хелькирия поклонился и пошел, стирая с щек слезы. Сначала не знал, куда идет, петляя по узким аллейкам. Запахи деревьев и кустов, сам воздух напоминал ему о ней. Плакал, не переставая, не задумываясь даже об этом.
Смех долетел до него приглушенным шепотом, смех возвратил краску и чувство в его сломанное существование. Сначала показалось, что смеется Валенсия, но потом услышал смех снова. Низкий, старый, он летел откуда-то сверху. Наконец, Хелькирия узнал это место. Там, над ним, на обрыве, стоит беседка, выбитая из скалы. Превращенные во вьющиеся стеблями тонких цветов колонны грани желтоватого песчаника поддерживали также вырезанную из камня голову прекрасной женщины с длинными волосами, круглыми глазами и грустной улыбкой. Она смотрела в беспокойное полотно океана, расстеленное перед ней и надеялась, что вернется когда-нибудь туда, куда смотрит. По крайней мере, Хелькирия и Валенсия так себе воображали, воображали, держась за руки, молча, он рассматривал ее украдкой, она иногда переводила взгляд с книги, которую только лишь делала вид, что читала. Беседка на обрыве, поющем тихо прибоем, была их святыней, в которой прятались от лишних взглядов.
А теперь там смеялся Агенрис. Само его присутствие порочило святость беседки на обрыве. Решение пришло к нему само. Подобрал давно валяющуюся у трех вытертых временем ступеней, ведущих наверх, корягу. Едва мог ее поднять, но это и требовалось.
Агенрис стоял в беседке и не видно его почти было в светящихся золотом латах, даже плащ его расшит был золотыми нитями, и лишь долгие по плеч прямые волосы отливали платиной.
Шел, пригнувшись.
Валенсия, казалось, с интересом слушала старика, Хелькирии даже казалось, что слушала таким же интересом, что и его.
Встала, когда Хелькирия вошел в беседку, темно-синее платье зашуршало на каменной скамейке, равнодушная бледность заменилась румянцем, бирюзовые глаза заблестели странно: одновременно с надеждой и страхом.
-Прекрасно, господин Агенрис, что у вас меч при себе,- сказал Хелькирия раньше, чем правитель раскрыл рот. - Надеюсь, он у вас ровно острый, что и искусный,- он указал корягой на усыпанную рубинами рукоять.
-Вы бросаете мне вызов?- удивился старик. Голос его дребезжал, морщины вокруг рта выделялись еще сильнее, когда он говорил.
Валенсия посмотрела умоляюще на Хелькирию, но тот делал вид, что не замечает ее.
-И что же,- усмехнулся Агенрис,- вы собираетесь победить меня корягой? Очень... необычное оружие.
-Убить, ваша милость. Впрочем, если вы откажетесь от вашей невесты, вы покинете Ипсилиум с нетреснувшей головой.
-Мой господин,- сказала Валенсия, и голос ее подобен был бризу,- будьте мудры, не слушайте его. Пойдемте в замок, от долгой прогулки начинает кружиться голова. - Положила свою руку старику на предплечье.
-Я требую поединка, ваша милость,- повторил Хелькирия, делая шаг вперед.
-Прошу тебя, одумайся, он тебя убьет,- Валенсия заплакала.
Посмотрел на нее так, чтоб поняла: если она его бросит, хочет лежать в холодной земле.
-В Баркетии не принято игнорировать угрозы,- сказал Агенрис. Вытянул двуручный меч с такой легкостью, о которой подозревать старика нельзя было. Свет отразился от широкого лезвия и ослепил Хелькирию. Он замахал корягой беспорядочно, воздух отзывался недовольно. Когда открыл глаза, увидел Валенсию на коленях перед Агенрисом.
-Прошу вас,- повторяла сквозь слезы  снова и снова.
Старик не обращал внимания - шел вперед, выставив меч и парируя неумелые удары. Дерево ударялось о металл глухо. Хелькирия пятился. Целился в незащищенную шлемом голову, целился в живот, целился в плечи, целился в грудную кость - но меч был повсюду. Злило, однако, то, что старикашка не нанес ни одного удара, а и так теснил его.
-Хелькирия, нет! - Голос Валенсии пронзил воздух подобно стреле, но было уже поздно.
Левая нога не нашла земли и зависла над пропастью. Хелькирия вскрикнул. Отбросил корягу, хватая руками пустоту, искал равновесие. Агенрис схватил его за протянутую руку, другой занес меч над головой Хелькирии.
-Моя госпожа,- сказал Агенрис. - Вы говорили о моей мудрости.
-Да, господин. - Не сводила бирюзовых глаз с тяжело дышащего Хелькирии, от прибрежных скал отделяло его лишь настроение победителя.
Ее глаза сияли слезами, отражались в воздухе страхом. Не такой хотел ее видеть.
-Считаете ли вы благоразумным одаровать этого сорвиголову жизнью?
-Убить кого-то перед свадьбой - это плохой знак, мой господин,- отозвалась Валенсия. Просила богов, чтоб спасли Хелькирию.
-Вы верите в знаки?
-Да господин.
-Ну что ж, идти против воли жены - вот это в самом деле дурной знак,- засмеялся старикашка. Спрятал меч в ножны и подтянул Хелькирию. Смотрел долго в его глаза. - Ты когда-нибудь с ней встретишься и от нее зависеть будет твое будущее.
Валенсия, придерживая подол платья, подбежала к Агенрису и поцеловала перстни на его костлявых пальцах.
-Полноте, дитя. Можешь попрощаться.
Агенрис ушел, но они, обращенные к морю, не смели заговорить, пока не прошла вечность. Ветер развевал их волосы, шумел одеждой. На небосклоне появились черные кляксы, запахло приближающейся бурей. Они говорили, и их слова тонули в океане, чтоб потом стихия рассказала о них будущему.
-Ты любишь его, ведь так? - Плач пропитывал его слова болью.
-Нет. Он воняет старостью. - Она скривила нос.
-Ты называла его господином, говорила о свадьбе. - Добавился гнев.
-Чтоб спасти тебе жизнь.Я хочу дать тебе кое-что, на память обо мне. Там, где я родилась, его дают мужьям, уходящим на войну. - Валенсия вытащила из темно-русых волос светло-черный цветок с длинным фиолетовым стеблем. - Они никогда не засыхают, потому что служат напоминанием о любви. - Вложила цветок ему в руку. - Помни обо мне, пожалуйста, помни.
-Я сражался за тебя, а целовала ты его,- прошипел Хелькирия, разрывая цветок.
-Ты бился за себя, потому что твою любимую игрушку забирают,- заплакала Валенсия. - Ты бился за свое желание,- продолжала она,- за свою честь, за свой комфорт, за меня - в последнюю очередь. Ты даже не спросил, как это, выезжать с незнакомцем в незнакомые земли, как это - сидеть в беседке и притворно смеяться над его историями. - Она плакала, слезы обжигали глаза, щеки, подбородок, вместо будущего она видела темную бурю, что приводила океан в бешенство.
Хелькирия повернулся к ней, чтоб утешить, но увидел, как Алманен сталкивает ее в пучину навстречу скалам. Хелькирия почувствовал, как закричал.
Крик разрезал мрак, что скрывал комнату с уже давно холодным камином, что скрывал стол, заваленный пустыми глиняными кувшинами с вином, что скрывал нерастеленную постель и Хелькирию, спящего на полу и кричащего сквозь сон.