Хабар

С утра Решимович обрадовал:
- Хабар едет!
- Не едет, а идет, - заметил Кирпич.
- Именно едет, позвонили, сказали через полчаса будут, - Решимович потер ладони, - Вы с Тимуряном интервью дадите. Текст подготовил.
- Я-то причем тут? – спрашиваю Решимовича.
- Ты и Кирпич самые старые работники на фирме, вот и расскажите о логистике 90-х. Только прошу, без подробностей.
- Премия будет? – поинтересовался Кирпич.
- Все будет. Читайте текст, - сказал Решимович и вышел из кабинета.

Мы читали текст, мешанина из собственного величия и веры в будущее. Через строчку мелькает: «Казахстан в силу своего географического расположения имеет огромный потенциал…»

- Слушай, - говорит Кирпич, - а потенциал и потенция – это однокоренные? А то тут представил…

К офису подъехала съемочная бригада телеканала. Из бусика вышли двое. Я узнал оператора. Парень с академии. Имя уже подзабыл. Иванович…Семенович. Невысокий, пьющий, с жеванными волосами тип.
- Тимурян, ты тоже тут? – вяло поздоровался он.
- Ага. Снимать будешь?
- Похмелиться нет?
- В кабинете.
Кирпич достал из сейфа бутылку «Айдабольской» и лимон. Налил в стопку.
- За вас, - сказал оператор.
- И тебе…- вспоминал я его имя.

Мы вышли на улицу. Оператор устанавливал камеру. Журналист смеялась с Решимовичем. Кирпич правил текст.
- Снимаю, - крикнул похмелившийся оператор и направил на меня свою камеру.
------
- Снимай, снимай, - улыбнулся я в камеру.

Мимо прошагала Анара Рахимовна,  заведующая нашего отделения.

- Смотри, мы с тобой договорились, - погрозила она мне пальцем.

Анара Рахимовна – бог и цезарь нашей четверки. Она решает тут все. Есть правда главврач, но это из темы: все знают, мало кто видел. В руках у Анары назначения больным. С утра у ее двери очередь из нарков. Одно дело по ночам у медсестр выпрашивать, другое дело – законное. Прописали тебе 800 мг трамадола – никто слова против не скажет, завидовать будут. Другое дело, что не хватит на весь день. Поэтому и очередь с утра.

- Договорились да, - киваю я в ответ.

Ко мне подошел обсомноленный Мариарти.
- Чет оперу, по-моему, плохо, - он показал на оператора Хабара.
Я посмотрел на него. Знал по Академии. Имя забыл…Семеныч вроде.

Тот позировал у камеры, правая рука его скрючилась в зигзаг, напрягая бицепс, левая наоборот ушла за спину и старалась достать кулаком до лопатки. Поза культуриста - воробушка. Оператор боролся с этим. Судорожно тряс лицом, пучил глаза и пытался что-то сказать. Лицо его от напряжения покраснело, вены на лбу вывались, смотрел на нас он зло, исподлобья.
- Да нормально все, еще минуту и рухнет, - ответил я Мариарти, - пойдем покурим?

Еще утром, во время обхода, Анара Рахимовна известила всех:
- Хабар едет, снимать будет про наше отделение. Есть желающие?
- Ищите дураков на весь Казахстан светиться, - сказал дирижер.
- Я не могу, у меня дети, - вздохнул Мариарти.
Согласился героиновый Даурен. У него начинались кумары.
- Я согласен, - сказал он, - только со спины. Могу надеется на увеличение дозы?
- Можешь, - одобрила Анара Рахимовна.
- Еще кто? Тимурян?

У Анары Рахимовны была привычка, во время обхода садиться к больным на постель. Меня это жутко бесило. Зайдет в палату, пройдет к окну, развернется и моя кровать для ее попы. Плюх. Книгу возьмет, повертит, отложит… «На что жалуетесь?» Вот что ей сказать? Ненавижу, когда будят, когда и так тут все общее, так еще и в ложе стремятся залезть в джинсах. Сидят на моей постели, свои туфли рассматривают, а я ноги в тапочках под кровать прячу. Ощущения беззащитности. Она по переменно то левой то правой ногой вертит, ракурс ловит на туфле, а я про душевные мучения ей должен с утра изложить. Про физические муки рассказать. Специально для нее держал на тумбочке Маркиз де Сада. Пусть вертит. Читает.

- У меня окно, - я показал в сторону решетки, - за миром наблюдаю.
Она поправила свисающее одеяло с кровати.
- Знаешь, я же мужчин через постель вижу, - сказала Анара Рахимовна, - у тебя вечный бардак тут. Не организованный ты.
Мариарти вспрыснул.

- Трамадол можно заранее получить, - подал голос Даурен.
- Можно. Смотрите, если кто хочет…через два часа Хабар у нас. Подумайте.

В курилке обсуждали приезд гостей. Выдвигались различные идеи, чтоб и засняться, кайф получить, и чтоб лицо в кадре не мелькнуло. Мариарти придумал, читать книгу лежа на кровати.

- Маркиза твоего возьму. Закроюсь им. Анара мне за это шесть колес сомнола даст.
- А я теннис играть буду, - загорелся идеей  дирижёр, - аминтрилиптина возьму на ужин.
- На хер тебе он? Возьми у меня. Там штук 15 есть, - предложил я.
- Уже нету, - смущенно улыбнулся дирижер.

Он быстрее всех подсаживался на кайфы. Вообще разные люди конечно, разный и силовой барьер и восприимчивость. Мариарти вот героиновый, аминтрилиптин презирал, для него существовал лишь сомнол да трамадол. Не прочь выпить. А Данчик из соседней палаты жрет все. Вроде бы и кумары прошли. А дай ему азалептина горсть, все употребит, чаем горячим запьет и пойдет сериалы долбить. Сам худой, все бараний, а Анара ему, как Толику- боксеру дозу фенлепсина дала. От фенлипсина вообще никакого кайфа нет, голова только кружиться. Я его в тумбочке собирал. Откладывал по две таблетки в день. Ну не выкидывать же. А смысла от него – ноль. Не на чего обменять. Когда Данчика привезли, 30 колес в тумбочке было.

- Дашь? - спросил он меня.
- Ну а че не дать. Пей.

Данчик выпил сразу все тридцать таблеток. Разбило его в субботу. С главного корпуса пришел дежурный врач, долго искал вену. Мариарти заметил веняк подмышкой.
- Сами поставите? У меня прием.

Ставили всем отделением. Система трудна для широкезов. Контроль не видят. Тыкали тыкали в Данчика. Как курицу синюшную его нашпиговали кровяками.
 
- Давай в пах, - предложил Даурен.

Данчик открыл глаза, промычал. За руки отвели в туалет. Я вспомнил, что в клинике Олимп видел, какую-то акцию по поводу этого фенлипсина. Там он имел название Карбомазепин. Суть акции такая: прием лекарств под круглосуточным наблюдением врача. А тут Анара со свей дозировкой, да я с тридцатью колесами. Вон даже нарика разбило. Данчик до сих пор в туалет и в столовую под руки ходит.
 
Раздался звонок. Все вышли в коридор. В отделении лежало двенадцать человек. Спящий Данчик. Даурен на кумарах. Десять живых. Мариарти будет читать. Дирижёр в теннис с Толей боксером играть. Остальные смотреть, чтоб их фейс в камеру не попал. А то заголовок «Жизнь в наркологии» и все это по главному каналу Казахстана, как-то не очень, итак тошно, а тут такая известность.
Анара Рахимовна показывала Хабару места съемок.

- Новейшая сауна, финская, все на ультразвуке с фиолетовыми лучами. А вот тут бассейн есть. Запускаем раз в неделю. Теннисный стол, тренажерка. А сейчас в столовую пройдем.
- Ты тоже тут? – заметил меня оператор.
- Занесла судьба.

Всегда неловко в таких моментах. Не знаешь, как ответить. В отделении то все ясно. Алкаши, широкезы, персонал. Есть правила, более-менее паритет установлен. Все согласны, сейчас больные, стремимся в едином порыве и каждый по отдельности выйти в мир другими людьми. Строим планы, делимся с друг другом. Показываем фото детей и жены. Слушаем истории и мечтаем о хорошем. Такая семья на короткий период времени. У многих правда это уже и есть настоящая семья. И когда кто-то из внешнего мира вдруг врывается в этот, созданный тобой семейный, хрупкий еще очаг и кричит «Калайсын?» Вздрагиваешь. Смотришь. К Данчику пришла сестра. А я ее по прошлой жизни знал близко.

- Тут тебе и место, - сказала она.
 
Кирпич вообще отказался посещать.
- Сам играйся. Нашелся тоже мне Кен Кизи.

В общем никто кроме мамы не приходил. Да Булочкин, один раз анаши привез. А так полная изоляция.

На улицу не выпускают. Телевизор до десяти вечера, по воскресеньям до одиннадцати. Сотки забирают еще до вписки. Вот и живешь между Дирижёром и Мариарти. В теннис играешь.

- Похмелится нечем?

Я в очередной раз вспоминал, как его зовут. В академии пересекались часто. Один раз даже ночевал у него дома. Он сделал яичницу и заправил ее красным луком. Как выяснилось потом, рассыпал на лук марганцовку.

- Откуда? - поздоровался я с ним.
- Точно…как же это тебя брат то так жизнь скрутила.

А вот такое вообще не выносимо слушать. Я пожал плечами и собрался пойти перекурить встречу.

- С твоей бывшей работаю. Проект снимаем. Каждое воскресенье по Хабару в десять вечера идет. Не смотришь?
- О чем?
- Не знаю. На казахском.

Давно я ее не видел…давно…Слово «давно» из наркологии до мира блеска и улыбок, превращается в вечность. В зиндане с таким же успехом на звезды смотрят. Голову задерут. Рубища подтянут и смотрят. Разговаривают.

Я свернул к кабинету Анары Рахимовны. По воскресеньям у нас  КВН. Все отделение собирается у экрана и ждет смеха. Натягиваем разбитые сомнолом мышцы. У половины выходит аля Нагиев. Другая половина чешется. Двенадцать мужиков смотрят в экран в ожидании чуда. Даже спящего Данчика приводят под руки.

- Согласен на съемку.
- Что в замен?
- В воскресенье не КВН, а Хабар. Надо чтоб вы всем приказали смотреть другую программу.

Анара Рахимовна удивилась.

- Хорошо…что то мутишь опять?
- Нет. И можно два галоперидола?
 
Я взял два колеса и двинул к оператору. Тот отснял читающего Мариарти, играющего Дирижёра. Заканчивал с отвернувшимся к стене Даурену.

- Давай, сейчас сказали тебя и закругляемся, - сказал он, - тебе то зачем это надо?
- Да так. Может тоже в воскресенье покажут. Феназепам будешь? Помогает с бодуна, - я протянул ему два колеса, – и вот тоже хорошо, слышал может – релаха?
- Давай, - согласился опер, - слышал.
- Чаем запей.

В курилке Мариарти показывал книгу «ДДП» Пелевина.
- Жена говорит, от книги говном несет….не пойму несет или нет, - он протянул мне ее, - понюхай.
- Да иди ты.

Возле камеры на полу четвертого отделения, аккурат рядом с теннисным столом лежал скрючившийся оператор. Я вспомнил как его зовут. Жорыч.
 
- Ты ему че галыча дал что ли? – наклонился к Жорычу Мариарти.
- Догнал азалептином.
- Жесть, Тимурян…жесть…

Когда идут двадцатые сутки и каждое утро на твоей кровати сидит в джинсах Анара Рахимовна, когда дирижёр тырит по ночам у тебя аминтрилиптин, когда Мариарти специально пьет трамадол для того чтоб блевать на отхлоренный пол курилки….когда кумары Даурена достигают просьбы дать ему мойкой по венам…тогда ты сам становишься четвертым отделением. И лежащий Жорыч это всего лишь ступень, к просмотру в воскресенье программы на казахском языке где играет твоя бывшая. Я перешагнул через ступень. Оператор высунул язык. Синел. Там есть конечно фишка, еще с перегаром был, вот и защемило.

- Есть фенлипсин? Судороги собьем.

Мариарти рванул в палату. Прибежала Анара Рахимовна. Журналист била по щекам Жорыча. Тот лежал, свернув ноги и руки в дугу. Напоминал крендель маковый.
Пришли санитары. Положили крендель на носилки. Журналист прихватила камеру и через главный ход побежали капаться.

В воскресенье, закинув вечернюю дозу сомнола всем отделением смотрели Хабар. Дирижёр переводил:

- Апашка говорит своему внуку, ну мол если будешь баловаться, то вырастешь как дядя Жомарт, он постоянно пьет и не работает, а не будешь баловаться, то вырастешь как тетя Айнаш, она работает учительницей в школе и ее любят все вокруг, а дальше они пошли пить чай.

Я смотрел мимо телевизора. Прошло два года…не так уж и давно…как говорит Кирпич: «за эти два года ты достиг дна». Мариарти же твердит, что дно — это второе отделение. Там даже утки не меняют. Не знаю чего я достиг, но чего то точно….Вот смотрю телевизор по расписанию, спорю с заведующей отделением на счет назначений больным. В теннис всех выиграл. По Хабару, например, мог, как и она засветится. Только к чему мне такая известность? Не для меня видать этот мир бурлеска и софитов. Потею рядом с ними.

- Соны…., - сказал Дирижёр и первым рванул в палату.
- Ну и где твоя была? – спросил Мариарти
- А?
- Ну твоя подруга где была в программе. Целый час смотрели. Видел ее?
- Только в титрах.
Задвинув стул на место, свернув коврик для ног, положив пульт от телевизора на тумбочку и потушив свет я вышел из красного уголка.
В курилке стоял Мариарти и нюхал книгу. Жужжал вечно работающий вентилятор. Завтра  должна была прийти мама с передачкой. Я прильнул лбом к окну…
--------'
- Отсняли, - крикнул оператор.
Вроде бы его зовут Жорыч…
- Извини за тот случай.
- Да ладно…я и забыл. Так ты вылечился? - сворачивая шнуры спросил Жорыч.
Кирпич наливая на посошок сказал:
- Да он и не болел.