Посвящается памяти Рубена Артёмовича Варшамова и Ильи Александровича Москвитина.
Как-то меня всё не печатали и не печатали, и мой наставник Илья решил познакомить меня со своим приятелем, который тоже печатался в «Литроссии» и других местах. Однажды звонит:
- Приезжай вечером. Договорился. У него мастерская от меня в двух шагах.
Приехал я к нему в гости, а он меня у своего подъезда встречает:
- Пошли, это - здесь же рядом на «Трубе» (так он называл весь район, окружающий Трубную площадь).
Прошли мимо цистерн с остатками коньяка. Сюда, обычно, как голуби стаей на хлеб, слетались алкаши с посудой в расчёте на слив остатков (рядом был завод Мосразлив), и прямо наискось в переулок.
Здесь - доходные домишки середины-конца девятнадцатого века, один другого «краше». Может быть когда-то и была облицовка у этих зданий,но давно от времени и влаги отпала. Повреждённые сточные трубы от крыш в разные стороны торчат. Поэтому все стены домов из красного кирпича всегда в дожди мокрые. День был осенний, пасмурный и с осадками.
Заходим в подъезд такого «красавца», и по избитым ступеням - в полуподвал. Дверь, когда-то оббитая, перед нами красуется клочьями серой ваты. Илья кулаком в дверь постучал. Она распахнулась – в проеме радушный хозяин. Илья с ходу:
- Принимай гостей! Сань, познакомься, это Рубенчик.
Хозяин заботливо рукой вниз показывает:
- Проходите, гости дорогие, только не навернитесь.
А и не мудрено… Пол уже в коридоре стал в одну сторону градусов на тридцать крениться. А когда вошли в «студио», то и вообще у меня глаза округлились. Там пол уже градусов под сорок пять, и при этом скользкий, зараза, линолеумом крытый, по которому в нескольких местах водичка в низкую сторону течет.
Посредине – стол бильярдный (без бортов) крытый зелёным сукном. К «бильярду» письменный стол с таким же верхом поперек поставлен. В углу бюст В.И. Ленина с надписью: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической революцией!». Всё это ярко освещено. Впечатление - прямо, как будто, в комитет комсомола или на партбюро в ад вызвали. Отличие только в том, что с низкой стороны для соблюдения горизонтальности столов кирпичи подставлены и сыровато.
Видно, чтоб на столы не капало, сверху под потолком они шатром накрыты,как крышей, а сквозь накрытия электрические лампы просунуты, без абажуров, свечей по сто. От этого светло как днём.
Шутка с интерьером понравилась. Тут на нос от потолка капля воды упала.
Хозяин заметил, что капля упала и вроде как извиняясь:
- Так тут везде течет. Видишь. Накрылся, чтоб работать без помех. С низкой стороны за стол не садитесь, а то со стульев падать будете, да и до стола за стаканом тянуться надо. Салитесь там, где без кирпичей. Здесь рука сама куда надо идёт.
Тут Илья в сумку полез:
- Так мы ж не с пустыми руками. И нашу «Столичную» с закуской достает...
Рубен мне:
– Сразу к делу. - Знаю о твоих трудностях, стариканчик, решил помочь…
(К этому времени у меня уже была первая публикация в «Литроссии»: Фредерик Браун. «Оружие». Но я ему об этом не сказал – чего зря болтать).
- Так вот, – сунули мне сегодня гранки зарубежного рассказа. Поляк какой-то: Болеслав Когут - «Красивая девушка». Еще и не смотрел. Мы с Илюхой сейчас угощаться будем, а ты давай читай – и за работу. Вот тебе тушь, вот тебе кисточка, вот перо. Чем хочешь работай. Бумагу вон там возьмёшь – целлофаном накрыта.
Смотрю – наливают и в мой стакан тоже. Я было руку протянул, а хозяин мне говорит:
- Ты погоди к старшим присоединяться, а то потом желания рисовать не будет. Может, там вовсе неудобь какая для рисования написана… Мы тебе налили, чтобы потом не забыть, да и пустой стакан не смотрится... А то, когда работу завершишь, то её и запить нечем будет.
Читаю рассказ… Какой-то инвалид каждый день наблюдает в окно за красивой девушкой, которая выходит во двор с лавочкой. Инвалид всё собирается c ней познакомиться. Но этого не делает. Всё мечтает… А девица во двор больше не выходит. Инвалид очень расстроился…
- Ну и рассказ – рисовать нечего...
- Да и неважно, - говорит Рубен.
И Илья добавляет:
- Профессионал всегда найдет что нарисовать. Это - даже ещё интересней. Задача формальная возникает. (Любил он философствовать, слегка выпив. А когда не слегка, то – уже только анекдоты сквозь бороду: ха-ха-ха).
Ребята что-то «травят» друг другу. Я на формальной задаче сосредоточился и ну себе пером по влажной бумаге чирикать. Прямо офорт получается. Минут сорок чирикал, а они уже «Столичную» уговорили. Рубен новую ёмкость достал.
- Ну, - вот и готово, - говорю, - только никак не высохнет.
Хозяин с вопросом:
- Тушь по рисунку не течет?
Я туда-сюда бумагу покантовал…
- Да, все нормально.
Он показывает вверх:
- Смотри, как я обычно сушу.
Глянул я наверх – ба, оказывается, через всю комнату веревки протянуты под под защитным куполом. Там на прищепках рисунки висят, как бельё. Хотел и свой туда прикрепить, а Рубен останавливает:
- Давай мы с Ильёй полюбуемся.
- Да, пожалуйста, - говорю, - и перед ним на стол свой рисунок кладу. Илья наклонился, смотрит…
- Так вроде и нормально.
А хозяин в свою очередь:
- Не зря трудился, на мой взгляд, старичок, годится. За двумя подписями пойдет – твоя первая, моя вторая…
Тут он потянулся за стаканом, а по пути задел пузырек с тушью. Пузырьки такого обращения не любят. Конечно, бам – и вместо рисунка – черная лужа. Ну, прямо Малевич, только свободный вариант. Я бы эту вещь назвал: «Черное пятно», а в скобках: «скрытое содержание». Конечно, я с лица спал, а Рубен пузырек поднял, завернул:
- Ничего, старичок, мы это дело щас поправим.
Бумагу с черным пятном сунул в ведро, куда вода с потолка капала. Поболтал, вынул и говорит:
- Во, тайное стало явным!
Действительно, вижу я свой рисунок, но только через серый туман.
- Да, – соображает Рубен, - если, конечно, с порошком в ведре поболтать, то серое сойдет, но, боюсь, и рисунка твоего тоже не будет. Так, что лучше в тумане: хоть что-то видно. Однако не расстраивайся… Сейчас мы его снова сделаем. Достает бумагу, которую я раньше никогда не видел – с одной стороны белая, а с другой - розовая. Розовым прямо на стол кладет.
Я Илью тихонько за локоть трогаю: что это, мол, за диковина?
А он мне:
- Да, бумага это мелоприправочная. В типографиях для получения пробных оттисков по высокой печати используется. Художники эту бумагу для особой графической техники приспособили… Я хотел тебе её показать, но не успел. «Граттография» называется. Её Добужинский изобрёл. Сейчас все в деле и увидишь.
Рубен опять пузырек с тушью открыл, кисточку взял и быстро ею всё моё изображение повторил, но грубо так. Кисточку в ведро кинул, а из стола скальпель и шило достал. Шилом по черному белые штрихи дал. Вроде того, как у меня было. Скальпелем лишнюю заливку соскоблил. Вот и всё - готово. И говорит:
- Теперь опять за двумя фамилиями пойдет. Но только моя первой будет.
И уже рисунок вверх поднимает и прищепкой к веревке прицепил.
- Думаю, годится, – говорит.
Мы с Ильей хором:
- Идёт.
Илья - мне:
- Запомнил, как маэстро работал.
Рубен:
- Давайте теперь, старички, выпьем за продолжение плодотворного сотрудничества.
Мы столкнули гранёные стаканы…
Так случилась моя вторая публикация в «Литературной России».
***********************************