Ч. II. Жертвенная дева. Гл. II. Два колдуна

Не страшись того, чему суждено придти, ибо оно придёт всё равно.
Не избегай того, что встретилось на пути, ибо только так будет путь твой прям.
И не сожалей об ушедшем, ибо ушедшему не стоит возвращаться.
(Книга Истины пророков-близнецов)



Рамбун и Хиги

– Как вы могли самолично удостовериться, глубокочтимый профессор, я в целости доставил искомую жертвенную деву в ваше дивное мироздание, при том дева та снаряжена всеми благопотребными свойствами, каковые мы с вами подвергли обстоятельному обсуждению и детальному согласованию в прошлый мой визит в эту несравненную обитель любомудрия, свойствами, делающими её всецело пригодной для предстоящего судьбоносного обряда... Да, не смею отрицать, что ещё полгода назад Виланка была больна и всячески расстроена, однако немощи разного рода и меры столь присущи нынешнему населению поверхности Геи, что редко кто в здравых уме и теле перешагивает там порог шестого возраста. Заверяю вас с решительной определённостью: её душевное и телесное здоровье поправлены ныне весьма основательно, и это наперекор тому плачевному состоянию, в каковом она предстала передо мной в роковой момент обоюдного знакомства. За успешным её выздоровлением воспоследовало и тщательнейшее обучение в палаистре и монастырях, где духовные потенции Виланки и её способности к разумению были введены в наивозможнейшее совершенство. Должен подчеркнуть, что все эти заботы приложены к исходным дарам Атинайи, щедро снабдившей Виланку талантами, так, что оставалось лишь отполировать имевшиеся в наличии грани, что в итоге сделало нашу деву благоподражательной ласкающему взор и веселящему разум чистейшему диаманту – помните, из тех, что я привозил вам ранее?.. Вы же придали тому диаманту подобающую ему оправу, наделив означенную деву драгоценным медальоном, столь хитроумно заклятым премудростью, а также подменив её тело новым, вовсе не страдавшим от недугов, что явило нам в итоге истинное сокровище! – Рамбун самодовольно ухмыльнулся и погладил себя по бороде, а заодно и по животу, огромными шестипалыми ладонями.

   В этот раз руки колдуна были свободны: они не держали ни посоха, ни бокала с вином – сакраментальные атрибуты карапского колдуна располагались поблизости: бокал примостился на небольшом, но массивном на вид столе, а посох стоял, прислонённый к краю столешницы, и держался он там, казалось, только чудом. Профессор Бор Хиги и сам Рамбун Рам Карап сидели рядом с этим столом, устроившись напротив друг друга на больших стульях с высокими резными спинками и кожаными сиденьями. Всю декорацию, имитирующую гостиную древней эпохи, освещали свечи, горевшие в литых подсвечниках. А вокруг, вместо стен и потолка, сияла феерия звёздного неба Эоры. Их беседа проходила на борту «Тай-Та».

– Ваш подарок, как всегда, безупречен, коллега, – кивнул профессор Хиги. – Вы и раньше восхищали меня своей находчивостью и своими возможностями, так что я не сомневался, что могу положиться на вас и в этом деликатном деле.

   Рамбун в ответ тоже почтительно кивнул, предварив кивок очередным обращением к своему бокалу, затем продолжил:

– Заверю вас равным образом, многомудрейший профессор, что метемпсихоз жертвенной девы, как и предрекалось вами, прошёл для неё вовсе незамеченным. При том, как я успел усмотреть, нежданно обретённое ощущение беззаботной лёгкости она сочла за проявление общецелительных свойств самих Светлых Чертогов... О да, конечно же, сочла не без оснований! И в итоге мне было бы безмерно отрадно, если бы мы оказались обоюдно удовлетворены означенной девой. Виланка невинна, чиста, и при этом умна, она несомненно оправдает все возлагаемые на неё упования и наиблагополучнейшим образом сыграет решающую роль в замысленном вами судьбоносном обряде...

– «Судьбоносном обряде»?.. – профессор Хиги, похоже, был не в восторге от такой формулировки. – Я предпочёл бы называть это наглядным опытом... Да и «жертвенная дева» не самый подходящий термин. Впрочем, всё это не принципиально. Вы абсолютно правы, драгоценный мой друг, ваша Виланка восхитительна. Где же вам удалось добыть такое сокровище? Если не ошибаюсь, вы больше не поддерживаете контактов с поверхностью Геи, точнее, с обитающими там людьми?

– Поверьте, мне не пришлось выполнять при той добыче сколь-нибудь замысловатых упражнений, – с притворной скромностью отмахнулся Рамбун. – Поскольку сама мать воззвала ко мне в слёзной мольбе, прося забрать у неё единственную дочь. Причина же тому как раз и содержалась в наличии у Виланки столь горестного недуга, что местные эскулапы могли лишь продлить скудный счёт оставшихся деве дней, да облегчить в малой мере её страдания... – Тут карап сделал небольшую паузу, потянулся было опять к бокалу, но передумал. – Однако сложившиеся тогда неотвратимые обстоятельства, вынужден вам сознаться, благороднейший профессор, принудили меня в итоге к неблаговидному поступку, в каковом я со своей стороны усматриваю изрядное и постыдное лицемерие, отчего моя совесть поныне пребывает изъязвлённой мучительными угрызениями. 

– Простите, друг мой, но я не вижу в ваших действиях ничего предосудительного, – усомнился Бор Хиги. – Если я верно понял, девочка страдала и была обречена на скорую смерть, если бы не ваше вмешательство. Так что ваш поступок ни в коей мере не достоин порицания.

– Так воистину же, в том моём вмешательстве как раз и заключено означенное лицемерие! – горячо возразил эорианину карап, хлопнув огромной ладонью по своему широкому колену. После этого он всё же взял со стола бокал и сделал большой глоток. – Но позвольте уж теперь разъяснить обстоятельства такового печального эпизода в примечательных подробностях, – сказал он, втирая ладонью в бороду упавшие туда капли. – Вот вы сказали, глубокоуважаемый профессор, что мы не сношаемся более с поверхностными этносами. Но так бывало не всегда. С будущей матерью Виланки, которую мы звали Гойтея, стройной, как Артемис, с волосами, подобными струящемуся эбену, обликом же столь прелестной, как... В общем, мы были уже с нею знакомы, ведь когда-то бесподобная Гойтея сопровождала меня и моих соратников в наших изысканиях в землях славных хетхов. Хетхи суть мужи, уважающие мудрость и понимающие ценность знаний, они-то как раз и стали последними в ряду поверхностных народов, принимавших нас благосклонно. Хетхи сделали самые большие для своей эпохи книжные собрания, в которые любезно пригласили нашу делегацию для осуществления тех благополезных изысканий, и мы провели тогда без малого год, переезжая из одной библиотеки в другую, и везде нас неизменно сопровождала Гойтея, взявшая на себя тяготы о нашем попечении.

   Высказав это, карап прервался и сделал ещё несколько глотков из своего бокала, жадных и поспешных, будто колдуна обуял вдруг приступ сильной жажды. Вино протекло с краёв его губ, осев каплями на промасленных косичках бороды.

– А встреть я дивную Гойтею в Симбхале во времена моей безудержной молодости...  – начал было он с жаром, но затем запнулся, поставил бокал обратно на стол, громко рыгнул и продолжил уже спокойно: – Так вот же, когда дочь её заболела и стало ясно, как тот тяжкий недуг неизбежно и в скорости приведёт к трагическому концу, Гойтея вспомнила о тех временах, о нас, и о наших эликсирах. Ещё бы ей не помнить об эликсирах! Хетхи выпрашивали эти снадобья столь упорно и настоятельно, будто не находили в нас ничего более достойного внимания. Однако мы давно не вмешиваемся в дела людей с поверхности, и ни при каких условиях не снабжаем их снадобьями или иными предметами, и Гойтее было это ведомо, а равно и то, что даже я не в силах нарушить тот строжайший запрет. Однако, как подсказывают нам проделки хитроумного Эрмиса, любое воспрещение, даже самое строгое, возможно обойти, не нарушая целости оного. Так и мать Виланки возложила свои упования на нашу давнюю традицию поиска на Гее талантливых неофитов. Хотя поиск подобного рода случается в наши дни нечасто и лишь при подходящем к тому случае, несравненная Гойтея прельстилась этой надеждой, а именно, что, войдя в их положение я, либо иной толковый муж из моего круга, предложим Виланке ученичество, и тем убережём юную деву от преждевременной смерти. В означенной традиции мы никого не неволим, но сразу после посвящения путь назад неофиту заказан: пребывание в Обители Просветлённых подразумевает всецелое отречение от жизни прежней – от той, которой неофит жил на поверхности. Гойтея хорошо знала и об этом. Она вручала мне своё умирающее дитя, с горечью сознавая, что ученичество в Симбхале будет означать не только спасение её дочери от преждевременной мучительной кончины, но также расставание с нею навеки. Рассудите, глубокочтимый профессор: разве допустимо назвать такое вольным выбором, когда несчастной пришлось выбирать между смертью родной дочери и вечной разлукой с ней?.. По справедливости, конечно же нет! А я ведь тогда позорно смалодушничал и даже не смог признаться несчастной матери в том, что забираю у неё Виланку вовсе не для ученичества!... Таким образом, любезнейший профессор, дева Виланка не стоила мне подлинно ничего, кроме пары флаконов с лечебными эликсирами, печальных воспоминаний и саднящей язвы на моей совести. – Рамбун вздохнул и перевёл взор с собеседника на звёзды, а в его глазах отразилась такая же далёкая, как те звёзды, печаль.

– Хочу ещё раз выразить моё восхищение вашими трудами, коллега, а также вашей скромностью и великодушием, – ободряющим тоном заявил Рамбуну профессор Хиги. – И отдавая дань традиции обмена, с нетерпением жду пожеланий от вас. Какие предметы или услуги вы сочли бы достойной компенсацией за поистине неоценимую помощь нашему исследовательскому центру?

– О, да, – оживился карап – Я надеюсь, вы в свой черёд располагаете благоприятной для меня возможностью предоставить, в обмен на эту мою скромную услугу, ещё пару родов полезных вещей к тем памятным дарам, которые уже достались мне и привнесли как в мои ремёсла и быт, так и в досужие мои забавы множество облегчений, удобств и развлечений. Вы помните дарованную вами детальнейшую карту Симбхалы? Она развёрнута с той поры в моей гостиной, и на той карте я, так же как и мои посетители, подолгу и с интересом разглядываем нанесённые подробности, восторгающие зрителя своей точностью и тщательностью прорисовки... А особенно и отдельно хочу поблагодарить вас за негасимо сияющий ясным светом фонарь, маленький, словно светлячок, тот, что можно закрепить прямо на шляпе. Как он пригодился мне в тёмных книгохранилищах! Я надеюсь, те сундуки с чистейшими сардисами и диамантами, старательно мною отобранными, оказались достойной компенсацией за сияющий фонарь?.. Вы редко испрашиваете что-либо у меня, оттого и я не ведаю, насколько ценны мои скромные дары, да и есть ли у вас вообще в них нужда, тогда как благосклонные проявления вашей щедрости для меня как манна небесная, ибо я сам прошу у вас желаемое и не встречаю ни в чём отказа.

– Как вы знаете, коллега, общепринятой шкалы для оценки обмена здесь не существует, – ответил профессор Хиги. –  К тому же, многие ваши подарки нам также оговариваются заранее, это скорее не подарки, а заказы. Но и те предметы, которые вы преподносите по своей инициативе, сообразно собственным вкусам, представляют для нас непреходящую ценность, которой не подобрать равнозначного эквивалента – ведь это знаки вашего искреннего и доброго расположения. Мы же рады передать вам всё, что вы только пожелаете, лишь бы оно никому не навредило и не разрушило вашу жизнь... Драгоценный мой друг, на практике почти всё запрашиваемое вами безопасно для вас, а нас нисколько не расстраивает. Примите также во внимание, что сама традиция обмена не просто обоюдно выгодна, она служит важной основой и выражением нашей дружбы.

   Рамбун широко улыбнулся, приоткрыв огромный рот и собрав морщинки в уголках больших круглых глаз. Нанизанные на косички его бороды кольца дружно звякнули.

– Я несказанно польщён столь высокой оценкой моих скромных подношений, что прозвучала сейчас из ваших мёдоречивых уст, о глубокочтимый Бор Хиги! А также необычайно признателен за подробные комментарии, внёсшие безусловную ясность в наше обменное соучастие. Истинно, удачный подарок располагает к дарящему и людей, и богов! Но я давно уже искал случая сказать вам, что получаемые из щедрых ваших рук благопригодные предметы, заклятые удивительными чудесами, суть лишь малая толика от даруемых вами благ, снисходящих на меня в каждый мой визит на Эору. Несоизмеримо большей наградой мне служит удовлетворение любознания, к чему ваш мир располагает и меня, и равным образом всех искателей потаённых аксиом, кто имеет с вами регулярные сношения. Благороднейший друг, доподлинно, если и есть где-то сущий рай для мудреца, так это здесь у вас, в Светлых Чертогах. Я не устаю благодарить Троих Богинь за то, что они продёрнули сюда нить моей судьбы и помогают ныне ткать узоры и этого космоса!

– Ваше мнение о нашем научном центре также очень лестно для меня, – с довольной улыбкой ответил профессор. – Однако всё же давайте вернёмся к теме обмена. Какие у вас пожелания на этот раз? Вы хотите решить с нашей помощью насущные проблемы, или же вас интересуют какие-то конкретные предметы?

– Да, да, именно последнее, что вами упомянуто! – при этом восклицании густые брови Рамбуна сдвинулись, а глаза его загорелись. – И наипервейшим черёдом потребна мне бутыль, или фляга, лёгкая, как пух хемроза, прозрачная, как воды Адарака, Вечной Реки, и прочная, как кожа дракона, и бутыль та чтобы была исполнена нектаром виноделов Эоры, что испробован мною ещё в прошлые визиты. – Рамбун указал на стоящий рядом с ним на столе большой бокал, с которым не расставался с самого прилёта и, покачав головой, издал многозначительное чмокающее междометие. – Нектаром столь же дивным, сколь и родившая его земля! Лучше две таковые бутыли... или три. Надеюсь, я не многого прошу? И ещё мне пригодились бы сродственные тем фляги порожнии... для надёжного хранения моих эликсиров или иных важных жидкостей.

– Конечно, это возможно, и достаточный запас бутылок будет вам предоставлен непременно перед отбытием, – пообещал магистру профессор Хиги.

   Далее Рамбун понизил голос и, склонившись поближе к профессору, произнёс:

– Боясь показаться назойливым и нескромным, но пользуясь нашим теперешним уединением и вашим щедрым великодушием, хотел бы также прояснить насчёт одного весьма желанного мне интимного предмета...

– Какого же? – поинтересовался Хиги, так как Рамбун несколько замешкался с продолжением. – Могу предложить вам андроидов.

– Андроидов?.. Не те ли это машины, что созданы вами для всякого рода поручений, развлечений и утех, и при том внешне сходны с хорошо сложенными юношами?

– Строго говоря, коллега – да, это машины. Как вы уже видели, по ощущениям они не отличимы от людей, но при этом лишены многих недостатков, для людей типичных, например, они маловосприимчивы к большинству видов магических воздействий. Поэтому в самых разных мирах андроиды – одно из наиболее востребованных наших изделий, наряду с биохимическими синтезаторами и системами защиты. Нередко люди видят в андроидах равных себе или даже родственников. Кстати, востребованы в основном двойники важных персон, растущие дети, а также свирепого вида мужчины, обладающие боевыми и рабочими навыками. У нас ещё есть скилоиды и другие любимцы.

– Ох, опять машины... Или, того хуже, дети машин! – брезгливо пробормотал Рамбун. – Мудрейший мой друг, мне ведомо, что ни одна машина не чувствует в сердце своём, как это имеет место у людей, и потому она никак не способна в полновесной мере заменить человека. Даже если она выглядит подобно ему, или даже лучше, что никто не распознает в ней машину ни по внешнему виду, ни на ощупь, она всё одно суть хладный бесчувственный механизм, не способный к любви, преданности, радости, равно как и к ненависти или страданию. Машина может лишь безропотно работать, точно рассчитывать и бесстрастно предсказывать но, сколь искусно и хитроумно ни была бы слажена, она не в состоянии ни чувствовать сама, ни понимать чувства истинного человека. Именно бездушные машины коварно погубили прошлое человечество Геи, а теперь всемерно способствуют погибели нынешнего. Прошу меня простить, но предмет этот мне нисколько не интересен.

– Тут вы заблуждаетесь, магистр, – возразил ему профессор Хиги. – И ваше заблуждение, вынужден заметить, довольно типично. Нет, всё как раз наоборот: смоделировать эмоциональное мышление, так же как и присущую ему обыденную логику, проще всего. Несложно создать андроида, который не только будет выглядеть как человек, но и обладать исчерпывающим набором чувств и адекватным социальным поведением. При желании могу найти для вас примеры дружеских или любовных связей между человеком и андроидом, которые настолько богаты изысканными страстями, что достойны отражения в высоком искусстве. А вот интуицию – то есть познание через непосредственное восприятие истины – адекватно смоделировать невозможно, теория систем этого не позволяет. Интуиция даёт человеку чувство истины, она содержит память его души о будущем, она источник творческих способностей и духовного роста. Мы технически не в состоянии создать духовное начало жизни, хотя, как вы сами видите на примере анаков, мы можем интегрировать это начало в то, что вы называете машиной. У андроидов мы моделируем интуицию отдельным блоком строгой отвлечённой логики, но в принятии решений эта логика не должна доминировать, поскольку велика вероятность, что в определённых ситуациях андроид поведёт себя как расчётливый и хладнокровный злодей...

– Ну вот, вы сами мне признались, глубокочтимый профессор, что машины могут быть расчётливы и хладнокровны, и даже пылки и страстны, но им недоступно чувство истины. Разве удовлетворение какой-нибудь прихоти или похоти может сравниться с наслаждение души, озарённой светом познания?.. К тому же, перед моим взором ещё не померк мрачный образ возничего Эрис, что привиделся мне в погребённом под прахом звёзд зловещем наследии погибшего человечества...

– О чём это вы? Об архиве резервных копий на Селене?

– Именно о нём! После моего последнего визита в Светлые Чертоги, если помните, как вы исправили тогда мой несовершенный корабль, я дерзнул, совместно со сподвижниками, с целью уточнения некоторого рода сведений, почёрпнутых из сочинения, найденного в одном из забытых археонов, направиться прямиком к щиту Ареса, а после него, и при том неоднократно – на Селену, изъязвлённую обширными ямами от падения небесных камней. Именно там, на краю сияющего глаза ночи, в одной из этих ям мы, наконец обнаружили означенное наследие и уяснили для себя истинных виновников погибели прошлого человечества. То были машины! Но даже не они как таковые стали прямой причиной космической катастрофы... И как только могли дурные умы додуматься до подобного кощунства: себе на погибель люди не только создали машины настолько многосложные, что не хватило бы и вечности, чтобы пересчитать все составляющие их части, но также измыслили для них поддельный логос, на котором те машины могли думать и общаться между собой. Разве возможно вообразить себе большую мерзость, чем когда наделённые извращёнными умами люди в свой черёд наделяют подобным разумом хитроумно сработанные ими машины?!. Так одна лишь ошибка в машинном слове сгубила всё прежнее человечество! И если новые дурные умы, которыми в щедром избытке располагает нынешнее человечество, распечатают этот пифос Всеодарённой, к ним попадёт нечто в высшей степени роковое – лишь только мы уяснили это, тот час же без жалости истребили всё, что так или иначе относилось к означенному логосу машин, а заодно и то, что могло способствовать воссозданию древних смертоносных орудий. Благо книги были разложены по сундукам в соответствии с категориями, а сундуки те надлежащим образом помечены, так, что достаточно было лишь вынести их и выбросить вон. На оставшееся же наследие мы наложили заклятье неразумения... Успели мы вовремя! Ведь не минуло и двух лет, как их изыскатели и впрямь нашли и обрели то зловещее наследие. Нисколько не смущаясь печальным опытом предшественников, они принялись активно вывозить его на Гею и там осваивать. Однако теперь, запечатанные надёжным заклятьем и лишённые богопротивных душ, смертоносные машины рокового наследия стали не более, чем бесполезным сором.

– Подходы к программированию тех устройств, о которых вы говорите, и наших андроидов принципиально различны. К тому же, вы не учитываете разницу в уровне технической культуры. Да и опасность тех машин вы явно преувеличиваете...

– Это не подлежит с моей стороны ни малейшему сомнению, а именно, что ваша культура в данной области всесовершенна в той же превосходной степени, что и во всех иных. Может статься, по прошествии времени моя фобия угнетётся в достаточной мере, чтобы я смог без предубеждения пользовать ваших наделённых поддельным логосом андроидов. Но, простите, ныне вещи столь вульгарные я не считаю для себя приличными, – отмахнулся карап. – Оставим благопочтенной сестре Антелькаваде прилагать к своим надобностям означенные машины, а мне для частного услужения пока что хватит с избытком того гардеробного, который усердно чистит здесь мою шляпу. Нет, я имел в виду иного рода интимный предмет, а именно – знатную яркокрасочную панораму, на которой сменяются картины живой натуры Эоры, исполненные соответствующими им звуками и ароматами. Таковая панорама ублажает меня здесь, в предоставленных мне покоях, и я с несказанной радостью поместил бы тождественное или схожее живое полотно в своей спальне в Агарти, поскольку вид из её окна, хотя и живописный, но за столетие наскучил мне изрядно.

– Драгоценный друг, конечно же, я подарю вам такую панораму с видами Эоры. Вы сами сможете выбрать те из них, которые больше подойдут для вашей спальни.

   Рамбун медленно набрал в свою необъятную грудь воздуха и с шумом его выпустил так, что колечки в бороде вновь зазвенели. Затем он сказал, подняв руки ладонями вверх и возведя очи горе:

– Эора, безусловно, прекрасна, словно Элизиум, с которым она успешно соперничает во всём, но я желал бы созерцать на той панораме пейзажи девственной Геи, те, что полюбились мне ещё с юности, и в особенности северного её материка, где в разгар светлого сезона сверкали под лучезарным Гелиосом исполненные строгой суровости ледники и утопающие в снегах горные вершины, а также тёплых зелёных долин Асии, покрытых туманными лесами – первозданные виды, что оставались ещё недавно в иных заповедных местах... Почти всё это ушло теперь безвозвратно, к моему глубокому разочарованию. Даже небо – кто бы мог подумать? – само небо теперь лишено прозрачной глубины и ясной синевы, ныне оно лишь безвидный серый предел. Вы посещали Гею в прошлые времена, посему тешу себя робкой надеждой: а не сохранились ли у вашей всечудесной техники картины тех ландшафтов?.. Если же нет, то мне подойдут, конечно, и красивейшие виды Эоры, что услаждают мой взор здесь...

– Хорошо, хорошо, пусть это будут первозданные пейзажи вашей родной планеты, я найду для вас такие пейзажи, драгоценный Рамбун, и вы сами отберёте себе лучшие, – пообещал Бор Хиги магистру.

– В отличие от моих скромных потенций, что скупо отмерены мне судьбой, ваши, многомудрейший профессор, представляются мне доподлинно безграничными. И хотя мне ни в малейшей степени не ведомо, каким именно образом вы сможете добыть вожделеемые мною виды Геи, если для вас это достижимо без чрезмерных затрат, я буду тем глубоко счастлив и бесконечно признателен вам...

   Совсем близко, как казалось, над самыми головами профессора и магистра, из звёздной глубины вынырнул гигантский светящийся перламутровым светом призрак, полупрозрачный, немного похожий на шляпу с полями или на медузу. Красная в крапинку змея, обернувшаяся вокруг шеи карапа, тут же проснулась и подняла голову. «Спи, спи, Васуки, – успокоил её Рамбун, погладив змею по голове толстым указательным пальцем. – Здесь нет для тебя работы.»

– Это штурмовики Проникновения, – поморщился профессор, – Вернулись, наконец… – По тому, как это было сказано, нетрудно было догадаться, что профессору Хиги совсем не симпатичны штурмовики.

   После небольшой паузы и нескольких глотков вина, карап продолжил, глядя теперь на маячивший над головой звездолёт:

– Достойнейший Бор Хиги! Всем, кто познал прелести этого мира, доподлинно известно, как техника ваша несказанно затейлива и многосложна, но при том известно также, хотя и меньшему кругу, что та же техника, попав в чужой для неё космос, обретает в нём хрупкость и тлен, хотя и в самой малой мере... По причине того, что и я вхожу в означенный меньший круг, вынужден осведомиться, не доставит ли мне содержание обсуждаемой панорамы какого-либо рода хлопот, а её пользование по назначению не будет ли составлять секрета или иного существенного затруднения, если та панорама расположится вовсе не здесь, а в Агарти? То есть останется ли иждивение и заклинание её столь же простым, как это имеет место в гостеприимно предоставленных мне здесь покоях?

– Коллега, я не понимаю вашей озабоченности, – удивился профессор Хиги. – Почему это должно вдруг стать затруднительным именно в Агарти?.. Не хотелось бы думать, что вы опять попались на характерном заблуждении. Это технические культуры начальных ступеней хранят цеховые секреты о своей примитивной технике и поэтому навязывают всем её пожизненное сопровождение. Наши изделия действительно приобретают в других мирах такое свойство, как надёжность, но при этом их параметры достаточно стабильны во времени, а сами изделия не требуют специального обслуживания. Они остаются такими же дружелюбными и так же деликатно подстраиваются под пользователя, в чём вы сами могли не раз убедиться.

– Да, истинно мог и не единожды убеждался, простите мне моё невежественное сомнение, благороднейший профессор, – как-то слишком уж наигранно спохватился карап. – Ваши машины и иные устройства, при их непознаваемой застенчивым разумом сложности, не вызывая даже малой толики неприязни, всячески и с успехом стараются доставить мне лёгкость в манипулировании ими, даже будучи задействованы в глубинах Геи или ином удалённом от вас месте. – Высказав это, Рамбун опять не спеша набрал полную грудь воздуха, а затем выдал: – Однако, как мне видится, вы намеренно, хотя и абсолютно справедливо, не выдаёте некоторых своих секретов. Взять, к примеру, непраздный для меня вопрос об управлении вашими кораблями, что прозваны астропетами, сиречь звездолётами, и при том я имею в виду не общие принципы их кинетики, а самоё кораблевождение.

– Боюсь, эта тема окажется для вас слишком сложной, коллега, – осторожно заметил профессор Хиги. – Какая именно информация вам нужна?
Прежде, чем ответить, карап вновь взял паузу на медленный и глубокий вдох и выдох. Вслед за тем он заявил, указав рукой на перламутровый призрак над их головами:

– Кто может заклинать такой корабль, дабы верно править им, и может ли это быть не только персона вашего рода, но и другой возжелавший, или же существуют условия, допускающие чужеземную персону к таковому правлению? Если да, то каковы эти условия? А также, как именно править? И что если я, или же некий сходный со мною муж, овладеет вашим звездолётом... правда ли, что муж тот окажется вовсе бессилен в вождении данного сложнейшего аппарата?

   Профессор ответил уклончиво:

– Будет гораздо проще, драгоценный друг, если вы всё же согласитесь перебраться в наш центр на постоянное жительство. В этом случае, как я вам уже неоднократно говорил, мы сможем наладить прямое перемещение между вашей резиденцией здесь и любым другим местом, включая ваш дом в Агарти, и никакой корабль вам тогда не понадобится.

– О, я неоднократно, при том всесторонне и с особым тщанием, обдумывал ваше необычайно щедрое и заманчивое предложение, а именно – остаться и поселиться навеки в вашем благодатном мире, обустроив здесь постоянный кров и лабораториум и посвятив себя в ещё большей степени высокому искусству познания истинной природы вещей! – всплеснув руками, заявил Рамбун. – Однако же, я до сей поры пребываю в колебательном раздумье. С одной стороны, горизонт моей жизни всё ближе, и стоящая на пороге старость отговаривает меня от перемен. Да и сама моя жизнь в Агарти слишком привычна сердцу, чтобы без печали с ней расстаться. К тому же, моё сердце уже пережило расставание с родиной, и даже по прошествии целого века те переживания не желают угомониться... – После этих слов глаза колдуна увлажнились и он вновь обратился к своему бокалу, жадно отхлебнув из него. – Вместе с тем, мой дух всё ещё молод и деятелен, он манит меня и устремляет сюда, дабы я обрёл здесь последнее счастливое пристанище...

– Так решайтесь же, коллега! – профессор, казалось, проигнорировал меланхолический настрой карапа, вызванный непомерным количеством выпитого вина. – У себя на родине вы сможете бывать, когда захотите, и ваша ностальгия не будет вас обременять. А я в свою очередь смогу предложить вам участие в интересных совместных программах.

– С другой стороны, всё та же совесть не отпускает меня, удерживая справедливыми замечаниями и горькими упрёками, – немного подумав, добавил Рамбун. – Вам ли не знать, глубокочтимый профессор, сколь многим достославным мудрецам тяжко приходится в их же ойкуменах, и не мне вам говорить, как бегство или исход таких мудрецов скажется на лишившихся их поддержки жителях тех ойкумен. По этому добросердечному основанию, а именно – желанию не оставлять своих людей без упования на действенную и утешительную опёку – мудрецы считают своим долгом оставаться под негостеприимным родным кровом, где терпеливо сносят все тяготы, что им выпадают. А наряду с этим, в других мирах, среди иных мудрецов, найдём мы немало таковых, кто вёл на родине беззаботную жизнь и не знал ни в чём отказа, но просит приюта здесь, у вас, лишь потому, что там, у себя, пресытился благами но, подобно праздным сибарийцам, жаждет благ ещё больших. Поскольку всем хорошо известно, что я не сталкиваюсь в Симбхале с какого-либо рода лишениями или притеснениями, более того, мой нынешний мир вовсе не располагает к бегству из него, но суть общепризнанное благое пристанище, мне бы нисколько не хотелось, чтобы молва причислила меня ко второму роду переселенцев.

– Вот именно: вас хорошо знают, магистр Рамбун, причём как ваши земляки в Симбхале, так и все те, кто активно сотрудничает с нашим исследовательским центром. Поэтому могу заверить, что ни у кого не возникнет и тени сомнения в вашей добропорядочности...

– К тому же, переезд коренным образом изменит мой статус среди собратьев, сделав моё положение во многом привилегированным, – не унимался карап. – И хотя зависть и подлость не в характере моего народа, мне непременно станут докучать разного рода вопросами и просьбами...

– Насколько я её вижу, это в большей степени организационная проблема, чем социально-психологическая, – заметил профессор. – Так что не стоит придавать ей существенный вес, коллега.

   Рамбун продолжил не сразу, вновь потянувшись к своему бокалу. На этот раз он надолго к нему приник, так, что по его бороде, по обеим сторонам от огромного рта, потекли два весёлых ручейка. После такого щедрого возлияния выпитое вино, похоже, окончательно склонило чашу весов в сторону переезда.

– В эту пору, надо признаться, я расположен последовать велению духа и принять ваше щедрое предложение, – оторвавшись наконец от питья и громко рыгнув, заявил колдун. – И могу указать вам на ещё одну причину моего положительного решения, также чисто сердечного свойства. Заключена же означенная причина в бесконечной грусти, с которой я наблюдаю, как угасает Гея, и дело тут вовсе не в Безликом Воинстве, но в том, что с каждым новым всплеском жизни на поверхности планета неуклонно скудеет, а человечество всё более вырождается. Мне ведомо, что это лишь приближение конца одного из циклов, но до начала нового я всяко не доживу, тогда как окончание нынешнего я более не в силах созерцать... Так о чём это мы? Ах, да, об искусстве кораблевождения! Вы утверждаете, высокочтимый Председатель, что постоянное моё жительство у вас откроет мне путь к запретному и даст законное основание к вождению ваших кораблей?

– Ничего подобного я не утверждал, – запротестовал профессор. – Переезд в наш исследовательский центр значительно упростит вам путешествия, но это не значит, что вы сможете управлять звездолётами. Спросите у Тай-Та – возможно, она объяснит это лучше, чем я, – посоветовал Рамбуну профессор. – От себя же позволю вам заметить, что этому нельзя просто так обучиться.

   Карап, очевидно, не собирался так легко уступать.

– Поскольку уж я успешно и без затруднений пользую многие из ваших машин, что в равной степени благожелательны и хитроумны, то, исходя из этого основания, тщу себя надеждой, что и обсуждаемая нами область в полной мере для меня достижима. Если ваши заклинания космоплавания доступны моему разуму и тем способны привести к потребному мне навыку, а именно к искусству вождения кораблей-звездолётов, я готов тут со старательным усердием осваивать любые, даже самые затейливые, связанные с этим предметом премудрости, – заявил он профессору.

– Драгоценный друг, у нас найдётся немало оборудования, которым вы не сможете пользоваться самостоятельно и, тем более, по назначению. И дело тут не в умении и, конечно же, не в том, что ваш разум окажется в чём-то ущербным. Я бы сказал, это уже серьёзная системная проблема. Скажем, почему вы не пользуетесь нашим «ментальным советником»?.. Да, да, именно так, коллега: чтение с его помощью ваших мыслей – это не более, чем предрассудок. А истинная причина в том, что особенности получения знаний через такие устройства для вас слишком непривычны. Так и адекватно управлять нашим звездолётом вы не сможете, вы даже не состоянии вообразить себе, с чем столкнётесь, насколько чуждыми вашим представлениям окажутся наши  звездолёты и насколько вы сами будете чуждым для них. К тому же, вы не обладаете необходимой системой знаний. Наши с вами базовые понятия о космологии и физике Вселенной отличаются на глубоком культурном уровне. Вы только наделаете ошибок, доставите всем неприятности, а то и подвергните излишнему риску себя и других, а разгребать всё это придётся службе Последствий, где с вами, мой друг, не станут церемониться. Простите, но вам придётся довольствоваться теми областями, где между нами есть достаточное взаимопонимание и где мы успешно взаимодействуем.

– Определённо, каждый взращивает свой ум в самобытной почве, и согласно с её питательными свойствами вырастает мыслительное древо и вызревают на нём плоды. Но тем не менее, – не сдавался карап, – Тем не менее! Я, глубокочтимый профессор, как ни стараюсь себя принудить, ни мало не могу погасить в себе жаркое пламя интереса, и прошу заранее извинить меня за бесцеремонные попытки проникнуть в данную мистерию и всё же уяснить, в чём же доподлинно обстоит дело. Я наметил особые поручения для своих учеников, дабы те выведали при возможности, какими заговорами и заклятиями управляются ваши корабли, а также кому и на каких условиях дозволяется ими править. Один из них, а именно Макрас Салинкар Матит, по молодости своей превосходя меня, старика, в изощрённой гибкости ума, даже вызвался пользовать упомянутого вами помощника, так, что если не во мне, то хотя бы в этом подающим надежды усердном неофите сможет обнаружиться склонность к вожделеемому мною запретному ремеслу. Надеюсь, вы не сочтёте такое моё поручение неуместным, а радение моих учеников об этом предмете не покажутся вам излишне нескромными...

– Нет, нет, что вы, в конце концов, вы вольны поступать на своё усмотрение, да и вашим ученикам такое задание пойдёт на пользу. И если в моих силах оказать вам в этом содействие, я безусловно готов, – пообещал магистру профессор. – Так вы хотите задать свои вопросы Тай-Та? Обычно у нас анаки – животные, а такой анак-гуманоид – редкость. Воспользуйтесь же подходящим случаем, друг мой Рамбун!

   Тай-Та не дожидалась отдельного приглашения. Напротив собеседников появилось кресло, в котором, свесив вниз точёные ноги и положив расслабленные руки на широкие подлокотники, сидела она. Её глаза, пронзительные, достающие, казалось, до самого дна души, смотрели на Рамбуна. Хотя появилась анак довольно плавно, карап невольно вздрогнул под её взглядом. Он в который уже раз подумал, что такой взгляд бывает у воплощённых богов или демонов, но теперь эта мысль почему-то намертво зацепилась в его голове. Тай-Та уже слышала вопросы карапа и не стала переспрашивать, сразу перейдя к ответам:

– Для меня не так уж важно, кто вы и из какого мира, – мелодично зазвенел её голосок. – В первую очередь вы должны решить, а я должна понять, куда вам нужно попасть. При этом от вас требуется чёткое понимание того, что именно вы хотите. Доставить вас с Геи сюда, или вернуть обратно – такие путешествия вполне вам доступны. Другое дело, если вы захотите отправиться куда-то ещё. Многие миры существуют только в вашем воображении, и хотя можно подыскать мир, очень похожий на тот, что вы себе вообразили, это будет нечестно; тем более, нелепо привлекать миры под каждое желание. Поэтому мы так не делаем. Некоторые места во Вселенной вам не следует посещать – по разным причинам. Например, потому, что там ваша личность претерпит критические и необратимые изменения. Или просто потому, что таких, как вы, там не хотят видеть. Это не кем-то придуманные запреты, это та этика, без которой проекция не сработает.

   Рамбун разгладил бороду и раскрыл рот, чтобы что-то сказать, и Тай-Та выжидательно умолкла.

– Любезнейшая Тай-Та! Как я вычитал в одном из описаний Эоры, что в изрядном собрании содержатся в библиотеках Симбхалы, анаки в некотором своём качестве и в определённой мере подобны служебным псам. Как собака не всех людей признаёт, а если кого-то признаёт, то не все из них могут ею командовать и ждать от неё верной службы, а если та собака и будет слушать нескольких, то хозяина она признаёт лишь одного. Но в иной мере подобия нет, поскольку этого рода тварям присуща слепая преданность, проистекающая из их стремления жить в стае, анак же, как там сказано, не бывает безраздельно предан никому. Верно ли это и кого считать хозяином анака, и кто, сказать к примеру, имеет деспотию над тобой?

– Магистр, у вас есть собака?.. Сделайте её анаком, и такой анак будет вам предан. Вот только совмещение звездолёта с его анаком – высокое техническое искусство, в котором лишь немногие достигли мастерства. Я не уверена, что вы, карапский маг, способны его достичь. У меня же нет хозяев, надо мной нет власти, я никому не принадлежу. Если кто-то захочет власти надо мной, я оставлю его желание без внимания, если же кому-то вздумается принуждать меня, этот поступок станет для него роковым.

   Тай-Та сказала это абсолютно спокойно и ровно, а профессор отреагировал на откровение маленькой чёрной женщины безучастно, но сам Рамбун пожалел, что задал ей такой вопрос. Он спрятал смущение, в очередной раз отхлебнув вина из стоявшего на столе неизменно полного бокала.

– Раз уж вы взялись сравнивать нас с псовыми, магистр, то логичнее сравнить меня с охотничьей собакой, а не со служебной, – продолжила между тем Тай-Та, сверкнув акульими зубами. – Анак чувствует эманации удалённого мира аналогично тому, как легавая чувствует запах затаившейся вдали дичи. А там, где охотник не разглядит ничего, гончая увидит  ясный след и поведёт по нему. Так и мне не нужны ни координаты мира назначения, ни артефакты, ни даже подробные описания или чёткие представления о нём. Чтобы спроецировать звездолёт на любую область Вселенной, мне достаточно самого малого – слабых признаков, неясных отголосков, крохотных обрывков информации об этом месте, например, чужих воспоминаний из прошлых жизней...

   Тай-Та хотела ещё что-то сказать, но карап поспешил перейти к другой теме:

– Равным образом я начитан и о невообразимом для смертного могуществе духов кораблей-звездолётов, их власти над сущим, достойной самой Каты, в том числе и что они могут не только переносить свой корабль из одного космоса в другой, но и всё сущее вокруг переменять своевольно, и помимо того владеют заклинаниями, позволяющими создавать новые миры, какие потребны будут их... э... вожатому. Верно ли это? И так же хотелось бы знать, каков ваш звездолёт, если он без анака: годен он лишь на малое, либо остаётся столь состоятельным, что позволяет использовать себя в должной мере по назначению... Скажи мне, к примеру, как этот соимённый с тобой корабль, где мы пребываем в приятном удобстве, будет ли он способен без твоего соучастия на какие-либо высшие потенции?

– Этот звездолёт наделён тем, что вы назвали поддельным логосом, поэтому он вполне успешно летал бы и без меня, – призналась Тай-Та, – Вы просто задаёте ему цель путешествия и так же, как сейчас, любуясь звёздным небом, за бокалом вина и насущным разговором с добрым другом, посещаете какие-то уголки Вселенной. Такой звездолёт – лишь завершение замысла создателя, инструмент пользователя, обезличенное транспортное средство. Но во всех мирах люди стараются одушевить свои корабли. Их называют красивыми именами, украшают изваяниями, поселяют в них питомцев, которых берегут и считают талисманами. Скажите, магистр: разве всё это необходимо кораблям, чтобы на них можно было путешествовать?.. В конфигурации же с анаком корабль становится независимой от пользователя сущностью.  Конечно, я не обязательна для успешной навигации, но мы не украшения, с нами корабль перестаёт быть просто бездушным инструментом, он становится живым и самостоятельным, и так обретает то, что вы называете могуществом...

– А ты? – перебил её Рамбун, подавшись своим грузным телом с сторону маленькой чёрной фигурки. – Как ты стала духом этого корабля – сложнейшей машины для чудеснейших путешествий? Говорят, в прошлом своём воплощении ты и сама была машиной?!. – Похоже, эорианское вино окончательно завладело мозгом карапа, повлияв на речь и поведение колдуна.

– Мы с вами давно знакомы, магистр, но это было раньше, намного раньше нашего знакомства, – невозмутимо ответила ему Тай-Та. – Хорошо, я расскажу... Вы знаете, что для перевоплощений не существует временной последовательности – если они как-то и выстраиваются, то лишь в последовательности духовной. Тем не менее, я говорю о прошлом моём мире, хотя он и кажется мне теперь полузабытым сном. Мой мир был не планетой, а огромной свалкой мусора. Старые корабли – исследовательские, пассажирские, грузовые, военные, целые космические поселения, заводы и лаборатории, энергетические станции и даже смертельные ловушки, расставленные для чьих-то вражеских флотов, – созданные разными людьми в разные эпохи, – всё это бесчисленные века чуть ли не со всей Вселенной сносило в одно место. У некоторых кораблей ещё долго работали системы уклонения от столкновений, но большинство их сталкивалось друг с другом, разрушалось, слипалось в конгломераты, которые тоже сталкивались между собой и вновь разрушались. Жизнь, которая ещё оставалась в этих использованных, поломанных и навсегда потерянных творениях неведомых искусных мастеров – как правило, она гибла, лишь изредка приспосабливаясь, вырождаясь, а затем вновь возрождаясь. Я была одним из отдалённых потомков таких возрожденцев. Моё тело... Вы правы, магистр, большинство его функций исполняли машины. Те, что были частью меня, и те, от близости с которыми зависело моё существование. Впрочем, я тогда не чувствовала за собой никакой ущербности. Я была жрицей и хорошо справлялась со своими обязанностями. Зато теперь у меня есть, с чем сравнивать. Тогда я была помесью старой машины и биологического уродца, теперь я человек...

– ...Невероятно могущественный и прекрасный обликом! – невольно вырвалось у Рамбуна. – Но неужели ты не знала, что имеются другие... то есть совсем другие ойкумены – с твердью суши, текущими водами и голубым небом над головой, по которому свободно летают быстрокрылые птицы и плывут облака, что подобны густым клубам белого пара?

– Мы отлично знали, что миров много, а также то, что наш отличается от большинства из них. Более того, мы считали, что наш мир уникален, так как среди многочисленных и порой очень подробных описаний самых разных мест, которые мы находили в заброшенных кораблях, не упоминалось ничего похожего на наш мир.

– Но как же ты стала духом этого корабля?

– На нашу свалку натолкнулись те, кто разыскивает по всей Вселенной редкости для своих коллекций. Я тогда и не думала, что брошенные хозяевами вещи, сломанные и позабытые, могут представлять настолько большой интерес для таких утончённых существ. Коллекционеры, а позже разного рода исследователи, стали часто нас посещать, и после неизбежных трений между нами установились ровные отношения, а у кого-то даже дружеские. И вот однажды один из пришельцев предложил мне сделку... Впрочем, скорее это я мечтала о чём-то таком, а он это понял... Дальнейшее, пожалуй, излишне описывать, скажу лишь, что я умерла, а моя душа слилась с идеей этого корабля, чтобы материализоваться затем в единое целое. В итоге я и этот звездолёт образовали конфигурацию, которая сильнее многих других. Быстрая и точная навигация по Вселенной – лишь малая часть моих задач. Можете называть это божественным могуществом, если хотите. Вы спрашивали, магистр, способна ли я создавать миры? Но я не знаю, что вы под этим понимаете. Я могу распознать и привлечь, или даже преобразить любое существующее во Вселенной место...

– Привлечь?.. Преобразить?!. – Рамбун попытался унять охватившее его волнение, сделав очередной большой глоток из своего бокала. – Что же ты скрываешь за этими словами, о воплощённый дух непостижимо чудесной техники? Означает ли это трансмутацию исходного космоса в новый, доселе невиданный?.. Признайся, ты ведь способна в этой своей конфигурации творить новые миры! – сказав это, карап схватил свой посох и так стукнул им об пол, что теперь вздрогнул сидевший рядом профессор Хиги. – И согласись немедля, что подобные заклятия употребляемы лишь высшими существами! – Навершие колдовского посоха вдруг засветилось, словно среагировав на сотрясение, точнее, засветились провалы глазниц мумифицированной головы. – Я полагал о том и не ошибся! – в необычайном возбуждении воскликнул карап, – Ты истинно обладаешь божественным могуществом!

– Нет, магистр, нет, я не творю новые миры, – тут же возразила Тай-Та, замахав тёмной ладошкой перед носом колдуна. – И я здесь – лишь часть конфигурации...

   Рамбун её, похоже, уже не слушал, он продолжил свой монолог:

– Корабли-звездолёты, словно светящиеся призраки в безбрежной пустоте, а путешествия на них столь легки, что могут называться праздными, и равные богам таинственные анаки на каждом корабле... и прекрасные девы-андроиды... – дальше Рамбун что-то беззвучно зашептал, двигая губами, и взор его закрыла поволока: казалось, разум его куда-то уходит и карап впадает в транс.

– Магистр, вы хотели ещё о чём-то спросить? – вернула его обратно звонкоголосая Тай-Та.

– Да... – карап немного пришёл в себя, отложил посох и, достав откуда-то из глубин своего одеяния маленький пузырёк, опрокинул его содержимое себе в рот. После этого взгляд его стал более осмысленным, и он уже спокойным тоном обратился как к анаку, так и к профессору: – Да, я желал бы услышать ваш откровенный ответ для освещения одного обстоятельства или свойства... Вот учёные скопцы на Гее затеяли взращивать в специально обустроенных ими чанах гомункулов-пилотов боевых летающих машин, и машины те в боях прославились неистовой свирепостью. Поэтому пусть мой вопрос не покажется вам несообразным: может ли некий ваш андроид, заклятый третьим лицом, править вашим же звездолётом, и станет ли ему при этом подчиняться анак звездолёта и приведёт ли корабль к искомому месту?

   По воцарившейся паузе, ставшей под конец неловкой, можно было догадаться, что профессор Хиги и Тай-Та изрядно удивлены, если не сказать обескуражены, вопросом карапа.  Наконец, заговорил профессор:

– Я такое не пробовал, хотя, наверное может. Но только зачем? Звездолёт сам по себе имеет разум того же типа, что и у андроидов, конечно, специализированный под специфические задачи... Коллега, оставьте эту тему, анак вас слушаться не будет – ни прямо, ни через посредника – он не слуга, он должен находиться с вами в особом ментальном контакте, но вы такой контакт создать не сумеете, и анак никогда не признает вас за «своего». Основная причина этого в том, что вы не из нашего мира, драгоценный мой друг, хотя наберётся и множество других причин. Такого рода приложения, как звездолёты, вам недоступны в принципе.

– Магистр, вы, очевидно, чересчур далеки от понимания того, как устроена Вселенная. Ваш коллега - чёрный колдун, кстати, гораздо ближе к этому пониманию, – без обиняков заявила Та-Та. – И вообще, складывается впечатление, что вы просто хотите угнать один из наших звездолётов. А это, простите, самая нелепая затея из всех, что замышляли наши гости.

   Карапа её заявления на этот раз ничуть не смутили.

– Я бы не стал так рисковать вашим расположением, – с укоризной мотнул он головой, а борода его при этом звякнула кольцами. – Я всего лишь хочу в точности установить, способен ли я без того, чтобы переступать черты дозволенного, управляться с этим кораблём, или же с иным равным ему. И также достоверно выяснить, как далеко и в какие области будет простираться его могущество, если я самолично примусь заклинать столь многосложный предмет.

   Профессор Хиги демонстративно закатил глаза.

– Можно было бы, конечно, временно приспособить звездолёт таким образом, чтобы вы смогли им управлять примерно так же, как своим собственным кораблём. Но это будет если не обман, то по крайней мере бессмысленная игра. Вы не сможете корректно поставить нашему звездолёту задачу, у вас подобных задач не может даже возникнуть, так как во всех аспектах достойная восхищения культура Геи слишком далека от нашей. В частности, это касается системных знаний об устройстве Вселенной и о навигации по ней. И я не в состоянии внедрить в ваше сознание подходящую концепцию реальности, не разрушив при этом вашу личность. Если мог бы сделать это безопасно, давно бы вам такое предложил... И чем вас не устраивает тот корабль, который у вас уже есть?..

   Рамбун, не смотря на эту отповедь, остался невозмутим, по крайней мере внешне.

– О да, мой корабль для путешествий в этот мир... Не подлежит сомнению, что он удобно обустроен, и после всех благопотребных исправлений стал в большей мере верен и надёжен, однако его вождение тернисто и многотрудно. Мне это бремя выносимо, но тех, кто не готов к таковому испытанию, вроде неофитов или иных пилигримов, приходится погружать в глубокий сон, чтобы разум не оставил их навсегда. Но самый прискорбный недостаток означенного космического судна в том, что оно исходно не вольный корабль, но лишь паром, заменивший существовавшие когда-то мосты между мирами и едва способный отправиться в космоплавание сколь-нибудь свободное. Путешествие к Селене лишний раз подтвердило его досадную в том ущербность. Ваши же великолепные корабли, благодаря их воплощённым духам, избегают подобных затруднений, и я не разумею никаких причин, отчего бы вы чинили преграду тому, дабы и мне пользовать схожие блага в моих путешествиях.

– Своим упорством вы завели наш разговор в тупик, магистр! – отрезала Тай-Та.

   Профессор, как обычно в своей манере, был мягче:

– Друг мой, давайте пока отложим этот вопрос и, если захотите, вернёмся к нему после окончания факультета.

– Должно быть, я превратно измышляю о том, что сокрыто в звездолётах от моего разума, а посему не прочь оставить этот предмет... до поры, – со вздохом сдался карап и отхлебнул из своего бокала ещё один глоток. – Сердечно прошу вас простить мою дерзкую настойчивость, и не таить на меня долгих обид, поскольку стремление к обладанию лишь одним я имею, а именно к обладанию чистой истиной, а материальные приложения к ней для меня суетны и ничтожны...

   Глаза колдуна вновь налились слезами; похоже было, что он того и гляди расплачется.

– Когда закончится факультет, я могла бы проводить вас домой, – неожиданно предложила карапу Тай-Та, видимо, решив так осушить его пьяные слёзы. – И предоставить вам возможность самому поуправлять этим звездолётом, как вы хотите... чтобы вы на практике осознали, каково это. Только обещайте мне до той поры не пытаться делать это с другими нашим кораблями.

– Хорошо, – сразу же повеселев, согласился Рамбун. – С твоей стороны это весьма благосклонное и щедрое предложение, наделённое простым и понятным условием, и я безмерно благодарен тебе, справедливейшая Тай-Та, за такую возможность. Клянусь Диосом Орком: я буду тщательнейшим образом исполнять наш правосудный уговор и до назначенного тобой срока по доброй воле не взойду на борт ни одного из ваших кораблей.

– Ну а пока, коллега, убедительно прошу вас, хотя бы на время отбросьте отвлечённые и надуманные темы, и сосредоточьтесь на ситуации, которая сложилась на вашей родной Гее, – взмолился профессор Хиги. – Без вашего активного содействия как советника мы будем не в состоянии отслеживать динамику процесса, и наши планы, в том числе наглядные опыты, окажутся под угрозой срыва... Кстати говоря, Виланка теперь под моим попечением?

– Как и было нами ранее оговорено, глубокочтимый профессор, – теперь уже довольно холодно ответил профессору Рамбун. – Моя подопечная всесторонне и всецело предоставлена в ваше распоряжение, равно как и аутентичный мой питомец Салинкар Матит.

– Ну, тогда... простите, я вас оставлю. Встретимся на симпозиуме... – Сказав это, Бор Хиги неожиданно вскочил со стула и нырнул в темноту за периметром декорации. Рамбун, удивлённо вздёрнув брови, проводил его взглядом. Он не понял, а профессор не объяснил, чем вызван такой спонтанный и поспешный его уход.

   Тай-Та тоже начала исчезать вместе с креслом, на котором сидела, но перед тем, как совсем растаять в воздухе она, напоследок сверкнув ровными акульими зубами, сообщила:

– Что-то там с вашей Виланкой с утра приключилось, требуется вмешательство.



Летопись Виланки

   Я думала, что это вчерашний день был переполнен судьбоносными для меня событиями, новыми и неожиданными впечатлениями и важными знакомствами, а сегодня всё пройдёт спокойно и я попаду уже в ритм здешней жизни. Но не тут-то было. И ещё вчера, уже лёжа в постели и засыпая, я рассуждала о Светлых Чертогах как о месте, где нечего бояться, где никто и ничто не может привести меня в смятение так, чтобы я потеряла способность к трезвому мышлению и ударилась в панику, даже если так захочет вдруг сам чёрный колдун Призрачный Рудокоп. Знала бы я, как боги на утро посмеются над моей наивной самоуверенностью...
Утро началось для меня очень рано. Не успела я толком проснуться, как ко мне, один за другим, зачастили посетители.
   Первой пришла Айка Масс. Она остановилась за дверью, и я уже знала, что это она – она просто стояла там и улыбалась. Спят ли вообще хозяева Светлых Чертогов?.. Хотя дверь в мои покои не прозрачна, и я не могла видеть Айку ни сквозь неё, ни как-то ещё, я каким-то образом не только поняла, что это она, но и в моём воображении невольно возник её яркий улыбающийся образ. И Айка знала, что я в своих покоях и уже не сплю. Это одна из тех непонятных, но удобных вещей, с которыми здесь сталкиваешься постоянно. Согласно принятому в Чертогах этикету, перед закрытыми дверями в чьи-то покои положено просто чуть-чуть подождать, пока тебя не впустят, а не стучаться или звонить в колокольчик. И хотя хозяину нет нужды утруждаться, чтобы впустить гостя – ведь двери открываются мысленным приказом – согласно тому же этикету следует проявить радушие и самому подойти к дверям, чтобы лично встретить пришедшего, а затем непременно пригласить его пройти и предложить как удобное размещение в гостиной, так и угощение. И я, конечно же, встретила эту ангелоподобную девушку у своих дверей и пригласила внутрь.
Едва войдя в мои покои, Айка тут же сообщила, что нам придётся ненадолго слетать на Гею, чтобы выполнить одно поручение профессора... У меня перехватило дыхание! Я сразу подумала о тех близких и любимых, которых оставила в прежнем мире и по которым так тосковала: о маме, о братике... и об Адише. А вдруг удастся их повидать? Пусть хоть не встретиться, но краем глаза на них взглянуть? Адишу, должно быть, не найти даже эорианам, а вот где расположен гигаполис Фаор, и где там наш дом – это я помню хорошо и смогла бы показать то место на любой карте... Но я взяла себя в руки и отложила эти помыслы на потом.
Мы прошли в мою гостиную и уселись на стоявший там уютный диванчик. Так – сидя на диванчике рядышком – мы продолжили беседу.
   Айка не объяснила сразу, какое именно поручение дал ей профессор, а я (поначалу не оправившись от взволновавших меня мыслей) не стала её расспрашивать. Зато о другом деле на Гее Айка рассказала мне без спроса и с явным удовольствием, и это требует отдельного отступления. Я до этого рассказа ничего не читала и не слышала об увлечениях жителей Эоры, поэтому сочла его важным и решила подробно про это записать.

   Айка коллекционирует корабли. Я тогда не сразу поняла, о каких кораблях идёт речь, и в моём воображении пронеслись самые разнообразные картины. Я прекрасно понимаю, что возможности жителей этого мира невероятно выше моих и вообще любого известного мне человека, поэтому представила себе эту коллекцию как нечто масштабное – к примеру, как целое море с портами, где к бесчисленным пирсам пришвартованы суда из разных миров и эпох. Или же у Айки в коллекции корабли для космических путешествий, и я вообразила, что эта её коллекция летает по орбите вокруг планеты или звезды, а может быть покоится на поверхности безжизненного и лишённого атмосферы астероида (вот ведь удобное место для хранения таких кораблей!). Но в действительности всё оказалось совсем по-другому.  Мне так повезло, что эта  прекрасная девушка совершенно открыта и обильна как на доброту, так и на слова (вообще, встреченные мною эориане заметно разговорчивее многих моих соотечественников и, тем более, большинства жителей Симбхалы). Оказалось, что блистательная Айка не собирает свою коллекцию буквально – то есть она не свозит все корабли в какое-то место, где они хранились бы как в музее. Она их как-то помечает и следит за ними при помощи хитроумной техники, и к каждому из них может приблизиться в нужный ей момент. А корабли эти – и из тех, что плавают по морям и по воздуху в разных мирах, и такие, на которых путешествуют по Вселенной или между мирами. Но это ещё не главная особенность её коллекции: некоторая часть этих кораблей давно безжизненна, они либо брошены, либо их экипажи погибли и даже кости их истлели в прах, но у каждого такого корабля была своя история, причудливая и увлекательная, часть же их в коллекции Айки – это ещё действующие суда, с экипажами и пассажирами внутри, плывущие или летящие куда-то по своим делам – их истории ещё продолжаются.

– С космическими кораблями проще всего, – сказала мне Айка. – Открытый космос – идеальный консервант. Большинство рукотворных объектов, оказавшись там, надолго сохраняют первозданное состояние. А чем лучше сохранился корабль, тем проще узнать обо всём, что с ним приключилось.

   Я спросила, много ли в её коллекции кораблей, на которых путешествуют между мирами. Выяснилось, что как раз таких кораблей очень мало.

– Ты можешь подумать, будто такого хлама, который я собираю, во Вселенной полным-полно, – говорила мне Айка, – Но эти корабли редкость, и большинство из них были сделаны на пределе технических возможностей их создателей. Многие из них ненадёжны и нередко гибнут вместе с экипажами. Но именно поэтому почти за каждым из них стоит целая героическая сага – как раз то, что я хочу видеть в моей коллекции.

   Да, именно так: эта эорианка – ученица профессора Хиги – собирает не просто корабли, а корабли вместе с их приключениями! И когда они с Галшем работали на Гее – под руководством своего наставника наблюдали за Смутным Куполом – Айка пополнила свою коллекцию несколькими (как она сама мне призналась) «ценными экземплярами». Теперь она узнала, что история одного из её коллекционных кораблей – большого военного судна, плавающего по морям моей родной Геи – должна вот-вот закончиться, и она захотела лично при этом присутствовать.

   Я не знакома с навигацией эориан, и до вчерашнего симпозиума была уверена, что они не посещали Гею, уж во всяком случае не Айка с Галшем. Теперь выясняется, что их звездолётам совсем не сложно добраться до Геи, и жители этого мира летают к нам посмотреть на кокон Шал Гур, как мы ходим к ближайшему пруду полюбоваться на цветение тамарая. Простите меня, боги, за такое сравнение.

– А как мы туда попадём? – спросила я у Айки. – На «Тай-Та»?

– Тай-Та уж очень серьёзная дамочка, и мне с ней как-то неуютно, – поёжилась эорианка. – И вообще, на мой взгляд анак-гуманоид – это слишком. Чтобы слетать к Гее, подойдёт любой транспорт, но так не интересно: я попрошу «Пикус», он всё равно простаивает без дела у одного папиного штурмовика.

   Кого имела в виду Айка, говоря о «папином штурмовике», я пока не знаю, а вот «Пикус» – это тоже корабль-звездолёт, а его анак, как поведала Айка – большой дружелюбный жук.
   Ослепительная эорианка также сообщила мне, что к Гее мы полетим вместе с Галшем и Салинкаром, а отправимся мы туда, как только эти двое юношей закончат свои дела, что должно произойти как раз к концу сегодняшнего заседания мудрецов. Айка уже предупредила обо всём профессора Хиги, и она спросила меня, согласна ли я с ними отправиться. Конечно же, я согласилась! Но думала я при этом вовсе не об айкиной коллекции, и даже не о шалгурском коконе, а о своих близких.
   Впрочем, кое-что оставалось неясным.

– Галш теперь с Салинкаром? – удивилась я. – А при первом нашем знакомстве мне показалось...

– Нет, маленькая умница, тебе не показалось. Салинкара Матита профессор поручил опекать мне, а с тобой должен был заниматься Галш. Профессор считает, что пары должны быть разнополыми, так как это вносит в общение дополнительный фактор заботы о партнёре. Я девочка – по меркам и моего, и твоего народа, Салинкар – мальчик. Ты - девочка, а Галш, как решил наш профессор, вполне сойдёт за мальчика.

– Сойдёт? – вновь удивилась я. – Милейшая Айка, что это значит?

– Он хотя и носит здесь оболочку юноши, его, так скажем, исходник из вида, у которого нет привычного для тебя деления на два пола. Там по-другому... Лучше ты сама спроси у Галша, когда вам выпадет поближе пообщаться.

   Очевидно, что мир Эоры неисчерпаем для моего разума, но встречаются здесь вопросы и темы, на мой взгляд, особенно актуальные и ценные, которые я должна по возможности прояснить во всех подробностях и записать это в своей летописи. В словах юной эорианки я усмотрела именно такую тему. Впрочем, в тот момент я была обескуражена, я толком не нашлась даже, что сказать, и лишь пробормотала:

– Это важные для меня сведения, любезная Айка...  – а сама в то же время подумала: «А будут ли подобные расспросы уместными?.. И что означает «носит оболочку юноши»?..»

– Нет причин смущаться, Виланка, я уверена, Галшу будет приятно разъяснить тебе свою половую принадлежность, особенно если намекнёшь ему, что это я тебя надоумила его расспросить, – Айка приняла нарочито серьёзный вид, стараясь показать, будто говорит это без иронии. Но потом она всё-таки рассмеялась. – Если стесняешься, можешь просто запросить такую информацию у своего ментального советника. А что касается оболочки...  Это не научный термин, а фразеологизм, так как биохимическое тело, конечно, не носят.

   Я даже не обратила внимание, что Айка ответила на невысказанные мной вопросы. Но я сразу припомнила про «обретение новых физических оболочек», о котором говорил вчера в своём вступительном слове мудрейший Бор Хиги. Эорианка же неожиданно заявила мне:

– Ты тоже сейчас не в том теле, в котором сюда прибыла. Профессор заменил твоё тело на более подходящее для Эоры.

– То есть... мне тоже поменяли тело?! – я была потрясена и невольно принялась разглядывать собственные руки. – Когда?

– Когда ты перемещалась с «Тай-Та» сюда, в наш исследовательский центр, – ответила Айка. – Быть гостем в ином мире совсем не просто, Виланка. Любой мир сопротивляется аллогенным сущностям, пытается их отторгнуть. Заменяя гостям тела на модифицированные, мы стараемся сгладить этот эффект. Вообще-то, в подобной замене нет ничего особенного, разве что на этом факультете мы впервые делаем такое в широких масштабах. А раз впервые, то случаются просчёты. Поэтому не обижайся, пожалуйста, что тебя забыли поставить в известность... – Айка видела, как я шокирована, и стремилась меня приободрить. – Это хотя и немного другой, но во всех отношениях подлинный биохимический компонент твоей личности. И пока ты в нашем мире, если вдруг получишь травму, ты не испытаешь боли, а повреждённые части сразу же восстановятся, реплицируются...

   Получить травму в Светлых Чертогах?.. Здесь даже если упадёшь на пол, этот пол примет тебя мягко и, аккуратно спружинив, поможет встать, и вместо боли от падения ты испытаешь восторг. Будь здесь дети, они бы от души повеселились, бегая и прыгая по коридорам Чертогов.

– Твоё тело теперь как отражение в воде: с таким отражением может происходить что угодно, но когда вода успокоится, оно опять станет прежним, – добавила ещё Айка. – Так что, если случится с тобой нечто в этом роде, просто не обращай внимания.

  Сквозь очередную пелену удивления я вспомнила о наставлениях учителя Рамбуна и машинально принялась выяснять подробности:

– То есть вам не страшны никакие членовредительства? И вы можете в любой момент восстановить своё тело или заменить на новое? – спросила я. – Означает ли это, что вы бессмертны?

– Как часто мы слышим вопросы про бессмертие! – усмехнулась Айка. – Это при том, что поддерживать свою биохимическую оболочку живой и здоровой не такая уж проблема... Нет, Виланка, всё это придумано и делается вовсе не для бессмертия. Когда-то, в старые времена, в случае серьёзного повреждения или гибели прежнего, наши предки обретали сознание в новом теле, и происходило это в биосинтезаторах, расположенных на звездолётах и в специальных центрах. Похожей техникой до сих пор располагают некоторые цивилизации, а у нас давно уже свободный доступ к любым репликациям и трансформациям.  Но мы не живём бесконечно. Бывает, мы уходим, бывает – возвращаемся.

   Действительно, я позабыла простую истину: ничто не вечно. Даже неуязвимое и неувядающее тело лишь продлит человеку жизнь на долгий срок, но оно не подарит ему бессмертия. Потому что мы не только совокупность биохимических процессов, и причины смерти не исчерпываются повреждением или старением тела. Любой человек рождается, развивается и деградирует, эти стадии и отмеряют его век, поэтому один цикл сознательной жизни, сколько бы не тянулся, рано или поздно закончится... Мне бы устыдиться, что задала глупый вопрос про бессмертие, но я вдруг невольно представила себе, как человек гибнет и затем возрождается в биосинтезаторе, и крайне неприятная мысль пришла мне в голову.

– А где теперь моё прежнее тело? – с ужасом спросила я у Айки.

   Мой вопрос ещё больше её развеселил.

– Не беспокойся о нём: оно осталось с прежней тобой. А ты подумала, что вернувшись на «Тай-Та», ты найдёшь там собственный труп? – и она опять рассмеялась.

   Смешливость это, пожалуй, главная черта Айки Масс. Не просто весёлый нрав, а способность по каждому почти поводу улыбаться и смеяться.  Это не наивный в свой откровенности и несдержанности детский смех, но и не уверенный и циничный смех взрослого человека. Смех Айки не то, чтобы заразительный... Негромкий и ненавязчивый, он тем не менее несёт в себе такой мощный заряд жизнелюбия, что невольно и тебя напитывает энергией оптимизма. У человека с Геи просто не хватило бы душевных сил на такой смех. Смех ослепительной эорианки разогнал мои мрачные помыслы, и хотя я не совсем поняла, где это осталось моё тело, главным для меня было, что я его, похоже, больше не увижу.
   Добродушно посмеявшись над моей наивностью, Айка Масс сменила тему разговора.

– Ты ведь встретишься сегодня с магистром Рамбуном? – неожиданно спросила она у меня.

– Скорее всего, да... – немного удивившись такому вопросу, ответила я.

– Тогда у меня к тебе просьба. Пригласи его от нашего с Галшем имени слетать с нами на Гею. Скажи, что мы были бы очень рады, если бы он составил нам компанию. Мы бы его без хлопот забросили, если пожелает, в его Агарти и затем доставили обратно в центр... то есть в Чертоги, к сегодняшнему вечеру. Ты же понимаешь, что я или Галш лично пригласить его не можем? А через третье лицо – то есть тебя – такое пройдёт без нарушения принятых здесь правил. И согласится он так скорее... Только, пока он не дал согласия, больше никому не рассказывай о нашей просьбе.

   И я обещала это Айке, хотя не могла представить, зачем им в этом путешествии мой учитель, и чувствовала, что меня втягивают в какую-то безобидную, но всё же интригу. И я тогда успокаивала себя: «Эти люди слишком добры, – говорила я себе, – Они не впутают меня ни во что такое, где пострадали бы честь моя или моих наставников.»

   В итоге мы условились, что после симпозиума встретимся на прозрачной галерее, и Айка ушла. Не успела я привести в порядок свои мысли, как перед дверью опять кто-то появился. Этот человек был мне совсем не знаком, но я поняла, что он чей-то посланец. Я думаю так: дверь в мои покои снабжена каким-то устройством, которое оценивает потенциального посетителя и безмолвно передаёт мне эту оценку в нужных подробностях, но при этом, чтобы показать его образ, пробуждает мою же память. Если при визите юной эорианки я ясно видела её лицо, то здесь лицо стоящего за дверью представилось мне каким-то невзрачным и смазанным. Думаю, это оттого, что вспоминать мне было нечего, я этого человека если и встречала на вчерашнем симпозиуме, то не разглядела... Однако я вовсе не уверена, что это работает именно так!
   Стоявший за дверью был не эорианин и не гость из учёных мужей. Он мог быть одним из слуг или, может быть, секретарей, которые сопровождают тут многих мудрецов. Хотя я сразу почувствовала за ним какую-то неприятность, я не нашла повода отказать, и тут же его впустила. Это был мужчина неопределённого возраста, сутулый, с бледной кожей, чёрными волосами и тёмными ногтями на тонких пальцах. Ростом он немного выше меня (мой-то рост совсем невелик), одет был, как почти все здесь, в белые одежды. Пришедший учтиво поклонился, а я пригласила его в свою гостиную, но он сделал всего несколько торопливых шагов, только для того, чтобы сократить дистанцию между нами. Заговорил он мягким вкрадчивым голосом, при этом не поднимая на меня опущенных глаз. Но от того, что он мне сказал, мне стало не по себе. Мой невзрачный посетитель спросил:

– Ты ли жертвенная дева Виланка с Геи?.. – и, не дожидаясь ответа (да и что я могла ему ответить на такой вопрос?) заявил: – Тебя хотят видеть мой всемилостивейший хозяин, представленные в Светлых Чертогах под прозвищем Призрачный Рудокоп. Ты должна отправиться к ним незамедлительно и безотлагательно. – Сказав это, он отошёл немного в сторону и опять поклонился, приглашая меня к выходу.

   Тот, кто не слышал о злодеяниях чёрного колдуна, вряд ли верно поймёт мою реакцию на это, с позволения сказать, приглашение. Первой моей мыслью было выскочить из покоев и догнать только что ушедшую от меня Айку Масс, чтобы найти у неё защиту... но ноги мои стали как ватные и только что не подкосились. Затем я подумала, что будь здесь Адиша-Вал, он сразу бы встал между мой и этим зловещим посланцем, и тогда никакая беда не посмела бы коснуться меня... Должна признать, что до этого нежданного визита мне нисколько не был страшен чёрный колдун. После того, как я послушала его выступление в большом зале, у меня осталось лишь чувство неприязни, смешанное с долей любопытства. А любопытство примешалось сюда оттого, что Призрачным Рудокопом интересовался мой учитель. Но теперь, вопреки моим разуму и воле, страх холодными синими руками схватил и стиснул мои внутренности. Острое чувство одиночества и незащищённости пронзило всё моё существо. Я перебрала в своих панических мыслях всех возможных своих защитников: помимо Айки и Адиши, я воззвала к учителю, к профессору... и тут, как последний рубеж обороны, отчаянно напомнила о себе моя же собственная гордость: конечно же, ведь я – ученица достославного Рамбуна Рам Карапа, я нахожусь здесь по приглашению самого Председателя оргкомитета, профессора Бора Хиги. Никто из гостей не смеет совершать надо мной какого-либо принуждения! И ещё есть мой долг и признанный всеми этикет. Я не могу, даже если захочу, просто пойти за этим человеком, как покорная раба. Я должна известить своего наставника и спросить его разрешения, иначе мой визит к колдуну будет выглядеть как отступничество. Эти лихорадочные рассуждения немного придали мне храбрости и я нашла в себе силы хотя бы раскрыть свой рот. Как только могла спокойно и холодно я сказала посланцу, что сегодня же нанесу визит Призрачному Рудокопу, но как только испрошу соизволения у своего наставника – достославного Рамбуна. Ещё до того, как я закончила фразу, лицо моего посетителя приобрело вид скорбной маски, и не дав мне толком договорить, он стал плаксивой скороговоркой тараторить что-то про ожидающее его жестокое наказание, потому что его хозяин не терпит ни в чём отказа и не прощает неудач никому из тех, кто ему служит... и всё в таком духе. Теперь-то я понимаю, что он хотел этим нытьём перебить мои попытки сопротивления, но тогда я припомнила кое-что из того, что читала про Призрачного Рудокопа: что мучительные страдания подданных не просто нравятся чёрному колдуну, они доставляют ему наслаждение, схожее с действием тех курительных смесей на основе опия, что сводят людей в могилу быстрее голода. И как курильщики тех смесей, при недостатке удовольствия он подвержен приступам бешеной, неконтролируемой ярости... Я тогда испытала искреннюю жалось и сочувствие к посланцу жестокосердного колдуна, и поверила, что тот искренне сокрушается о своей судьбе. Ещё немного, и я была бы готова, как приговорённая, пойти за ним.
   Но в этот момент перед моими покоями появилось действительно чудесное спасение – мой третий за утро посетитель. Не кто иной, как сам мудрейший профессор Бор Хиги. Я немедля распахнула перед ним дверь.

– Призрачный Рудокоп, чёрный колдун, требует, чтобы я немедленно шла к нему, – смогла выдавить я из себя, даже не поприветствовав профессора.

   Посланец Рудокопа при появлении мудрейшего Бора Хиги согнулся в очередном, на этот раз очень низком и подобострастном, поклоне.

– Мой хозяин соблаговолили пригласить эту деву в их скромное пристанище для мирной беседы, – сказал он всё тем же вкрадчивым голосом. – И они ожидают её визита незамедлительно.

– Нет, драгоценный дружок, – заявил ему профессор, бесцеремонно хлопнув посланца по плечу. При этом я заметила, как на бесстрастном лице эорианина на мгновение появилась странная, какая-то леденящая улыбка.  – Сначала я сам повидаюсь с <…> (тут он назвал истинное имя Рудокопа, но наставник Рамбун запретил мне писать его рунами), а девочка, если захочет, подойдёт к нам позже. Ты ведь сможешь найти здесь резиденцию владыки <…>? – спросил он, обращаясь ко мне.

   Я в ответ лишь энергично закивала.
   Каждый раз, когда профессор произносил истинное имя колдуна, сутулый человек дёргался, как от удара током, а на лице его отражался панический ужас. Наверное, если бы Бор Хиги огласил то имя ещё хотя бы однажды, посланец чёрного колдуна умер бы прямо у меня в гостиной, не сходя с места. Но после заявления мудрейшего профессора он не показал ни тени смущения и не возражал: он так же вежливо откланялся и поспешно, если не сказать бегом, удалился. У меня от сердца отлегло!
   Затем профессор обрушил на меня небольшую речь:

– Ну, вот и отлично, драгоценная Виланка, – заявил мне мой спаситель. – Я, вообще-то, собирался сказать, что мы начинаем сотрудничать, но хотел сделать это несколько позже. Но ты так отчаянно звала на помощь, что я поспешил к тебе, бросив текущие дела. Кстати говоря, твоего друга Салинкара Матита я уже загрузил работой, надеюсь, для него интересной. Айка Масс должна была за ним присматривать, но в итоге он теперь с Галшем. Хотя мне, в общем-то, всё равно. Да, Айка известила меня о ваших планах на вечер, я могу это только приветствовать. А сейчас, перед симпозиумом, если ты не занята, можно пообщаться с колдуном <…>, раз уж так случилось, что он тебя пригласил. А заодно и позавтракать. Считай, что я присоединяюсь к приглашению, которое передал тебе этот разлюбезный секретарь.

   Я опять собрала в кулак всю свою храбрость, и как можно твёрже и уверенней попросила:

– А почему посланец... то есть секретарь Призрачного Рудокопа назвал меня «жертвенной девой»?

– Он... жертвенной девой? – удивлённо переспросил профессор. – Ну, если посмотреть на предстоящее мероприятие через призму колдовских обрядов, то это и правда чем-то похоже на человеческое жертвоприношение с целью открыть канал к некоторым высшим сущностям. Просто колдуны так видят окружающее: то, что для учёных опыты, субъекты, факторы, формулы, для них – обряды, жертвы, демоны, заклятья...  Это, опять же, вопрос терминологии, и в общении с магической публикой приходится пользоваться её понятийной системой. Так что не стоит пугаться, когда не слишком деликатные персоны тебя так называют.

   Из его ответа я ничего полезного для себя не уяснила. Какой именно опыт профессор имеет в виду? Что он подразумевает под словом «субъект»? И как всё это относится ко мне? Я отложила было дальнейшие расспросы на потом, но профессор взглянул на меня, как мне показалось, с укоризной и продолжил:

– Возможно, я поступил опрометчиво, не объяснив тебе сразу, но надо же было дать тебе время на адаптацию... Ты у нас уникальная и очень ценная, драгоценная Виланка. Ты одна из тех обитателей Геи, кто не затронут влиянием цивилизационных паразитов, и ты обладаешь множеством других достоинств, поэтому это задание как раз для тебя. Ничего сложного, просто мы наметили на послезавтра ряд воздействий на кокон Шал Гур, серию наглядных опытов. Я хотел попросить тебя поучаствовать в одном из них – в качестве автохтона Геи. Это будет твоей первой практикой здесь. – Сказав это, профессор замолчал и какое-то время пристально смотрел прямо мне в глаза. Взгляд его был спокойным и добрым, и в то же время я увидела где-то глубоко в его взгляде нечто чуждое человеческой природе, что-то бесконечно мудрое и при том лишённое каких-либо чувств. – Всё это не должно тебя беспокоить, Виланка: это безопасно, а тебе даже не придётся ничего делать... кроме, конечно, того, чему обучил тебя магистр Рамбун – я имею в виду медитацию.

   Не уверена, что я тогда до конца поняла его объяснения, но главными для меня были заверения профессора в безопасности предстоящего обряда или опыта и в простоте моей роли в нём. Моё тревожное любопытство было на этом до поры исчерпано.

– Колдуна <...> я знаю давно, – в примирительном тоне продолжил увещевать меня профессор Хиги. – Поверь, он не такой уж занудный человек, как можно было заключить по его вчерашнему выступлению, и может рассказать много познавательного. И на его «скромное пристанище», которое он здесь обустроил, тебе любопытно будет взглянуть. – Говоря это, профессор развернулся, чтобы уйти. – Я подожду тебя у <...>, у меня как раз к нему есть дело. А ты зайди-ка сначала к своему колдуну Рамбуну, он только что вернулся с небольшого совещания и наверняка захочет сказать тебе что-то в напутствие. – Напоследок эорианский мудрец махнул мне рукой и бросил уже через плечо: – Никуда не торопись, девочка, и больше никого не бойся.

   После этого профессор Хиги ушёл. Разве я звала его на помощь? Как он узнал?.. И, похоже, профессор ставит моего учителя и этого ужасного Рудокопа на одну доску, называя обоих колдунами?.. Вот и ещё пара монеток упала в копилку вопросов, пока остающихся для меня без ответа...
   На всё ещё ватных ногах я добрела до дивана, на котором недавно беседовала с Айкой, и буквально повалилась в его дружелюбные мягкости. Не знаю, какие события и новости этого утра больше повлияли на моё состояние, но мне было не по себе – меня колотила нервная дрожь, мне стало не хватать воздуха. Я пыталась успокоиться и собраться с мыслями, лихорадочно вспоминая дыхательные упражнения и успокоительные мантры. Я поймала себя на том, что испытываю уже не страх, но стыд. Недостойно ученицы почтенного мудреца-карапа так болезненно реагировать на эмоциональные потрясения! Я явилась в Светлые Чертоги за знаниями, и не столько для себя, сколько для того, чтобы пополнить хранилище мудрости в Симбхале. А знаний этих вокруг разбросано столько, что я теряюсь и не могу порой сообразить, какое из них важнее и где и в каком порядке мне их следует собирать. Наверное, на данный момент важнее всего общение с Призрачным Рудокопом, – убеждала я себя, – Это прекрасная возможность получить что-то ценное и уникальное, именно такое, чем больше всего дорожат софои в глубинах Геи. Потому что про этого чёрного колдуна на самом деле мало что известно: всё к тому моменту дошедшее до меня было лишь жуткими слухами и мрачными легендами, полученными через третьи руки. Конечно, без профессора или чьей-то ещё поддержки мне там, в самом логове колдуна, было бы неуютно и даже страшно, но что об этом думать, раз уж я буду там не одна... И ничего плохого со мной не случится. И ещё сегодня, если разрешит учитель и позволят боги, я обниму своих родных – это вливало такое тепло в моё сердце, что внутренний холод вскоре отпустил меня и дрожь унялась, и спустя какое-то время я смогла встать с дивана и начала поспешно приводить себя в порядок.


Виланка и Рамбун

   Наведя лоск и собравшись с духом, я поначалу отправилась, как посоветовал профессор, к своему наставнику Рамбуну Рам Карапу.
   Выходя из покоев в словно отлитый из молочного света коридор, я боялась, что там меня поджидает тот самый посланец – секретарь Призрачного Рудокопа, но мне вообще никто не встретился. Вскоре я оказалась перед покоями учителя, подождала чуть-чуть, пока он меня не впустил, и наконец зашла внутрь. Добрейший мой наставник встречал меня, как полагалось, у дверей, хотя он мог этого и не делать. В руке у него был его неизменный в Чертогах атрибут – большой бокал с нектаром, а атласная шляпа в форме бутона тамарая лежала в гостиной на самом большом столе, а на шляпе отдыхала Васуки – его змейка-телохранитель. Посоха, с которым мой почтеннейший наставник Рамбун редко расставался, я в этот раз вообще не увидела. Но в первую очередь, ещё только войдя в гостиную, интерьер которой оказался вполне сообразен стилю, характерному для карапских жилищ, я обратила внимание на некое устройство, видом напоминающее карлика – одноногого и четверорукого – которое недвижно стояло у стены. Позже я опознала это устройство с помощью своего медальона: это универсальный инструмент, специально заказанный моим учителем для его покоев и предназначенный для ухода за его одеждой, обувью и другими предметами гардероба. Так как я, прибыв в Светлые Чертоги, полностью переоделась, то мне бы такой инструмент не понадобился. В Симбхале достославный Рамбун использует специальные заклятья, чтобы содержать свой гардероб в идеальном порядке, а здесь примерно то же делает этот сообразительный и деликатный механический слуга: он очищает, разглаживает, даже подновляет костюм наставника, будто искусный чистильщик и портной.
   Я считала, что покои учителя Рамбуна в Светлых Чертогах, гораздо проще, чем в Агарти. Действительно, зачем ему во временном пристанище излишняя роскошь? Но по крайней мере гостиная моего учителя оказалась богато украшена и обставлена сундуками, шкафами и стеллажами с книгами и свитками, а также с различными артефактами. На полу, застеленном толстыми коврами, стоят большой стол и несколько столиков поменьше, тумбы, стулья и ложа, а также с десяток ростовых скульптур богов. Вместо потолка гостиную накрыло необычайно яркое эорианское звёздное небо – не знаю, то ли настоящее, то ли это одна из местных удивительно достоверных картин.
   Выразив учителю своё почтение и наилучшие пожелания, я изложила ему сегодняшнее происшествие с посланцем Призрачного Рудокопа. Мой высокочтимый наставник не торопился отвечать. Выслушав, он велел мне присесть на элегантный стульчик-клизмос и угощаться из вазы со сладостями, которая соседствовала на столе рядом с его шляпой. Сам же наставник возлёг на стоявшее с другой стороны стола, у стены с книжными стеллажами, огромное ложе. Для меня такая обстановка была привычной и приятной, примерно в такой же мы общались, когда я приходила со своими вопросами и проблемами в его дом в Агарти. И полюбившийся мне том доме клизмос, очевидно, был и здесь поставлен специально для меня!
   Какое-то время мы пребывали в молчании. Хорошо, что посоха я нигде не видела: его навершие из забальзамированной головы всегда отбивало у меня желание что-либо съесть, а так я успела взять из вазы и сжевать пару сдобных сухариков с засахаренными фруктами... Наконец, мой учитель сказал:

– Все мы живём в вечно наступающих сумерках, и посему тайны смерти ближе к нам, чем тайны жизни. По обыкновению маг самолично выбирает, куда ему идти: шагнуть в надвигающуюся тьму или устремиться к далёкому свету, постигнуть мистерию смерти или разгадать загадку жизни. Этот же муж не сам ступил во тьму, но его в неё втолкнули. Да, многие боятся и ненавидят его и тщатся облить нечистотами, однако он нисколько не страдает от тех нечистот, коль скоро изначально живёт в их пучине... Впрочем, если ты остерегаешься Призрачного Рудокопа, дитя, самое мудрое это отправиться туда вместе с профессором – эориане не боятся означенного мага ни в малейшей мере, тогда как он при них не осмелится ни на какое непотребство. А твой визит к нему, будучи потенциально опасен, также и весьма желателен. Этот чёрный маг для нас – тёмная энигма, и любой пролитый в этой темноте свет добудет нам что-то важное, тебе же несомненно обернётся ценнейшим опытом.

   Сделав паузу и отпив несколько глотков нектара из своего бокала, наставник добавил:

– Глупцы, Виланка, учат нас лишь одному, а именно, что глупцов следует всячески избегать. Мудрец же, каких бы взглядов ни придерживался, положительно возбуждает пытливый ум, удовлетворяет его через обстоятельное общение и наставление, насыщая душеполезными сведениями, и тем способствует восхождению обладателя того пытливого ума по тропе, ведущей к вершинам познания. Пусть так же и твоё влечение к какому-либо мужу проистекает не из единомыслия с ними, не под предлогом совпадения ваших мнений и взглядов, а по причине его глубоконасыщенного и оригинального ума, будь он тебе хоть добрым другом, хоть лютым недругом...

   Во вторую очередь я рассказала учителю Рамбуну про планы Айки Масс и про её с Галшем приглашение. Судя по всему, такое известие пришлось моему наставнику как нельзя кстати.

– Это один из предметов, что я хотел бы всесторонне и подробно рассмотреть в нынешний мой визит в Светлые Чертоги, – сообщил он мне, явно приободрившись. – А именно – магию перемещений между мирами и искусство вождения кораблей-звездолётов, сиречь эорианскую космонавтику. Но я дал зарок досточтимому профессору Хиги, вернее могущественнейшему анаку его корабля, именуемому «Тай-Та», что до условленной поры не поднимусь на борт ни одно из звездолётов, да и не вижу я более смысла делать такое, не имея ясного представления, как ими править. Посему возлагаю на тебя заботу и поручаю тебе в твоём путешествии проявить внимание о данном предмете, но при том ни в коей мере не призываю расспрашивать о нём самих хозяев этого дивного мира, ведь даже мне, многократно бывавшему на их кораблях, хозяева те отвечают неизменно уклончиво и неопределённо, а если и берутся что-то рассказать в подробностях, то утверждают, будто мы не способны к управлению столь сложными и затейливыми машинами. Однако ты теперь располагаешь безусловно благоприятнейшим обстоятельством в виде этого заклятого медальона, – здесь мой учитель недвусмысленно показал глазами и рукой на прикреплённый к моей груди медальон. – Через него тебе вверяется записывать обо всём тобой подмеченном, что тем или иным образом касается оснований, обрядов и заклинаний эорианской космонавтики, а также об устройстве и кинетике этих хитроумных машин, и также об обретающихся в них анаках, что суть воплощённые духи тех машин, и в дополнении к этому, посредством означенного медальона, составлять пространное и подробное описание всего подмеченного. Я не прошу у тебя, Виланка, о чём-либо неисполнимом, как-то, чтобы ты всецело раскрыла мне эту науку, я прошу лишь, чтобы ты впредь тщательно вносила в свою летопись всё то, что сочтёшь с этой наукой связанным,  как напрямую, так и опосредованно. Тут всякая подмеченная и при том достоверно описанная мелочь может оказаться многозначащей в постижении данного предмета.

   Хотя задание выглядело довольно сложным я, конечно же, согласилась. И, наконец, собрав всю свою волю, чтобы казаться спокойной, я спросила у почтеннейшего Рамбуна, дозволит ли он мне встретиться с родными, или хотя бы мельком взглянуть на мой прежний дом, если Айка и Галш предоставят мне такую возможность. Хотя ответ наставника меня удивил, с плеч моих словно спала тяжкая ноша.

– На определённое и отпущенное нами время я отдаю тебя, дитя, в заботливые руки многомудрого профессора Бора Хиги, пусть он и решает, с кем тебе следует встречаться и что тебе вообще следует дальше делать. И впредь до особого указания спрашивай все разрешения у него самого, меня же подобного рода запросами нисколько не беспокоя.

   Я тут же поинтересовалась у своего учителя, означает ли это, что новые задания мне теперь будет давать только профессор, или же досточтимый Рамбун всё-таки даст мне конкретные указания, что мне узнать или спросить у Призрачного Рудокопа. Наставник ответил, что у него и правда есть кое-что.

– Важнейшее, что мне хотелось бы знать, это в каких частях Каменных Земель затерялись останки мага, что прослыл деспотом, великим магистром и учителем Призрачного Рудокопа. Мне достоверно известно, что он почил во славе века назад, а тело его было затем поделено между учениками и разошлось по их землям как реликвия. Тот маг составил книгу, называемую  «Синий Кодекс» или «Кодекс Сумерек» и заключающую в себе великое учение, имеющее во многих мирах безсчётные сонмы  последователей. Спроси у Призрачного Рудокопа прямо, или же вызнай о том как-то по-иному, не хранится ли у чёрного колдуна какой-либо сбережённой части того мудрейшего мага – перста или иного фрагмента плоти, в виде засушенном или замаринованном, и не мог бы он предоставить мне за щедрую плату или безвозмездно в качестве дара хоть малую часть, дабы я мог вкусить ту исполненную мудрости сладчайшую плоть?.. Это главное, о чём я прошу тебя позаботиться и сделать для меня.

   Моё окружение, да и, наверное, любого человека на Гее, всегда шокировало это обстоятельство – то, что карапы едят человеческую плоть. Этот их обычай породил многочисленные, но ложные легенды о кровавом людоедстве шестипалых подземных жителей. На самом деле карапы поедают небольшие части каких-нибудь вместилищ мудрости или истинных знаний: обычно в таком качестве выступают редкие манускрипты и книги, но и части плоти умерших носителей этих знаний карапами также поедаются. Это не пища, а своеобразные ритуальные снадобья, эликсиры мудрости. Я не считаю себя в праве осуждать этот архаичный обряд, которому многие тысячи лет и который соблюдается на протяжении сотен поколений соплеменниками моего наставника. Это вовсе не значит, что карапы специально где-то отлавливают людей и ими питаются (как рассказывают про них на Гее, в том числе и некоторые учёные скопцы). Есть принципиальная разница между поеданием людской плоти и убийством людей ради еды. Именно вторым нередко занимаются те, кто промышляет разбоем, хотя самих людей они при этом и не едят. Убийство, а вовсе не питание, является дурным поступком и преступлением. Карапы никого не убивают! Самый распространённые вид людоедства у карапов – это поедание учениками частиц плоти наставника после его смерти. Ученик сам сможет учить других только после того, как проглотит кусочек своего учителя. Так когда-нибудь и долговязому Салинкару Матиту суждено будет съесть досточтимого Рамбуна, разумеется, лишь после кончины того и лишь малую его часть. В летописях Симбхалы есть упоминания о том, как безнадёжно отстающим на дороге познания ученикам их сердобольные учителя жертвовали части своих тел ещё при жизни – обычно это были пальцы рук. Но такое давно не практикуется, до нашего времени дошёл лишь обычай не брать в обучение более двенадцати учеников – по числу пальцев на руках учителя. Карапы безмерно дорожат подобного рода снадобьями: мне попадались порошки из редких книг или из костей великих философов, я видела даже настойку на каких-то частях тела одного из древних и наиболее почитаемых карапских мудрецов – Фалиса – но её не пили, она хранится как реликвия. Если простые люди склонны относиться к такому обычаю как к нелепому или даже отвратительному суеверию, значит я уже вышла из состояния простого человека: сейчас я не испытываю к этому обычаю ничего, кроме почтения и уважения.
   Конечно, мне такое съесть не давали, я ведь не отношусь к карапам. Зато однажды в Агарти меня угостили удивительно душистым, густым и сладким сиропом – я помню, как он мне тогда понравился: я приняла его за легендарную амбросию – божественную пищу. Но когда я узнала, что это за сироп, я теперь даже думать о нём не могу без тошнотворных позывов, и никакие силы во Вселенной не заставят меня вновь его попробовать. Оказалось, что сироп этот – не что иное, как отрыжка больших ос, живущих тысячами в специальных ящиках,  которые делают для них карапы. Осы те отрыгивают сладковатую жидкость, чтобы кормить ею своих червей-личинок. К тому же ещё эти насекомые ядовиты! У каждого из них имеется жало, полное яда. Как же это омерзительно! Простите меня, добрые жители Симбхалы, вы с таким удовольствием едите этот сироп и даже считаете его полезным при некоторых недугах, но мне его больше не предлагайте!

   Меня мучил ещё один личный вопрос, точнее, даже целый ряд таких вопросов, и я задала их высокочтимому учителю Рамбуну: я спросила про подмену своей биохимической оболочки. О том, правда ли это, смысла спрашивать не было, но меня заинтересовали подробности. Зачем было вылечивать меня и так тщательно готовить моё тело к визиту в этот мир, если здесь мне всё равно заменили его на новое? Могу ли я так получить любое тело, например, эорианское? И неужели сами хозяева Светлых Чертогов могут менять свои тела так же легко, как мы меняем наряды? Уверена, не будет излишним привести тут ответ моего мудрейшего наставника полностью:

– Слушай же, радетельная Виланка! Невозможно просто так придать человеку новое плотное тело, – сказал он мне. – Даже одежду ты не всякую способна носить, и не каждое платье будет тебе удобно, и не каждый костюм окажется приличествующим к месту, тогда как вульгарная оболочка твой души вовсе не подобна одежде, которую возможно столь легко переменять на другую, она – воплощение твоей сущности, она призвана в круг жизни твоей судьбой. Если ты трагически погибла от ран, или угасла от скоропостижной болезни, насланной извне – тогда, проснувшись в таком же теле, только невредимом и здоровом, ты и не испытаешь ничего, кроме радостной лёгкости. Но если старому или давно болеющему человеку заменить дряхлую плоть его на молодую и пышущую здоровьем, его же сущность нимало не медля принудит ту плоть стать вновь старой или больной, или же душа его не вынесет такой манипуляции и плоть та будет вовсе ею отвергнута. Именно данными обстоятельствами я сподвигнут был вначале вырвать тебя из тупика твоей прежней жизни, полностью исцелить и привести в надлежащий статус, и лишь за тем, по прибытии сюда, хитроумнейший Бор Хиги придал тебе лучшую телесную оболочку, да так, что ты бы не заметила подмену, если бы тебе о том не рассказали. Если же некий движимый тщеславием муж, или же вожделеющая свежей красоты одряхлевшая жена выберут себе тело произвольно по прихотям своим, душа их придёт в смятение, а судьба их обратится в хаос. Запомни, о Виланка: твоё тело это твоё закономерное воплощение и гармонический компонент твоей сущности, и хотя возможно переменять его, но немыслимо примерять на себя разные тела и носить их, будто это маскарадные костюмы.

   Как и всегда бывало после таких познавательных разговоров с досточтимым моим наставником, мысли мои упорядочились и я уже не воспринимала манипуляции с телами как что-то из ряда вон выходящее. Учитель поднялся с ложа, чтобы меня проводить, и это было очень почётно и приятно. Пока мы шли к выходу, он высказал мне ещё одну просьбу:

– Что же касаемо Призрачного Рудокопа, то если случится, выведай у него также, имеет ли в его землях, как и прежде, совершенную и безраздельную свою силу «Синий Кодекс». И не забудь спросить про плоть мудрейшего автора этого трактата. А там уж – как получится... Ну, иди, дева, и пусть боги помогут тебе.

   Проводив меня до дверей, учитель Рамбун взял мою руку в свои огромные ладони, нагнулся и прошептал на прощание слова на древнем языке, после которых голова моя мгновенно прояснилась, а волнение совсем улеглось.
   Уже раскрыв передо мной двери, мой наставник добавил:

– Да, и спроси у него, кстати, как устроена Вселенная.

   С таким вот благословением и грузом непростых вопросов я покинула покои своего учителя и направилась к Призрачному Рудокопу.


Хиги и Рудокоп

– ...Вы же знаете, коллега, что они находятся вне моей компетенции, штурмовиками командует известный вам директор Последствий Орх Масс, с которым мы не всегда находим взаимопонимание. Я могу лишь попросить о чём-то тех штурмовиков, с кем поддерживаю дружеские отношения, но в любом случае я не в праве ими распоряжаться. Впрочем, и у директора Последствий не та власть, какую вы подразумеваете. Проще говоря, он ставит задачи и координирует их выполнение, а не приказывает.

– Да, мне всё это известно, но я, простите, никак не могу в это поверить, и даже не в состоянии этого понять. При столь нетребовательных отношениях с командованием ваши бессмертные воины должны были перестать слушаться приказов и разбежаться кто куда. Как могут люди свободные и при этом столь могущественные быть дисциплинированными без соответствующего принуждения?.. Мои наиболее доверенные воины, включая дворцовую и личную охрану, состоят исключительно из людей, безраздельно принадлежащих мне душой и телом. Только личное владение человеческим существом – когда его свободу вместе с заботой о нём милостиво взял себе хозяин – придаёт этому существу такие качества, как преданность, самопожертвование, дисциплина и радение к службе.

– Мне также известна ваша позиция в отношении этого раздела права, но не все тут с вами согласятся. Например, в хорошо известном вам ордене Предрассветной Звезды считают, что любая власть человека над человеком аморальна, это даже записано в их уставе, и тем не менее орден этот славится как раз железной дисциплиной и культом самопожертвования.

– Однако они не брезгуют распоряжаться своими хоа, причём по большей части детьми, удовлетворяя так страсть к командованию безвольными существами. Вам не кажется, что сёстры просто перенесли на андроидов своё естественное желание владеть и повелевать людьми?.. Наёмный слуга или работник из свободных всяко хуже одушевлённой собственности того же назначения. Свобода безусловное благо, но как любое благо, она развращает. Наёмник будет искать, как бы поменьше наработать и побольше получить от своего временного господина, и утешать себя мыслью, будто в любой момент он может уйти, не выполнив обещанного, тогда как господин станет прикидывать, как бы побольше выжать из наёмника пользы для себя, и при том поменьше ему заплатить, и успеть всё это сделать, пока тот не опомнился и не ушёл к другому – например, тому, кто посулил больше. Если же работник или слуга находится в собственности хозяина, то хозяин, заплативший за него немало, будет относиться к нему бережливо – как к дорогой и ценной вещи. А тот в свою очередь, будучи правомерной и безраздельной собственностью хозяина, не станет нерадеть к порученной ему работе – ведь собственность не имеет своей воли и не может по желанию сменить владельца, тогда как хозяйская милость к работнику зависит от того, насколько добросовестным окажется его труд. По этой причине то, что называют рабством, в сравнении с трудом, что многие по недомыслию называют вольным, безусловное благо, и уж во всяком случае высшая форма трудовых отношений, если честно сопоставить её с наёмничеством.

   Помещение, в котором Призрачный Рудокоп принимал профессора, было лишь немногим меньше главного зала, в котором проходили заседания, оно имело сводчатый потолок и в нём царил полумрак. Посередине, на пирамидальном возвышении, стоял трон с основанием в форме куба, с тёмно-красной спинкой и подлокотниками, с накинутым поверх красным ковром или пледом. За троном в полумраке виднелась громадная фигура телохранителя в устрашающих доспехах, а на троне восседал сам колдун. Профессор Хиги устроился напротив него, присев на краешек длинного стола и обняв руками высокую спинку развёрнутого от себя стула. Где-то поодаль от них были ещё столы и виднелись недвижные фигуры слуг.

– Насколько мне известно, в Каменных Землях рабство скорее исключение.

– Исключительная привилегия. Владение людьми у нас не что иное, как исключительная привилегия, данная, помимо моей персоны, лишь ограниченному кругу моих наместников и лишь для их самоличных нужд. Это обусловлено, мудрейший Председатель, двумя причинами. Первая заключается в прискорбном отсутствии в моих землях родовой знати, благородного сословия истинных потомственных владетелей, поскольку это сословие было истреблено под корень ещё три столетия назад. Вторая причина содержится всё в той же свободе: мои подданные обязаны сами взваливать на себя её тяжкий груз и нести ответственность за пользование ею. У нас же хватает забот и без того, так что лишь у редких счастливцев тяжкий груз личной свободы переложен на благородные плечи их господина.

– Что ж... Хотя мы расходимся по этому, и по некоторым другим правовым вопросам, у нас с вами немало общего в плане философии. Я уже говорил вам, коллега, что мировоззрение вашей школы, хотя и формировалось в совершенно отличных условиях, в некоторых аспектах оказалось феноменально близким к нашему. Книга, которую вы мне как-то преподнесли – «Синий Кодекс» – в этом плане просто восхитительна. Именно по этой причине наше сотрудничество плодотворно и обходится без серьёзных затруднений, и я рад лично способствовать дальнейшему сближению.

   Колдун лукаво усмехнулся.

–  И я бесконечно ценю как ваше ко мне расположение, так и ваши усилия по созданию и укреплению союза, что установился между нашими мирами, досточтимый маг. Надеюсь, вы поверите, что моё личное стремление сойтись с вами вовсе не праздно и, тем более, далеко от меркантильных желаний. Я не рассказывал вам об этом ранее, но сейчас вижу для этого подходящий повод... Вы знаете, что некоторым душам свойственно мигрировать из мира в мир. Порой душа возносится в более совершенную ойкумену и воплощается там, но бывает, что срывается в пропасть, низводясь в мир жалкий и безысходный. Мне было немногим больше 7 лет от роду, когда дух мой очнулся в Каменных Землях, которые теперь я считаю своей правомерной вотчиной. В юные годы я ещё чётко сознавал, что я не от мира сего. Люди Каменных Земель казались мне странными существами, и ребёнком я часто смотрелся в зеркало, чтобы так привыкнуть к виду других, и пугался собственного отражения. Поначалу я цеплялся за своих отца и мать как за единственную родню, но очень скоро и они стали видится мне совершенно чужими. Воспоминания же о крае моего прежнего счастливого обитания были яркими, хотя и смазанными, и они были окрашены в цвет ностальгии. Я помнил, как хорошо мне там было, я безмерно тосковал по истинно родственным душам, которые там остались, а моя детская душа всё рвалась вернуться, и я клялся себе, что положу свою жизнь, чтобы вновь туда попасть. Теперь, по прошествии веков, я уже не могу вспомнить о том мире ничего, и я давно уже посвятил себя возрождению вверенных мне владений, но прежняя ностальгия осталась. В молодости я ещё искал кого-то, в ком мелькнёт хотя бы искорка родственного духа, и я нашёл целый светоч его. Светочем тем был тот маг, что составил упомянутую вами книгу. А теперь признаюсь вам в сокровенном, досточтимый Бор Хиги: ваш мир так же сияет, как тот светоч, и лишь едва узрев его, я сразу узнал это сияние. Поэтому я так дорожу доверительными отношениями между нами, и мне несказанно отрадно, что наше взаимное схождение сейчас идёт гладкой и прямой дорогой... – Сказав так, Призрачный Рудокоп вздохнул и, расправив плечи, резко выдохнул, и вид у колдуна стал такой, будто он скинул с себя тяжкое бремя. Затем он вновь усмехнулся. – Однако первоначально наши контакты, как вы, разумеется, помните, были извилисты и тернисты, и начались они с череды досадных недоразумений. Прекратить бессмысленное противоборство удалось лишь благодаря вашему влиянию, терпению и мудрости, – напомнил он профессору Хиги.

– Как же, разве можно такое забыть, – охотно подтвердил тот слова колдуна. – Всё же первая посланная мной в Каменные Земли экспедиция провела у вас обширные изыскания и в тот раз обошлось без инцидентов – они благополучно вернулись с интересными данными, даже не столкнувшись с вашей властью.

– Это оттого, что ваши маги не проявляли никакой враждебности, а любопытствующими странниками в моих владениях никого не удивишь, – объяснил колдун.

– А инциденты начались после досадного случая, когда ваши эмиссары сочли нас угрозой и ликвидировали очередную исследовательскую группу.

– Потому что изменились обстоятельства. Состояние дел в той части наших владений временно не располагало к доверию чужакам... Но ваши любопытствующие маги появлялись вновь и вновь. Мы же не знали, что они бессмертны, и мы были в замешательстве. 
            
– И вы обложили войсками и ловушками большой район, чтобы пленить одного из наших исследователей.

– Доподлинно так, блистательный Бор Хиги. Согласитесь, это было логичным нашим шагом. Разве вы бы поступили не точно таким же образом?

– Нет, уважаемый коллега, но я вас не виню. Я понимаю и признаю, что разумный правитель предпринял бы в такой ситуации примерно те же меры, что и вы.

– Мы не знали кроме того и о вашем безграничном могуществе, в том числе о неуязвимых ратниках, которыми повелевают ваши маги, и поэтому мы жестоко просчитались...

– Директор Последствий по моей просьбе усилил следующую экспедицию звеном штурмовиков. Заметьте: они никого не убили.

– С таким могуществом нет надобности убивать, – парировал колдун. – Так мы различаем абсолютную иерархию, в высотах которой власть держится лишь мудростью и волей. Именно потому, проглотив унижение, мы склонились перед вашей мудростью и отдались вашей воле, и не ошиблись, ибо это обернулось благом для нас. Вы щедро делитесь своим могуществом с верными из друзей, в число которых мы теперь любезно вами включены.

– Коллега, раз зашла об этом речь, так выкладывайте прямо, что вы хотите получить в этот раз.

– Хорошо, – тут же согласился чёрный колдун. – Это касается как раз ваших неуязвимых ратников. Их защита превосходит самое изощрённое воображение, с ней они поистине недосягаемы. Также и их арбалеты, что стреляют смышлёными молниями... Я видел такой арбалет в деле, но больше того слышал о его поразительном действии.

– Вынужден заметить вам, что сами по себе технические средства не обеспечивают штурмовикам неуязвимости. Можете считать, что штурмовики – это определённый вид людей, идеально приспособленных для своих задач, – пояснил колдуну профессор. – Лучшая их защита это предусмотрительность, или, если угодно, прозорливость, основанная на специальных методиках. А арбалет, как вы его называете, не более чем индивидуальное оружие.

– Оно-то и нужно мне в качестве инструмента, позволяющего предупредить насилие. Иными словами, блистательнейший Бор Хиги, я прошу предоставить мне подобное орудие из вашего арсенала. По причине не стихающих в моём окружении хитроумных интриг и подлых заговоров, угрожающих как моей власти, так и моей личной безопасности, оно мне просто необходимо. Орудие это послужило бы для сдерживания заговорщиков, и с ним я мог бы без затруднений лично победить любого противостоящего мне врага, если в том вдруг возникнет печальная надобность.

– Простите, но мне такая перестраховка кажется излишней. Разве у вас недостаточно вооружённой охраны? – возразил колдуну Бор Хиги, покосившись на огромную фигуру за троном. – Да и сами вы, коллега, прекрасно владеете приёмами самообороны, чтобы чувствовать себя защищённым. Что такого особенного вы нашли в нашем оружии, что думаете, будто оно принципиально изменит ситуацию с вашей безопасностью?

– Это то, что ваше оружие не только убивает тело, оно, как я знаю, испепеляет саму душу, – объяснил чёрный колдун.

   До этого момента лицо профессора выражало безразличие и даже рассеянность, но теперь на нём отразились удивление и озабоченность, что с ним, надо заметить, случалось довольно редко.

– Но как же вы узнаете, драгоценный коллега, убив кого-то, уцелела ли при этом его душа? – удивился он. – Да и какая вам разница, если узнаете?.. Оружие, которое вы просите, в ваших Каменных Землях не имеет смысла.

– Нет же, о всесильный и всемудрый маг, несомненно имеет! – воскликнул Рудокоп и недобрая ухмылка подняла уголки его тонких губ. – Потому как прознав о столь страшном свойстве моего возмездия, даже самые подлейшие мои враги будут трепетать от страха и откажутся от коварных замыслов, которые вынашивают в своих злобных умах, – далее колдун понизил голос: – И примите мои искренние заверения, что данное вами орудие будет использовано мною с надлежащим разумением как инструмент справедливой кары. А попади оно вдруг в чужие руки – мы оба знаем о том – оно останется верно единственному хозяину и потеряет свою смертоносность. Так отчего же не снабдить меня им? Моя персона, я надеюсь, достаточно важна для вас, чтобы забота о моей власти и личной безопасности не стала с этим даром чересчур излишней.

– Боюсь, вы всё же заблуждаетесь, – вновь попробовал возразить профессор. – Даже если бы такое оружие существовало, оно было бы слишком вызывающим для законов, на которых зиждется Вселенная. У нас есть оружие, не только прерывающее чей-то жизненный путь разрушением биохимического тела, но и нарушающее, скажем так, более тонкие структуры, вплоть до полного нивелирования сущности, способной к перерождению – возможно, именно оно имелось вами в виду... да в принципе, всё наше индивидуальное оружие такое – конкретное его действие настраивается по желанию и по ситуации.

– О, великий и щедрый маг! Тогда как для вас различимы столь тонкие нюансы обсуждаемого орудия, для меня же довольно будет и того, если мой враг не сможет спасти свою душу в новом теле – физическом, эфирном, или каком-то ином вместилище, и явить мне в нём свою месть. В общем, если он сгинет без следа и навсегда. Ныне многие владеют секретом вечной жизни, и никого уже этим не удивишь. Главным затруднением стало не то, как выжить, но то, как окончательно умереть. Лишь одни вы во всей Вселенной владеете этим высшим сокровищем – секретом вечной смерти... Но до такого, клянусь вам, дойдёт лишь при самой крайности: мои враги даже и помыслить не посмеют о злонамеренных кознях, если будут знать, что я обладаю непрерывно бдящим душеразрушительным стражем, от которого не спасут ни доспехи, ни заклинания.

   Профессор Хиги наконец сдался и развёл руками.

– Похоже, мы всё же нашли здесь обоюдный компромисс, коллега. Вы получите требуемую защиту. Только имейте в виду, что для каких-либо других целей её не следует использовать: таковы условия, которые я не в праве нарушить, да, в общем-то, и не в силах...


Виланка и Рудокоп

   В палаистре нас учили, что хотя в Светлых Чертогах можно поесть в любой момент во многих местах, причём питание гостей составляют и местные, и экзотические, и привычные им блюда, однако предпочтительнее использовать для принятия пищи специально отведённые трапезные или же столовые в личных покоях. И при этом как таковой надобности в пище в Чертогах нет: если вовсе отказаться от неё, неведомая волшебная техника решит эту проблему, скрытым образом напитав организм всем необходимым. Можно считать, что обеды и питьё напитков служат здесь развлекательным и церемониальным целям, в первую очередь, сближению и общению гостей и хозяев. Если вас пригласили на трапезу к важной персоне, это означает, что данная персона хочет с вами сблизиться, завести тесное знакомство или даже дружбу. Но так выходит, что на завтрак меня пригласил не Призрачный Рудокоп, а профессор Хиги, а посланец Рудокопа просто требовал, чтобы я немедленно явилась на встречу с его хозяином. Что бы это значило?..
   Я уже упоминала, как здесь легко пройти в любое место, про которое ты знаешь: не нужно ничего искать и представлять, где что расположено, ты просто выходишь, например, из своих покоев в коридор, и идёшь по нему с задумкой попасть, скажем, в большой зал для заседаний, или на галерею, что тянется сверху над этим залом, и путь перед тобой сам меняется так, что ты приходишь в нужное тебе место. Это не требует какой-то усиленной концентрации сознания на одной мысли: достаточно просто решиться и пойти. Вчера я набралась смелости и задумала попасть на звездолёт «Тай-Та», и я и правда там оказалась, сразу под звёздным куполом с огоньками, и анак увидела меня, и улыбнулась мне своей ксариасовой улыбкой, и я без слов поняла, что она одобряет моё любопытство и ничуть не считает мой поступок наглым и бесцеремонным. Но я лишь коротко поклонилась ей, приложив правую руку к своей груди, и поспешила удалиться, а сердце моё привычно сжалось в комочек... Если ты не решилась, ты так и будешь идти непонятно где, а если захочешь зайти, к примеру, в свой дом на Гее, пусть даже твоё желание и решимость будут огромны, ты попадёшь в небольшую неосвещённую залу с абсолютно прозрачными полом и сводами, из которой открывается величественный и умиротворяющий вид на Эору и звёздную феерию вокруг неё. Там ты словно воспаряешь в одиночестве в пустом пространстве над планетой, и это действует подобно божественному благословению, как будто тот добрый гений, который потворствует здесь всем твоим желанием, на этот раз сам пожелал утолить твою тоску по дому. В это прозрачное помещение я и пришла – намеренно – в опасении, что если сразу отправлюсь к покоям Рудокопа, а уж тем более, если войду в них, меня опять заколотит нервная дрожь, а мои ноги вновь станут словно чужие. Какое-то время я медитировала, глядя сверху вниз на простёршуюся подо мной Эору.
   Я сидела в позе глубокой молитвы и думала о том, что рядом с профессором или с Айкой, как наверняка и с любым из эориан, я смогу получать знания и развиваться ещё быстрее и успешнее, чем делала это в Симбхале под руководством почтеннейшего наставника Рамбуна. Вообще, по мере моего общения со здешними хозяевами, другие люди всё больше видятся мне невзрачными серыми тенями, и тело, и дух которых не живы по-настоящему. А эориан, наоборот, я воспринимаю объёмными и полнокровными, излучающими настоящую жизнь. Эти Светлые Чертоги, которые поначалу предстают неким дворцом богов, и эти ангелоподобные люди – жители этого мира: Айка Масс, Галш Талеса, профессор Бор Хиги – те, с кем я тесно общалась, и даже те эориане, которые просто попадались мне на глаза здесь, в Чертогах – всё это становится мне ближе, и я ловлю себя на мысли, что вскоре мир, из которого я вышла и который считала своим, станет для меня далёким и потусторонним. Этот феномен описан в нескольких трактатах, теперь вот и я попала под его влияние. Трактаты гласят, что обычно это ощущение проходит по возвращении, а при последующих посещениях мира Эоры проявляет себя всё меньше. Если даже этого не случится, может быть, оно и к лучшему... Так, думая об эорианах, я явственно ощутила ровный свет и уютное тепло своего внутреннего огня. И тогда, окончательно успокоенная и согретая им, я решительно встала и отправилась завтракать к чёрному колдуну. Я была готова пройти предстоящее испытание.

   Исходя из известных свойств Светлых Чертогов и своего скромного опыта здесь, я рассчитывала попасть к Рудокопу сразу – в то помещение, где он находился или куда меня пригласил. Не скажу, что послужило здесь причиной: то ли моя неуверенность, то ли сам чёрный колдун тем или иным способом воспрепятствовал такой возможности – попасть к нему напрямик, но вначале мне пришлось пересечь ту самую черту, а затем ещё пройти длинным мрачным коридором. Да, черта или граница, отмечающая его владения, и правда была. Она стояла поперёк коридора стеной тёмного полупрозрачного тумана; туман этот клубился сгустками, напоминающими не то рой насекомых, не то стаю крохотных чёрных рыбок. Говорят, что само пространство, в котором присутствует Призрачный Рудокоп, становится злым, и именно зло, липкое и едкое, ощутила я, когда прошла сквозь эту туманную стену. Страха в тот момент не было, я испытала брезгливое содрогание, словно вошла в холодную, грязную и дурно пахнущую воду, хотя ни грязи, ни запаха тёмный туман не имел и на мне ничего такого не оставил.

   Туман, даже такой отвратительный, не может быть злом сам по себе. И злые дела и поступки, в которых возможно уличить человека, это лишь результат его злых намерений. Зло не существует само по себе и причина его не лежит на поверхности. Зло прячется глубоко в человеке, оно бережётся у него внутри, избегая света и всеобщего обозрения, оно сокрыто в личности, оно живёт в душе и питается там самым сокровенным, лишь иногда обращая себя наружу. Зло не безымянно, а носит имена гордыни, зависти, жадности и других духовных бедствий. Рано или поздно, оно выедает в душе бездну, которой сам человек поначалу стыдится и скрывает ото всех, до тех пор, пока эта бездна полностью не поглотит его душу. И тогда зло становится у человека на место его погибшей души. Такой человек уже не имеет бессмертной сущности, он лишь слепая игрушка тёмных сил, и даже если назвать это жизнью, он живёт в последний раз. Именно таков, очевидно, и этот колдун Призрачный Рудокоп. Таких, как он, не должно быть на свете...

   Профессор Хиги намекал, что «пристанище» колдуна вызовет у меня интерес, но оно пробудило во мне не самые приятные чувства. Вы можете себе вообразить, чтобы большой зал с высоким сводчатым потолком, по которому гуляют сквозняки, давил на вас точно так же, как самый тесный и затхлый склеп? Я бы этого не смогла себе представить, но именно в такой зал я попала, вначале пройдя сквозь тот туман, что служил границей покоев и предупреждением непрошеным гостям, а затем через мрачный, заполненный согбенными фигурами служек, коридор. Я не видела нигде в Чертогах светильников, пространство здесь ярко освещается каким-то неведомым мне способом, а в покоях Призрачного Рудокопа тусклый свет исходит от элементов странного потолочного орнамента и он соответствует недоброй славе этого колдуна: света там ровно столько, чтобы едва можно разглядеть, куда идёшь. И стены коридора, и своды зала созданы из глянцевого тёмно-красного материала, напомнившего мне запёкшуюся кровь. Коридорные стены оказались покрыты сложными барельефами, к которым я побоялась приглядываться – наверное, если бы я их разглядела, меня всю оставшуюся жизнь мучили бы кошмары. Посреди едва освещённого зала, в который я вошла через распахнувшиеся передо мной массивные двустворчатые двери, возвышалось что-то вроде небольшой пологой пирамиды того же тёмно-кровавого цвета. На самом её верху, в огромном кресле, скорее даже на троне, восседал сам Призрачный Рудокоп, его фигура отчётливо белела на красно-чёрном фоне. За спиной колдуна возвышалось нечто, что я вначале приняла за большую статую демона. Но стоило мне сделать несколько шагов в сторону трона, как та статуя развернулась и посмотрела на меня! У меня хватило мужества приглядеться и понять, что это просто крупный человек в доспехах, делающих его похожим на устрашающее потустороннее существо. От верхней площадки пирамиды ступенями спускались вниз три яруса, на каждом их которых располагались длинные узкие столы без следов декора, а вдоль столов стояли ряды строгих стульев. Столы были пустыми, но подле них кое-где можно было разглядеть силуэты одетых в тёмное слуг. Всё это напоминало не то пиршественный, не то тронный зал. На самый верх пирамиды вели две боковые лестницы. Колдун пригласил меня подняться и присесть на свободный стул по левую руку от себя, за столом верхнего яруса. В полумраке я плохо видела ступени и поэтому поднималась по лестнице осторожно, глядя под ноги и боясь споткнуться, и не сразу заметила, что мой временный наставник, эорианский профессор, не сидит за столом, а стоит напротив трона колдуна, прислонившись к краю стола задом, обняв руками спинку повёрнутого сиденьем от себя стула и оперевшись на верх этой спинки подбородком – поза довольно устойчивая и, наверное, даже удобная, но явно нарушающая правила этикета. Впрочем, так профессору не приходилось задирать голову, разговаривая с колдуном, да и самого колдуна поза его собеседника нисколько не смущала, поэтому и я перестала обращать на это внимание. Я заняла предложенное мне место, и один из слуг вскоре поставил передо мной блюдо с кувшинчиком, стаканом и небольшой вазой, в которой были красиво выложены фрукты. От всего этого пахнуло свежестью и чем-то вкусным, но я не смогла притронуться к угощению: мешал тошнотворный ком, появившейся в моём горле ещё в кровавом коридоре. Хотя, надо признаться, мне стало чуть легче на душе от этого знака внимания. Между тем профессор и Рудокоп продолжали прерванный моим приходом разговор. Спустя буквально минуту они его закончили, и из услышанного мной отрывка их беседы я поняла лишь то, что профессор Хиги согласился предоставить колдуну по традиции обмена какое-то эорианское оружие. На мой взгляд, хозяева Чертогов в принципе не способны сделать что-то дурное, и всячески пекутся о том, чтобы другие не совершали ошибок по их вине. Поэтому я была удивлена, узнав, что профессор Хиги решился отдать колдуну очевидно смертоносный инструмент, даже не заручившись гарантиями, что тот не станет использовать его во зло. Впрочем, я не слышала всего разговора и могу ошибаться, да и гораздо больше меня удивило другое – то, что Рудокоп откровенно попрошайничал, что категорически осуждается этикетом Светлых Чертогов и вообще, является делом бессовестным и аморальным. Возможно, я здесь чего-то недопонимаю, потому что традиция обмена, в соответствии с которой эориане дарят подарки своим гостям, чётко не регламентирована – то есть нам не доступен, а может его и вовсе не существует – специальный документ или соглашение, где чётко оговаривались бы правила такого обмена. В палаистре нам рассказывали, что для верного следования принципам обмена нужны лишь чистые совесть и помыслы. А как только нами овладевают жадность и страсть к обладанию – тут-то мы и попираем эту традицию. Это, конечно, выглядит проще, чем сотни строк правил гостевого этикета, которые мне пришлось заучивать наизусть. Но провести для себя грань между разумной и скромной просьбой с одной стороны и лукавым и бессовестным попрошайничеством с другой на самом деле гораздо труднее. Вот в случае с оружием, которое просил у профессора Призрачный Рудокоп, я чувствую, он перешёл эту грань. Впрочем, какая у чёрного колдуна может быть совесть?
   А колдун между тем закруглил тему и перешёл к следующему акту. Примечательно, что в этой приватной обстановке он говорил о себе в единственном числе, и вообще, его речь была менее высокомерной, чем на вчерашнем выступлении перед мудрецами, а обращение не таким надменным и в чём-то даже почтительным:

– Ваши условия я понимаю и принимаю, и они, откровенно говоря, не столь уж существенны для меня, – вначале сказал он профессору, а затем Рудокоп повернулся ко мне. – Приношу вам свои искренние и глубочайшие извинения, премудрая дева, за то, что игнорировал вас всё это время. Но теперь мы с моим щедрым другом закончили наши настоятельные дела и можем приступить к краткой и лёгкой трапезе... – Колдун только бросил взгляд на одного из слуг, и тотчас все слуги пришли в движение: стоявшие удалились, а им на смену поспешили другие, с полными подносами. – Я рад приветствовать и угощать вас в моём временном пристанище, – добавил он, – Что было любезно отведено мне в этом храме величайших магов Вселенной.

   Призрачный Рудокоп выглядел по меркам Геи лет на 30, а ведь ему должно быть не меньше 300 лет. Неужели эориане поменяли ему тело на молодое? Или это созданная им иллюзия? Или же правы те, кто свидетельствует, как этому колдуну регулярно вливают кровь младенцев, в качестве непременной дани поставляемых к его двору угодливыми вассалами?.. Я, разумеется, не могла обращаться к Рудокопу так же, как к нему обращается профессор – называя его коллегой или, тем более, по его истинному имени. В официальной обстановке это должно быть обращение «владыка», возможно с эпитетом «блистательный», так как Призрачный Рудокоп владеет обширными землями в своём мире и является в них не только полновластным правителем, но и высшим духовным лицом. Хотя, в более дружеской атмосфере, допустимо и такое распространённое здесь обращение, как «глубокочтимый магистр» или даже просто «магистр». Я встала, поклонилась (весьма сдержанно) и ответила:

– Ваше приглашение большая честь для меня, блистательный владыка. Позвольте узнать, чем я обязана такой чести, и чем могу быть вам полезна.

– О нет, это я надеюсь быть полезным тебе, разумнейшая ученица достойнейшего мудреца, – на удивление почтительно ответил мне чёрный колдун. – Оставь на время пышные титулы. Мне известны многие, кого именуют таковыми, но у кого из заслуг лишь порождённая наглым обманом слава, что держится одной только глупостью толпы. Можешь называть меня магистром, пока мы находимся в этом уютном и доверительном расположении. – Рудокоп развел руки в стороны, указывая на окружающую нас обстановку.

   Профессор Хиги между тем оставил своё место рядом с троном, и вначале, как мне показалось, собирался просто перемахнуть, словно акробат, через стол, за которым я сидела и который слуги уже успели сервировать, но в последний момент передумал, обошёл стол, и пристроился на соседнем со мной месте слева. К моему изумлению, Рудокоп вслед за ним неспешно поднялся с трона, держа осанку идеально прямой, шагнул вниз, развернул стул, спинку которого Бор Хиги только что использовал как опору, и с очень важным видом уселся на него. При этом сел он немного боком и облокотился правой рукой о стол как раз в том месте, которое минуту назад поддерживало профессора. Зачем колдун так сделал, я не понимаю, но в итоге мы оказались друг напротив друга за одним участком стола. Я чувствовала себя в относительной безопасности с того момента, как профессор оказался непосредственно рядом со мной, и я переключила своё внимание на сервировку с разнообразными кушаньями. По-моему, в зале тогда стало светлее, а от кушаний распространялись такие соблазнительные запахи... Наверное, на меня действовала благодатная аура, окружающая профессора Хиги, так как даже ком в моём горле исчез, а тошнота уступила место аппетиту. Я вспомнила, что с самого утра проглотила только пару крохотных сухариков.
   Мой новый наставник и тут оказал мне поддержку.

– Тебя ведь не баловали изысканной едой в Симбхале, так что пользуйся случаем и наслаждайся этой кухней, – профессор ловко подцепил лопаткой какое-то кушанье, похожее на пирог со сложной начинкой, и положил кусок в стоящую передо мной тарелку. – Попробуй для начала это: тебе непременно понравится. – Затем он переправил такой же кусок и в свою тарелку. У меня уже не оставалось ни повода, ни смысла воздерживаться от угощения.

   Профессор упомянул кухню Симбхалы, и здесь он прав. Да, пища там обычно скромная и состоит в основном из варёных риса, фасоли и овощей. Но по праздникам в монастырях готовят очень вкусные блюда и угощают ими всех желающих. А дома, особенно когда у нас бывал приличный достаток, наш стол был обилен и даже изыскан, и меня кормили как принцессу, ведь моя мама прекрасно готовит и знает кухни разных народов. Мои вкусы, конечно же, основаны на той домашней еде, а не на духовно чистой, но в кулинарном смысле скромной монастырской пище Обители Просветлённых.
   После обнаружения базы селенитов в наш обиход вошли многие их вещи, и некоторые до того прижились, что используются по сей день. Так, раньше мы ели бамбуковыми щипчиками, а теперь едим селенитскими вилками, ложками и лопаточками из металла или пластика. Особенно это распространено в городской среде. А здесь, в Светлых Чертогах, если перед трапезой это специально не оговаривается, то есть можно так и тем, как и чем вы привыкли. Так вот многие из столовых приборов, которыми был сервирован стол Призрачного Рудокопа, как раз напоминали селенитские, поэтому я не растерялась и уверенно взяла небольшую вилку, показавшуюся мне удобной. Ей я осторожно отломила маленький кусочек пирога и отправила в рот. Это была холодная закуска, немного сладкая, немного пряная, она растаяла у меня во рту, оставив приятное послевкусие и желание съесть ещё кусочек – побольше. Что я и сделала к видимому удовольствию сидевшего напротив меня Призрачного Рудокопа. Он как-то загадочно посмотрел на нас с профессором и заявил:

– Я привёз сюда своих лучших кулинаров и гастрономов, а также большие запасы пищи, и это позволяет мне угощать гостей отборными яствами из тех, которые доступны в моих землях. Не тратьте время на похвалы: я и по вашим лицам увижу, придутся ли они вам по вкусу...

   Прозвучало это зловеще. Я подумала: «Если я поморщусь, попробовав какое-то из блюд, что тогда станет с человеком, готовившим его? Что жестокий колдун сделает с несчастным поваром?..» Холодок пробежал по моей спине, и я дала себе слово изображать счастливое лицо каждый раз, как буду пробовать очередное блюдо.
   Не смотря на эту неприятную оговорку Рудокопа, атмосфера нашего общения заметно потеплела, и все, включая колдуна, переключились на еду. А я сочла это удобным моментом для того, чтобы задать свой личный вопрос моему новому эорианскому наставнику. Да простит меня мой учитель.

– Глубокочтимый профессор, – сказала я, – Не сочтите меня бестактной, но раз я отправляюсь на Гею, могу ли я встретиться со своими родными, что остались там?.. Я хочу повидать маму и брата.

– Конечно, если хочешь, – профессор тут же согласился, лишь пожав плечами. – Только вот извини, девочка, но учти, что на борт звездолёта взять их не получится. Не потому, что я это запрещаю, а потому, что всё гораздо сложнее... Когда-нибудь ты научишься понимать такие вещи.

   Он разрешил! А у меня и мысли такой не было – взять их с собой! Только повидать, хоть минутку, обнять и сказать слова любви, прижаться к родным и омыть их своими слезами... Я увижу маму и братика! – ликовала я, – Боги, какое нечаянное счастье!

   Профессор Бор Хиги поглощал пищу очень аккуратно, но с видимым аппетитом и смакуя каждый кусочек, и этим, вольно или невольно, он поддерживал мой аппетит. Я даже позабыла про страшную фигуру, так и оставшуюся стоять недвижимо позади красного трона. Столовые приборы, которыми мы ели, были, похоже, из серебра, а сервиз из тонкой глазурованной керамики вроде фарфора. Росписи на тарелках изображали какие-то сценки, но их художественный стиль оказался чересчур символичным, чтобы я могла понять и описать сюжеты этих сценок. Главное – они не портили мой аппетит... Профессор предлагал попробовать то одно блюдо со стола Рудокопа, то другое, а также советовал мне напитки, но дальше я уже сама себе накладывала и наливала и благодарила богов за то, что моим обслуживанием за этим столом не занялись слуги чёрного колдуна. Конечно, я ела только те кушанья, которые рекомендовал мне профессор, и надо признаться, что все они были восхитительны.
   Завтрак завтраком, а ведь мне необходимо было выполнить поручение моего учителя: задать чёрному колдуну несколько вопросов. Наверняка, – подумала я, – некоторые из этих вопросов потребуют немалого времени для ответа, а времени-то как раз у нас немного, уже скоро в большом зале начнётся очередной симпозиум, и профессор Хиги должен будет уйти. Я же без него не желала оставаться с колдуном наедине ни на одну минуту! Нужно было поспешить с расспросами, если только само время здесь, в Светлых Чертогах, вдруг не подчинилось бы мне, как подчиняется моим прихотям буквально всё в этом месте. Я решила начать с последнего вопроса, так как подумала, что Призрачный Рудокоп вряд ли станет долго  распространяться о предмете, о котором никто не в состоянии сказать ничего  определённого, а если и станет, то я всё равно мало что пойму, и просто предоставлю учителю Рамбуну рунную запись его ответа.
   Но как расспросить чёрного колдуна, не нарушив правил, и чтобы он ещё при этом дал исчерпывающие ответы?.. С минуту я пребывала в молчаливом затруднении, пока мне не помог мой новый наставник. Похоже всё-таки, что он, как и Айка Масс, может понимать невысказанные мною просьбы. Хотя меня это удивляет, но об этом имеется немало свидетельств, с которыми я была знакома ещё до прилёта сюда: жители Эоры так же предупредительно благожелательны и мягко подстраиваются, чтобы угодить даже нашим помыслам, хотя и за этой мягкостью можно отыскать твёрдую и ничем не пробиваемую стену, за которую нам никак не проникнуть.
   Профессор Хиги обратился к Рудокопу, предварительно бросив внимательный взгляд на меня, и в этом его взгляде я прочла добрый посыл, хотя лицо профессора, как обычно, не выражало эмоций:

– Наши концепции реальности, в частности наши космологии, драгоценный коллега, в известной мере близки, но при этом ваше мировоззрение в этом плане намного доступнее для понимания моей подопечной, – заявил он Рудокопу, – Поэтому я попрошу вас прочесть Виланке вводную лекцию, изложив ей кратко и в общих чертах ваш взгляд на устройство Вселенной. Это было бы весьма целесообразно в рамках её учебного процесса... и, как я очень надеюсь, хотя бы отчасти нейтрализовало одну неувязку, которая имеет место у нас с её наставником, карапом Рамбуном.

– Прошу вас, глубокочтимый магистр, поделиться со мной своей мудростью, – добавила я, привстав с места и слегка поклонившись. К тому времени я уже оставила еду, так как вдоволь насытилась.

   Рудокоп тоже оставил трапезу, посмотрел на меня, наклонив слегка голову на бок и сомкнув свои ладони с тонкими длинными пальцами. Пряди его седых волос закрыли часть лица, почти скрыв лукавую ухмылку. Он сказал:

– Дева, я хорошо осведомлён о твоей персоне и мне отрадно, что, не смотря на юные годы, разум твой уже пребывает в сферах, где возможно понимание столь сложных и сокровенных основ сущего, – любезно ответил он мне. – Приготовься же внимать и постигать... Итак, ты наблюдаешь вокруг себя осязаемый всеми твоими чувствами яркий, живой, вечно меняющийся мир. Ты уверена, что он был сам по себе до тебя и останется после, и твоё нахождение в нём – лишь краткий миг в вечности. Так думает большинство. Но это в самом деле наивно. В разные времена и в разных ойкуменах пытливые умы приходили к другой идее: наблюдаемый нами мир лишь иллюзия, морок, порождение нашего обманутого чувствами сознания. Мудрецы, постигшие это, обычно и довольствуются той концепцией, будто всё сущее есть лишь плод их фантазии. Но такие мудрецы ослеплены собственной гордыней и потому не способны согласовать вместе эти два условия – собственное убогое воображение и реально существующую, вовсе не ими созданную, грандиозную Вселенную. Знай же, дева: сама Вселенная это бесконечно давно возникшая абсолютно мёртвая иллюзия, недвижное и безсветное ничто. Ничто это мертво не потому, что жило когда-то и умерло, но потому, что рождено мёртвым. Подвижно только твоё сознание и жива только твоя душа, что им обладает. Не разум твой, не чувства, не память – они всего лишь инструменты, с помощью которых ты видишь этот морок. Истинносущна лишь твоя душа – та невесомая и нетленная квинтэссенция личности, что осознаёт факт собственного существования. Мир же, что ты видишь, на самом деле мёртв и недвижим, тёмен и безлик, он раз был создан и больше не менялся; это твоя неупокоенная душа крохотным светлячком летает среди навеки застывших во мраке бескрайних покровов морока, и мнит всё то, что, то вспыхивая, то почти угасая, выхватил из вечного мрака свет её сознания, все тени и отражения, что мелькнули и исчезли, за нечто подвижное и живое. Светлячок летает не прямо, а спиралями и кругами, так и душа приходит к мыслям о вечных циклах и повторениях... Понятно ли тебе сказанное, дева?

   Возможно, под «мороком» Рудокоп имеет в виду то, что софои в Симбхале называю Хаосом. Но Хаос это бурлящая бездна, грозящая поглотить Порядок, а Вселенная Рудокопа наоборот, изначально неподвижна и неизменна... Я припомнила, что читала о чём-то подобном, когда жила на Гее. Было это в одном из журналов, посвящённых научным достижениям. Учёные клерикалы давно уже пришли к такому заключению: время не непрерывно, оно так же дискретно, как и материя. Дискретность времени означает, что наш меняющийся мир не что  иное, как последовательность во времени неизменных его состояний. Сменяются эти состояния с очень большой, просто невообразимой частотой. Так вот, необычайная живость картин, которые мне показывает по желанию мой «ментальный советник», вкупе со словами Призрачного Рудокопа, натолкнули меня теперь на мысль об аллегории, которая могла бы объяснить устройство мира человеку без учёного ранга... Я подумала, что видимый нами мир можно сравнить c киноповестью, которая записана в виде ленты, содержащей последовательность фотографий. Тогда и жизненный путь человека можно представить как нечто похожее на такую ленту. И откровение здесь в том, что киноповесть может быть снята давным-давно и всеми позабыта, а актёр, с которым ты себя ассоциируешь, много лет тому назад состарился и умер, да и остальные актёры – те, которых ты воспринимаешь как живое окружение – давно канули в Лету. Но все они оживают, когда ты смотришь киноповесть, их оживляет твоё воображение. Так же и с тем, что мы называем своей жизнью: мы лишь наблюдаем то, что было и застыло давным-давно. Это не воспоминание, это скорее похоже на сновидение, и это перекликается с изречением из Книги Истины, составленной за многие столетия до изобретения киноповестей: Пока ты не встал на Путь, тебе только кажется, что ты живёшь. На самом деле ты видишь один и тот же сон, снова и снова, а сон этот соткан из смутных и путанных воспоминаний о жизни, которой у тебя никогда не было. О чём-то подобном теперь говорил Призрачный Рудокоп! По-моему, такая аллегория проще и доходчивей «абсолютно мёртвой иллюзии» и «бескрайних покровов морока» чёрного колдуна. Коль скоро кино интересное, то даже если ты смотрела его когда-то, при следующем просмотре оно вновь, будто в первый раз, захватит твоё воображение. И тогда ты позабудешь о том, что это всего лишь лента с последовательными фотографиями, которые проецируются лучом света на белый экран, и что люди, которых ты там видишь – лишь актёры, когда-то в прошлом говорившие и позировавшие по написанному сценарию, и ты даже забудешь на время сеанса, что тебе на самом деле уже известно, что там произойдёт и каков будет конец – знание сюжета превратится лишь в размытое, неясное предчувствие. И ты вновь переживёшь сюжет киноповести, проживёшь жизнь с её героями так, словно это твоя собственная жизнь... Все мы воспринимаем окружающий нас мир благодаря тому, что можем вспомнить прошедшие события. Время это связующая субстанция между материальным миром и нашим сознанием, оно – наш кинопроектор. А если подразумевать под сознанием душу, то становится понятным, почему она отделена от материального мира, почему считается во всех духовных учениях, как и во всех религиях, самостоятельной нематериальной мыслящей субстанцией. В этой аналогии душа это зритель.  Просмотр «киноповести жизни» можно понимать как учебный материал: переживая сюжет, ты подвергаешься духовному испытанию. Усвоив, обычно не с первого раза, один такой урок, ты как бы получаешь билет на следующее учебное кино, а весь курс обучения призван богами взрастить твой дух...
   Но у этой аллегории, конечно, имеются изъяны. Не говоря уже о том, что наша судьба зависит от случайных событий и от воли – как нашей собственной, так и чужой, неужели боги создали мир таким, что человеку, хочет он того, или нет, придётся досмотреть всё до конца? Душа порой сама выбирает, какую киноповесть жизни её смотреть, но сама же редко усваивает урок с первого раза. И что делать, если окажется, что выбранная по собственной воле киноповесть окажется человеку вовсе не по нраву: чересчур сложна и страшна или, напротив, слишком проста и скучна?.. Вот и моему высокочтимому учителю, боюсь, не понравится моя аллегория. Хотя учитель знает про кино, он им не интересуется, считает, что оно служит одному лишь праздному развлечению и, скорее всего, он не смотрел и не сопереживал ни одной киноповести. Он наверняка скажет, что такое подобие привлекает лишнее звено – машину, слишком всё усложняет и уводит от понимания сути вещей... Впрочем, и от учителя Рамбуна я также слышала нечто созвучное сказанному Рудокопом: По-настоящему ты можешь быть уверена только в существовании собственно сознания. Существование окружающего мира – это лишь допущение, основанное на наблюдении. Вместе с тем, как меня учили, наши знания о мире относительны, поэтому, я думаю, иллюзией является всё же не сам видимый мир, а наши представления о нём. Рудокопу же я ответила:

– Эта тема отчасти мне знакома, глубокочтимый магистр, и я весьма признательна вам за понятное и познавательное изложение ваших взглядов.

– Драгоценный коллега, не могли бы вы привести пример каких-то конкретных приложений этому знанию, – попросил колдуна профессор Хиги, который не прекращал всё это время есть, но теперь на минутку оторвался от своей тарелки. – Виланке было бы полезно. К примеру, как рассказанное вами может быть приложено к путешествиям между мирами... Ну, хотя бы вкратце.

– Что ж, – вздёрнул брови Призрачный Рудокоп, – Такие путешествия являются привилегией самых высоких сфер магии, и хотя я не столь обременён обширными и глубокими знаниями, как вы, досточтимый Председатель, могу попробовать объяснить суть... Что есть разные миры, дева? Это благоприятные места, оазисы во Вселенной, притягивающие множество душ. Души те скапливаются там, роятся и сообщаются, словно те же светлячки в лесу, как бы созидая общее облако света, которое в случае людского роя обычно называют культурой. Путешествия между мирами – это путешествия между такими оазисами.

   Тут я позволила себе задать вопрос, так как не поняла, вернее, не смогла ясно представить то, о чём говорил Рудокоп:

– А как же бесчисленное множество звёзд и планет, которые разбросаны по невообразимо огромным пространствам? Жизнь цветёт и люди живут на многих планетах, и разве не их называют также мирами?

– Я знаю про такие представления, и что они широко распространены в умах, – ответил мне колдун. – Более того, некоторым они даже не мешают успешно путешествовать по Вселенной. Но мне известен также непреложный принцип, и его легко уяснить из ранее рассмотренного нами мироустройства: никакая плотная часть от одного мира не может попасть в другой мир, ибо плотный мир по сути своей недвижен и неизменен. Сама мысль о подобном перемещении абсурдна. Перемещаться из одного мира в другой может только бесплотное. Душа, или, к примеру, идея. В мире назначения переместившаяся в него бесплотная сущность может обрести плотную форму, выбрав там себе по собственной воле, или же получив волею создателя, какую-либо судьбу, но то уже будет плоть того мира. Это и называется воплощением. Души людей, завершив свой жизненный цикл в родном своём мире, обычно воплощаются в нём вновь, лишь волею богов попадая в миры иные. Но есть и те, кто, сознательно возносясь на высшие планы, по собственной воле воплощаются затем в избранных ими мирах...

– Если можно, с этого места поподробнее, – прервав Рудокопа, попросил его профессор. Удивительно, но досточтимый Бор Хиги вполне внятно говорит даже тогда, когда его рот полон вкусной еды.

   Призрачный Рудокоп в ответ кивнул и продолжил:

– При стихийном воплощении в другом мире люди рождаются и проходят все стадии взросления, при этом память о прошлых жизнях у них основана на зыбком основании памяти самой души. Такое неподвластное здравому уму воплощение суть простое рождение человека, то есть он рождается младенцем из чрева матери. Хотя душа подчас сама выбирает, где, когда и кем ей подобным образом воплотиться, выбор этот обусловлен чувственным опытом её предшествующих жизней, и его не назовёшь разумным. Попасть в другой мир по собственной воле и со своим неизменным разумом возможно лишь посредством магии. Первым магическим способом я бы назвал вселение своих души и разума в чужое тело, пребывающее в нужном тебе мире. Можно просто изгнать прежнюю душу из тела, но это было бы не чем иным, как убийством. Однако имеется простой способ избежать подобного злодеяния: достаточно лишь найти в мире, в который ты желаешь попасть, такое тело, которое жизнеспособно, но прежняя душа уже покинула его и не намерена возвращаться. Этот способ сродни простейшему перерождению тем, что путешественник обретает твёрдую плоть, но теряет при этом твёрдую память о прежней своей жизни. К тому же, он рискует быть обвинённым в одержимости демоном, поскольку знавшие прежнюю личность люди непременно засвидетельствуют разительную в нём перемену. Второй магический способ суть вторая ступень, что выше и совершеннее первой, и она доступна лишь тем, кто познал законы вознесения и воплощения и усвоил пользование ими. Такой маг способен воплотиться в новом мире со своей памятью и в теле, подобном своему нынешнему, или в близком ему, но тело то будет не от того нового мира, но во многом подобно призраку. Есть и третий способ, или ступень, когда маг воплощается в другом мире в полноценном твёрдом теле, при том теле, устроенном по собственному разумению. Эта ступень суть магическая основа высшего космоплавания, но мне она, увы, недоступна. Ты должна также знать, дева, что воплощение в вульгарном мире предполагает не только наличие духовного начала, но непременное разделение его на добро и зло. Даже боги не в силах избежать этого дуализма, однако они предпочитают воплощению распространение идей, предоставляя самим людям что-то воплощать на их основе... В общем, обретение судьбы в новом мире, дева, это и есть магическая основа путешествий по Вселенной.

– А как же корабли, плавающие из одного космоса в другой? – спросила я.

– Корабль, попавший из своего мира в иной, это уже другой, нововоплощённый корабль. И любое тело, путешествующее внутри него, это уже другое тело – вновь воплощённое, – ответил мне колдун. – Так, все прибывшие сюда, в эти Светлые Чертоги, воплотились здесь в новых телах, по большей части подобных прежним – тем, которыми они обладали в своих мирах. Кто же испытывал трудности со здешним воплощением, получили от величайших магов в качестве бескорыстного и щедрого дара новое тело, удобное и во всём совершенно подходящее этому миру.

   Я сразу вспомнила, как Айка сказала про моё собственное тело: «оно осталось с прежней тобой». Уяснить бы ещё, что это значит...

– Путешествия, которые мы с тобой теперь обсуждаем, чреваты опасностями, – предупредил меня Рудокоп. – Каждый мир норовит отторгнуть пришельцев-чужаков, кем бы те ни были и с чем бы не пришли. Поэтому маги нередко путешествуют с подвластными им демонами, используя их в качестве слуг, подручных и телохранителей. При этом им проще взять с собой тех из них, что способны занять любое подходящее вместилище, – сказав это, Рудокоп недвусмысленно оглянулся на фигуру в доспехах. – Однако, в любом мире полно и своих демонов, так что их интересы непременно сойдутся в споре, что доставит тому магу немало хлопот. По этой причине теургия запрещена в Светлых Чертогах, так же, как и другие роды колдовства.

   Опять же, не могу сказать, что хорошо поняла сказанное Призрачным Рудокопом. Его телохранитель, стоящий за троном – демон? Зачем тогда Рудокоп упомянул про запрет?.. Впрочем, я не нашлась, что ещё спросить по поводу путешествий из мира в мир, а профессор лишь молча поглощал пищу, и я удовлетворилась сказанным. Зато про плоть прославленного мага, автора «Синего Кодекса», а также про владения чёрного колдуна, я уже спросила у него сама.

– А твой наставник, досточтимый Рамбун, оказывается, немало посвящён в мои дела, – холодно заметил мне Призрачный Рудокоп. – Разумеется, я не какой-то простой землевладелец, из тех, что называют себя королями лишь оттого, что обирают до нитки несчастных, проживающих на подневольной им территории. Мои земли и народы это часть меня самого, и всё наше существование подчинено определённой цели. Чтобы направить людей к этой цели, недостаточно одной лишь моей воли. Требуется также учение, что заполнит их сердца и овладеет их помыслами. Такое учение и составлено упомянутым тобой магом, а в полной мере его содержит книга, называемая «Синий Кодекс». Похоже, досточтимый Рамбун прочёл «Кодекс» и проникся им, как и многие... Но я вынужден отказать в его просьбе: я не знаю, где теперь другие адепты, судьба давно разбросала нас, у меня же не осталось ничего, что принадлежало нашему лидеру, это касается и его бренной оболочки. Лишь частица его духа живёт со мной, но частицу духа нельзя отдать кому-то, чтобы тот проглотил её, словно целебный порошок.

   Сказав это, колдун молча подлил в свой кубок вина и пригубил его, дав понять, что тема исчерпана.

– Благодарю вас, владыка, я передам ваш ответ моему учителю, – я привстала со стула и поклонилась. – Также весьма благодарна вам за этот замечательный приём и завтрак, которых я, скромная ученица, конечно же, недостойна.

   Я говорила так, но не смотря на непринуждённую обстановку этого завтрака, и даже на присутствие здесь профессора, я прекрасно осознавала, что с колдуном нужно держать ухо востро. Вообще-то, Призрачный Рудокоп производил на меня двоякое впечатление: с одной стороны, он выглядел и вёл себя даже не вежливо, а учтиво, обращался со мной не просто тактично, а предупредительно, чем безусловно располагал к себе. С другой стороны, от его внешности веяло могильных холодом, а его голос порой звучал во мне так, словно я была пустым кувшином, а он кричал в меня свои слова. От некоторых его фраз всё внутри меня содрогалось, вибрировало и резонировало! Я боялась, что он и теперь лишь прикрывает зло маской лести, а на деле у него уже готов план, как меня погубить, или втравить меня в какое-то своё чёрное дело, или навредить мне как-либо ещё. Такие мысли тошнотворной волной выплёскивались в моё сознание и я не всегда могла их сдержать. По счастью, в нашу беседу в нужный момент вторгался профессор Хиги, каждый раз задавая ей направление к свету:

– Коллега <...>, уверен, вам и без меня хорошо известно, что почти все наши гости считают вас не просто великим владыкой и магом, но мастером или даже гением зла. И действительно, ваши поступки несведущие люди, не понимающие вашей философии, сочтут априори злонамеренными. Я был бы очень вам признателен, если бы вы разъяснили свою позицию по данному вопросу нашей юной интеллектуалке... и таким образом хоть немного её успокоили.

– О нет, конечно же, я не злоумышляю ни против тебя, ни против кого-либо ещё, – иронично усмехнулся мне в лицо Призрачный Рудокоп. – Не злодеяние лежит в основе истинной мудрости, но благодеяние, поэтому любое злое намерение противилось бы чтимой мною логике постижения высших истин. – Заявив мне это, колдун задумался, какое-то время попивая вино из своего кубка и глядя рассеянным взглядом во тьму зала, затем он продолжил: – Дева Виланка, я попробую объяснить тебе и такое, хотя оно, может статься, окажется посложнее мироустройства... Это одна из главных аксиом самопознания: в любой сторонней душе, как бы тесно ты с ней не сошлась, и как бы тщательно её не рассматривала, ты в состоянии увидеть лишь то, что тебе уже знакомо, – то есть ты можешь разглядеть в чужой душе только отсвет собственной души. Поэтому говорят, будто мы видим в других людях своё отражение, а узрев в человеке порок, мы на самом деле узрели свой собственный порок. И тогда советуют: «не борись с чужими недостатками, а ищи изъяны в себе, борись с собой, ведь в борьбе с собственным отражением нет смысла.» Но это явное заблуждение! Люди, которых ты видишь рядом  с собой, они вовсе не иллюзия и не твои отражения. Другие люди, как и любые видимые тобой существа, это проявления иных душ. Сама субстанция взаимодействия между людьми расположена на тонком плане, она трансцендентна и причастна истинной реальности, и там, на этом плане, мы можем познать другие души лишь сторонним созерцанием, так как прямое их соприкосновение случается редко, а вход в чужую душу и вовсе запретен. Именно поэтому мы способны разглядеть в других лишь то, что уже видели в самих себе. А вот того, чего в нас нет, или что мы в себе ещё не познали, трудно нам будет разглядеть в потёмках чужой души. Так, не познавший любви не разглядит любящего, а не знающий ненависти не заметит ненавистника. Лишь обретя немалый опыт в самопознании, дева, ты получишь способность к познанию и пониманию окружающих... – Колдун сделал паузу, налил себе ещё вина – полный, до краёв кубок, но пить не стал. – А теперь представь, – сказал он, глядя на кубок, – Что ты достигла совершенства, поднялась до вершин самопознания, отчего людские души стали понятны тебе так же, как и твоя собственная, и ты видишь каждого, с кем столкнёт тебя судьба, словно бы насквозь, будто твоему взору открылся простой и доходчивый чертёж. И задайся тогда вопросом: а есть ли мне смысл останавливаться на этом? Не в том ли состоит мой долг перед богами, которые оберегали меня и помогали мне сюда подняться, чтобы, узрев теперь с этой высоты недостатки и пороки человека низкого, заняться исправлением этих недостатков в нём и искоренением его пороков, помогая тому человеку подняться? И разве сами боги не так же поступают, помогая людям?.. – Рудокоп вновь обратил ко мне свой взор. – Нам возражают, что человек не бог, он несовершенен и обязан всю жизнь бороться лишь со своими пороками и исправлять лишь собственные недостатки. Да, людям обычно далеко до богов, однако, занимаясь лишь собой, мы становимся не просто эгоистами, а добровольно отворачиваемся от человеческих бед, порождённых этим людским несовершенством. А люди между тем, часто даже того не сознавая, отчаянно просят, чтобы им помогли! Рассуди же сама, дева: разве неразумный младенец, ползая по комнате, не схватит в руки нож и не нанесёт им себе увечий? Или, не сознавая последствий, не проглотит отраву? Или, не ведая страха высоты, не выпадет из окна башни? Бесполезно говорить неразумному: «это опасно, а это нельзя». Бесполезно объяснять, почему. Разве не нужно с доступной его убогому разумению жестокостью, наказать этого младенца? Ведь только так он поймёт, чего не следует делать, и в дальнейшем не причинит себе вреда. Конечно, жалок будет тот невежда, кто не поднялся в мои высоты и не узрел совершенства, но взялся при том за искоренение чужих пороков. Станет он лишь безумным карателем и, ослепнув от чужого горя и сгорев в нём, окончательно низвергнется во тьму.
Призрачный Рудокоп отпил из переполненного кубка, перед этим так ловко его подняв, что ни капли вина не пролилось через край. Затем он поставил кубок на стол и, проткнув вилкой ломоть сочного жаркого, отправил его себе в рот с самым невозмутимым видом.

   Я же была потрясена этими откровениями колдуна. Понимание нами другого человека основано на сострадании, этим же вызвано и наше стремление облегчить участь ближнего. В отличие от гнева, вызванного непониманием, сопереживание приносит только благо, поскольку через него мы можем узнать, в чём же действительно нуждается другой человек. Мудрецы Симбхалы сравнивают отношение хозяев Светлых Чертогов к нам с отношением любящих родителей или просто добрых взрослых к малым детям: эориане не только заранее понимают наши нужды и предугадывают просьбы, балуя нас чем только можно, но и не дают нам навредить самим себе по наивному неведению. Как же извратил эту идею Призрачный Рудокоп, обратив её в оправдание собственных злодеяний! Добро и насилие несовместимы – вот о какой аксиоме он должен был помнить! С духовной точки зрения насилие всегда зло, даже тогда, когда оно порождено логикой справедливости. Пророк Ардуг в Книге Истины служит апологетом такого зла, но только чтобы с апологетом добра Хардугом поддерживать равновесие в человеке, идущем по праведному пути духовного восхождения. А помощь людям это тонкое и деликатное дело, помощь нельзя бездумно навязывать и, тем более, насиловать ею, иначе она тут же обратится в чистое зло!

– Отличная лекция по психологии личности, коллега, – заметил между тем профессор Хиги. – Но вы не сказали Виланке, какое отношение всё это имеет к вашей практической деятельности.

   Прежде, чем ответить, Рудокоп спокойно и не торопясь дожевал своё жаркое и запил его ещё одним глотком вина. У него, кстати, такая же манера беречь бороду во время трапезы, как и у моего учителя: прежде, чем отправить что-то в рот, он слегка приминает её ладонью левой руки. Только у моего учителя и борода, и ладонь гораздо больше, чем у этого колдуна.

– Вы правы, досточтимый Председатель, – наконец согласился Призрачный Рудокоп. – Я ведь, как и все здесь, забочусь о возвышении своего духа, и отнюдь не одержим замыслами по исправлению людских пороков. Надо пройти чуть дальше подобных замыслов, чтобы оказаться в той же позиции, в какой я нахожусь...

– Что же это за позиция, расскажите нам, – попросил профессор Хиги, так как Рудокоп замолчал, водя перед собой вилкой и выискивая среди блюд, что бы съесть ещё. Взглянув на профессора, он опустил вилку и продолжил:

– Я тот, кого называют Призрачным Рудокопом или Мрачным Проктором, не приношу другим того, что называют порчей или убытком, пагубой или раздором, или каким-то другим подобным словом. Вы не найдёте в иных мирах, мною посещённых, ни одного невинного, которого я подверг бы мыслимому или немыслимому злодеянию. Я вообще без крайней надобности не связываю себя ни с кем из посторонних. Обретя совершенное понимание человеческой природы и овладев высотами многих разделов магии, я использую это понимание и эти высоты исключительно на благо подвластного мне народа. Согласитесь, что разумный правитель желает своим подданным лишь благополучия и процветания, и он способствует росту этих качеств по мере своих сил и возможностей, взамен же требуя от подданных послушания и уважения. Такой принцип созвучен семейным узам, когда отец и мать беззаветно радеют за своих детей, а те в ответ искренне любят их и почитают. Глупый правитель станет желать иного: неподсудной власти, грозной славы, сладкой лести и раболепного поклонения. Но что он получит в ответ? Лишь подлость, низость и ненависть неуправляемой толпы. Не в этом ли состоит истинное предназначение разумного владыки – воспитывать, поучая и наказывая, своих подданных, словно возлюбленных чад, и направлять их к единой благой цели? Я забочусь о том, чтобы путь к этой цели, указанный моим магистром, оставался пространным и свободным, и чтобы как можно больше последователей шло по нему, не сворачивая в стороны. Тем же, как я надеюсь, заняты и другие адепты «Синего Кодекса».

– А чтобы узнать, о какой цели речь, необходимо изучить этот «Синий Кодекс»? – то ли спросил, то ли добавил профессор Хиги.

– Именно так, – констатировал чёрный колдун. Он поднял левую руку ладонью вверх, и возникший словно из ниоткуда слуга вложил в неё небольшой томик в кожаном переплёте. – У твоего учителя Рамбуна уже есть эта книга, прими и ты её от меня в дар, – сказал он и протянул мне этот томик через стол. Мне оставалось только взять книгу, но перед этим я быстро глянула на профессора и по его ответному взгляду поняла, что он одобряет подарок.

   Книга оказалась вовсе не синяя, переплёт у неё коричневый из толстой кожи с вытесненными на обложке и корешке замысловатыми рунами, а листы из бумаги очень хорошего качества. Я завтракала аккуратно и руки мои остались чистыми, поэтому я (скорее из вежливости) открыла несколько разворотов: «Кодекс» оказался многокрасочным и явно отпечатанным на типографском станке, руны на страницах чёрные, а разнообразные элементы оформления и картинки запечатаны ещё двумя или тремя красками. В начале располагается оглавление с украшенными орнаментом инициалами. В общем-то, на вид это богато и красиво изданный томик, похожий на книги моего мира.
   Я поблагодарила Призрачного Рудокопа за подарок.

– Так что, премудрая дева, мне нет нужны помыкать тобой или ещё как-то воздействовать на тебя, – подвёл черту под сказанным чёрный колдун. – Разве только просвещать твой ум по твоей или наставников твоих просьбе. Другим также не следует меня бояться, ибо не в страхе я нуждаюсь, а в почтении. И пока другие мне не досаждают, мне вообще нет до них дела.

   Уж не знаю, правду ли говорил Призрачный Рудокоп, или лукавил, но один вопрос я так и не смогла ему задать, хотя он касался, в общем-то, только меня лично: зачем чёрный колдун позвал меня к себе? Рудокоп уже уклонился от ответа в начале нашей беседы, и я понадеялась на помощь профессора. Но тут оказалось, что наше время вышло. Профессор Хиги встал из-за стола и начал прощаться с Призрачным Рудокопом.

– Оргкомитет уже собирается, и мне пора на симпозиум, драгоценный <...>, – сказал он. – Надеюсь и вас там увидеть, коллега, на вашем обычном месте. Некоторые сегодняшние доклады могут представлять для вас определённый интерес. – Профессор, уже стоя у стола, напоследок перехватил какой-то маленький пирожок или пирожное и глотнул из своего кубка. – Благодарю за изысканное угощение, как всегда, оно выше всяких похвал! И за содержательную лекцию моей подопечной, конечно.

   Чёрный колдун тоже попрощался с нами, выразив лишь сожаление, что наше общение было кратким. Я очень боялась, что он сейчас или попросит меня остаться, или станет добиваться от меня согласия придти к нему ещё раз, но он такого не сделал. Я поднялась со стула буквально через мгновение вслед за профессором, вслед за ним поклонилась и коротко поблагодарила Призрачного Рудокопа за приём и завтрак, и мы удалились. Пока мы ещё шли по залу с троном, я затылком ощущала чей-то недобрый взгляд – то ли самого колдуна, то ли его телохранителя в демонических доспехах, то ли их обоих вместе...
   Покидала я покои Призрачного Рудокопа с чувством огромного облегчения – словно выбралась наконец из мрачного и опасного лабиринта Дайдала. Двоякое впечатление оставила у меня эта встреча: с одной стороны, мои представления о Рудокопе и ожидания, точнее страхи, об этом визите к нему абсолютно не оправдались, к тому же, поела я на славу, но с другой стороны, тот кусочек его мира, в котором я побывала, и его речи, несомненно ценные для познающего добро и зло, лишь укрепили меня во мнении, что этот чёрный колдун являет собой образец злодея – не могучего и беспощадного, а скорее мудрёного и утончённого, но потому не менее ужасного.

   Как только мы вышли в белые коридоры Чертогов, профессор показал на «Синий Кодекс» и предложил мне переправить его в мои покои. Я и не знала, что так можно! Если положить томик на ладонь и подумать о том месте, где он должен оказаться, он туда и отправится. Я так сделала, и книга просто исчезла с моей ладони! Я представила прикроватный столик в своей спальне – там эта книга в итоге и нашлась. Профессор также сообщил, что копия Кодекса есть в их библиотеке и её изображение можно вызвать с помощью заклятого медальона (как ранее Айка, профессор назвал мой медальон словом, которое можно перевести как «ментальный советник» – это хорошо передаёт суть этого устройства, так что я в дальнейшем буду пользоваться и таким названием).
   Вообще, досточтимый Бор Хиги мне очень помог с этим визитом, без его участия и поддержки страх, робость и смущение не позволили бы мне разговорить Призрачного Рудокопа. Я признательна за это моему временному наставнику. Завтрак у чёрного колдуна действительно пролил свет на доселе неизвестный нам предмет, мой учитель наверняка будет доволен отчётом, не смотря на то, что одно его поручение мне выполнить не удалось. Я надеюсь, что записанные мной откровения колдуна окажутся полезными для понимания как самого этого владыки, так и его таинственного мира.

   Профессор Хиги проводил меня до самого зала заседаний, где уже собралось немало народа, и только там оставил меня, пообещав вскоре опять ко мне подойти. Усаживаясь на своё место, я размышляла о том, что этот симпозиум наверняка покажется мне скучным, да и думать я смогу лишь о скором возвращении, пусть и кратком, на Гею, и о встрече там с моими родными. Чем реальнее представляется мне такая встреча, чем ближе она, тем больше радость от её предвкушения разбавляется грустью. Мир движется, меняется, или, как утверждает Призрачный Рудокоп, движется, воспринимая недвижный мёртвый мир, моё живое сознание. Очевидно, что простого знания этого факта недостаточно, чтобы управлять таким движением и, тем более, вовсе остановить его. Такое возможно лишь с достижением высших духовных пределов. Но Рудокоп прав: такая остановка означает небытиё. Поэтому тем, кто остаётся в потоке жизни, приходится переживать неизбежные перемены. И порой от этих перемен становится так больно! Эта боль означает привязанность, а привязанность здесь не просто слово – ты действительно привязываешь себя к каким-то людям, событиям или вещам в своём прошлом, и эти связи очень прочны, они врастают в твою душу, и при попытке разорвать их рвётся и твоя душа. Если же их не порвать, душа твоя, следуя этим привязанностям, будет бесконечно возвращаться обратно, перерождаясь, воплощаясь вновь и вновь, проходя уже много раз пройденное, и ты окажешься в ловушке, которую сама себе построила... Все великие духовные учения наставляют, как освободиться из этой ловушки, но немногие люди верно следуют этим учениям.
   Несколько месяцев в Симбхале так изменили моё сознание, что прошлую жизнь я теперь воспринимаю как свою, лишь делая над собой отработанное духовными практиками усилие, и даже в медитации та жизнь постепенно превращается в застывшую картину, настолько уже примелькавшуюся, что я с трудом воспринимаю её содержание. Адиша, Адиша, есть ли ты на свете, или я тебя придумала? Я хочу ещё хоть разок увидеть, как ты проходишь по улице мимо моего окна, но живой твой облик расплывается, я пытаюсь представить твоё лицо, но не могу. Ты словно растворяешься в моей памяти и от этого жгучая тьма печали заполняет меня. Милый мой воин, без тебя не достанет мне во век чистого света и вольного ветра, чтобы видеть ясно и дышать свободно...