Как я продала картину Тарантино

Анна Маякова
     Двадцатый, последний фестиваль Раймона,  двадцать лет его жизни. Я ехала к нему из благополучной Германии, где была  по делам. Наше четырехместное купе показалось бы вам сказкой по сравнению с узеньким трехместным европейским купе, где пассажиры располагались друг над другом, и можно было только лежать, и где не было даже столика, чтобы выпить чаю. Солнце уже опускалось за остроконечные башни причудливого Лаонского собора с впечатляющими химерами, стоящего на высоком холме, когда я вышла из вагона, ища глазами своего друга.

     Он был здесь, на платформе, с цветами.  Он ждал меня. Пожилой симпатичный француз с русским лицом, который был мне мил еще тем, что удивительно был похож на моего покойного отца. Мы сердечно обнялись, радуясь встрече, как могут радоваться только друзья, разделенные несколькими государственными границами.  Зная насколько это важно, я тут же спросила его о фестивале. На его благородном, чисто выбритом  лице появилась гримаса неприятия.  «Я сдал президентские полномочия, поскольку устал от интриг одной молодой выскочки» – ответил он.

     В статье «Из всех искусств важнейшее – детское кино» (журнал «Ролан», июнь 2003 г.) кинокритик и друг фестиваля Лидия Андреева писала: «Этой весной небольшой городок Лаон, расположенный на севере Франции, в провинции Пикардия, вновь пережил наплыв гостей из разных стран. В двадцатый раз там проходил международный фестиваль детских и юношеских фильмов.

     Сегодня Лаонский детский кинофорум считается среди специалистов одним из самых престижных и значимых. Организатор и вдохновитель этого конкурса – киновед, доктор философии, автор множества статей и монографий по кино Раймон Лефевр. Именно он все эти годы вдохновлял и насыщал этот замечательный фестиваль своей энергией и новыми идеями.

     Кроме лаонского господин Лефевр стал отцом детских фестивалей в Тунисе, Алжире, на острове Реюньон. С Россией его связывала многолетняя дружба с таким же, как и он сам, фанатом детского кино Роланом Антоновичем Быковым.
На юбилейном ХХ кинофестивале в  городе Лаоне господин Лефевр снял с себя полномочия президента, посчитав, что возраст не позволяет ему в полной мере соответствовать этой должности, но торжественно пообещал помогать своим опытом и авторитетом как лаонскому, так и другим детским фестивалям мира».

     Запись в моем дневнике:
«Сегодня на фестивале я наконец-то продала последний арт-объект –  небольшую картину. Мне дал ее четырнадцатилетний мальчик Ваня из изостудии отрадненского клуба «Время» и попросил продать за двадцать долларов. Это была неплохая копия «Березовой рощи» Куинджи. Я работу взяла, но сомневалась, что смогу продать ее –  французы не покупают на фестивале ничего, что стоит больше десяти франков. Оставалась одна надежда –   на гостей фестиваля.

     В этот раз было куплено все, что я привезла, начиная от связанных школьницами крошечных пинеток и затейливых изделий из бисера и заканчивая красочными салфетками, искусно вышитыми владимирской гладью.  Осталась лишь картина, одиноко стоящая на моем стенде в Доме искусств.
 Вечером для взрослой аудитории показывали фильм «Криминальное чтиво» какого-то Тарантино. Раймон очень хвалил эту картину: «Высококлассное талантливое кино, – говорил он мне. – Обязательно посмотри».

     Я ценила мнение  друга и, сдав непроданную картину на хранение красивой блондинке с пышными формами, дежурившей в холле в тот вечер, чуть опоздав, вошла в кинозал. Это были три кровавые истории. Я просмотрела лишь одну и, кипя от возмущения, покинула зал. Криминальная драма вообще не мой жанр. Мне нравится серьезное кино или  хорошая комедия, но не это: кровь-кетчуп, убийства, бандитские разборки. А это был фильм, убивающий в зрителе человека. Чтобы восстановить душевное равновесие, устремилась в буфет.

     Не думайте, что я с расстройства  заказала себе «Бурбон», «который пьет Аллен Делон», хотя по вечерам алкогольные напитки были разрешены для продажи. Я выпила крепкого чаю, заев шоколадкой неприятные впечатления от хваленого фильма, перекинулась парой фраз с волонтерами, работающими здесь. Лаонский фестиваль – удивительный, в нем участвует весь город, и стар и млад. На время фестиваля волонтеры берут отпуск на основной  работе, на личных машинах  в аэропорту «Шарль Де Голль»  встречают гостей, везут их в свой маленький живописный городок, а это около ста километров, размещают в отеле.

     Для них же организовывают экскурсии, работают шоферами, билетерами, гидами, официантками, продавцами, не получая при этом ни франка. И делают это с радостью и энтузиазмом. Фестиваль – это их гордость, то, что отличает Лаон от других провинциальных  французских городков.  Меня восхитило  бескорыстие волонтеров и преданность фестивалю моего друга Раймона,  посвятившего ему двадцать лет своей жизни.

     Когда фильм закончился, и публика начала выходить, я спустилась в холл, чтобы еще раз попытаться продать картину. К моему стенду подошел Раймон, одетый в яркий желтый пиджак, подарок сына кутюрье.  Его сопровождали молодой человек в черном  с некрасивым лицом и тоненькая милая девушка.
–  Позволь тебе представить героя сегодняшнего вечера режиссера Квентина Тарантино, –  сказал друг, сделав в его сторону жест.– За свой фильм он получил главный приз Канского фестиваля.

 
     Я улыбнулась Раймону и с опаской  пожала руку Тарантино.  Вдруг сожмет так, что я закричу от боли, как кричали его герои в фильме.
–  А это что у вас? – режиссер с явным интересом склонился к картине, на которой зеленела березовая роща. 
–  Это копия работы известного русского художника Архипа Куинджи,  выполненная московским подростком, которому четырнадцать лет, –  отвечала я тоном профессионального галериста. –  Предлагаю вам приобрести ее за  небольшие деньги –  двадцать долларов.
 
     –  Анна занимается благотворительностью и привезла из Москвы замечательные изделия, сделанные руками детей, –  любезно пояснил Раймон. 
–  Давай купим, – сказала девушка просяще. – Мне нравятся березы.
–  Зачем? У нас в чемодане нет места, – с саркастичной  усмешкой отвечал Тарантино. –  Куда ты ее положишь? Будешь нести в руках?
–  Буду, давай купим, –  настаивала подруга.

     –  Купив картину, вы поможете сироте, –  не дрогнув, соврала я.
Тут режиссер вынул кошелек и заплатил. Я торжественно передала ему картину.
–  Пусть эти березы напоминают вам Россию, –  сказала я и вдруг решила высказать свое мнение о фильме:  – Честно говоря, ваш фильм меня напугал.
–  Не похоже, что вы такая пугливая, –  хмыкнул в ответ Тарантино и, обняв свою подружку, попрощался».

* * *
     Сложив с себя полномочия президента фестиваля, Раймон вскоре умер. Он был Господином Синема, посвятившим свою жизнь кино. Фестиваль был его любимым детищем, без которого ему незачем было жить. Ушел Раймон, mon ami fidel francais, осветивший мою жизнь добром и любовью. С ним ушла из моей жизни прекрасная Франция.

     Тарантино, молодой человек в черном, с некрасивым лицом, сделался всемирно знаменит. У него миллионы поклонников, но это совсем не значит, что мне нравятся его фильмы. Иногда, вспоминая нашу короткую встречу, я думаю: был бы у меня ковер-самолет, я бы полетела в Голливуд к дому   режиссера, там бы воспользовалась шапкой-невидимкой и узнала:   висит ли в его особняке неплохая копия картины русского художника Архипа Куинджи, выполненная московским «сиротой».