К социализму можно предъявлять много претензий, и они есть у меня, но детьми тогда занимались, работали различные кружки, спортивные школы и секции. Деньги на постоянные соревнования разного уровня находились не только для детей, но и для взрослых.
Нас возили и по области и по России: Калуга, Красноярск, Улан-Удэ, Ростов, Дубна – в Дубне играли прямо в институте ядерной физики.
Тренер считал меня непроходимой флегмой, пока однажды не увидел, как мы с мальчишками прыгаем по кроватям и яростно дерёмся подушками. Это еще и бесценный опыт общения, в основном, конечно, с мальчишками, - с мужчинами потом мне всегда было проще и легче, чем с женщинами.
Спорт вообще был в почёте до начала перестройки. Были популярны внутриведомственные соревнования, в том числе и по плаванию, волейболу и баскетболу, настольному теннису, лёгкой атлетике. Спортсменам было легче устроиться на работу в хорошие организации.
В Алма-Ате я ездила с командой на соревнования в Усть-Каменогорск, от Сибгипромеза – в Ленинград, Рустави, Екатеринбург, Днепропетровск.
Характер у меня, конечно, не для спорта, но самолюбие какое-то было, потому, что было пролито много слёз после поражений и были неоднократные попытки бросить шахматы, но всегда кто-нибудь уговаривал вернуться: то тренер, то папа, однажды Толя Гуревич – отец Стаса. Судьбе было угодно, чтобы Толя ещё дважды повлиял на мой жизненный путь: буквально силой перевёл меня в математическую школу и однажды помог советом с устройством в горздравотдел после моего возвращения домой из Алма-Аты.
Огромная благодарность у меня к нему за то, что за руку, без документов, которые мне не сразу отдали, Толя перевел меня из 25-ой школы в 52-ую, в класс с углублённым изучением математики.
Он сказал: «Хотя бы два последних года будешь учиться в хорошем обществе». Он оказался прав, по математике у меня была «твёрдая» тройка, позволившая мне в институте первый курс пропускать лекции.
Класс был замечательный: двадцать мальчиков и десять девочек – лучших ребят города. Двое мальчиков впоследствии признавались мне в любви, к третьему я пережила первое чувство, а ещё один – Саша Кузнецов как-то почти случайно стал моим мужем.
Мат.класс – окно в юность, окно в мир. Нам факультативно преподавали даже современную зарубежную литературу. Учеба в 25-ой школе вспоминается серой и однообразной, вспоминаю сейчас учителей и удивляюсь, - почти все были пожилого возраста, стало быть, пережившие сталинские времена, то есть с чувством страха.
Историю нам давали буквально слово в слово по учебнику. Когда все сбегали на французский фильм «Три мушкетёра», нам вправили мозги: «Подумаешь, шпагами они машут; надо помнить, что в это время крестьяне загибаются от непосильного труда на них!».
Классная прививала нам скромность на своем примере: «Когда мне нравился мальчик, я даже не знала, какого цвета у него глаза, потому, что боялась поднять их!»
Как изменился мир за сорок лет! Когда я училась в начальных классах, праздники в школе – это спектакли на сцене с тяжёлыми бархатными шторами, костюмированные балы под аккордеон. Середина шестидесятых – это уже твист в спортзалах под усиленную электроникой музыку. Это на моей памяти – изменение стиля архитектуры и интерьеров в упрощенную сторону, массовое превращение женщин в красавиц со взбитыми стрижками, в мини-юбках и остроносых туфлях. Я отдала дань моде: попросила маму отрезать свою косу ниже пояса. Она сделала это и сидела с ней – плакала, до этого меня не стригли ни разу. Папа построжился на маму: «Перестань, ей не жалко, и ты не плачь!»
После школы почти все мои одноклассники уехали учиться в другие города, несколько ребят поступили в СМИ, я – в пединститут, немного из-за шахмат, но, в основном, чтобы далеко не отрываться от дома. Учёба в институте не отнимала много времени, если не считать так называемые общественные науки, - политэкономия, научный коммунизм – которые требовали многочасовых конспектов материалов партийных съездов, пленумом и всякой другой фигни.
Идеологическая обработка воспринималась, думаю, всеми, как необходимый атрибут власти, вряд ли кто верил в объявленный в восьмидесятом году коммунизм.
От этих социальных фантазий избавил меня отец: «Подумай сама над принципом «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Разве это возможно?
Посмотри на нашу семью: я – администратор, мама – бухгалтер, ты – тоже что-то вроде этого, - учётчик, Оля – врач, Лика – учитель. Прикинь, сколько работяг должно обеспечить наши материальные потребности?»
Позднее этот принцип изменился на «от каждого по способностям, каждому – по труду», видимо, что-то стало доходить и до партийных идеологов.
От идей братства всех народов я избавилась в многонациональной Алма-Ате, до этого все люди вокруг для меня были русские, и только папа – немец. Оказалось, на белом свете есть евреи, казахи, уйгуры, корейцы, да ещё со специализацией; татары, например, подчеркивали, что они – крымские.
В студенчестве часто ездили на соревнования, мои высшие спортивные достижения – член сборной области, в школе в каком-то году была чемпионкой Сибири среди девочек, в институте – второе или третье место в личном первенстве российского студенческого общества «Буревестник».
Я не могу найти причину, по которой я выбросила все свои грамоты, просто, видимо, для меня это было не очень значимо.
Перед окончанием института я вышла замуж за Кузнецова Сашу, он еще учился год на геофизическом факультете новосибирского университета, а я ждала Юру и немного работала в школе.
Сначала я пыталась жить с мужем в комнате общежития Академгородка, помню, даже холодильник привезли, но вернулась домой и устроилась на работу. Мне бы тогда уже понять, что непроходима эта скука, возникающая, когда мы были вдвоем, но думала, что может что-то получиться.
Юру ждали все, в семье давно не было маленького, лет примерно четырнадцать после рождения Лики; пол ребёнка тогда не определяли, но почему-то все были уверены, что появится мальчик. Я чувствовала себя чем-то вроде камеры, у которой не спрашивают желаний, а просто берут из неё, что надо.
Была спокойной, как слон, что удивляло папу, он почему-то решил, что в это время во мне должен наконец-то проявиться взрывной характер. Накануне рождения сына мы долго играли с папой и Олей в карты, а когда все разошлись спать, родители под руки с двух сторон морозной ночью довели меня до роддома.
На маленького Юрика обрушилась лавина любви бабушек, дедушек и тётушек, но вскоре мы уехали в Алма-Ату, и потянулись четыре года переписки, поездок друг к другу, посылок, бандеролей и денежных переводов, – ну, это в одном направлении от двух источников финансирования, моих и Сашиных родителей, Царствие им небесное.
В Алма-Ате жили родители Сашиного близкого друга Миши Татарникова, они помогли нам с пропиской, отнеслись, как к родственникам.
Мы прожили четыре самых трудных года, Саша проявил себя хорошим специалистом, был близок к получению квартиры, однако я не смогла справиться с пустотой своего брака. Чужие люди неоднократно говорили моему мужу, чтобы он обратил на меня внимание, помог сформироваться в профессии.
Кроме сына в моей жизни ничего не было. Со старой профессией я порвала, новой не получила. Учителем работать больше не захотела, пошла программистом в отдел вычислительной техники в ту же экспедицию, где работал муж.
Фото: со спаниелем Роем. 1996 г.
Продолжение: О себе. Ч.3 http://www.proza.ru/2016/11/23/434