Глава вторая
1
В следующие несколько недель Стёпа часто слышал слово «еще». Однажды он передал шефу порошок и признался:
– Богдан Евгеньевич, я больше не буду этого делать.
– Степан, мне кажется, ты торопишься принимать решения, – добродушно произнес губернатор и нарисовал в воздухе единицу с четырьмя нолями.
Стёпа покачал головой и сказал:
– Я не хотел говорить раньше, думал удостовериться, проверить всё… Так вот: за мной следят. В последние два раза за мной висели «хвосты». Работали нормально, не дилетанты, но и я знаю, как определить, что за тобой наблюдают. Прокололись они очень просто: я всего лишь покружил по дворам, немного оторвался, а потом выскочил на них в самом неожиданном месте. Есть проверенный способ распознать преследователей: нужно неожиданно столкнуться с ними и посмотреть на реакцию. Реакция у тех людей была как по учебнику – замешательство.
Богдан Евгеньевич опустился в кресло.
– Так. Кто это может быть?
– Не знаю. Вид у них не уголовный. Обычные молодые ребята, типа тех, что недавно закончили академию ФСБ. Молодые, желторотые воробьи, набирающие баллы.
– Так я и думал, черт возьми.
Губернатор закрыл лицо ладонью и несколько секунд молчал.
– Им ведь не за что зацепиться, так?
– Само собой. То, что я и моя машина бывали в местах, куда обычно ездят с определенной целью, еще ничего не значит. За руку они меня не хватали.
– Но это оправдание не имеет фактического веса. Сами для себя они выводы сделали.
Богдан Евгеньевич понял, что его новое увлечение становится слишком опасным. Да еще и здоровье начало подводить. Кое-какие процессы в организме сбились. Стало резко меняться настроение. Не снятся сны. Слишком много тревоги. Вялость. Неожиданные и быстропроходящие боли по всему телу. Нормальное состояние теперь – большая редкость.
Губернатор встал и прошелся вдоль стен. Наверное, хватит. Вскоре наркотик начнет причинять непоправимый вред. Пора взять себя в руки. Побаловаться дозволено каждому. Никто не вправе осуждать за мимолетные пристрастия. Но когда на плечах большая ответственность – забываться нельзя. Возможно, если бы Стёпка не признался в слежке, стоило бы побаловаться чуть дольше, а так – пора завязывать.
– Хорошо, Степан. Больше я не буду нагружать тебя этим делом.
– Но если вам сильно нужно, я могу попытаться через посредников…
– Нет-нет. Это было баловство, которое пора заканчивать.
2
Сентябрь был тёплым и прекрасным, и он шёл к концу. Богдан Евгеньевич выполнял губернаторские обязанности в обычном режиме. Время от времени острое желание вновь ощутить себя на вершине мира брало над ним власть. Он не раз собирался подрядить Стёпку на очередную, разовую курьерскую миссию, но резко возрастающий уровень тревоги бил его по рукам. Нельзя, нельзя, нельзя! Кругом расставлены капканы. Любой неосторожный шаг равен беде. Больше не будет ни денег, ни власти, ни дома на берегу озера. Врагам нужен только повод, чтобы начать выемку скелетов. Доверять нельзя никому.
3
Ранним утром ветер воровал с ветвей золотую листву. Деревья шумели, но сделать ничего не могли. Голым и беззащитным, им оставалось постигать горечь неизбежности. Деревянный пирс тянулся в холодные воды спокойного озера. У берега лежали перевернутые вверх дном старые лодки – часть ландшафтного декора. Настоящая лодка губернатора хранилась под крышей. Небо пасмурное, готовое к дождю. Две черные птицы, пролетевшие над водой, оказались воронами.
В стороне от берега возвышался большой красивый дом. То, что это особняк губернатора, вряд ли для кого-то являлось секретом. Хотя, если бы местные журналисты были чуть смелее, а граждане – придирчивее, за стоимость этого дома можно было спросить. Где губернатору, пускай даже с хорошей зарплатой, взять денег на строительство такого? За какие такие заслуги он позволяет себе подобную роскошь, в то время как десятки тысяч людей в его губернии не имеют простого угла? Какие оправдания он себе находит? Что он не Господь Бог и не может создать всем условия? Что бюджет не резиновый? Что мы живем в обществе, где частные проблемы это и есть частные проблемы? Или ему просто плевать и он вообще об этом не думает?
За стоимость дома нужно спросить. Но кто будет спрашивать? А если кто и найдется, кто будет его слушать и кто будет отвечать? В системе, где слуги народа открыто роскошничают, голоса возмущений приглушены. И даже если недовольство конкретным чиновником начнет разрастаться, ничего не произойдет, пока не будет желания сверху. Ну, или снизу... Настоящего, жгучего желания восстановить справедливость.
В эту осеннюю ночь Богдану Евгеньевичу снились сны, липкие и мрачные, а проснулся он от того, что над его грудью захлопнулась крышка гроба. Она отсекла не только свет, но и лишила возможности дышать. Богдан раскрыл глаза и не смог пошевелиться – но это был всё еще сон. А потом он действительно проснулся. Но чувство насыщения кислородом не вернулось. Сердце забилось в панике – у него остановилось дыхание! В груди не было воздуха, даже чтобы позвать жену.
Если злость – хороший мотиватор, то страх – это, прежде всего, отличный допинг. Богдан Евгеньевич испугался и смог сползти с кровати. Немного воздуха и – слабый призыв. Немного воздуха и – слабый кашель. Еще чуть-чуть воздуха – и вновь призыв.
Жена сильно взволновалась, увидев мужа в таком состоянии. Она немедленно взяла телефон и набрала «скорую». Вне сомнений, это инфаркт. Она пыталась вспомнить, что в подобных случаях советовали делать журналы, но от растерянности в голове все перепуталось. Что ж, она уже сделала главное, и «скорая» быстро приехала.
4
Через два часа, когда серое утро неожиданно стало солнечным днем, Богдан Евгеньевич возвращался из больницы домой. Степан спрашивал о самочувствии и почему всё так вышло. Но губернатор не знал ответа. Врачи не нашли признаков инфаркта или инсульта. Кровяное давление пациента было в норме, никаких болей он не испытывал. Ходить мог без труда. С ориентацией в пространстве тоже никаких проблем. Он даже медсестрам улыбаться начал, а это первый признак того, что пациент здоров.
– Не знаю, Стёпка. Наверное, у меня это от того дела… Завтра полечу в Москву на полное обследование. Там мой товарищ работает в хорошей клинике.
5
В столице он не был уже давно. Пересадки в аэропортах не в счет. Мокрым и ветряным утром Богдан отправился прямиком в частный медицинский центр. Школьный товарищ Максим за много лет сколотил себе прекрасную врачебную карьеру. Он отличный кардиолог.
Теперь он Максим Олегович. У него большой, светлый кабинет, и в отделении, которым он заведует, есть всё современное оборудование.
– Значит ты, Богдан, решил пройти полное обследование? – спросил он, утопая в своем кресле. За его спиной – необъятное окно, а на его лысине – отблески изредка выглядывающего солнца. Но даже без солнца большой улыбки этого человека хватало, чтобы озарить всё вокруг.
– Хотелось бы знать о состоянии своего здоровья чуть больше, чем я знал в предыдущие десять лет.
– Беспокоит что-то конкретное?
– Прошлым утром я проснулся и понял, что не могу дышать. Что-то вроде остановки дыхания. Я думал, случился сердечный приступ, забрала «скорая», но врачи сказали – нет.
– Раньше такое было?
– Нет. Ничего такого не было.
Максим Олегович энергично поднялся:
– Начнем с анализа крови и мочи. Посмотрим на наличие онкомаркеров. Потом частично просканируем тебя на МРТ. Сразу же забежишь в кабинет УЗИ. Там рядом флюорография. Затем заскочишь к эндокринологу. Возможно, он выпишет тебе препараты, чтобы поправить гормональный фон. Ты не пугайся, для людей в нашем возрасте это нормально. Говоришь, что-то с дыханием было? Пульмонолог тебя тоже посмотрит. Ну, и напоследок я, как кардиолог, погоняю твоё сердце и посмотрю на его состояние.
– Сколько на это потребуется времени?
– К вечеру закончим, – пообещал Максим Олегович.
6
Солнце в очередной раз пробилось сквозь тучи и тотчас утонуло в урбанистических контурах на западе Москвы. Богдан Евгеньевич, уставший и спокойный, находился на верхнем этаже здания, целиком отведенном под зимний сад. Он сидел в плетеном кресле и пил чай. Кое-где в гуще растений мелькали люди – пациенты, врачи. Богдан ожидал результатов.
Вскоре, слепя белым халатом, появился Максим Олегович. В руках он нес стопку бумаг, часть которой положил на стеклянный столик рядом с заварником. Улыбки на его лице не было. Он был серьёзен и озабочен.
– Вот знаешь, что меня всегда смущало во врачах? – спросил Богдан, вглядываясь в лицо подошедшего. – То, что иногда они делают каменные лица, и совершенно не ясно, какие за ними скрыты эмоции. Причем, это «иногда» происходит в тот момент, когда пациент настроен улавливать каждый вздох этого врача и ждет от него важных слов. Что это, такой тонкий цинизм?
Максим засмеялся.
– Ты прав: приобретенный цинизм, забравшийся в нас на генетический уровень. Смотри: в принципе, со здоровьем у тебя всё в порядке. – Он стал вникать в бумаги. – Показатели крови в пределах нормы. Завтра вечером придут дополнительные результаты из лаборатории, но, думаю, и там всё будет в порядке. Небольшие камни в почках… и слегка увеличенная печень.
Богдан заерзал.
– Но всё, что я здесь вижу, – не страшно. Никаких особых диагнозов коллеги здесь не оставили. – Максим отложил несколько бумаг в сторону и принялся вникать в остальные. – МРТ головного мозга и позвоночника ничего не выявили. А вот с суставами беда: почти все они имеют дегенеративные изменения.
Богдан стал нервно тереть свои локти.
– Но это, увы, возраст. Тут можно прописать препараты и чуть более активный образ жизни.
– С сердцем и легкими что? – не выдержал пациент.
– Легкие чистые, сердце в порядке. Молотит – дай бог. Наверное, генетическая особенность. Не зря я тебя на беговой дорожке мучал. Кардиограмма хорошая… УЗИ – норма. Шумов нет. Кое-какие тонкости, конечно, есть, но это, опять же, возрастное.
– Каков мой приговор?
– Ты еще ничего.
– Я серьезно!
– Для пятидесятипятилетнего мужчины ты еще ничего.
– Так-то лучше...
7
Максим отложил бумаги и сказал:
– А коли так, предлагаю закончить чаепитие и перейти к более интересным напиткам!
– Пять минут назад я сидел и боялся, что у меня обнаружится что-то неприятное и до конца жизни я буду сидеть на таблетках, а теперь ты предлагаешь выпить. Значит, судьба еще не разучилась делать приятные сюрпризы. С твоим предложением я согласен. Посидим, повспоминаем…
8
Пара рюмок виски – и по-больничному холодный кабинет кардиолога увиделся Богдану Евгеньевичу чуть ли не залом уютного ресторана. Даже анатомические плакаты на стенах ничуть не смущали. Максим включил музыку. Высоцкого. Вспомнить молодость.
– Слушай, Богдан, мы с тобой со школы знакомы, так?
– Ну.
– Мы друг с другом самыми первыми секретами делились, так?
– Так.
– Были времена, когда мы с полуслова друг друга понимали, так?
– К чему ты ведешь? – спросил Богдан и в очередной раз плеснул виски по бокалам. Красная икра на хлебе искрилась в люминесцентном свете.
Максим потер виски и посмотрел исподлобья:
– Тебе, откровенно говоря, было всегда плевать на свое здоровье. Точнее, не плевать, а… как это лучше сказать... ты никогда не парился. Заболел у тебя зуб – пошел, вылечил. Без лишних разговоров, будто проколотое колесо у машины поменял. Ногу сломал – не беда! Недельку на койке, недельку на костылях и – снова в строю. А когда тебе на выпускном в драке глаз чуть не вышибли и бровь рассекли, ты даже в больницу пошел не сразу.
– Хочешь спросить, почему я сейчас вдруг решил пройти обследование? Я же говорю: позапрошлым утром проснулся от нехватки воздуха. Вздохнуть не мог, сил подняться не было. Это чувство меня сильно напугало, вот я и решился. Мало ли какая напасть в жилах моих затаилась.
Максим хмыкнул, продолжая смотреть в глаза товарищу. Тут Богдан понял: его раскусили. Не ясно, как: может, каким-то острым чутьём, наработанным за годы общения с пациентами, может, как-то еще. В любом случае, Богдан не собирался больше держать в себе то, что, в общем-то, рвалось из него наружу.
– Знаешь, Макс, я под старость лет совсем сдурел: кокс решил попробовать. Попробовал. Кайф ничего так, но потом всякие странности начались.
– Отсюда поподробнее.
9
В течение десяти минут Богдан выплескивал из себя всё, что в нем накопилось. Иногда человеку необходимо выговориться. И как приятно, когда в такие моменты есть слушатель.
Он говорил, говорил, говорил. И этот его душевный порыв не был следствием потери контроля – насчет конфиденциальности Богдан имел твердую уверенность: всё сказанное останется в стенах этого кабинета. Максим его признания встретил позитивно. Сперва выслушал, потом даже слегка пошутил.
– И ты не осуждаешь меня? – удивился Богдан.
– Я тебе завидую, – ответил Максим. – Я тоже всегда хотел попробовать. Но, зная свой характер, понял: нельзя. Остановиться будет уже не реально. В принципе, в этом нет ничего страшного, если редко и немного. Но если я попробую и мне не дай бог понравится – то конец. Любой наркотик, прежде всего, разрушает не организм, а личность. А я этого боюсь больше всего на свете.
– Хочешь сказать, я разрушил свою личность? Только честно.
– Сразу, как только ты ощутил свой первый «приход», твоя личность понесла сильный урон.
– Ерунда какая-то. Никакого разрушения я не чувствую.
– Личность – штука крепкая, особенно у людей состоявшихся. Поэтому сильный урон еще не значит полное разрушение.
– Ничего не понимаю.
– Ты это потом поймешь, когда то, от чего ты всегда получал удовольствие, покажется тебе незначительным. Когда будешь постоянно, на подсознании, искать схожий кайф в обычной жизни, но, естественно, находить не будешь. Наркотик ищет в нашем мозге неприкосновенные ресурсы. Находит и задействует их. А за это нужно будет платить. Я на этот счет с нашим наркологом долгую беседу вел. Вот так, как с тобой, сидели, пили. Он мне тогда много чего рассказал. Я для себя кое-что новое узнал. Человек, ощутивший «радость» наркотика, почти всегда теряет интерес к жизни. Теряет цели. Мотивации, которые раньше подстегивали его к деятельности, становятся несущественными. Отсюда и тот факт, что наркоманы почти никогда не работают. Их можно заставить, но при малейшей возможности они эту работу бросят. Даже если эта работа некогда была им очень интересна. Ни продвижение вверх, ни деньги, ни соперничество – ничто их больше не занимает. Всё это вылетело из системы их координат и больше не парит. Их может увлечь только творчество, да и то короткими порывами. Короче, жизнь без кайфа для них – больше не жизнь, одна сплошная депрессия. И это самое страшное. Можно пережить ужасную физическую ломку, сжав зубы, вынести любую боль, но психологическую ломку выдержать почти невозможно. А потом будут очередные дозы, пока одна из них не станет последней.
– Чушь всё это. Ничего подобного я за собой не ощущаю.
10
Максим Олегович знал о Москве много. Знал её интересные злачные места и являлся их тайным ценителем. И как только приятель намекнул, что хочет скрасить время до наступления утра, сразу же выдал план действий. Предвосхищая новые развлечения, Богдану оставалось только кивать.
За окнами такси поплыли ночные проспекты, окрашенные мириадами огней. Под накрапывающим дождем краски плыли, как в акварельной картине. Максим сказал, что это самое холодное бабье лето в Москве на его памяти.
11
У шеста танцевала красивая девушка. Скорее, даже очень красивая девушка. Богдан Евгеньевич отвык от таких развлечений: в своем городе он не мог позволить себе посещение подобных мест. Для губернатора это моветон. Да и жена не поймет. А здесь, в Москве, он почти никто. Какой-то незаметный чиновник из провинции. Здесь таких полно. И ничего, что каждый такой чиновник может без труда выкупить пару таких клубов вместе со всем его персоналом – это тоже в порядке вещей. Это мелочи. Вот если бы они имели возможность купить остров или огромную яхту… Но это уже совсем другой класс людей. Тех господ плебейские развлечения, типа стрип-клубов, уже давно не прельщают. И в мимолетных взглядах танцовщиц словно читалось: развлекайтесь, нищеброды! На то, чтобы мы перед вами покрутились, ваших денег будет достаточно.
Максим Олегович вскоре растворился в обнимку с двумя красавицами и был таков.
12
Богдан Евгеньевич очнулся от жжения в носу. В пальцах был зажат доллар, свернутый в трубочку. Что за чертовщина?! Он ведь пообещал себе больше этого не делать!
Так, ладно, за невыполненные клятвы можно поругать себя потом, а сейчас нужно срочно вспомнить, куда его занесло. Белые кафельные стены, яркий свет, зеркала… Кажется, это туалет.
– Хороший кокс, – сказал некий мужчина, которого Богдан Евгеньевич видел впервые. У этого человека в руках была такая же трубочка.
– Ты кто? – спросил Богдан.
Мужчина внимательно посмотрел на него, затем закрыл глаза и, прислонившись к стене, расслабленно произнес:
– Не парься.
Что ж, очередная дорожка теперь уже лишней не будет. Кажется, кокаин выдернул сознание Богдана Евгеньевича из глубокого алкогольного опьянения, подарил немного радости и взбодрил. Однако «выдернутое» сознание необходимо возвратить в нужное место. Сделать так, чтобы восприятие мира опять вернулось в норму. Но эта задача оказалась непосильной. Ощущение было такое, будто все мысли и знания, находящиеся в голове, собрались в кучу и начали биться о стенки черепной коробки. Настоящая жуть.
Богдан смог сделать пару шагов до раковины и подставить ладони под кран. Он хотел вспомнить, было ли с ним когда-либо что-то подобное. Но нет, такого кошмара не было, даже когда в институте они с приятелями выпили ящик водки на шестерых. Тогда его срубил сон, а весь следующий день мучало лютое похмелье. Всего лишь рвота и тяжелая голова… сейчас Богдан Евгеньевич с радостью обменялся бы на то состояние.
– Максим, ты где? – что есть силы сосредотачиваясь на каждом слове, сказал в трубку Богдан. Вроде только что его руки были под струей воды, а теперь в них мобильник.
Максим что-то отвечал, но все его слова скручивались в фонетический фарш и бессмысленно вылетали из трубки. Богдан бил себя по щекам, крутился на месте, зажмуривался и вновь раскрывал глаза. Но смысл слов Максима не становился понятнее. Русский язык вдруг превратился в иностранный, совершенно незнакомый говор. Набор бессмысленных звуков.
Богдан схватился за волосы. Лишиться разума – это поистине настоящий кошмар!
Он посмотрел на свои руки… где мобильник? Его нет. Затем перевел взгляд на зеркало. Остатками сознания Богдан понимал, что в отражении он, однако себя в этом мужчине узнать не мог. За спиной был кто-то еще, но это было не важно.
А через секунду всё поплыло. Он начал падать, но кто-то поймал и удержал его. Спасибо тому доброму человеку… А пока – только тьма, из которой почему-то нет выхода. И это даже еще страшнее, чем тотальный мысленный хаос. Даже не яркий пресловутый тоннель, а простой мрак и полное осознание того, что ты в нем. Но в этот мрак сумел пробиться чей-то голос. И он был спасательным кругом… Вот бы увидеть того человека, кто без остановки говорит какие-то слова!
«Ах, кажется, вот он. Склонился над лицом и бьет по щекам. Ну, зачем же ты так больно лупишь? Прекрати! Я уже пришел в себя. Даже слова родного языка узнаю. Мыслить могу. Ну, всё… довольно бить меня!»
– Хватит! – выпалил Богдан. В этот момент его зрение сфокусировалось на склонившемся человеке, и он узнал в нем Максима. – Макс! Как я рад тебя видеть!
– Паршивы твои дела, друг, – сказал тот и помог Богдану подняться на ноги.
– Плевать. Уведи меня отсюда. Хочу в гостиницу, под душ и в кровать.
–У тебя была страшная аритмия. Велик риск сердечного приступа или инсульта. Я вызвал «скорую».
– А вот в «скорую» мне никак нельзя. Не забывай, я губернатор.
– И что?
Богдан Евгеньевич прислушался и осмотрелся. Он всё еще находился в туалете. Где-то за стеной грохотала музыка.
– Алкоголь, кокаин, стрип-клуб... Слухи расползутся, и с должностью можно будет попрощаться.
Максим чуть не засмеялся, потом сказал:
– А разве твоего авторитета недостаточно, чтобы не обращать внимания на такие мелочи?
– Не знаю, что ты имеешь в виду, – фыркнул Богдан. – Я не вхожу в круг любимчиков президента, которым в этой стране дозволено всё. Тем более, подо мной лёд уже треснул. Я знаю об этом.
– Ну, что ж, – улыбнулся Максим. – Тогда черный ход ждет нас.