Глава IX
Спустя двое суток пребывания дома, Кирилл Сергеевич почувствовал как тяжелые переживания и мысли стали возвращаться к нему. В груди ничего не болело, но чувства чего-то чужеродного накапливаясь, создавали психологический эффект отторжения. Родион говорил, что это пройдет и обязал его, принимать лекарства. Временами когда приступы обострялись хотелось вывернуть душу на изнанку и вынуть из себя эту дьявольскую машину, которая создавала внутри пугающую, мертвецкую пустоту.
Надо было чем-то занять мысли, но из головы не выходило беспокойство о Лене.
- Все так внезапно и глупо произошло – рассуждал Кирилл Сергеевич, бродя по своей просторной квартире из комнаты в комнату. Неужели случай, может все отобрать?
Может поэтому, люди так суеверны, что безумно боятся фатальной силы рока, перед которой они совершенно ничтожны? Но если в нем нет никакого смысла, то это глупее глупого.
В голове рождались вопросы, на которые он не знал ответов. Не свойственная для ученого праздность ума, была хуже любой болезни, поскольку ввергала в умственный анабиоз, поэтому он как охотничий пес взявший след, вцепился в эти мысли.
Раньше все было проще – руководство ставило задачи, а он их решал, совсем другое дело занять свой разум в отсутствии всяких задач. Остро начинаешь ощущать бесполезность прошлых достижений, когда вопрос требующий найти на него ответ, состоит не в атомах и бозонах, а в простой фразе – Что такое случай?
Каким то шестым чувством он понимал, что есть метафизика рока и она противостоит Богу. За роком, неосознанный страх внезапных потерь и он противен божественному устройству мира. За ним тот, кто держит род людской в постоянном напряжении и страхе, издеваясь над ним и глумясь.
Нащупав узкую дорожку, впотьмах собственного сознания Кирилл Сергеевич вновь и вновь терял ее, сбиваемый сутолокой мыслей. Он чувствовал себя беспомощным студентом, которому из всех экзаменационных билетов достался тот единственный, который он забыл выучить.
Чтобы упорядочить свои мысли, он решил заняться генеральной уборкой в квартире. Правда убирать особо было нечего, поэтому он занялся ревизией ящиков, стеллажей и полок. Добравшись до своего кабинета, Кирилл Сергеевич решил освежить в памяти свое собрание книг и найдя лестницу, полез на верхние полки стеллажей.
Некоторые давно забытые книги, которые вдруг захотелось перечитать, он снимал с полок и складывал на рабочем столе. Большой, цветной подарочный альбом шедевров художественного искусства он тоже отложил, намереваясь развлечь себя.
Начинало вечереть. Город кутался в сиреневую вуаль сумерек, а переулки постепенно наполнялись свежим ароматом вечера, который постепенно густел, заполняя все вокруг чернильной тушью ночи.
Кирилл Сергеевич подошел к окну и прислонился лбом к прохладному стеклу. Где-то внизу еще царствовала суета, но чем выше от земли, тем отчетливее ощущалось замедление времени, словно в суету города подмешали какой-то загуститель. Чем выше, тем медленнее оно текло, превращаясь во что-то предвечное над облаками, свободными от забот и суеты.
Мысли Кирилл Сергеевича нарушил старый, бронзовый колокольчик, стоящий на рабочем столе и упавший вдруг на пол, сдвинутый к краю книгами. Кирилл Сергеевич подошел к столу и подняв его, позвонил. Воздух наполнился легким, радостным звоном, распугавшим таинственные сумерки, окутавшие кабинет. Кирилл Сергеевич позвонил еще и еще. Подойдя к окну, он позвонил перед собой, словно хотел поделиться им с другими и вдруг поймал себя на мысли, что ни разу в жизни, с самого рождения, не слышал настоящего колокольного звона. В городе не было ни одного храма.
Он стал вспоминать некоторые даты истории и к своему удивлению обнаружил, что последний храм в городе, снесли за 50 лет до его рождения, то есть, вот уже больше 100 лет, город не слышал колокольного звона. Он стал рыскать взглядом над городскими кварталами, в надежде увидеть золотые купола, но это было бесполезно.
- Сто лет назад, малая кучка дерзких негодяев лишила город последнего храма, немудрено, что спустя 70 лет нас стали лишать живых сердец. Промолчав тогда, мы промолчали сейчас. Сначала нас лишили духовного сердца, а затем физического.
Сто лет город пребывал в коме, как больной, подключенный к аппарату.
- Городу нужно новое сердце – новый храм! – произнес Кирилл Сергеевич и хотел, было звонить Родиону, чтобы поделиться с ним своим открытием, как в дверь вдруг позвонили.
- Привет, а я только собрался тебе звонить, а ты тут как тут! – радостно приветствовал Кирилл Сергеевич своего друга.
- Не скучаешь?
- Мне надо с тобой поделиться кое-чем.
- Очень интересно – отвечал Родион Аркадьевич, проходя в кабинет, - Кофе не угостишь?
- Обижаешь! Проходи, устраивайся, я сейчас.
Через какое-то время Кирилл Сергеевич вошел в кабинет с двумя чашками дымящегося кофе.
- Что это ты здесь затеял? – спросил Родион Аркадьевич, указывая на стопки книг разложенных вокруг.
- Надо было занять чем-то голову, вот решил освежить в памяти, что у меня есть.
- Это хорошо, я кстати тебе кое-что принес интересное, как раз, чтобы занять голову – ответил Родион и протянул другу толстую папку.
Кирилл Сергеевич включил в кабинете свет, в котором уже практически стемнело, и удобно расположившись в кресле напротив друга, открыл папку.
В папке была толстая стопка печатных, не подшитых листов, видимо никак друг с другом не связанных.
- Что это? – спросил он.
- Это Кира, то, что у меня случайно сохранилось от моих многолетних изысканий, когда я занимался штудированием древней литературы. Может они тебе пригодятся или будут хотя бы интересны. Мне кажется, там есть достойные вещи.
- Спасибо, завтра и займусь – ответил Кирилл Сергеевич, отхлебывая горячий кофе.
- Я гляжу, ты сегодня в хорошем расположении духа? – спросил Родион Аркадьевич, глядя на спокойное лицо друга.
- Честно говоря, сам не знаю. Мысли мечутся в голове, ищут чего-то и не находят. Ничего не болит, но тошно как-то и муторно. Я бы хотел сказать, что хочется выть с тоски, только похоже ее вырезали вместе с сердцем. Наверно я похож на серое, безликое существо?
- Нет, не похож, но я прекрасно тебя понимаю… А ты не помнишь Кира, как ты влюбился в университете в одну девчонку, ох как ты страдал по ней?!
Кирилл Сергеевич ненадолго задумался.
- Когда это было Родя! Я уж и не помню толком.
- А я вот себя, очень хорошо помню – ответил Родион Аркадьевич. Мне тоже повезло влюбиться до того, как я сделал операцию. На всю жизнь я запомнил это разъедающее чувство тоски и отчаяния от неразделенных чувств. А когда я узнал, что она у меня за спиной встречается с другим, словно обухом к земле прибили! Я ведь и решился сразу после этого на операцию, думал, не переживу удара.
- Вот это я припоминаю, как ты терзался – вставил Кирилл Сергеевич.
- Терзался, мягко сказано! Я же тебе уже говорил как-то, что первая волна гражданских, которые пришли к нам на пересадку, были такие же как я, отчаявшиеся и раненые.
Оказалось с синтетическим сердцем гораздо легче жить…Боли нет!
Родион Аркадьевич замолчал, но видно было, что он хочет высказаться.
- Ты можешь говорить мне, все что думаешь – будто предугадав его мысли, сказал Кирилл Сергеевич.
Родион Аркадьевич не знал с чего начать. Слова о его новых переживаниях и чувствах, еще несколько месяцев назад были чужды и для него и для этого мира, они были анахронизмами, поскольку человечество давно изжило их из себя.
- С тех пор как началась эта история, совсем потерял я покой. – начал Родион Аркадьевич. Сплю плохо и постоянная тяжесть в груди, будто вздохнуть не могу. И мысли…безотвязные мысли о том, как я прожил жизнь…что я людям нес не облегчение, как мне казалось, а …Ты понимаешь?
Кирилл Сергеевич молча кивнул головой, не прерывая Родиона.
- Сложно объяснить, что со мной, поскольку обследование показало, что со здоровьем все в порядке, но какая-то внутренняя лихорадка не дает покоя. Ощущения похожи на те, что испытывает загноившаяся рана, которая вот-вот, прорвется гноем. Хочется исторгнуть из себя старую жизнь словно гной и начать заново, но я не знаю как. Мне нужен катарсис Кира, иначе я сойду с ума…
Все эти месяцы Кирилл Сергеевич был занят своими заботами, что ничего особенного в состоянии друга не замечал и только сейчас он буквально почувствовал в его голосе отчаянную мольбу о помощи.
- Я знаю Родя, что катарсис немыслим без покаяния…
- Но как?! – воскликнул Родион Аркадьевич, - Я хочу, я жажду этого как глотка чистой воды… Как Кира?!
- Похоже ты вовремя сегодня зашел, поскольку я хотел с тобой поговорить об одном важном деле.
Родион Аркадьевич приготовился внимательно слушать.
- Не только нам с тобой, а всем людям, всему городу нужен катарсис, нужно покаяние. Меня Родя сегодня будто осенило – сколько лет мы живем в страшном забвении! Но самое главное не в этом…
Кирилл Сергеевич взглянул на город, зажигающий огни.
- Взгляни, ни одного храма, ни одной маковки нет в этом городе… Он просто мертв!
Сто лет назад этому городу удалили сердце и с тех пор мы калеки…духовные калеки.
Родион Аркадьевич отставил чашку и подошел к окну.
- Надо Родя, дать городу новое сердце, возродить храм, чтобы лился над городом колокольный звон и может это и будет для всех нас, общим покаянием?
Родион Аркадьевич ходил по кабинету взад и вперед, потом остановился и глядя поверх очков, произнес:
- Кира, ты гений!
Кирилл Сергеевич махнул рукой.
- Я серьезно…Только вот чего я не пойму, как в нашу жизнь ворвались такие перемены, почему сейчас, почему мы?
- Не знаю Родя, может, время пришло?
- Какое время?
- Время прозрения и покаяния. Василиск пал и нам теперь строить новую жизнь.
- Строить…- протяжно произнес Родион Аркадьевич. И все таки, ты гений Кира, теперь я знаю, что мне делать, я буду строить!
- Что строить? Куда ты засобирался неугомонный?
- Я еще сегодня обещал проведать Елену Викторовну, чем ее угостить, что она любит?
- Подари ей от меня хороший букет цветов, а сладости на твое усмотрение.
Окрыленный новой идеей, Родион Аркадьевич выскочил за дверь и Кирилл Сергеевич снова остался один.
- Что нужно людям для счастья? Идея! Главное чтобы идея была светлой – подумал он, возвращаясь в кабинет, чтобы продолжить книжный разбор.
- Но не просто идея…Великая идея! А что может быть в мире выше, чем идея служения Богу? Может действительно, настало время прозрений? – удивлялся самому себе Кирилл Сергеевич.
Словно шоры стали спадать с умственного зрения, открывая глаза на то, как они жили все эти десятилетия. И тут ему в руки попала книга Сервантеса, про дон Кихота.
- Вот ведь стервец, как точно описал глупости человеческие! – произнес вслух Кирилл Сергеевич и усевшись в кресло, стал листать книгу в которой были чудесные репродукции Доре.
- Вся жизнь Кихота, как жизнь человечества, сплошные метания больного рассудка.
Пролистав книгу до конца, он хотел уже закрыть ее, как взгляд упал на финальный монолог Кихота – «Разум мой прояснился, теперь он уже свободен от густого мрака невежества, в который его погрузило злополучное и постоянное чтение мерзких рыцарских романов. Теперь я вижу всю их вздорность и лживость и единственно, что меня огорчает, это что отрезвление настало слишком поздно и у меня уже нет времени исправить ошибку и приняться за чтение других книг, которые являются светочами для души».
Кирилл Сергеевич закрыл книгу и взглянул на стопки книг на столе, которые он отложил, чтобы перечитать.
- А есть ли у меня время на все это? – подумал он.
Подойдя к книжным стопкам и окинув взглядом тысячи страниц, он стал убирать их обратно на стеллажи, словно отрезвленный одним лишь прочитанным абзацем. Убрав книги обратно, он достал ту, что досталась ему от родителей.
- Нет времени…Больше нет – произнес он и пошел в гостиную.
Но чтение никак не шло. Атмосфера была слишком обыденной. В памяти стали всплывать образы когда-то виденных в старом кино, интерьеров храмов, иконы и свечи. Хотелось окунуться в полумрак таинств, но в его доме никогда не было ни одной иконы, ни одной свечи.
Вдруг он подскочил с дивана и побежал обратно в кабинет. Приставив лестницу к стеллажу, он достал тот самый альбом с репродукциями знаменитых картин и стал его листать. Здесь было целое мировое наследие, начиная с древних времен и до прошлого века. Наконец он открыл страницу, на которой значилось – Андрей Рублев.
На одной странице, во весь лист, было изображение Святой Троицы, на других было по две иконы поменьше.
- Была, не была! – произнес Кирилл Сергеевич и достал из ящика стола канцелярские ножницы.
Вырезав аккуратно три иконы из своего дорогого альбома, он принялся искать подходящий для основы картон. Не найдя ничего путного, он снял со стены в кабинете две старые репродукции в рамке и разобрав их, вынул картонную вкладку. Вырезав картон по размеру изображений, он приклеил на него репродукции икон, а сзади сделал из картона треугольные упоры, чтобы они могли стоять вертикально.
Свечей в доме не водилось, как и мышей, интересно, чему бы он больше удивился, обнаружив у себя дома, церковную свечу или мышь? Но тут он вспомнил, что кроме свечей в храмах зажигали масляные лампады. Естественно как и свечей, лампад в доме не было и нужно было ее сделать самому. Из наиболее подходящих по объему, оказались нефритовые пиалы, льняное масло которое Кирилл Сергеевич любил добавлять в салат, нашлось в холодильнике, оставалось сделать фитиль. Пришлось пожертвовать кисточкой от диванной подушки. Срезав один жгутик, он продел его в трубочку скрученную из пищевой фольги и обернув большой канцелярской скрепкой, опустил кончик в пиалу с маслом. Достав из табачного ящика зажигалку, он поджег фитиль.
Фитиль оказался излишне большим и начал нещадно коптить. Кирилл Сергеевич задул огонь, протянул фитиль вниз, оставив лишь самую малость, и зажег снова.
- Отлично! – произнес он, глядя как новоявленная лампадка, засияла тихим, ровным светом.
В углу кабинета, над невысоким, узким пеналом, висела полка с различными сувенирами и статуэтками. Убрав их в пенал и протерев полку от пыли, Кирилл Сергеевич расставил репродукции икон в угол, большую посередине, а маленькие по бокам и аккуратно, чтобы не расплескать масло, поставил лампадку у большой иконы.
За окном уже совсем стемнело. Кирилл Сергеевич подошел к двери кабинета и выключил свет. Темная река ночи, сдерживаемая до того, ярким светом люстры, хлынула в комнату и мгновенно затопила все пространство вокруг.
Кирилл Сергеевич обернулся. В углу, робким светом горел огонек лампады, освещая стоящие рядом с ним иконы. Ему казалось, еще чуть-чуть и тьма поглотит этот слабый лучик света, таким беззащитным он казался в окружавшей его ночи. Но словно невидимый барьер, светящейся сферой укрыл его, отодвинув власть тьмы.
Кирилл Сергеевич подошел к полке.
В свете лампады, репродукции икон словно ожили. Освещенные мягким светом, на Кирилл Сергеевича глядели божественные лики, от которых словно из древности пахнуло мистикой и удивительным свечением. Он стоял в немоте, освещенный этим мистическим светом и не мог отвести взгляда, а лики с золотыми нимбами спокойно взирали на него из глубины веков, постепенно наполняя душу легким трепетом.
Будто утомленный штормами парусник, он нашел вдруг тихую гавань для своей души.
Он стоял как пред целой вселенной, беспомощный и онемевший от ощущения своей ничтожности. Величие собственного ума и эго, исчезло куда-то, преклонившись, пред малым отражением божественного света. Что же тогда есть Бог, коль скоро душа так легко откликается на изображенные лики?
Он стоял очарованный и потрясенный, не зная ни одной молитвы и не находя нужных слов, Кирилл Сергеевич с горечью осознал всю свою духовную наготу и нищету. Как стыдно стало ему за свою жизнь, потраченную на опыты этого мира, который оказался лживым обманщиком. За спиной было пусто и ничего из нажитого, не нужно было для общения с Богом, а того что нужно, того и не было.
Да и что нужно, он тоже не знал. Он стоял застигнутый врасплох, как беспутный сын, оказавшийся внезапно пред отцом, незнающий что ответить в свое оправдание.
Кирилл Сергеевич глядел на лики, которые будто вопрошали его о чем-то – С чем ты пришел ко мне сын мой? Что хочешь сказать мне? Что хочешь спросить?
Ему хотелось и спросить и сказать и говорить, говорить, говорить… Но потрясенный внезапным прикосновением Бога, душа замерла в блаженном восторге.
Тут он вспомнил, что в его Библии, есть в конце книги псалтирь, где он видел стихи, похожие как ему показалось на молитвы. Он сходил в гостиную и забрав книгу, вернулся в кабинет. Найдя в содержании псалтирь, он открыл первую страницу и негромким голосом начал читать:
«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей».
Он прочел одно предложение и замер потрясенный новым чувством.
С икон, словами этих строк он услышал обращение Бога именно к нему,
прямо в его душу – Что скажешь в свое оправдание?
В районе сердца, там где теперь билось Synheart-5, что-то вдруг резко кольнуло. Он вспомнил свою бурную молодость, первые крупные гонорары, безумные ночи в клубах и многое другое, такое, что давно было забыто и тихо пребывало на дне души.
И вдруг неведомая сила, его же собственной памятью, выплеснула на поверхность эти воспоминания и так они показались, ему омерзительны, что к горлу подкатил комок.
Никто не видел его чувств и мыслей, но хотелось провалиться со стыда под землю, потому что спокойно продолжали взирать на него лучистые, светлые лики, а он стоял пред ними как пред судьей и точно знал, что все его тайники души ему известны.
Восторг и стыд, боязнь и радость, страх пред неизведанным и надежда, все было настолько сильными, новыми чувствами, потрясшими душу и разум, что Кирилл Сергеевич не смог дочитать до конца даже первый псалом. Он опустился в кресло в каком-то изнеможении и закрыл глаза. Восторженный дух и трепетная душа, оказались намного моложе его физического возраста. Он чувствовал себя молодым мальчишкой, которому распахнули запертую до того дверь в неведомый мир. Он пугал своей неизвестностью и таинственностью, но манил душу истинной свободой бытия, новыми прозрениями и новым смыслом жизни.
Так сидя в кресле, Кирилл Сергеевич и заснул, пока восходящее солнце не пробудило его от удивительных снов. Встав с кресла и скрипя затекшей спиной, он подошел к лампадке и задул огонек. Заря разгоняла над городом туман, который прятался от лучей солнца в углах и переулках. Прогоняя ночные страхи, пробуждало оно город к новой жизни и в это утро, Кирилл Сергеевич как никогда, чувствовал это.