1
В последнюю ночь Юрий Петрович так и не сомкнул глаз. Нес¬колько раз вставал, включал свет и смотрел на часы. Курил, вгля¬дываясь в ночную мглу за окном. Медленно, но неотвратимо прибли¬жался новый день от которого он уже ничего не ждал. Докурив оче¬редную сигарету, он снова ложился, но сна не было. Думать о чем-то тоже не хотелось, и он ждал только когда закончится эта длинная, утомительная ночь. Едва забрезжил рассвет, он поднялся и прошел в ванную. Побрился, умылся, потом потихоньку вернулся к себе в комнату, надел чистое белье, заранее отглаженные брюки и рубаху. Обречено подумал: «Ну, вот и готов к последнему бою».
Пока приводил себя в порядок, проснулись жена Нинель и сы¬новья Витька и Сашка. Юрий Петрович попросил у них ключи от маши¬ны. Старший Витька усмехнулся:
- Что, батя, с «будуна» да за руль? Не дам ключи, еще машину разобьешь.
- Не дури, сын, ты что не видишь я уже третий день в рот не беру. Дай ключи.
- Перебьешься! Ты уже, наверное, забыл как баранку крутить. Лучше «крутани» грамм сто с прицепом и забурись где-нибудь.
- Витька, дай ключи. Мне очень надо съездить в одно место, - умоляюще попросил Юрий Петрович.
- Я сказал, перебьешься!
Юрий Петрович не возмущался таким поведением сына. Он сам подвел его к этому. Уже долгое время вся семья почти не разгова¬ривала с ним из-за его пьянок. Хотя он и на самом деле третий день не брал в рот спиртного, чего с ним не случалось уже несколь¬ко лет, но ни жена, ни сыновья на это не обратили внимания. Они уже привыкли жить, не замечая его. Отделили Юрия Петровича в са¬мую маленькую комнатку, где стояли только кровать и стул, а ему больше ничего и не надо было. Домой он приходил только ночевать, да и то не всегда. После того, как однажды сыновья пригрозили выгнать его совсем или сдать в милицию, чтобы не выступал пьяный, он старался днем дома не бывать,
Юрий Петрович не был законченным алкоголиком, а пил, чтобы забыться, отойти от всего земного, ничего не видеть и не слышать. Сейчас же он принял решение и должен быть в трезвом уме и здравом рассудке, иначе он не осуществит задуманного и все это обернется в обычный пьяный фарс. Осталось взять машину и... все. Но машину ему не давали. Только Нинель, выйдя из своей спальни с помятым от сна лицом, удивленно посмотрела на него и спросила:
- Куда это ты вырядился с утра пораньше?
- Надо по делу съездить. Дай ключи и документы на машину.
Машина была записана на ее имя, а у него и сыновей были до¬веренности. Она недоверчиво посмотрела на него. Вроде бы трезвый.
- Надолго собрался?
- Постараюсь побыстрей все закончить.
Что закончить никто из них даже не поинтересовался. Их уже давно не интересовала его жизнь, его заботы, лишь бы не мешал им жить. Убедившись, что он совершенно трезв, Нинель, поколебавшись немного, ключи все-таки дала.
Обуваясь в прихожей, Юрий Петрович окинул взглядом квартиру: все чужое, все не его. Никто не вышел проводить его. Может быть это и хорошо.
Выезжая из гаража, Юрий Петрович горько усмехнулся: все-таки он их надул. Ни жена, ни дети даже представить себе не могли, что видят его в последний раз, и если бы им кто-нибудь намекнул на это, они бы в один голос сказали: «Кому он нужен?» К сожалению это бы¬ла правда, он и сам это видел, что абсолютно никому не нужен и все свое существование в этом мире считал уже лишним и бесполезным
Третий день он прокручивал в памяти свою неудавшуюся жизнь, травил душу воспоминаниями, понимая, что все это в прошлом и впе¬реди у него ничего нет. Юрий Петрович пытался найти выход, но на-тыкался на глухие непробиваемые стены, не находя ни малейшей ще¬лочки через которую показался бы свет. Так ничего и не придумав, он принял единственное решение покончить со всем этим раз и на¬всегда. У себя в комнате он оставил на столе записку, где написал, что ушел насовсем, и чтобы его не искали. Там же он указал место, где оставит машину. Сейчас же ему машина была очень нужна, чтобы проститься с тем, чем он жил все эти годы, с тем, что еще поддер¬живало в нем силы. Последнее время, не видя ничего хорошего, он жил только воспоминаниями давно ушедшей молодости. Юрий Петрович понимал, что это глупо и надо жить настоящим, но жизнь не удалась, а прошлое ушло навсегда, поэтому он и задумал покончить с этим жалким существованием. Для этого у него уже было продумано много способов. Он столько раз смотрел в глаза смерти, что и сейчас она не пугала его. Только очень хотелось напоследок взглянуть на те места, о которых он помнил всегда, куда бы судьба ни забрасывала его.
А ведь несколько лет назад, казалось, все было в порядке. Хотя как можно было назвать это нормальной жизнью, если когда-то он от нее сбежал на войну и не старался там выжить и уцелеть. Он до сих пор не мог понять, как все это получилось, что, пройдя огонь, медные трубы и афганскую мясорубку, ему вдруг опостылела эта жизнь с пос¬тоянными упреками и насмешками.
Конечно, женился он поспешно и свою Нинель никогда не любил. По окончанию танкового училища он, молодой лейтенант, был послан в отдаленный гарнизон, где кроме полигона, казарм и нескольких домов для семей военнослужащих ничего не было. Детей и то возили на служебном автобусе за много километров в поселок, где была шко¬ла.
С Ниной Юрий познакомился на вечере танцев в училище, неза¬долго до выпуска. Тогда она была молодая, стройная девушка со сма¬зливым личиком, но как говорят - хочешь увидеть свою жену через много лет, посмотри на тещу, а будущая теща жила очень далеко и он ее первый раз увидел только через два года после женитьбы. В ту пору, еще курсантом, он и не думал связывать себя с ней семейными узами. Таких знакомых девчат у него было много, а любил он другую. Будучи по натуре однолюбом, он любил ее всем сердцем и душой, но между ними было огромное расстояние, и виделись они только на каникулах. Нина же была рядом. Она в тот же год, что и он заканчивала финансово-кредитный техникум и, конечно, уже тогда имела виды на него. Встречались только на вечерах, потом он прово¬жал ее до автобуса. При расставании целовал, но только потому, что она этого хотела, сам же при этом не испытывал к ней никаких чувств. Он со всеми девушками так прощался, видя, что им это очень нравится.
Юрий в это время был симпатичным парнем с открытым лицом и веселыми темнокарими глазами, которые поражали многих девушек на вечерах. Он много занимался спортом и поэтому, несмотря на высо-кий рост, у него была фигура атлета - широкие плечи и тонкая та¬лия, затянутая форменным ремнем. Девушки замирали, когда он под¬ходил к ним, приглашая танцевать, потому что он на целую голову выделялся из всех курсантов. Правда, из-за этого он однажды чуть не пострадал, когда поступал в училище и в семнадцать лет был долговязым и худым.
На медкомиссии в училище его сразу «зарубили» из-за высокого роста и малого веса. Вырос Юрий быстро, не успев набрать необхо¬димого веса соответствующего его росту. Это и показалось подозри-тельным членам комиссии, хотя на медкомиссии в военкомате ему сказали, что это возрастное и со временем пройдет. Как он ни доказывал председателю комиссии, полковнику медицинской службы, что он хочет учиться в танковом училище, тот ему советовал ехать домой и понаблюдаться у врачей, а через год приезжать снова. Но Юрий и слушать этого не хотел. Выбежав из кабинета, он пошел прямо к на¬чальнику училища. Его, конечно, не пустили к нему, и Юрий долго ждал, когда тот выйдет из кабинета. Как только генерал показался в дверях, Юрий прямо через приемную отчаянно кинулся к нему:
- Товарищ генерал! Выслушайте меня!
- Что такое? - начальник училища удивленно посмотрел на него.
- Товарищ генерал, меня на медкомиссии «зарубили».
- Значит не подходите по здоровью для танковых войск.
- Но я совершенно здоров, меня из-за роста не допускают сда¬вать экзамены. Говорят весу мало для такого роста. Но я же не больной.
Только тут генерал обратил внимание на его фигуру.
- Да, молодой человек, ростом вас бог не обидел, а вот здо¬ровья видать маловато.
- Да не больной я, а просто худой. Вот смотрите!
Юрий подскочил к стулу, стоящему здесь же у стенки и, взяв его за переднюю ножку, спокойно поднял на вытянутой руке. Этому приему он еще в школе научился. Генерал с удивлением посмотрел на него.
- Да, упражнение не для слабых, но видите ли одной силы в руках маловато для танкиста. Вам придется находиться в танке по несколько часов, а это доступно только человеку с хорошей физической подготовкой. Может быть вам лучше поступать в общевойсковое училище, здесь же в городе. Мы выдадим вам документы с рекоменда¬цией.
Юрий в отчаянии замотал головой.
- Товарищ генерал, а вы думаете на тракторе легче по десять-двенадцать часов пахать без перерыва?
Начальник училища уже по другому посмотрел на него.
- Ну-ка, юноша, пройдемте, - генерал повернулся и прошел в свой кабинет, Юрий за ним.
В просторном кабинете стоял большой стол и вдоль стен ряды стульев, а вот выше, на маленьких полочках стояли небольшие макеты танков всех поколений. Генерал подождал, пока Юрий осмотрится, по-том сразу спросил, показывая на один из них:
- Что это за машина?
Юрий сказал, что это за модель, назвал тактико-технические данные этого танка. Начальник училища показал еще несколько образ¬цов и, услышав правильные ответы, удивленно сказал:
- Неплохо разбираетесь. Откуда такие знания?
- В журналах собирал, больше в «Технике молодежи», - смущен¬но ответил Юрий,
- Ну что ж, - генерал еще раз оглядел его всего. - Если я поручусь за вас перед председателем комиссии, не подведете?
- Не подведу, товарищ генерал! - взволнованно ответил Юрий, чувствуя, что судьба его, кажется, решена.
- Фамилия?
- Трубин Юрий.
Генерал склонился над столом и записал себе на календарь.
- Идите и готовьтесь к экзаменам. Желаю удачи.
- Спасибо, товарищ генерал! - Юрий радостный выскочил из ка¬бинета и помчался в казарму, где жили абитуриенты…
С первого дня обучения Юрий стал усиленно заниматься спортом, Кроме занятий по физподготовке он ходил во многие спортивные сек¬ции. Купил себе гантели и стал накачивать мышцы и набирать вес. Днем времени было маловато, зато по вечерам, когда в казарме все заняты своими делами или уходили в увольнение, он до изнеможения занимался совершенствованием своего тела, не обращая внимания на посмеивающихся над ним товарищей, и всегда отвечал какой-нибудь шуткой на их насмешки. Он целый год не ходил на вечера танцев, усиленно формируя свою фигуру. К концу первого курса его было уже не узнать - из высокого, худощавого мальчика он превратился в кре¬пкого парня со спортивным телосложением.
Конечно, на учениях, в танке ему приходилось постоянно быть в полусогнутом состоянии, но зато на вечерах он своим могучим рос¬том и неунывающим характером покорял всех девушек, приезжающих к ним на танцы. Вокруг него всегда собиралась оживленная компания, которую он сам заражал весельем и смехом, рассказав пару историй, случившихся с его друзьями или с ним самим и приукрашенных в его рассказе так, что все покатывались со смеху. У него всегда в запа¬се находилось несколько новых забавных анекдотов, не выходящих за рамки пристойности. Многие девушки, приезжающие к ним, были влюб¬лены в него. Училище находилось далеко за городом, и по субботам автобусы были всегда переполнены девчатами, мечтающими очаровать сердце какого-нибудь курсанта.
С девушками Юрий знакомился весело и непринужденно, но так же легко и просто расставался с ними. К удивлению своих однокашни¬ков ни с одной из них долго не дружил, не любил. Для юных особ, грезивших пленить его, это было совсем непонятно и странно. Покру¬жив голову какой-нибудь из них, он мог на одном из вечеров тут же, извинившись перед своей очередной избранницей, пригласить на танец другую девушку, понравившуюся ему. Вселив в нее надежду на взаим¬ность, он, играючи, через некоторое время, а иногда тут же на вечере, расставался с ней, при этом стараясь не обидеть ее, не оскор¬бить своим уходом. Чаще всего он это делал незаметно - знакомил ее с кем-нибудь из друзей, а сам уходил в сторону. Многие считали его этаким гулякой, Дон Жуаном. Сам же он, смеясь, всегда говорил, что хотя он их всех и любит, но они для него все одинаковы и без¬различны. Только лучшие друзья знали, что любит он лишь одну, ту, которая осталась там далеко в его поселке, где он раньше жил и учился. Сейчас ее тоже не было дома, она поступила в медицинский институт, и все годы учебы он переписывался с ней, встречаясь толь¬ко на каникулах. Поэтому Юрий особенно не обращал внимания на тех девушек, что вились вокруг него, и просто не заметил, как Нинель потихоньку отмела всех и в последние дни только она и была с ним. Она сама приезжала к нему в училище не только по субботам, но и в другие дни, вызывая его через дежурного по КПП.
Дело шло к выпуску, и в это время срочно решались судьбы всех влюбленных или просто жаждущих выйти замуж за молодого лейтенанта. Многие пары незадолго до выпуска отметились в ЗАГСе, узаконив свои отношения: кто добровольно - по любви, а кто был вынужден из-за беременности своих подруг. В то время испортить карьеру молодому офицеру было несложно, стоило только такой подружке прийти со справкой о своем интересном положении к начальнику училища или замполиту и судьба курсанта была решена. Бережно соблюдая мораль¬ный облик советского офицера, командование тут же выдавало ему справку-разрешение на брак и увольнительную в ЗАГС. Но Юрий с Ни¬ной не спал, и пожаловаться ей не на что было, а других подруг она сама отшила, и уехал он в свой дальний гарнизон свободным от се¬мейных уз.
Недолго продолжалась его одинокая жизнь. Через полгода к не¬му приехала Нинель. Она к тому времени закончила свой техникум и была свободная птица. По направлению не поехала, побыла немного времени у своей мамы и поехала к Юрию. Он долго удивлялся, как она нашла его, на что Нинель только смеялась и говорила, что лю¬бовь ей подсказала дорогу. На самом деле все оказалось просто и гадко, но об этом он узнал гараздо позже, когда поехал с уже за¬конной женой в отпуск. А в тот день он и не думал, что придется жениться на ней.
В гарнизоне Нинель постаралась, чтобы все узнали, что к лей¬тенанту Трубину приехала невеста. Его напарник, с которым он жил в одной комнате в общежитии, вдруг куда-то исчез в первый же вечер, сказав, что пока поживет в другом месте. Конечно, Юрий, еще молодой мужчина, полный жизненных сил, кроме танков и комаров ни¬чего не видевший столько времени, не смог удержаться, чтобы не сооблазниться ее молодым, упругим телом, которым она так сильно прижалась к нему в страстном поцелуе, когда они остались одни в комнате. Но после первой же ночи, утром, собираясь на службу, он спросил ее, когда она думает уезжать обратно.
- А что, у тебя здесь кто-то есть? Я, наверное, зря приехала, да? - спросила Нинель, заглядывая ему в глаза.
- Наверное зря, - он пожал плечами.
- Тогда зачем же ты со мной в постель лег?! Что мне теперь делать?! - чуть не рыдая, выкрикнула она.
- Я тебя не звал, - невозмутимо ответил Юрий, видя, что она играет перед ним. - Я вообще уже забыл про тебя. Зачем ты приехала?
Нинель, плача навзрыд, упала на кровать. Юрий нервно закурил, глядя на нее. Он уже тысячу раз пожалел о вчерашней слабости и не¬сдержанности. Нинель ему была просто не нужна. Молча одевшись, он пошел на службу.
Целый день Юрий был на танкодроме, занимаясь с молодыми солдатами. Служба ему нравилась и он, находясь среди этих грозных бое¬вых машин, чувствовал себя чуть ли не повелителем вселенной, и забывал обо всем. Но сегодня он весь день был рассеян, несобран и голова его была занята одними мыслями: что делать с Нинель?
Она же в этот день времени даром не теряла. Приодевшись, про¬шлась по гарнизону, зашла в магазин, поговорила с продавщицей, представившись ей невестой Юрия. Для небольшого отдаленного гарни¬зона, как и для деревни, где каждый человек на виду, она была све¬жей пищей для женских языков. К концу дня, Нинель, узнав, где на¬ходится штаб, как бы случайно прогуливаясь, оказалась рядом. Так фланируя неподалеку, она дождалась пока из дверей не вышел какой-то офицер и подошел к ней.
- Здравствуйте! Вы, наверное, невеста лейтенанта Трубина? Я замполит полка майор Комаров.
- Здравствуйте! - она протянула руку, которую он осторожно пожал.
- Гуляете? Ну, как вам у нас нравится? - спросил Комаров, окинув взглядом сопки, окружавшие гарнизон со всех сторон.
- Красиво! Как в сказке! Я бы навсегда осталась здесь, - мечтательно сказала Нинель.
- Вот и оставайтесь! - обрадовался майор, - Мы вам жилье вы¬делим. Вы где остановились?
- В общежитии у Юрия.
- Ну, это временно. С квартирами у нас проблем нет. А то и свадьбу сыграем, - он, хитро улыбаясь, глянул на нее.
- Не надо свадьбы, зачем эти пышности, - она сделала вид что засмущалась и потупила взор.
- Ну что ж, нет так нет, А Юрию скажите, чтобы завтра же по¬дошел ко мне насчет квартиры и можете переезжать.
Вечером, когда Юрий вернулся со службы, первое что он спросил у Нинель:
- Ты долго думаешь здесь пробыть?
Нинель расплакалась. Больше всего Юрий не любил и не выносил женских слез. У него в училище уже был такой случай, когда одна девушка рыдала перед ним, клянясь в вечной любви. Может быть она и вправду была так влюблена в него, но тогда, глядя на ее запла¬канные глаза, преданно смотревшие на него и ждущие только положительного ответа, ему было и жалко ее, и совестно, что он ничем не мог помочь ей. В то время его сердце принадлежало той, что осталась далеко в его поселке, куда он стремился каждые каникулы, нетерпеливо считав дни до конца каждого семестра.
Сейчас же, слушая Нинель, ее рыдающие объяснения, что она, бросив все, ради него, добиралась в эту глухомань, а он в первый же день гонит ее назад, Юрий чувствовал себя не в своей тарелке. Он видел, что поступает жестоко по отношению к ней. Наверное, она и правда любит его, ведь не каждая отважится поехать в такую даль.
Сомнения мучили его. Он видел, что слишком безжалостен к этой девушке, но он же никогда не любил ее. Конечно, она всегда нравилась ему, как и многие другие с симпатичными мордашками и хорошенькими фигурками. Но о любви он никогда ни с кем не загова¬ривал. Сейчас же ему было все безразлично и он был один, потому что после последнего отпуска перед выпуском из училища он потерял свою любовь, свою мечту к которой стремился все годы учебы. Она, наверное, в это время была с его лучшим другом детства, с которым они дружили все школьные годы, и он полностью доверял ему свои мечты и переживания. Он лучше других знал про Юркину любовь и так подло предал его, но об этом сейчас ему не хотелось и вспоминать, потому что Юрий всегда считал подлость и предательство наивысшим преступлением на которое способен человек. Сам не зная почему, он равнодушно махнул рукой на все и разрешил Нинель побыть здесь не¬которое время.
Утром Юрий умчался на полигон и целый день был там. В общежи¬тие возвращаться не хотелось. Через день майор Комаров сам подо¬шел к нему и спросил, думает ли он переезжать в выделенную ему квартиру. Юрий не понял к чему этот разговор и раздраженно ответил:
- Мне и в общежитии неплохо. Да и вообще некогда мне этим заниматься. Мне сейчас надо бойцов обучать. Вон сколько молодежи прибыло.
- Твое дело, - майор странно посмотрел на него. - Только чтобы все было в норме.
- Разрешите идти, товарищ майор? Меня солдаты ждут.
- Идите, лейтенант, но помните, что я сказал - чтобы все было в норме.
Что он имел в виду, Юрий не стал спрашивать и, прибыв на полигон, тут же забыл об этом.
Прошла неделя, другая. Нинель, кажется, не собиралась уезжать. Каждый день она гуляла по гарнизону, со всеми перезнакомилась. Вечерами встречала Юрия, варила ему ужины и была ласкова и обходи¬тельна. Он с безучастностью воспринимал все это. Находясь с Нинель он постоянно думал о той, которую потерял. Хоть и расстался он со своей любимой навсегда, но память о ней не давала ему покоя. Толь¬ко уходя на службу, он забывал обо всем, опять в его глазах заго¬рался азартный огонек жизни, и он снова становился тем Юркой Трубиным, которым был всегда, до размолвки со своей возлюбленной.
Командиры, зная, что к Трубину приехала невеста, первую неде¬лю не ставили его в наряды. Их покорило то, что невеста лейтенанта не побоялась поехать за ним в это глухое место, куда их жены от-правились в свое время с большой неохотой. Через несколько дней стали поговаривать с Юрием о свадьбе. Он не придал значения этим разговорам, но Нинель сама начала об этом говорить, уповая на то, что она, наверное, уже беременна. Каким-то образом все это дошло до замполита, и вскоре их женили. Он покорно смирился с этим, хоть никогда и не любил ее, но долг будущего отца и честь офицера ока¬зались выше всего остального, В первый же год она родила ему сына. После этого у нее появились ранние признаки полноты и занудного характера.
Когда сыну исполнился год, они первый раз отправились в от¬пуск, У себя дома он не хотел с ней появляться, поэтому поехали сначала к ее родителям. Побыв там немного времени, он один поехал навестить своих стариков, благо до его поселка было недалеко. На пригородном автобусе Юрий добрался до дома, обрадовав родителей своим приездом и огорчив тем, что не привез внука. Только вечером, уже сидя с отцом за ужином и выпив бутылочку, Юрий рассказал о своем житье-бытье. Расспрашивая о внуке, отец, как бы невзначай, обронил:
- А что у вас с первым не получилось? Не родился?
Юрий не понял и переспросил:
- О чем это ты говоришь?
- Но ведь Нина твоя, когда приезжала к нам уже беременная была. У нее, что выкидыш был?
- Когда она приезжала к вам? - все недоумевал Юрий.
- Ну, когда адрес твой взяла у нас и поехала к тебе.
- Зачем же вы ей дали мой адрес? - возмутился Юрий.
- Так она же беременная была от тебя уже третий месяц, - рас¬терянно ответил отец.
- Это она вам так сказала? - еле сдерживая себя переспросил Юрий.
- Да, и еще пригрозила, что утопится в реке, если мы не да¬дим ей твой адрес.
Вот так он узнал правду «как любовь ей подсказала дорогу». Это было мерзко и противно. Юрий постарался замять этот разговор с родителями, а, вернувшись, устроил ей первый скандал. Нинель не-возмутимо отреагировала на это, ответив, что иначе она не нашла бы его. И тогда он бросил ей в лицо, что не любит ее и никогда не любил. Она спокойно ответила: «А я знаю это».
Побывав дома, Юрий окончательно понял, что зря женился, пото¬му что встретил свою первую любовь, и сердце его опять заныло и защемило надолго, как все годы в училище. Почти случайно он встре-тил ее на улице. За это время она стала взрослей и, как ему пока¬залось, еще красивей и привлекательней. Когда же она взглянула на него своими светлыми глазами, в которые он хотел бы смотреть всю свою жизнь, у него сердце замерло и заныло нестерпимой тоской и болью по потерянной любви. Юрий молча смотрел на нее, не зная, что и сказать. Она была все та же, которую он столько лет так безмер¬но любил, но теперь между ними была огромная пропасть в виде Нинель и сына.
Разговорились. Она рассказала, что в этом году заканчивает мединститут и, наверное, останется в аспирантуре. Спросила, как и где он сейчас. Юрий рассказал о себе коротко, что служит в отда¬ленном гарнизоне, что женился и уже есть сын. Услышав это, она удивленно посмотрела на него, что-то неуловимо печальное мелькну¬ло в ее глазах. Она тихо пожелала ему счастья, повернулась и ушла. Юрию хотелось позвать ее, вернуть, но он стоял и молча смотрел вслед, пока ее тоненькая фигурка не скрылась за поворотом дороги. Душа его стонала и плакала от бессилия и потери чего-то светлого, что давало ему жизненные силы.
На другой день он уехал. Кое-как дождался конца отпуска и с радостью вернулся в свой гарнизон. С Нинель у них с тех пор отно¬шения стали еще хуже. Со службы он домой приходил поздно. С женой почти не разговаривал, лишь, когда выпьет, а это стало случаться иногда. Пьяный он выговаривал все, что о ней думает. Потом опять замолкал на много дней.
Видя такое отношение к себе и боясь развода, Нинель срочно родила еще одного сына. Но это не изменило их отношений, а только усугубило. Зато она сейчас была спокойна, что теперь-то он никуда от нее не денется, командиры не позволят. А от мужа ей надо было только чтобы вовремя приносил зарплату, что он и делал всегда ис¬правно. Деньги отдавал ей все, а на выпивку всегда находились друзья да казенный спирт. Пить стал чаще, но ее это, казалось, не волновало.
Так прожили несколько лет. Старший сын уже пошел в школу, когда началась война в Афганистане. Юрий стал задумываться, чтобы написать рапорт об отправке его туда и подальше уехать от опостылевшей ему такой жизни, но начальство опередило его, предложив отбыть в горячую точку, на что он с радостью согласился. Нинель вроде бы как и не огорчилась, когда он сообщил ей об этом, а сразу задала вопрос о каких-то льготах, которые ему положены по возвращению, как будто он отправлялся на непродолжительную прогулку и непыльную работу.
Перед отъездом Юрий решил проведать отца с матерью и, взяв детей, поехал к ним. Дома он объяснил, что надолго уезжает в командировку, а куда не сказал. В то время этого нельзя было говорить, да мать довольная, что он привез внуков и не спрашивала. Когда же они с отцом вышли из дома и присели на крыльцо покурить, тот спро¬сил прямо:
- Скажи, сын, ты туда едешь?
- Да, - Юрий понял, что отец догадался обо всем. - Матери не говори. Так ей спокойней будет.
- А жена как же тебя отпускает?
- Нина? - Юрий усмехнулся. - Так ей это все равно. Она и здесь найдет выгоду для себя.
- Ох, Юрка, Юрка! - отец горько вздохнул. - Ну что ж, езжай если надо. А матери я ничего не скажу. Только ты пиши иногда, ес¬ли, конечно, можно будет оттуда письма присылать. И самое главное - береги себя.
Юрий видел, как у отца затряслись руки.
- Ладно, отец, не волнуйся, все будет хорошо. Ты за матерью смотри, что-то она сдала совсем, болеет часто. Береги ее.
Посидели, закурили еще по одной. Отец поведал ему все сельс¬кие новости. Юрий расспрашивал его о своих одноклассниках. Расска¬зывая ему обо всех, отец, как бы ненароком, вскользь, сказал, что та девчонка, с которой Юрка дружил в школе, окончила мединститут, вышла замуж, но неудачно. С мужем развелась и приехала обратно в село. Работает врачом и одна воспитывает дочь.
- А когда она вышла замуж? - спросил Юрий.
- Да давно, - отец задумался, вспоминая. - Дочери уже, навер¬ное, лет пять.
Юрий мысленно подсчитал и оказалось, что она вышла замуж сра¬зу после их последней встречи, когда он уже был женат. Это навело его на грустные мысли, что это его вина в ее неудачном замужестве, скорее всего в таком же поспешном, как и его женитьба. А может быть это просто его фантазии, да и какое это сейчас имеет значение
Под вечер, выйдя с детьми прогуляться по поселку, Юрий не за¬метил, как ноги сами повели его по знакомой дороге, и он очутился возле ее дома. Он не мог уехать, не повидав ее. Встретив же свою несбывшуюся мечту, которую он по-прежнему любил, он не знал, что и сказать, потому что не ведал, вернется ли с той войны или нет. Чувс¬твуя, что это их последняя встреча, Юрий хотел сказать многое, что не успел сказать раньше, но двое мальчишек стояли рядом, доверчиво и крепко уцепившись ему за руки. Холодно поговорив, они расстались.
Особо не вдаваясь за что он воюет, помня об интернациональном долге, о котором ему внушили перед отъездом, он прошел почти по всем дорогам Афганистана. Сменил за это время два сгоревших танка. Гибли ребята из его экипажа, а он чудом оставался жить. Смерти он не искал, но и не прятался от нее, да видно таких не берут ни пули душманов, ни осколки их снарядов и мин. Небольшие легкие ранения не считал за раны, оставаясь в строю. Домой не рвался, замены не просил. Предлагали съездить в отпуск, сам отказался. Не мог бро¬сить своих ребят одних. Бойцы постоянно менялись - кто дослужил и уехал домой, кого увезли в «черном тюльпане», а он, получив новых солдат, не мог оставить их, не обучив воевать. Так и прослужил почти всю войну безвыездно. Неоднократно награждался орденами и медалями. Мог бы сделать карьеру, но не стремился к этому. Высшее командование считало его опытным командиром, но выдвигать на дол¬жность боялось. Особенно после одного случая.
По данным разведки через ущелье ожидался проход каравана. Майор Трубин получил приказ силами своего батальона захватить его. Оставив крепкую засаду на выходе, он подождал, когда весь караван зашел в ущелье, перекрыл вход танками, отрезав им путь к отступле¬нию. После недолгого сопротивления «духи» на удивление сдались в плен. Побросав оружие, все сгрудились в кучу, подняв руки вверх. Окружив танками сдавшихся душманов, Юрий вышел к ним, видя, что они сдаются. Подозвав Сабира, своего заряжавшего и переводчика, он подошел к перепуганным людям с поднятыми руками. Из толпы вышел один пожилой афганец и стал что-то говорить.
- Что он сказал? - спросил Трубин Сабира.
- Говорит, что они декхане, а не бандиты. Их силой принудили сопровождать караван, дали оружие и заставили.
- Ну, понятно тогда почему они так быстро сдались, - Юрий об¬легченно вздохнул. – Спроси, кто командовал ими?
Сабир перевел вопрос командира, но вместо ответа раздался выстрел и декханин, вышедший на переговоры, упал. Из толпы вырвался человек и хотел бежать, но Трубин вскинул автомат и очередью скосил его. Кто-то закричал:
- Командир, отходи! Мы расстреляем их!
- Отставить! - закричал Юрий и поднял руку вверх. - Это же простые крестьяне! Спроси у них, кто этот человек, что стрелял, - обратился он к Сабиру, кивнув на убитого им душмана.
Сабир что-то спросил у пленных, ему ответили сразу несколько человек.
- Говорят, этот человек вел их сюда. Сам он из Пакистана.
- Все ясно. Оружие собрать, а пленных отпустить. Пусть идут к семьям. Сабир, переведи им, что мы отпускаем их домой, только чтобы больше не воевали.
Услышав, что перевел им Сабир, пленные опустили руки, радос¬тно загомонили, несколько человек поклонились Юрию.
- Командир, они благодарят вас, - радостно улыбаясь, перевел Сабир.
- Скажи им, чтобы шли по домам. Хватит крови.
Выделив бойцов, сопровождать караван до базы, Трубин скоман¬довал: «По машинам!» считая, что он все сделал правильно.
Когда вернулись в расположение батальона, майору Трубину тут же был объявлен выговор за неполное выполнение приказа. А приказ был - захватить караван, уничтожив сопровождение.
Так и прослужил Юрий безвыездно. Он здесь был нужен всем и знал это. На неоднократные предложения о возвращении убеждал выше¬стоящее командование, что он должен быть здесь. Терять такого опытного командира начальству тоже не хотелось и, видя, что он не рвет¬ся домой, а стремится остаться, шли ему навстречу. Уже в конце войны Юрий был все-таки тяжело ранен. Очередь из крупнокалиберно¬го пулемета прошила наискось всю грудь. Когда его вывозили, то бойцы прощались с ним навсегда, понимая, что вряд ли довезут его живым до госпиталя. Но крепкий, здоровый организм, закаленный го¬дами войны, не сдавался смерти, и Юрий остался жив. Очень долго лежал в госпитале, в Ташкенте. Пока лечился, наши войска были выве¬дены из Афганистана.
Находясь в госпитале, получил письмо от Нинель и узнал, что его мать умерла, а ему так и не сообщили об этом. Обидно стало, что не смог похоронить ее. После лечения был представлен на уволь-нение по состоянию здоровья и отправился домой на Дальний Восток.
Сойдя с трапа самолета, сразу поехал не к жене и детям, а к отцу. Почти десять лет не был он в родном селе. Многое изменилось да, наверное, и он сам, потому что знакомые односельчане, встречая его, не узнавали. Пусто было без матери в доме. Отец сильно пос¬тарел за это время, видно сказалась смерть жены, да за сына пере¬живал все эти годы. Сходили на могилу матери, вечером выпили с отцом, помянули ее.
Просидели допоздна. Разговаривали. Отец рассказывал о всех переменах прошедших за эти годы. Слушая его, Юрий понимал, что он полностью отвык от нормальной гражданской жизни. Он почти двадцать лет отдал военной службе, из них половину провел на этой бессмысленной, жестокой войне и теперь ему придется все познавать заново, ко всему привыкать. Сможет ли он акклиматизироваться к но-вому жизненному укладу? Эти вопросы мучили его еще в госпитале, когда он понял, что с военной службой придется распрощаться. Почти десять лет он находился среди огня, крови и смерти и вдруг сразу окунуться в повседневные житейские будни - это было непривычно и немного странно.
Война ожесточила его душу, сделала бескомпромиссным, потому что за эти годы он привык видеть только своих и врагов, других там не было. Сейчас же ему надо было входить в жизнь, которую он совсем не знал. А от прежней довоенной жизни у него не осталось ничего хорошего, кроме воспоминаний далекой юности о той девушке, которую он до сих пор любил и помнил. Там в Афганистане она всегда была с ним. Память о ней поддерживала в нем волю к жизни и в трудные ми¬нуты вселяла надежду на лучшее. Но сейчас, возвратившись оттуда, он должен вернуться к жене, которую и видеть-то не хотел. По детям он так же не скучал, а ехать надо было. В тот вечер он напился, чтобы забыться и не думать обо всем этом.
Наутро Юрий поехал к себе в гарнизон. Нинель, пока его не бы¬ло, времени даром не теряла. Узнав, что муж приедет уже не служить, а оформляться на пенсию, она обошла все начальство, выбивая инва¬лиду Афганистана и офицеру запаса квартиру в городе. Себе там же нашла место работы в банке.
Приехав в гарнизон, Юрий начал оформлять пенсию и пока ходили документы по всем инстанциям, получил двухкомнатную квартиру в городе, куда вскоре и переехали.
Дети ходили в школу. Нинель работала бухгалтером в банке. Зарплата небольшая плюс его пенсия. Через полгода он окреп, устроился на работу, шофером грузовой машины на междугородние рейсы. Работа «дальнобойщиком» ему была по душе. Юрий Петрович соглашался на любые дальние командировки, что нравилось его начальству, а ему тем более. Он уезжал надолго из дома с радостью и облегчением, по¬тому что его отношения с женой стали еще хуже. За последние годы ее так разнесло, что он не мог без содрогания смотреть на ее рас¬плывшуюся фигуру с огромным животом и низким широким задом. Они по-прежнему редко разговаривали друг с другом, каждый из них жил своей жизнью, вот только пить он стал чаще и больше. Между рейсами приходил домой пьяным и начинал выяснять с ней отношения. Он всю жизнь не мог простить, как она обманным путем нашла его и женила на себе. Из-за нее он потерял ту, которую любил до сих пор, а мо¬жет быть, и ей сломал судьбу. Чем хуже становились отношения у Юрия с женой, тем чаще он вспоминал свою первую любовь. Хоть и прошло много лет, но она неизменно оставалась с ним в его делах и мыслях. Он никому никогда не говорил об этом. С годами стал понемногу забывать о ней, только иногда, как дальняя зарница, мелькнет у него в памяти, ослепит на мгновение своими воспоминаниями, как о чем-то давно минувшем и несбывшемся, заноет сердце, а успокоить нечем. Зальет он водкой этот огонь воспоминаний и идет домой.
Вернувшись с войны Юрий Петрович сильно изменился. Это уже был не тот Юрка Трубин с веселым озорным взглядом. От его покла¬дистого характера, каким он был в молодости, не осталось и следа. Нет, не годы его сломали, а неудавшаяся жизнь, от которой он пос¬тоянно уходил когда-то на войну, а теперь в дальние рейсы. Он стал необщительным, молчаливым. С женой у него никогда не было контакта, которого он и не искал, а дети, пока он был в Афганис¬тане, полностью отвыкли от него, да он никогда и не занимался их воспитанием.
Юрий Петрович не задумывался - зачем он живет, работает, ест, спит. Он жил, как однажды заведенный механизм, по инерции. После стольких лет войны он хотел только одного - покоя. Позднее, когда он разуверился в том интернациональном долге, за который было про¬лито столько крови и слез, еще больше замкнулся в себе. Почти перестал читать газеты, смотреть телевизор и его уже не интересовало, что делается вокруг.
Юрий Петрович не заметил, как вся жизнь перевернулась, пере¬строилась, и с его убеждениями и чистыми взглядами на действитель¬ность стало еще труднее. Он также работал на автобазе, всегда чис¬лился добросовестным, хорошим работником и безаварийщиком. Зарабатывал вроде бы и неплохо, как он считал. Все деньги отдавал в семью, особо не интересуясь, куда они идут, оставляя себе только на командировки. Часто из поездок привозил домой продукты, которыми иногда благодарили его клиенты за хорошую доставку груза, и он не отказывался, принимая это как премиальные.
С сыновьями у него дружбы не было, они больше тянулись к ма¬тери. Старший Витька уже заканчивал институт народного хозяйства. Юрий Петрович с недоумением смотрел на него, не понимая, как этот здоровый бугай будет сидеть в конторе и перебирать бумажки, но по¬том заметил, что сын и не собирается идти и просиживать штаны где-нибудь в бухгалтерии. Будучи студентом, тот уже вертелся среди каких-то деловых людей. Они что-то перекупали, чем-то торговали и у не¬го уже имелись свои деньги и немалые. Юрию Петровичу всегда каза¬лось, что они занимаются какими-то темными делами, но на вопрос об этом сын ответил: «Это бизнес, отец, и если ты ничего не пони¬маешь в этом, то не лезь в мои дела». Мать поощряла все дела сына и даже помогала ему кое в чем.
Младший Сашка тоже поступил в институт, но своих денег еще не имел, и Нинель каждый день давала ему на такси, на обеды в хоро¬шем кафе и на другие мелкие расходы. Она не могла допустить, чтобы ее сын поехал на занятия в автобусе или трамвае и питался в сту¬денческой столовой. Как-то раз он не пришел домой ночевать. Всю ночь они не спали, все передумали. Сперва обзвонили все больницы, потом стали беспокоить милицию, где им сказали, что надо подождать до утра. Так оно и вышло. Утром сын позвонил из института и сказал, что ночевал у друга, смотрели допоздна «видик». Юрий Петрович по-пытался по телефону отчитать его за это, но Нинелъ вырвала у него трубку со словами упрека: «Как ты разговариваешь с ребенком?!» И совершенно другим, немного заискивающим тоном стала разговари¬вать с сыном.
- Сашенька, ты сегодня ведь не будешь задерживаться? Я так переволновалась за тебя.
- Но мы сегодня опять пойдем смотреть «видик», - возразил он, не слушая мать.
- Не надо никуда ходить! - закричала она в трубку. - Я куплю тебе «видик», только ночуй дома!
Видеомагнитофон в тот же день был куплен. А когда кто-то из его друзей однажды по телефону попросил позвать «этого лоха», оскорбленная мать тут же подарила Сашке толстую золотую цепь с большим крестом со словами:
- На, носи. Теперь никто не назовет тебя лохом.
Поначалу Юрий Петрович возмущался тем, что она дает много де¬нег сыну студенту на карманные расходы, чем сильно балует его. Но Нинель, работавшая уже главным бухгалтером в банке, заявила:
- Мой сын не будет ходить нищим. Он получит все, что я смогу ему дать.
А дать она могла много, потому что к тому времени уже получа¬ла какие-то бешенные миллионы, о которых Юрий Петрович только слы¬шал. Но он никогда не придавал особого значения ни деньгам, ни их количеству. Для него деньги были всего лишь средством нормального существования, чтобы быть сытым и одетым.
Вскоре Нинель обменяла полученную им когда-то двухкомнатную «хрущебу» на шикарную четырехкомнатную квартиру в престижном районе. Все это стоило больших денег и на его вопрос, на какие средства она сделала такой обмен, Нинель рассмеялась ему в ответ:
- Ну не на твои же «вши», что ты приносишь из своих поездок. Я зарабатываю!
Юрий Петрович так и не смог понять, как она зарабатывает та¬кие деньги, если он целые дни в поездках, за рулем, а приносит до¬мой во много раз меньше.
Когда-то они завели себе дачу. Юрий Петрович построил там не¬большой домик и летом, между рейсами, частенько уезжал туда. Ни¬нель, став получать большие деньги, заявила, что ей дача не нужна, она эти овощи и так купит, а горбатиться на этой маленькой планта¬ции она не собирается. Оглядев ее расплывшуюся фигуру весом где-то на полтора центнера, Юрий Петрович усмехнулся, но ничего не сказал. Дачу не бросил, ездил туда сам. Копался на грядках, что-то подст¬раивал, а потом с соседом, взяв бутылочку, коротали вечера.
В общем-то, и его и Нинель устраивало так жить, не мешая друг другу. Теперь она была материально независима от его зарплаты и пенсии, поэтому постоянно посмеивалась над ним, над его работой. Иногда она открыто смеялась над тем, как он поехал исполнять свой «интернациональный» долг и, если он напоминал ей о ребятах погибших там, Нинель откровенно и цинично заявляла ему, что они все просто дураки - и те, что погибли, и те что выжили, вроде него. Обидно бы¬ло Юрию Петровичу, потому что он уже не раз слышал такое от других людей. Молча он уходил из дома, напивался и, возвращаясь, высказы¬вал ей все что он думал о ней. Протрезвев наутро, опять умолкал, брал какую-нибудь книгу и садился читать, уходя от действительнос¬ти и погружаясь в мир героев какого-нибудь рассказа.
Когда они жили в гарнизоне, то общались с другими офицерскими семьями. У него были приятели, которые приходили к нему в гости, с которыми он мог поделиться своими радостями и неудачами. После Афганистана, переехав в город, он потерял всех старых друзей, а но¬вых не завел. Конечно, на автобазе у него были хорошие отношения со всеми мужиками. Однажды он пришел домой с двумя шоферами, чтобы отметить какое-то событие. Пройдя на кухню, он попросил жену приготовить что-нибудь закусить. Она демонстративно швырнула на стол тарелки, с грохотом бросила вилки, ушла в комнату и села смотреть телевизор. Посидели немного, выпили, поговорили, а когда он прово¬дил гостей, Нинель вышла из комнаты и заявила:
- Чтобы я больше этой шоферни в моем доме не видела.
С тех пор в их доме появлялись только «нужные люди». Если же Нинель видела, что с этого человека нечего взять и он не будет нигде полезен, она быстро отделывалась от таких гостей. У Юрия Петровича таких знакомых не было, поэтому всех этих «нужных людей» приводила Нинель.
Почувствовав силу денег, Нинель стала частенько укорять мужа, заявляя, что все в этом доме куплено на ее деньги, и кормит она его на свои деньги, и машина ее, и даже квартира теперь не его, при обмене она каким-то образом сумела сделать себя ответственным квартиросъемщиком. Юрий Петрович не выдерживал упреков, психовал, говорил, что он тоже зарабатывает, но она долго смеялась над его деньгами, которые он по-прежнему отдавал ей. Он уходил и опять на¬пивался, чтобы не слышать всего этого, но, возвращаясь, устраивал скандал. Сыновьям тоже надоели его выступления, и они пригрозили выгнать его или посадить надолго.
Однажды его младшему сыну не хватило денег, что давала ему мать на расходы и он с дружками угнали машину, как они объяснили «просто покататься». Когда позвонили из милиции и сказали, что их сын задержан, Нинель, взяв крупную сумму денег, поехала и к вечеру вернулась с сыном, еще более уверенная, что деньги могут все.
Когда же у Юрия Петровича случилась авария, никто не заступился за него, а своих накоплений у него не было, и вскоре он оказался безработным, получая только пенсию. Теперь Нинель стала попрекать его каждым куском хлеба. Спали они давно уже раздельно. Она отсе¬лила его в маленькую комнатушку, узкую как пенал и похожую на мо¬настырскую келью. Для него эта отдельная комната была какой-то отдушиной от всей суеты, которая утомляла его, а он хотел только одного - покоя. В разговоры жены и детей он никогда не вникал и не понимал их, поэтому, приходя домой, сразу уходил к себе, в одиночество и тишину.
Оказавшись без работы, Юрий Петрович запил, опустился, брился уже не каждый день, как раньше по старой офицерской привычке. Жена уже давно за ним не ухаживала, и внешне он стал похож на какого-то бомжа, да и образ жизни вел как бродяга, только у него пока был еще свой угол, где бы он мог переночевать. Вечером, когда все ло¬жились спать, он выходил из своей комнаты и проходил на кухню. Ел, что найдет, и снова уходил в свой маленький мир. С ним почти никто не разговаривал и если в дом кто-то приходил, то его просили не выходить и не позорить их.
Местные бичи и бродяги уже знали его, а главное им было известно, когда он получает пенсию, чтобы в этот день выпить за его счет. Поэтому пенсии хватало ненадолго, а выпить ему надо было уже каж-дый день. Немного, но надо было. Приходилось обращаться, к этим же бродягам. Они, зная его щедрую натуру, угощали чем могли.
После того как он потерял ключ от квартиры, его частенько стали не пускать в дом, если он приходил поздно. На его звонки в дверь кто-нибудь из домашних отвечал, что где напился, пусть там и ночует. И он шел туда ночевать. В подвалах и других ночлежках бродяги всегда с почетом принимали его, отдавая должное его герои¬ческому прошлому, поэтому для него всегда находилось место, где бы он мог поспать до утра.
Иногда, протрезвев, Юрий Петрович брился, одевался поприлич¬ней и шел искать работу. Многие предприятия стояли, своим рабочим нечего было делать, а в частных фирмах водители нужны были, но со своим автомобилем. Нинель же давно уже не давала ему машину.
От такой беспросветной жизни Юрий Петрович все чаще впадал в отчаяние. Он стал еще более угрюмым и замкнутым в себе человеком. Ему не с кем было поделиться своими мыслями и переживаниями. Ни¬нель и сыновья совершенно не понимали его, да и он не стал бы с ними обсуждать свои проблемы, потому что кроме насмешек и презри¬тельных взглядов от них он ничего не слышал и не видел. Отец его давно умер, и у него никого не осталось, кто бы мог выслушать его и понять.
В последнее время Юрий Петрович все чаще ворошил в памяти всю свою жизнь. Вспоминал свое детство, юность. Когда вспоминал про свою первую любовь, ему сразу становилось горько и тоскливо. Всю жизнь он прожил с нелюбимой женщиной, да и она его никогда не лю¬била. Он был ей нужен, чтобы устроить свою жизнь, а сейчас стал просто лишним, как вещь, которая состарилась и вышла из моды. Юрий Петрович видел, что он бывший боевой офицер, прошедший эту никому непонятную войну, стал теперь не нужен ни семье, ни обществу. Он никак не мог вписаться в эту действительность со своими старыми взглядами на жизнь и поэтому стал все чаще задумываться, что не пора ли покончить со всем этим раз и навсегда. Зачем мучиться са¬мому и надоедать другим, мешая им жить. Такие мысли уже не покида¬ли его. Он постоянно думал об этом и наконец-то принял решение уйти от всего и от всех. Он знал, что у него хватит силы воли по¬кончить с этой жизнью, только надо обязательно быть в трезвом уме, потому что пьяный он становился слабым и безвольным.
Юрий Петрович три дня совершенно не пил, обдумывал, размышлял, вспоминал. Он не раз задавал себе вопрос, что может быть он просто безвольный человек, потому что раньше он считал самоубийство уде¬лом слабых людей и был уверен, что всегда можно найти выход из лю¬бого критического положения. Это ему очень помогало там, в Афгани¬стане. Заражая своим оптимизмом, он поддерживал у всех веру в луч¬ший исход в самых, казалось, безвыходных ситуациях. Сейчас же он сам, не найдя выхода, понял, что он принял правильное решение. В этой жизни у него ничего не осталось и, наверное, прожил он ее зря. Он ни от кого и ни от чего не бежал. В душе у него было пустынно и не было ни одной живой души, которая поняла бы его и поддержала. Он знал, что ни жену, ни сыновей не огорчит его смерть, а только освободит их от обузы, которой он был для них.
Попетляв немного по городским улицам, еще по-утреннему пусты¬ми от транспорта, Юрий Петрович выехал на загородную трассу. Маши¬на бесшумно неслась по шоссе.
Прежде чем осуществить задуманное, Юрий Петрович хотел съез¬дить в село, где прошли его детство и юность, где впервые он поз¬нал любовь и уехал в жизнь, которая завертела, закружила его, а потом выбросила на обочину. Пока был жив отец, он приезжал сюда, но после его смерти он ни разу тут не был, хотя душа его на всю жизнь осталась здесь. Даже в пекле Афганистана он вспоминал ни гарнизон, где оставалась его жена и дети, ни город, где он учился, а это село, где когда-то жила его несбывшаяся мечта.
Через час Юрий Петрович приехал на место. Свернув с шоссе, он направил машину по проселочной дороге чуть в сторону от села. Нап¬ряженно вглядываясь вперед ждал, что вот-вот из-за поворота пока¬жется река. Когда под утренним солнцем блеснула водная гладь, он облегченно вздохнул. Подъехав к самому берегу, Юрий Петрович оста¬новил машину, вышел и огляделся. Мало что изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз.
Прошло около двадцати лет, когда он ходил по этому берегу. Здесь было их заветное место, где он впервые обнял ее и тут же отчаянно поцеловал и объяснился в любви. А в тот последний вечер, он, почти выпускник танкового училища, был в отпуске перед защитой диплома и получением лейтенантских погон. Приехав домой, он, кое-как вырвавшись от материнских расспросов, помчался к ней, но дома ее не застал. Ее мать сказала, что она ушла в клуб на танцы. За ней заходил его друг и они вместе ушли. Юрка, развернувшись, тут же пошел в клуб, но там ее уже не было. Говорили, что видели их вместе, а потом они куда-то исчезли. Огорченный Юрка побрел обрат¬но. Подходя к ее дому, он заметил у калитки прощающуюся парочку. Юрка не слышал о чем они говорили, но, приглядевшись в темноте, увидел, что это была она с его другом. Такого предательства он не ожидал. Обида захлестнула его, и он молча прошел мимо...
Юрий Петрович прошелся немного по берегу. В утренней тишине шуршали опавшие листья, навевая грустные воспоминания. Давно уже не было той девочки, которую он любил всю жизнь, а где-то живет женщина у которой свои дети, свои заботы, своя жизнь, в которую он не имеет право вмешиваться. Да и она о нем, конечно, уже давно забыла, потому что это было так давно, где-то в прекрасном прошлом. В настоящем же его ничего не ждет и он это давно понял. В послед¬ний раз оглядев все вокруг, он заглушил в себе этот поток воспоми¬наний, расслаблявший волю, быстро, не раздумывая, сел в машину и тронулся с места.
Выехав на шоссе, Юрий Петрович разогнал машину и мчался не¬смотря на спидометр. Ему осталось перегнать машину на условное место на берегу, которое он указал в записке и здесь же осущест¬вить задуманное. Вынося себе приговор, он не испытывал ни страха, ни угрызения совести, просто ему было жаль свою неудавшуюся, ни¬кому не нужную жизнь. Зато теперь он исчезнет для всех навсегда. Юрий Петрович все продумал до мелочей и никто никогда не найдет его тела, этим он избавит всех от хлопот с его похоронами.
Неожиданно, обгоняя впереди идущий большой рейсовый автобус, на встречную полосу выскочила новенькая иномарка. Через лобовое стекло Юрий Петрович даже разглядел водителя, молодого парня, поч¬ти мальчишку, вцепившегося обеими руками в рулевое колесо, с округлившимися от испуга глазами. Справа от иномарки, не снижая скорос¬ти, шел автобус, навстречу Юрий Петрович. «Ой, дурак, дурак! Что же ты делаешь?» - успел подумать Трубин и, видя, что столкновение неизбежно, крутанув баранку вправо, отвернул свою машину в сторону с проезжей части, прямо на придорожные бетонные столбики.
2
Дежурство подходило к концу и Татьяна Михайловна, заведующая травматологическим отделением районной больницы, устало зевнула и посмотрела на часы. Ночь выдалась более или менее спокойная, при¬везли всего двух пострадавших. Один из них мужчина средних лет, крепко выпивший с ножевой раной, неопасной. Хотели зашить не усыпляя, но он никак не мог протрезветь и прямо на столе все ругал какого-то друга, не защитившего его и крыл таким трехэтажным матом, что приш¬лось сделать ему общий наркоз.
Другая была девушка, совсем молодая, тоже под «градусом», вы¬павшая из окна, как сама говорит. Хорошо хоть со второго этажа и сломала ногу и кисть руки. Нога, конечно, у нее заживет быстро, а вот рука у которой были раздроблены кости запястья - это надолго.
Операции пустяковые, но ночь прошла в сутолоке и беспокойстве, Сейчас Татьяна Михайловна ждала смену. В предвкушении домашней ти¬шины и покоя, уже представляла, как она придет домой, умоется, попьет чайку и ляжет в постель, вытянув усталые ноги, и будет тихо засы¬пать в тишине одиночества.
Вообще-то у нее в доме всегда было шумно и весело, особенно когда появился внук. Дочь после педагогического училища была нап¬равлена в свое село и приехала домой, да не одна, а с мужем. Снача¬ла жили все вместе, в доме, где Татьяна Михайловна родилась и вырос¬ла, но вскоре дочь родила сына и ей, как сельской учительнице сразу же выделили квартиру. Зять был обыкновенный рабочий парень. В го¬роде он работал на заводе токарем и здесь в совхозе тоже пошел в мехмастерские по своей специальности.
Сменщик что-то задерживался и Татьяна Михайловна, сидя в орди¬наторской, уже хотела снять халат, но тут резко затрезвонил теле¬фон. Она взяла трубку. Звонили из приемного покоя, чтобы готови¬лись к операции: привезли мужчину после автоаварии. «Опять, наверное, пьяный», - подумала Татьяна Михайловна, с сожалением глядя на часы, ее время закончилось, а сменщика все не было. Она позвонила в операционную, чтобы готовились, и устало вышла из кабинета. Воз¬раст давал о себе знать. Хотя в свои сорок три года она сохранила стройную фигуру и легкость походки, но ноги уже болели. Очень час¬то она проводила всю смену на ногах, за операционным столом, осо¬бенно если дежурство выпадало на выходные или праздники, В эти дни травматологическое отделение работало без отдыха.
В операционной уже все было готово, когда из приемного покоя на каталке привезли пострадавшего мужчину. Черепно-мозговая травма и множественные переломы ребер, как будто кто-то сжал его грудную клетку. Обломок какого-то ребра, очевидно, задел легкое, потому что дыхания почти не было слышно, а только в углах рта слегка на¬дувались и лопались розовые пузырьки. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в этом скуластом овале лица, в этом прямом подбородке, характерном для волевых мужчин. Но все лицо было залито кровью, да и некогда было думать о чем-то постороннем.
Когда-то в аспирантуре Татьяна Михайловна специализировалась на нейрохирургии и поэтому после беглого осмотра сразу поняла, что надежды на спасение почти нет. Верхние теменные кости были разбиты, очевидно от удара о лобовое стекло. В месте соединения ве¬нечного и сагиттального швов была сильная вмятина. Вероятно, оскол¬ки костей давили на мозг. Раздумывать было некогда.
Вида серьезность положения, все работали слаженно, быстро и четко, исполняя команды Татьяны Михайловны. Она же осторожными движениями своих тонких, чувствительных пальцев, уверенно работали инструментом, освобождая поверхность мозгового вещества, уже пок¬рытую сильной гематомой, от мельчайших осколков костей. Негромко, отрывисто переговариваясь с ассистентами, она закончила операцию, сделав все возможное. Напоследок, взглянув на оперируемого, у кото¬рого из бинтов торчали только нос и эти до боли знакомые скулы и подбородок, она опять не успела ни о чем подумать, потому что все мысли были заняты только что проделанной сложной операцией.
Во время работы Татьяна Михайловна забывала про усталость и не замечала времени проведенного за операционным столом. Уже сидя в ординаторской, она почувствовала сильное изнеможение от этой нап¬ряженной работы. Делая запись в истории болезни, она взглянула на первую страницу, заполненную в приемном покое, пробежала глазами фамилию и имя пострадавшего и не поверила тому, что увидела. Встряхнув головой, Татьяна Михайловна снова, но уже медленно про¬читала фамилию, имя и отчество, написанные аккуратным почерком де¬журной медсестры. От одного имени этого человека у нее защемило сердце, стало трудно дышать, рука выпустила авторучку, которой она только что заполняла формуляр. Уняв дрожь в руках, она кое-как дописала начатое предложение, ду¬мая о другом. Потом пересела на мягкий диван и прикрыла глаза. Успокаивая себя, она опять взглянула в историю болезни, на год ро¬ждения. Ну конечно это был он! Как же она сразу не узнала его? Ей захотелось немедленно встать, пройти в реанимационную палату я по¬смотреть на него. Подавляя в себе это желание, она сидела на дива¬не и убеждала себя, что это может быть случайное совпадение, хотя знала, что такое случается редко.
- Татьяна Михайловна, вы извините меня, пожалуйста, за опоз¬дание, - услышала она голос своего сменщика, - Понимаете, только начал собираться…
- Не надо объяснений, - она устало посмотрела на него. - Ни¬чего, бывает.
- А вы почему домой не идете?
- Устала что-то. Сейчас пойду, - она встала с дивана, сняла халат, накинула легкий плащ и вышла.
По дороге все думала, что зря не сходила и не посмотрела на него. Ей все время хотелось вернуться назад в реанимационную пала¬ту, куда его увезли после операции, но что-то останавливало ее.
Дома, как всегда, Татьяна Михайловна попив чаю, легла спать, но сон не шел. Полжизни она вспоминала его, потом почти забыла, а в последнее время, оставшись одна, стала часто перебирать старые фотографии и опять вспомнила о нем. Вспомнила себя молодой, вспом¬нила первую свою любовь и вот как «легок на помине» он появился у них в больнице.
Как ливневый поток воды, нахлынув на нее и промочив насквозь, так и воспоминания далекой юности проникли во все клетки ее мозга и тела, не давая уснуть. Она вновь стала той десятиклассницей, за которой постоянно следили его глаза. Они учились в одном классе, но никогда не дружили. Будучи по натуре веселым и общительным он раньше мог подойти к ней и спросить о чем угодно, как к любой дев-чонке, и вдруг стал бояться ее серо-голубых глаз. Он был долговя¬зым парнем и поэтому всегда сидел за последней партой. Она же не¬большого роста, стройная, с белокурыми локонами до плеч, как кукол¬ка, всегда сидела впереди него с подружкой, и он все уроки смотрел ей в затылок, и она чувствовала это.
Училась Татьяна хорошо, даже отлично, он же некоторые предметы вроде химии, еле-еле тянул, но это его особенно и не огорчало. Он постоянно выслушивал от одних учителей нотации про свою лень и нежелание учиться, в то же время на уроках истории и литературы преображался, загораясь любой темой. Дома он много читал, и историчка всегда вызывала его дополнять ответы, ей нрави¬лось, как он готовился к ее урокам.
Раньше Татьяна никогда не обращала на него внимания, но знала хорошо, как одноклассника проучившегося с ней все десять школьных лет. Парень как парень, немного хулиганистый, но никогда не уныва¬ющий от мелких неудач, тут же забывая про них. Как все сельские мальчишки увлекался сельхозтехникой и к концу восьмого класса уже помогал отцу, отчего весной на уроках почти засыпал, проработав всю ночь на тракторе в поле. Где-то с конца девятого класса она начала постоянно чувствовать затылком его взгляд. Придя после ка¬никул в десятый класс, она сразу наткнулась на его глаза, они те¬перь постоянно следили за ней, за каждым ее движением. Ее это раз¬дражало, и она как-то на перемене подошла к нему и прямо спросила, зачем он следит за ней.
Лучше бы она этого не спрашивала. Он так пристально посмотрел ей в глаза, таким долгим взглядом от которого у нее все вздрогнуло внутри. Она еще не поняла, чего больше было в этих глазах - то ли удивления, что она не понимает его, то ли чего-то умоляющего, но была в этих глазах какая-то преданность, как у собаки, смотревшей на любимого хозяина. Опешив от такого взгляда, Татьяна сама рас-терялась и сказала, чтобы он больше не смотрел на нее так. Потом оба, смутившись, пошли в класс.
После этого она не перестала меньше чувствовать его взгляды, но теперь сама с интересом поглядывала на него и сильно переживала когда учитель химии опять стыдила его за непонятливость. Татьяна, как-то не выдержав, предложила свою помощь, на что он усмехнулся и сказал, что бесполезно все это, так запустил он весь материал. Татьяна все-таки настояла на своем.
Заниматься с ним было трудно. Они оставались в классе одни после уроков и он, сидя рядом, преданно смотрел на нее. Она чув¬ствовала, что он ничего не видит и не слышит из того, что она пы¬талась объяснить ему. Татьяна злилась на него, но в то же время это льстило ее самолюбию. Она видела, что он влюблен в нее по уши. Теперь он провожал ее после школы и по дороге, разговаривая о чем-либо, она с удивлением смотрела на него новыми глазами. Он весь преображался, когда увлеченно и весело рассказывал ей что-нибудь.
Позже они стали по вечерам ходить в клуб на танцы. Танцевать он не умел, и Татьяна пыталась научить его. Танцы не химия и эти ее уроки он схватывал на лету. Как-то уже весной он уговорил ее после танцев пойти к реке. Придя на берег, они долго стояли, слушая плеск недавно очистившейся ото льда воды. Когда она зябко повела плечами от ночной прохлады, он решительно обнял ее и стал целовать, не да¬вая опомниться. Потом стал горячо говорить, что любит ее, любит давно, любит до конца жизни. Растерявшись от его объяснений, Тать¬яна прижалась к нему, чувствуя, как бьется его сердце.
С тех пор они стали часто приходить на это место. Здесь на берегу реки, оставаясь наедине, он клялся ей в вечной любви, и она верила ему, видя, как он безумно обожает ее.
Закончив школу, они разъехалась. Она поступила в медицинский институт, а он уехал в другой город, учиться в военном училище. Только оказавшись вдали друг от друга, ей вдруг стало не хватать его, и Татьяна поняла, как сильно она его любит. Она каждый день думала о нем, вспоминая то время, когда они были вместе. Конечно, они переписывались, и он в каждом письме называл ее своей любимой, считал дни до следующей встречи. Дождавшись каникул, они все время проводили вместе, мечтали, строили планы на будущее. Каждый вечер уходили к реке на свое заветное место и, казалось, что их счастью ничто не может помешать…
Наверное Татьяна так и дождалась бы своего Юрку, если бы не однажды все рухнуло разом и навсегда. Был у него школьный друг Колян, которому Юрка доверял все свои тайны. Бывал дома каждое воскресенье, Татьяна виделась с Коляном часто. Сперва он сопровож¬дал ее на танцы, на правах старого друга, потом стал осторожно на¬мекать, что она ему тоже нравится. Однажды полушутя предложил ей выйти за него замуж. Татьяна восприняла это как шутку, а когда он стал настаивать, она обиделась. Тогда Колян стал убеждать ее, что он пошутил, но с тех пор стал ходить за ней по пятам, как только она приезжала домой. Если приезжал Юрка домой, то Колян уходил в тень, а она целые дни проводила со своим милым.
В последние каникулы перед окончанием училища она ждала Юрку со дня на день. Как-то под вечер пришел Колян и уговорил ее пойти в клуб на танцы. Весь вечер он был с ней и не отходил ни на шаг. Татьяна видела, что его что-то беспокоит, но расспрашивать не ста¬ла. Она сама в тот вечер была рассеяной, думала о Юрке, почему он не едет. Несколько раз порывалась уйти домой, но Колян не отпускал ее, уговаривая остаться до конца вечера, но потом, неожиданно, сам предложил уйти с танцев, на что она сразу же согласилась. Проводив ее до дома, стоя у калитки, Колян вдруг начал объясняться ей в любви, стал говорить, что давно любит ее, что не Юрка, а он сдела¬ет ее счастливой.
- Ты пойми, - убеждал он ее, - думаешь у Юрки там нет другой девчонки. Что же по-твоему он один там все это время? Гуляет, на¬верное, там со всеми.
- Не смей так говорить, - возмутилась Татьяна. - Ты же ничего не знаешь, а болтаешь языком просто так. Как ты можешь так гово¬рить? Ведь он твой друг.
- Ну и что ж. А если я люблю тебя больше, чем он. Уже четыре года он там и ты его видишь только на каникулах, а я здесь посто¬янно рядом с тобой. Ты же не видела меня с другой девчонкой? Потому что я тебя одну люблю, а Юрка там неизвестно с кем.
- Колян, это же подло, наговаривать на друга. Я не хочу боль¬ше с тобой разговаривать!
Татьяна хотела уйти, но Колян загородил калитку и не пускал ее.
- Пусти, мне домой надо!
Он упрямо не пропускал ее, загораживая собой проход. Потом схватил за руки и, заглядывая в глаза, спросил с отчаянием и дрожью в голосе:
- Ну, а мне что делать? Я же люблю тебя! Почему ты мне не веришь?
- Ты прекрасно знаешь, что я люблю Юрку, а к тебе относилась как к его старому другу. Ты же стал наговаривать на него, то чего не знаешь. Пусти меня!
Растерянная и возмущенная Татьяна вырвалась из его рук и прошла в калитку.
- Между прочим твой Юрка уже давно приехал, - крик¬нул ей вслед Колян.
Татьяна остановилась, пораженная услышанным.
- Как приехал? Когда?
- Сегодня, когда мы в клубе были.
- Откуда ты об этом знаешь?
- А мне пацаны сказали. Он как приехал, так сразу же в клуб пошел.
- Так вот почему ты увел меня оттуда, - только сейчас Татьяна поняла, почему Колян вдруг резко согласился уйти с танцев. - Что же ты наделал?!
- А ничего, завтра встретитесь.
- Ну и гад же ты, Колян! Знал, что Юрка приехал и весь вечер молчал, - Татьяна задохнулась от возмущения. – Уходи, и чтоб я больше тебя не видела!
Татьяна заметалась, не зная что делать. Сперва хотела бежать обратно в клуб, но Колян стал говорить, что уже поздно, танцы дав¬но закончились и все разошлись. Обозвав его подлецом, она ушла до-мой и расплакалась. Потом подумала, что завтра Юрка сам придет к ней и она расскажет ему как его лучший друг предал. Успокоившись, она заснула с надеждой на завтрашний день. Но ни на следующий день, ни потом Юрка почему-то так и не появился. После она узнала, что он уехал. Больше от него не было ни одного письма, ни весточки.
А она все ждала его, и лишь спустя два года он приехал домой. Встретились они случайно. Холодно поговорили. Он сказал, что же¬нился и уже есть сын. Для Татьяны это был сильный удар, ведь до этой встречи она все еще ждала его, на что-то надеялась. Она попро¬щалась и ушла, напоследок посмотрев ему в глаза, и опять увидела тот взгляд, который сопровождал ее раньше. Она потом часто вспоми¬нала эту встречу, и ей казалось, что он все-таки по-прежнему любит ее. Только зачем он тогда женился? Этого она понять не могла.
Уехав в город доучиваться, она вскоре вышла замуж за одного парня, которым с ней учился и уже давно добивался ее расположения. Конечно, в студенческие годы она многим нравилась, но воспринимала ухаживания однокурсников, как нормальные отношения парней с девуш¬ками. Когда же она узнала, что Юрка женился, она поняла, что поте¬ряла его навсегда. Первое время даже не хотелось жить, все было безразлично, и на одной из студенческих пирушек даже напилась с го¬ря, а утром проснулась в постели с этим парнем. Вот так они и поже¬нились, хоть и не любила она его. Да и у него вскоре все чувства прошли, наверное, потому что она всегда была с ним холодна, а тут еще беременность.
Работать он стал в больнице на другом конце города и часто не приходил домой ночевать. Татьяна знала, что так часто ночные де¬журства не бывают, но ничего ему не говорила и ни о чем не расспра¬шивала.
После рождения Анютки, она всю свою нерастраченную любовь от¬давала дочери. По ночам вспоминала Юрку, его глаза и это сильно угнетало ее, но спасала работа, которой она посвятила всю себя, без остатка. По окончанию института Татьяна осталась в аспирантуре. Вскоре защитила кандидатскую диссертацию. Проработала некоторое время на кафедре, одновременно практикуя в клинике.
Когда дочери было пять лет, муж почти в открытую загулял. Ему тоже была в тягость эта семейная жизнь. Иногда, придя домой выпив¬ший, устраивал скандалы. Анютка стала бояться отца и Татьяна не выдержала, оформила развод и вскоре, оставив институт, уехала к себе в поселок. Пошла работать в районную больницу. Имея звание кандидата наук ее тут же поставили заведующей травматологическим отделением. Несколько раз хотели назначить главврачом, но она отказывалась. Татьяна Михайловна была прекрасным хирургом, и уходить на административную работу не хотела.
Вскоре после переезда из города, она как-то встретила Юрку. Он приехал в гости к родителям и сейчас с двумя мальчишками прогу¬ливался по улице. Поздоровались, испытующе смотря друг на друга.
- Твои? - спросила Татьяна, кивнув на сыновей.
- Мои, - просто ответил Юрий. - А у тебя, я слышал, дочка рас¬тет?
- Да, уже пять лет.
Разговор не ладился. Что-то сдерживало их обоих. Потом Татья¬на все-таки не выдержала:
- Ох, Юрка, Юрка! Что же мы с тобой наделали, - с горечью произнесла она.
Юрий молчал. Было видно, что он хочет многое сказать, но что-то его останавливало. Что его тогда сдерживало, Татьяна так и не узнала, подумала что дети, семья. Это была их последняя встреча.
Юрка пропал на много лет. Даже не появился, когда умерла его мать. Это было не похоже на него. Он любил своих родителей и не мог просто так не приехать на похороны. Только старушки у могилы все шептали, что здесь должно два гроба стоять. До Татьяны стало доходить, что с ним что-то произошло. Попыталась спросить у его отца, но он убитый горем, лишь махнул рукой и закрыл лицо. Татья¬на не отставала от него:
- Да скажите же вы - он жив или нет?
Но отец только горестно махнул рукой и вздохнул:
- Если бы я знал.
Так ничего не добившись от него, Татьяна, не дождавшись по¬гребения, ушла с кладбища. Дома вдруг поняла, что Юрки больше нет,
Был бы жив, он непременно приехал бы на похороны матери. Подломив¬шись, она упала па кровать и разрыдалась. Потом, увидев испуганные глаза дочери, через силу успокоилась, убеждая себя, что никто ничего не знает, даже его отец.
Со времени их последней встречи прошло около десяти лет, и вдруг Татьяне рассказали, что видели Юрку. Она не поверила, но по¬том узнала, что он приезжал к отцу, побыл два дня дома и снова уехал. Отец его вскоре умер, но она на похоронах не была и Юрку не видела, потому что в это время ее дома не было, уезжала с дочкой в отпуск, к морю. После этого он перестал приезжать в поселок, и больше Татьяна о нем ничего не слышала,
Человеку свойственно забывать многое - и плохое, и хорошее. Только черты любимого человека остаются в сердце навсегда, на всю жизнь. И уже над этим не властно ни время, ни память. За всеми житейскими заботами, радостями и печалями Татьяна все равно иногда вспоминала Юрку, упрекая себя в том, что в их размолвке только она виновата. Ей надо было пойти к своему любимому и все рассказать, но она ждала, что он сам придет, ждала, не прислушиваясь к своему сердцу и не учитывая его гордый характер.
Так и прожила Татьяна одна. Растила дочь. Больше времени про¬водила на работе. За эти годы, конечно, было много женихов, сватавшихся к ней, но она, попробовав один раз жить с нелюбимым чело-веком, больше этого не хотела. Про мужа своего забыла давно, пото¬му что алименты получала недолго. Когда Анютке было лет семь, вдруг перестали приходить денежные переводы, но она не стала его разыс-кивать. Ее заработка хватало им двоим.
Выйдя замуж, Анютка впервые посмотрела на мать другими гла¬зами и как-то раз задала вопрос, над которым она раньше и не за¬думывалась:
- Мам, а ты почему так и не вышла замуж?
Татьяна Михайловна сразу не нашлась, что и ответить, но потом спросила ее:
- Ты своего мужа любишь?
- Ну конечно, - дочь удивленно посмотрела на мать. - Чего бы я за него замуж выходила.
- Вот и я, доченька, когда-то любила, - она грустно вздохнула и задумалась.
- Мам, так это был мой отец?
- Нет, - Татьяна Михайловна невесело покачала головой. - Твоего отца я никогда не любила, да и он меня.
- А зачем же вы тогда поженились?
- Это была наша глупость, доченька, - она опять задумалась, потом тихо сказала: - А впрочем, нет, скорее всего - это от отчаяния.
- Мам, так ты любила уже кого-то?
- Конечно.
Татьяна Михайловна достала альбом со старыми фотографиями, нашла в нем тот единственный снимок Юрия и показала Анютке.
- Вот, доченька, это единственный человек, которого я любила.
- Что и больше тебе никто даже не нравился, - спросила Анют¬ка, пристально разглядывая фотографию.
- Нет, больше никто, - вздохнув, ответила Татьяна Михайловна.
Дочь удивленно посмотрела на нее. Они никогда не говорили на эту тему.
- Мам, - осторожно спросила она, - Так ты его до сих пор любишь?
- Да, и ничего не могу поделать.
- А где он?
- Не знаю. Давно пропал.
- Как пропал?
- Понимаешь, он из нашего села. Мы с ним учились в одном классе, но потом разъехались на учебу. Встречались на каникулах, и все было бы хорошо...
- Так он тебя тоже любил?
- Да, любил и даже больше чем я его, но потом что-то случи¬лось. Что - я и до сих пор не знаю. В общем нам помешал один чело¬век и мы расстались. Глупо конечно получилось, но через два года он уже оказался женат, вот тогда и я вышла замуж за твоего отца. Наверное, от безысходности что ли.
Татьяна Михайловна замолчала, взяла у дочки альбом и долго смотрела на снимок. Анютка, удивленная услышанным, тихо сказала:
- Ты никогда мне об этом не рассказывала.
- А ты раньше и не поняла бы, - Татьяна Михайловна усмехну¬лась. - Вот сейчас другое дело, я потому и спросила тебя - любишь ли ты своего мужа.
- Прости мама, я просто раньше об этом не задумывалась. А у него есть здесь кто-нибудь из родственников?
- Нет, Родители его давно померли, а больше никого не было.
- А ты не искала его?
- Зачем? У него же есть жена и помнится было двое сыновей. Почему я должна вмешиваться в его жизнь? Может быть он и счастлив в семье, хотя... - Татьяна Михайловна замолчала, вспомнив, как Юрка без памяти был влюблен в нее. Но все равно прошло столько лет и он уже, наверное, давно забыл о существовании какой-то девчонки из далекой юности…
После того как дочка с семьей получила квартиру и переехала, сиротливо стало Татьяне Михайловне одной в пустом доме. Поэтому после работы, будь то дневная смена или ночное дежурство, домой ее особенно не тянуло. На работе она вся горела, светилась и могла своей неуемной энергией заразить всю смену. Дома же она чувствова¬ла сильную усталость и тоску. Последнее время, после работы, сидя в одиночестве, стала предаваться воспоминаниям, часто задумывалась - так ли она прожила жизнь. Как-то перебирая старые фотографии, опять нашла снимок, где Юрка, ее первая и последняя любовь, был лихой курсант танкового училища. Она долго всматривалась в эти до боли знакомые черты лица. Какой он сейчас спустя много лет? Сколь¬ко времени прошло, а она все не может забыть его. Ей всегда каза¬лось, что не может он быть счастлив с другой женщиной, ведь он так сильно любил ее. Если бы вернуть то время, может быть у них и по другому сложилось бы?
3
Растревоженная память так и не дала Татьяне Михайловне уснуть. Устав от воспоминаний, она достала старые фотографии, нашла ту, которую берегла всю жизнь. Долго всматривалась в пожелтевший сни¬мок. Неужели сегодня она его оперировала после аварии? Спасла ли? Татьяна Михайловна забеспокоилась - все ли она сделала, чтобы он остался жив? Ведь состояние его очень тяжелое. После таких травм редко остаются живыми. Она перебрала в памяти все подробности опе¬рации. Потом, не выдержав неизвестности, быстро оделась и пошла в больницу. Прошла в ординаторскую. Дежурный врач удивленно посмот¬рел на нее:
- Татьяна Михайловна, что это вы вернулись? Забыли что-то?
- Как его состояние? - спросила она, не отвечая на его вопрос.
- Про кого вы спрашиваете?
- Ну, больного, которого я оперировала утром. После автоаварии. Трубин Юрий Петрович. Как он?
- Вообще-то нормально. Пока жив, хотя вы же сами видели, что после такого вряд ли кто выживает. У него же череп по кусочкам соб¬ран, да и грудная клетка вся раздавлена была, я вообще-то после обхода еще не заходил в реанимацию, но сигналов оттуда не было.
-Я схожу, посмотрю, - Татьяна Михайловна надела халат и вышла.
Дежурная медсестра была в реанимационной палате на своем мес¬те, но все равно, увидев заведующую отделением, вскочила со стула, испуганно глядя на нее.
- Что-то случилось, Татьяна Михайловна?
- Нет, нет, все в порядке. Я просто решила посмотреть своего сегодняшнего пациента. Все-таки тяжелый случай. Как он тут?
- Пока все в порядке, пульс слабый, но дышит. В себя еще не приходил.
Татьяна Михайловна подошла к кровати, где лежал Юрий Петрович весь опутанный проводами от датчиков. У кровати стоял штатив с ем¬костью, откуда капля за каплей стекал физиологический раствор, не давая угаснуть жизни в ослабевшем организме. Голова его была вся перевязана и лица, тем более глаз не было видно. А ей так хотелось увидеть его глаза. Вздохнув, Татьяна Михайловна посмотрела показания приборов, постояла немного и вышла.
Войдя в приемный покой, спросила у дежурной медсестры, сооб¬щили ли родственникам больного Трубина, что он здесь в больнице.
- Да, - ответила дежурная. - У него же паспорт с собой был. Другие документы забрали в ГАИ, а паспорт у нас остался.
- Где он? - спросила Татьяна Михайловна.
- Здесь. Вы хотите посмотреть? - она достала из сейфа его паспорт и подала.
Осторожно раскрыв документ, Татьяна Михайловна долго всматривалась в лицо человека на карточке. Она так привыкла к тому снимку, который хранился у нее дома, что сейчас немного опешила, забыв, что между этими двумя фотографиями около двадцати лет. Но, пригля¬девшись, она все-таки нашла, что он не сильно и изменился, став взрослей и мужественней, вот только чуб вроде немного поредел, да нет того озорного взгляда и смотрит он отчего-то устало и печально! Татьяна Михайловна перевернула страницу, посмотрела прописку - живет в городе. Посмотрела штамп о браке, записи о детях - двое сы¬новей. Младший ровесник ее дочери. Какие они его сыновья? Она их видела один раз, когда они были еще маленькими, в ту последнюю встречу лет пятнадцать назад. Сейчас, наверное, такие же красивые парни, как и он был в молодости. Интересно взглянуть бы и на его жену.
- Когда сообщили родственникам? - спросила она дежурную.
- Утром, в город шла машина в лабораторию, мы и попросили заехать по адресу в паспорте и сказать.
- Никто не приезжал еще к нему?
- Пока нет.
- Ну, хорошо, я пойду.
По дороге домой она все успокаивала себя, что все будет хорошо, все она сделала правильно. Теперь все зависит от его организма, от его сердца, выдержит ли оно.
На следующий день, на утреннем обходе Татьяна Михайловна поин¬тересовалась, приезжали ли родственники к Трубину. Оказалось, что за прошедшие сутки никто так и не приезжал. Странно как-то. Обычно родственники пострадавших сами разыскивают своих близких, попавших в больницу, а тут, после того как им сообщили, до сих пор никто не приезжал.
Юрий Петрович в сознание так и не приходил. Состояние его все еще было угрожающим. Татьяна Михайловна опять пошла в приемный по¬кой узнать - интересовался ли кто больным Трубиным. Дежурная сказа¬ла, что недавно звонила его жена, спросила, что с ним и, узнав, что жив и находится в реанимации, положила трубку. Больше никто не зво¬нил. «Это даже к лучшему, - подумала Татьяна Михайловна. - Лучше его сейчас не беспокоить».
В течение дня она несколько раз заходила в реанимационное от¬деление, интересуясь самочувствием всех лежащих там, хотя ей нужен был только один больной. К сожалению его состояние было пока без изменений. Как врач она, конечно, знала, что еще
рано ждать какого-то улучшения, но все равно, забыв обо всем, ждала чуда.
Уже к вечеру, без труда преодолев все препоны, к ней в кабинет вихрем ворвалась огромная, тучная женщина.
- Вы завотделением? – и, не дожидаясь ответа, сразу представи¬лась. - Я жена Трубина. Ну что там еще с ним случилось? Рассказы¬вайте.
Татьяна Михайловна с удивлением смотрела на эту огромную массу живых складок в женской одежде. Она не могла поверить, чтобы Юрка женился на этом монстре. Главное - ее удивило, что в голосе у его же¬ны не было ни волнения, ни беспокойства за состояние мужа, а раздра¬жение, что вот она вынуждена теперь оторваться от дел и приехать сюда. Она не спрашивала о его здоровье, как обычно родственники интересуются у врача самочувствием близких. Она требовала доло¬жить ей обо всем.
- Садитесь, - Татьяна Михайловна указала на стул.
- Некогда мне рассиживаться. Как к нему пройти? - все так же требовательно спросила она.
- К нему нельзя. Больной находится в реанимационном отделении, в очень тяжелом состоянии.
- Я что уже не имею право пройти к своему мужу?
- Я вам еще раз повторяю, что больной Трубин находится в очень тяжелом состоянии, в сознание еще не приходил, - как можно спокой¬ней ответила Татьяна Михайловна. - У него черепно-мозговая травма и беспокоить его еще долго нельзя будет. И вообще все зависит от его организма, выживет ли. Сейчас положение критическое.
- Ну и черт с ним. Вообще-то мне все равно. Этот алкоголик меня уже больше не интересует.
- Вы что в разводе?
- Пока нет, но, кажется, мое терпение кончилось. Так и пере¬дайте ему, как очухается, что домой может больше не приходить, - подняв со стула свою телесную массу, она так же решительно, как и вошла, удалилась из кабинета.
Татьяна Михайловна сидела потрясенная этим разговором. «Это не женщина, а какое-то чудовище в юбке. Ведь она так и не поняла, что случилось с ее мужем».
Прошло несколько дней, но состояние Юрия Петровича пока было без изменений. Шла упорная борьба между жизнью и смертью. Все эти дни Татьяна Михайловна не спешила домой после работы, а старалась найти причину, чтобы задержаться подольше в больнице. Уходя, она боялась оставлять его без присмотра, наказывая дежурной по реанима¬ции никуда не отлучаться. Дома долго не могла уснуть, и все равно спала беспокойно, просыпаясь. Думала, как он там, живой ли?
Наутро Татьяна Михайловна бежала на работу. Ей все казалось, когда-нибудь она придет, и ей скажут, что Юрий ночью умер. Она отбра¬сывала эти тревожные мысли, но они не давали ей покоя ни днем, ни ночью,
Как-то к ней подошла тетя Паша, кастелянша, посмотрела на ее измученное бессонницей лицо с темными кругами под глазами.
- Что это ты, милая, доводишь себя так? Надо надеяться на луч¬шее. Сама ведь оперировала его.
- Вы про кого это, тетя Паша? - удивилась Татьяна Михайловна.
- Да я же вижу, как ты вокруг Юрки Трубина все ходишь, извелась вся.
- Тетя Паша, а вы его помните?
- Я, Татьяна, всех помню, еще не выжила из ума.
- Тетя Паша, боюсь я что-то за него. Ну, все передумала, вроде бы все правильно сделала.
- А ты не беспокойся зря, все будет хорошо. Надо надеяться на лучшее, а о плохом не думай. Лечи его получше и все будет хорошо.
- Спасибо, тетя Паша, я стараюсь.
Наконец-то настал день, когда Юрий Петрович пришел в себя. Он открыл глаза и тихо, не шевелясь, лежал, глядя в потолок. Придя в сознание его мозг не сразу восстановил в памяти кто он и что с ним,
Татьяна Михайловна несколько раз подходила к нему, всматрива¬лась в его глаза, видневшиеся из-под бинтов, но он никак не реагировал. Так он пролежал еще два дня, временами открывая глаза и глядя в потолок ничего невидящим взглядом. В его воспаленном мозгу, не воспринимающем действительность, вспыхивали какие-то обрывки воспоминаний.
…Он снова в танке раскаленном от жаркого афганского солнца. От порохового дыма после выстрелов в машине нечем дышать, он зады¬хается. А может быть - это он горит? Он постоянно вспоминает сильный взрыв. Наверное, все-таки его подбили, А как же ребята из экипажа? Почему он их не видит, почему какая-то красная пелена застилает глаза. До него стало доходить, что экипаж погиб и он один в горящем танке. Он хотел закричать, но вместо крика из груди вырвалось лишь горячее дыхание и все померкло в темноту и тишину.
Откуда-то издалека, из этой тишины он услышал смех своего за¬ряжающего Шурика Вихрова, балагура, не дававшего унывать в самые тяжелые минуты. Юрий успокоился, значит все живы. Он уже различает голос и механика-водителя Пашки Седова, скромного парня из какого-то степного колхоза. Классные ребята были. Почему были? Он же слы¬шит их голоса, они где-то здесь, в темноте.
Но постепенно все громче и громче нарастает шум мотора и бое¬вая машина несется вперед, преследуя остатки банды душманов. Его снова мотает из стороны в сторону и только яркий свет, бьющий через смотровую щель слепит глаза и опять этот сильный взрыв. Резкий тол¬чок и он летит вперед, ударившись головой то ли о броню танка, то ли о лобовое стекло автомобиля. Наступила необычная тишина, и вдруг прямо перед собой он увидел глаза, такие знакомые и родные, что сжалось сердце, но темнота снова обступила его и он ничего не видит, только знакомые звуки дальних разрывов и треск автоматных очередей. Шум удаляется все дальше и дальше, и он понял, что остался один, забытый в суматохе боя…
Понемногу его мозг начал воспринимать реальность, его глаза уже различали фигуры людей в белых халатах, подходивших к нему. Юрий Петрович понял, что он то ли в ташкентском госпитале, то ли в какой-то больнице и пытался вспомнить, как он сюда попал. Трудно возвращалось к нему сознание. Он никак не мог собрать воедино обрыв¬ки из афганских воспоминаний и последних дней жизни. То ли в танке он был, то ли в автомашине, но все равно это кончалось каким-то мощным взрывом, от которого сильно болела голова и он опять впадал в забытье.
Еще несколько дней шло восстановление всех функций его мозга, пока наконец-то память и сознание полностью не вернулись к нему и тогда, вспомнив последние дни, он понял, что ему не удалось осущест¬вить то, что он задумал и несмотря ни на что он остался жив. Подо¬ждав, когда в палате никого не было, превозмогая боль, с трудом поднял руку и вырвал из вены иглу капельницы. Потом хотел сорвать бинты с головы, но от первого же рывка потерял сознание.
Вошедшая медсестра, увидев все это, в испуге заметалась, потом вызвала врача. Они быстро восстановили вырванную капельницу, попра¬вили повязку на голове. Вскоре Трубин очнулся. Он все еще был жив, но уже ничего не мог сделать с собой. Его руки были крепко привяза¬ны полотенцами к кровати.
Когда Татьяне Михайловне рассказали, что больной Трубин пытал¬ся сорвать повязки и его пришлось привязать к кровати, она сразу пошла к нему в палату. Юрий Петрович лежал не шевелясь с закрытыми глазами. Она хотела позвать его, но медсестра сказала, что ему только что поставили укол и он спит.
- Развяжите его, - попросила Татьяна Михайловна.
- А он не будет опять буянить? - медсестра не решалась развя¬зывать полотенца.
- Я сказала развяжите его! - уже приказным тоном, сказала Татьяна Михайловна, но потом помягче добавила: - Посмотрим. Если что, я у себя.
Она вышла из палаты и прошла в свой кабинет. Села за стол, задумалась. «Почему он срывал бинты? Значит он не хочет лечиться, не хочет жить. А может быть это не авария, а суицид?»- подумала Татьяна Михайловна и ужаснулась от этой мысли. «Зачем он это сде¬лал?» - недоумевала она, но тут же вспомнила приход его жены. «Неу¬жели он из-за нее пошел на это? - предположила Татьяна Михайловна. - Неужели нельзя было просто уйти от нее. А дети?» - она вспом¬нила, что у него два взрослых сына. Но тут ее размышления прервал крик вбежавшей медсестры:
- Татьяна Михайловна, он опять все сорвал с себя! Помогите успокоить его!
Женщины побежали по коридору в реанимационную палату. Пока они добежали, Юрий Петрович успел сорвать бинты с головы и кровь текла прямо по его лицу. Он уже был в обмороке. В палату вбежал дежурный врач и они втроем опять привели его в порядок, снова привязали руки к кровати.
Когда Трубин пришел в себя и, дернувшись, почувствовал, что руки опять привязаны, тихо застонал от бессилия и беспомощности. Почему они вмешиваются и не дают ему умереть? К черту гуманность во имя спасения его жизни, которая никому не нужна - ни обществу, которое отвергло его как изгоя, ни родным, которым он только мешал жить. Кто дал им право распоряжаться его жизнью? Он сам сделал свой выбор. Так почему ему мешают? Зачем связали? Чтобы еще раз поизде¬ваться, помучить? Юрий Петрович слабо рванулся и, поняв, что не может даже пошевелить руками, от отчаяния беззвучно заплакал. Слезы, наполнив глазницы, стекали по его исхудавшему лицу.
Татьяна Михайловна с отчаянием смотрела на него. Она впервые столкнулась с тем, что человек не хочет жить даже и после его спа¬сения. В своей практике ей приходилось встречаться с самоубийцами, но, обычно, после вызволения их с того света, они молчаливо дают делать с собой все что угодно. Сейчас же, человек, который был ей так дорог, любым путем хочет уйти из жизни. Почему? Что могло заста¬вить его сделать это?
Не открывая глаз, Юрий Петрович, умоляюще, чуть слышно спросил:
- Почему вы не даете мне умереть? Мне не надо жить. Я не хочу. Дайте мне умереть.
Получив укол с приличной дозой успокоительного, он затих и заснул.
- Как проснется, дадите еще снотворного, пусть поспит. Сон для него сейчас - самое лучшее лекарство, - сказала Татьяна Михайловна и вышла из палаты.
Наутро она сразу поинтересовалась, как там больной Трубин.
- Лежит тихо, - ответила медсестра. - Сначала опять плакал, а теперь лежит и не открывает глаз. Что делать?
- Пока ничего. Продолжайте давать успокоительное. Подождем немного.
Но прошло еще два дня, а улучшения не наступило. Трубин лежал, не открывая глаз. Его пытались кормить, он отказывался. Молча прини¬мал уколы и засыпал. Очнувшись, он продолжал тихо лежать, отрешенный от всего. На вопросы медперсонала не отвечал, не хотел и делал вид, что не слышит. Жизнь в его ослабевшем организме медленно угасала.
Татьяна Михайловна видела, что Юрий любым путем хочет уйти из жизни. Она понимала, что это не нервный срыв слабовольного юнца, пытавшегося расстаться с жизнью от несчастной любви или постигшей его неудачи, а твердое решение сильного мужчины, который все равно осуществит задуманное им. Что может остановить его? Сердце ее разры¬валось от отчаяния и бессилия. Что она должна еще сделать, чтобы спасти дорогого ей человека? Почему он не хочет жить? Она который раз задавала себе этот вопрос, но не находила ответа. И тогда она решила напомнить ему о себе. Не может быть, чтобы он совсем забыл ее.
Татьяна Михайловна прошла в палату. Юрий Петрович лежал тихо, как будто спал. Заросшее многодневной щетиной, исхудавшее, бледное лицо, выглядывавшее из-под бинтов, больше походило на личину мерт¬веца и только нервно подергивающиеся веки говорили, что человек еще жив и находится в сознании. Она подошла и присела на край кровати. Трудно было узнать в этом человеке того Юрку Трубина, которого она помнила. Татьяна Михайловна вгляделась в его лицо, отыскивал в нем дорогие черты. Жалость переполнила ее сердце. Она видела перед со¬бой человека, которого любила всю свою жизнь, но сильно изменивше¬гося, постаревшего. А может быть это болезнь его так изменила?
Она сняла шапочку и тряхнула головой. Ее белокурые, с легкой почти незаметной сединой, волосы рассыпались на плечи. Медсестра с удивлением смотрела на это. Заведующая отделением строго спраши-вала с них, если видела кого-нибудь без головного убора, и требовала чтобы волосы были всегда убраны, а сейчас сама...
Татьяна Михайловна наклонилась к больному и тихо позвала:
- Юра.
У него дрогнули веки, глаза открылись и он, не понимая, смотрел на нее, потом снова закрыл глаза. Наверное, это был хороший сон. Но тот же голос снова позвал его:
- Юра, ты что не узнал меня?
Он опять открыл глаза и долго смотрел на нее не мигая. Потом что-то дрогнуло в его глазах.
- Таня! Неужели это ты? Я не сплю? - тихо спросил он.
- Да нет же, посмотри это я, - она рукой слегка погладила его по заросшей щеке.
Юрий Петрович дернулся, но руки, привязанные к кровати, не дали и шевельнуться.
- Погоди, я развяжу тебя, - Татьяна Михайловна быстро освободи¬ла его руки. – Ну, вот так хорошо?
Он опять бесконечным взглядом смотрел на нее с удивлением и грустью в глазах, потом чуть слышно спросил:
- Где же ты была так долго?
- Я тебя ждала. Всю жизнь ждала, - она чуть не плакала, глядя в эти такие родные глаза. Она так мечтала увидеть их, но сейчас они были такие безжизненные и печальные.
- Неужели это ты? - он все еще не верил тому, что видел.
- Я, Юрка, конечно, это я, - она взяла его горячую руку в свою ладонь. - Ты лежи не разговаривай. Тебе нельзя пока переутомляться. Просто лежи и смотри.
- Ты не исчезнешь?
- Куда же я денусь, я работаю в этой больнице. Ты не волнуйся, я буду каждый день с тобой.
Медсестра, удивленно смотревшая на них, ничего не понимала, дежурный врач взял ее под руку и повел из палаты.
- Пойдемте отсюда. Нам здесь делать нечего.
- А он не будет снова буянить? Ведь Татьяна Михайловна опять развязала его.
- Я думаю, что теперь все будет хорошо.
Они вышли из палаты и тихо прикрыли за собой дверь.
Юрий Петрович смотрел на Татьяну Михайловну и все еще не верил, что это она вот сидит рядом и разговаривает с ним. Он чувствует легкое прикосновение ее нежных пальцев, слышит ее голос. Всю жизнь он мечтал об этом, хоть и знал, что такого никогда не будет и те¬перь, когда он собрался уходить из этой жизни, от которой смертельно устал, и уже не было сил сопротивляться, да и не хотелось, вдруг судьба опять свела их вместе.
- Таня, я должен тебе много рассказать...
- Не надо пока ничего говорить. Молчи. Потом немного окрепнешь и все расскажешь, а пока просто лежи и молчи. Я как врач прошу тебя.
Он, молча, чуть прикрыв глаза, показал ей, что согласен и попы¬тался улыбнуться.
- Ну вот, ты уже и улыбаешься. Теперь ты прежний Юрка, которо¬го я так любила.
Она наклонилась к нему и осторожно поцеловала его в пересох¬шие губы. Он попытался что-то сказать ей, но Татьяна Михайловна засмеялась и осторожно прикрыла ему рот своей ладошкой.
- Не надо ничего говорить. У нас с тобой теперь много времени, чтобы все рассказать.
- Таня, ты не уходи пока, - он умоляюще посмотрел на нее. - Побудь со мной.
- Хорошо, милый, я здесь, с тобой. Ты только лежи спокойно и не разговаривай.
Она долго так просидела, держа его горячую руку в своей, чувствуя, как он постепенно успокаивается. Потом наклонилась к нему, поцеловала и встала. Видя, что он забеспокоился, утешила:
- Не волнуйся, я буду заходить к тебе.
Когда медсестра вошла в палату, больной Трубин лежал как и раньше с закрытыми глазами, но теперь на его изможденном лице, выглядывавшем из-под бинтов, светилась легкая счастливая улыбка. Медсестра ничего не понимала. Она работала в этой больнице уже больше десяти лет и Татьяну Михайловну знала столько же, но этого чело¬века она никогда с ней не видела.
Посмотрев и убедившись, что все в порядке, медсестра пошла узнать какие будут указания по дальнейшему лечению больного Трубина. Когда она вошла в кабинет, Татьяна Михайловна стояла у окна и ка¬ким-то рассеянным взглядом смотрела на улицу, по ее лицу текли слезы
- Простите, Татьяна Михайловна, я только хотела узнать давать ли больному Трубину успокоительные.
Татьяна Михайловна спохватилась, быстро достала платок и, акку¬ратно вытерев слезы, повернулась.
- Я думаю, что уже не надо. Все будет хорошо. Вы что-то еще хотели? - спросила она, видя, что медсестра не уходит.
- Нет, больше ничего, - она постояла, помялась, а потом спро¬сила осторожно: - Татьяна Михайловна, вы его знаете?
- Да, конечно, - она на секунду задумалась и сказала: - Он ведь из нашего села. Просто уехал отсюда давно. Очень давно.
- Вы любили его? - тихо спросила медсестра.
- Любила ли я его? - Татьяна Михайловна усмехнулась. - Какое это сейчас имеет значение. Прошло столько лет, - она опять задума¬лась, потом решительно тряхнула головой. - Ладно, хватит воспомина¬ний. Пойдемте по местам, у нас больных много…
В течение дня она несколько раз заходила в палату к Юрию Петровичу. Что-то говорила ему, поправляла, подушку, одеяло. Он молча следил за ее действиями и в глазах его появлялся огонек жизни, еще слабый неуверенный. Вечером, перед уходом домой, она снова зашла к нему в палату, присела на кровать, заглянула в глаза.
- Ну, как ты себя чувствуешь?
Юрий Петрович, найдя ее руку, взял в свою и слабо пожал. Они молча смотрели друг на друга. Ничего не надо было говорить, им было и так хорошо.
На другой день в больницу позвонила Нинель.
- Я жена Трубина. Как он там?
Дежурная приемного покоя посмотрела сведения о больных.
- Пока в реанимации, но уже лучше. Находится в сознании. Через несколько дней его переведут в общую палату. Можете приехать, на¬вестить.
- Это уж мое дело, приезжать или не приезжать, - перебила ее Нинель и бросила трубку.
Дежурная передала этот короткий разговор Татьяне Михайловне.
- Лучше бы к нему пока никто не приезжал. Нельзя его нервиро¬вать, - ответила та и задумалась, представив, как эта громкоголосая, расплывшаяся масса ворвется к нему в палату.
Вечером, когда она сказала Юрию Петровичу, что звонила его же¬на, то заметила, как сразу потухли его глаза, словно тень набежала от той темной и мрачной тучи, которой являлась для него Нинель.
- Я не хочу видеть ее, - занервничал Юрий Петрович. - Не пус¬кайте ее сюда! Таня, я прошу тебя, скажи ей, чтобы не приходила!
- Успокойся, Юра. Все будет хорошо, - она погладила его по ру¬ке. - Пока ты в реанимации ее сюда не пустят.
Татьяна Михайловна не ожидала от него такой реакции. Лучше бы она этого не говорила ему. В этот вечер она долго просидела с ним, видя, как он разволновался. Она рассказывала ему что-то незначитель¬ное, неважное, лишь бы он молча слушал ее, рассеивая свои неприят¬ные мысли и переживания.
Через два дня в больницу приехал Витька. Татьяна Михайловна разрешила ему пройти в палату, попросив не волновать отца. Разгова¬ривая с ним, она с интересом разглядывала его. Конечно, от Юрия в нем было мало. Только высокий рост, а тучность это от матери.
Пока шли по больничному коридору, она коротко рассказала ему о травмах, полученных его отцом, о сделанной операции. Зайдя в па¬лату, Виктор удивленно смотрел на отца, он не ожидал что это нас¬только серьезно и опасно. Присев на стул у кровати, он помолчал, не зная с чего начать разговор. Дома они уже давно с ним не разго¬варивали.
- Что же это ты, батя, задумал? Я прочитал твою записку.
- Мать тоже читала?
- Нет, - Витька покачал головой, - я не знал давать ей или нет, а тут утром сообщили, что разбился. Как же это получилось?
- Не надо об этом, сын. Теперь уже все в прошлом. Что было назад не вернешь. Мать, наверное, там злится на меня из-за машины? - спросил Юрий Петрович, представив разгневанную Нинель.
- Уже остыла, - Виктор засмеялся. - Поначалу крыла тебя всеми словами, ей машину, конечно, жалко.
- Ничего, купит себе новую.
- А я уже купил сам. Давно собирался, наша уж такая старая бы¬ла. Я иномарку взял. Жалко, что ты встать не можешь, посмотрел бы, вон под окном стоит.
- Ну и хорошо, - Юрий Петрович облегченно вздохнул. - Теперь я вам мешать больше не буду, уйду куда-нибудь.
- Куда это ты уйдешь? В бомжи? Иди, они ждут тебя, - Виктор разозлился. - Пить меньше надо было, и жил бы себе спокойно.
- Спокойно говоришь, - Юрий Петрович невесело усмехнулся. - Да я с твоей матерью спокойно не жил ни одного дня. Мой покой, моя жизнь закончились в тот день, когда мы поженились. С тех пор я просто существую, как простейшее. За всю совместную жизнь я спокойно себя чувствовал только там, на войне. Там я жил и знал, что я ну¬жен всем.
Юрий Петрович разволновался, он никогда не говорил так с сыном. Все слова, сказанные сейчас, как прошедшая боль выплеснулись из его груди, но облегчения он не почувствовал.
- Что-то не пойму я тебя, отец.
- А тут и понимать нечего. Мы все уже давно живем сами по себе. Тебя ведь никогда не интересовала моя жизнь. У вас с матерью только деньги на уме и как бы их побольше сделать, не заработать, а именно сделать. Вы же за своим бизнесом уже ничего и никого не видите вок¬руг. В общем живите сами. У меня пенсия есть, как-нибудь проживу. Мне много не надо.
Когда Витька ушел, Юрий Петрович задумался. В то роковое утро, выезжая из дома, он и не предполагал, что все так повернется. Сейчас же он, во что бы то ни стало, хотел выжить. Вот только что ему теперь делать? Куда идти? Домой он, конечно, больше не вернется. Где жить? В общежитии бы комнату или снять где. Для общежития надо работать, а чтобы снимать комнату, то его пенсии тогда не хватит на все. Что же делать? От всех этих мыслей у него разболелась голова. Он устало прикрыл глаза. Его тягостные размышления прервала Татьяна Михайловна, вошедшая в палату.
- Ну, как дела? Ты себя нормально чувствуешь? - спросила она, вглядываясь ему в лицо.
- Все хорошо, Танюша. Устал только что-то. Слабый стал.
Она присела рядом, поправила ему подушку, погладила по щеке.
- Зарос, как старый дед. Вот отойдешь немного, я тебе бритву принесу. А сейчас отдыхай, набирайся сил. На сегодня хватит тебе всяких разговоров и волнений.
Татьяна Михайловна вышла из палаты, прошла в кабинет. Больных было много и поэтому расслабляться было некогда. К вечеру она опять заглянула к Юрию Петровичу, посидела с ним…
Через несколько дней Трубина перевели в общую палату. Кроме него здесь лежал дед с поломанной ногой и молодой парень, тоже после автоаварии. Он был в больнице давно и поэтому уже самостоятельно прыгал на костылях, передвигаясь по палате и выходя в коридор. Деду костылей еще не давали, но он, когда не было никого из медперсонала, потихоньку передвигался по палате, поддерживая руками тяжелую загип¬сованную ногу.
В первый день он все приглядывался к Юрию Петровичу, потом не выдержал, перебрался к нему на койку и уселся в ногах. Долго смотрел на него, потом спросил:
- Слушай, ты случайно не Петра Трубина сын?
-Да, это я, - удивился Юрий Петрович.
- А меня не помнишь?
Юрий Петрович пригляделся к нему. Что-то знакомое было в его лице, но он, как ни силился, вспомнить не мог.
- А я тебя помню пацаном еще, когда ты помогал отцу на пахоте, по весне. Мы с твоим отцом всегда соревновались. Ты же с моим Ва¬леркой учился в одном классе. Валерку-то помнишь? Сухова?
- Сухова? Конечно помню, - обрадовался Юрий Петрович. - А вы его отец - дядя Вася. Ну, надо же, а я вас сразу и не узнал. А где Валерка сейчас?
- Да здесь живет. Он сегодня вечером зайдет ко мне, вот и сви¬дитесь.
В палату вошла Татьяна Михайловна. Увидев, что дядя Вася сидит на кровати Юрия Петровича, спросила удивленно:
- А вы как сюда попали? Вам же нельзя еще ходить.
- Не ругайся, Татьяна Михайловна, вот захотелось поговорить с человеком. Наш же все-таки. Погоди! - удивленно воскликнул дядя Ва¬ся. - Ты же с моим Валеркой в одном классе училась, значит и с Юр¬кой Трубиным тоже.
- Ну конечно, - Татьяна Михайловна засмеялась, видя его удивле¬ние. - Гора с горой не сходятся, а люди все равно когда-нибудь встретятся.
- Я что и говорю-то, Валерка вечером придет, вот и свидитесь все вместе.
- Дядя Вася, а прыгать вам еще рано.
- А ты скажи, чтоб костыли мне дали, я потихонечку и буду передвигаться.
- Я сказала еще рано вам ходить! - голос у Татьяны Михайловны стал строгим и неумолимым. - Потерпите еще дня три-четыре. Вот сде¬лаем снимок и посмотрим тогда, - потом, сменив гнев на милость, смя¬гчилась. - Ну ладно, поговорите немного.
Выйдя из палаты, Татьяна Михайловна стала перебирать в памяти, кто еще из их класса живет здесь в поселке. Подумала, что надо всем сказать про Юрия, пусть навестят его. Сейчас главное - возродить в нем волю к жизни, отвлечь от плохих мыслей. Она не знала причин побудивших его пойти на этот шаг, но все равно надо пока хотя бы отвести его от всех переживаний. Пусть каждый день его кто-нибудь навещает, а в остальное время она сама постарается не дать ему унывать.
Вечером в палате появился крупный мужчина с веселым басом, в котором Юрий Петрович с трудом узнал своего бывшего одноклассника Валерку Сухова.
- Ну, как, батя, ты здесь не заскучал еще? 0! Да у вас новый сосед появился!
Дядя Вася хитро посмотрел на него.
- А ты приглядись к нему, может признаешь?
Сухов всмотрелся в лицо Юрия Петровича, выглядывавшее из-под повязки, подошел поближе.
- Что, «Сухой», не узнаешь? - спросил Юрий Петрович, назвав его школьной кличкой.
- Неужели Юрка Трубин? Ну, точно! Вот так встреча! Ну, здорово! - он осторожно пожал руку Юрию Петровичу, спросил: - Мы же лет двадцать не виделись? Погоди, - он повернулся к отцу, выгрузил ему на тумбочку какие-то свертки, пакеты. - На, батя, это тебе моя Вер¬ка передала, да мать что-то положила еще, разберись тут сам, а я с Юркой пока поговорю.
Взяв стул, он придвинул его к кровати, на которой лежал Юрий Петрович, по хозяйски уселся, оглядел его всего, покрутил головой.
- Ну, надо же какая встреча. Что это с тобой?
- Да на машине вот получилось так, в общем авария, - Юрий Пет¬рович не хотел ничего рассказывать о себе. - Лучше расскажи, как ты живешь, все-таки столько лет не виделись.
- Да как живу? Как все. Работаю механизатором, женат, трое де¬тей. Старший со мной работает, а младший в город подался, учится в институте. Дочка еще в школе учится.
- А кто жена?
- Да ты ее, наверное, не помнишь. Она младше нас на четыре года, я как с армии вернулся, она как раз школу заканчивала. С год погуляли да и поженились.
- Наших много в селе осталось?
- Да, почти все здесь. Вон даже Татьяна вернулась, недолго в городе жила. Колян только уехал куда-то и пропал, не пишет никому, да и о тебе не было ни слуха, ни духа. А ты знаешь, Юрка, мы ведь иногда собираемся вместе, частенько про тебя вспоминаем. Ты где пропадал столько лет? Где ты вообще живешь?
- Да здесь в городе.
- Ну, ты даешь! Что все эти годы жил рядом и ни разу не приехал.
-Вообще-то я здесь всего несколько лет живу, а до этого был очень далеко. Служба.
- А сейчас чем занимаешься?
- Сейчас? Вот валяюсь на кровати и, наверное, еще долго буду лежать. А вообще-то я на пенсии.
- Не рановато ли на пенсии?
- Я по инвалидности.
- Вон оно что! А что с тобой случилось?
Дядя Вася, слушая их разговор, не выдержал:
- Валерка! Дай ты ему отдохнуть, его только сегодня из реанима¬ции перевели. Не видишь что ли он еле живой. Потом наговоритесь. Теперь у вас будет много времени на разговоры.
- Слушай, Юрка, я и вправду тебя замучил. Извини.
- Да брось извиняться. Знаешь, как я по всем соскучился.
- Так что ж не приехал ни разу?
- Да не мог я, так уж сложилось все, - Юрий Петрович, вздохнув, замолчал.
- Ты отстанешь от человека или нет! - снова подал голос дядя Вася. - Иди домой, завтра придешь.
- Ну ладно, отец, все ухожу, - Сухов поднялся, пожал руку Юрию Петровичу, - Ну будь, до завтра. Сейчас к Сереге Терехину зайду, мы же с ним соседи, расскажу про тебя.
Когда Валерий ушел, Юрий Петрович, прикрыв глаза, лежал и раз¬мышлял, что все-таки он порядочный свинтус. Его бывшие одноклассники все эти годы помнили о нем, а он ни разу не удосужился приехать. Ему стало стыдно, что он забыл о них. За всеми жизненными невзгодами и неудачами он ни разу не вспомнил о своих старых школьных товарищах, а ведь у них был такой дружный класс. А почему был? Ведь они так и живут почти все в одном селе и хоть у каждого свои семьи, свои забо¬ты, они все равно встречаются вместе, помнят о нем.
На следующий день после обхода в палату по-хозяйски вошла ста¬рушка в белом халате. Увидев ее дядя Вася заулыбался:
- А, Прасковья, решила меня навестить?
- Нужен ты мне, старый черт, я вот к нему пришла, - она кивну¬ла в сторону Юрия Петровича, потом подошла к нему. - Что, Юрик, не узнал меня?
- Тетя Паша! - Юрий Петрович сразу признал ее.
Когда-то они были соседями, их дома стояли рядом. Тетя Паша часто бывала у них в доме и чтобы не обходить далеко, отец Юрия да¬же сделал калитку между дворами. С тех пор дети тети Паши, а их у нее было двое, играли то в своем дворе, то у Трубиных, для них раз¬ницы не было, чей двор, все было общим. На праздники всегда собира¬лись вместе, либо у Трубиных, либо у тети Паши. Муж у нее был весе¬лый мужик и за праздничным столом, выпив немного, всегда заводил песню. Голос у него был сильный и красивый. Особенно он любил рус¬ские и украинские народные песни. Родители Юрия всегда подпевали ему, весело жили, но недолго. Случилось несчастье - муж тети Паши неожиданно умер от инфаркта и отец Юрия все мужские заботы за две семьи взвалил на себя. Юра как мог, помогал ему.
Сейчас, увидев тетю Пашу, Юрий Петрович обрадовался ей, как родному человеку.
- Как вы узнали, что я здесь? Наверное от Татьяны?
- Я, Юрик, работаю здесь в больнице, бельем заведываю. Я про тебя сразу узнала, как только привезли на «скорой». Ну, слава богу, кажется уже получше. Как же ты неосторожно так?
- А-а ничего, тетя Паша, бывает. Как вы живете? Где Юлька с Сашкой?
- У меня все хорошо. Юлька в городе, замужем, двое деток у нее, а Сашка со мной. На кого же он меня одну-то оставит? У него жена хорошая, мы с ней ладим. Ну, а ты то как?
- Нормально, тетя Паша. Живу в городе.
- Жена есть, дети?
- Да вроде бы есть и жена, и дети, двое сыновей.
- Почему «вроде»?
- Не надо об этом, тетя Паша. Я вам потом все расскажу.
Больше всего Юрий Петрович боялся расспросов. Ему нечего было рассказывать о себе, а говорить неправду или приукрашивать не мог. Тетя Паша, видя, что ему не хочется рассказывать о себе, не стала допытываться. Она поняла, что не так просто сложилась жизнь у Юрия. Захочет сам расскажет. Видя, что со своими вопросами задела за боль¬ное место, стала извиняться:
- Ты уж прости меня, Юрик, старую. Ты мне как родной, вот мне и хочется узнать о тебе все. Ничего, поправляйся, я буду заходить еще, я же здесь каждый день бываю. Может принести чего домашнего?
- Не надо пока, тетя Паша, я ведь еще и есть-то не все могу, да и не хочется пока. Лучше заходите иногда, просто посидеть, я очень рад, что вы здесь.
Юрий Петрович не обманывал, он и вправду очень обрадовался при¬ходу тети Паши. Ему вновь стало стыдно, что за все эти годы, после смерти отца, он не удосужился ни разу приехать к ней, проведать. Тетя Паша вышла из палаты, а Юрий Петрович лежал в приподнятом настроении от того, что вот еще один человек нашелся, который всег¬да помнит о нем,
Вечером заявился Валерка Сухов и привел с собой Серегу Терехина. Обрадовавшись встрече, проговорили долго, пока Татьяна Михайловна не выпроводила их, предупредив, что если будут переутомлять Юрия, то она запретит им приходить сюда. Когда они ушли, она сразу заметила, каки¬ми счастливыми стали глаза у Юрия Петровича.
- Ты рад, что ребята приходили?
- Конечно. Знаешь, Таня, я после таких встреч как бы заново рождаюсь. Ты, наверное, не представляешь как это, но я тебе как-нибудь расскажу, как я жил все эти годы. Ты тогда поймешь меня.
- Хорошо, ты мне все расскажешь о себе, но потом. Тебе еще ра¬но так переутомляться. Я с тобой немного посижу и тоже пойду. Уста¬ла я что-то сегодня.
Когда Татьяна Михайловна ушла, Юрий Петрович возбужденный встречами, разговорами долго не мог заснуть.
Каждый день на утреннем обходе Татьяна Михайловна, как когда-то в молодости, опять видела его глаза, следящие за каждым ее движе¬нием. Выходя из палаты, она замечала, с каким сожалением он смотрит, как она уходит. Пока она обследовала все отделение, он ждал ее, поглядывая на дверь. Потом она появлялась уже как лечащий врач и не спеша осматривала, обслуживала его, тихо переговариваясь.
Осматривая его Татьяне Михайловне каждый раз хотелось задать вопрос про страшные шрамы на его теле, которые она заметила еще в первый день, когда Юрий Петрович лежал на операционном столе. Однаж¬ды она не вытерпела и спросила его об этом:
- Откуда у тебя это? Похоже на пулевые раны, но намного больше
- Это? - Юрий Петрович скосил глаза себе на грудь. - Это следы крупнокалиберного пулемета, были такие у душманов.
- Так ты был там? - с каким-то испугом сочувственно спросила Татьяна Михайловна.
- Да, - вздохнул Юрии Петрович. - Всю войну, почти девять лет.
Чувство жалости к дорогому ей человеку, перенесшему эту жестокую и ненужную войну, смешалось в ней с нежностью к нему. Ей захотелось пожалеть его, прижать к себе, самой прильнуть к нему, но она тут же испугалась этих давно забытых чувств и, быстро закончив осмотр, вышла из палаты, не заметив каким взглядом, полным ожидания проводил он ее. Уже сидя в кабинете, Татьяна Михайловна ощутила, как горит ее лицо. «Что это я раскраснелась как юная дева? - с иронией к себе подумала она. - Поздно, голубушка, поздно начинать все сна¬чала. Столько лет прошло, все мы сильно изменились за эти годы, Только почему я так разволновалась как когда-то? Господи! Я же до сих пор люблю его!»
Юрий Петрович в это время лежал в палате, и ему казалось, что он все еще ощущает легкое прикосновение ее нежных пальцев. Но потом отчего-то ее руки слегка вздрогнули, она посмотрела на него каким-то растерянным взглядом и быстро ушла. А ему так хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Вот уже несколько дней он, как когда-то в юности, ловит ее взгляд, забывая, что прошла целая жизнь, и они стали другими. Но почему сердце так замирает, когда она входит в палату?
Через месяц Юрий Петрович первый раз встал на ноги, прошелся по палате. Татьяна Михайловна осторожно, но крепко поддерживая его, подвела к окну и ему показалось, что прошла целая вечность, как он очутился здесь. За окном все было покрыто белым пушистым ковром. На деревьях еще виднелись не успевшие осыпаться пожухлые листья, покрытые первым снежком.
- Надо же, - удивился он. - Снег уже выпал, а ведь еще не зима.
- Да, рано в этом году, наверное, растает еще, - задумчиво сказала Татьяна Михайловна. - Зато какой он сейчас чистый и белый.
- Наверное, раньше весны мне не выбраться отсюда? - вдруг спро¬сил Юрий Петрович.
- А ты что, торопишься куда-то?
- Да нет. Мне теперь спешить некуда,
- Что думаешь делать после выписки? - задала она вопрос, кото¬рый ее почему-то волновал в последнее время.
- Не знаю, да и не хочу пока думать об этом.
Конечно, Юрий Петрович слукавил. Он давно уже мучился этим воп¬росом и не находил пока ответа. Единственное, что он точно знал - это то, что к Нинель он больше не вернется, но об этом Татьяне Ми¬хайловне он пока не сказал.
А Нинель так ни разу и не приезжала к нему в больницу, навер¬ное, ей некогда было. Виктор приезжал иногда, навещал отца. Как-то раз привез и Сашку, но тот молча посидел, скучающе посмотрел по сторонам и уехал. Они давно уже все были чужими для него, да и он для них никогда не был отцом. Нинель всю жизнь была для него женой по принуждению, а потом по привычке. Дети, рожденные не в любви и согласии, так и не стали для него родными, особенно сейчас, когда у них с матерью были общие коммерческие интересы, в которые его попросту не посвящали, да он и сам не интересовался ими.
Давным-давно, когда они еще жили в гарнизоне и дети были ма¬ленькими, он несколько раз брал Витьку с собой на полигон, сажал в танк и катал по полю. Нинелъ, узнав об этом, устроила ему шумный скандал, что он не бережет ребенка и чтобы больше не смел без ее разрешения увозить сына куда бы то ни было. Он не хотел ни скандалов, ни ругани и поэтому больше не брал сына с собой, а вскоре уехал в Афганистан.
Всю зиму Юрий Петрович пролежал в больнице. Домой его совершен¬но не тянуло, он ни по кому не скучал. Здесь ему было хорошо и спо¬койно. Почти каждый день к нему кто-нибудь приходил. Навещали быв¬шие друзья и подруги с которыми прошли его детские годы, юность. Он видел, что все его помнят, заботятся о нем. Иногда приходили старики, помнившие его родителей, подолгу сидели, вспоминали прошедшие годы. О себе он почти ничего не рассказывал, да и они с кре¬стьянской деликатностью не расспрашивали, знали, что если надо будет, то сам расскажет. Юрий Петрович здесь чувствовал себя как дома. Иногда ему казалось, что он никуда не уезжал, а эти двадцать лет были просто кошмарным сном.
Каждый день он видел Татьяну Михайловну, она обязательно наве¬щала его несколько раз в день, забегая в палату хотя бы на минутку. Поговорив о чем-нибудь незначительном, она шла дальше по делам. Когда же ее долго не было, задерживалась ли на операции или по ка¬ким-либо другим делам, он скучал и становился угрюмым и неразговор¬чивым. Целый день он лежал и посматривал на дверь, вслушиваясь в голоса и шаги за дверью. Ее быструю, легкую походку он узнавал сразу и ждал что вот-вот откроется дверь и войдет она, немного ус¬талая, но всегда улыбающаяся ему.
Зато когда Татьяна Михайловна дежурила в ночь, и пострадавших было немного, они могли вдвоем просидеть до утра в ординаторской или в ее кабинете и говорить, говорить, как будто пытались нагово¬риться за всю жизнь, которую были в разлуке. Когда она рассказывала о себе, Юрий Петрович вслушивался в ее голос, иногда особенно не вникая в то, что она рассказывала, а просто смотрел на нее, и ему казалось, что не было стольких лет разлуки и они опять вместе. Они оба давно поняли, что тогда в юности совершили большую ошибку, но кто молодым не совершал необдуманных поступков. Вот только потом приходится всю жизнь рассчитываться за один неверный шаг.
Юрий Петрович в такие ночи, пытаясь рассказывать о себе, с удивлением видел, что ему не о чем говорить. Вся жизнь его была каким-то плохим, затянувшимся сном. О войне он не любил вспоминать, не хотел ворошить в памяти всю грязь, боль и ужасы той бойни, в которой ему пришлось участвовать. Но иногда что-то прорывалось в нем, и он рассказывал о ребятах воевавших с ним, с грустью вспоминал по-гибших. Он помнил всех своих солдат и офицеров по именам - и погиб¬ших, и оставшихся в живых. Как у них сложилась судьба по возвраще¬нию? Из-за своей неудавшейся жизни он ни с кем из них не переписы¬вался, хотя все адреса у него были записаны.
Наверное, и они о нем помнили, потому что где-то в конце зимы в палату с шумом вошли двое мужчин. Быстро оглядев всех лежащих, они нерешительно поделили к нему.
- Командир, ты ли это?
Юрий Петрович сразу узнал их. Это же его ребята-танкисты, вое¬вавшие с ним в последние годы. Коля Брагин механик водитель и Витек Сокольников, оба из двадцать пятого экипажа. Он привстал с кровати.
- Коля! Витек! Вот это встреча!
Они кинулись к нему, обнялись все трое, крепко по-мужски, да так, что Юрий Петрович поморщился от боли. Оба испуганно отстрани¬лись.
- Что, командир, раны болят?
- Да немного, ребятки. Вы поосторожней со мной, хрупкий стал. Вот уже скоро полгода будет, как здесь обитаю.
- Извини, командир, это мы от радости. Все-таки нашли тебя.
- А вы что искали меня? - удивился Юрий Петрович.
- Ну конечно, - Брагин кивнул на Сокольникова. - Мы вот с Витьком давно ищем тебя. Ты нам никогда, не рассказывал про семью, а у тебя, оказывается, сыны такие взрослые...
- Вы что у меня дома были? - перебил их Юрий Петрович и помра¬чнел.
- Да, а как же мы нашли бы тебя. А что не надо было? - Николай увидел, как сразу изменилось настроение его бывшего командира.
- Да нет, ребята, все нормально. Правильно все сделали. Молод¬цы, что нашли меня, я так давно вас не видел.
Они подвинули стулья к кровати и, радостно поглядывая друг на друга, разговаривали о чем-то, вспоминая. Соседи по палате с удивле¬нием смотрели на них, вслушиваясь в их разговор. Они даже не могли представить себе, что этот тихий, неразговорчивый человек, никогда не рассказывающий ничего о себе, вдруг оказался боевым командиром этих двух посетителей.
Когда в палату вошла Татьяна Михайловна, они прервали свои воспоминания, а Юрий Петрович представил ее:
- Вот ребята это наша завотделением, - увидев, как парни нерешительно поднялись со стульев, он рассмеялся. - Да вы не пугайтесь. Она строгая конечно, но это же мой ангел-спаситель. Если бы не она, то больше не увиделись бы мы с вами. Это самый замечательный доктор на свете. Таня, - обратился он к ней, - познакомься, эти ребята были со мной там, - он махнул рукой. - Это Коля Братин, классный механик-водитель. В свое время виртуозно прыгал по горным дорогам на своем танке, а это Виктор Сокольников. Они из одного экипажа и оба наши дальневосточники.
Татьяна Михайловна с уважением посмотрела на ребят, прошедших той же дорогой, что и Юрий Петрович.
- Очень хорошо, что вы пришли к нему, а то он что-то расклеил¬ся в последние дни.
А последние дни Юрий Петрович и правда загрустил, зная, что скоро его выпишут. Домой он, конечно, больше не вернется - это он точно решил. Вот только куда ему поддаться, где жить - этого он так и не придумал, но успокаивал себя, что время еще есть поду¬мать. А теперь вот и времени-то уже не осталось.
Когда ребята ушли, пообещав навестить его еще, он опять стал мучить себя одной мыслью - куда идти и что делать после выписки.
Как-то в один из вечеров, после ужина, Татьяна Михайловна поз¬вала его в свой кабинет. Она в эту ночь дежурила по отделению. Смена выдалась спокойная, и они долго сидели, разговаривали о чем-то несущественном, хотя чувствовали, что их обоих интересует один воп¬рос, который мучил Юрия Петровича в последние дни.
Наконец-то он сам не выдержал и спросил Татьяну Михайловну напрямик, глядя ей в глаза:
- Танюша, может быть нам стоит начать все сначала?
- Не знаю, Юра, я сама об этом думаю давно уже.
- Правда?! - обрадовался он. - А я думал, что один мучаюсь над этим.
- Глупый ты, Юрка, я же всегда только тебя любила. Неужели ты этого не понял до сих пор.
- Таня! - Юрий Петрович порывисто встал и подошел к ней, обнял - Господи! Какой я дурак был. Прости меня, Танюша, если сможешь.
- Да что ты, Юра, мы оба наделали столько глупостей, что всю жизнь пришлось прожить не так, как хотелось бы.
Юрий Петрович прижал Татьяну Михайловну к себе и стал целовать ее лицо, глаза, губы. Она отвечала ему тем же, забыв о годах, как будто они только вчера расстались. Потом, опомнившись, она отстра¬нилась и посмотрела на него.
- Юра, а не поздно? Ведь у меня уже внук растет.
- Ты спрашиваешь - не поздно ли? - Юрий Петрович на минутку задумался, и продолжил: - Нам с тобой по сорок три года - это, коне¬чно, и много, если считать детей и внуков, и в тоже время мы еще не старые. Если бы не военная пенсия, то мне еще семнадцать лет до старости, - Трубин замолчал, вспомнив про свою пенсию по инвалид¬ности, да и сейчас он не в лучшем положении, уже почти полгода на больничной койке, поэтому немного неуверенно он сказал: - Конечно, Танюша, ты сама смотри, как тебе лучше кажется. А что касается меня, то я скажу, что только сейчас мне впервые захотелось жить. Не су-ществовать, как раньше - лишь бы день прошел, а жить, дышать, нахо¬диться рядом с тобой, видеть тебя каждый день. Я всю жизнь об этом мечтал. Пусть тебе это не покажется смешным, но я даже в постели с женой думал о тебе, а уж в Афгане я только и думал о том, когда вернусь и увижу тебя. Поэтому и не стремился возвращаться оттуда, зная, что этого не может быть. Если бы я знал, что ты тоже ждешь меня, я бы давно все бросил и примчался бы сюда. Сейчас же я не знаю, что мне делать, я уже дважды инвалид. На работу меня сейчас никто не возьмет, а на мою пенсию и одному-то тяжело прожить. Прости меня, Таня, но я не хочу быть обузой для тебя.
Сказав все это, Юрий Петрович облегчения не почувствовал, по¬тому что в глубине души он все равно мечтал о том, что они будут вместе, но его останавливала эта неизвестность - как он теперь будет жить.
Татьяна Михайловна, облегченно улыбнулась.
- Ну, если тебя только это сдерживает, то не беспокойся. Во-первых я сама неплохо зарабатываю, а во-вторых пройдет немного времени и ты окрепнешь и сможешь понемногу работать. Сейчас пока самое главное для тебя не переутомляться, а как совсем выздоровеешь, то найдешь себе какую-нибудь работу. Меня, если честно беспокоит другое - ведь прошло столько лет, мы оба сильно изменились...
Юрий Петрович, не дослушав, перебил ее:
- Конечно мы уже не те, что были раньше. Но все дело в том, что за это время, которое я пробыл здесь, я как бы заново узнал те¬бя и полюбил еще больше прежнего. Но я еще раз повторяю, что самое страшное для меня быть обузой, поэтому как ты решишь, так и будет.
- Понимаешь, Юра, я всю жизнь мечтала быть рядом с тобой, а сейчас чего-то боюсь. Прости меня, это просто женская глупость. Конечно, я хочу быть вместе, но меня останавливает что-то, дети твои что ли, да и жена твоя законная.
Юрий Петрович усмехнулся.
- Говоришь жена, дети. Не волнуйся, для семьи я больше не су¬ществую с того дня, как последний раз выехал из гаража. От них я в тот день ушел навсегда и ничто меня с ними не связывает. Прости, что так говорю о своих детях, но они никогда и не были моими, мне не давали даже вмешиваться в их воспитание. Сама же видела, что за все это время жена ни разу так и не появилась в больнице, младший сын один раз был и все. Вот у старшего еще что-то осталось ко мне, наверное, раз приезжает иногда.
Трубин, вспомнив все это, разволновался. Татьяна Михайловна видя в каком он состоянии, успокоила его:
- Не надо, Юра. Давай не будем об этом говорить. Я обещаю тебе, что буду с тобой.
- Правда?!
- Ну конечно, правда, - она обняла его и прижалась. - Я ведь люблю тебя по-прежнему. Ну что нам терзать друг друга. Скоро выйдешь из больницы и переходи ко мне жить. Ты согласен?
- Таня! - Юрий Петрович задохнулся от внезапно нахлынувшего счастья, которого он ждал всю свою жизнь. - Танюша! Да я об этом и мечтать боялся.
- Ну, вот и решили, - удовлетворенно произнесла Татьяна Михай¬ловна и вздохнула. - Как долго мы шли к этому.
На следующий день Татьяна Михайловна сходила к тете Паше уз¬нать где находится одежда Юрия Петровича в которой его привезли сюда. Наверное, надо ее приготовить, привести в порядок. Но тетя Па¬ша рассеяла ее беспокойство.
- Это Трубина, Юрки-то? Так я уже все подштопала, да постирала. В кровище ведь все было.
- Тетя Паша, зачем вы это сделали, я сама хотела.
- Да что ты, Татьяна, я как узнала, что это Марии Трубиной сы¬нок попал к нам, прямо расстроилась. Все боялась, что умрет. Мы ведь с его матерью подруги были. Я от нее и про вашу старую любовь-то знала еще тогда, а сейчас смотрю, сладилось у вас все. Вот только как жена его?
- Тетя Паша, а откуда вы все знаете?
- Я, милая, хоть и старая, но пока еще не ослепла и все вижу. Так что он уйдет от семьи-то? Нехорошо как-то.
- Он уже от них давно ушел. Если вы все знаете, тетя Паша, то видели, что его жена ни разу к нему так и не приезжала, только сын старший иногда навещал.
- Да, я видела это. Значит разлад в семье. И куда же он теперь? К тебе что ли?
- Да, мы решили жить вместе. Я его до сих пор люблю.
- А он-то как?
- Любит, тетя Паша, - Татьяна Михайловна счастливо заулыбалась, потом вздохнула. - Вот только прожили раздельно. Уж так жизнь сло¬жилась.
- Да жизнь не сама сложилась, сами вы ее такой сделали. Ну, дай вам бог счастья хоть теперь-то.
Тетя Паша зашла в кладовую и вынесла одежду Юрия Петровича. Все было вычищено, поглажено и аккуратно висело на плечиках.
- Держи одежу-то. Можешь не проверять, все подшила, постирала, выгладила. Хоть под венец.
- Ну, спасибо, тетя Паша.
- Не за что. Свои ведь.
Татьяна Михайловна отнесла вещи в палату и повесила на спинку кровати. Увидев костюм, Юрий Петрович обрадовался и удивился, что он весь в порядке.
- А это кто постарался?
- Да тетя Паша, уж так она тебя любит.
- Я знаю. Она для меня как вторая мать, а я ведь ни разу не проведал ее за эти годы. Стыдно мне перед ней.
- Ничего, Юра, теперь можешь хоть каждый день навещать ее.
- Да, конечно, - Трубин помолчал немного, потом как-то неуве¬ренно начал. - Ты знаешь, Таня, меня мучает еще один вопрос.
- Что еще тебя беспокоит? Давай сразу решим все, - она присела к нему на кровать и посмотрела в глаза.
- Я вот все думаю, а как твоя дочь отнесется к этому?
- Дочь? - Татьяна Михайловна облегченно вздохнула. – Ну, этот вопрос мы с ней уже обговорили. Дело в том, что про тебя я ей все рассказывала давно, еще до того как ты здесь появился.
- Ну, а сейчас она знает?
- Сейчас? Ты, наверное, забыл, что село это не город, где даже соседа по площадке не всегда знаешь. Здесь все про всех знают. В общем приходит недавно дочь и спрашивает: «Мама, с кем это из свою больных ты там закрутила? Говорят кто-то из наших бывших сельских?» Я ей и напомнила про тебя. В общем, она все знает.
- Ну и что?
- Нормально.
За день до выписки появился Виктор. Для Юрия Петровича это было кстати, потому что он все переживал в чем он выйдет из больницы. Попал-то он сюда, когда было еще тепло, а сейчас хоть и весна, но снег еще лежал, и было прохладно без верхней одежды. Да и не хотел он появляться в том доме, откуда ушел навсегда. Поэтому попросил сына привезти ему к вечеру теплую куртку и шапку.
- Больше ничего не надо? - спросил Виктор.
- Из одежды больше ничего. Вот только у меня в комнате, на полке с книгами лежит коробка, картонная такая из-под обуви, а в ней все мои бумаги, документы и награды. Привези их тоже, пожалуйс¬та.
- Не понял? Ты что, батя, домой не думаешь возвращаться?
- Нет. Мы уже с тобой говорили на эту тему.
- Куда же ты пойдешь? На что жить-то будешь?
- Устроюсь где-нибудь. Пенсии пока хватит, тем более, я ее пол¬года не получал, так что на первое время будет на что жить, а там и работу какую-нибудь найду. Вот только окрепну немного,
- Где жить-то будешь? Кому ты в городе нужен?
- А я, сын, в город не поеду, это мое родное село, здесь я ро¬дился, вырос, окончил школу. Здесь на кладбище похоронены мои отец и мать.
- Батя, ты мне никогда не рассказывал, что ты из этого села, - удивился Виктор.
- А ты вспомни, как мы приезжали сюда. Ты с Сашкой тогда еще маленькими были, вспомни - это перед тем как я уехал в Афган.
Виктор пожал плечами.
- Что и деда с бабушкой не помнишь? Моих родителей?
- Деда с бабушкой я хорошо помню, но не представлял, что они здесь жили. Это же рядом с городом.
- Да, совсем рядом, только я до этого уже давно здесь не был. Зато теперь чувствую, что я у себя дома.
- А мать знает, что ты здесь останешься?
- Нет, но ты ей расскажешь. И еще скажи, чтобы не приезжала. Мне от вас ничего не надо. Чуть позже, как только здесь устроюсь, приеду и выпишусь из квартиры. Пусть об этом не беспокоится.
- Пить не начнешь опять?
- Нет, сын, теперь уже не начну. Завязал полностью и оконча¬тельно. Так ты привезешь мне, что я просил?
- Конечно. Сейчас поеду домой, ну а к вечеру буду у тебя.
- Ну, будь, до вечера.
Остаток дня Юрий Петрович провел в томительном ожидании и думах о завтрашнем дне. Утром он начнет новую жизнь, ту о которой мечтал всегда и знал, как, несбыточны эти мечты. Неужели наконец-то и ему улыбнулось счастье?
Вечером приехал Виктор и привез теплые вещи да коробку с доку¬ментами.
- Слушай, батя, может быть раздумаешь? Вернешься домой?
- Нет. Я своих решений не меняю, да и не хочу. Ты же сам видел как я жил последние годы. А с матерью твоей мы никогда не любили друг друга, так и промучились всю жизнь. Кстати, как она отреагиро-вала на то, что я не вернусь?
- Хочешь правду узнать? - разозлился Виктор.
Юрий Петрович пожал плечами.
- Честно говоря, мне все равно, я просто так спросил.
- Ну, если тебе все равно, так знай, что она сказала: «Ну, и слава богу. Наконец-то!»
Виктор разволновался, он думал, что отец по другому отнесется к этому, но Юрий Петрович успокоил его.
- Не волнуйся, сын, все нормально. Мы с первого дня нашей совместной жизни шли к этому. Только надо было сразу это сделать, а не тянуть много лет. Но на это были причины.
- Какие причины - это мы с Сашкой?
- Нет, не вы.
- А что же тогда?
- Прости, сын, но я тебе об этом потом расскажу. Вот приеду выписываться и расскажу, если ты найдешь время выслушать меня,
- Ну, хорошо, батя, я поеду, наверное, уже. Ты хоть скажешь потом где жить-то будешь, адрес. Буду заезжать иногда, часто не обещаю, но изредка обязательно буду навещать.
У Юрия Петровича потеплело в груди от этих слов.
- Конечно, скажу и буду рад, если ты будешь иногда наведываться.
Отец и сын встали, крепко обнялись.
- Ну, пока, батя. Будь счастлив на новом месте.
Когда Виктор ушел, Юрий Петрович подумал, что вообще-то непло¬хой у него сын и ему стало немного грустно. Он видел, что Виктор не очень-то обрадовался тому, что он не вернется больше домой. Ну, ничего, со временем он ему все расскажет.
Татьяна Михайловна перед уходом домой, как всегда, зашла к Юрию Петровичу. Тот сидел на кровати и перебирал какие-то бумаги в коробке.
- Что это? - спросила она.
- Да вот Витька привез теплые вещи и мои бумаги, - закрыв ко¬робку крышкой, Юрий Петрович поставил ее на тумбочку, и в это время в ней что-то стукнуло металлическим звоном.
- А это что там у тебя еще? - спросила Татьяна Михайловна. - Можно посмотреть?
- Конечно, - он протянул ей коробку.
Открыв крышку, Татьяна Михайловна удивленно подняла брови.
- И это все твое?
Юрий Петрович пожал плечами.
Татьяна Михайловна стала вынимать из коробки и раскладывать прямо на кровати все награды Юрия Петровича. Вскоре на одеяле лежа¬ли горя красной эмалью орден Красного знамени, два ордена Красной Звезды, матово поблескивал голубой эмалью большой орден «За службу Родине» и сверкали металлическим блеском несколько медалей,
Подошли соседи по палате, с любопытством глядя на все это удив¬ленными глазами.
- Вот это да! - произнес кто-то восхищенно. - Юрий Петрович, это все ваши?
- Да, вот все что заработал за девять лет войны плюс инвалид¬ность.
- Надо же, а мы и не знали, что с таким героем лежим в одной палате.
- Ну, уж герой, - Юрий Петрович засмущался и сгреб все награды обратно в коробку. - Ладно, нечего тут музей устраивать.
Последнюю ночь в больнице Юрий Петрович почти не спал, как и ту последнюю ночь перед уходом из дома. Он всю жизнь ждал этого дня, а тут разволновался. Всю ночь курил, ложился, опять вставал. Пере-брал в памяти всю свою жизнь. Больше вспоминал то время, когда они с Татьяной были молодыми. Под утро немного забылся тревожным сном.
На следующий день, на утреннем обходе, Татьяна Михайловна спокойным голосом сообщила ему:
- Ну что, Юра, собирайся. Выписываю тебя. Переодевайся и жди меня. Я подойду после обхода.
Юрий Петрович, не спеша, переоделся в свою одежду, сел на кро¬вать и стал ждать. Вскоре она заглянула в палату.
- Уже готов? Одевайся и подходи к ординаторской.
Юрий Петрович надел куртку, взял в руки шапку и пакет с короб¬кой, попрощался с соседями по палате и вышел. Вскоре появилась Татьяна Михайловна и, улыбаясь, подошла к нему своей обычной легкой походкой.
- Я отпросилась сегодня на весь день у главврача. Пойдем, Юра, пора.
Они вышли из больницы, и Юрий Петрович зажмурился от яркого сле¬пящего солнца. Вздохнул полной грудью и чуть не захлебнулся свежим, немного сырым, весенним воздухом. Остановился. Татьяна Михайловна взяла его под руку.
- Тебе плохо?
- Нет, что ты. Просто голова закружилась то ли от свежего воз¬духа, то ли от счастья.
- Это пройдет сейчас, дорогу к моему дому не забыл еще?
Юрия Петрович помотал головой, счастливо улыбаясь. Много раз¬ных дорог выпало на его долю. Судьба дала ему и дороги-вехи, мельк¬нувшие как километровые столбы и не оставившие в душе никакого сле¬да, и тяжкие дороги смерти, сделавшие на сердце кровавые незаживаю¬щие рубцы. Но эту дорогу к ее дому он помнил всю свою жизнь. Он не был здесь уже много лет, но и сейчас мог бы пройти по ней с закры-тыми глазами. Он вспоминал эту дорогу там, в Афганистане в перерывах между боями. Когда лежал в ташкентском госпитале, он мысленно про¬ходил по ней, возвращаясь в свое родное село, а не в гарнизон, где его никто особенно и не ждал. Бывая в дальних рейсах, он всегда вспоминал эту дорогу и, проезжая по трассе, ему всегда хотелось свернуть на нее. Но вот только спустя столько лет, он идет по этой дороге, идет вместе с любимой женщиной, идет к ее дому, к которому он шел всю свою жизнь.