Ты мечешься между мичманами.
- Ребята, он же из французской школы, ему не пробежать два километра, всего девять лет, прошу вас, сократите дистанцию.
- Не положено, мамаша.
А он бежит. Один круг, другой…
Загорелое, крепкое тельце покрылось красными пятнами, пот льётся ручьями, потоками, морями с беленькой круглой мордашки, брызги чуть не долетают до тебя, когда он проносится мимо.
Ты мать, ты знаешь, чувствуешь: ещё чуть-чуть, и сердечко его остановится, не выдержит. И ты отчаянно кричишь ему: «Сынок, сойди с дистанции!»
«Да пошла ты!» - не оборачиваясь, вдруг почему-то басом отвечает он.
И ты замолчала.
Он, твой сын, мужчина. Мужчины не сходят с дистанций, даже если им смерть грозит. Не сойдёт и твой. И вот он уже не бежит, а только перебирает ножками, а движения нет.
Не упал. Не сошёл с дистанции, ножки как бы бегут, но на месте.
И мичман, седой, одышливый, бережно берёт его на руки и кладёт на траву.
- Молодец, пацан, ставлю пять, ты достоин быть кадетом, не сошёл с дистанции.
Твой сын вырос. Сама не заметила как.
И вот уже затянул его омут молодости. С гулянки, с дискотеки, от девушки приходит под утро, переодевается и бежит на занятия, на работу.
Это продолжается месяцами, и ты видишь, как он похудел, как лихорадочно блестят его глаза, как всё его измотанное бессонными ночами тело тает у тебя на глазах.
Ты переживаешь, волнуешься, а ему всё нипочём, и ты мысленно твердишь: «Сынок, сойди с дистанции», но вслух не говоришь, ибо знаешь ответ: «Да пошла ты!»
Девушка одна, другая, третья, ты уже потерялась в этом калейдоскопе из лиц, а он всё выбирает и выбирает, меняет и меняет их. Не успеваешь привыкнуть к одной, приходит другая, потом третья, потом возвращается первая – и ты твердишь опять: «Сынок, сойди с дистанции»
И заранее знаешь ответ.
Ушёл в горы с друзьями. Ты не возражала, им нужна высота. Друзья отстали по дороге, дошли двое, один из них твой.
И когда, спускаясь, они сорвались в расщелину и три дня их пытались вытащить и всё-таки вытащили полуживыми, ты сидела над ним, и в голове бился один вопрос: «Сынок, ну, почему ты не сошёл с дистанции»
Женился. Свадьба.
Красавица-невеста живёт на десятом этаже. Твой сын хватает её в охапку и несёт на руках по лестнице с десятого этажа, до машины. Ты понимаешь: он скорее умрёт, чем выпустит из рук. Ты еле поспеваешь за ним, ты бежишь следом и просишь: «Сынок, сойди с дистанции, этот закон – на руках до кареты – придуман с первого этажа, не с десятого же»,- и в ответ слышишь знакомые слова.
Сын начал пить.
От роскоши ли, от друзей непутёвых ли – это неважно.
Почему же и эту дистанцию ему надо пройти до конца?
Почему этот чёрный омут, в котором лиц не отражается, кажется ему дистанцией, с которой не сходят?
Сколько раз ты просила его, заклинала, но всегда слышала один ответ: «Да пошла ты!»
Наступил такой день и час, когда ему захотелось по-другому жить, но он уже не мог.
И эта чудовищная, дьявольская дистанция едва опять не стоила ему жизни.
Сознание отключилось, и только дрожащая рука опять и опять подносила к губам стакан.
Нашёлся седой, одышливый доктор. Он бережно положил его на траву. Всё! Дистанция кончилась! Ты будешь жить, мужик!
Работа пожарным, которую он выбрал, тебе никогда не нравилась.
Эти прыжки с вертолёта в кипящее пекло, эти стометровые лестницы, каждая ступенька которых может быть последней для него, снились тебе по ночам.
Он приходил с обожжёнными руками, ты выхаживала его месяцами снова и снова, каждый раз прося об одном.
И когда, наконец, он нашёл покой на Аллее Пожарных, вторым слева, и тебе осталось только имя его на красивом памятнике, ибо таким сыновьям всегда ставят красивые памятники, тебе осталось только приходить к нему и горько-горько сожалеть: «Сынок, ну, почему ты не сошёл с дистанции!»