Лев завершает прыжок

ЛЕВ ЗАВЕРШАЕТ ПРЫЖОК

(ПОВЕСТЬ)













   В мире историй нет ни одной истории, которую можно было бы рассказать от начала до конца,  чтобы из неё не выпали более или менее значительные части.
Потому некоторые события, канонизированные историками, кажутся невразумительными и каждое представляет собой «басню, - как говорил  Вольтер - о которой мы все договорились».
  Эта повесть будет такой же басней, о которой мы сейчас договоримся с тобой, читатель, и которая  до сих пор не существовала ни во времени, ни в пространстве.



   Надо заметить, что самое важное приключение для человека - это его судьба и предугадывать или предполагать повороты своей судьбы - наиболее интересное занятие. И всю жизнь мы собираем и складываем в память яркие эпизоды своей жизни, как в кладовую, чтобы пользоваться ими на закате жизни, когда новые впечатления не так сочны и свежи. Мы экономно выбираем эпизоды из воспоминаний, словно боимся их подпортить от частого употребления, мы скупы и расчетливы, но однажды вся жизнь наша пронесётся перед нами за несколько мгновений и это будет значить, что мы на пороге смертельной опасности или самой смерти.
   Это свойство памяти знает каждый, кто хоть однажды испытывал чувство совершенной безысходности перед угрозой смерти.



   Какие-то действия человека против человека естественны, какие-то законны, и если естественность приравнять к закону, то многие отношения станут нормой, в том числе и убийство.



                Пресса не распространяет «свободное мнение»,
                но его создаёт.       
                Освальд Шпенглер

   «Спираль накаливания... спираль мироздания... противозачаточная спираль... что еще?, что за ерунда?... что за чушь в голове? что происходит? Дрянная статья в газете. Полосу не пожалели! Что они пишут? Ни слова правды!! Если мой капитал прокрученный, отмытый и просушенный уместился в названные в статье цифры - чего бы я стоил? – 10 000 000 долларов? Идиоты! За чертой бедности! Где-то там, куда и заглянуть невозможно: так это далеко!.. Между нами говоря, - сколько я сейчас стою? Чуть-чуть за полмиллиарда? Да, что-то так, что-то около»...
Пол в его кабинете был собран из редких пород деревьев. ”Деревянный пол” - так он называл произведение итальянских мастеров, которое создавалось почти год.
   Высокое искусство  через месяц  было устлано без просветов множеством дорогих ковров разных стран и эпох.  “Личноприсутственное” место,- как иронично называла кабинет его жена, - обозначили два удобных для отдыха кресла, облачённые в шкуры зебры и жирафа. Оба кресла были равно любимыми: одно, пятнистое, утренне-дневное: полулежа в нем, можно было любоваться сквозь стеклянную стену небом и заглядывающими в окна второго этажа деревьями неизвестной ему до сих пор породы, и другое: вечерне-ночное, полосатое, обращенное к камину. В этом кресле он, - когда суетность отступала, - пил немного коньяка, время от времени протягивая бокал навстречу огню, как бы подогревая его и разговаривал с собой,- не совсем, как сумасшедший, а так: - скажет несколько слов и думает дальше. С кем еще поговоришь о самом-самом,  как не с собой:  въелась, как каменная пыль, однажды им самим высказанная мысль: не доверяй никому и особенно тому, кто располагает к доверию.
А он сам к себе бывал очень и очень расположен, и особенно в минуты, когда чувствовал, что успех следующей авантюры, зависит в огромной степени от его хорошего к себе расположения, уверенности во Льве, - звере -чувствующем нюхом опасность и удачу,  который не таился как мелкий хищник, а выпячивал наружу инстинкт с жарким, огнедышащим желанием всех подмять под себя, разорвать на куски и съесть сразу, в один присест.

   Эту ярость, провоцирующую к инстинктивным действиям, он не контролировал, но действия в этом состоянии приносили успех,  и Льву только надо было найти место, где оно должно было проявиться….

 За его спиной медленно входил сквозь стеклянную стену слабеющий свет последнего дня августа. Огонь в камине еще отражался в рубиновых зрачках истлевающих углей за чугунной решеткой.
Он вращал опустевший бокал двумя пальцами и чувствовал, что тревога и раздражение улеглись в нем. -  Краткий покой, когда тебя на миг теряют из виду враги и сбиваются со следа те, кто хочет отнять у тебя твоё кровное.

  Здесь всё принадлежит ему - Льву, - большому и сильному, хищнику с густой соломенно-рыжей гривой, отдыхающему так, будто он хорошо пообедал и теперь, пережидая знойный день, в предвкушении ночной прохлады, вспоминает свежее, ещё удерживающее в себе жизнь, мясо, которое насытило его...
«Нет! Нет! Нет!» - Лев перевернулся на другой бок и шлепнул лапой по траве: он расстроен!!  В этот охотничий день шесть львиц  его прайда не уберегли добычу: нескольких жадных и дерзких, мерзких гиен отобрали убитую  зебру  и  ранили одну  из львиц,  когда львицы пытались защитить свою добычу.
«Теперь надо дождаться ночи. Луны не будет. Это лучше. Он их и без луны найдет и накажет.  Без слов. Только трупы. Как можно больше трупов, но главное - самка. Главная самка стаи. Он убьет её и вся стая, возможно, погибнет: разбредутся, суки, и подохнут, мать их!..»
Его дрёма рассеялась от привычного поглаживания: любимая женщина, жена, заботливая и строгая мама двух сыновей, ласково прошлась по редеющим волосам на его голове. Она для него - всё! Вера и Любовь! А Надежда - только на себя. Как мало мы значим  без  Веры и Любови, и недремлющего инстинкта, не приглушенного шипящей вокруг жарено – пареной суетой.
         Софья поцеловала его в макушку,  и тихо ушла к себе.
Впервые, за эти несколько недель, он - после отдыха  - чувствовал себя в прежней форме. И его звериное  чутьё возвратило себе былую обострённость.


   В колеблющихся, шелестящих тенях - за его спиной среди деревьев и здесь, перед камином - метались в первозданной бесформенности разобщенные, одинокие молекулы и атомы: они принесли информацию из другого мира, в котором Лев не жил, но бывал там, когда погружался в дрёму и, словно, превращался в густую змеящуюся струю, исходящую из тлеющего кусочка гашиша, и сам же вдыхал терпкий дым расплавленной пыльцы и улетал, растворяясь в непостижимом, необъяснимом, завораживающем....
Видение рассыпалось на золотистую, звонкую мозаику. Калейдоскоп сломался и вместо грёз представил реальную вещь, до которой можно было дотронуться: звонил телефон. Лев не сразу сообразил, что телефон в куртке, брошенной в другое кресло. Он поднялся и на самом краю своей дрёмы, принял звонок: долгожданный и страшный.




ГЛАВА 1

                Проявление силы духа - это преодоление страха, а торжество победителя, - пьющего кровь добычи, - это способ сосуществования.
                Вл

 Автосалон Лев создал благодаря длинной цепи из небольших, рискованных сделок, и - главное - вырвал центровое место! Близкие ему люди, - многие из которых уехали в разные страны, а немногие в одну, единственную для всех, уходящих из этого мира,- не могли помочь ему, как раньше, но последняя дань дружбе  была за Иваном Сергеевичем.
Влиятельная помощь была наиболее важной в новом деле, которое выглядело вызывающим: первый в стране салон по продаже наиболее знаменитых марок автомашин. По времени - совершенно сказочное событие.
Большие деньги были вложены во всё сразу: в место, в ассортимент, в оформление, в обслуживание, в агентуру, в рекламу.
За стеклянной стеной сияли замершими разноцветными рыбками в аквариуме и сводили с ума проходящих мимо мечтателей автомобили новейших марок.
Случайных людей в салоне не бывало: охрана тактично отсеивала экскурсантов.   
В день «улетало» до двадцати машин. Те, кто покупали, и те, кто продавали, были взаимно скупы и в жестах, и в словах, поскольку за излишества в то время платили очень дорого!
Дело размахнулось так широко, что стало заметно со всех сторон, а в таких случаях заметнее всего становится самая невидимая сторона - теневая. Лев почувствовал, что надо срочно продавать дело и уезжать!
Деньги заработаны немалые и по этой причине обстановка накалилась. Он не хотел дольше, чем надо, удерживать горячее. Чтобы не обжечься – это, во-первых, и не потерять разогретое – это, во-вторых.
Но кто мог в то время контролировать ситуацию без риска для жизни даже в мелочах? А под ним лежала не мелочь!. Большие деньги – большой риск, но те, кто хотели и умели рисковать, и были готовы к наиболее жёстким действиям, - к насилию и убийствам, - решили, что пора забирать откормленное дело - не в смысле отнять бизнес, а просто взять всё, что бывает в салоне в лучший день.

   Неожиданность не заставила себя ждать!
   Некоторое время назад  вероятная опасность витала в разговорах и намеках людей, с которыми он встречался в казино «ZERO», куда не зайти раз в неделю считалось ненормальным для деловых людей его уровня. Но намеки – не доводы, и они не беспокоили его.
 
   В казино Лев делал ставки только на рулетке: только на «zero», по сто долларовой фишке. В основном он сидел за стойкой бара и пил соки, и если чувствовал, «Пора!»- как внутреннюю подсказку, - подходил к одному и тому же столу и делал ставку. Обычно он брал 13 фишек: 1- тысячную, 2- по500, и 10 по сто долларов. За прошедшие полгода он попадал 11 раз - казино вело статистику – и, забрав свой выигрыш, сразу уходил.
В казино удача обсуждается дольше неудач. Таков дух игры. Выигравшие - по одну сторону, казино - по другую! Дух - сила  корпоративности. Где нет духа - нет ничего!


   У этих была и сила духа, и жажда сосуществования! Таких налётов ещё не было в природе столичного бизнеса.



   Предварительно никто не позвонил. Их было трое. Они припарковали "ОПЕЛЬ" на стоянке служебных машин. Золотые  цепи на шеях и перстни на пальцах, - атрибуты крутых парней девяностых годов..
Первый, мужчина лет сорока, темноволосый, синеглазый, тонкий и легкий в движении, вошел в салон и, предупреждая вопрос охранника и менеджера, спросил:
- Лёва здесь? Он хотел лично встретить меня. Предупредите его. Мы пройдем к нему в кабинет.
- Но Льва Борисовича нет. Я свяжусь с ним по телефону. Минутку подождите, пожалуйста. Вы с ним, когда договаривались?
- Этой ночью, в казино. Через несколько минут я должен уехать. Мне нужна хорошая машина. Хотя бы вот тот "ЯГУАР", - и они прошли к витринной стороне салона, где на изящном подиуме стояло белое восхитительное создание: мощное и изящное одновременно.
   Менеджер звонил шефу и слышал в ответ короткие гудки. Ему не могло прийти в голову, что в эфире  шёл  разговор о заказе на партию из восьми  машин   новой  модели  джипа для "группы товарищей" и что разговор был затеян для того, чтобы закрыть доступ к начальству.
   Он отложил попытку срочного и, как ему показалось, неуместного звонка, поскольку эти трое действовали быстро и уверенно. Ясно было, что покупка пройдет легко. Он подозвал второго менеджера и охранника, и подошел к покупателям. Они обсуждали возможный вариант покупки. Один из них заметил:
- Вначале ты хотел «ЛИНКОЛЬН», а теперь вот это?
- Что значит "вот это"? Это, по-твоему, что? Может, ты думаешь, что   .
Он не договорил и обратился к подошедшему к ним менеджеру :
- Послушай, Игорь, ты же Игорь, я не ошибаюсь? Ты главный
менеджер, мне сказал про тебя Лёва. Я покупаю "ЯГУАР". Принеси сумку с деньгами, - обратился он к одному из сопровождающих.
 - Сколько? – спросил он у Игоря.
 - Сто двадцать. Редкий экземпляр: белая кожа, слоновая кость ...
Синеглазый остановил двинувшегося к выходу приятеля:
 - Подожди, я позвоню, пусть они потрудятся принести деньги.
Синеглазый достал из кармана телефон, набрал номер.
 - Послушай, Сима, возьми сумку с деньгами и вместе с Котом
подходи.
Игорь повернулся в сторону выхода и махнул рукой наблюдающему за ними охраннику, что означало «Пропусти!»
 - Сейчас они подойдут. Так, значит, сто двадцать? - обращаясь к менеджеру, переспросил синеглазый. - Всё будет в норме?
- О чем вы говорите? Это же не киоск, - несколько ироничнее, чем следовало, высказался главный менеджер.
 - Да мы и не ходим по киоскам. Разве это не видно? - как-то жестко, и все же, улыбаясь, срезал его этот «лёгкий покупатель».
Двое с сумкой вошли в салон, поставили её у ног синеглазого и молча повернули обратно.
 - Вот и деньги - оживился синеглазый, - откройте сумку!
 - Зачем же здесь? Смотреть на них? Куда идти пересчитывать? Где у вас касса? – вступил в разговор второй сопровождающий.
На противоположной стороне, в освещенной неоном нише, было устроено два кабинета: один - директорский и второй – для кассирши и охранников. Эта комнатка была также и местом, где располагалась на краткие чаепития их небольшая, спаянная давнишними связями, команда.
 - Да, пройдите к кассе  сказал  Игорь, -  обращаясь к двум клиентам и охраннику. Синеглазый остался у машины, а Игорь отошел на несколько шагов, чтобы дать указания помощнику.
 - Скажи техникам, чтобы подготовили "Ягуар" к выезду, и предупреди, чтобы  приготовили канистру бензина, - и, закончив с ним, взглянул в сторону кассы  куда уже вошли двое с сумкой, и  почувствовал, что   обстановка, резко поменяла тональность: двое у входа подошли вплотную к охраннику; и мгновенно его захлестнуло жутью: он понял…


   Кассирша была женщиной очень красивой и очень капризной, но не очень молодой: лет тридцать она прожила.
Тот, кто нёс сумку, бросил её перед кассиршей на стол, рванул змейку-молнию, выдернул автомат и резанул двух служителей в упор. Оба грохнулись на пол, один на другого. Последний щелчок затвора прозвучал одновременно с жёсткой оплеухой кассирше, которую другой налетчик швырнул в кресло и заткнул её открытый для крика рот стволом  пистолета.
- Не кричи! И без твоего крика здесь шумно.


   Три джипа «Патруль» заблокировали подход к магазину. Два человека встали у входа, пять или шесть вошли в салон. Троих из техобслуги , вошедших со служебного входа, убили позже, после того, как подготовили к выезду несколько машин.
   Синеглазый вошел в кассовую комнату и, не обращая внимания на два трупа и натекшую на палас кровь, обратился к кассирше:
 - Катя, открой сейф. Ключи у тебя, я знаю. И денег в сейфе всего ничего, но тысяч триста-четыреста найдется, не так ли? Открой сейф!
Кассирша или кто там она еще была, - неважно - держалась твердо. Прикрывая бумажным платком рассеченную губу, она свободной рукой открыла один из ящиков своего стола и достала ключи. Спокойно подошла к сейфу и открыла его, нажав несколько кнопок на внутренней дверце. Отошла на шаг, глядя мимо всего происходящего, как будто не воспринимала эту  суету, как - возможно - последнюю в ее жизни.
 - Вот и деньги на гулянку нашлись - синеглазый  небрежно бросил одну пачку долларов в сумку и, отходя от сейфа, жестом предложил разгрузить его. Выходя из комнаты, не оборачиваясь, громко добавил:
 - Я поведу белый « Яг». Катя будет со мной. Вы оба на той, чёрной «Вольво». Едете за мной. Всё по плану.
 - А она? – спросил второй – и направил черный зрачок воронёного ствола в сведённый судорогой страха живот, в заметную под тонким, облегающим платьем впадинку.
 - Катя сядет в мою машину - не изменяя интонации, повторил синеглазый. - Первая остановка на заправке за кольцевой. Через несколько минут разольют бензин по всем машинам. Мою уже заправляют.

- Гога, - обратился он ко второму- помоги ребятам разобраться. Мы выезжаем первыми.
 - Катя, иди спокойно, стрелять в тебя не будут, пока, во всяком случае, но делать будешь то, что я попрошу сделать. Поняла? - он посмотрел ей в глаза, и расстояние их разделявшее вдруг резко сжалось; и она, вся целиком, не чувствуя себя, ворвалась в эти две глубокие темно-синие - не глаза - бездны и ужас этого мгновения пронзил ее, как кинжал, как молния, если это можно представить и пережить.


-Да, да - произнесла она, шепча сквозь онемевшие губы и кивая головой для убедительности, - я поняла, поняла...
«Вольво» уже выезжала из салона. Сумку с деньгами и документами бросили в багажник "Ягуара", ключи от остальных машин были разобраны.
За эти быстрые несколько минут не произошло ничего, что могло бы изменить ход операции: с внешней стороны, с улицы, все было строго определено. Любой, заподозренный во вмешательстве, был бы убит на месте. Таковы были правила: только высокие ставки гарантировали высокий выигрыш, равный риску. Тот, кто рисковал своей жизнью, мог брать жизнь другого в качестве выигранной. Конечно - это была очень азартная игра!..

   Ему приходилось водить разные машины: водитель он был опытный. Когда-то, не так уж и давно, он лихо угонял иномарки, хлынувшие в страну первым, ещё не густым потоком; ещё не так нагло демонстрировались шальные деньги. Это было время больших радостей маленьких людей, вдруг ухвативших несколько килограммов "зелени" и обалдевших от удачи.
Он был не из таких. Он вообще был другой. Он любил не просто деньги. Он
любил процесс отнимания. Отнимал он всегда: во дворе, в школе, на улице...
   Сегодня он завершал - без потерь - операцию, им же задуманную и
утверждённую теми, кто стоял не только над ним, но и над многими другими
группами той самой, не существующей в официальных отчетах,
организованной преступности, в которой и подчиненность была в традиционной форме, знакомой с детства, и дисциплина была почти абсолютной: чинов не было, была строгая иерархия. Никто до сих пор не ошибался, путая свое место с чужим. В проявлении характера главным считалась способность без оглядки делать то, что необходимо было сделать по принятому решению. Они были тем орудием времени, которое разрывало общественную жизнь на лоскуты, и они не боялись наказания за произвол: никто не мог по обязанности искать их или гоняться за ними. Это было бы безумной попыткой на свой страх и риск пытаться изменить соотношение далеко не равных сил. Они были сильны уже тогда, когда другие только хотели стать сильными.

   Конечно, и в них стреляли при захвате чужого или при защите отнятого и убивали, но это было так естественно, что воспринималось, как потеря ставки при игре: элемент везения учесть невозможно. ,



   Катю он увидел впервые в казино: она с мужем выходила, а он только приехал: в третьем часу. «Просто, от нечего делать» - называл он свои регулярные заезды в “Zero”. Играл он. только в "Блек Джек".
    Как невероятно везло ему! -Особенно в полнолуние: казалось, он угадывал каждую следующую карту.  Кто-то сказал, что у него интуиция и плюс еще что-то. Чушь! Это был кураж: смелость и храбрость – вот что в нем проявлялось с особой силой в ночи полнолуния. Он угадывал, потому что не боялся угадать или не у гадать.                Может всё и не так, да и чёрт с ним! 
Вот когда не везло, становилось скучно, и накатывала злость.
В ту ночь он проиграл сто тысяч баксов и никак не мог попасть в игру. Эта женщина его зацепила. Он встал из-за стола и подошел к стойке бара. Не присаживаясь на свободный табурет, выпил рюмку «Берберо». Минут пять, в течение которых его никто не отвлекал, он представлял разнообразие этой женщины, затем повторил "Берберо" и, кивнув своему спутнику, чтобы тот не провожал его, вышел из казино.


   Через два дня он знал всё, что было необходимо для осуществления его плана. Он приехал к салону один, вошел так, как обычно входят такие, как он: стоя в центре громадного шикарного ковра при входе, он приглашающе махнул рукой, заметившему его менеджеру.
Здесь хорошо чувствовали ситуацию. Это была и осторожность и выверенная вежливость. Он успел погладить несколько капотов, пока увидел Катю, выходящую из салона  к новенькому двухместному "Мерседесу" с одним из служащих.
Он знал, что Катя - жена второго человека в этом деле, и что настоящий хозяин - Лев, которого знали многие деловые.  Но из них не было никого, кто знал бы о нем что-нибудь стоящее: богат, имеет связи, из высшего эшелона прошлой власти был его дядя, брат отца, да всякая мелочь, вроде сплетен о личной жизни. Его же интересовало только одно: кто может защитить Льва , когда от его куска отломят хороший ломоть.  В тот же вечер он встретился с людьми, знающими больше него даже о нем самом, и они дали добро его решению взять салон…


   Он усадил Катю в машину, захлопнул дверь, оценил звук защёлки, в ответ сам звонко цокнул и, обойдя машину, по привычке погладил капот, открыл дверь, оглянулся и сел за руль.

   Женщина на сиденье из белой кожи была великолепна! Ужас пережитого держал её цепко, но вела она себя достаточно уверенно и даже в такой ситуации желала нравиться. "Если прямо сейчас она не спросит ни о том, что произошло, ни о том, что будет дальше, значит, она приняла решение спасти себя и с этой секунды он начнёт играть против неё".
   Он хорошо играл во многие игры, но особенно азартно в фатальные, где выигрыш не может быть предопределён классом играющего. И именно в подобных играх он желал почти невозможной победы, той, что записана в судьбе: если там есть такие записи. И в самой сложной обстановке он действовал решительно и упруго, и решения принимал без учёта того ничтожного количества устранимых препятствий, вычитание которых не изменяло результат.
   Игра с женщиной - это забава, которая заменяет лень. Женщина приходит и уходит, заполняя жизнь ощущением прилипчивого сосуществования с миром. И все же только в отношении к женщине проявляется воля к жизни, и если ты не чувствуешь этого - значит ты спишь. Или умер.
   Страсть нарастает с каждым ходом, ведущим к выигрышу. И хотя обладание - тем более однократное - выигрыш сомнительный,  всё же это не цена за продажную любовь, и - тем более - в ситуации, где он не просто противник в игре, а смертельный враг.


   Около получаса они находились в строго рассчитанной близости и молчали. Только на светофорах он чуть косился на нее, сидевшую спокойно и замечал, что она иногда поглядывала на него; один такой взгляд он поймал:
- Ты что-то нашла во мне? Или пытаешься что-то припомнить? Я думаю, что ты не знаешь меня, но найти во мне что-то ты бы смогла. Ты способна, я это чувствую. Я хочу, чтобы ты нашла это. Ты понимаешь?
- Нет, я не понимаю, но может и пойму, когда догадаюсь, - она бросила под ноги салфетку, которой прикрывала припухшую губу, раскрыла сумочку и, порывшись внутри изящной свалки, достала помаду и, морщась от боли, начала красить губы, глядя на себя внутрь сумочки, где было раскрыто зеркальце.
Он тоже принял участие в ее хлопотах: вынул из кармана пиджака начатую пачку салфеток и протянул ей.
Глаза их снова встретились.
- Возьми себе и не смотри на меня так.
- А как мне смотреть на тебя? Я не знаю, куда и зачем ты везешь меня:
Зачем смотреть в пустоту?
- Куда?
- Туда, где ничего нет. Пустота.
- Ты думаешь, что я тебя убью? ~Чтобы ты не думала о худшем, представь, что вся эта катавасия, страшная для других, для тебя - особенная. Тебя и ударили случайно, потому что я не сказал, что ты мне нужна. Представляю, если кое-кто узнает, что вся эта операция не просто захват добычи, что, впрочем, так и есть, но для меня - ты главная добыча, потому что я влюбился в тот, единственный раз, когда увидел тебя... - и он с чувством, передал ей короткую историю, порожденной ею страсти, выдерживая ритм повествования, и интонациями окрашивая наиболее яркие места. Это заняло не более 10-12 километров - он следил за скоростью, не превышая сотни в час и - этот его ход навстречу ей, показался Кате банальным предложением, указывающим выход.
«Катя - эта сучка опытная, думает, что можно представить себя этакой близко принимающей к сердцу всё, что связано с желанием такого вот отъявленного авантюриста». Тексты и жесты подобного продвижения к цели, он знал наизусть: плоская геометрия, где пересечение двух линий казалось большим событием.

- Мне трудно понять Вашу предысторию, но сейчас я, неожиданно для себя, чувствую симпатию к вам. И это необъяснимо.
   Он отметил это - как бы неожиданное - "Вы", которое для другого случая было бы особой тонкостью.
   Как точно - надо отдать ей должное – она определила тот высокий, - как он считал сам, уровень психологического накала, расплавляющий  чудовищную реальность между ними. 


   0н взглянул в зеркало заднего обзора: "Вольво" шла неотступно, сохраняя минимальный интервал для такой скорости. Плотный поток машин на предвечерней трассе не разомкнул их тандем ни разу.
   Из памяти вынесло событие годовалой давности. Ему пришлось вести джип сопровождения.  Надо было проехать, - вернее, - проскочить район возможного покушения на  босса, которого он сам  уважал, пожалуй, больше от души, чем за авторитет, да и чувствовал от него теплоту, исходящую от умудренного тяжелым опытом жизнеутверждения и жизнеразрушения пожилого человека к молодому ещё, ловкому и надежному мужчине, которого когда-то правильно оценил и приблизил.
   Трасса была хорошая, не раз езженая и не очень загруженная в это время года. Наступила ранняя весна, но было сухо. Впереди эскорта шла машина очищения, за ней, с интервалом, шестисотый «Мерс» шефа с двумя охранниками и водителем и - новенький «Ленд - Ровер» с тремя телохранителями вслед «Мерседесу» без интервала. Только два-три метра! – и это при условленной скорости 180 км в час. Водитель у шефа был, конечно, ас. Но если бы раз он  чуть  притормозил, джип выскочил бы им на крышу. Даже сейчас, когда он только вспомнил об этом, ему стало жарко.
   А тогда, они гнались друг за другом почти час. Он шел, как приклеенный: риск был не просто большим, а бесконечно большим: абсолютным! Закончиться удачно такое предприятие могло только при вмешательстве Всевышнего.
Когда кортеж остановился на открытой местности, они все вышли из машин и собрались вокруг шефа.
- У меня нет слов, - сказал утомленный гонкой пожилой человек и обнял его. Ты весь мокрый! Ну молодец! Спасибо тебе, спасибо всем, - и, сделав знак своему водителю,  пошел к машине. Такого прилюдного, бурного выражения признательности никто из участников гонки не мог даже представить: слишком большое расстояние разделяло их и оно исключало любые проявления взаимных чувств, какими бы эти чувства не были...


   Она приняла игру, и теперь всё будет легко; скоро пройдет страх, забудется боль, и все силы сосредоточатся на единственной возможности спасти жизнь. И она ухватится за эту возможность и вся ее обаятельность, обворожительность представит ему желанную и доступную женщину, и не потому, что ее вынуждает положение пленницы, а потому что она сама хочет быть в этом состоянии, которое особенно волнует мужчин и подвигает их на многие безрассудства.
Он снял  правую  руку с руля, и она угадала, и чуть сдвинула свою руку с колена, и безвольно уложила на сиденье рядом с бедром, чуть прикрытым тонкой тканью и обжатым упругим сиденьем; и поймала там его  пальцы так, чтобы они случайно коснулись скользкой поверхности ее чулка там, где начинался ободок, и чуть проглядывала кожа, излучающая особое тепло.
   Да, она ему нравилась! Нравилась тем, что шла навстречу, к приманке, к ловушке и была уверена - особенно теперь, когда он погладил ее бедро от колена до края юбки и обратно, и снова взялся за руль, - была уверенна,  что овладела инициативой, а на самом деле не владеет ничем, кроме двух десятков минут, пока они едут до выбранного им на днях укромного местечка в небольшом подлеске недалеко от трассы.
   Катя хотела продолжения, чтобы взять на себя главную роль. Он не заставил ее ждать:
- Катя, милая, у меня впереди длинная дорога и множество забот на сегодняшний вечер. Тебя отвезут домой максимум через час - полтора, и ты ни о чем не должна беспокоиться,  ни в чем не надо разбираться. Мы уже во всём сами разобрались и ничего не изменить. Важнее - для тебя, - я думаю - забыть об этом событии. Я знаю,  это нелегко, но жить всегда нелегко, умереть - легче. Но я не хотел бы, чтобы ты умерла до того, как согласишься для одной, двух, может трех встреч. Я сам позвоню тебе. Что скажешь?
- Что мне ответить? Ты ведь приказываешь, а не просишь. Так? И потому я согласна. Но если бы это было твоей просьбой, то я бы сказала: «Желание может стать более желанным и потребует продолжения. Что тогда?»
Она была возбуждена и готова на подвиг. Он помедлил и ответил:
- Я могу на несколько минут съехать с трассы и дать тебе возможность привести себя в порядок. Тебе нужно что-нибудь?
- Да, вот-вот понадобится.
- Потерпим минут пять?
- Да, конечно, но как тебя называть? У тебя есть имя?
- Имя есть, но трудное для произношения. Попробуй угадать.
- Аристарх - это все, что могу предположить. Ситуация располагает: Ария страха - вот твой возможный псевдоним.
- Ты, может, и угадала, но имя мое Безымянный и это тоже псевдоним, но называется такой псевдоним кличкой. А вон в том лесочке мы и отдохнём немного - и он начал сбавлять скорость.
- А они? - Катя повернулась, чтобы увидеть вторую машину.
- Они подождут на трассе. Они нас поймут.
И "Ягуар" свернул на малоезженую дорогу, проехал немного и затем по ровной, травкой поросшей просеке подкатил к реденькому лесочку.

   Он вышел из машины, захлопнул дверь  и предложил ей перейти на заднее сиденье. Она перешла  и села рядом.
Теплый воздух заполнил салон. Запах свежей зеленой травы и листвы, еще не тронутой пылью, и незримый текущий между деревьев, прохладный  воздух. Живой мир ублажал сам себя и был доступен для всех приходящих. Но эти двое были в оцепенении иного блаженства.
Он притянул её, и она обняла его.
- Сними с себя всё, не торопись. Туфли брось вперед. Платье туда же.
Трусики - их почти и не было - она сняла с очаровательной легкостью, прогнув спину и приподняв таз. Сдернула их до колен, и затем, привалившись к нему, вытянула правую ногу из невидимого ажура, с элегантностью стриптизерши стянула их с другой ноги и, бросив на переднее сиденье скрученный комок паутинки, подняла глаза, чтобы увидеть результат.
   Ей показалось в том, как он на неё посмотрел, что сейчас последует бросок на неё и затем скорый, бессловесный, рычащий финал убитого наповал крупного зверя...
Но случилось не так. Да, он внушал страсть! И когда он погладил ее волосы и затылок, и чуть ниже, у лопаток, надавил легко и властно, её всю пронзило животное и бесстрашное чувство, в котором нет сомнений. Несколько минут она жадно наслаждалась любимой ею прелюдией к предстоящему, теперь уже желанному акту.
   Она добралась до мгновения, которое затмило остатки вялотекущего сознания и вошло в нее трепетным, вздымающим низ живота, ощущением. Он почувствовал ее радость, поднял ее голову и подтолкнул движением, предлагающим лечь на спину.
   Между ее раздвинутых ног лежала бездна, которая поглотила много безумных желаний, так необходимых ей для последующих безумств.

   Утверждать в себе жизнь и продолжать жизнь – вот чем женщина обозначает свои действия вокруг себя и внутри себя. И это ее назначение, и смысл её присутствия в природе.

Он мог бы насытить её, повторяя и повторяя всплески радостного безумия редкого темперамента, который он угадал сразу и которого, может, не увидел в ней никто. И никто уже не угадает, не узнает...
 Но это была бы игра, не записанная в его судьбе. И в её судьбе тоже.

- Выйди из машины. Здесь мало места. Продолжим на травке –
сказал он, подхватил на ноги сабо, поправил брюки и вышел. Катя стояла по другую сторону и поправляла волосы на голове, приподнимая и процеживая их серебряный шелк сквозь тонкие, прозрачные на ярком свету пальцы.
Она не успела удивиться.
   "Вольво" бесшумно подкатило впритык к "Ягуару". Мужчины вышли из машины. Один из них быстро подошел к ней, и она поняла, и закричала.
Короткий удар бросил ее на траву. Она пыталась встать, поджимая ноги, упираясь руками в землю, цепляясь пальцами за траву, ломая ногти в отчаянном желании ухватиться за жизнь ...
Длинная автоматная очередь, приглушенная и похожая на зуд бормашины, разорвала её от живота до бедер. Горячий свинец безжалостно размолотил все то, что было её жизнью.
- Выброси из машины одежду и оставь все, как есть. Я думаю – это зрелище разорвет сердце идиоту, который, наверное, любит её. Но - главное - это его испугает, и он захочет убежать, спрятаться.  Когда мы заберем две его квартиры в доме на набережной и на Большой Бронной., тогда пусть прячется в подаренной нами, ему - козлу этому, который не уберёг такую женщину, - квартире, в которой можно жить только без развитого воображения, иначе сойдешь с ума.  Это ему не грозит: он сойдет с ума до того.
- Ладно, разберитесь с делами завтра. Возьмите из багажника сумку, документы.  Продать надо будет машин  пять - семь, это приблизительно триста тысяч: деньги за работу раздайте ребятам.  Всё! Ждите моего вызова.
«Ягуар» первым выехал на трассу, сразу растворившись в сверкающем, клонящемся к вечеру июльском дне.
   Подъезжая к воротам охраняемого архитектурного монстра, он на мгновение воспроизвел картинку - этакий каприз на память: красивая женщина, рядом с красивой машиной, в зеленом раю, манящая  пульсирующей внутри неё страстью и не скрывающая желания защитить себя, обмануть...
«Чем она хотела защитить себя? - подумал он, - своим влагалищем? – и усмехнулся. Щит против меча. Кожаный щит, в котором вязнет кожаный меч. Наверное, так спасались многие во времена прошлых войн. Сейчас другая война. Или война не кончается с тех времен? Когда же началось это время, время войн на все времена!?..
  Кованые ворота медленно раскрылись и "Ягуар" проехал по аллее к дворцу.




   Перед салоном столпилась столько зевак, что пробиться сквозь них можно было разве что верхом на хорошей лошади.
Рискуя задавить пару-тройку пешеходов, Лев въехал на тротуар и, бросив машину, прорвался к входу. Его провели в кабинет, где следователь по особо важным делам - капитан Егоров - хорошо известный ему со времен строящегося коммунизма, задал много необходимых вопросов.
Нервы были на пределе: шесть трупов в салоне, угнано 17 машин и ничего не известно о Кате.
   Супруг Кати - Миша - никчемный помощник Льва, пропал неизвестно куда: телефоны не отвечали. Кто-то сказал, что он загулял в новом загородном кабаке.
Их нашли одновременно, на следующий день: Катю, - растерзанную, и Мишу - полуживого, с похмелья.
На опознании Миша рыдал. Его с трудом привели в более-менее нормальное состояние и проводили домой: благо дом был рядом.
Лев в эти дни выставил на срочную продажу всю недвижимость. Расторгнул договора на готовящиеся поставки, и, стиснув зубы, удерживал внутри себя и боль, и гнев, и желание отомстить. Но он не знал - кому?
   Катю хоронили из морга. Её собственная квартира в Армянском
переулке, осталась бесхозной. Миша снова исчез, и неизвестно было, когда он объявится. Лев  ночевал в чужой, грязной квартире, которую снял на месяц и  чувствовал себя в серьёзной опасности.

   В эти сумасшедшие дни он решал проблему более чем трудную: четыре миллиона баксов должны были быть в ближайшее время упакованы и в контейнере отправлены во Владивосток.
   Контейнер вместил в себя старинные,  не антикварные стулья, два кресла и инкрустированный слоновой костью ломберный столик. Ещё много хорошей посуды и множество безделушек не очень ценных, но дорогих сердцу, как память о родителях.
   Наиболее странные в этом собрании вещи составляли две вазы бело-розового стекла и четыре стеклянных пуфика, на кривых ножках, и головами собак в основании. Скамеечки были тяжелы, неуклюжи и уродливы. Но очень модные! - так, во всяком случае, казалось тем, кто их видел. А видели их немногие: Лев и стеклодув, изготовивший эти темно-синие чудовища.
   Дядя Семен работал в маленькой мастерской, купленной Львом для старого друга его отца. Заказы здесь стоили дорого даже для новых богачей. Но заказов было много: возможность иметь вещь неповторимую, как свой каприз, возбуждало нуворишей.
   Дядя Семен был одинок и крепок, всегда трезв и не разговаривал ни о чем, кроме как о женщинах.
 -Да, Лёва, не знаю, как там у тебя, но папаша твой крепче меня был. А я видишь - ничего еще!
 - Что я должен видеть, если я не интересуюсь пожилыми мужчинами?.  Для стеклодува вы, может, и хорошо сохранились, а для чего другого - не мне судить. У меня к вам серьезное дело, мой личный заказ. Последний. - И Лев объяснил, что ему надо:
 - Запаяйте в стульчики по миллиону в каждый и чтоб ни намёка на содержимое. Сможете?
 - Раз плюнуть - сказал Семен и спросил:- Где миллионы? Тащи сюда! Завтра сделаем!.
 И дядя Семен сделал это...



ГЛАВА 2

                Надо нанести смертельный удар земной надежде,
                и только тогда можно найти спасение в надежде
                неземной.
                Кьеркегор


   Лев летел в Будапешт.
   В самолете он выпил, как следует, но его не отпускало: страх и тревога сменились фантазиями о возможной мести и оттого еще большая тревога и еще больший страх перед неизвестным сжимали сердце: даже пальцы на руках немели.
Бутылка "Мартеля" была допита до последней капли.
   Самолет пошёл па посадку.
   Багажа у него не было. Кейс и наличные деньги.
Последующая жизнь Льва должна была определиться личным вмешательством друга его отца.
   Девять лет назад отец умер и только этот человек смог помочь Льву в главных его делах. Дела, которые  решились без проблем - их было три или четыре - дали наибольшую прибыль и утвердили его авторитет среди вечно толкущихся рядом и нередко больно толкающихся дельцов всех мастей.
Этот пожилой человек любил Льва и при последней их встрече сказал:
- Лёвушка, твой отец многое сделал для меня и за меня. Он очень рисковал.       Сейчас в жизни не меньше риска, чем раньше. Живя, всегда рискуешь. Не теряй контроля в своих делах, следи за окружающими тебя людьми. Скоро или не скоро, я залягу глубоко и  надёжно - ты понимаешь, о чём я говорю, а пока ты сможешь найти меня только через этот вот телефон: запомни его хорошенько. Назовешь свое имя и попроси о встрече. Тебе перезвонят и скажут, что делать. Живи и постарайся пережить врагов теперешних, чтобы обрести новых. Без врагов жизнь скучна и маловыразительна. А грязные деньги, Лёвушка, нужны для очищения путей, по которым сам хочешь ходить чисто. В таких случаях никогда не жалей средств: всё окупится. Ты, мой друг, умён, упрям, у тебя есть деньги на большое дело. Сейчас трудно ставить большое дело без поддержки. Но не рисковать – значит не иметь никогда всего того, к чему есть предлог внутри тебя. Живи для себя, мой дорогой мальчик! Если  появится серьезная угроза в твоей жизни - попроси моей помощи. Я могу многое.
Так они расстались.


Почти год в его дела никто не совался. Но большое количество денег всё же издает запах, иначе бы за такими, как он не охотились, не рвали бы на части, не проглатывали бы целиком.
Они, вероятно, знали, кто бы мог ему помочь, и долго держали свою пасть наготове. Теперь же – после такого удара – пусть защищается, если может. Все равно обратных ходов в таких случаях не делают: это снижает авторитет. Это все равно, что стать хищником инвалидом: никто не станет делиться с тобой тем, что раньше ты брал сам.
Иногда инвалидов производили.
Бывали такие случаи: конкуренту подбрасывали кусок не по зубам, но кусок представлен был, как вполне съедобный. Зубы сломаны. Хищник отброшен на задворки, питаться смягченными гнилью подачками.
Потери его - это деньги и Катя. Остальное - ерунда. Но Игоря жаль!
Они много лет были близки, хоть и не дружили в обычном для Москвы, духе.
Катю жаль! Но почему так? Почему не договорились? Миша куда - то пропал! - Лев почувствовал мерзкую тайну предательства...
Теперь только Иван Сергеевич мог решить, что делать дальше.
Вот и дом.
Два верхних этажа четырехэтажного старого особняка, отреставрированного год назад, принадлежали Ивану Сергеевичу.
Пока Льва провожали от парадного на третий этаж, в гостиную, где его ждал,  хозяин, он волновался, как всегда, когда приходилось просить о том, что самому невозможно было сделать.
Иван Сергеевич приветливо обнял его и усадил в кресло. Отойдя на шаг к своему креслу, спросил, улыбаясь, и глядя в его помутневшие от невыплаканных слез глаза:
- Будешь кофе по-американски? Или как в Будапеште?
- Если можно, попрошу, чтобы в большую чашку заправили граммов пятьдесят свежемолотого марагаджипа - я помню, вы любили этот сорт, - именно никарагуанский, мягкий, чуть кисловатый. Я пристрастился к этому вкусу недавно. А Вы, какой кофе предпочитаете? Может, изменили привычке?
- Нет, Лева, поздно менять привычки и - особенно - привычку жить. Но как-то, давно это было, тому лет сорок, чуть не порвал с этой, видно еще не укоренившейся во мне привычкой. Не слышал от отца, как я стрелял в себя?
- Нет, он о себе-то редко что рассказывал, а про других вообще не говорил; при мне, во всяком случае, никогда.
- Да, отец твой был твердым человеком. И честным. И ему солгать если пытались по глупости, то теряли всё его расположение. А тот, кто был ему по - настоящему близок, никогда не лгал ему, дорожа его отношением, иногда больше жизни. Будет тебе кофе. Я сам позволю себе маленький глоточек, и он на несколько минут ушел в столовую. Вернувшись, спросил:
- Что тебя так взволновало? Ты выглядишь слишком усталым. Что там у тебя?
- Страх я оставил за порогом Вашего дома, а усталость пройдет – Лев принял  чашку кофе из рук Ивана Сергеевича, который снял её с подноса. Тот, кто оставил поднос на столе и удалился, двигался быстро и беззвучно, как ниндзя.
- Он и есть ниндзя, - читая мысли Льва, не уставая выражать свое расположение к гостю, улыбаясь, подтвердил хозяин. Это сейчас наиболее преданный мне человек. - Как кофе? Запах, запах какой!
- Да, спасибо! Есть всего несколько вещей, которые трудно делать хорошо. Одно из них - это приготовление кофе, И еще одно - это делать хорошие деньги. Я запомнил эту Вашу фразу, когда у нас   мама угощала  кофе по своему рецепту. И Вам понравилось.
- Ты меня растрогал. Спасибо. А теперь, рассказывай.
И Лев рассказал всё, что произошло.


Он еще не знал, что вчера,- когда, не отвечая ни на какие звонки, не обозначая свое присутствие в Москве никак и ни для кого, он готовился к вылету в Будапешт,- операция по отъёму ценностей продолжалась...
Михаил, совершенно потерявший способность что-либо понимать, скулил от ужаса и безысходности после опознания в морге своей жены. Может, он и любил Катерину. Или чувствовал, что наступила и его очередь.
 Сутки не прошли, а Мишу держали за глотку те же ловкачи, и бедолага, избитый и переполненный страхом, готовый разорваться от любой, ещё одной, уже не умещающейся в сердце угрозы, согласился на обмен с доплатой: за две свои элитные квартиры, общей стоимостью более чем полутора миллиона, добавил к ним, имеющиеся в наличии на экстренный случай двести пятьдесят тысяч, и получил возможность срочно переехать в однокомнатную квартиру. Квартира была расположена почти на краю столицы и изгажена до невозможного.
Его привезли туда поздно ночью, посоветовали забыть о прошлом и в завершение сделки, выстрелили над его головой из здоровенного ТТ, оставив пулю в стене.
- На память, чтоб не забыл, что надо всё забыть - посоветовал один из рэкетиров.


Лев рассказал о налете, об убийстве сослуживцев. Разнервничался.
- Я не могу понять; почему они не вошли в контакт со мной? Можно было договориться.
- Зато я все понимаю - тихо и уверенно произнес Иван Сергеевич -   Те, кто выше всего этого мусора, знали, что в это дело я могу вмешаться, чтобы защитить тебя. А торговаться с тобой - зачем? Им нужно было взять всё, и взять грубо, чтоб другие дрогнули, если есть еще такие. Эти, как я понимаю, сильны, и сдерживаться не будут. Взяли они у тебя на полтора лимона, не меньше? Зачем им лишние разговоры. Лишние разговоры – себе дороже. Ладно. Что я могу сделать, когда всё сделано. И даже больше. Как мне кажется, ты не всё знаешь. Пей кофе. Ещё попроси, не стесняй себя. Я пойду, выясню, что смогу - и он вышел из гостиной.
Лев закончил с кофе, и попросил вошедшего, чтобы тот проводил его в ванную. Минут через пятнадцать, Лев вернулся в гостиную,  свежим и приободрившимся.
- Иван Сергеевич подойдет минут через пять - сообщил ему всё тот же человек, черноволосый, плотный,  незаметно двигающийся.
- Хотите что-нибудь?
- Да, если можно, ананас и немного коньяка, если есть "Курвуазье", если нет, так любой на ваш вкус. - это была маленькая уловка.
- Простите, но я не знаю вкус коньяков, да и других напитков тоже. Но "Курвуазье" у Ивана Сергеевича есть. Вы, как видно, знаете о некоторых его пристрастиях.



Лев успел съесть два здоровенных кружочка, толщиной с не тонкую в ребре ладонь. Ананас был сочный и ароматный.
Рюмка коньяка смешала все запахи и вкусы, и это был аккорд, который освободил сердце от угрюмости и тоски.
- Молодец, что подкрепился. Мы, вероятно, вместе пообедаем. Завтрак я прозевал – на миг Иван Сергеевич остановился и, чуть махнув перед собой изящным платочком, легко прикоснулся поочередно к уголкам пухлых, капризных губ, - Но это не важно. Важно, что я договорился. Я не скажу тебе, с кем я говорил, да тебе это и не нужно. Вернуть они тебе ничего не вернут. Такие дела не крутят обратно, ты знаешь. Они ждали моего вмешательства и свалили все шишки на твоего партнера. Кто там у тебя был партнером? Его уже почти нет. Видно, он у них в глазу вроде соринки оказался. Ну, это ты сам выяснишь. А меня они заверили, что тебя не тронут и больше к тебе никто не подойдет: ни они, ни другие. Слово дали: их слово тверже камня. То, что убитых много - забудь. Стрельба только начинается и мимо стрелять - опасно для стреляющего. Они вытрясут твоего партнера до предела. Но не убьют. Он сам не выдержит унижения. Но это - в сторону. Когда ты разберешься, поймешь, что нельзя доверять никому. В будущем веди свои дела только от своего имени. Тот, кто будет вторым, или ограбит тебя или наведет на тебя. По дурости ли, по зависти, - всё равно: одни убытки.   А теперь пойдем обедать. Я скажу тебе и хорошее что-нибудь.
- Трудно будет добавить в кучу дерьма что-либо не дерьмовое. Даже ананасы в дерьме станут просто дерьмом. - Лев был расстроен и нёс ерунду, чтобы подавить поднявшееся раздражение.
- Спокойнее, Лёва,  - добродушно заурчал Иван Сергеевич, - из ресторана привезли рыбу и салаты, Для тебя я успел заказать осьминога в шампиньоновом соусе и белом вине урожая 1974г. с берегов Роны. Этим же вином и запьем наш обед. Пока накрывают стол, намекну тебе о небольших перспективах на будущее. Тебе будет полезно, И если ты сможешь, - а я чувствую, что сможешь, - предложить мне один простой вариант, я дам тебе 35% от прибыли.
Обед не затянулся: оба ели с большим аппетитом и довольно быстро.
Иван Сергеевич от вина отказался и пил свою любимую воду "Вител".
Лев с удовольствием выпил больше половины бутылки вина. Он с  недавних пор начал отдавать предпочтение винам и попробовал за последнее время множество вин, но так в них и не разобрался. Стать знатоком - значит полюбить что-то, что хочешь знать, и любить до конца дней своих. Может и успеешь стать знатоком, если жизнь не будет коротка, и не будет отвлекать тебя от этой любви.
- Так вот, скажи мне - начал Иван Сергеевич - есть ли у тебя банковский служащий, лучше бухгалтер, но не очень близкий к хозяину человек, чтобы не жалел его деньги. Я разработал интересную комбинацию с переводами счетов: на четырёх внедрениях за год я заработал 18 миллионов, может чуть больше. Ничего? Но хочется провернуть еще пару дел по этому же принципу. Это такое ноу-хау, что его не скоро раскусят. А мне не помешает прибавить к тому, что есть, еще немного: не скажу сколько, но так, чтобы отойти в сторону.
Иван Сергеевич был гением бухгалтерии и финансирования. То, что видел он, когда думал о деньгах, мало кому могло присниться. Он находил совершенно уникальные ходы, которые не открывались даже посвященным во многие тайны всевозможных перемещений больших денег. Этот  одинокий, старый, но могучий зверь,  добывал себе на жизнь столько, сколько можно было изъять из банка. Банк он вскрывал аккуратно подготовленными бумагами, на которых расписывал направление потока.
- Ты привези мне эту свою знакомую. Ты, - лично - сам привези мне эту бухгалтершу. Объясни ей, что она станет богатой, и никто об этом не узнает, пока она сама не проболтается. И больше ничего не надо ей знать, пока я не встречусь с ней: она начнет нервничать, проверять, - я знаю этот тип. А здесь она всё поймет и не отступит.
Какой это банк? Уральский? Да, я знаю: хорошая база. Даю тебе неделю.
- Да что Вы, Иван Сергеевич, я в такой большой жопе, что выхода еще не вижу, а Вы – неделю!
- Ну не будь занудой. Десять дней! Позвони за день до вылета. Ты вернешь, что потерял и еще вдвое. Веришь?
- Не знаю, что сказать. Не верить вам не могу. Но сколько стоит их банк? И не весь же Вы выгребете, как я понимаю?
- Я хорошо представляю его наполненность. Из него можно взять без особых проблем до пятнадцати миллионов. Я возьму девять - десять. Обещай ей миллион сразу. Я отвечаю. И вези ее сюда. Свои три миллиона ты получишь через месяц в любом месте: здесь, в Москве, в Нью-Йорке...
- Я сделаю свою часть дела.
- Вот и хорошо. Теперь я буду ждать тебя обратно.



Через три дня агент Льва оставил у подъезда особняка "Роллс - Ройс", поклонился человеку, вышедшему к нему, передал документы и уехал в сопровождающей машине. Через неделю бухгалтерша беседовала с Иваном Сергеевичем.
Беседа длилась два дня.
Лев улетел на второй день. Через месяц ему позвонили и после просьбы не прерывать связь, возникла пауза. Голос Ивана Сергеевича, выплыл, как выплывала золотая рыбка, на зов старика:
- Деньги свои ты заработал. Они там, где ты указал. Меня не ищи, меня больше нет. Так будет лучше. Обнимаю тебя, милый Лёвушка. Прощай...



Мавр сделал свое дело, делать больше ничего не хотелось. Он желал одного: чтобы о нем забыли, чтобы не ставить под удар дорогую свою, старую, поношенную, любимую из последних сил, жизнь.
«Может прав старик, если хорошо подумать? Но жизнь не состоит из того, о чем ты думаешь, жизнь, вообще-то, состоит не из мыслей и даже не из действий, которые, - как нам кажется, - и есть жизнь. Жизнь - это вероятность существования, постоянно ускользающая от нас, и в погоне за призраком, называемом жизнью, мы представляем себе, что живем. Вполне вероятно, что жизни нет вообще! - Но это всего лишь мысль.
А жизнь продолжается. И хотя жизнь продолжается сама по себе, а мысли о жизни - это дым от трения реальностей о нереальности, человек чувствует  всей кровью, что есть надежда на счастливую, благостную кончину пути земного.
Зачем человеку это чувство? - Кто знает? Может это тень перста Божьего указывающего на возможное спасение души? А что есть наша душа? Мы  и чувствуем её только при опасности, когда она в пятки уходит. А где она была до этого - не помним. Рассуждать о том, чего не можешь знать - это  слабо текущее слабоумие: и все больны этой болезнью, если называть страдания заболеванием.
Знать,- именно знать о чём-либо, или что-либо - мы не можем.
Мы узнаём об окружающем через чувства, и узнавание становится знанием, и доверяемся чувствам, и чем они точнее, тем  значительнее знания...
Знания всего человечества всё же не удовлетворяют иногда даже одного человека. И он начинает болеть сильнее других. Может ли кончиться это больное существование, называемое мышлением?
Когда же оно кончится?! Если даже для тех, кого уже нет на свете, оно не окончено! Или окончено? Господи, какая безысходность! Скучная и пустая. И все что-то делают, чтобы не скучать: кто в домино играет, кто-то доминирует… Пусто-Пусто! Каждому - своё! Каждому своя скука. А кому и скука, как сука! И каждому результат от неё. Результат важен! Важен результат!.. – Какой результат?…
Лев ни о чем не думал: он спал и видел себя, думающего о своих мыслях, создающего из мыслей образы, из которых он вспомнил, проснувшись, только один: женщина, летящая рядом с самолётом, соблазняющая глядевших в иллюминаторы мужчин - в самолете были одни мужчины - своими роскошными формами, голая, чуть прикрытая пролетающими лоскутками облаков и устроившая им всем фирменный «стриптиз по-небесному». Летала она, летала и встретилась взглядом именно с ним; прильнув к иллюминатору – холодному толстому стеклу жадным животом так, что тонкие, шелковые, редко встречающиеся изумительной мягкости волосы внизу живота, расплющили свою пушистость по стеклу, открыв влажные, бледно-розовые от холода губы, - она тут же исчезла из вида, оставив, на стекле мокрый след с налипшей на нем шёлковой волосинкой...
- Пристегните ремни, самолет идет на посадку! - услышал Лев, открыл глаза и, повернув голову к иллюминатору, увидел на нём с внешней стороны последний штрих своего сновидения.
- Что за намёки? - усмехнулся он, задерживая в себе пробужденное вожделение. Застегнул ремень безопасности и снова взглянул в иллюминатор: в чистом  прозрачном овале бежала навстречу окраина столицы.
Он дождался удара о посадочную полосу, выдохнул и начал готовиться к новому дню своей жизни.



Миша сошел с ума недели через две, в течение которых находился в глубоком запое.
Его нашли за городом полуживого, почти без одежды: в носках, в майке, порванных брюках...

Лев к этому времени был на Дальнем Востоке.
Несколько дней он мотался между двумя портами, готовя свой проход через Океан.
Здесь ему помогал человек, с которым давно, ещё в Москве, ему пришлось познакомиться при сложных обстоятельствах, и Лев за все свои ошибки заполучил дружбу Вадима Соколова, умного и смелого человека, тогда ещё майора КГБ...

ГЛАВА 3.

Перед ним лежало пространство, покрытое высокой, бархатной травой,  взволнованной струями ароматного испарения, поднимающегося изнутри  фиолетовым цветом живого источника: от затонувших в его изумрудной роскоши ирисов - раскрытых и полураскрытых - ещё дремлющих в своей редкоцветной девственности и совершенной хрупкости.
Он сорвал, вернее - разорвал сочный стебель в его середине,  предвкушая наслаждение от вдыхания остатков цветущей жизни, а ирис уже покидала красота с каждой каплей, сочащейся из стебля. Через несколько мгновений он брезгливо сжимал вялую, бесформенную массу, издающую зловоние, присущее умирающим цветам. Он отбросил подальше от себя эту гадость и возвратился к первому ощущению: полному, не разделённому, не разорванному…
Царство ирисов простиралось далеко, и дыхание цветов опьяняло всех, кто входил, влетал, вползал в него: пчёлы, бабочки, мошки, козявки и он - единственный человек - присутствовавал здесь, как тот, первый, ещё не изгнанный из рая.
Недалеко, на небольшом, почти незаметном возвышении, на выпуклости цветного ковра, внутри благоуханного царства что-то скрывалось в лениво меняющейся полупрозрачности. На секунду, другую нечто обретало форму и, не дав себя распознать, - быть угаданным, определенным, - оно вновь теряло очертания и эти смутные неуловимые образы, возникающие от игры воздуха и солнца, и рождающие новые сочетания запахов волновали и умиротворяли попеременно; и хотелось лечь на спину и захмелеть от нахлынувшей радости или бежать сквозь это окружение, возбуждавшее и видом, и ароматом, и первобытной тайной, которая и была, вероятно, причиной двух разных желаний, умирающих одно в другом мучительно и сладко: любви в ненависти и ненависти в любви.


К закату клонился третий день смертельной игры с преследователями. Их было две группы, по-видимому, не зависящих друг от друга и работающих не на совесть, а за хорошие деньги.
Сколько кому обещали или заплатили сразу, и кого ждало наказание за неуспех и премия за выполнение заказа, - можно было догадаться по объему работы, её опасности и цены самого объекта охоты.
Именно охоты, поскольку его личные враги подрядили двух опытных убийц для немедленной расправы с ним при любом контакте, а из местных органов милиции его преследовали три офицера среднего звена, которые получили по официальным каналам описание особо опасного преступника, вооруженного, оставившего несколько дней назад следы из четырех трупов на дороге, близко подходящей к Тихому Океану,  где она забирается на холм, откуда открывается бесконечно синий мир Великого моря.
 Здесь почти все проезжающие делали  маленький привал. И после недавнего такого привала там осталось четыре трупа, без видимых мотивов убийства. Все четверо мужчин были хорошо одеты, но в сильном подпитии, как позже установила экспертиза.  Кто и зачем их убил, подсказал один умник, который, видно, нюхал крупные дела, как завзятый кокаинист. От этого он раздался в ширину и достраивал большой дом, и звание ему тоже подбросили не за выслугу лет.

Те, кто пошел за ним, - за Львом - не подозревали про подставу, да и вообще не знали ни о нем, ни о чём другом.  Их интерес был в том, чтобы заработать хорошие деньги за живого или мёртвого, застрявшего где-то, то ли бандюги   беспризорного,  то ли мудака отмороженного.
А всё дело было в  единственном контейнере, выгруженном,- скорее всего - во Владивостоке,  предполагаемая стоимость которого тянула на четыре лимона баксов. Груз был оформлен по коду, который знал только один человек.  До него и хотели добраться и предложить откуп за четырех мертвяков, которых он никогда не видел.

  Третий день Лев продвигался в сторону возможного спасения - к городу, где  ждал его друг:  сильный  и  властный  человек, бывший служащий, а ныне шеф адвокатской конторы, босс, неудобный человек для многих, но не для всех.
Лидеры криминала уважали его за правильные понятия. В разборке любого уровня его авторитет не был поколеблен ни разу. Его опыт был его капиталом, и  он вкладывал его под хорошие проценты.  С ним расплачивались и наличными и словом, которое обязывало. Сам он никому не был ни должен, ни обязан и друзей у него - Вадима Семеновича Соколова – не осталось почти никого, кроме упрямого  Льва, третьи сутки скитающегося по тайге, питающегося травой и случайными в это время ягодами, где-то там, где сейчас его ловили, как дичь: чтоб была первой свежести.


... Джип, который догнал его ближе к полуночи, приблизительно в ста километрах от города, куда он не успел добраться вовремя, врезал "Короле" в зад  достаточно плотно.  Машину  сбросило в кювет: она  перевернулась и стала на колёса. Джипу не повезло - так бывает у неудачников: вероятно, разорвало шланг  рулевого управления и на сотке с полтиною или около того он потерял ориентацию. Когда сразу не повезло - дальше - хуже: справа был лужок, а слева обрывчик. Их метнуло влево.
Капот машины был упёрт в сосну: его вывернуло как юбку на сильном ветру.  Он выбрался из покорёженной машины и успел подняться на дорогу. Машина взорвалась. Следующий взрыв прогремел с другой стороны шоссе. "Там погибли все" - подумал он, сошел с дороги, ближе к зарослям кустарника и потерял сознание...
В такое позднее время по трассе проезжало две-три машины в полчаса, иногда и реже. Те, кто останавливался, чтобы убедиться, что живых в джипе нет, ехали дальше.
Когда он пришел в себя,  рассвет  успел обозначить наступление нового дня: рубеж  возможно бесславного окончания  его заброшенной в кювет жизни.
 
Он шёл по краю леса, не приближаясь к трассе, хотя силы покидали его и нервы готовы были сдать.
К исходу второго дня он был возле моста: метрах в восьмистах. С наступлением темноты он решил выйти к трассе и на попутке добраться до города.
Но пост на мосту, наверняка, был предупреждён, и эту проблему надо было решить.
Он поднялся к дороге. Машины проходили редко, но он пропускал одну за другой: всё боялся не угадать.
Он сидел на корточках вне видимости фар, задыхаясь от нерешительности и чувствовал себя пнём, прорастающим хилыми веточками из живых ещё корней: это мурашки щипали затёкшие ступни от неудобного, долгого, бессмысленного, пнеобразного состояния...
Он встал навстречу дальнему свету приближающейся машины. Здесь был небольшой изгиб трассы, и его на миг  полоснуло ослепительным галогеновым светом. Машина пролетела мимо, обдав его синей ночной пылью и затормозила не сразу. Маленькое, крохотное, как пташка божья, мистическое везение и  чудная догадка, что в машине  находились двое в погонах...
Но о мистике Лев додумывал гораздо позже.
Он  бросился на обочину и перекатился на другую сторону дороги, и дальше, по склону, под мелкий кустарник. И замер.
Машина, урча задней передачей, подъехала к месту, где он только что стоял. Двери открылись и два человека выскочили из машины и засуетились, перебегая мелкими шажками взад-вперёд, вглядываясь в темноту.
Луны не было. Но звезды  на редкость яркие в совершено безоблачном чёрном небе, отражались в широком, незаметно текущем зеркале реки серебристым люминесцирующим светом.
Он затаился метрах в двадцати от них, гораздо ниже дороги, и, почти  не дыша, слушал их реплики.
- Нет, я же видел: он стоял и махал рукой. Куда же он делся?
- Да, я тоже успел заметить, что это не привидение, но где же оно?
- Привидение, что ли? Ты чего, спятил?
- Я-то не спятил, а, может, померещилось?
- Ладно, Сань, чего зря базарить, скорее до моста: там рация, сообщим, что вышли на него, и будем дожимать.
- Кого дожимать? Нет его здесь!
- Здесь он, я чувствую. Давай в машину, быстро!

Лев пополз в обход кустарника, чтобы продвинуться к реке и попытаться переплыть её: другого выхода он не видел.
Они ещё не хлопнули дверьми, как - чуть не наскочив на него - сопя, в темноту выскочил заяц: на фоне неба он выглядел, как среднее кенгуру. На миг чудовище замерло в стойке и рвануло к дороге.
Несколько прыжков вынесли его прямиком в свет фар, где он застрял, вращая невидящими ничего глазищами, но когда двое, сообразив, кинулись туда, откуда он сорвался, - рванул дальше, спасать свою заячью душу, не подозревая, что подставил под смертельный удар человеческую жизнь.
Лев, не хуже зайца, помчался вниз, к реке, рискуя сломать ногу и быть убитым. Он был у воды, когда начали стрелять.
Его силуэт на фоне водной глади был хорошей мишенью. Но первые пять-шесть выстрелов не попали в цель. Они начали спускаться, чтобы стать ближе к нему. Стоял крепкий мат и - казалось, что ругань примяла траву.
Он встал на четвереньки и вполз в реку. Потеряв дно, перевернулся на спину и медленно, подгребая руками, толкал свое тело к середине реки.
Незаметное течение подтянуло его к мосту, под мост и дальше, пока он совершенно не закоченел и не воспринимал ничего, кроме холода и голода, одновременно рвущие ослабевшее и запуганное стрельбой тело, которое надо было куда-то девать, чтобы оно не испустило дух.


Если бы знал, сколько тебе положено, что бы ты сделал? Наверное, поставил бы  жирную фишку  на «зеро». Это был бы хороший выигрыш!
Он начал бредить и подумал, что милиционеры были пьяны. Ему вспомнилась шутка служивых:
- Если к вечеру не пьян, значит - ты не капитан.
- Если напит ты в упор, значит ты уже майор.
- Если ты напился плохо - значит ты ещё литеха  -  и так далее: вверх по чинам и вниз - до бесчинствия, а - на круг - до бесчувственности.  Ногу и руку  свело судорогой и боль вырубила сознание, и он даже не вскрикнул, и  начал тонуть. Но было поздно: тело прибило к берегу, оно упёрлось в плотный, мелкий песок.
Он выполз из реки, как водяной: жалкий, никому не нужный получеловек - получёрт.
Часы на руке показывали половину второго. Хорошие часы: швейцарские.


Он знал, что до утра его не убьют. Но до полудня - точно! Рассвет через три часа. Можно не спешить. До полотна железной дороги недалеко. Может быть, ему повезёт. Правда, он не знал, как может повезти при выборе двух одинаковых возможностей. Но главное - это свобода выбора! Смерть всё равно одна.
Он выйдет к железнодорожному полотну, когда совсем посветлеет и будет легче в него попасть, когда начнут стрелять. А стрелять в него будут: эти не отступят!
Воля боролась с усталостью: ни тело, ни разум не воспринимали ничего, кроме этой отчаянной борьбы, этой последней, невыносимой боли, перед скорой и тихой ясностью.
Он вышел на край леса. Оставалось метров двести открытой полосы, покрытой  тёмно-зеленым мхом и кустами клюквы, поржавевшей ягодами.
Справа, - не далеко, не близко, - затеплилась зеленоватая змейка пассажирского поезда.
Еле передвигая ноги, он двинулся наперерез. Вполне вероятно, что он хотел лечь на рельсы, чтобы остановить поезд. А может и покончить с невыносимой болью. Надо было сделать еще 20-30 шагов...
Первый вагон пронёсся быстрее второго и третьего, время замедлялось, и последние вагоны не пролетали мимо, а молча уставились запотевшими стёклами на безответный чёрный лес.
"Владивосток-Хабаровск" - читал он несколько секунд и со всего своего сто восьмидесятисантиметрового роста плюхнулся ниц в мягкую плесень хлюпнувшего болотца.
Он не слышал, как отступила смерть, не успев коснуться его залитого грязью затылка. Тот, кто рванул стоп-кран, минуту назад стоял в тамбуре курил и смотрел в окно, и увидел, и узнал его.
Друг искал его настойчиво и неутомимо, надеясь, что он ещё не убит. На этот день шансов для возможного спасения почти не оставалось и вот - случай! Господь Бог поберёг!
- Лев! Лёва! Жив! Это – я! - причитал и тащил к поезду, и кричал от радости, а может от ужаса, что поздно уже; и кто-то помогал затаскивать это живое- неживое тело в вагон… и медленно начал разгоняться поезд.
Из последнего вагона видели, как два мужика выскочили из темно-лилового, разлапистого ельника почти на том же месте, откуда только что  утащили полутруп .
Но поезд набрал скорость, и увиденное быстро отступило далеко, и  забыто.



- Ты не рассказывай обо всём сразу - это потом, сейчас главное – добраться до моей берлоги. Пока ты приведёшь себя в норму, я всё улажу. Я в курсе событий. Единственное, что я не знаю наверняка, так это про бандитов. Но сегодня же выясню. Нам, главное, живыми добраться, отправить груз и тебя за ним. И чтоб ты смог помахать мне, прощаясь. Ну, как ты?
- Всё чувствую, слышу, понимаю. Налей ещё. У тебя дома есть селедка? Кило селедки и большую рюмку водки!  Посплю и закончу всё! Никаких здесь дел у меня больше нет!
- Ты, вообще, спал эти дни или ночи? Или всё на ногах?
- Одну ночь в трубе спал. Здоровая такая, возле брошенной стройки, чёрт знает где. Крысы чуть нос не отгрызли. А вторую ночь я шёл, всё по краю леса, а то бы ты видел меня у волка в брюхе, ну, а третью в речке провёл. Вот и все мои сны.
- Ладно, подремли минут двадцать. Осталось ехать всего – ничего. Я буду за дверью. Здесь мы одни. Расслабься.



Вадим вышел в коридор. Двое из соседнего купе стояли почти рядом и вполголоса переговаривались о своём. Они даже не взглянули в его сторону.
Страх, или безразличие, или отрешенность приговоренных к казни, разделила людей. Каждый умирает в одиночку и это цель его жизни. Какое заблуждение думать, что это не так!



Квартира у Вадима Соколова была небольшая - двухкомнатная, в старом доме, но хорошо отремонтированная и уютная.
Вадим давно жил один. Женщин к себе не приводил. Иногда не ночевал дома. Вот и всё, что можно сказать о его личной жизни. Конспиратор!
Ко Льву он относился с интересом бывшего чекиста к вольнолюбивому, умному, физически крепкому авантюристу, готовящемуся к прохождению сквозь железный занавес. Другое было время. Занавес так и не подняли: просто проломили стену, дом зашатался, рухнул, и побежали жильцы кто куда, а кто не мог бежать, остались. Жаль было и тех и других, но это была проблема Господа, Бога нашего. Он давно обещал решить эту проблему вторым пришествием, но время во Вселенной, оказывается, везде разное. Или его вообще нет.
И возникла безвременная заминка, во время которой страсть к уничтожению себе подобного не изменила человеку.
Пока Лев высыпался, Вадим встречался, договаривался, дорабатывал ситуацию. Забрал переданные ему Львом на хранение важные бумаги из своего рабочего сейфа, который никогда не закрывал и ничего ценного в нем не хранил - и об этом знали все, кому нужно было знать - и потому ценнейшее, что сейчас он забирал, хранилось несколько дней именно в этом сейфе.
Контейнер, который вечером сего дня уходил через океан, прошел благополучно на борт с множеством ему подобных ящиков, только начинка его была особая: внутри него, залитые в тёмное  стекло модных, дегенеративных безделушек, похожих на бред олигофрена, сохранялись новенькие денежные знаки той самой страны, куда шел груз. Лакомый кусок уплыл в сторону моря в 00 часов по дальневосточному времени. Гуд бай, мой дарлинг! - как говорят при счастливом расставании.
Вечером следующего дня Льва вывезли в нейтральные воды. Затем были воды Японии. Потом перелет через большую воду. И когда, наконец, воды отошли, он усталый, но довольный сошел с трапа самолета в Сан-Франциско.
Через две недели он был в своем доме, рядом с женой и двумя своими детьми: мальчиком и мальчиком. И жизнь должна была продолжаться.


Из тех, кто знал его когда-то, многие забыли о нём, те, кто вспоминали, думали о нём, как о без вести пропавшем, о несуществующем. Он действительно не существовал в прошлом  для всех, кто остался там.
Его захватила новая жизнь, вошла в него своими принципами  глубоко и внятно, и временами ему казалось что он всегда жил здесь; а  в последние два года были попытки вспомнить: когда и где он здесь родился.
Теперь за ним стояли крупные дела и опасные связи, матёрость и сила его были проявлены и стали видны в любом, самом сложном ракурсе; авторитет его  в стране деловых китов и акул набирал высоту и на самом гребне успеха его посетило чувство,- чувство, не известное американцам, но воспеваемое в Европе.



                Ибо если ностальгическая тоска есть  отличительный
                признак человека, то никто, может быть, не сумел
                придать такой выразительности и достоверности фантомам
                сожаления.
                Альбер Камю

Когда-то, как ему казалось, вся ностальгия мира была впитана, выпита и разобрана до последней крошки послереволюционной толпой эмигрантов, хлынувших за пределы Родины  толпой мучеников.
Хрупкий мир прошлого. Отголоски прошлой жизни. Трагическое наследие, каким является культура. Но пафос постепенно снижает свой накал, перетираясь жерновами годов и десятилетий, оставляя мельчайшую пыль, которая носится в воздухе, принося запахи, печалящие сердце, и слезит глаза горькой тоской.
Лев слёз не проливал, но в снах своих - к удивлению своему, всё чаще стал встречать блондинок среди берёз и как-то интересно их смешивал: блондинок с берёзками. Так получился коктейль из двух сортов водки: пшеничной и ячменной и кусочков льда с корицей, который Лев предлагал друзьям на вечеринках.
Обычно он любил или влюблялся исключительно в брюнеток: чем жгучее, тем сильнее! Супруга, правда, была не совсем жгучая, но любил он её страстно.
 Как-то он разговорился с Соней о своих эротических, подсознательных волнениях, и оба они почти настроились на этакий десертный,- сулящий неожиданные открытия в банальных сценах,- секс, который набирает уникальный опыт не ранее 10 - 12 лет совместной жизни, при двух обязательных  и одном необязательном условиях; одно из обязательных условий - это выдержанное, как коньяк, взаимное желание: выдерживать чувство надо в укрепляющей его среде! Остальные условия только для посвящённых!'
И вот, на фоне этой эротической прелюдии, раздался звонок.
- А, чёрт! Надо было отключить, переключить! Но кто мог предугадать? А? Ты тоже не сразу сообразила? Да кто это?!
Софья начала разговор с абонентом в том темпе и тоне, в каком разговаривают между собой только женщины. Лев был расстроен: так редко удавалось поболтать с женой о пустяках, забываясь, расслабляясь и наслаждаясь мгновением, когда нарастающее волнение захватывает обоих и несёт  без оглядки в заполненный безумием мир любви.
«Любовь, любить велящая любимым» - из дантового «Ада». Действительно: в аду может спасти только любовь, любовь и только любовь!
- Это из Москвы, - ответила жена, - Наталья звонит. Хочет поговорить с тобой. Надеется, что ты сможешь помочь.
- Почему?
Соня шёпотом, в котором еще теплились неиспользованные чувственные придыхания, произнесла, прижимаясь к его щеке:
 - Поговори с ней, она думает...
Лев так же, шепотом в её ушко, перебил:
- Почему она так думает, как ты думаешь? Не ты ли её надоумила? Она не впервые звонит, не так ли?
- Да, второй раз, и я обещала, что ты выслушаешь её.
- Хорошо, я поговорю с Натальей, раз ты так хочешь. Я пройду в свой зал. Думаю, разговор будет долгим. Пусть подождёт:  перезвони ей и соедини со мной. - Так пошептавшись и чуть-чуть смягчив распалённое, бьющее кровью во все члены невостребованное желание, Лев пошёл на своё любимое место под солнцем: на свою площадку для отдыха и размышлений.
Сонечка прервала разговор и снова соединила его с Москвой, о которой он никогда не забывал ни на самую капельку.


ГЛАВА 4.

Чтобы жить, необходимо
преследовать цель своей страсти.
Вл.

Голос в телефонной трубке был не так хорош, как несколько лет назад, но всё же напоминал прежнюю силу умеющей соблазнять женщины.
В прошлом Наталья была близка с Софьей, но Лев встречался с ней разве что в дни рождения супруги.
Он, конечно, помнил эту значительную во всём женщину: её великолепный бюст, гибкую, сильную талию, за которую он как-то удачно подхватил её, пошатнувшуюся от продуманной случайности и почти упавшую в его объятия.
Непонятно было, почему при полном наборе женских прелестей, Наталья никогда не имела постоянного мужчину. Замужем она была два года и не удачно;  потеряла при родах ребенка и вскоре развелась.
Замуж вторично не собиралась, а случайные партнеры не увлекли её. Унылые искатели брали с поверхности и не раскрыли сокровищ в недрах её.
Представление о мужчине не складывалось у Натальи с детства: отец рано оставил её с матерью; недостаток мужской ласки воспитал в ней неопределенность в дальнейших отношениях со сверстниками. Взрослеющей и расцветающей девушке попадались сплошные наёмники страсти: откуда им было знать, что эрекция не повод для любви!
Лев мог бы позволить себе пофлиртовать с Натальей - он всегда позволял себе то, к чему располагали душа и тело, но в этом случае - он почувствовал интуитивно - будет больше грязи, чем допустимо для всепрощающей семейной жизни.
Но сейчас, в получасовом объяснении, в изначально направленной не в цель болтовне, Наталья проявила вдруг волнующие интонации. И, ,- ещё не осознавая, что происходит, - он почувствовал, как вползает в него нежностью печалящая сердце болезнь. - Ностальгия.
Он подумал, что если бы Наталья, вероятно мало изменившаяся за эти несколько лет - в этом возрасте женщина долго сохраняет свои прелести - оказалась бы здесь, рядом, его жизнь могла бы ненадолго стать чуднее, безумнее и бессмысленнее в некотором роде...
Он прервал её монолог.
Некоторый накал его предложения исходил, конечно, из загнанного  внутрь желания, ещё трепещущего и рвущегося на волю.
Но сознавать свои желания - не значит управлять ими и - тем более - когда кажется, что только ими и можно управлять.
- Послушай, Наталья, что я тебе предложу, а ты своё решение, как ответ, сообщи не раньше, чем через неделю. Я сейчас очень занят. Так вот: я предлагаю тебе работу у себя в фирме. Сделаю тебе вид на жительство, а остальные условия ты узнаешь по приезду. Думаю, они тебе подойдут. Всего тебе доброго. Обнимаю. Даже целую. На прощанье скажи: как ты выглядишь?
Ответ был таким, какой он хотел услышать.
- Я надеюсь тебе понравиться. До свиданья!
Разговор окончен. Решение принято. Принятое решение - это отрезанный ломоть и его надо съесть, пока он не зачерствел.
Они с Софьей всё же продолжили семейный дуэт и добились взаимности, и удовлетворенные, повспоминав прошлые годы, разошлись, по своим углам,   чтобы встретиться за ужином.
Воскресный день, переполненный чувствами, располагал к некоторой мечтательности: он поднялся в свой зал и около часа лениво перебирал свои мысли, полулежа в дневном жирафьем кресле.
В ночь на понедельник ему снились белые грибы и девушки в бело-розовых сарафанах, босые и в пёстрых головных платках; и - они же - вдруг совершенно оголенные, окружили его и угрожали насилием; он пугается, обращается в бегство и мельканье белых, полосатых деревьев превращается в сплошное пятно, которое ослепляет и заволакивает, словно облако: влажное, дождевое, и он, взмокший от пота, просыпается...
Во вторник Лев принял звонок от абонента, который назвал его по имени и он узнал его по интонациям: это был человек Ивана Сергеевича. Он назначил встречу на четверг, в 14 часов, в банке "Нью-Йорк". - И больше ничего не добавил.
На тончайшей вышивке по шёлку, которым его воображение облекало новые ощущения, рожденные болезнью, то бишь ностальгией, которая всё яснее давала знать о себе, - образовались грубые прорехи от резких колебаний его настроения. Березки-блондинки сменил черный человек.
- Господи! Как создать вокруг себя неподвижный мир?
- Купи себе недвижимость на кладбище, попросту - склеп, и подготовь свое тело к выносу - подсказал ему внутренний голос.
Это было не очень смешно, а ко времени свидания с человеком Ивана Сергеевича он совсем потускнел.
 Встретились они не так, как предполагал он эту загадочную встречу.
Человек выглядел элегантно, но более грустно, чем подобало при подобном свидании, явно предполагающем просьбу.
Но первая фраза, после приветствия говорила иное.
- Иван Сергеевич умер. Он застрелился. Наверное, он утомился своей старостью. Все бумаги поручил разобрать мне. Между  прочими, завещание вам: дом в Рио-де-Жанейро и 10 миллионов долларов. Вот ваши бумаги на права - И он передал Льву кожаную папку цвета зрелой оливки и добавил:
- К сожалению, ничего больше я не могу сообщить вам. Но, выполняя просьбу Ивана Сергеевича, которую он изложил письменно, не обсуждая со мной, и определил, как завещание, выделив мне, часть своих средств, - я должен оказать Вам, помощь в деле, которое Вы не сможете организовать без моего содействия. Мне известно всё, что выяснил по своим каналам Иван Сергеевич, и я могу представить действия против этих трёх человек.
- Почему трех? - непроизвольно сказал, - скорее удивляясь происходящему, чем, желая понять что-либо, взволнованный Лев.
Спокойная, неторопливая речь этого человека, казалась посланием свыше.- Первый - это тот, кто возглавил ограбление салона. Двое это те, кто является наиболее близкими людьми главных лиц организации, распространившей свое влияние во многих государствах. Старший сын и младший брат одного из боссов, около двадцати лет живут  и действуют в ранге руководителей организационного центра террористического синдиката. Иван Сергеевич как-то, рассуждая вслух, заметил, что в отмщении, как в форме наказания, надо наносить удар не в тело, а в душу, уничтожая её наиболее сокровенные приобретения: утрата любви или любимого - иногда более страшна, чем смерть. Невыносимая боль - наиболее действенна при наказании. И чтобы вызвать боль, не надо жалеть усилий, в данном случае, денег, то есть - средств.
Средства у нас есть, и я хочу посвятить Вас в свои планы. Присядем, ненадолго, за свободный столик. Мне понадобятся две Ваши подписи на бумагах.
Они расположились для беседы.
- Так вот - продолжил человек, не называющий себя иначе, как посланником - эти двое являются наблюдателями, корректировщиками действий на последнем этапе крупных операций. Они передвигаются, где-то задерживаются и затем происходят события в разных точках мира и эти события именуются терактами.
Приблизиться к ним мы недавно смогли: из пяти их телохранителей, двое были убиты во время совершенно непредвиденного конфликта в Венесуэле. Теперь один из пятерки  мой,- верный мне по законам и традициям, - человек. Пока не ясно, как мы будем действовать, когда будем в курсе всех передвижений интересующих нас лиц, но, может, у Вас возникнут какие-либо идеи в этом деле. Информация у меня будет, и она останется защищённой и невидимой для других.
Лев был просто потрясён таким пресным изложением всего, что казалось совершенно невозможным; разве, как в мечтах. Но, может, его психика просто ограничена пятью чувствами, когда надо бы иметь больше? Где их взять? И какие идеи могут прийти в голову в связи с предстоящими действиями?..
И Лев решил не мучить себя, и отложить на неопределенное время мысли об «идеях»
- То, что я узнал от Вас, впечатляет и, думаю, поддержит новый интерес к жизни и добавит вкуса к впечатлениям прошлого.
- Вы чем-то пытаетесь убить скуку?
- Ностальгической тоской.
- Простите, но я не понимаю. Это что-то из другого мира.
- Да, из другого. И даже не из моего - печально произнёс Лев. Ему вдруг стало грустно и светло, как от прощальной улыбки Ивана Сергеевича. - Я очень благодарен Вам.
- Нет, нет, не надо! Я выполняю долг. Свой долг.
- Тогда закончим официальную часть: где бумаги, которые я должен подписать?
Лев отвинтил тяжёлую золотую крышку своей любимой авторучки, отложил её, размашисто поставил два автографа, завинтил колпачок. Погладил указательным пальцем четырехкаратный бриллиант на вершине колпачка и протянул её чёрному человеку.
- Вам, - на память обо всём, что нас связывает.
Посланик молча принял подарок, поклонился и незаметно и быстро растворился среди людей, входивших и выходивших из банка...

Надо было подумать хорошо и не торопясь, о том, что произошло: жизнь засияла обновлёнными красками цвета риска и денег. Новый риск и новые деньги - вот, что могло ещё двигать, достаточно набегавшегося в своей жизни, Льва.


К тому времени, когда Наталья явлением из прошлого вошла в их настоящую жизнь, из того же прошлого вычеркнули изящного человека по кличке: «Безымянный».
Льву сообщили об этом изменении за пределами, которыми была ограничена сфера его мироощущения, и все же он попытался как-то представить себе, возможно знакомую личность, и не мог. Да и не имело это никакого значения: нет, так нет!
Гигантская гора прошлых впечатлений провалилась в подсознание, в тайные подвалы памяти, откуда могла быть востребована в редких, экстремальных ситуациях.
Часть её, - может быть миллионная часть, - эта необходимая малость, всегда готовая оказаться на поверхности - состоит из сокровенных воспоминаний, которые тешат увядающую жизнь. Среди них есть безобразные, гадкие, страшные воспоминания и - конечно - красивые, очаровательные, приятные.
Возвращаясь к воспоминаниям, мы всегда сожалеем, что не добрали жемчужин, не добавили золота к тому, чем пользоваться приходиться большую часть жизни, когда новых трофеев нет, или почти нет: сезон чувственной охоты окончен.
Но приходит время, когда нет самого времени. - Понимаете, о чем речь?..


Прилетевшая Наталья показалась особенной. На него словно повеяло духом прожитой, беззаботной молодости: так пугает иногда в снах и бросает в жар наяву неожиданно возникающая радость, как услышанный крик потерявшегося ребёнка: и зовет, и разрывает сердце.
Впечатление от появления Натальи приняло зрительно-вкусовой образ, соединив свежесть дикой земляники с тяжеловатой отрешенностью дачной клубники.
"Такие женщины нравятся во все времена, - подумал Лев, - но посмотрим, кому она понравится во времена наши. И - если мне, то почему? - он кокетничал сам с собой: он знал - почему.
Желание быть полезным, добрым и доступным в своих лучших чувствах, демонстративно распущенное павлиньим хвостом, - неиссякаемый резерв для женщины, авантюристки по рождению. Вернее – по половому признаку, если так понятнее.
В первом же обсуждении обустройства Натальи, Лев предложил купить для неё дом - почти рядом с их домом, который, кстати, продавался недорого.
-Миллион триста! Где я возьму такие деньги? Если продать в Москве всё-всё-всё - это около семисот тысяч. А остальное?
- Деньги я тебе дам. Все расчеты по времени и условиям решайте сами: ты и Соня. Меня прошу не беспокоить, кроме как приглашениями на приятные с вами встречи: на обед, на ужин, немногословные объявления о текущих делах. У меня и без вас достаточно мелочи в обмен на моё драгоценное время. Обнимаю вас.
- Милый мой, если тебя не разменять, как же тобой пользоваться? - съязвила жена.
- Целиком! - ответил он и, довольный собой, покинул двух, очарованных и очаровательных женщин.
Вот на этом месте Наталья впервые подошла к началу действий против Льва.
Ей не пришлось придумывать что-то новое в области интриг. И в развитии их отношений до того, как покупка дома была осуществлена, и после того, как она начала благоустраивать своё новое жильё и продолжала поддерживать его желание встречаться с ней, - не было ничего удивительного
.
Она поймала Льва на акулий крючок его наиболее сильного чувства, на его ненасытное желание дарить и разделять удовольствие с близкими и любимыми.
         Его любовь была свободна от подозрений. Так любят сильные мужчины, а сильные женщины предают таких мужчин, поскольку не переносят на дух, - как ведьмы ладан, - сосуществование любви и свободы в ком-либо, кроме как в себе. Но только мужчина может дать женщине представление о возможности подобного двуединства. И когда он в щедрости своей привносит в неё эти понятия, тогда возникает страшная, даже очень страшная опасность для дающего: свободная женщина, ослёпленная любовью, сметёт в безудержном напоре всё, что было создано во имя любви.
Разрушенная, дотла сожжённая общность…

Столь ожидаемое упоение болезнью, в своем начале подавшей надежду на продолжительное, затяжное течение, довольно скоро покинуло невзрачный по высоте пик и перешло в медленное, раздражающее выздоровление.
Не здоров ещё, но уже и не болен. Мерзкое состояние, как вынужденная прогулка без зонта под моросящим дождём.
Он уловил это неудовольствие, как знак другой причины: в отношениях с Натальей исчезла радость соединения.
Подведены итоги: ностальгия не удалась в полной мере, но чувство испытано; женщина дарит сладкое безумие; заботы и дела не утомляют, болячки на душе подсыхают. Ещё немного и можно будет устроить путешествие вокруг света на всех видах транспорта, включая ослов и рикш. Мечта детства! Жюль Верн! Обязательно надо совершить красивое путешествие...

К Наталье он привязался страстно, иначе зачем связывать себя с женщиной и давать жене повод для подозрений?
Мужчину,- его, во всяком случае, - всегда стесняет "правда жизни", в которую женщина обязательно хочет быть посвящённой. Откуда брать эту правду, когда вопрос: "Где ты был?" - заданный с небольшой капелькой того самого намёка, всегда ставил его в положение провинившегося. Он должен выбирать ответ, смягчающий факты, поскольку сам факт не является правдой: он весь усеян, заселён, опоясан тонкостями, сквозь которые невозможно пробиться однозначным словом и приходиться поэтизировать или же грубить, защищая свою независимость.
Оба способа непонятны женщине, которая в таком случае просто лжёт, не заботясь о тонкостях временных и географических, не придавая значения реакции вопрошающего, поскольку только и ждёт полемики, в которой вспышки оскорбленного самолюбия - всего лишь мимикрия животного, хорошо приспособленного к местным условиям.
Местные условия - это вся Земля, которую женщина хочет заполнить своими капризами, после чего предложить мужчине возвратиться в рай, поскольку рядом с ней ему нечего делать, кроме, как сойти с ума или переродиться, стать таким же, как она: лживой и соблазнительной.
В сексуальных выражениях своего "Я"', Лев оставался на высотах, недосягаемых для смертных. Он любил цитировать классификатора животного мира Карла Линнея: «Неработающий орган отмирает» - и смотреть в глаза пострадавшему.
Его орган работал весело и неутомимо, и к Наталье он, конечно, пристрастился: точное слово, определяющее их отношения.
        Тугой узел желания и занесённый над ним невидимый меч отвращения.


      Иногда он  мог не видеться с Натальей несколько недель и воображать причины необъяснимой апатии. Затем встреча, и после общих радостей какая-нибудь деталь её туалета, прическа, новый запах в зонах особой близости, или слишком жадное требование повторить то, к чему не хотелось возвращаться - снова раздражало его до едва сдерживаемой ненависти,- какой-то бытовой и низкой, непрочитанной в душе.
Он знал, что у Натальи не было других мужчин, кроме него, и её зависимость от него - чисто сексуальная - тоже стесняла.
Иногда ему казалось, что её настроение было демонстрацией явно выраженной обиды на него, а иногда он отмечал в ней почти неуловимую, а значит – хорошо скрываемую неприязнь, отрицающую их связь, их взаимность.
Когда он оставался у Натальи - это было время забытых ужасов, метивших в его сердце. Они в эти часы находились в непрерывном совокуплении, и нельзя было по иному назвать этот акт сплетения тел, удары их друг о друга, замирания, раздирающие грудь стоны и выкрики, бесконечные ласки на все лады, изощрённые находки любовной игры.
Эта игра не утомляла, но притупляла всё, не имеющее к ней отношения; и – главное – притупляла страх смерти  размазывая его, растирая, не воспринимая его, как пугало, от которого пряталась душа.
Самая безумная её фраза, воспроизводившая текущее впечатление, звучала так: «Милый, я кончаю, я всё время кончаю, я так часто кончаю, что пугаюсь, когда выхожу из оргазма…»
Она, видимо, старалась поймать эту мысль о вечной кончине бесконечного, но бедность лексикона в подобных ситуациях всем известна.
Это безумие двоих, решивших покончить с любовью, длящейся всю жизнь, за один раз.
Один раз на всю жизнь! Вот, что такое любовь!
Она и бывает одна, если её не прекращать ни на миг: не разлучаться! Войти друг в друга навсегда! – именно это желание усиливает притяжение.
«Как сладко проникать в тебя и как вкусно ты проникаешь в меня: ешь меня и пей, только не отрывайся ни на мгновение; я хочу быть тобой, как и ты, мной, и мы хотим, хотим,  хотим быть едины!».
И вот он, еще один взрыв сладкого безумия – страстный всплеск телесного восторга, и мы эксплуатируем наслаждение для наслаждения.
- Наталья милая, сладкая, полусладкая, шипучая, гремучая, всякая – нам пора расстаться. Мы не можем кончить жизнь на ложе любви, нас ждут суета и маета, и мы должны оторваться друг от друга, убрать свою любовь под одежду и заняться жизненными невзгодами. Мы же не мотыльки безжопые, мы же люди! Как гадко звучит: человек. Жалкая, грязная свинья, хотя имена даёт себе всякие другие.

Бесконечная боль  падшего ниже пыли на дороге, ведущей в никуда…

Лев пил мало и нерегулярно, и считал, что пьянство, даже не ярко выраженное, губит любовь. А он любил баскетбол и играл регулярно в клубе.
Разделившись на команды, они сражались, отодвигая неотвратимый биологический конец. Никто не хотел умирать! И никто, слава Богу, ещё не умер.
После игры устраивали фруктово–минеральную пирушку в ближайшем ресторанчике, где хозяин знал их всех по именам.
Лев любил компании трезвых людей, когда весёлость и легкость не были навязчивы и агрессивны.
Как утомительны люди, которые пьют, чтобы возбудить себя!..

Сегодня он твёрдо решил  возвратиться из памятных дней прошлого. Болезнь наскучила, да и удовольствие от нее сильно отдавало кислой тоской.
Ностальгия! Натали! Этот Эглесиа-старший добил его своей песней. До чего же занудливый тип! Сколько раз можно повторять одно и то же, и неправильно выговаривать слова. Вот у нас!..
И подумав - " у нас "- Лев увидел природу не вокруг своего дома и не окрестную, а вспомнил подмосковной лес возле дачи, в который раза два ходил с Катей по грибы.
Он вспомнил один из дней и, промчавшись по лесу, собрав и нажарив грибы, съев их и вернувшись в Москву, всё это, провернув в памяти за секунду, он вспомнил начало их любви, их первое прикосновение друг к другу.
Они познакомились в Новом театре, на премьере. Театр был заполнен толпой замакияженных девиц, и начала кружиться голова, и тошнить от запахов косметики и духов. И вдобавок к обонятельному кошмару, рядом раздался телефонный звонок. Лев обернулся, прервав разговор с приятелем, которого только что встретил в вестибюле. Женщина сказала в трубку, что она в театре и прервала связь, Лев вернулся к беседе.
- Да, старик, хорошо выглядишь! А что, ты тоже один пришел? - снова начал приятель.
- Я пришел один, потому что жена и дети в Америке; а ты, почему один?
- Подруга заболела, а другую я не стал приглашать. Билет продал.
- Ну, ты фарцовщик, как был, так и остался, - пошутил Лев, зная, что этот тип давно большой деляга.
- Да, старик, привычка – твёрдая штука, в воде не разбавишь. Ты пьёшь?
- Иногда, в казино. Нет времени на пьянки.
- Уезжаешь, значит?
Лев не ответил, потому что – всё ещё рядом – опять зазвонил телефон.
- Да, я слушаю. Нет, в театре. Буду поздно. Пока.
Только она опустила телефон в сумочку, он снова зазвонил. Не вынимая телефон из сумки, она нажала кнопку отбоя. И тут Лев не выдержал. Он, может, и сдержался,  если бы видел женщину спереди, с лица, так сказать, но она стояла к нему спиной, обтянутой тонкой блузкой, с круглой, плотной задницей, ягодицы которой были чётко разделены и подчёркнуты высоким разрезом до самой крайней точки. Ещё немного, и было бы слишком!
- Послушайте, девушка, у Вашего телефона есть виброзвонок, так включите этот вибратор, и засуньте куда следует, тогда каждый вызов доставит Вам удовольствие, а окружающие не будут раздражаться, и давать Вам советы. Здесь театр, а не рынок, - довольно зло закончил Лев свой монолог.
- Мы в вестибюле, сейчас антракт. Что Вы хотите?
- Вам позвонят ещё, ловите момент. Я Вам завидую.
- Так засуньте свой телефон в задницу и не завидуйте.
- Нет у меня телефона, я оставил дома.
- Могу одолжить свой. Вам до или после?
- После чего?
- Ну, пусть пока у меня повибрирует, Вам будет, о чём вспомнить после.
Она достала и демонстративно отключила свой телефон, бросила в сумочку и, улыбаясь замеченным знакомым, прошла через толпящуюся, возбуждённую собственным поведением, толпу.
Чёрт его дёрнул на грубость! Идиот! Надо же было так вляпаться!
А то, что он вляпался, ему было ясно: таких случаев в его жизни не много было, а он никогда не упускал редких подарков.
Прозвенел первый звонок. Антракт заканчивался. Глазами Лев нашел её, выходящую из туалетной комнаты.
Походка её была – как всегда в таких случаях – стеснена лёгким смущением. Она поймала его взгляд. Вестибюль поредел. Прозвенел второй звонок, и – как сигнал к действию – заставил их пойти навстречу друг к другу, и несколько шагов, сблизивших их, были более, чем возбуждающими. Он почувствовал, и она потом призналась в том же, что такого обнажённого желания давно не испытывала.
Она подала руку, и он сразу же приобнял её за талию, чтобы проводить в зал.
- Я был груб, но это возбудило ситуацию, и Вы открылись.
Она отняла руку, но двигалась так, чтобы не мешать вести её.
- Вы думаете, что я открылась? Я просто сдержалась: представьте пощёчину, которую Вы заслужили.
- Нет, нет, лучше я представлю другое прикосновение, не такое быстрое и звонкое.
Они вошли в зал, и она указала на ряд, к которому он проводил её и, украдкой, вложил в ладонь визитную карточку:
- Позвоните мне, когда вернётесь домой. Я не хочу потерять Вас.
Она улыбнулась, кивнула и прошла к своему креслу.
В первом часу ночи она позвонила. Они разговаривали минут пять и Лев сказал, что приедет сейчас же, и спросил, куда приехать.
- А Вы далеко? – спросила она.
- Возле «Сокола» в генеральском доме. А Вы?
- На Маяковке, угол Красина, дом 2.
- Я буду через час. У подъезда позвоню.


Лев пребывал в состоянии влюблённости в мечту, возбуждающем неясными линиями своего присутствия, насыщенном туманом впечатления, не разделённого на цвета и запахи. И ради представления о них, ради острой - возможной - вспышки радостной близости с воплощённой мечтой, всё остальное перестало существовать, проступая в обыденности, как призрак жизни.
Он вглядывался в окружающее незаметно, как бы, не присутствуя в нём и не вертя головой, как это делают попрошайки и голуби. За их беспрерывной толкотнёй и мотании головами, скрывалось что-то  непричастное миру, но имеющее цель: насыщение; он же, обводя взглядом изгибы пространства, ощущая температуру линий, переходов от плоскостей к объёмам, питался впечатлениями. И разница, вероятно, была в том, что его душа, овеянная любовью, открывала для него реальный мир, недоступный потреблению. В нём не было законов: он открывался как сущность на мгновение, и возбуждал возможностью нового откровения…

Воспоминания уплывали за горизонт, медленно погружаясь в непроницаемую, глубокую синюю даль океана.


ГЛАВА 5.

Неудовлетворенность в отношениях с Натальей, вначале смутная и подавляемая  ещё радующими, жадными встречами, достигла своей наиболее скрываемой сути: совершенного неучастия душ в искрящемся празднике тел.
Но эта чувственная сторона отношений, которую всё чаше и настойчивее анализировал Лев, не была известна Наталье, потому что ходила она другими дорогами жизненных интересов. И тот, главный интерес, зародившийся в ней с первых минут непосредственного общения с семьёй Льва и с ним лично, требовал своего удовлетворения с большей силой, чем её страсти.
Однажды - для себя - она заметила довольно остроумно, что прошло шесть месячных, а,  кажется, полгода прошло.
Отдав часть долга за дом и, налаживая собственное дело, она задумалась над быстротечностью жизни, собственной медлительностью и нерешительностью, и невозможностью закончить одним махом - она любила это выражение - всю канитель, чтобы почувствовать себя свободной: сейчас от долгов, а дальше - видно будет...
Наталья, как и Софья, и Лев, получила, в своё время, хорошее образование, хорошее наследство и страстное, не удовлетворяемое честолюбие. Последнее - в женском исполнении – всегда извращено и всегда наиболее жестоко отражается на самой женщине, поскольку делает её грубой и безжалостной. Взамен женщина получает прибыль в виде отгрызанных, откусанных, вырванных с корнем доверенных ей жизненных благ и  частей доверившихся тел.
Занятая делами и активно продвигающаяся в новом социуме, она, не имея ни языкового, ни этического барьера, срывала плоды, цветы и даже листочки с окружающей среды.
Её красота и звериная элегантность позволяли делать многое в этом рафинированном, закавыченном в привычки мире, в котором она металась, царапалась и улыбалась, и сорила деньгами, как кошка шерстью: она делала ставки и искала выигрышный номер.


В жаркий день июля она вышла из машины, чтобы передохнуть в прохладном сквере, выпить фруктового сока со льдом, пройтись по магазинам:  подобрать ткань к гардинам в её спальне. Ткань должна была содержать много фиолетовых тонов. Фиолетовый нравился Льву, и она хотела угодить ему. В чувственные места Наталья попадать умела!
Она возвратилась на стоянку и не обнаружила своей машины. Растерянно озираясь по сторонам,  она поймала взгляд высокого молодого человека, коротко остриженного, в тонкой спортивной рубашке, в джинсах "Ли Купер", облегающих твёрдые бёдра, и легких, кожаных сандалиях...
- Вы ищите свою машину? - улыбаясь, несколько иронично спросил он.
- Да, а как вы догадались? - съязвила она в ответ.
- Я обратил внимание на то, как вы поворачивались во все стороны, как бы желая найти что-то, что Вам очень необходимо. И я решил попасть в поле Вашего зрения.
- Вы рассчитываете заменить мне мой резвый ВМW?
- Может, по мощности я не ВМW, но, как «Мустанг» я неплох, если Вы позволите.
- Что я должна позволить? - Найти мою машину?
- Это, во-вторых. А во-первых, позвольте подвезти Вас туда, куда Вы направляетесь. К дому, наверное?
- Да, я хотела ехать домой.
Он сделал приглашающий жест рукой и распахнул дверцу своего «Мустанга».
Они уселись в машину, и он представился…
К её дому они доехали довольно быстро. Она бы так не торопилась. Но и он, как видно, не торопился:  попросил разрешения войти в дом. Наталья пригласила. Угостила кофе. Его удивило то, как она готовила кофе по-турецки.
- Я надеюсь удивлять вас ещё и ещё, ведь женщина, обвораживая мужчин, вызывает удивление; удивляясь, мужчины глупеют, и тогда становятся особенно доступны.
- Вы предлагаете мне поглупеть сейчас же, но я воздержусь ненадолго. К вечеру Ваша машина будет стоять у вашего дома, и тогда попробуйте удивить меня. Теперь я хочу извиниться и покинуть Вас, Наталья. Мне нравится ваше имя и приготовленный вами кофе. Если вы позволите мне повторять и то и другое хотя бы изредка, я поверю, что есть чудеса.
- Но это так просто и так мало! Это совершенно просто! – она почувствовала, как восторгают его её возгласы. После успеха, который Вы ожидаете сегодня, мы повторим всё, что Вам понравилось - и она проводила своего нового приятеля, и даже помахала рукой, прощаясь.
В восемь вечера позвонил Тони, хотя Наталья не давала ему свой домашний номер телефона, и предупредил, что подъедет через полчаса.
Минут через двадцать у ворот её  особняка раздался знакомый автомобильный сигнал: Тони приехал на её машине.
Наталья открыла ворота в подземный гараж и встретила гостя наверху, в гостиной.
Одета Наталья была совсем по-домашнему, то есть, была, можно сказать, почти раздета и ждала в центре громадного, на весь пол, ковра сливочно-шоколадного цвета, как  её великолепный пеньюар, оттенённый рыжими кружевами.
Она протянула  руку и пригласила присесть в кресло, сама расположилась в другом, напротив.
- И как Вам удалось найти машину?
- Всё очень просто: любой успех зависит от связей. Некоторые связи у меня есть.
- И вы очень связаны связями?
Он улыбнулся. Ей понравилось, как он улыбался.
- Нет, я свободен. У меня нет семьи, кроме родителей. Вы это имели в виду?
- Вы, Тони, работаете в жанре угадывания мыслей? Что бы Вы хотели угадать еще?
- Для полноты сегодняшнего вечера, хотя бы одно Ваше желание.
- Какое? У меня всегда есть два-три для особого случая. Сегодня случай особый. Угадывайте!
Они продолжали нравиться друг другу, во всяком случае, так казалось каждому из них. И хотя цели у них были разные, они шли к близости, которая одна могла быть способом достижения желаемого.
- Мне угадать всё сразу или только одно, которое ближе? – тембр голоса Тони приобрёл знакомую окраску вожделения, и Наталья повела его по направлению к своей, точно определённой, цели.
- Поступите, как Вам будет удобнее или привычнее. Но хватит ли смелости на препарирование моих тайн? У Вас есть опыт? Если - да, тогда я хочу, чтобы вы угадали всё, но не сразу: начните с наиболее волнующей, на Ваш взгляд.
Если бы он угадал её главное желание, это испортило бы  предварительную игру. Но такой результат был невозможен. Хотя это как посмотреть.
Что ж, пусть угадывает её жадное желание, всё равно отгадка будет не такой, которую предложит этот симпатичный, хитрющий и сексапильный Тони. И всё же вперёд, Тони,  вперёд!..
- Вы предпочтёте остаться дома или примите моё предложение отправиться на скромный праздник в загородный домик моих друзей. Сегодня они отмечают покупку этого самого домика. И если Вы согласитесь поехать со мной - это будет моя первая отгадка. Что скажете?
- Тони, Вы прелестный обольститель! И Вы угадали! Это особенно приятно, потому что я хотела, чтобы Вы похитили у меня хотя бы эту, почти видимую тайну моего беззащитного сердца.
- Вы вовсе не выглядите беззащитной, внешне, во всяком случае. Внутрь я пока не осмеливаюсь заглядывать. Но, думаю, Вы, как-нибудь откроете мне этот занавес: я - конечно - не о Вашем пеньюаре. И смелости мне придали Вы сами, хотя и ошиблись.
Она явно взбодрилась и даже разрумянилась, что обрадовало её, поскольку дополняло её прелести тонким, естественным цветом, источающим тончайший аромат желания.
- В чём я могла так сразу ошибиться, Тони? - его имя Наталья произнесла с особенным выражением, почти пропев его, усиливая «о» и утопая во втором слоге. Тони оставался на высоте:
- Похитить Вашу тайну вместе с Вами я смогу только с Вашей помощью: мне придется увозить вас в Вашей собственной машине. Вы согласны? Тогда я жду Вас внизу.
- Нет, нет! Останьтесь здесь! Я приготовлю Вам кофе – большую чашку - и когда Вы справитесь с этим удовольствием, я буду готова разделить с Вами...
- Следующее удовольствие?
- Продолжайте угадывать, Тони, мне это нравится - и она улыбнулась, тронула его - чуть привставшего в кресле - за плечо, и ушла на кухню, готовить кофе.


«Он или полицейский в выходной день или агент ФБР в часы работы - подумала Наталья, и - скорее всего - агент, потому что слишком элегантен и слишком смел...»
Фантазии на эту тему Наталья продолжила немного позже.
На вечеринку они приехали к раздаче дымящегося и необыкновенно приготовленного мяса по-мексикански. Это был главный пункт в праздничном меню. Остальные пункты касались выпивки: её было более чем, и - что важно - было с кем.
К полуночи и он, и она были выдернуты из общей орбиты: Тони болтался где-то с друзьями, а Наталью развлекала хозяйка дома. Милая женщина участливо отнеслась к увлечению Тони, который "ещё ни разу не бывал у них в гостях ни с одной женщиной, и я уже подозревала в нём нетрадиционщика. Теперь вижу, что ошибалась. Такая, как Вы, Натали, только и смогли обворожить его. Тони ведь очень подозрительный: весь в работе. В ФБР его ждёт карьера. Вы знаете, конечно, что Тони работает в ФБР? Да это и не важно. Он Вам всё сам расскажет. Он увлечён Вами, я это заметила»… и так далее ещё минут двадцать…
Наконец Тони подошёл к ним и поинтересовался их настроением.
- Нам хорошо, мы приятно побеседовали, я рада за тебя, Тони -проговорила утомлённая и опьянённая коктейлями, хозяйка. Наталья произнесла несколько слов восхищения по поводу знакомства и начала прощаться...
- Вы были очень любезны, спасибо. Нам пора. Позвольте откланяться -   сухо обозначила Натлья заключительную часть своего присутствия.
- Да, да, всего доброго! Тони, береги свою удачу! До скорого свидания, Натали!..


Они вернулись к началу их встречи на ковре, в гостиной, но это скорее было продолжение, вернее, третье угаданное желание. И желание было удовлетворено.
Рассвет они встретили   страстно…

Не вдаваясь в подробности их быстротекущего и бурного романтического объединения, заметим только то, что проявилось в нём как продолжение сюжета нашей повести, а именно:
... в одной из поездок за город, к небольшому озеру, похожему на зеркало, в которое в лучшие свои дни заглядывало полюбоваться на себя солнце, Наталья развернула своё настоящее желание, стоящее всех остальных, давно угаданных и удовлетворённых.
Она рассказала о своих отношениях со Львом, который в это время - вот уже почти месяц - отсутствовал по делам в Рио, и подчеркнула, что категорически решила не отдавать долг - почти миллион долларов – за дом и рассчитывает на поддержку Тони, и просит его помочь ей.
Тони думал недолго, словно ответ его был давно готов.
На деле - это так и было: ФБР давно следила за Львом и - естественно - за его подопечной и пассией, о которой надо было иметь соответствующую информацию.
Ко Льву Эйзенштейну у ФБР не было прямых претензий, но косвенных подтверждений некоторых сторон его, выходящей за рамки закона, деятельности скопилось на два ящика.
Наталья могла бы пролить хоть капельку крови на белоснежные, чистые страницы официальных отчётов. И её предложение было принято, и были выдвинуты встречные обязательства.
Расчёт был простым: Наталья получит возможность не платить свой неофициальный, недокументированный долг и гарантированно будет защищена при условии, что изложит известные ей лично факты, которые осветят "опасные связи" и "чёрные, грязные деньги", в ореоле которых окажется незапятнанная до сих пор репутация известного человека.
Скорее всего ничего нового не произойдёт. Для суда недоказуемые, предполагаемые обвинения останутся пустой игрой слов, и обвиняемый не пострадает от прямого наказания, но жизнь его сильно изменится и не в лучшую сторону.
А - главное – Наталья,- которая, получит защиту,- на некоторое время станет верной и любимой женщиной и новым, завербованным агентом, с большими способностями...
Детали он расписал до мелочей и предложил действовать сразу и резко. Об остальном позаботится он сам, Тони, милый парень, который любит ласкать твои прелести, моя сумасшедшая, вкусная, как всё, что переполнено страстью, как спелые фрукты, как марочный виски...
Их медовый месяц округлился до полной луны. Начиналась расчётливая, размеренная, рассчитанная до цента, жизнь...


Лев вернулся через два дня. Он устал от бразильцев так, будто всё это время был завёрнут в ковёр, из которого выбивали пыль тяжёлыми палками.
Он скучал по Наталье и всё же за время разлуки старался определить её место в своей жизни.
Место он выбрал для Натальи правильное, как ему казалось, и он решил сделать ей предложение.
Но предложение сделала она.
В эту бурную встречу они вошли с одинаковым желанием разрубить связывающий их узел.
Но Лев хотел сделать доброжелательный жест и подарить ей часть занятых денег, процентов 50 от долга. Наталья думала не так.
Наталья, - как и любая женщина, - желала всего!


ГЛАВА 6.

В эту долгожданную встречу их едва не уморила голодом беспрерывная скачка по просторам любви, довела до бесчувствия, до онемения всех членов, и они сделали перерыв.
За столом, съев несколько нежных круассанов и  разделив одну большую чашку кофе, говорили о пустяках: оба они всё еще оставались внутри сумасшедшей игры. И вот, после одной, обозначенной, изменённой интонацией, фразы, началось построение скандала. И Лев понял не сразу, а чуть позже,  что во всё время их грандиозной секс-битвы, Наталья не покидала мощного блиндажа, откуда наблюдала за действиями противника, вздрагивая от тяжёлых ударов его артиллерии: она готовила этот выход.
- Вот, что милый и дорогой мой: хочу сделать тебе предложение. Послушай: лучше меня  женщины тебе не найти и женой я буду хорошей. Оставь Софью. Дети - взрослые, ты их обеспечил. Начнем совместную жизнь: хочу выйти за тебя замуж. И - лучше - если этот вопрос мы решим, не откладывая, - и передала ему чашку.
Лев принял чашку, допил остатки, отставил чашку на поднос и постарался понять, о чём говорит эта перевозбужденная женщина. Воспринять что-либо, не связанное с сексом он не мог в течение всей её тирады, но в тексте, всё же прозвучал призыв, с некоторым намёком на секс: замуж!  Эта позиция не возбудила Льва, наоборот, ослабила вновь нарождающееся желание. И именно потеря живительного состояния, - единственной меры всех вещей - вызвала взрыв негодования, который выразился словами, между которыми он вставлял и такие, что могли бы одним только начиненным в них смыслом, изнасиловать большой жилой район.
- Ты, видно, устала от хорошей жизни и хочешь более хорошей! Напомнить тебе, что стало с той старухой, которая начала с корыта и не остановилась? Не лезь в семью! Мы не для того с тобой встречаемся, чтобы обсуждать, кому с кем лучше жить. Нравится - делай, не нравится — не делай. Но не обсуждай! Ещё раз заведёшься, закончим наши встречи или начни торговать в розницу. Только я не покупаю поштучную взаимность, я - оптовик: всё или ничего!

       То, что он разозлился не на неё, а на себя, он понимал. Слишком далеко зашло его к ней доверие.
Теперь Лев понял, что она выстраивала свой интерес. Она просто охотилась на него и сегодня решила проверить, хорошо ли сработали капканы.  И Лев убедился, что хорошо, потому что услышал от Натальи следующее:
- Выслушай меня, и не торопись с ответом. Я не буду тебя просить ни о чем. Ты будешь просить у меня. Нет: ты будешь выпрашивать у меня свою свободу!
Лев вышел из столовой, чтобы не грохнуть эту сошедшую с ума женщину. Она пошла за ним, и - пока он одевался молча, сдерживая нарастающую ярость, - проговорила всё, что должен был знать Лев о её планах на будущее.
- Так вот! - Твоя категоричность похожа на пренебрежение, на насмешку, но послушай, как выглядишь ты сам: я не хочу с этой минуты знать тебя и твою семью, и прошу и вас забыть обо мне. Но если вы захотите вспомнить - это вам дорого обойдется.
- В каком смысле? Что ты мелешь?
- В том смысле, что сейчас я отказываюсь от выплаты тебе моего долга. Это что-то около миллиона долларов. Не обеднеешь! За эти деньги я переживу личные обиды.
- Какие обиды? Что значит – не возвратишь долг, потому что так решила? Да ты рехнулась! Ты что, шутишь? А знаешь, как решу я? Я просто уничтожу тебя! Вышвырну из страны туда, откуда ты припёрлась, сука неблагодарная!
- Не торопись! - она злорадствовала, это было видно, и Лев насторожился: откуда у неё взялась такая наглость, от какой такой уверенности?
- Не торопись - повторила Наталья, всё еще оставаясь неодетой и похожей на амазонку, готовящуюся убить или взять в плен случайного путника, забредшего на её территорию. - Я много знаю о твоих делах, а они, сам знаешь, разные. Многое мне случайно, наболтала Софья, когда учила жить. Да, собственное моё дело в хорошем состоянии, и я хочу, чтобы и дальше всё шло хорошо. Но вы забудьте, что я вам должна! И предложение моё о замужестве - ерунда! Я пошутила, я позлила тебя!
- Нет, ты точно свихнулась! Ты говоришь, что что-то знаешь обо мне, о моих делах и можешь помешать мне? Зная о моих делах  и с кем я веду их - не боишься меня шантажировать? Ты должна представить себе, что с тобой может произойти. Представь, милая! Я разорву тебя на две неравные части, и в одной из них будут твои гениталии, а в другой — твои куриные мозги! Завтра в твоем офисе будут мои люди, с которыми тебе придется очень нелегко и не весело. А дом освободишь через неделю. – Вот тебе мой срок!
Лев смотрел ей в глаза, и не видел испуга. Она усмехалась! И рот её, который всегда нравился ему, когда она ела, говорила или целовала — теперь был искривлен мерзкой улыбкой. Он вызывал в ней чувство иронии!!!
Лев влепил Наталье пощечину, от которой она отлетела к середине спальни и, споткнувшись, упала на мохнатый ковер, на то самое место, где ещё час назад он затеял с ней, стоящей на коленях  и стонущей от удовольствия,  двухходовую игру: выше-ниже. Это была середина партии – мителльшпиль, и он не предполагал о возможном эндшпиле, где сам окажется в подобной позе.
Сердце его начало заполняться пустотой. Он понимал, что последует продолжение, которое надо перетерпеть.
Наталья поднялась, всхлипнула, сняла халат с кресла и, не глядя на него, прошла в ванную.  Перед тем, как закрыть за собой дверь, она, обернувшись, зло прокричала:
 - Подожди, я не задержусь. Ты не принимаешь решение, потому что не знаешь всего! – и через пять минут, выйдя в гостиную, где Лев ждал её, -  и, демонстрируя свою непоколебимость, заявила:
- Я никого не боюсь. Тебя тоже. Сейчас узнаешь, почему, и она прищурилась, глядя ему в глаза и наклоняясь вперед, раздвинув ноги в низком кресле так, что глубины её просматривались до самого дна. Став отвратительной до нетерпимости, она начала главный текст:
-  Дела которые ты крутил с банком "X'" и через него раздвигал свои счета по другим, малозаметным,  но услужливым за проценты с нечистой прибыли, - я знаю только понаслышке, но этого достаточно, чтобы из моего правильно составленного заявления в ФБР, получилось бы интересное начало для первых нападок на тебя, на твой бизнес, на семью. Подумай над этим.
- Ты совершенная дура и мне жаль, что я отдал столько сил нашей взаимности. Да её и не было! Ты просто лживая и жадная тварь!
- А ты? Ты - лучше? Или Софьи твоя, или все твои любовницы? - они, что? - лучше? Они не такие лживые и не такие жадные? Они просто боялись тебя, а я не боюсь! Всё, что я хотела получить, я получила. И тебе нет места в моей жизни!
- Но раньше было? Или я сам нашел приключение на свою жопу?
- Да, ты снял штаны, не заметив, что находишься не в пляжной кабинке, а на улице, где тебя приняли за слабоумного или эксгибициониста.
Лез не уходил и не нервничал. Его чутье подсказывало, что до развязки далеко. И он молча выслушивал радостный словесный понос предателя, надеющегося спасти свою шкуру в обмен на чужую.
Он увидел, как за её спиной появились видения, похожие на ангелов- хранителей, которые внушали ей такую невероятную уверенность, и видения были аббревиатурой известного органа государственной безопасности. Три буквы, как три ангела. И ему хотелось ошибиться в предположении, которое забеспокоило его лёгкой тоской под левой грудью.
- Налей мне немного коньяка, я лучше стану понимать тебя, - мирно произнес Лев, продумывая каждый свой следующий шаг в направлении, которое могло привести к большим проблемам.
Наталья поднялась и прошла к бару. Спросила спокойно и мягко, как бывало между ними:
- Тебе из какой бутылки?
- Из той, зеленой, которой пятьдесят лет.
Она чуть плеснула в большой бокал его любимый "Курвуазье" и подошла, подавая. Лев принял бокал, сделал маленький глоток и сквозь маслянистые разводы разглядывал женщину, которую хотел бы убить каким нибудь сильным ядом, но предварительно проверить его на себе.
- Скажи мне сейчас же всё, что ты сделаешь, если я поступлю не так, как ты рассчитываешь. Что у тебя есть для того, чтобы защитить себя после всех угроз и высказанных желаний?
- Но это не просто желания. Это просчитанные и защищенные ходы. Я хочу выиграть и быть в безопасности. Думаю, мне удастся и то, и другое.
- Но я буду против тебя, а кто будет за тебя?
- Ты узнаешь, как только откажешься от моих предложений.
- Жениться на тебе? - он решил вывести ее из равновесия и улыбался ей так, как улыбался бы палач жертве, если бы его обязывали к этому.
- Почему бы и нет? Когда тебе было лучше, чем здесь, со мной?
- Мне бывало лучше, но не здесь и не с тобой. Ты поняла, что продолжение невозможно и взбесилась. Но зачем ломать свою жизнь? Я помог тебе: расплатись и катись. Не о чувствах  речь. Чувства в тебе растворяются как тряпка в кислоте. Всё, на что ты способна, - это оргазм, но это природное явление, которое открывает женщине мужчина, как часть её, доселе, неизвестную ей. Остальные твои чувства - жадность и бесстыдство. Я понимаю, ты завидуешь нам всем, кто приблизил тебя и помог, чем мог. За это ты нас и ненавидишь, и думаешь, что расплачиваешься за нашу доброту. Ты ошибаешься! Это мы расплачиваемся с тобой за твое общение с нами, за твою красоту, за твою сексуальность. Но были и другие отношения, в которые не входит пункт позволяющий легкомыслие: расчёты с деньгами не могут быть разорваны в одностороннем порядке. Понятно?
- Хорошо! Я согласна подождать до завтра. Сегодня ты не в состоянии решить, как расстаться со мной и не потерять деньги. Хочешь рискнуть малым против большего? Учти, я не блефую. Завтра я поговорю с твоей женой  и она поможет тебе принять правильное решение.
- Не приходи к нам больше никогда! – тихо и грозно сказал Лев, поднимаясь с дивана и собираясь уходить. - Завтра вечером ты будешь разостлана ковриком для входящих перед самым дешёвым отелем города!— и Лев направился к выходу из дома, который совсем недавно с любовью или с похожим на любовь чувством покупал для Натальи.

«Любовь не покупается, она только продается» - так подумал Лев, и эта мысль показалась ему очень свежей.

В тот же вечер объяснение двух женщин произошло на стоянке автомашин недалеко от колледжа, где преподавала Софья.
Всё, что успели они сказать друг другу в словесной перепалке, не привлекая внимания окружающих, воздвигло еще большее непонимание.
Софья подвела окончательный итог их бывшим отношениям:
- Знаешь, Наталья, это я виновата в том, что ты здесь. Но изменить ничего не могу. Может быть, тебе это под силу, не знаю. Постарайся не вынуждать Льва быть с тобой таким, каким он бывает с непримиримыми врагами. Их у него почти нет.
- Вы оба пытаетесь меня запугать, но пока не испугали. Я не изменю своего решения и не советую рассчитывать на моё великодушие. Неприятности начнутся очень скоро. Ты не представляешь, как я ненавижу тебя, Льва и всех - всех вас...
- Да, это заметно, - ответила Софья и захлопнула дверцу автомобиля.
В зеркале заднего обзора быстро уменьшилось до почти невидимой запятой объединённое в тело и душу человеческое существо столь же отталкивающее, сколь и привлекательное и сменилось на повороте картинкой известного в районе бутика.
 Ангел в аду. Или женщина в собственном соку!


Наталья поехала в ведомство, которое защищало законопослушных граждан от вольнолюбивых.
Она давно была готова к решительному, обдуманному, подкрепленному поддержкой заинтересованного лица, действию.
Размеры возможных негативных последствий для неё самой были закрыты пеленой, и смутные их образы не шли ни в какое сравнение с яркими, окрашенными картинками лежащей у ног добычи.
Возможной добычи, которую надо было как можно скорее добыть.
В отделе экономических преступлений она почувствовала себя спасительницей государственных устоев, разрушение которых могло бы пройти незамеченным, если бы не её вмешательство.
Некоторые подробности она придумала по ходу написания заявления и устных показаний. Но главное было не в деталях. Главным было направление, которое  давало возможность после некоторых поверхностных уточнений, получить санкцию на арест бухгалтерских книг и бумаг; отражающих весьма широкий спектр деловой активности известного в городе бизнесмена Льва Эйзенштейна.
Утро следующего дня началось с непрошеных гостей.
Агенты ФБР представились и попросили Льва отложить утренние привычки и помочь в их нелегкой и ответственной перед налогоплательщиками работе.
Из офиса были вынесены и загружены в специально подготовленную машину несколько металлических ящиков с документами. Фургон был забит под потолок. Три фебээровца, шутя и перемигиваясь, довольно быстро выгребли из всевозможных внутренних хранилищ нужные для исследования документы.
Офис не опечатали. Вся операция выглядела, как превентивное действие.
Лев был приглашен на собеседование ближе к вечеру следующего дня.
И вот, что сообщили ему в отделении по экономическим преступлениям в стенах ФБР....


Несколько часов Лев обсуждал со своим адвокатом возникшую проблему.
Брешь в его защите была бы менее жизнеопасной, будь она пробита из вне. Здесь же взрыв изнутри осветил одну из наиболее тёмных сторон его деятельности.
Но - странно, - оставшись наедине с собой, за полночь, у камина, Лев думал не о конкретных событиях, а находился в состоянии давно не испытываемых душевных переживаний.
Суета отошла и ожидала своего часа, невидимая, где-то далеко, а он, покинутый, предавался томлению духа. И между видений прошлых событий, в их толчее соблазнительной и угрожающей будущему, он размышлял о том, как жить и чем жить.
"Деньги выражают возможность и способность к жизни. И здесь всё ясно: живи на свои деньги! Для чего? - для будущего своих детей! Но это женская психология. Женщина продолжает род и это её назначение. А мужское занятие - это копить средства для бесконечных будущих родственников по восходящей от самого себя линии.
- Господи! А – сам себе я родственник или нет? Я - то чем живу и зачем? Преследую ли я цель, и является ли она моей страстью? И не является ли само движение к цели, всего лишь заполнением пространства между рождением мира в нашем сознании и смертью его?
   Он подошел к книжному шкафу кабинетной библиотеки, открыл дверцу с хрустальными оконцами и снял книгу, которой всегда отдавал предпочтение: единственную, которую перечитывал. Это была Библия: шрифт к этому изданию когда-то подобрал аббат Геце, а он, Лев, переиздал в единственном экземпляре  на редкого качества бумаге лет десять назад, когда однажды почувствовал себя богатым.
В дорогой книге была любимая глава. Ленточная закладка вот уже много лет не меняла своего места. Он открыл книгу и прочёл:

Не открывай всякому человеку своего сердца, чтобы он дурно не отблагодарил тебя.
Не давай взаймы человеку, который сильнее тебя, а если дашь, считай себя потерявшим.

"Вот, что надо читать и перечитывать! Всегда думаешь, что чужая мудрость не для твоего случая. А всё потому, что верить труднее, чем принять искушение. Быть свободным и незащищенным, или опираться на заветы, оставленные в помощь родившимся в слабости и безумности?

...человеку, который сильнее тебя…

- Да, женщина тем сильнее, чем слабее твоё представление о ней. Наибольшая из всех сил - коварство, потому что бьёт в наиболее близкого, незащищенного недоверием..
Познал женщину и - готов! Члены расслаблены, сам весь расплёсканный, ждёшь благодарности в виде чашечки кофе или чашки чая, просто стакана воды и новой - иной - близости: восхождение к душе, открытие святилищ...
Что получаешь? Получаешь то, что получил Самсон за предательство самого себя.
 Нет для женщины желанней тайны, кроме тайны твоего сердца. И за эту тайну женщина вырвет из твоей груди кровавый, трепещущий символ любви и дружбы - хранилище чувственной дребедени - ради тайны твоей жизни: яйца с иголочкой, в котором твоя смерть!
Лев потрогал грудь с левой стороны. Сердце на месте, а остальное она не возвратит. Шлюха! Не она провела его по тонкой проволочке: он сам прошёл. Чувство обмануло его, потому что он дорожил чувствами!
Женщина не дорожит чувствами, она дорожит жизнью, вверенной ей природой.
Дорожить жизнью - значит ли знать её цену? Или мы дорожим ею, как подарком от любимого, символом его любви? И любовь умирает от печали, когда становится предметом торга и пугающей разобщенности...
Что общего между мужчиной и женщиной, кроме ран, которые они в момент разрывающейся связи наносят друг другу и затем долго, иногда всю жизнь, зализывают кровоточащие дыры. Коварство - стихия женщины! Я бы назвал это кровь-артом!
За миллион  было убито семь человек. Их убили бандиты, а эта дрянь ставит под удар его семью за миллион! Кто же тогда она? - Размашистая стерва? Место для размаха она, выбрала,  но результат пока только кажущийся. "Да, милая, жить ты будешь - решил он, - но это будет трудная жизнь. Оставшееся время будет сильно горчить миндалём: вкус яда принесёт тебе весть.
Нет, не то, - успокаивал он свой экстремизм, мешающий принять решение, более подходящее к ситуации.
Кто-то из римских императоров заметил, что, убивая своих врагов, он облегчал их участь, поскольку жизнь – тяжелейшая необходимость, мучительная пытка для тела и души, и, освобождая от неё, можно чувствовать себя благодетелем.
- Мне поздно вступать в ранг благодетелей своих врагов, - заметил себе Лев, но он ошибался: время благодеяния было не за горами. До него оставалось не более двух недель, и день благодеяния был отмечен в календаре судьбы большим чёрным перекрестьем, и рядом стояла цифра отмщения, не превосходящая нанесённое зло...

Не важно, где ты живешь, важно, кто интересуется твоей жизнью. И если тобой интересуются органы, защищающие государство, тогда вместо почётной грамоты за праведные дела, тебе, скорее всего, вручат повестку в суд и не как свидетелю, а как возможному преступнику. И суд увидит в тебе преступника, поскольку правила внутригосударственных отношений устанавливает власть, не учитывая твоих прав, записанных в конституции.
Закон вступает в права после первой брачной ночи. Лёгкая потеря девственности - не большая потеря, но представленная, как грехопадение, она становится трагедией. Суд освобождает вас из-под стражи, не доказав вину, но вы теряете доверие клиентов, или женихов. Вы чуть-чуть стали не девственным! И лишились её по праву сильного.
Принцип государственной безопасности - диктат. И аргументы не могут защитить от необходимости.
Жизнь стала невыносимой. В ней путались подробности отношений с людьми близкими и приветливыми совсем недавно, и отчужденными, отстранёнными теперь.
Пресса использовала  организованную утечку информации.
Начался процесс следствия. И прекратился. Предъявленные обвинения были недостаточно поддержаны доказательствами.
... и существование было отравлено ядом, у которого был знакомый вкус миндаля. ФБР действовало по своим правилам:
- Мы не используем запретные приемы, - мы пользуемся одним, наиболее действенным, проверенным веками приёмом повторного напоминания, как в анекдоте: двое спорят, кто кого выведет из терпения в словесной дуэли; первый  обрушил всевозможные ругательства на второго, после каждого оскорбления противник смиренно повторял: Ну и что? - наконец первый выдохся; второй начал с того, что назвал, несколько презрительнее, чем обычно, национальность первого, тот удивился и ответил: Ну и что? После получасового повторения одного и того же обращения к национальному происхождению противника, ласкающим слух словом, тот не выдержал и заорал: Ну что ты заладил? Что, другого ничего не можешь придумать? - лопнуло терпение, и проиграл он пари.
Пресса еще раз напомнила обществу о предполагаемом преступлении Льва Эйзенштейна.
В колледже возникли неудобства: директорский совет уверял Софью, что их лояльность непоколебима в свете недоказанных обвинений, но это были слова, а отношения завяли и высохли. Теплилась надежда, что вспышка подозрительности пройдет, и враги вернутся на исходные рубежи, где они не так давно были друзьями. Но всё оказалось не столь безобидным, как хотелось. До прощения всех всеми было ещё очень далеко и времени оставалось, может быть, больше, чем прошло от сотворения мира.
В очередном собеседовании в ФБР, эти двое парней, которые вели его дело, нашли свежий взгляд на ситуацию.
Так как никаких документальных подтверждений о нарушении законов в деятельности Льва обнаружено не было, а показания Натальи были, вероятно, не голым шантажом, возникло так называемое неудовлетворенное равенство положений, где в полную силу не могла действовать ни одна сторона.
Следствие топталось на месте, обвиняемый терял деньги: он не мог выполнять контракты, поскольку основные счета были арестованы на время следствия.
Этот замкнутый круг надо было разорвать, и в головах двух чиновников возник план, который они и предложили Льву. Осуществление плана обещало повышение по службе и заостряло их интерес.
Они предложили Льву признать, что в некоторых, небольших по объёму, делах он нарушил закон. Признание вины смягчит обвинение, и следующим движением к полному оправданию его ошибок будет сотрудничество и возможная помощь следствию в разработке крупных махинаций с «тёмными» деньгами двух преступных группировок по торговле наркотиками и переправе нелегалов в северные штаты США и Канады.
По их предположениям и недоказанным уверениям известной заявительницы, Лев был связан с отмыванием  этих "грязных” денег.
          Как можно конфиденциальнее Лев послал этих двух жуликов от департамента к их любимым мамам, указал им ещё пару направлений, и растрёпанный, как старый календарь, поредевший, замусоленный, исписанный вдоль и поперек заметками,  остался неудовлетворён.
Дома всё было, как всегда: дети вели себя достойно, супруга чуть высокомернее, чем обычно. - Это от напряжения на службе. Он предложил Софье оставить работу, на что она, в ответ, посоветовала ему отдохнуть где-нибудь недалеко. Например, съездить в Атлантик-Сити на неделю.
Лев вышел из спальни супруги в третьем часу ночи. Подремал в зебровом кресле и рано утром уехал в своём "Линкольне" в Атлантик-Сити.
Ночью, прощаясь с Софьей, он сказал ей:
- С меня взяли обязательство, что я не буду ни под каким предлогом, ни лично, ни посредством иных связей общаться с нашей бывшей подругой. Но если дело не прекратится, и нам предложат предать кого-либо ради спасения своего благополучия и будут продолжать давление без возможности оправдаться, я поступлю соответственно: око за око. И пусть они все подавятся своим собственным дерьмом! Конечно, я виноват в том, что добр, как сорок тысяч братьев и двести миллионов собратьев!
- Спокойной ночи. Утром я уеду. Я позвоню. Я люблю тебя!
- И я тебя люблю!


«И я пришел сюда, как приходят послушать джаз, подобный множеству жёлтых и оранжевых плодов, разом выжатых на жаждущее сердце».
Особый запах, свет, цвет, колеблющиеся движения рук над столами, резкий звук объявлений, шуршащие лопаточки, сгребающие и разгребающие выигрыши, щелчки фишек, поставленных горкой и неизменные соколиные взоры инспекторов и наблюдателей за течением, уносящим деньги клиентов в невидимую, алчную пасть казино.
"Тадж-Махал".  Здесь казаться умным - было смешно, а быть умным - невежливо.
Играя за общим столом, Лев заскучал, как вдруг увидел старого приятеля, который прочно исчез год назад после резкого поворота судьбы. Он обрадовался, словно сам оживил его.
- Привет, Вадим! Отдыхаешь?
- Рад тебя видеть, Лев! Нет, я скрываюсь от судьбы.
- И что? – Думаешь, она потеряла твой след?
- Думаю, что потеряла, но ищет по запаху. А здесь, среди
пахнущих всеми запахами мира, ей не выделить меня.
- Ещё бы! Но меня бы она легко нашла: я в хорошем дерьме!
- Здорово ты придумал: хорошее дерьмо! Это изысканное удобрение что ли? Ты что, поменял пристрастия и ушёл в агрокомплекс?
- Дорогой Вадя! Ещё не ушёл, но могу уйти довольно скоро. Агрокомплекс - это звучит почти, как кладбище.
- Ты излишне мрачен, но это повод, чтобы напиться. Пройдем в бар.
Они не успели запить первый тост, как Вадима нашёл его приятель, потерпевший поражение за игорным столом и требовавший поддержки:
- Вадя, дай деньги! Деньги отвлекают от жизни, Вадя!..

Они простились так же быстро, как встретились.
Лев вышел на набережную. Бьющая в берег волна, добрасывала сине-фиолетовые капли до столиков кафе, расположенного тут же, на небольшой площади, напоминавшей корму корабля, потому что и площадь и набережная были собраны из корабельной сосны.

Его опьянил воздух, пропитанный запахом океана, и через час он казался себе сомнамбулой, блуждающей в ночи: ни тело, ни сознание не тревожили его своими признаками. Он присутствовал в мире безмолвным, парящим, невидимым духом, забывшим притяжение земли.

Его разбудил яркий свет, бьющий сквозь неплотно прикрытые створки лимонно - желтых жалюзи.
Его удивила и обрадовала легкость, которую он ощутил, как хорошее настроение. Он вспомнил придуманную им же поговорку: "Лучше умереть здоровым, чем жить больным". И настроился на удачный день.
Как много света нужно для маленького счастья!
Как много счастья нужно на весь белый свет!!!


Пять дней Лев отдыхал, как никогда: бассейн, завтрак, прогулка, спортзал, обед, отдых, фрукты, чтение!, прогулка, стакан ананасового сока с лимонным ликером, сон.
Он возвратился домой под вечер шестого дня. Пообщался, вошел в курс новостей, поужинал с Софьей, прошелся по дому, по лужайке. Затем поднялся к себе и предался размышлениям.

И в эту ночь перед ним особенно медленно, бесшумно и безлико передвигалась бездушная жизнь, утомляющая сердце.
Не замечая в ней ничего необычного он, однако, почувствовал какое-то изменение в неуловимом колебании её шлейфа, сквозь который мерцали угли камина.
Миллиарды электронов, разделились на множество беспорядочно вспыхивающих молний, разбивающих утомленный мозг.
Лев очнулся от дрёмы: это был звонок на его личный телефон.
Информатор сообщал о перемещениях специальной группы, которая должна была контролировать крупномасштабный теракт, совершенно неуязвимый к данному моменту времени и более устрашающий, чем Нью-Йоркский. Операция начнётся из двух точек:  Юг Северной Америки и Восток Европы. До времени «X» остаётся не менее 70 и не более 100 часов.
Лев отключил связь и несколько секунд пытался соединить какие-то звенья в цепи событий, происходящих независимо друг от друга, но возможно...!!!
Его мозг взорвался! Вот она, ИДЕЯ!! Господь вспомнил о нём! Напор радости ударил в сердце таким зарядом адреналина, что появилась возможность выпрыгнуть из собственной шкуры.
Это будет Апокалипсис!
Двое интересующих его лиц на завершающем этапе операции! Он совершит наиболее удачную сделку за все свои времена!
В ФБР будет праздник, Но не сразу. Сначала Лев устроит свои дела. А потом он выдаст им координаты. По капле! Каждому по капле горькой реальности! И пусть действуют! Они не слабаки, при всём их идиотизме. Но это его личное чувство.
Оплата первого долга даст возможность, сделать следующий шаг.
Главное - дожить до утра! Не разорваться от волнения и сумасшедшей радости, поднимающей сердце к горлу.
Чтобы прийти к финишу здоровым и богатым, он, вопреки привычке, но в соответствии с обстановкой, добавил несколько граммов коньяка для успокоения нервов, И в шестом часу утра, вывел свой "Линкольн" и проехался по свободной, утренней трассе за город, в итальянский ресторанчик для "жаворонков".
Опившись кофе и смолотив здоровенный пирог, начиненный невероятно вкусными обрезками всего-всего, что можно порезать на кусочки, захватил с собой бутылочку минеральной воды, к 10 часам подъехал к знакомому до отвращения зданию и вдруг испытал невероятную симпатию к нему.
- Не плюй в колодец… – усмехнулся Лев, и вошел в здание.


ГЛАВА 7

Лев вошёл в кабинет к своим мучителям-детективам, освещённый изнутри восходящим светом свободы. Он предложил уделить ему пару минут для короткой, конфиденциальной беседы, и, усевшись поудобнее в знакомое кресло, некоторое время дразнил их своим впечатлением о прекрасной погоде, возможно продлящейся всю неделю, и вдруг, взорвав текст, поймал увядшее внимание предложением о сотрудничестве, буквально нокаутировав их.
То, что Лев произнёс через несколько секунд, опрокинуло все  возможные  действия в их интриге против него. Они подумали, что их клиент не в себе. Вежливо попросили повторить сказанное.
- Да, я хочу выдать вам информацию о готовящемся террористическом акте, более страшном, чем сентябрьский. И так как времени осталось немного, я согласен на полный обмен ваших ко мне претензий на мои к вам предложения. Вам, я думаю, грозит хорошая премия и повышение по службе, если вы поторопитесь. Теперь послушайте вкратце, как выглядит ситуация, о которой мне известно, что…

Наверх было доложено незамедлительно, и торги состоялись.
Лев не уступил ни цента. Но и не унижал просящих. К согласию пришли в течение часа. Последнее слово было за Львом.
Напряжение возросло до предела. Противники выбросили все накопленное барахло на кон. Теперь Лев должен был уравнять ставку и открыть карты. Шесть пар глаз в кабинете шефа ФБР штата, впились в лист бумаги, на который Лев набросал несколько слов: это были координаты, откуда готовился вырваться в мир внеочередной Апокалипсис.


...Неправомерность и недоказанность обвинений против Льва Эйзенштейна была впечатана в первые колонки нескольких ведущих информационных источников. Он стал мессией, потому что прошёл сквозь мученичество.
Нигде не указывалось прямо на причины повышения курса ценностей: просто было создано новое необходимое мнение. Но для многих читателей прессы всё же приоткрылась связь между устранённым терактом, готовившимся за пределами страны, где в спецоперации были продемонстрированы высокие технологии и организованность быстрореагирующих подразделений: два десятка пленённых и двое убитых или покончивших с собой руководителей провалившейся операции и - тенью этих событий -  бывшим преследуемым, а ныне оправданным нашим героем: Львом Эйзенштейном.

Как итог к дальнейшим взаимоотношениям с открытым миром, выглядели комментарии в телевизионном эфире легендарного главы террористов, о том, что было связано с неудавшейся акцией, и о том, что ещё и ещё раз будет вскормлен, выпестован и обнажён терроризм, который будет разрушать всё, неугодное его идее и даже воздух, чтобы ужас вошёл в жизнь мира, благополучие которого надолго повисло на волоске неопределённости…

…И о том, что мир ненадёжное пристанище для живых.


...И- как обычно - ближе к полуночи тёплая ночь принесла освежающие запахи трав, исходящие из чувственной прошлой и - возможно - будущей жизни, возбуждающей и дразнящей плотью и кровью своей, и разделённой на живые формы, которые приходится разрывать и съедать, смешивая в себе со своей плотью и кровью, чтобы не забывать обо всех и не быть забытым всеми.
.
В чувственном представлении мира мы различаем себя только количеством употреблённого и утилизированного в нас самих желания, которое никогда не изменяет способа, подчиняющего существование единственному началу: началу всего сущего. Но что было началом, не знает никто, поскольку только ограниченность способна видеть себя в отрезке, на который падает тень его существования.
На малых, видимых отрезках жизни мы решаем проблемы, чаще всего выходящие за отмеренные нам возможности и, заблуждаясь,  представляя свои возможности более значительными, мы совершаем безрассудства, схожие с бессознательными действиями сумасшедших,  не владеющих сознанием людей.
Конечно, отсутствие сознания - благо, но оно было отвергнуто простым съедением одного яблока на двоих; и с той поры в каждом человеческом сознании отсутствует как минимум одна, может быть главная, мысль. Но какая?..
Если продолжить о вреде мышления, надо идти по направлению, которое единственное способно вывести из двусмысленного состояния, где жизнь и смерть - антагонисты: это чувство, не ставшее сознательным, когда оно в качестве чистого чувства представляет воспринятый мир. Это чувство яснее, чем обработанная сознанием болванка с эстетическими, этическими и иными дополнениями, являющими внешний мир в комическом или даже в идиотическом образе...
Вуалируя сознание, - сдерживаемое постоянными запретами, - сном или подобной сну релаксации, мы впадаем в область непредсказуемых открытий, догадок и решений, никак или почти никак не контролируемой сознанием.
Чистое проявление воли необходимо для наибольших физических усилий. Это и притягательно и опасно: травмы неизбежны. Мышечные волокна и нервные нити могут не выдержать усилий, ими же предложенных. Если, конечно, вы не зверь по природе.
Некоторые люди остаются зверьми в одной из составляющих: одни - в нервах, другие - в мышцах. Редкие экземпляры - в двух составляющих одновременно. И если вам во сне или в полудрёме удаётся потревожить подсознание, будьте осторожны!- если сможете.
         Невыполненные обещания, долги, неудовлетворённость, незавершенность и тому подобные неопределённости составляют туманное облако, в котором неясными очертаниями выглядывают страшные образы возможного наказания и над ними  проблёскивают молниями карающие мечи.

Одна из таких молний угодила в кресло, покрытое шкурой зебры, в котором оставался Лев со своими неоконченными расчётами со всеми участниками произошедших событий.
Он давно топтался на месте, рассуждая о том, как поступить с Натальей, если, если, если...- и терял нить, по которой входил в лабиринт к чудовищу, обозначавшему Месть. И плутая, и ненавидя себя за неловкость и нерешительность, возвращался к началу своих рассуждений, где были нагромождены  зависимые друг от друга решения.
Он же внутри себя чувствовал, что решение должно быть единственным и простым, как в Книге Судей: око за око. Но темперамент и гнев объединялись и требовали большего за меньшее. И когда ударила молния, Лев понял, что совершит наказание.
Часы показывали 3 и три четверти ночи. Он спустился в гараж и вывел машину.
Дальше, разгоняясь, автомобиль двигался сам по себе, по записанному в памяти маршруту, где конечный пункт был обозначен давно и давно не использовался, но срок сохранения его в памяти ещё не истёк.
Словно тронутый утренней прохладой сон, размывающий яркие видения, комкающий образы, превращая их в пушистые неясности, за ветровым стеклом двигался город, погружённый в сизо-синий туман, молочный в свете фар, сквозь который машина буквально прокрадывалась, и спидометр показывал не более 20 миль.
На последней прямой, метров за сто от дома Натальи, машина остановилась, мотор продолжал работать и габаритные огни не выключались.
Что-то происходило там, вне видимости, в доме, за двумя окнами в спальне, откуда слабый, розовый свет ночников просачивался сквозь сине-сизое марево.
Он словно видел эти два светильника, похожих на разинутые рты слонов, откуда, как возбуждённый предвкушением язык, выглядывало розовое тело матовой лампочки.
Машина дрогнула и продвинулась ближе к дому.
Послышалось, как открывалась металлическая дверь гаража, бесшумно открылись ворота и синий «Мустанг» выехал и остановился.
Всё, что открылось - закрылось, и на   лестнице, ведущей в дом, появилась Наталья. Одетая для прогулки, она спускалась к "Мустангу" и дверь ей распахнул сидящий в машине человек.
Деталей не было. Да и к чему детали, когда всё узнаваемо. И Лев понял, кто и зачем был связан с этой женщиной всё время, пока ему трепали нервы и потрошили жизнь, умаляя и досаждая нападками прессы и общественного мнения.
Вторая молния ударила в его "Линкольн" и Лев, разъярённый, не воспринимая ничего, кроме заполнившего всю его плоть желания, выжал акселератор и почти сразу надавил на тормоз, став бок о бок с "Мустангом".
Он выскочил из машины с ожесточением, способным сломать любые преграды.
В проём распахнутой дверцы машины на него уставился немигающий глаз хромированного ствола. Но он не слышал предупреждения и не видел ничего, кроме конечной цели, которую настиг его звериный инстинкт.
Пистолет стрелял, пока не кончились патроны, девять пуль он распределил на двоих, две в Тони, когда оружие было вырвано у него почти вместе с рукой и остальные - в Наталью: она пыталась укрыться в доме, и первые выстрелы только ранили её.
Всё было кончено. Квартал засветился огнями всполошенных домов.
Стрельба возбуждает не только стреляющих. Кое-кто из активных зрителей переместился из-за окон за двери своих особняков. Двое или трое, словно  кариатиды стояли на каменных лестницах своих домов и провожали взглядами серебристый "Линкольн", пролетающий мимо них почему-то медленнее, чем требовала ситуация и также медленно растворяющийся в редеющем, но всё еще плотном тумане рассеянных сновидений  этих людей-человечков, потревоженных ярким проявлением никогда не дремлющей жизни и вновь усыплённых непреходящей усталостью от монотонной каждодневности. Кто-то звонил в полицию, кто-то наливал себе выпивку, кто-то ласкал супругу, неожиданно представшую в редком для неё состоянии привлекательности.
Испуг или любопытство волнуют женскую плоть - мы не знаем, но пользоваться этим состоянием, разделять его с ней и - главное - удовлетворять его, - это наиболее украшающая жизнь игра.
Прибывшие  стражи порядка занялись изучением фактического материала, двойного убийства. Трупы были на месте события,  само событие отсутствовало, как таковое,  и  в течение последующих нескольких часов, а затем дней и месяцев ничего не было добавлено к реальным фактам наличия трупов и разряженного табельного оружия сотрудника ФБР. Отпечатков пальцев, кроме отпечатков владельца не обнаружили, и не было никаких следов машины, которая была, - по смутным, неконкретным и разноречивым рассказам некоторых рьяных соседей, пожелавших стать очевидцами.
 Все они указывали марку и цвет своего собственного автомобиля, и в этом пункте расхождений не было, а стрелявшего (никто уверенно не мог сказать, что "некто" стрелял) описывали столь многообразно и явно придумано, что специалисты не могли понять не только сам факт такого разнообразия мнений, но и то, почему каждый из свидетелей, а их набралось с полдюжины, рассказывал сюжет, непохожий на другие.
Но кому могла прийти в голову мысль о многообразии и многоликости одной единственной истории, о которой  невозможно было договориться без участия всех сразу? И всё же эту историю написали в соответствующем месте, обозначив её, как нераскрытое преступление, что означало факт без главного действующего лица, то есть безголовый факт, который не мог стать историей.
Почему это происшествие не поддалось окончательному анализу не знал никто и никогда бы никто не узнал, если бы однажды, по прошествии времени, никем не определённого, Лев,- не изменяя своей привычке отдыхать в вечернем кресле, не переборщил с дозой спиртного после трудного и завершённого  дела с выгодным заказчиком,- представил себе конечный результат цифрой с множеством нулей, следующих за улыбающейся пятёркой,  и уснул так глубоко, что вынырнул на поверхность лишь под утро, которое показалось ему ещё не оконченным вечером, с которого всё и началось: грёзы и видения с глубокими вдохами, опьяняющими и расслабляющими, которые вошли в дрёму крепкого животного с лохматой гривой, пахнущей горячей травой саванны, отдыхающего после короткой ночной войны с оголтелыми гиенами, которых он осиротил, как безвольных щенков, когда несколькими ударами могучих лап расчистил проход к главной самке стаи и одним махом сломал ей хребет, и разметал вонючую, скулящую, перепуганную, разбегающуюся во все стороны ночи толпу пятнистых, тварей и зарычал так, что даже слоны, отдыхавшие в нескольких километрах от побоища, услышали и узнали, что произошло там, за иссиня-чёрным горизонтом, отделяющим небо и твердь - эти разлучённые на веки вечные две части несостоявшегося мира.


КОНЕЦ

               
                НИК  ОЛОКИН
НИКОЛА  ЛОКИН