Она живёт этажом ниже, и мы познакомились недавно. Однажды вечером слышу звонок в дверь. Открываю – никого, потом рассмотрел в потёмках на кнопке звонка Бабочку. Она была кроткой блондинкой, но не капустница.
-- От вас течёт, меня затапливает, -- тоненьким голоском сказала она.
-- Ну… залетайте, вместе посмотрим! – пригласил я.
Обследовали ванну, туалет, кухню, -- нигде ничего.
-- Но посмотрите у меня! – пригласила Бабочка.
Спустились. Правда, течёт. Вызвали аварийного сантехника. Приехала машина из управляющей компании, группа мужчин отключила воду и велела ждать до утра. И аварийка уехала. Потом на другой день всё наладили сантехники из ЖЭУ, а мы подружились. Я – одинокий мужчина, а она беленькая Бабочка.
По утрам мне нравилось наблюдать из окна кухни, как она уезжает на работу. Думал до поры, что она работала в Институте земледелия и порхала с грядки на грядку, опыляя опытные растения.
…Вот она вылетает из подъезда, но прежде, чем сесть в крохотную машину, порхает вокруг цветущей яблони прямо под моим окном, потом словно ненароком занесёт её к акации, к молодой липе, пахнущей так, как ей, наверное, и не снилось. Ну, вы же представляете полёт бабочки? Это трудно поддаётся формальной логике, но на самом деле, как я понял позже, преисполнено глубокого смысла. Тут, там, туда, сюда, вверх, вниз, потом немножко вперёд и так до бесконечности, то есть до автомобиля, который сам собой открывал дверцу и впускал её внутрь. Через секунду мотор вздрагивал, разогревался, и вот уже машина покидала наш двор.
Вечерами мы пивали чаи. Бабочка приносила крохотную баночку варенья, я заваривал что-нибудь поэкзотичнее, не пакетик, и мы выхлёбывали, бывало, пару чайников, сидя перед телевизором, напропалую ругая всё телевидение вообще за разврат и глупость, что, однако, не мешало нам ежевечернее выискивать передачи довольно интересные.
Любил ли я её? Не знаю, во всяком случает, ничего похожего на секс между нами не было. Только так, намёки… Зато мы очень много беседовали, оказалось, что между нами много общего. Она и в самом деле работала в Сибирском отделении, но не в Институте земледелия, а в Ботаническом саду, простой лаборанткой, потому что даже после защиты кандидатской ей не хватило вакансии, да и ту крохотную ставку, что была, вскоре сократили за неимением денег на научные исследования. Бабочка горько плакала и от обиды говорила всякую чепуху, вроде того, что если стоимость автомобиля директора разделить на её зарплату, то она могла бы работать две жизни и ещё бы осталось её детям.
-- Каким детям? – спросил я её. Она утёрла слёзы и сказала, что это теперь неважно, просто она кое на кого рассчитывала…
Рассчитывала она, может быть, и на меня, но я ещё не был готов к такому повороту событий, хотя прокормить Бабочку для меня было раз плюнуть, к тому же она ещё и пособие по безработице получала.
Странным существом была моя Бабочка.
А я был сначала в своём институте эмэнесом. Только это не греческая фамилия, а должность такая – младший научный сотрудник. И жена у меня была, и дочка, только машины не было. После защиты я надеялся на повышение, но после реформы Академии над нами нависла чёрная угроза сокращения, и ходу моим надеждам не было. Жена тихо, без сцен и брани, забрала однажды дочь и уехала в Питер. Там, на её «милой северной родине» в отличие от Южной Сибири отец имел бизнес и мог прокормить нас всех. Но, видно, что-то было не так кроме моего невезения. И чтоб как-то компенсировать горечь утраты, я перешёл на работу в технопарк: платили втрое, спрашивали вчетверо, и мои мозги вечерами могли только отдыхать.
Вот смотрим мы с Бабочкой свежий сюжет по телевизору о том, что компания-резидент технопарка освоила производство нанопорошка, который если добавить в сталь, то нитка будет такой прочности, что станет возможность построить лифт в космос и доставлять туда грузы почти бесплатно. РОСНАНО, разумеется, помогает перспективному проекту, уже произвели тысячу килограммов порошка, а через пять лет будут выпускать несколько тысяч тонн.
-- Какие молодцы! -- восхищается Бабочка. – И чего это у нас так Чубайса не любят? Смотри, как здорово ребята работают!
Я терпеливо объясняю Бабочке, что одна тонна порошка – это один грузовик, а несколько тысяч тонн – это почти беспрерывная автоколонна почти рядом с историческим центром Академгородка. Что надо бы производство куда-то подальше переносить, иначе научный центр превратится в промышленный. Эту опасность уже однажды удалось с трудом преодолеть, ещё на первых шагах технопарка, а бизнес, хоть штука хорошая и нужная, всё-таки должен где-то рядом быть, а не в самом научном центре.
Бабочка пристально посмотрела на меня:
-- А ты сам-то где на хлеб зарабатываешь?
В технопарке, отвечаю, но это не даёт мне права плевать на судьбу лучшего в мире научного поселения.
Бабочка хоть и кивнула, но, чувствую, губки надула, задумалась и приобиделась. Расстались прохладно.
Но на следующий вечер, как ни в чём ни бывало, приносит мне испечённый пирог из каких-то диковинных ягод, что набрала в Ботаническом саду по осени. По этому случаю я налил себе рюмку коньяка, а ей – ликёра, -- славно почаёвничали!
Смотрим очередной сюжет: знаменитый американский режиссёр Оливер Стоун решил почему-то поработать на Россию и забабахал двухчасовую документальную ленту «Украина в огне». Всё чин чинарём, впечатлительно и пронзительно. Смотрю, моя Бабочка глазки утирает, а потом и вовсе разрыдалась.
Стал я её успокаивать, не плачь, говорю, обрати внимание, что фактура вся в фильме как будто с нашего телевизора снята, ничего нового, интервью дают наш Сам, да напару с Януковичем. Впечатление такое, что все материалы для съёмок режиссёру представили на Старой площади… Недаром на родине режиссёра фильм вообще не стали показывать, да и у нас загнали не на самый лучший канал… Единственное светлое пятно, автор вовремя вспомнил классика, а они, как всегда, правы: Марк Твен когда-то сказал: «Патриотизм поддерживает вашу страну все время и правительство — когда оно заслуживает этого...» Ну, в общем, увлёкся немного логикой утешения Бабочки… А она глазками хлоп-хлоп и говорит:
-- Какая такая Старая площадь? У меня есть свои суждения, и мне кажется, что ты вовсе не на нашей стороне?
Я слегка опешил:
-- На какой же? – говорю.
-- Вот и я гадаю, вы вообще-то кто? Лучший технопарк в стране ему (я вздрогнул от этого «ему») не нравится, Стоун тоже! Может вы и Сноудена за человека не считаете?
Да что ты, вы… говорю, и Сноуден, конечно же, герой, но будь он наш, его бы давно посадили, а уж Ассанж вообще титан, ей богу, без дураков… Пробовал что-то мямлить о том, что бывает и на великих художников проруха, взять хотя бы Луи Арагона, тот вообще в 30-х годах толстенную книгу «Сталин» написал, которая стала прижизненным монументом отцу народов… Идеология – штука настолько сильная, что она посильнее не только «Девушки и смерти» будет, но и приличного счёта в банке...
Глазки-бусинки у Бабочки совсем остекленели.
-- Вы на что это намекаете? Может, вы и помощь из фонда Сороса не отвергали?
Не отвергал, говорю, потому что мне бы всё равно не перепало, а так вообще-то…
Дверь за вылетевшей безмолвно Бабочкой закрылась тихо, но плотно.
Загрустил я, допил сначала коньяк, потом и ликёр, бранил себя за длинный язык и глупость, и делал кое-какие выводы. Мой бывший научный руководитель не раз отмечал во мне это качество: «Может вы и не гений, что скорее всего, но подытоживаете -- верно!»
Через неделю я получил премию за этот самый нанопорошок, купил торт, бутылку французского и спустился вниз на один этаж.
Моя блондинка чуть порозовела от смущения, и я, уже не удерживая себя, крепко обнял её, и клянусь, мои чувства были так искренни, как никогда прежде…
-- Ну и жук же ты! – переведя дух от поцелуев, молвила Бабочка. – Клянись!
И я долго не колебался…