Копировщик

 
Заглянув в свою «корзину памяти», я – среди всего хлама – обнаружил специфические составляющие, объединяющие процесс жизни в единое целое. Название этой «субстанции» – Копирование. Начну с рассуждения – какую роль играет это действие в жизни каждого живого организма. Ну, что растительный и животный мир постоянно воспроизводит свои копии – это нам известно со времен Дарвина. Я хочу остановить внимание о более разумном существе – о Человеке. Это существо не только воспроизводит себе подобного на свет, свою копию (или копию соседа). «Рожденный ползать» всю свою жизнь копирует, стремясь быть похожим на создателей, кумиров, идолов во всех подробностях моды и правил поведения, учрежденных предшественниками. С момента своего рождения Человек начинает жизнь с плача – копирует свою мать, которая своими рыданиями сообщает новорожденному о том, что «нелегкая ему досталась доля». С возрастом «доля» его растет, расширяется кругозор. Глаза руководят конечностями, и «новосел» делает все, что видит – копирует. В ушах появляются звуки, и младенец пытается копировать услышанное. Так появляется в Человеке «корзина памяти» в виде словаря, навыков действий. Так появляются необходимые для жизни копии. Поведение юного копировщика взрослые называют «обезьяничаньем», говорят ему – «не обезьянничай!». Со временем ребенку приказывают копировать («делай как я!», «повтори, что я сказала!).  Как жизнь началась, так и продолжается – в запретах или необходимости копирования.

После рассуждения о жизни всех людей я приступлю к воспоминаниям о том, как я был «копировщиком». При том, в секрете останутся все деяния общественной, производственной и социально-политической деятельности. Вспомню лишь эпизоды, повлиявшие на эту деятельность.

Рожден был я, как и все, обычным образом. Копировать я стал сразу, как понял, что при нарушении личного благополучия следует плакать и кричать, как это делают окружающие. Позже я понял, что плачут люди от зависти, обиды и страха. Такие имитации всегда давали результаты. Плачущему сочувствуют, плачущему «подают», плачущему многого не требуется. Он не требует себе законом предписанного. Плачущий умиляет хозяина своим низкопоклонством. Плачущий не обвиняется в своей вине. «Копировщик» плача расчетлив и умён. Мой младший братишка как-то очень плакал, валяясь на полу. Когда мама ушла на кухню, он умолк. Ему сказали: плачь, не переставай. Он ответил: «а мамы-то нету». Будучи на год старше моего двоюродного брата, я уразумел постыдность его копирования и перестал употреблять искусство плача в своей жизни. Спустя многие годы, будучи в гостях у своего старшего брата, я был свидетелем того, как его малыш при падении громко засмеялся. На мой вопрос отцу – почему сын смеется, когда ему больно – брат ответил, что он ударит сына, чтобы тот плакал искренне, а так – пусть радуется, что больнее не будет. И добавил: пусть сын раньше задумается над тем, как вести себя впредь. С первых лет нашего трудного военного детства старший брат был для меня живым примером перенесения трудностей без показного плача и стонов. Образцом он был для всех детей своей многобрачной жизни.

А смех, улыбка? Бытовала с детства у нас поговорка: «Смех без причины – признак дурачины». А ведь смеялись, когда надо было бы плакать, смеялись над кем-то, а не над собой. Нас учили смеяться «нравоучители» и сдерживать смех охранители «общественного мнения». Так рождались «кухонные разговоры», слухи, анекдоты. И фальшивые «плакатные» улыбки в официальных кругах. Не имитировали радостных улыбок только дети – созерцатели Природы, потребители любви и ласки родителей и ближних. Но с поступлением в детские дошкольные и учебные заведения глубина чувств уменьшалась, улыбки становились «заданными», а в дальнейшем «служебными», казенными. Детские утренники, пионерские собрания, конкурсы и прочие демонстрации прививали членам общества единую и одинаковую маску в виде улыбок. Нет, я не против улыбки на лицах, даже «для приличия», но в обществе приличном, где не требуется усилий и мастерства актера и лицемера. А для этого человеку с малых лет нужна школа не актерского мастерства, а понимания драматургии жизни. Мне повезло: в нашей семье постоянно обсуждались события дня, месяца, года, века. Семейной традицией было регулярное чтение вслух литературы классиков с попутным осмыслением и обсуждением сюжетов и коллизий.  Таким образом, мои улыбки с детства появлялись на лице от понимания действительности, а не в угоду обстоятельствам. Я улыбался даже тогда, когда меня «разбирали» на собраниях или отчитывали «повыше» за озорство, шалости или протестные действия. На вопрос,  почему я улыбаюсь в такой серьезный момент, я отвечал по-разному, но со смыслом: «потому что вы ошибаетесь в своих нотациях» или «радуюсь, что у меня есть возможность исправиться». Мое природное самолюбие не позволяло корчить угодливые улыбки перед воспитателями и руководителями. Это – о том, что касается «мимики жизни».

А действия? Человек, становясь на ноги, стремится идти, идти «своим путем», как говорил «великий зодчий». Когда я пошел с разрешения родителей – это было на аллее парка – я помчался догонять свою тень. Завершилась эта гонка в кабинете старого (но детского) врача, который, запятнав мои конечности и лоб йодом, оценил мой «подвиг» шоколадкой и восклицанием: «молодец!». По сей день я не забываю этого случая и напутствия идти своим путем, а не копировать маршруты «других», с их ошибками и падениями. Как складывалась моя биография – это пусть останется для других повествований. Скажу лишь коротко. В семье я «не слушался» маму (папа был на фронте), пробовал все делать «наоборот»: одевался по собственному соображению, кушал по своему желанию, распределял время по своему плану. В школе учился не на «пятерки», не «зубрил», искал свои пути решения задач, грамотности достигал по словарям и справочникам. В устных ответах не копировал текстов  учебников и рассказов учителя, высказывал либо свои соображения (пусть даже ошибочные) или трактовки из «посторонних» источников. Учитель литературы одобряла мое отношение к ее предмету за самостоятельность и оригинальность сочинений «пятерками», преподаватель математики тоже одобрял, но оценивал ниже за «нерациональность» решений, учительница истории возмущалась моими трактовками исторических событий, не совпадающими с установками «сверху». Учитель немецкого языка просто приносил книгу немецкого автора и давал мне читать, чтобы я ему не мешал ставить ученикам «тройки» и «двойки». Так продолжалось и в институте, где я «повышал квалификацию» искателя знаний помимо лекций и практических занятий. На сессиях экзаменаторы оценивали на «тройки» мои способности зазубривать. И когда все-таки мне очень хотелось (как и моим товарищам) отвечать с целью получения права на стипендию, я поступал как все: готовил «шпоры» (шпаргалки). Годы учебы в институте мне  запомнились как процессом высшего образования, так и как «фабрика шпаргалок». Профессора и преподаватели даже гордились искусством «копировщиков», они уважали их труд перед экзаменом: работа сложная, порой ювелирная, требующая концентрации сведений и изложения главного в сжатой форме. Оценку преподаватель ставил студенту за понимание того, что тот «содрал» из шпаргалки. Через много десятков лет, став преподавателем в ВУЗе, я учел опыт моих наставников и обеспечил все условия своим студентам давать собственные ответы на поставленные вопросы. Простое копирование сведений стареющей науки и практики я оценивал невысоким баллом. Будучи студентом, я с убеждением отказался выполнять курсовые работы по заданным шаблонам и, где только мог, находил возможность «всунуть» новацию. Получалось, порой, даже на уровне изобретения. Разработка мной темы дипломного проекта завершилась новым решением в масштабе отрасли промышленности. Но дальше дело не продвинулось: задача отрасли заключалась в срочном копировании тех достижений, от которых мы отстали, Новаторов хвалили и награждали премиями за активность. Так продолжалось в последующие годы моего труда на заводах, когда надо было все копировать. И мы копировали: старые технологии, старые станки, устаревшие машины, древние формы организации труда и производства. Но мне этот образ жизни, без деятельности, надоел, и я покинул производство. Я ушел в «науку».

В науке, по моему представлению, нет места копированию. Мне захотелось, чтобы мои разработки реализовали на производстве. И когда я предстал перед директором НИИ со своими идеями, руководитель поддержал мой энтузиазм и выдал мне командировку на один из многих заводов с напутствием: «езжайте и внедряйте!». Я с изумлением спросил, что внедрять. «Что разработаете, то и внедряйте», – ответил директор. Пришлось переселиться на завод, «вжиться» в процесс производственных и общественных отношений, стать членом коллектива «копировщиков». Ежедневные и ежечасные наблюдения и научные исследования привели к выводу: ничего, кроме мучений людям и ущерба экономике, действие многотысячного коллектива не приносит. Как сообщить всем занятым в этом процессе «копировщикам»? И что после этого произойдет? Прогонят – это уж точно. Остановить такое производство никто не имеет полномочий (Родина требует!).  С помощью выделенной мне группы я сел за разработку альтернативного проекта управления производством. Через год проект лег на стол руководства для «внедрения» в его сознание. Дальше предстояло передать проект к копированию в действии всего персонала на практике. Оказалось непредвиденное обстоятельство: требуется «внедрение» на более высоком уровне, а этот «более высокий» стал претендовать на авторство проекта. Приказа «копировать» его на практике не последовало. Все же частично и с пользой некоторые разработки были уже реализованы ранее. Руководство НИИ приняло мою научную работу к утверждению как завершенную по плану. Пусть лежит в архиве, авось когда-нибудь пригодится. Но вот появилось еще одно обстоятельство: в штат было зачислено новое лицо на должность старшего научного сотрудника. Ему было поручено (с моим участием) завершить оформление работы. «Соавторы» сбегались с большой скоростью в надежде скопировать результаты моего длительного труда. У них ничего не вышло из этой затеи: я опередил их – опубликовал свои разработки в научных журналах и покинул это научно-исследовательское заведение. А «наследники» остались доводить до завершения научную работу, в чем и потерпели фиаско. В новом НИИ я защитил  диссертацию на тему – более проблемную и масштабную. Основанием новой разработки явилась аргументация того, что никакое новшество не может быть органично «вплетено» без системного подхода в масштабе управления всей экономикой. Всякая попытка новшества потребует насильственного копирования с известным результатом, то есть без результата. Защита диссертации прошла успешно и  получила отклик, как стало позже известно из источников  информации, в Японии. А вопросами совершенствования управления экономикой в нашей стране так никто и не занялся, пока гром не грянул. Но это уже было похоже на спасение утопающего.

После защиты диссертации я отказался от мысли о внедрении новаций в жизнь там, где о совершенствовании общественного устройства и не помышляют. Вот-вот: именно не помышляют. Процесс мышления отсутствует, ему противодействует процесс копирования. Мне повезло: я попал в команду «Методологов» – организаторов мыслительной  деятельности среди добровольцев такой ориентации. На первом же этапе  общения я обнаружил «целину» нашего общества – коллективный Разум, дремлющий и «замороженный» догмами и копированием. Команда методологов без политических и социальных побуждений встала на путь пробуждения мыслительных возможностей масс в рамках своей жизни.  Каждая такая акция приносила явные результаты как отдельной личности, так сообществам. Люди изменялись на глазах, коллективы преображались  во взаимном понимании и готовности решать проблемы. Ложь и лицемерие исчезали бесследно. Неуместны в этом повествовании подробности организационно-деятельностных игр, проводимых методологами.
Достаточно сказать, что участники в этом процессе обрели способность рефлектировать, формулировать и декларировать свою позицию в коммуникациях, выбирать в накопленных знаниях необходимые для решения проблем, согласовывать взаимодействие участников решения общих проблем на основе организованных коммуникаций и диалогов.

Наступил новый период в моей жизни, когда я стал методологом во всех делах, которые считаю своей целеустремленной деятельностью. Я – преподаватель в ВУЗе – методолог, я преподаватель менеджмента и маркетинга – методолог, я советник в частном консультационном предприятии – методолог, я собеседник – методолог. В любом виде общения я обнажаю процесс своего мышления. Я не призываю действовать по моему усмотрению или мыслить моим «методом», я – организатор процесса мыслительной деятельности Личности и группы в достижении поставленной цели и преодолении препятствий на этом пути.

Я описал свой жизненный путь в «рамке» общественной активности, не упоминая подробностей личной жизни. Не трудно представить, что при такой жизненной позиции постороннему человеку было бы меня в чем-либо строго осудить (да и не его это дело). Скажу лишь одно: никого я в жизни не копировал, шел нехожеными тропами по просторам отчизны и за ее пределами, потреблял все культурные ценности человечества. Всё было использовано для достижения одной цели – Добра.