Почти скушно. Почти. Странное, непривычное слово. Скучно. Чувство? Состояние духа или души? А кому-то просто образ жизни. Неприятное растянутое шипение: ску-у-шш-шшш-но. Умение жить сравнением необходимое - спасительное качество счастливой советской семьи, умудрившейся сохранить свободу, личную неприкосновенность, одухотворенное лицо, элементарное благополучие. Вопреки всему происходящему свежесть ощущений, запахи счастливого дома, да и само наличие дома, как забытое понятие.
А сегодня что-то происходит? Или не видно, не слышно неблагодарной мышиной возни по хозяйству. Поэтому и вонзается занозой это «почти скушно». Несколько притихших дней без домашних хлопот, перестукивания пишущей машинки, сметающей все мысли музыки «Алисы», напомнившей, что сын уже вернулся и пора его отвлечь обедом, иначе можно сойти с ума. Сегодня все не так.
Алиса нежилась в подушках. Под рукой пульт, но ей лень сменить диск. Ей всегда нравилась леность после завтрака в постели. Так было и семнадцать лет назад. Пусть это было в снимаемой девяти метровке, были просто нищие студенты, бурно отметившие экзамен и безумно, в бешеном ритме истратившие остаток ночи. Друг для друга они ничуть не изменились, а самое смешное для чужих глаз - они так и не изменили ни себе, ни друг другу. Некогда было скучать, терять время на пустое. Было как-то недосуг, ибо при всей бездомности мы позволили себе роскошь любить, а получилось не предать, ссылаясь, что время было такое. Трудности сроднили. А что же ныне?
Ей претило анализировать ситуацию. Приятно, отбоярившись от проверки сочинений, заняться пирогом, стиркой, приборкой. Бытовой автопилот перебирает недоделанную мелочевку и таковой не находит. Она уже приготовилась, обо всем передумала, распорядилась на все случаи. Она готова. Можно наслаждаться запыленной листвой за окном, перебирая маленькие радости первых лет, гимн пакету муки и сухим блинчикам на воде в чудом полученной коммуналке, своим умным трудам, детям, понимающим, еще не старых родителей. Трудно выбрать день, год, когда они были наиболее счастливы. Может быть сейчас?! Когда кругом распад, инфляция, голод, нищета. А они все так же позволяют себе роскошь радоваться вместе. Она удивленно озирается вокруг и не может представить, что будут делать ненаглядные мужчины здесь - без нее.
Хрупкость мира материального острее ощущается, если любишь. Словно на горячей ладони тает льдинкой отпущенное время на жизнь. Красивая колючая льдинка. Становится страшно, стараешься не пошевелиться, не потревожить странный подарок. Мысли? Какие тут могут быть мысли? Осторожностью называется нечто иное, из земного измерения. А у человека в руках чья-то жизнь: леденящие душу пальчики Алисы. Эйфория наркотического бреда меняет маски на ее лице, но две косички заплетены с умыслом, ведь такая красота может сваляться, и будет жаль такую прелесть, если.
Муж не стал труслив, суеверен, но не спешит предугадывать благополучный исход, это несколько больше, чем осторожность. Ожидание. Едва пробивается дыхание, и чуткое ухо не желает улавливать комментарий к последнему европейскому матчу сквозь стену из соседней палаты. Время посещения приходит к финалу, а он не поэт, и не умеет разгадать несказанных слов, хотя губы, словно растрескавшиеся вишни, чуть дрогнули, почти улыбнулись. Что-то ей снится, ей кажется, что она все еще дома, что ей столько всего хочется переделать, но нет сил. Это мучительно. Это действительно мучительно. Он ждет малейшего признака, что она все еще здесь. И совершенно непонятны объяснения доктора, что наркоз еще не скоро отойдет, что нет смысла ждать, приходите завтра, пора покинуть помещение. Как выглядят обезволенные черные провалы памяти? А они черные? Или невыносимо-светлые облака? Доктор не знает, он не Господь Бог.
А что, если ненаглядная заблудится, затеряется, увлекшись, забудет - оставит все мучительно-земное. Боязно сжать на прощание тающие льдинки пальчиков, человек не хочет остаться ни с чем, с безвольной остывающей кистью руки жены, и навеки запомнить мороз по коже до озноба, ужаса. Сегодня она почти подросток, мечется, торопится куда-то, проступает сквозь сеточку морщин, лицо светлеет... Сейчас он верит, не знамо во что, но верит. Он эгоист, конечно. Что ждет ее дома, усталость, ожидание семейства к ужину, боли, чуточку внимания до начала футбола. Все чудесно, если есть желание порадовать любимых, если есть силы. Время, которое деньги, превращается в пустой звук, обессмысливается вся везучесть в делах, прибыли, процентах, семейные реликвии становятся прахом, ибо льдинка тает, и он не умеет найти пульс.
«Да и надо ли? - Шутила она в последнее время. - Мы родимся, болеем, умираем в одиночестве, никто не помощник, и не нашего ума это дело. Живи!»
- Живу.
- Просто живи.
- За что? Почему? Неужели за счастье, надо платить недомоганием, скрытым от глаз ближних, неужели боль можно заглушать домашними хлопотами? Оказывается, можно, легче огород вскопать, чем сидеть бесконечные минуты ожидания.
Вновь заглянул скептически настроенный доктор, грубо открыл ей глаза и недовольно предупредил, что ежели проснется, то нельзя давать пить, только смачивать губы. Всему свое время. Время и терпение.
- Ждите, если делать вам нечего.
Нечего... Нет ничего, даже время остановилось. Она лукаво улыбалась вчера в отражении зеркала, заплетая косички. Бессознательное приводит в беспорядок, особенно волосы. Косы, разметавшиеся на подушке, замерший восторг на сияющем лице, открытие счастья земного. Словно вчера. Разве они могли знать, сдав экзамен, что бывают большие радости?! Ненасытная жажда, алые кружева трусишек, разве они думали, как это называется. Брак? Страсть? Жизнь, просто жизнь. Наверное, это есть счастье. Бессознательное поглотило ее, она не здесь. Затяжной прыжок через пропасть.
Он робко тронул языком запекшиеся корочки на склеившихся губах.
- Я здесь, я с тобой, девочка моя, еще рано... мы еще так молоды...
Неуместное вожделение бросило в пот, он поежился, стряхивая озноб, поерзал на стуле, вновь привстал, всматриваясь в безучастное лицо. Ни тени в ответ. Ни хитринки под ресницами, ничего. Наверно, он вскрикнул от желания и ужаса, ничего страшней той ночи беспамятства в его жизни не случалось.
Утром ее перевели в палату, несколько осторожных глотков воды и мягкий упрек: «Я проснулась, а тебя нет. Нет нигде...»
- Прости, - развел он руками. - Вчера был футбол, я и его пропустил.
Тимей время от времени прижимал карандаш к губам, глядя на Алису в упор, дочитав, она удивленно смотрела в ответ.
- Что не так, Тим? «Сила желания» - хорошее название и концовка оригинальная. Что тебя заставило бросить работу?
- Я слушал внимательно. Заслушался... Выходит, я разрушаю крепкую советскую семью? Я бы не хотел чувствовать себя виноватым. Я тут продал тебя на Арбате, звоню, а тебя нет, нигде нет.
- Я в Питер моталась, потом отсыпалась, а это в поезде накропала, думаешь, слабенькая вещь получилась?
- Такое неприятное чувство, когда тебя нет. Ты должна быть рядом всегда.
- Оставь что-нибудь на стене, не продавай все подряд.
- Какую именно оставить? Все наспех, все на продажу сработано. Чувства не хватает, а у тебя не тексты, а одни эмоции, даже коробит немного. Я-то знаю, что ты свои ощущения описала.
- Не ревнуй, Тим, глупо...
- Оргазм и есть, как раз то бессознательное, о чем ты сейчас прочла, это всегда глупо, не эстетично на чужой взгляд, не уместно, не ко времени, но это и есть соль жизни, вечный двигатель наших устремлений. В мужском подсознании стремление к продолжению рода всегда наготове. Все наши действия, мысли, достижения, творчество все настроено обеспечить полную готовность к исполнению долга. Генетически возложенная задача. Женщины устроены иначе, они регулируют частоту и необходимость контактов, они знают интуитивно время для зачатия, поэтому иногда долго водят нас за нос, вернее, за причинное место. Досадно, что ты с любым впадаешь в беспамятство... Извини, я даже работать не могу, одевайся, ты во мне первобытного зверя пробуждаешь.
- Спасибо. Рассказ так и называется «Сила желания». Научись и ты так натурально писать, чтобы картины вызывали желание у зрителя. Возьми чистый лист, смотри мне в глаза... Смотри-смотри, не смущайся, не злись, ты единственный, для кого я пишу, кому я читаю. Не отводи глаз... Ну, иди же, я так соскучилась. Расскажи мне, какими красками ты передаешь чувство на портрете?
- Масло, разве по запаху не слышишь?
- А я работаю со словом. И цвет, и запах, и свет я ощущаю в слове. Никогда я не была в реанимации, я по тебе скучала, вот и написалось. А хоррошо! Мне удалось нарушить твою невозмутимость. А что, мужчины все время думают о соитии?
- Перестань, я работаю, а ты смущаешь меня.
- Ну, пожалуйста. Я хочу препарировать эту тему. Ты говоришь, что мужчина всегда думает о том, о чем говорить не принято. Так?
- Не так.
- Не думают, но делают?
- Аля, ты зануда.
- Постой, расскажи. У вас что? Мозг отключается, когда мужское взыграет?
- Да, у нас мозги отключаются, а у баб мозгов не водится. Достаточно?
- Нет, непонятно. А как же чувства, верность? Кроме физиологии.
- Речь началась с бессознательного, а ты стала бессовестно меня допрашивать. Это некрасиво, вульгарно. «Препарировать!» Нашла же слово. Вот когда смотришь на меня бесстыжими глазами и молчишь на портрете, это будоражит даже не чувственность, а предвкушение или стремление к цели. Но когда ты напрямую заговорила о том, о чем не надо говорить двоим, а лучше просто наслаждаться, все возмутилось внутри, это отталкивает. Хотя, когда мы головой думаем, то выражаем мысли об этом народным языком, не литературным. И хватит, перекур, молчок, я сбился с ритма.
- Понятно. Во всем нужна мера, чтобы отличить эротику от порнографии. Сдается мне, что существует мужской сговор о продолжении рода, чтобы оправдать свое любопытство на стороне. Вам – как детям – всегда хочется новую игрушку сломать, забыть.
- Ну и что, если даже и так? Мужская природа – найти, отобрать, сломать. Женская доля – родить себе забаву и еще найти себе заботу. У нас разные игры.
- Да, разные… жестокие, обидные.
- Но зачем все это? Не догадываешься? Нет? Охотник ищет самую-самую, которую найти очень непросто, которую никогда не взять без боя, и, отобрав, никогда не будет чувствовать, что добычу не вырвут, такую «игрушку» не разобрать на части, не разгадать. Самую недоступную – это к вопросу о верности. Физиология дает сигнал – задача выполнена, можно делом заняться без помех. А нечто из подсознания сторожит добычу – неосознанный набор качеств и собственного восприятия определенной самки, единственной и неповторимой. Вот так после препарации. Довольна?
- Нечто противное получилось. Так, все-таки, вы думаете или не думаете?
- Думаем и не только головой. Вот то, о чем можно рассуждать по дружбе, не прошусь в соавторы, не следует писать. Нельзя лишать читателя собственного опыта познания чувств, возможно, ошибок, но и целомудрия. Он знает, что есть любовь, об этом уже много написано, он читал, так пусть шевелится, догоняет, обжигается, пробует на вкус. Да, обманывается, не раз, не два. Но ищет, выбирает сам. Право на ошибки его творческий порыв. Единственная возможность проявить себя, он не поэт, не художник, он не живет многими образами, как ты, допустим, как актриса в разных ролях. Это все, что есть у него. Не лишай читателя иллюзий, это сладкий яд, когда серые будни горчат.
- Мудро. Согласна. Франсиско Гойя прикрыл обнаженную Маху – свою герцогиню Альбу белым флером из этических соображений. Мужская солидарность.
- Никакой солидарности, тому причиной - строжайший запрет инквизиции изображать обнаженную натуру.
- Картина двойная, сам знаешь…
- Надо поработать, а то сейчас перейдем на двойные стандарты и политику. Голову чуть влево, подбородок, хорошо. Включай «маху». Как это у тебя получается, не пойму?
- Сам сказал, что я немного актриса, перевоплощаюсь.