Измеряя шагами тротуар, вдоль проспекта Обсерватуар, я мысленно считала минуты, вглядываясь в каждую одинокую мужскую фигуру, двигавшуюся в моем направлении. К моему великому разочарованию, среди прохожих «моего лейтенанта» не было.
Осеннее солнце уже собиралось спрятаться за деревьями и зданиями, безмятежный ветер лениво гнал листву со стороны Сада Великих Исследователей, а я ловила себя на мысли, что больше думаю не о Робере, а о Гаспаре.
Когда терпение мое иссякло, я также мысленно попросила прощения у Робера и затем твердой поступью направилась к переходу, чтобы сесть на региональный экспресс на станции Порт Роял.
- Мадемуазель, - брюзгливый, скрипучий голос нагнал меня у светофора, что на углу бульвара Монпарнас и проспекта Обсерватуар.
Я обернулась и едва не отпрянула на проезжую часть.
- Судя по аромату Вашей туалетной воды, Вы все-таки мадемуазель, - ко мне обращался горбатый в неряшливой одежде, в шляпе с обвисшими полями, бородатый, седой старик. Глаза его скрывали черные округлой формы очки. Его взгляд, направленный куда то в пространство, в сторону от меня, да тонкая металлическая трость, которой он постукивал по бордюру тротуара красноречиво свидетельствовали о его слепоте.
Не дав мне опомниться, он продолжил:
- Мне кажется у Вас доброе сердце, и Вы не откажитесь провести меня до ближайшей скамеечки. Я сильно устал и совсем потерялся в этом лабиринте.
Если он в ту минуту, добавил бы про «ноженьки и спинку», боюсь, что не удержалась бы от смеха, хотя он был абсолютно неуместен.
Он не добавил.
Я согласилась.
Взяла его под локоть, и мы не спешно направились к «скамеечке» в маленький скверик на Пляс Камиль Джулиан под пожелтевшие кроны деревьев в каких-то несколько десятках шагов от «Сиреневого Хутора», где Робер собирался угостить меня клубничной Маргаритой.
Не случилось.
- Вот мсье, Вы можете здесь отдохнуть, - сказала я, помогая ему присесть.
- Вы очень добры, мадемуазель. Дай бог Вам здоровья и хорошего жениха.
Он так проникновенно и искренне это сказала, что я почему-то расчувствовалась.
- Право, мсье, не стоит благодарности. Простите, но мне нужно спешить.
- Я надеялся, Вы немного посидите со мной. У Вас чудесный голос, как у ангела. Вы, наверное, очень красивы?
Его неожиданная простота и непосредственность сродни детской, как-то даже смутили меня.
- Не знаю, мсье, наверное. На самом деле, чуть не ответила – «Вам виднее», но вовремя спохватилась.
Что-то было трогательное во всей этой ситуации и вместо того, чтобы немедленно уйти, опустилась на скамейку рядом с незнакомым стариком.
- Назовите, пожалуйста, свое имя, мадемуазель, чтобы я знал, кого благодарить, - попросил он.
- Максина. Меня зовут Максина, а если полностью, Максимилиана.
- Красивое имя – Максимилиана. Звучит божественно. У Вас, наверное, золотистые волосы? Я ощущаю, как ветер треплет Ваши локоны, от которых исходит дивный аромат.
«Интересный дедушка», - подумала я, почувствовав, как щеки вспыхнули жарким румянцем.
- Простите старика за дерзость, - будто прочитав мои мысли, «проскрипел» он, задумчиво положив подбородок на сложенные на трости ладони.
- Вас не за что прощать мсье. Вы не сказали ничего такого, что могло бы обидеть меня. Напротив… - Я тоже задумалась, запнувшись на полуслове.
- Странный день сегодня, какой-то, - наконец решилась вымолвить я. Не знаю, почему, но меня вдруг потянуло на откровенность.
- Я пришла сюда, чтобы встретиться с человеком, который мне дорог, но он не появился, а вместо него появились Вы, а я очень надеялась, что, не смотря ни на что, он придет… Увы.
- Вы любите его? – прямо спросил он и признаться, его вопрос лишь добавил густоты красок на моих щеках.
- Простите, мсье. Не знаю, что и ответить, слишком неожиданный и сложный вопрос. Для меня любовь, как и вера – это что-то глубоко личное. Мне без него одиноко – это верно. Можно ли это назвать любовью?
Он будто не услышал меня.
- А вот он Вас точно любит, - голос старика неожиданно преобразился, и не узнать его было невозможно.
Сказать, что я была ошарашена, значит, ничего не сказать, просто впала в краткосрочный ступор.
Вновь приобретя способность соображать, мне едва удалось сдержать свой пламенный гнев, чтобы не выплеснуть его на седую голову изображавшего «немощного, слепого старца»!
- Лейтенант! – почти простонала я, с превеликим трудом обуздав свои бурно кипящие эмоции, но в следующую минуту, меня все-таки понесло:
- Фигляр! Клоун! Паяц! Шут! Арлекин! Комедиант! Забавник! Насмешник! Притворщик! – посыпалось из меня как из Рога Изобилия на одном дыхании. - Дед балаганный! – добавила я уже на выдохе.
Робер кашлянул и медленно повернул голову в мою сторону. Он слегка приподнял свои очки, посмотрев на меня с каким-то благоговейным почтением.
- Очаровательно, – спокойно произнес он. – Я даже заслушался. Сколько страсти в каждом слове. Особенно мне понравилось последнее. Как чувственно ты его произнесла: «Дед балаганный!»
Он еще имел наглость издеваться надо мной.
- И это говорите… Говоришь мне ты? Ты - не отвечавший на мои звонки! Ты - вырядившейся немощным слепцом, и самым беззастенчивым образом, разыгравший меня! «О, мадемуазель, какое красивое имя! О, мадемуазель, какой дивный аромат!» А я то, я то!!! Уши развесила! Купилась на все эти дешевые трюки, как последняя простушка! «Больные ноженьки, болеющая спинка!» Поганец ты эдакий! Ты просто не представляешь, как чешутся руки, чтобы влепить тебе звонкую пощечину!
- Стоп! - Робер опустил очки. – Вот пощечины не надо – это привлечет внимание и, потом, про «ноженьки и спинку» я ничего не говорил.
- А Луи де Фюнес в метро?
- Кто?! – Робер снова поднял очки, уставившись на меня на этот раз с абсолютно искренним недоумением, и я поняла, что сморозила нелепый вздор. Поспешила все исправить.
- Так это был не ты?
В ответ он отрицательно покрутил головой и задумчиво добавил:
- Не я. А что он разве не умер?
- В общем, да. Не будем продолжать об этом.
Робер ничего не ответил.
- Прошу тебя, сними очки, я хочу видеть твои глаза, - неожиданно попросил он.
- Не стоит, - возразила я. - У меня синяк под глазом. Я объяснялась с Этьеном… Тут до меня дошло, что сболтнула лишнего. - Прости, не нужно было тебе этого говорить.
- Что за поддонок, этот Этьен? Он идиот?
- Не имеет значения. Свое он уже получил. Прости, мне нужно бежать!
- Не понимаю, Максина. Куда бежать? Я сам в бегах, на меня объявлена охота. Я пришел за тобой. Да, признаю, переиграл с маскарадом. Ты меня совершенно справедливо отчитала. Мы уедем на Корсику и там будем в безопасности. Так, что «побежим» вместе.
- Не «побежим» и в безопасности не будем ни на Корсике, ни в любом другом месте на Земле. Ты много не знаешь. Все, что случилось в эти дни, перевернуло мою жизнь. Понимаешь, жизнь. Я не могу ехать с тобой. А сейчас мне нужно спешить, мой коллега попал беду, и я должна его выручить.
- Я никуда тебя не пущу. Хватит геройства. В конце концов, я люблю тебя! Это правда!
В подтверждение своих намерений «не пустить», он цепко схватил мое запястье.
- Мне жаль, Робер. Ты, конечно, можешь меня не пустить, но силой удержать не получится.
- Получиться! - убежденно заявил он.
- Нет, Робер. Нет. Мне жаль, но ты вынуждаешь меня прибегнуть к запрещенному приему.
- Что ты будешь делать? Накинешься на «немощного старика» с кулаками? Подумай, как это будет выглядеть со стороны. – Шутливо усмехнулся он.
- Прости, Робер. Ша икбу-у амат лимутти-иа кима зал лу лита-тук Ки-ишруша пу-утту-ру ипшетуша хуллуку Кал аматуша мала-а ссери Ина кибит икбу-у илани мушитум, - прошептала я.
- Что за тарабарщина? - Он продолжал усмехаться, но его мутнеющий взгляд, уже смотрел не на меня, а сквозь меня.
- Ты сейчас уснешь ровно на пятнадцать минут, а когда проснешься, не будешь помнить нашего разговора, и не будешь искать меня. - Я почувствовала, как ослабла его хватка. Опустила очки на его нос, сложила ладони на трости, и осторожно положила на них его бородатый, седой подбородок.
- Мне жаль, Робер, - повторила я, поднимаясь со скамейки.
Никто не обратил на нас никакого внимания. Отдыхающий под сенью осенней листвы задумчивый старик - вполне естественная картинка и даже идиллическая.
Только мне было почему-то невыносимо грустно.
Прежде, чем ступить на «зебру» пешеходного перехода, я не выдержала и оглянулась. Робер сидел все в том же положении, в каком я его и оставила.