По бруснику

               


   После настойчивых просьб коллективу выделили автобус для поездки за ягодой и в пятницу работники ремонтных служб и водители машин, стоявших на ремонте, поехали за брусникой. Или, как здесь говорится «по бруснику». Меня назначили ответственным за порядок и дисциплину.
  Выехали после работы с расчетом засветло добраться до места, разбить табор, по возможности, разведать ягодные места, чтобы в субботу утром, не теряя времени приняться за дело. Ехать надо было около ста километров по Романовскому тракту на артиллерийский полигон, место заветное и запретное. Полигон охранялся и кроме военных и их друзей на него никто попасть не мог. Несколько лет назад начальник полигона в благодарность за то, что ему привели в порядок служебную машину, разрешил нескольким механикам под контролем военных и после подробного инструктажа собирать ягоду в этих нетронутых местах. На следующий год уже ограничился инструктажем и согласился на  расширенный состав ягодников. Так с каждым годом потихоньку отвоевывались позиции. Инструктаж уже доверено было проводить для своих работников нашим руководителям. Потом все это стало условным и, в конце концов, упростилось до звонка начальнику и приказанию того пропустить нас через оцепление, если в этот день не было плановых стрельб. На полигон стали ездить все работники предприятия. В первое время им хотя бы по дороге пытались дать инструктаж на случай обнаружения неразорвавшихся боеприпасов, потом все это стало надоедать и свелось к универсальной и короткой формуле «не лезь, куда не просят». Поездка представляла собой развлечение с выпивкой, песнопениями, анекдотами и игрой в карты.

   Прибыли, быстро приготовили все к ночлегу, поставили палатки. Соорудили шалаш для общего сбора, питания и хранения продуктов, установили таганы для чая и бухулера. Овцу купили по дороге у знакомого чабана, везли ее, связав ноги, в конце салона.
  Бухулер готовится из свежего мяса. Натаскали сушняку, развели костры под таганами. Среди нас был уникальный человек Боря Гошелу. Он запретил всем прикасаться к барану, сам освежевал и разделал его, лучше сказать разобрал по сгибам, сочленениям руками, почти без применения ножа.  Пожизненный водитель, выделялся среди своих товарищей наивностью. При этом был не глупый, иногда трудно было понять, прост он или так над тобой подшучивает. Однажды он объяснял на месткоме очередной прогул, тем, что у дочери в школе были проблемы. Сообщить об этом не мог, так как не умеет говорить по телефону.
  Недавно во время очередного загула был лишен прав и переведен слесарем в цех технического обслуживания. Как-то, увидев его под хмельком на рабочем месте, я приказал ему уйти с работы, а завтра принести объяснительную записку. Разговор на повышенных тонах. Боря возмутился: «Что ты на меня кричишь? Я тебе не простой человек. Я гольд. Это вас много, а моя родова вся вымерла, я один остался!». При этом Боря показал большой палец правой руки, которого не было, рассмешив слесарей. Кто-то спросил: « А почему пальца нет?». «Потому, что я последний, после меня рода не будет, сыновей нет» - ответил Боря. Палец он потерял в токарном цехе по пьяной лавочке. Выходит, что мы работали с последним представителем народа, описанного Арсеньевым в его знаменитой книге «Дерсу Узала». На вопрос, не родственник ли он Дерсу, Боря ответил, что они все родственники, племя было немногочисленным.

   Контролировать было нечего, все шло по давно заведенному порядку с продолжением банкета и ожиданием бухулера. Я пошел побродить по окрестностям, посмотреть ягодники. Собирать бруснику одно удовольствие. Для этого приготовлены скребки-комбайны, каждый взмах руки на урожайном месте приносил граммов пятьдесят крупной, сочной ягоды. Набирали ее в «горбовики», берестяные или фанерные туеса, которые носят на спине. Во время сбора горбовик снимается со спины и в него высыпают добычу. Когда он наполнится, а это смотря по размеру килограммов десять, а то и все двадцать, усталый сборщик идет на полусогнутых ногах. Поднять на спину самостоятельно полный горбовик может не каждый, помогают товарищи. Иногда и подняться не в состоянии, приходится после перекура ставить на ноги. А там уже задача добрести до табора, наклонившись вперед, чтоб перевесивший груз не опрокинул на спину. Запинаться тоже чревато. Развлечение получается не из легких. Но это никого не смущало, все ждали поры сбора даров природы с нетерпением. Потом целый год пересказывали приключения. Их хватало, учитывая контингент, местность и наличие алкоголя.


   Через час услышал крики, зазывающие на табор. Отрываться не хотелось, уже набрал с полведра, вошел в азарт. Жара спала, комаров еще нет, птички щебечут. Белочка, возмущенным стрекотом пытается прогнать со своих угодий непрошенного гостя. Любопытный бурундучок лишь заметив устремленный на него взгляд, спешит юркнуть в заросли кустарника, мелькнув полосатой спинкой. Но опаздывать нельзя, останешься без бухулера. Подходя, услышал смех. Это публика веселилась, глядя, как Боря Гошелу гоняет палкой грузина Витю Кикнадзе, норовящего с пучком травы подобраться к котлу с бухулером.
   Витя, водитель лет пятидесяти, отсидевший десятку за сотрудничество с немцами и с тех пор, лет двадцать работающий в нашем АТП, на родину не ездил, но в забайкальца не превратился. Следуя традициям своего народа и признающий только его кухню, стремился превратить в национальное грузинское блюдо любую пищу. Флора забайкальского высокогорья по разнообразию и видам во многом напоминает кавказскую. Разве что на юге многие растения окультурены и выращиваются в огородах, а  в Забайкальских степях и лесах произрастают в диком виде. Местные жители их не знают и не употребляют в пищу. Аборигены, либо охотники, либо кочевники. До декабристов и огородов не знали.
  Витя в местном  разнотравье находил съедобные и собирал их, пока остальные занимались костром и котлом.  Страсть набросать какой-нибудь травы в кипящий котел из Вити выбивалась палками, но безуспешно. В рейсах, когда двигались колонной, и приходилось питаться совместно, даже назначался дежурный, для спасения  общей пищи от Вити. Возник своеобразный вид спорта. Когда ему предлагали кидать траву в свою порцию, он объяснял, что она должна покипеть несколько минут, а в готовом блюде эффект не достигается. Если ему затея удавалась, то некоторые даже отказывались от «вонючей» еды. Кому-то нравилось.
   В данном случае все были на стороне Бори потому, что  бухулер не терпит никаких примесей, кроме благородного мангыра, лука и, в крайнем случае, лаврового листа. Поэтому у Бори нашлись помощники, скрутившие Витю и закинувшие его сокровища в костер.
Боря, брезгливо морщась, закрыл котел, спасая бухулер от благовоний, поднявшихся над огнем.

   Ужин закончили в сумерках, когда над головами стали роиться комары и надоедливо звенящая мошка. Накидали в костер сырой травы, дым в безветренную погоду расстелился по дну ложбины, в которой расположился табор. Расходиться не спешили, коллектив стал разбиваться на группы по интересам. Стали готовиться ко сну, переговариваясь и прерываясь временами на очередной тост. Звучал смех, сопровождающий анекдоты или байки. Водители народ тертый, богатый на всякую бывальщину.
   Кто ставил палатки, кто предпочел свежему воздуху защищенность автобуса. Некоторые набросали веток на землю и расположились в спальных мешках. До полуночи подвыпившие, расслабившиеся на природе люди то расходились, то вновь собирались у костра, пока я не собрал все оставшиеся бутылки и не спрятал их, объявив, что до следующего вечера они их не увидят. Все ушли, остались слесари из цеха техобслуживания, чью заначку я не нашел. Они еще долго колобродили, я так и уснул, не дождавшись пока угомонятся.

   Ночью всех разбудил истошный вопль, полный ужаса. Я выскочил из автобуса с ружьем, готовый отражать нападение, по меньшей мере, медведя и увидел поистине сказочную картину. Поляна была освещена ярким лунным светом, по краям ее вырисовывались сосны, вычерченные, даже вырезанные перепадами теней и света от луны и костра. Посреди нее какая-то бесформенная фигура в белом, исполняя дикий танец, прыгала, высоко закидывая ноги, барахталась и кричала истошным голосом. Рядом голый человек корчился в судорогах, пытаясь встать, и вновь падая. Я, разглядев, что прыгает человек с надетым на голову до пояса бельевым вкладышем от спального мешка, подбежал и освободил его. Это был  Саня Задумин, долговязый слесарь из цеха техобслуживания. Он шальными глазами глядел на меня, тело его била крупная дрожь, потом дико захохотал и свалился рядом с катающимся от смеха товарищем, Геной Малышевым, задрав кверху ноги и тряся ими.

   Вечером водки им хватило, чтобы набраться до положения риз. Сообразить, что надо укладываться спать они еще могли, а сделать это по-людски были уже не в состоянии. Маленький Гена все-таки сумел забраться в мешок, а крупный Саша после нескольких попыток, так и уснул на поляне. Забайкалье в августе не Крым. Замерзший, покусанный комарами, он во сне начал искать убежище и залез в спальный мешок головой вперед. Зад продолжал мерзнуть и подвергаться нападкам комаров и гнуса. Саня вылез из мешка, запутавшись во вкладыше, ничего не видя, стал бродить в поисках спасения. Несколько раз долбанувшись об деревья, проснулся и с ужасом понял, что ослеп. В голове сразу замелькали случаи с людьми, потерявшими зрение от суррогатной водки. Тогда он возопил и рванул неизвестно куда. Попал босыми ногами в костер, шарахнувшись, наступил на Гену. Тот открыл глаза, спьяну и при свете луны увидел громадное привидение, которое, воздевши длинные когтистые руки к черным небесам, гневно рыча, явно вознамерилось на него напасть. Взвыл от ужаса, но когда понял, что случилось, стал кататься по земле от смеха.
   Пришлось поднимать водителя автобуса, чтобы воспользоваться содержимым аптечки для лечения обожженных ног незадачливого танцора.


   Разбудили вкусные ароматы, идущие от костра и смешивающиеся с неповторимым запахом стелющегося по ложбине тумана. Вставать не хотелось, но Боря, добровольно взявший на себя обязанности кашевара, поднял всех зычным голосом возвестив, что чай готов, а бухулер поднимет на ноги лучше любого бальзама. Я понял, почему так вкусно пахнет. Это Боря приготовил «сливан» - зеленый чай, который и без бухулера способен излечить от похмелья после любой попойки. Готовится он со сливочным маслом, мангыром, сливками и употребляется в зависимости от ситуации как напиток и как еда. Принадлежность этого напитка как национального оспаривают гураны и буряты. Побеждают буряты, говоря, что у гуранов и национальности-то нет. Ну, а бухулер как целительное средство даст сто очков вперед любому армянскому хашу.
   Народ ворча, поднимался, но после первых глотков, выбранного по вкусу снадобья, оживал, приходил в чувство и заряжался бодростью.

   Пользуясь всеобщим сбором, я объявил, что расходимся до шести вечера, напомнил об элементарных правилах поведения на опасном объекте. Правил немного. При обнаружении флажка, обходить это место стороной, предупреждая других. При обнаружении предметов, напоминающих снаряды или мины, близко не подходить, обозначить место и сообщить мне, чтоб я дальше донес это до руководства полигона. Расходились группами по два-три человека. Мы шли с водителем Алексеем Ганиным и Геной Малышевым. Саня Задумин далеко идти не мог, обожженная кожа на ногах  напоминала о ночных приключениях.

   Алексей, симпатичный, стройный, щегольски одетый в геологическую «энцефалитку», водитель контейнеровоза. Тридцатилетний  парень, один из немногих воздержавшихся от вчерашней гулянки, он легко шел по лесу.  Приехавший в город из степного района, он до этого не был в тайге и поражался всему увиденному. Отходить от нас боялся и на шаг, уверяя, что здесь все одинаковое, примет никаких нет, и он плохо ориентируется. От людей, выросших в лесу, я слышал, наоборот, что для них сопки одинаковые. Часто те и другие долго осваиваются в городе, ориентируясь лишь по адресам.
   Гена моложе лет на пять, не мог говорить вслух. Во время операции на горле ему повредили голосовые связки, поэтому он разговаривал шепотом. В армии по болезни не служил. Внимание привлекал к себе стуком или свистом. Невысокого роста, в огромных сапогах и широкополой шляпе с двухведерным горбовиком за спиной, он выглядел довольно комично.

   Часа через два, уже наполнив наполовину свой горбовик, я услышал из-за пригорка подзывающий свист Гены. Вышел и увидел, что  они кидают камни в какую-то цель метрах в тридцати от себя. Возгласом остановив их упражнения, подошел, спросил, что нашли.

- А вон, смотри, какой-то пропеллер торчит.
- А зачем кидаете?
- Посмотреть взорвется или нет.
- Здорово! С Геной все ясно. А ты, Алексей, в армии служил?
- Да.
- В каких войсках и по какой специальности?
- В ракетных, шофером хозвзвода.
- И с тобой понятно. Шофером хозвзвода, это все равно, что не служил.
- Почему это?
- Ты понимаешь, что это торчит?
-?
- Это стабилизатор неразорвавшейся, зарывшейся мины. Радиус поражения зависит от типа снаряда. Я не минометчик и по хвосту породу этого зверя определить не смогу. Но он может быть от пятидесяти и до двухсот пятидесяти метров. Какое здесь расстояние?
- Понятно.
- Зато мне непонятно. Что вы должны в этой ситуации делать? Поставить примету и доложить мне, а не подвергать всех опасности как глупые дети. Ставьте палку и на табор. Носа больше оттуда не высовывать! Отсюда уходить немедленно. Мина может рвануть в любой момент, почему этого не произошло до сих пор, никто не скажет.

   Тут зашипел Гена. Пользуясь тем, что мы с ним в одной бригаде слесарили два года, и сохранили дружеские отношения, стал громким шепотом уговаривать и клясться, что больше такого не повторится.
   Обозначив снаряд, мы по косогору ушли влево, попутно предупреждая попадавшихся по пути сборщиков.
   Горбовики наполнялись. После обеденного перекуса вздремнули в тени часа полтора и продолжили сбор, радуясь изобилию и рассуждая, что можно на завтра и не оставаться.

   Еще часа через два набрали посудины доверху, даже бутылки из-под воды заполнили, а ягода под ногами зазывала – хоть в карманы набирай. Гену поднимали на ноги вдвоем, он брел, согнувшись еле передвигая ноги, но азарт не позволял остановиться и он нет-нет, да и взмахнет скребком по подвернувшемуся кустику, не обращая внимания на мои призывы бросать все и возвращаться к автобусу. На пути попался большой, метров двадцать в диаметре массив высокого, в человеческий рост, кустарника. Обрамлял его брусничник. Мы с Алексеем обходили его слева, поднимаясь в гору по направлению к табору, а Гена, жадничая, отстал и зашел за кусты вправо. Правильнее сказать заполз – тридцатикилограммовый груз придавил его субтильную фигурку в огромных кирзовых сапогах к земле. Мы шли, негромко переговариваясь, как вдруг в той стороне послышался взвизг, шорохи и быстро удаляющийся под гору шум. Мы захохотали, решив, что Гена дожадничал, сорвался и катится вниз. Пошли посмотреть. И было на что.
   Из-за кустов в гору стремительно вылетел Гена, делая шаги в горизонтальном шпагате метра по два. На лице его отображался дикий ужас, расширенные глаза выкатываются из орбит, даже усы устремились вперед, а неимоверно огромный рот извергает беззвучный крик: «Медве-е-е-едь!». При этом двухведерный горбовик, который он поднять только что был не в силах, взлетает над ним, увлекая в гору Гену, и лишь наплечные лямки мешают ему улететь, покинув хозяина.
   От увиденного мы с Алексеем, побросав свои горбовики, с хохотом попадали на землю и не раньше, чем через пять минут смогли приступить к расспросам, успокоившегося к тому времени, Гены.
   Как это часто бывает, за кустарником крепко спал отъевшийся к осени медведь. Гена, двигаясь от тяжести горбовика параллельно земле из-за широких полей шляпы не видя ничего  впереди, чуть не поцарапал его своим ненасытным скребком. Медведь сел, оба ошалело посмотрели друг на друга и бросились в разные стороны.


   На таборе за час до назначенного времени были в сборе почти все. Половина успела искупаться в речушке в двухстах метрах от табора, остальные готовились, отдыхая, кто в тени автобуса, кто, наоборот, загорая на солнышке. Ягодой загрузились все под завязку. Я предложил не расслабляться, а быстро сготовить ужин и ехать домой, все равно завтра собирать ягоду не во что, а день пропадет. Как и предполагал, поднялся протестный ропот. Высказывались различные аргументы, убеждающие в необходимости остаться на ночлег. У одного домочадцы на даче, он без ключа от квартиры. Второй боится домой в неурочное время попадать, вдруг у жены посетитель, что же теперь, разводиться? Третий ездить боится по ночам, четвертый…, ну и так далее. Спор прекратил Слава Рудницкий водитель автобуса, который только что вышел из леса с горбовиком на спине и полным ведром брусники в руках: «Александрович, что же ты с вечера не предупредил? Я ведь утром похмелился, вдруг не прошло еще!». Толпа подняла хохот, я хоть и сомневался в правдивости сообщения, но крыть нечем. Еще и издевается, как будто я знал, что за день управимся.
 
  Боря уже колдовал над мясом, оставшимся со вчерашнего дня и для сохранности переложенным крапивой и листьями черемухи. Теперь он понес его на ручей, чтобы промыть в холодной воде. Парни собирали сушняк и готовились разводить костер. Кто боролся, кто играл в шашки, некоторые подошли клянчить у меня конфискованные бутылки. Я сказал, что выдам после команды на ужин, и ушел купаться. Горная таежная речка с прохладной водой удивительной чистоты освежает так, что хоть сейчас снова в поход. Усталости как не бывало.

   ИТРовцы и бригадиры уселись своей группой, обсуждая плановые работы на предстоящую неделю. Как водится, вскоре перешли к анекдотам. То и дело, слышались взрывы хохота. Здесь были мастер ОТК автобазы Юра Доржиев, смешливый, плотного телосложения бурят; поджарый Гена Баширов, механик на выпуске, татарин; вальяжный грузин Толя Долаберидзе, инженер по безопасности движения, признанные мастера жанра, поочередно сменявшие друг друга. Остальные слушали порой сто раз слышанное, но все равно не надоедающее. Состав рассказчиков был интернациональный, поэтому и анекдоты постепенно переместились к национальной тематике. После обязательной череды анекдотов про чукчей и евреев начали рассказывать о присутствующих представителях. Получилось веселое состязание, в котором вскоре приняли участие все, кто находился поблизости. Остановились, когда на серии про бурят Юра Доржиев со слезами на глазах, всхлипывая от смеха напомнил, что он тоже бурят и обязан возмутиться. Потом стали судачить о делах житейских, спорить по работе, пока Боря от котла не скомандовал: «По местам!».
 
  За ужином вспоминали сегодняшние приключения. Конечно, самым впечатляющим оказался забег от медведя, который затмил даже огненные пляски слепого  привидения в ночной тьме. Посыпались воспоминания с участием медведей, которые приключались со всяким любителем леса, будь то грибник, ягодник или охотник. Довольные удачным днем, подогретые выпивкой, все старались наперебой изложить свою историю.

   Подобная была и у меня. Как-то после армии мы с другом, Володей Шинкаревым поехали в верховья лесной речки Каменка, выше пионерлагеря, располагавшегося на опушке леса. Доехали сколько могли на мотоциклах, дальше пошли пешком. Километра через три от мотоциклов, перешли глубокий овраг, на дне которого протекал ручеек, возможно исток Каменки. На противоположном крутом склоне начинались отвесные скалы высотой метров десять – пятнадцать. Раздевшись до пояса, полезли по ним, вспоминая детство. Володя первым, я следом, когда он поднялся метра на четыре. Скала отполирована дождями, осыпей нет, поэтому сверху ничего не падало. Но ухо нужно было держать востро – одно неверное движение или ненадежно установленная на еле заметный выступ нога и загремишь с достигнутых высот на дно оврага. А это вместе с высотой скалы метров двадцать. Смотреть можно только перед собой и под ноги, даже поднять вверх голову, чтоб посмотреть далеко ли напарник, опасно, можно потерять равновесие. Так в полной тишине, пыхтя и сопя, мы осторожно продвигались вверх. Когда я поднялся метров на пять, сверху посыпалась земля. Только  успел подумать, что Володя выбираясь, ухватился за почвенный слой на верху скалы, как услышал истошный крик, в котором явственно ощущался такой животный страх, что сразу понял, опасность не скала, а на скале. Мимо меня метнулось сгруппировавшееся мускулистое тело товарища, сиганувшего через неширокий, метров пять овраг и тем сокративший расстояние до земли и исчезло в высокой траве. Я, не задумываясь, повторил его кульбиты и, не теряя времени на распознавание опасности, устремился за ним, оглянуться было некогда. Чем быстрее я бежал, тем больше Володя ускорялся. Метрах в ста пятидесяти, совершенно выдохшись, я упал в траву и увидел, что за мной никто не гонится. В ушах еще стоял душераздирающий крик, пропавшего из глаз друга. Отдышавшись, свистнул. Через некоторое время появился улыбающийся Володя. Он долго не мог мне сказать и слова, пытаясь унять смех.
   Когда до верха осталось не больше метра и надо было выбрать удобное место на кромке скалы, чтоб ухватиться рукой, он посмотрел вверх и увидел, что над ним нависла здоровенная медвежья морда, так близко, что даже чувствовался смрад из пасти . Медведь с добродушным любопытством поджидал ползущую к нему добычу. Дальнейшее описано. На вопрос, что же тут смешного Володя сказал, что начисто забыл про меня и думал, что за ним гонится медведь.


   Группа, в которой собрались слесари, привлекла особо бурными проявлениями веселья. Все потянулись к ним. Саня Задумин, один из ветеранов цеха ТО травил байки про курьезные случаи из жизни цеха. Когда мы подошли, он рассказывал о случае с подменой молотобойца.
   В АТП каждый год приходили студенты из политехнических техникума и института. Первые стажировались на рабочих должностях, вторые на ИТРовских.
 Дальше от лица рассказчика.
   Приходит молодой мастер из кузнечного цеха и говорит: «Саша пойдем в кузницу, посмотри на практиканта из техникума. Что-то в нем не так».  Я иду и вижу, что молотобоец Циренжап, молодой здоровенный бурят, неуклюже, не с руки держит молот, а кузнец его, как начинающего учит: «Держи правую руку ближе к кувалде, а левую за конец рукояти, после подъема бросаешь кувалду, и она бьет сама. Ты в это время отдыхаешь. А то, что же и вверх и вниз ее двигать, так до конца смены не выдержишь».
   Циренжап Бадмаев пришел на практику в этом году уже в третий раз. Его хотели поставить на стажировку мастером, но он отказался, так как за это не платили. А за практику на должности рабочего платили по присвоенному разряду. В прошлом году он отстажировался в кузнице, получил третий разряд и мог уже ковать и ремонтировать несложные детали. А тут его учат кувалду держать. Я подошел, поздоровался со всеми. Кузнец Иван Прокофьевич, мне ответил, а Циренжап едва кивнул головой, не поворачиваясь. Я удивился, мы с ним давно знакомы, не один раз за два года пивнушку посещали, а тут такой прием. Говорю: «Цыря, пошли покурим, пусть начальство посовещается». Вышли с ним в курилку на улицу, смотрю что-то не то. Тут он спрашивает: «Ты кто?». Я понял и спрашиваю: «А ты?». Парень объяснил, что однокурсник Циренжапа. Ему нужно пересдавать в техникуме заваленный экзамен по технологии металлов, а он ни в зуб ногой. А Циренжап отличник, преподаватель их путает. Поэтому они на сегодня поменялись местами. Кузнец пошел им навстречу и делает вид, что все в порядке. Я сказал мастеру, что с молотобойцем все нормально, просто вчера перебрал немного, вот сегодня и хандрит. - «То-то я смотрю, вроде голос изменился. Надо сказать, чтоб хоть до обеда не лез к инструменту, не дай Бог несчастный случай».
    Оказывается, Циренжап практиковал метод подмены постоянно. Сам он был из бедной семьи, жил в общежитии и постоянно подрабатывал. Некоторые его земляки из зажиточных семей жили в отдельных съемных квартирах, ездили на машинах и денег не считали. Родители чабаны безвылазно на отарах зарабатывали хорошо, получали премии, иногда даже машины и все это направляли на учебу и проживание любимых чад, считая, что те учатся, не покладая рук, и скоро прославят род. Рядом всегда крутились представители местной «золотой» молодежи, знакомили их с красивой жизнью, неделями ошиваясь с эскортом доступных девиц. Пьянки, карты становились привычными атрибутами жизни, иногда плохо заканчивающейся. Вот за таких «аристократов» и сдавал экзамены трудяга Циренжап, попутно подрабатывая.
 
  Речь пошла о практикантах, а это тема богаче анекдотов. Ляпы их можно вспоминать бесконечно.
   На специальностях автомобилистов иногда обучались девушки. С ними не знали, что делать и во время учебы и после окончания. В автобазе женщины это бухгалтеры, экономисты, сидящие в отделах конторы, которых рабочие из цехов не видели. А тут  среди мазута и железа возникает практикантка, вся такая нежная и завлекательная. Наивно хлопая глазками, задает вопросы, не понимает, переспрашивает. Естественно, народ помоложе бросается флиртовать. Однажды такое создание заявилось на практику в цех техобслуживания. В этот день на обслуживании стояла машина молодого водителя Гены Черных. Увидев очаровательную практикантку, он решил окружить ее теплом и заботой, никого близко не подпуская. Бригадиру заявил, что будет обслуживать машину с Верочкой, ему больше никто не нужен. Весь день с их поста до всех доносилось умильное воркование, охи и вздохи. Водитель за день выполнил работу звена их трех человек, дольше положенного машину на посту держать не позволяет график. Верочке он попутно преподавал теорию, доверить ей ничего нельзя. И силенок и знаний маловато. Она всю смену крутилась с грязной тряпкой для протирки деталей в одной руке и с чистой для стирания мазута, случайно попавшего на щеку «Геночки», в другой. К концу смены осталось сделать смазочные работы. Трущиеся детали смазываются тугоплавкой смазкой «Литол» с помощью агрегата, под давлением несколько атмосфер для очистки и продавливания застаревшей и пригоревшей смазки. Верочке нравилось, как машина стрекочет и все выдавливает. Она попросила доверить ей эту работу. Гена, рассчитывая договориться о продолжении знакомства на вечер, радостно согласился и вручил ей пистолет.  Сказал, чтоб она накачала смазку во все имеющиеся смазочные точки и завершала смену.

   Здесь для несведущих надо пояснить, что в этих точках ввернуты такие направляющие припособления – «тавотницы», в которые вставляется шприц агрегата и смазка закачивается пока не начнет выдавливаться где-нибудь из сочленений. Верочка и начала совать шприц везде, где видела эти тавотницы.
   На автомобиле имеется важное устройство – гидроусилитель руля. Это насос с емкостью, наполненной специальным жидким маслом, не меняющим текучести ни зимой, ни летом. В большие холода оно немного остывает и тогда руль крутится с трудом. Опытный водитель перед выездом всегда повернет руль в стороны несколько раз, чтобы прогреть масло.
  На крышке насоса имеется пробка для заливки масла с целью поддержания постоянного уровня. Пробку эту ротозеи после заливки частенько теряют и заменяют тавотницей, резьба совпадает. Вот через такую пробку и закачала Верочка Геночке килограмм тугоплавкой смазки, выдавив из системы нежную текучую жидкость. Слесаря лежали ничком от хохота, Гена, мгновенно превратился в монстра, а Леночка в дуру и тупую дебилку. Воркотню сменил львиный рык и истеричный плачущий визг. Гена до утра разбирал и промывал систему. Знакомство не продолжилось.
   
Спиртное закончилось, усталость брала свое, люди стали устраиваться на ночлег. Иногда то тут, то там еще слышались взрывы хохота. Я уснул, несмотря на заросли брусники в глазах и звенящий писк комаров. Ночь прошла  спокойно. Утром выехали сразу после завтрака, ехали в приподнятом настроении, с чувством удовлетворения от выполнения поставленной задачи. Дело оставалось за хозяйками, которым предстояло переработать по три-четыре ведра брусники на варенье.