Наша семья переехала в этот город три года назад.
Как раз при переезде нас догнала скорбная весть о смерти Сталина. Я не помню точно на какой станции, - в Челябинске или Куйбышеве, громкоговоритель с треском, печальным голосом Левитана, - сообщил об этом здешнему народу, который слушал, не скрывая слёз и рыданий женщин и старух, меня удивило – это всхлипывание взрослых дядек. Они стояли возле столба с хрипящим репродуктором, в снегу почти по колено.
Возле этого столба в это время находились и мы. Мы переезжали к отцу. В этом городе он служил и, как офицер, получил комнату в коммунальной квартире.
До этого мы жили на Урале, невдалеке от небольшого городка. Сначала в землянке, позже - мама и папины братья поставили небольшой деревянный дом. Почти полумиллионный город на юге Украины, с высокими кирпичными домами, асфальтированными дорогами, скверами, магазинами и толпами людей, показался мне центром Мира.
Сначала мы жили в четырехэтажном доме в четыре подъезда. Спустя год, когда мне исполнилось семь лет, меня отправили в школу, которая находилась недалеко от нашего дома. - Стоило наискосок перейти на другую сторону широкой улицы. А в другую сторону этой же улицы, сразу за нашим домом, по направлению к железнодорожному мосту, мальчишек привлекал неосвоенный, огромный пустырь. Весь пустырь пересекала высоковольтная «ЛЭП». По другую сторону дороги стояли какие-то убогие, деревянные постройки, а дальше, непосредственно возле железнодорожной насыпи и моста находился заброшенный карьер. Он естественным образом постепенно наполнился дождевой и талой водой, и стал похож на небольшое озеро. С одной стороны этого озера вырос камыш, плавали гуси и утки с соседних домишек, доживающих свой век. А со стороны насыпи местные жители сбрасывали всё, что пришло в негодность. Устроив таким образом несанкционированную свалку мусора. Пустырь зарос травой и полевыми цветами. Летом был наряден и полон различных насекомых. Особенно детей привлекало разнообразие бабочек.
Зимой озеро замерзало. Местные ребятишки и взрослые парни, реже – девушки, любили на вставшем и толстом льду кататься на коньках. В эти времена машин было мало, легковая машина - вообще проходила кое-когда, привлекая собой взгляды прохожих. Дороги зимой не чистились от снега. Укатанный снег так же прельщал многих промчаться по проезжим дорогам на снегурах.
Летом же пустырь привлекал местных мальчишек своей заброшенностью.
Однажды, в будний день, летом, когда многие взрослые были на своих работах, во дворах и на улицах города - малолюдно, а по направлению к пустырю вообще редко встретишь прохожего. Я, с младшим братом, убежал из дому, когда мама ушла на базар, и отправились на пустырь. За углом дома, на вросшем почти до середины валуне, мы увидели мальчишку года на три старше меня. Летом на нас и на всех ребятах и часто девчатах, кроме чёрных или синих трусов – ничего не было. Когда мы подошли к мальчику, сидящему на валуне, увидели странную для нас картину; - Он достал из трусов свой писюн, и играл с ним ничуть не стесняясь нашего присутствия. Мы немного знали его. Он жил в соседнем дворе и казался нам большим. Всё же разница между мной и им в три года казалась значительной.
Меня и брата удивило не то, что он игрался с писюном, а его писюн. Он был каким-то особенным, не таким как у нас. Он стал энергично дёргать его и писюн вырос, что нас удивило ещё больше. Нам с братом стало как-то неловко. На подсознательном уровне мы понимали, что так делать нехорошо. Перебросившись с ним несколькими фразами, мы поспешили уйти от него. А паренёк, гордясь своей проделкой, призывал нас попробовать сделать так же.
Гораздо позже я понял что удивило меня и брата; - этот мальчик еврейской семьи, и ему сделали обрезание.
Поздней осенью, когда я учился во втором классе, а брат еще не ходил в школу, мама сказала нам, что мы переезжаем в отдельную двухкомнатную квартиру.
Дом, где мы теперь жили, стоял примерно в двух километрах от школы. Родители решили что переведут меня в школу поближе после окончания второго класса. так что, – в ту зиму и весну, в школу и со школы, я ходил пешком, проходя таким образом сам более четырёх километров, часто по дороге отвлекаясь на то или другое. Когда я шёл один, дорога в школу и домой проходила в основном без приключений. Но, когда встречался попутчик, - одноклассник или знакомый мальчик, - без приключений не обходилось. У нас по пути возникали различные идеи. Мы не могли спокойно пройти мимо замёрзшего озера, мимо засыпанной снегом железнодорожной насыпи. Более взрослые дети в некоторых местах снег насыпи так укатали, что образовались ледяные горки, с которых очень заманчиво и весело скатиться на школьном портфеле или на взятой со стихийной свалки какой-нибудь доски, фанерки от стула или куска картона, чтобы по скатываться на нём несколько раз, проделывая разные выкрутасы.
Можно заглянуть на чей ни будь балкон первого этажа, встав попутчику на спину. В то время в домах холодильник был ещё большой редкостью, а телевизор – тем более. Чтобы продукты не пропали, многие жители города выставляли их зимой за окно или на балкон. На балконы выставляли застывать холодец и другую стряпню. Мы ничего не воровали, но посмотреть, что там - на балконе, было интересно. Другой раз от вида вкусной еды текли слюни, хотелось попробовать, но мы знали, что это чужое и его брать без спроса нельзя. Я знал, что другие пацаны частенько грешили этим. У каждого пацана старше меня, обязательно был спрятан сделанный им самопал; - деревянная колодка с рукояткой под пистолет, а на ней закреплена трубка с прорезью возле заклёпанного конца трубки. В трубку набивалась сера от спичек, засыпались мелкие шарики, шляпки от гвоздей и прочая металлическая мелочь. Всё это забивалось куском газеты. У прорези в трубке, в специальное место вставлялась спичка. Когда надо было произвести выстрел, коробком от спичек проводили по головке спички. Та загоралась, поджигая через прорезь в трубке серу, происходил выстрел. Позже я как-то попытался изготовить себе такую игрушку, но мне она быстро надоела. я её куда-то спрятал и долго не доставал её из своего тайника. Однажды вспомнил о ней, но её в тайнике не оказалось. Видать кто-то неизвестный обнаружил мой тайник. В ту зиму у меня никакого самопала ещё не было.
Родители ругали ребят за такие игрушки, всячески наказывали их, многих били, но искоренить повальное увлечение было не под силу. Пацаны уходили на пустырь и там устраивали соревнования; - кто дальше и точнее поразит условную цель в виде куска картона или стеклянной бутылки найденной на свалке.
Зимой, по дороге в школу или со школы, особенно, когда выпадал свежий снег, мы часто лепили снежки и увлёкшись, не замечая времени, бросались ими друг в друга. Иногда устраивали соревнования по меткости броска, целясь в любой столб или в ствол придорожного дерева. Изредка для этой цели использовали приоткрытые форточки окон первых этажей домов, стоящих вдоль улицы. Радовались, получая удовольствие и адреналин при попадании снежка внутрь квартиры. Представляля как удивлены и напуганы жильцы этих квартир. Однажды молодой мужчина выбежал в комнатных тапочках и пальто, под которым майка да пижамные штаны. Он погнался за нами и чуть было ни догнал, если бы один его тапок не затерялся в сугробе снега во время бега. Он недолго ещё бежал за нами босой. Но после, проклиная нас плохими словами, вернулся искать тапок. А мы – напуганные, запыхавшиеся, раскрасневшиеся от бега и адреналина, поспешили по домам.
В школу приходилось идти в любую погоду. Однажды я с трудом добрался до школы, преодолевая заносы и сугробы мне по пояс, леденящий ветер и пургу. Слёзы сами собой катились из глаз, а в бурки, сшитые мамой, попал снег, и талая вода уже промочила носки. Варежки, соединённые прочной тесьмой меж собой через рукава, обледенели и стали несгибаемыми. В лицо били колкие снежинки, а я, – восьмилетний мальчишка, пробирался сквозь пургу.
Отца не было дома. Он почти всё время проводил на «Точке», а мама осталась дома с младшим братом. Я считался в семье уже большим и должен сам преодолевать дорогу в школу, и со школы. В тот день по пути в школу я несколько раз хотел было вернуться, пока не ушёл далеко от дома. Но детское, наивное чувство ответственности или долга и страх перед тем, что мама заругает, заставляли меня преодолевать пургу и снежные заносы. Я всё-таки пришёл в школу. В этот день многие ребята не присутствовали на занятиях.
Как-то, идя со школы с одноклассником, мы зашли на замёрзшее озеро, на котором самопроизвольно образовался каток для местной ребятни. Мы хотели прокатиться по гладкому, скользкому льду. Мои не очень новые калоши, надетые на бурки, скользили чуть лучше, чем у одноклассника на его белых валенках, катанных из овечьей шерсти. У катка, возле железнодорожной насыпи, готовились стрелять из самопалов по картонной мишени пацаны старших классов. Мы с любопытством,наблюдая за парнем, готовящимся к выстрелу, проходили мимо их группы. Некоторые из парней курили самокрутки, сделанные из кусков газеты. Один парень подпирал картонку камнями, чтобы она прочнее стояла на положенном месте. немного в стороне от мишени двое парней хвастались друг перед другом своими самопалами, споря у кого самопал лучше. В это время прогремел выстрел. Я даже несколько отпрянул в сторону от выстрела. Парень, стоявший рядом со стреляющим, сразу побежал к мишени смотреть на сколько точен самопал друга. А тот паренёк, который готовился стрелять следующим, увидев меня довольно близко от себя, неожиданно для меня сдёрнул с меня шапку, сшитую в этом году матерью из тёмносинего сукна со старых
отцовских галифе.
- Вот, хлопци, будет для нас настоящая мишень!.. Спорим!.. – я в эту шапку налету попаду. – С нахальной весёлостью обратился он к своим товарищам. Он подбросил несколько раз мою шапку, отстраняя меня и мои попытки поймать шапку, своим туловищем.
- Смотри, ребя, - она здорово летает! - Уши как крылья.
- Врёшь!.. – не попадёшь налету! – засомневался другой дылда. Я снова попытался забрать свою шапку. Но, - куда там. Они на две головы выше меня. Они только посмеялись надо мной, перебрасывая шапку друг другу.
А я, как собачка, бегал туда-сюда следом за шапкой и не мог дотянуться до неё. Тот, кто снял с меня шапку, сказал тому, кто в это время был с ней; - Бросай её повыше!.. – Я буду стрелять. Вот увидите; - я попаду с первого раза. Стоявший рядом с ним парень оттолкнул меня: - Отойди, шкет, от греха… - пока в тебя не попали картечью из самопала. Я от толчка поскользнулся и упал в сугроб. Парень бросил мою шапку как смог выше. Мой главный обидчик уже чиркнул спичечным коробком по спичке на самопале. Спичка вспыхнула, он прицелился в мою шапку, раздался выстрел. Шапка упала возле меня. Я хотел подобрать её, но не успел. Стрелявший по шапке опередил меня
- Смотрите, Ребя!.. – попал! Старшеклассники гурьбой подошли к нему и стали рассматривать мою шапку. Кто-то уже восхищался выстрелом своего товарища.
- Давайте!.. – бросайте её ещё!.. и я попробую попасть. – сказал один из них, отходя в сторону. В это время шапка оказалась у парня, стоявшего рядом со мной. Я, очень боясь что шапку окончательно испортят, набрался храбрости и с силой выдернул её из рук парня, отвлекшегося на призыв очередного стрельца. И быстро, как только мог, побежал прочь. Мой попутчик побежал следом. Вдогонку мы услышали обидные выкрики в нашу сторону и режущий уши свист. Отбежав на приличное расстояние, убедившись что за нами не гонятся, - мы остановились и я, запыхавшись от быстрого бега. стал рассматривать свою шапку. В семи местах она была пробита насквозь. Из рваных дыр вылезла вата. Я чуть ни заплакал. Я не знал как покажу шапку маме, что отвечать ей на её вопросы. С острасткой и со следами от слёз на щеках, я постучал в дверь нашей квартиры. Через три дня новый год. Этот учебный день был последним днём второй четверти. Завтра начало зимних каникул. А я возвращаюсь домой с простреленной насквозь шапкой. Что мне теперь будет?.. Наверняка мама бить будет…. За испорченную шапку обидно, И что каникулы подпорчены – обидно…. А обидней всего было от того, что я бессилен что-то исправить в этих, мало зависящих от меня обстоятельствах. Я решил ничего маме не говорить, пока она сама ни обратит внимания на изъян моей новой, но уже негодной для ношения, шапки. Я снял шапку с головы, чтобы не сразу бросились в глаза маме её испорченные места.
В это время мама открыла мне входную дверь.
- Почему ты весь в снегу?.. Опять баловался с ребятами по дороге домой? Сними пальто, обтряси его от снега и заходи. Только побыстрее, - не напускай в дом холод.
Мама оставила дверь открытой, а сама ушла на кухню.
Я почистил, как смог, пальто, вошёл в квартиру и быстро повесил его на вешалку, стоящую в коридоре у входа. А шапку положил так, чтобы было незаметно на ней дыр от выстрела из самопала.
За обедом мама расспросила меня о моей успеваемости и когда будет утренник в школе по случаю нового года.. Чтобы удостовериться, как я закончил вторую четверть, попросила дать ей мой дневник успеваемости.
В дневнике был относительный порядок, и я без боязни и тревожного трепета пред возможным наказанием, подал дневник маме. После обеда хотел попросить у мамы разрешения пойти погулять во дворе. Но память о дырявой шапке и боязнь перед тем, что мать обнаружит изъян, отбили такое желание. Я прошёл в комнату и стал играть с железной грузовой машиной и подъёмным краном, подаренным мне ещё весной на мой день рождения.
Я уже успел забыть о шапке, но вдруг услышал строгий голос мамы. Она звала меня подойти к ней. Я вспомнил о сегодняшнем происшествии.
- Что это такое!? – спросила она, тряся в руках мою шапку. – Как ты умудрился сделать такие дыры в новой шапке?.. Ты что, - стрелял в неё, что ли?..
Я стоял, втянув голову по уши в плечи, и молчал.
- Отвечай! - мерзавец, когда тебя мать спрашивает. – Повысив голос приказала она мне. – Я два дня сидела не разгибаясь, чтобы сшить тебе новую шапку. А ты её, не проносив и одной зимы, успел испортить. Да так, что трудно что-то поправить…. Говори матери, где ты сегодня лазил? Это же надо так умудриться испохабить новую шапку. Что ты за сын?.. – совсем тебе мамин труд и маму не жалко.
У меня из глаз скатилось по слезинке. Так обидно было отвечать за то, чего не делал.. Ведь шапку испортил не я.
- Отвечай, когда тебя мама просит. Ведь ты уже немаленький мальчик… - должен отвечать за свои поступки.
Запинаясь, сквозь слёзы, стоя с виноватым видом в коридоре перед мамой, я кое-как рассказал ей о сегодняшней истории с шапкой. Мама не перебивала мой рассказ своими вопросами. Она подошла к окну, там гораздо светлее и внимательно разглядывала дыры в моей шапке. Когда я всхлипывая закончил свои объяснения, она небрежно бросила шапку на верхнюю полку вешалки.
- Вот… - теперь будешь всю зиму ходить в рваной шапке. Я почувствовал что злость на меня у мамы только нарастает.
- Сколько раз я тебя просила никуда не сворачивать по дороге в школу и со школы, не ввязываться не в какие игры мальчишек старше тебя? Сколько раз я должна объяснять тебе, что надо сразу идти домой после окончания уроков?.. Я стоял, вытирая со щёк слёзы, и молчал.
- Почему ты не делаешь так, как говорит тебе родная мать?
- Я больше не буду. – промямлил я сквозь обиду и слёзы.
- Что мне теперь твоё – «больше не буду»!? – шапка то - дырявая!.. Если бы ты сразу, ни куда не сворачивая, шёл домой, - ничего такого бы и не случилось. Что мне теперь с тобой сделать прикажешь?.. Я понял, что теперь точно, - без наказания не обойдётся. Мама опять взяла в руки мою шапку. Неожиданно она замахнулась ею на меня. Но бить не стала. Я немного пригнулся и рефлекторно поднял руку для защиты от удара.
- Ладно… - сегодня ремня не получишь. Это тебе подарок в честь скорого нового года. А в углу постоишь... Там подумаешь о своих поступках. Ещё усвоишь, что мать надо слушаться, и выполнять то, о чём она просит.
Я немного успокоился от того, что мама бить не станет.
- Чего стоишь как истукан?.. Я же сказала, - иди становись в угол. Я подошёл к входной двери, повернулся лицом к углу коридора. Этот угол, за мои восемь лет, был знаком мне до каждого изъяна на настенной штукатурке, - до каждого бугорка или впадины на ней.
- На колени становись!.. – чтобы лучше запомнил, что со школы надо сразу идти домой, а не шататься где попало по городу. Я, насупившись, встал на колени. – Вот!.. – так и стой, пока я ни разрешу выйти из угла. И попробуй только встать или самовольно уйти… - будешь наказан ещё сильнее.
Я стоял на коленях в тёмном коридоре, а мама с шап- кой в руке ушла в свою комнату. Мне не раз приходилось отбывать часы наказаний в углу. Я знал, что скоро заболят колени и, как я буду перекладывать с колена на колено тяжесть своего тела, как я буду подкладывать ладони под колени, чтобы было не так больно стоять на твёрдом, холодном дощатом полу. Щели входной двери хоть и оббиты войлоком, но всё равно лёгкий, холодный сквозняк обласкал меня. Я почувствовал неуют во всём теле, но ещё больший неуют переполнял мою душу.
На кухне печь не топилась. На ней стоял примус. Я слышал как он шипит. Видно мама в кастрюле варила на нём что-то к ужину. В противоположном углу кухни стояла старая железная кровать. На ней отдыхала мама при готовке пиши, или прибывший на побывку из своих военных лагерей папа, выпивший домашнего вина, от этого немного опьяневший. Часто на кровати, играясь с какой-то игрушкой, засыпал и я, или брат. Сейчас брата не было дома. Его мама на сутки отправила погостить к своей сестре, то есть – к нашей с братом тёти. Ей утром надо было съездить на базар, а потом ещё куда-то. Я – в школе. Брать ей его зимой с собой – неудобно, боязно, и не хотелось терять время. Вот мама и отвела брата к тёте Тани.
В эту зиму у нас под кроватью, стоявшей на кухне, жила курица. Она была ручной, - не боялась нас и раз в два дня неслась, принося нам за неделю четыре яйца. Чтобы она не ходила по всей квартире и не гадила где попало, мама привязывала к её ноге и ножки кровати верёвку, длинной метра два с половиной. На кухне под умывальником, единственным источником воды в квартире, для курицы стояла в стеклянной банке вода, а в алюминиевой миске корм, - пшеница или кукуруза вперемешку с семечками подсолнуха. Когда она испражнялась, кто ни будь из нас, заметив куриный послед, прибирал его куском старой газеты. Поэтому неприятного запаха в квартире практически – не было. Нестись она залетала на кровать. Специально для неё мама сделала деревянную клетку, и на ночь закрывала курицу в ней, а клетку ставила в туалете, находящемся рядом с кухней.
Жили мы по тогдашним меркам – небогато , и не так бедно, но всё равно – родителям приходилось на всём экономить. в те времена отдельная ванная комната во многих домах отсутствовала. Немало домов вообще не имели ванн в квартирах. В нашей квартире ванна так же не имела места быть. Мы мылись в алюминиевом тазу на кухне, поливая из кружки моющегося. Воду грели в ведре на примусе. В другом ведре – холодная вода смешивалась с горячей. Мама кружкой черпала тёплую воду и поливала того кто сидел в тазу. Также мылась и сама.
Уже начинало темнеть. Я наверно простоял на коленях более часа, когда мама вышла из своей комнаты.
- Стоишь?..- спросила она уже не так сердито. – Ну-ну, стой… Как поймёшь, что маму надо слушать, можешь попросить у меня прощения. А я ещё подумаю, - простить ли тебе испорченную шапку.
Я, наклонив голову к полу, продолжал молча стоять на коленях. Колени начинали болеть, спина – тоже. Мама вернулась в свою комнату. Я пятой точкой осторожно сел на лодыжки. Сидеть в таком положении, когда я был наказан пребыванием в углу, мама не разрешала. Но я позволил себе сделать это. Так коленям стало немного легче. Я думал: как несправедливы взрослые к своим детям. В то же время я сознавал, что без вины детей, а значит и меня, их родители и мама наказывать не за что, не станут. - Не надо было сегодня подходить к этим плохим парням. Но кто мог знать, что им придёт в голову использовать мою шапку в качестве мишени?..
Мама погасила примус на кухне, что-то там ещё сделала, погремев пустой посудой. Наверно ставила её в шкаф, который сама сделала из каких-то остатков - досок, деревянных реек, кусков фанеры, сразу как мы переехали на эту квартиру. Шкаф ещё слегка отдавал запахом свежей краски. Через несколько минут мама вернулась в свою комнату.
Стало совсем темно. Только свет через дверь маминой комнаты, слабо освещал коридор. Я продолжал стоять на коленях. – Попросить у мамы прощения?.. Но я не виноват в том, что эти пацаны забрали у меня шапку. Я чувствовал себя незаслуженно обиженным мамой и плохими парнями. Мне так надоело стоять в углу... но я решил, что прощения просить не буду. От этого мне стало ещё грустнее и одиноко.
Ходики на кухне натикали наверно часов девять вечера. Я дольше не выдержал боли в коленях и сел на пол. От долгого неподвижного стояния на коленях, ныло всё тело. Вдруг я услышал мамины шаги. Я быстро снова встал в угол на колени. Мама вышла, включила в коридоре свет. В руках у неё была моя шапка.
- Ну, что?.. – ты уже понял свой проступок? Я тихо ответил: - понял.
- Просить прощения будешь? Я молчал, опустив голову, пытаясь сделать вид несчастного мальчика.
- Молчишь? ну-ну… - молчи дальше, стой в углу, если не надоело стоять на коленях. Я продолжал молчать.
- Небось - колени уже болят?.. – гордыня сильнее?.. Тогда – стой. Мама подошла к вешалке и положила шапку на полку. Я успел заметить, что все дырки в шапке аккуратно заштопаны, зашиты так, что почти не видать швов. – Вот хорошо!.. – моя шапка уже цела! – обрадовался я. – Теперь её снова носить будет совсем не стыдно. Всё же моя мама – мастерица!. Она лучше всех.
- Так ты уже хорошо подумал над своим поведением на улице? – спросила опять меня мама. Я, насупившись и не поворачивая к ней головы, ответил: - подумал….
- Прощения просить будешь?.. Я ничего не ответил. – тогда стой дальше, раз тебе больше нравится стоять в углу. А я пошла ужинать. Она ушла на кухню. А я подумал, что я – дурачок?.. – мог бы сказать маме – прости, и уже бы не стоял в углу на коленях. Но что-то, или кто-то внутри меня, не давал мне сделать это. Мать возилась на кухне со стряпнёй. Вскоре я почувствовал запах жаренной картошки с салом. У меня проснулось чувство голода. Я даже утёр ладошкой непроизвольно появившуюся слюну на губах. Надо бы попросить прощения у мамы, - рассуждал я своим детским умом, но моё второе - «Я» - почему-то сопротивлялось этому. Я стоял на коленях в тёмном углу коридора, и считал себя самым несчастным мальчиком в нашей округе. Дети играют, к новогодней ёлке готовятся, а я стою в углу на коленях. И всё из-за этих хулиганистых мальчишек у железнодорожной насыпи. Всё же надо попросить у мамы прощения. Нет!.. – не буду просить…. Пусть и мама знает; - я невиноват, что они мне шапку продырявили.
Примерно через полчаса мама опять подошла ко мне.
- Ты уже надумал попросить прощения за испорченную шапку? Я по-прежнему насупившись, стоял в углу на коленях и молчал. – Ах!.. – мало того, что ты не бережёшь свои вещи и мой труд, так ты ещё характер мне свой показываешь! Я продолжал упёрто молчать.
- Вот и хорошо!.. – стой дальше. Посмотрим, насколько тебя хватит. Ты что, и кушать не хочешь?
- Хочу… - тихо и протяжно ответил я маме.
-Так в чём дело?.. – проси прощения и иди ужинать. И спать уже пора. Я продолжал молчать, потупив взор в угол коридора. – Ну-ну… - сказала она и вернулась на кухню. Через минуту она принесла мне пирожок с ливером. Пирожки она пекла утром, когда я уходил в школу.
- Так и быть. На – съежь пирожок. Но, - пока ни попросишь прощения, с колен не встанешь. Я взял пирожок и стал, как бы с обидой, нехотя есть его. – Решишь попросить прощения, можешь подойти ко мне. Иначе – стой хоть до утра, пока не одумаешься. А я пошла укладываться спать. Она ушла в свою комнату. А я, стоя на коленях, быстро дожевал пирожок и стал рассуждать, досадуя на свою – такую несчастливую жизнь.
Через некоторое время из комнаты родителей послышался мерный, спокойный сап: - мама уснула… или - просто дремлет. Я встал с колен и сел на «пятую точку». На коленях остались красные пятна от долгого стояния на них, ноги онемели. Я чувствовал слабую боль в спине и боль в коленях. Когда колени немного отошли от боли, я вспомнил, что на кухне за окном привязана небольшая сосна. Она куплена и вывешена мамой на мороз, чтобы не так быстро увядала. Там же были привязаны несколько сосновых веток. При установке новогодней ёлки, мама всегда подвязывала такие ветки к стволу сосны. От этого ёлка становилась гуще и красивее.
Я не знал, сколько нахожусь в этом проклятом углу коридора, но чувствовал, что уже подходит глубокая ночь… - наверное - часов одиннадцать. Мама продолжала мирно сопеть в своей комнате. Я стал понемногу мёрзнуть. Чтобы согреться - встал на ноги и начал размахивать руками. Стараясь ничего не задеть, чтобы не наделать шума, и этим разбудить маму. - Надо подойти к ней и попросить прощения…. Я уже подошёл к двери в её комнату. Но что-то, чёртик сидевший внутри меня,
не дал мне сделать это. Неожиданно меня осенила нелепая, но очень заманчивая, мысль. Она мне показалась настолько интересной, что я решился её осуществить. Я осторожно, чтобы не нашуметь, прошёл на кухню. Встал на табурет, стоявший рядом с окном и кухонным столом. С табуретки забрался на подоконник и потихоньку открыл форточку. В лицо пахнуло зимним холодом. На кухне и на улице стояла темень. Я нащупал одну из отдельных веток сосны. Попытался её отделить от остальных веток. Ничего не получалось. Ветки были крепко связаны вместе бечевкой и привязаны ею к гвоздю, торчащему в раме окна. Тогда я попробывал отломать ветку чуть выше привязи. К счастью - это получилось! Я закрыл форточку и осторожно слез с подоконника на табурет, а затем на пол. – Ой!.. – как хорошо!.. Сейчас я из этой ветки у себя в углу сооружу маленькую ёлочку. Только на что мне еёпоставить?
Она же сама стоять не будет. И игрушки какие-то для неё надо. Что за новогодняя ёлка - без игрушек?.. Я совсем забыл что наказан и должен стоять в углу. Но меня напугала курица, сидящая в клетке в туалете сбоку унитаза, своим неожиданным квохтаньем. Я сразу вспомнил, где мне положено находиться. Или - пойти к маме, попросить у неё прощения?.. Но я вернулся в угол и стал думать как соорудить ёлку. Рядом со мной находилась кладовка, в которой многое смогло бы мне помочь в этой цели. Я тихонько, не торопясь, открыл дверь кладовки. Дотянувшись к выключателю, включил в ней свет. В кладовке я нашёл изготовленную из трёх алю- миниевых ложек треногу, которую мама ставила в кастрюлю с брагой, чтобы можно было над брагой поставить пустую миску. После кастрюля ставилась на огонь и накрывалась большой миской. Соединение кастрюли с миской замазывалось тестом. В миску на кастрюле наливалась холодная вода, которая по мере нагрева менялась снова на холодную. При нагреве на дне миски внутри кастрюли конденсировался спирт, испаряю-щийся раньше остальных составляющих браги. Он стекал в миску, стоящую на этой треноге внутри кастрюли с брагой. Таким образом мама иногда, к большим праздникам или торжествам, гнала самогон, не страшась наказания за найденный самогонный аппарат при рейдах милиции по квартирам. Потому, что в разобранном виде самогонного аппарата фактически не существовало. Я не знал зачем взрослые по праздникам, а многие и просто так, пьют такую гадость. Я однажды, не помню на какой праздник, после того как все соседи разошлись по своим квартирам, попробовал этот недопитый напиток из чьей-то рюмки, стоявшей на праздничном столе. Я только пригубил его. Мне обожгло губы, В рот попала пекущая, горькая жидкость. Мне очень не понравилось. Нет!.. - я не мог понять – зачем взрослые люди пьют такую гадость.
Я решил, что такая тренога вполне подойдёт для моей маленькой новогодней ёлки. Там же, - в кладовке я обнаружил и моток медной проволоки. Проволокой я закрепил к треноге сосновую ветку так, чтобы она стояла на треноге более-менее вертикально. Тусклый свет кладовки освещал и часть коридора. Там я и мастерил свою ёлку. – Чем же теперь мою ёлочку нарядить?.. На кухне, - над кроватью, где неслась наша курица, висела аптечка. Я знал, что кроме лекарств и ёда в ней есть бинт и немного ваты. Я медленно, не дай Бог проснётся мама, чтобы не произвести ни единого шороха, прошёл на кухню. Осторожно открыл аптечку и стал нащупывать в ней пакетик с ватой. Вынимая его из аптечки почти в полной темноте, нечаянно задел один из флаконов с каким-то лекарством. Тот упал на край аптечки и скатился на кровать. Я замер!.. От испуга, - что от шума может проснуться мама и мне влетит ещё больше за самовольный уход с угла, за то, что шастаю ночью по квартире, и за то, что разбудил её среди ночи и теперь ей будет трудно уснуть до самого утра. Да ещё - ветку сосны взял без разрешения. Я даже перестал на какое-то время дышать. Сердце так застучало, - я подумал, что от его стука тоже может проснуться мама. Но мама не проснулась. Выждав какое-то время, немного успокоившись, оторвал небольшой клок ваты, положил пакет с ватой на своё место. Затем нащупал на кровати упавший флакон и вернул его в аптечку. Закрыл аптечку и
вернулся в свой угол. Отрывая крошечные клочья ваты, я цеплял их за иголки ёлочки, стараясь сделать так, чтобы моя ёлка стала похожа на заснеженную ель. Так я израсходовал весь клок ваты. Поставив свою ёлку в самый угол, машинально встал на колени рядом с ней и стал любоваться своей работой. Вскоре мне надоело стоять на коленях. Я сел возле ёлки на пол. Стояла глубокая ночь. Меня стало клонить ко сну. Я передвинул коврик, лежащий подле входной двери и лёг на него, скрутившись калачиком. Уже сквозь сон, вспомнил что мама заругает за не выключенный свет в кладовке. Неохотно встал, выключил свет и снова скрутился калачиком на своей импровизированной постели. Засыпая, я думал, как повезло брату. Он целый день играл с двоюродным братом и сестрой. И теперь сладко спит в тёплой и мягкой постели. А я не за что - наказан, и мёрзну в холодном углу коридора.
- Сынок!.. – вставай…. Слышишь!.. – просыпайся…. – услышал я сквозь сон и почувствовал как кто-то легонько толкает меня в плечо. Я открыл глаза. От яркого света электрической лампы на потолке коридора, который в тот же миг ослепил меня, я невольно зажмурился.
Потихоньку открывая глаза, сонный, - я разглядел над собой лицо мамы. Что?.. – уже пора вставать я, и тут же вспомнил - где я нахожусь и за что. Испугавшись, машинально встал на колени лицом к углу, около своей ёлки. Мама улыбнулась и спросила меня: - ты уже понял свою вину?
- Конечно понял. – Ответил я сонным голосом.
- Больше не будешь водиться с хулиганистыми мальчиками?
- Не буду.
- Ладно… - иди разбирай свою постель и ложись спать.
Она посмотрела на ходики цокающие латунным маятником. – Кошмар!.. – вот это я подремала; - час ночи уже.
Я пулей сбежал с надоевшего мне угла. Разобрав постель
пошёл в туалет пописать. Я пи;сал, а курица в клетке стала ворочаться и недовольно квохтать от внезапно включенного света. Через несколько минут я спал в своей кровати, такой – родной, тёплой мягкой и очень удобной.
Мне показалось , что я ещё толком не успел заснуть, как снова услышал настойчивый мамин голос: - сынок!..
Вставай… - пора… - уже надо вставать, быстрее просыпайся. Я зашевелился в кровати, что-то неразборчиво отвечая ей. – Вставай быстрее! Иди - умывайся. Приберёшь постель и бегом завтракать. Скоро семь часов.
Я нехотя сел, свесив ноги с кровати. – Давай, шевелись, шевелись!.. – не тяни резину. – подгоняла она меня более строгим голосом. – Сейчас поедим и я поеду, заберу у тёти Тани твоего братика, а ты оденешься и пойдёшь в магазин. Займёшь очередь за молоком. Я продолжал сидеть на своей кровати. – Сынок, не заставляй меня снова сердиться на тебя. - Шевелись быстрее.
В те времена молоко в магазинах продавалось только на разлив, непосредственно из алюминиевых, сорока-литровых бидонов, привезенных прямо с коровников или молокозаводов, где его предварительно сепарировали, отделяя сливки от молока.
Я осознавал ответственность и важность предстоящей мне работы, поэтому – нехотя но побыстрее стал прибирать постель. За завтраком мама напомнила мне о моей самодельной ёлке, которая до сих пор стояла там, где я её оставил вчера. Покорив меня немного за самовольство, она не стала наказывать меня снова.
- Придётся разобрать твою ёлку. – Сказала мама. – Ты сходишь за молоком, бидончик я тебе приготовила. Вернусь домой с твоим братиком и мы все вместе будем устанавливать настоящую ёлку. Там и твоя ёлочка пригодится. Я был рад такой новости. Обида за долгое стояние в углу давно прошла. Сегодня мне с братом и мамой предстояла любимая работа; - мы будем украшать красивыми игрушками новогоднюю ёлку! Это не сравнишь с мытьём посуды или уборкой квартиры. А того хуже – перебирать несколько часов от мусора и плевел гречневую крупу.
Мы с мамой быстро позавтракали. Мама сказала, что посуду после завтрака я помою когда приду из магазина. Сейчас не надо терять на это время. Мы оделись. Я натянул на голову по самые брови свою шапку-ушанку. Мама подняла мне воротник пальто и повязала шерстяной шарф, который в прошлом году связала из купленной на базаре шерсти. Мы вышли из квартиры. Мама мне вручила бидончик, а сама заперла на ключ входную дверь и спрятала его в потайной карман кроличьей шубы. Она никогда не давала мне ключ от квартиры, а тем более младшему брату.
- Пока ты выстоишь очередь, я, скорее всего, уже вернусь домой с твоим братиком. Если успеешь купить молоко… да!.. – чуть не забыла дать тебе деньги. Она достала из кармана шубы небольшой кошелёк. В него с большим трудом, сложившись несколько раз, поместилось немного денежных купюр и несколько рублей мелочью. Бумажные деньги в Советском Союзе были довольно крупного размера. И доставались они советскому народу – ох как нелегко. Я помню мы были все счастливы, когда папа приезжал со своей «Точки», где он служил, и выкладывал на овальный стол, застеленный скатертью, красиво вышитой мамой по краям, толстую, как мне казалось тогда, пачку бумажных денег. Я однажды набрался храбрости и пока мама с папой о чём-то говорили на кухне; - мама ругала папу за какую-то, как она говорила, гулящую тётку. У меня получилась огромная сумма; - аж одна тысяча двести пятьдесят рублей! С этими деньгами наша семья должна была, как говорила мама, продержаться целый месяц.
Но вернёмся «к нашим баранам», - мама отсчитала монеты, - ровно два рубля восемьдесят копеек и сама положила их в карман моего пальто.
- Здесь на два литра молока. Отдашь эти деньги продавщице. Да смотри, - не потеряй!.. будь внимательным.
- Хорошо… - я знаю. Не первый раз молоко покупаю.
- Если вернёшься домой раньше меня, подожди меня в подъезде.
- Ладно… - подожду. Ответил я с детским пренебрежением.
- Ты всё понял?.. Я постараюсь вернуться побыстрее. Но если вдруг задержусь, долго в подъезде не стой. Постучись к тёте Шуре. Подождёшь меня у неё. Только не напроказничай у неё.
Тётя Шура, - наша соседка, живёт в квартире по соседству.
- Ты всё хорошо понял? – Переспросила меня мама, когда мы вышли из подъезда и должны были разойтись в разные стороны.
- Да! – я всё понял. Вы не переживайте. Я же не первый раз иду в магазин по молоко.
Светало…. Ночь ещё оставила за собой лёгкий, неплотный сумрак, но уже всё видно. и не так холодно стало.
Сегодня с утра зима начала несколько сдавать свои позиции тёплому циклону, и, по всей видимости, намечалась кратковременная оттепель. Я шёл по дороге к магазину и предполагал, как проведу зимние каникулы. Со смутным нетерпением хотелось, чтобы эти каникулы закончились побыстрей. Ведь в третьей четверти, сразу после зимних каникул, ребят нашего класса будут принимать в октябрята.
Мне нацепят на школьный пиджак, тоже сшитый ма- мой из старого папиного кителя, звёздочку октябрёнка, в центре которого барельеф дедушки Ленина, когда он был ещё мальчиком. Но гораздо сильнее мне хотелось, чтобы каникулы длились как можно дольше. Перспектива опять сидеть полдня на нудных, неинтересных уроках - меня не радовала. Не доходя до магазина, я несколько раз поскользнулся. Один раз даже упал. Тротуары не чистились от снега. Снег утоптался и при оттепели стал скользким. Я стал идти, ступая сразу на всю ступню. Не оберусь беды, если вдруг упаду на обратной дороге!.. Разолью молоко, ремня - не избежать. А мама , когда очень злая на нас за что-то, может ударить по-настоящему. Уже подходя к магазину, рассуждая по-детски про себя о вине и наказании, я подумал: - мама то у меня – хорошая. За простреленную насквозь шапку она меня даже не била. Я отделался только тем, что постоял в углу. Пусть – долго, пусть – на коленях… - но, всё
же это лучше, чем получить офицерским ремнём по заднице. Магазин ещё не открылся, но человек сорок уже толпились у входа. Я подошёл поближе и узнал кто крайний за молоком. В очереди стояли несколько ребят.
Они выглядели много старше меня. Я оказался самым меньшим в живой очереди за молоком.
2012г.