Катастрофа в Борках. 17 октября 1888

На полях эмигрантской периодической печати очень часто встречаются мемуары политических и общественных деятелей, которые дают материалы для истории весьма важных и неоднозначных событий истории дореволюционной России. Одним из наиболее неоднозначных, обросшим легендами, событием являлось крушение императорского поезда 17 октября 1888 года в районе ст. Борки Змиевского уезда Харьковской губернии.

Спустя почти 50 лет после катастрофы императорского поезда бывший Управляющий Полесскими дорогами инженер путей сообщения Н.Н. Изнар на полях эмигрантской газеты «Возрождение» (№№ 149-150 от 29 и 30 октября 1925 года) опубликовал малоизвестные воспоминания «Крушение императорского поезда. 17 октября 1888 года. (Из воспоминаний за пятьдесят лет)».

Скажем несколько слов об авторе работы. Николай Николаевич Изнар родился 23 сентября 1851 года в Одессе в семье француза, который перешел на русскую службу для организации оросительных работ в Херсонской губернии. Окончил Ришельевскую гимназию, а позже поступил в Петербургский Технологический институт, а спустя три года поступил в Институт инженеров путей сообщения. В 1879 году стал инженером на Николаевской железной дороге, принимает активное участие в строительстве Полесской железной дороги, а в конце 1880-х гг. переведен в Министерство путей сообщения. В 1890-м году – участник Бернской международной конференции по организации международного пассажирского сообщения и от имени России подписал соответствующий документ по итогам конференции в Берне. По всей вероятности ушел со службы в министерстве уже при С.Ю. Витте, который занимал министерский пост в феврале-августе 1892 года. Во время Первой мировой войны – активный сотрудник военно-промышленного комитета. В 1920-м году через Финляндию отправился в эмиграцию, где осел в Париже. Занимал пост Председателя Союза русских дипломированных инженеров во Франции, а также вице-председателя Финансового и Торгово-Промышленного Союза. По некоторым данным был масоном [1]. Скончался 1 октября 1932 года в Париже в возрасте 81 года [2].

Текст данных воспоминаний до настоящего времени не вводился в научный оборот, однако, данный текст содержит целый ряд интересных особенностей. Во-первых, перед читателями не просто текст воспоминаний увиденного им самим (непосредственно очевидцем событий автор не был, он лишь имел возможность наблюдать общую обстановку вокруг крушения Императорского поезда, но и показал реакцию общества на эти события). Автор старается включать в свой текст свидетельства очевидцев, в частности своего «близкого родственника и друга» Управляющего Курско-Харьковско-Азовской железной дорогой инженера В.А. Кованько, который стал непосредственным очевидцем и участником трагедии, которая развернулась близ ст. Борки около 14 часов дня 17 октября 1888 года. Помимо включения в свои воспоминания свидетельств участников событий, он заостряет внимание на полемике, которая содержится во второй половине работы.

Автор сам говорит, что написать данный очерк его фактически заставил выход в свет воспоминаний А.Ф. Кони, который возглавлял следствие по делу крушения царского поезда. Публикация воспоминаний знаменитого юриста состоялась в издательстве «Право и жизнь» в Москве состоялась тогда же – в 1925 году, когда на страницах газеты «Возрождение» появилась и статья Н.Н. Изнара. Полемичный характер второй части воспоминаний автора показывает глубину противоречий между представителями министерства путей сообщений и судебными органами, которые не могли расценивать события в общей совокупности их обстоятельств и причин.

Автор заканчивает текст своей работы сожалением заката Министерства путей сообщения. Он искренне сожалеет о том, что граф С.Ю. Витте не возродил деятельность министерства, а свел ее деятельность, приравняв ее деятельность к минимуму.

В целом для исторической науки данный текст может быть полезен для историков последней четверти XIX века. В контексте изучения истории эмиграции данный текст во многом уникален, потому что текст содержит необычные для эмиграции воспоминания о днях правления Александра III и непосредственно о самом необычном для царской семьи происшествии второй половины XIX века. Текст приводится с исправлением очевидных ошибок.

Крушение Императорского поезда.
17 октября 1888 года.
(Из воспоминаний за пятьдесят лет).

В начале октября 1888 года я был командирован Министром путей сообщения для осмотра портов Азовского и Черного морей и для обследования вопроса о накладных расходах при хранении и погрузке на суда зерновых товаров. Предполагая начать осмотр с портов Азовского моря, я остановился по дороге в Харькове, где помещалось Управление Курско-Харьковско-Азовской жел. дороги, во-первых, для получения некоторых сведений в Управлении железной дороги, а, во-вторых, чтобы повидать моего близкого родственника и друга, инж. В.А. Кованько управляющего дороги. Кованько я застал в крайне нервном настроении духа. – На вопрос, что с ним, - он ответил, что ожидается царский поезд и что всяких хлопот по случаю этого проезда – не оберешься. На многих участках дороги заканчиваются работы по сплошной замене шпал, путь еще должным образом не окреп, - а тут тяжелый поезд, идущий двойной тягою и черт знает, с какой скоростью, часто далеко превышающею назначенную по расписанию.

Зная, что Кованько отчаянный пессимист, всегда все видевший в мрачном виде, - я, по правде говоря, не обратил внимания на высказанные им опасения.

Расставаясь со мной, он сказал: «Ну брат, прощай. Не знаю удастся ли нам когда-нибудь свидеться. Ведь придется сопровождать Императорский поезд, а ты знаешь сам, насколько теперь это опасно».


Он намекал на покушения террористов, несколько раз уже пытавшихся вызвать крушения поездов, на которых следовали Высочайшие Особы.


После осмотра Азовских портов, я попал в Севастополь. Там управляющий дороги, проходя со мной по запасным путям товарной станции, указав на состав Императорского поезда только что прибывших из Петербурга, сказал – что, как он, так и все управление дороги, занято подготовкой к пропуску этих поездов по линии. При этом, - хотя не так откровенно как Кованько, - но все же он высказал, что следование поездов «чрезвычайной важности» лицам ответственным всегда помимо хлопот, внушает большую тревогу. Привожу заявления двух Управляющих дорог в подтверждение того, что о нерадении или недостаточном проявлении забот о безопасности при следовании по любой дороге Императорских поездов со стороны железнодорожных служащих и речи быть не могло. И тем не менее случилось крушение, которое по своим размерам оказалось более ужасным, чем все бывшие до того времени на русских дорогих. 22 человека было убито и 41 ранено, причем из последних шесть со смертельным исходом.


Несмотря на то, что были привлечены к расследованию этого несчастия лучшие технические силы и самые опытные специалисты в числе 15 экспертов, - прийти к определенному и твердому выводу о действительных причинах крушения – так и не удалось. О заключении экспертизы скажу ниже.


***

18 октября я сидел в первом ряду кресел в Одесском городском театре. Крайнее кресло от прохода в этом ряду было кресло Градоначальника. Представление давала гастролирующая оперная труппа и шла не то «Русалка» - не то «Руслан и Людмила» - точно не припомню. В середине первого акта вошел градоначальник, известный генерал по адмиралтейству – Зеленый. Не без удивления я заметил, что вместо афиши у него в руках было несколько исписанных телеграфных бланков, которые он демонстративно перечитывал, - и вовсе не глядел на сцену. Кончилось первое действие. Занавес опустился. Но не успела публика встать со своих мест, как он опять взвился. На сцене оказался хор и оркестр заиграл «Боже Царя Храни». Озадаченная и ничего не понимавшая публика все же потребовала, как полагается, повторение гимна. После троекратного исполнения гимна, сопровождавшегося аплодисментами и криками «ура», Зеленый, повернувшись лицом к публике и потряся телеграммами, закричал:

- «Господа, свершилось чудо. Господь спас от неминуемой гибели Царскую семью», - после чего градоначальник стал громко читать сообщение о крушении Императорского поезда около ст. Борок.

Публика сначала замерла. Последовало гробовое молчание. Вдруг кто-то крикнул: гимн! и весь переполненный театр – казалось, как один человек закричал: гимн! гимн! Произошло нечто неописуемое. После каждого окончания многократно исполненного гимна раздавались оглушительные крики «ура» никак не могущей придти в себя публики.

Нетрудно себе представить мое душевное состояние в эти незабвенные минуты. В прочитанной Зеленым телеграмме указывалось лишь о количестве жертв катастрофы, но ни одной фамилии не называлось. Вспомнились мне зловещие слова, сказанные Каванько при прощании в Харькове, и явилась почти уверенность, что это предчувствие близкой гибели что он находится в числе 22 убитых.

А тут еще ясно расслышанное замечание одного из ближайших ко мне зрителей, что «эти подлецы инженеры не могут даже своего Царя благополучно провезти»!

На мое несчастье – я был в форме инженера путей сообщения, что со мной случалось очень редко, и мне казалось, что вся публика обращала на меня внимание и смотрела далеко недружелюбно.

***

Через пять дней после катастрофы я уже был в Петербурге. Только там узнал, что Кованько жив, не ранен, но страшно потрясен произошедшим и что, передав новый состав Императорского поезда на соседнюю дорогу, - он вернулся домой и лежит пластом уже несколько дней.

В министерстве, начиная от швейцаров, снимавших верхнее платье, до министра, К.Н. Посьета, включительно – все имели крайне растерянный и унылый вид. В особенности К.Н. Посьет казался страшно удрученным и, хотя прошло меньше месяца после того, как я у него был с последним докладом, за это время он очень осунулся и постарел. Других разговоров между чинами министерства не было, как о крушении и о тех последствиях, какие оно неминуемо будет иметь для судьбы отдельных лиц и всего ведомства. Хотя с места получались ежедневные сведения о ходе производившегося А.Ф. Кони расследования, - но еще ничего определенного не было известно.

***

Перейду теперь к описанию крушения по рассказам, неоднократно слышанным мною от инженера Кованько.

Императорский поезд он принял с Лозово-Севастопольской железной дороги на ст. Лозовой. Обязанности местного железнодорожного начальства распределились при сопровождении этих поездов так: начальник участка пути находился на паровозе, а остальные в одном из хвостовых вагонов поезда. В вагоне, в котором находился Кованько, сидел еще Председатель Временного Управления Казенных жел. дорог, барон К.И. Шернваль и инспектор дороги инженер Кронеберг. Вот, что рассказывал Кованько.

- «Сидел я у окна, и на противоположном диване, много левее меня, сидел Кронеберг. Барон Шернваль находился в другом отделении вагона. Думал я о том, что еще один перегон и закончится моя тяжелая обязанность – сопровождение Императорского поезда и что, наконец, будет возможно выспаться и отдохнуть после ряда проведенных тревожных дней и ночей. Был второй час пасмурного и дождливого дня. Поезд шел очень плавно, но, как мне казалось, со скоростью, превышавшей установленную по расписанию (37 верст в час). Вдруг – налево, в верхнем углу отделения послышался звук как бы ломаемой корзины. Настала полнейшая темнота. Со страшным грохотом с боков, сверху, снизу – летели какие-то невидимые тяжелые предметы. Мелькнуло в голове, что вот еще одно мгновение и меня не станет. Мне ясно представились многие пережитые главнейшие события в моей жизни. Что со мной дальше произошло, - сказать не могу. Сразу тьма превратилась в свет и я оказался на том же диване, но уже не в вагоне, а на бровке полотна железной дороги. В нескольких шагах от меня – по направлению движения поезда по правую сторону полотна, сидел тоже на бровке Бар. Шернваль и, держа одну руку за спиной, - громко стонал. На право на откосе насыпи, зарывшись головой в рыхлую мокрую землю, лежал инженер Кронеберг. Вскочив на ноги и, еще хорошо не соображая, что случилось, я бросился было к Кронебергу, но сделав несколько шагов, вспомнил что везу Государя и всю его семью. Тогда я с откоса насыпи поднялся на полотно дороги и взглянул на стоящий на пути поезд. Вагоны, как показалось, были все на рельсах; только передний из двух паровозов немного отклонился в сторону и видимо сошел с рельс. Странным мне показалось, что поезд  стал много короче, чем он должен был быть в действительности . Идя вдоль вагонов, - я поравнялся с первым паровозом. Машинист, увидя меня идущего в одной форменной тужурке с непокрытой головой, что-то начал говорить, и, спрыгнув со ступеней паровоза, - снял с себя шапку и напялил ее мне насильно на голову. Как только я обогнул второй паровоз и посмотрел по линии – мне представилась картина страшного крушения. Вся бровка и откосы высокой насыпи были покрыты обломками разбитых вагонов, среди которых лежали раненые и убитые в самых разнообразных положениях. Кое-где ходили люди. Первым попался мне навстречу Государь, который держал в руках кусок гнилого дерева. Государь, очевидно узнал меня, ничего мне не сказал и прошел, не останавливаясь по направлению к паровозам. Я же пошел дальше и стал распоряжаться оказанием помощи раненым и извлечением из-под разбитых вагонов. Если бы мне суждено было прожить еще сто лет – уверен, что не забуду до смерти потрясающей картины, виденной мною на месте крушения.

Сначала все внимание было обращено на извлечение из-под обломков раненых, подающих еще признаки жизни. Об уборке трупов и не думали. В этой работе принимали участие сама Государыня и члены Царской Семьи. Потрясающее впечатление на меня произвел, казавшийся трупов курьер министра, все лицо и голова которого были покрыты кровью. Труп поддерживался в стоячем положении какими-то обломками. Как потом оказалось – курьер был только в бессознательном состоянии и остался жив. К вечеру кое-как удалось извлечь раненых, для перевозки которых был подан особый поезд. Вся Царская Семьи и уцелевший персонал Свиты и сопровождавших царский поезд, вернулись на Лозовую. Тут были отслужены панихида по убиенным и благодарственное молебствие за спасение от гибели».  –   

***

Таков в общих чертах рассказ лица, ответственного за следование Императорского поезда, каким-то чудом уцелевшего и отделавшегося контузиями. Форменная тужурка, в которую был одет В.А. Кованько во многих местах была как бы изрезана ножницами, - очевидно летевшими частями разбитых вагонов. У барона К.И. Шернваля оказались повреждения в бедре и сломанная рука. Что же касается инженера Кронеберга, то он остался невредим, - хотя с трудом, как рассказывал впоследствии, освободил голову из рыхлой земли, куда она основательно зарылась.

В момент крушения Царская Семья и ближайшие чины Свиты находились в вагоне-столовой. Вагон этот был превращен в щепки. Подававший Государю блюдо камер-лакей был убит на месте. Лежавшую у ног Государя собаку постигла та же участь. Сорванная с места тяжелая крышка вагона каким-то чудом была удержана обломками стен, и все сидевшие за столом остались невредимыми. Много лет после крушения говорили, что болезнь, от которой скончался Государь, была вызвана сильным ударом, полученным им и принятым портсигаром, находившимся в его кармане. Говорили также, что одна из Великих Княжон была сильно ушиблена… Однако, сейчас после крушения вся Царская семья была на ногах, ухаживала за ранеными и тогда ни о каких ударах или ушибах не было и речи.   

***

Каким образом могло случиться, что императорский поезд, для благополучного следования которого должны были быть принимаемы все возможные и доступные технике меры – потерпел такое ужасное крушение?

Вот что по этому поводу в своих воспоминаниях, между прочим, говорит А.Ф. Кони .

«Техническое изучение причин крушения, произведенное 15 экспертами, - научными специалистами и инженерами-практиками, привело их к заключению, что непосредственной  причиной крушения явился сход с рельс первого паровоза, произведшего своими боковыми качаниями, в размерах опасных для движения, расшитье пути. Эти качания были следствием значительной скорости, не соответствующей не расписанию, ни типу товарного паровоза, усилившейся при быстром движении под уклон поезда чрезвычайной длины и тяжести». – Далее А.Ф. Кони указывает, что вследствие заключения инженера Кирпичева и генерала Н.П. Петрова, производивших в Технологическом Институте экспертизу шпал и признавших качество шпал неудовлетворительным – было привлечено судебным следователем к ответственности, кроме состава управления, еще также Правление Курско-Харьково-Азовской железной дороги. – Наконец в нескольких местах своих воспоминания А.Ф. Кони указывает на то, что «тормоза были в неисправном виде».

Постараюсь возможно кратко и удобопонятно для не специалистов рассмотреть все указанные выше предположения о причинах крушения и выяснить – на кого, по справедливости, должна лечь ответственность за происшедшее несчастье.

Непосредственное заведование, как всеми вагонами, так и личным составом императорских поездов, было возложено на особую инспекцию императорских поездов, во главе которой, во время крушения поезда, был инженер д.с.с. барон Таубе: - На обязанности железнодорожных управлений оставались следующие функции: подача паровозов и забота об исправности пути, по которому следовал поезд.

Курско-Харьково-Азовская железная дорога была не дорога отправления поезда, а промежуточная. Она была вынуждена принять поезд в том виде, в каком он прибыл на передаточную с соседней дорогой станцию. Входить в обсуждение правильности или неправильности составления поезда ни управляющий дорогой, ни инспектор дороги не имели в сущности возможности, ибо вполне понятно, что выкинуть тот или иной вагон из поезда было немыслимо. – Так как в поезде было 118 осей, вместо полагающихся 42-х, как указывает А.Ф. Кони, то тащить такой тяжелый поезд один паровоз не мог, и необходимо было идти двойною тягою, причем даже два пассажирских паровоза были бы недостаточно сильны, и пришлось во главе поезда поставить один пассажирский, а другой товарный, более мощный паровоз. При такой неправильной тяге можно было безопасно двигаться лишь при непременной соблюдении указанной для императорских поездов скорости, т.е. 37 верст в час в осеннее время. Между тем – как было доказано обследованием аппарата Графио, коим был оборудован императорский поезд, скорость достигла 67 слишком верст, т.е. была почти вдвое больше против предусмотренной расписанием. К сожалению, А.Ф. Кони не в своих воспоминаниях ни словом не обмолвился о том, почему поезд шел с такой скоростью. А между тем у всех лиц, которым подобно мне, пришлось ознакомиться с делами следственного производства, несомненно должно было остаться в памяти то, что произошло во время последней перед Борками стоянки поезда. – Вот, в общих чертах, - насколько могу припомнить что значилось в показаниях В.А. Кованько. Тут необходимо маленькое пояснение.

Поезд шел с значительным опозданием. В Харькове должны были представиться Государю, кроме местных властей, еще различные депутации от дворянства, земства и пр. Инспектор императорских поездов, вероятно, по указанию лиц, приближенных к Государю, - все время настаивал перед управляющим дорогой, чтобы он приказал машинистам уменьшить опоздание путем ускорения движения поезда на оставшихся перегонах. Против этого возражал инж. Кованько, заявляя, что и без того поезд двигается скорее, чем предусмотрено расписанием. На ст. Тарановка (последней перед Борками) – управляющий дорогой подошел к паровозам и предупредил машинистов, что на всем перегоне до Борок только что закончились работы по сплошной замене шпал, а потому надлежит вести поезд осторожно – не увеличивая установленной скорости. Но не успел он окончить разговора с машинистами, как подошел бар. Таубе и обращаясь к ним сказал: «Молодцы ребята – уже немного уменьшили опоздание. Постарайтесь еще сколько-нибудь нагнать до Харькова. Вот видите, у меня в руках уже список наград. Вам – сказал он машинистам – будут пожалованы часы». –

Какого было положение машинистам. Кого слушать – управляющего дорогой или важного генерала, каким им наверное представлялся инспектор императорских поездов? – А тут еще обещанная награда! – Конечно, генеральское распоряжение взяло верх над распоряжениями управляющего, состоявшего далеко не в генеральском чине.


Итак – главная причина, вызвавшая крушение – чрезмерная скорость, допущенная вопреки указанию и воле администрации дороги.


Другая причина крушения, как пишет А.Ф. Кони, это то, что поезд шел «с испорченным автоматическими тормозами». Это указание – просто грешит против истины. В действительности вот что было. -  Государь, как было известно лицам, сопровождавших его в поездах по железным дорогам, не любил звуков, получающихся при торможении вагонов. Поэтому, не желая ему причинять беспокойство, тот вагон, в котором находился Государь, выключался из цепи автоматических тормозов и шел только с ручным тормозом. Так как во время крушения вся Императорская семья находилась в вагоне – столовой, то оказалось, что не только этот вагон, но и все те, через которые прошел Государь, чтобы дойти до столовой, были умышленно выключены и в них автоматические тормоза не действовали. Ответственность за такое вопиющее нарушение самых элементарных правил безопасности должна лежать на инспекции императорских поездов, а отнюдь не на упрвл. дороги, которое предоставило паровозы несомненно с вполне исправными аппаратами автоматического торможения. – Ни один машинист не тронется с места, не проверив действие своих тормозов.

Скажу еще несколько слов о пресловутой экспертизе шпал, произведенной проф. Кирпичевым и инж. ген. Н.П. Петровым.

Государь, как я упомянул выше, на месте крушения подобрал кусок гнилого дерева, который он потом передал К.Н. Посьету, сказав при этом, что очевидно шпалы были гнилые, отчего и произошло крушение. Этот кусок гнилого дерева в качестве вещественного доказательства фигурировал в следственном производстве. Но так как потом выяснилось, что все шпалы на участке пути, на котором произошло крушение, были новые, вполне здоровые, то у «беспристрастных» экспертов явилась мысль произвести некоторые лабораторные испытания уложенных на путях шпал. Для этого были выпилены бруски определенных размеров из сосны, как так называемой рудовой, и такие же бруски из лежавших на полотне шпал. В те и другие были вколочены костыли. Засим, при помощи особых приборов, было определено усилие, необходимое для выдергивания из брусков костылей. При этом оказалось, что костыль, вколоченный в рудовую сосну, оказывает чуть ли не двойное сопротивление против костыля, вколоченного в лежавшую на путях Курско-Харьково-Азовской дороги шпалу. Отсюда заключение экспертов, что если бы рельсы на путях помынутой дороги лежали бы на шпалах из рудовой сосны, а не сплавной, обыкновенной, то есть основание предположить, что крушения не произошло бы. Одно лишь мудрые эксперты – профессора упустили из виду, что рудовая сосна идет обыкновенно на столярные и плотничные работы, а отнюдь не на разделку на шпалы, стоимость которых в те времена на всей железнодорожной сети не превышала сорока копеек за штуку.

Привлеченные к суду и следствию лица – до генерала-адъютанта К.Н. Посьета включительно, о коем повествует в своих воспоминаниях А.Ф. Кони, - под следствием находились несколько месяцев. Но чего автор воспоминаний не счел нужным сказать – это то, что все дело о крушении было по особому Высочайшему повелению прекращено. Всем прикосновенным к делу было известно, что такой оборот был ему дан потому, что настоящими виновниками оказались лица, весьма и весьма приближенные к Государю Александру III.

***

Крушение 17 октября императорского поезда повлекло за собой крушение всего министерства путей сообщения. И до этого несчастного события ведомство не обладало значением, которое оно, в такой необъятной стране как Россия должно было иметь, и не пользовалось симпатиями ни общества, ни печати. А с назначением целого ряда неудачных министров – министерство путей сообщения было с годами низведено до уровня обычного главного управления. От министерства было отторгнуто тарифное дело, торговые порты, и оно потеряло решающий голос в вопросах о сооружении новых железных дорог. Один, впрочем, министр мог бы ему вернуть утраченный нерв всего железнодорожного дела – тарифы. Это был будущий граф С.Ю. Витте. Но этот крупный государственный человек в должности министра путей сообщения оставался только несколько месяцев. После назначения его на должность министра финансов он употребил все свое громадное влияние для того, чтобы еще более ослабить ведомство путей сообщения.

Н. Изнар
Возрождение. №149-150 от 29 и 30 октября 1925г. 

Примечания.
[1] Незабытые могилы: Российское зарубежье: некрологи 1917-2001: в 6 т. Т. 3. И – К. / Рос. гос. б-ка; сост. В.Н. Чуваков; Под ред. Е.В. Макаревич. М., 2001. С. 63.
[2] Возрождение. №2680. 3 октября 1932г.