10.5. "Барышня-крестьянка".Продолжение. "Смерть можно будет побороть..."
Эпиграф из «Душеньки» И.Ф. Богдановича как бы нацеливает читателя на то, что девушка Лиза, переодеваясь то в крестьянку, то в барышню, представляет собой воплощение Душеньки-Психеи. В таком случае, Алексей должен воплощать собой Амура. По сюжету Амур вначале должен предстать для Психеи чудовищем, - но этого у Пушкина нет. Если только не считать того, что при первой встрече Лизы-Акулины с Алексеем, из-за кустов выскочила прекрасная легавая собака, которая напугала девушку. Собака предстала – и то временно, - чудовищем. И зовут её, как и должно звать чудовище, – Сбогар.
Все мы знаем по комментариям, что «Сбогар» - это название популярного в пушкинское время романа Шарля Нодье. Дальше этого комментария мы обычно ничего о Сбогаре не знаем и не интересуемся им, - а зря!
У Нодье так зовут предводителя шайки разбойников, именующих себя «братьями общего блага» (вам это ничего не напоминает?). Сбогар наделён молвой огромным ростом и внушающей ужас внешностью. То есть, настоящий Сбогар представлялся людям истинным чудовищем.
В романе Нодье герой разделён на «доброго» и «злого», - как «злой» – он разбойник Жан Сбогар, как «добрый» – монах Лотарио.
В повести Пушкина его герой целиком – «добрый», - и только отголоском того, другого, «злого», - является его пёс, которого зовут грозным и романтическим именем – Сбогар, - и который напугал в первую минуту знакомства Лизу-Акулину.
Интересно, что имя этого пса оказывается на ту же букву, что имя героя первой повести цикла – «Выстрел», - Сильвио. «Сильвио» - имя-маска, имя-прикрытие. Непонятно, имя ли это, фамилия ли, прозвище ли? В переводе с латинского его можно воспроизвести как «Лесной», - но Лесной – это и Дубровский (лес – дубрава)! Правда, Дубровский – это русский разбойник, а Сильвио «казался русским», но носил иностранное имя.
Фамилия Алексея так же «лесная» - Берестов. И встречаются герои в роще, - вероятно, берёзовой.
По дошедшим до нас свидетельствам, - когда мальчик Саша Пушкин впервые столкнулся со смертью, - летом 1807 года, в которое в подмосковном Захарове умер его младший братик Николенька, - он попросил,- в случае, если и он тоже вдруг умрёт, - чтобы похоронили его в любимой берёзовой роще... Мысль о том, что он будет лежать среди светлых стволов и шума кудрявых берёзовых веток, видно, утешала мальчика. (Так нас всех поражает в детстве мысль о собственной смерти, и мы все находим то или иное утешение для себя, чтобы примириться с этой чудовищной мыслью...)
Сильвио умер бесследно, - и в общем бесславно, - битва под Скулянами была греками под предводительством Ипсиланти проиграна. Если б его историю не передал Ивану Петровичу Белкину подполковник И.Л.П., а последний не записал её, - а сосед его не передал бы повесть издателю А.П., - мы и не узнали бы, что жил-был такой Сильвио... А ведь натура у него при этом незаурядная, индивидуальность яркая, и характер героический. Но он - человек вне культуры, и тем более - вне русской культуры. Он - романтическая личность типа Алеко, который хочет воли "лишь для себя". Правда, потом он сумел подняться над собой и захотеть воли уже для других - для греческого народа, - и всё же это - продолжение той же индивидуалистической позиции. В чём корень этой индивидуалистической позиции? Видимо, в том, что человек, стоящий на ней, игнорирует присутствие Бога и участие Бога в его собственной жизни, - как и в жизни народа. Он для самого себя - главный, первый. Это - с одной стороны, - хорошо, - поскольку выделяет его из толпы, из массы. С другой стороны, это - путь Люцифера, - в пушкинское время его совершил в своей жизни Наполеон. Это - путь чудовища.
Характерно то, что в жизни Сильвио вообще не присутствует женщина. Ему не нужна любовь... Без любви он остался мёртвым. Путь Сильвио - по большому счёту - путь мертвеца... Он - человек первобытный, лесной, телесный. Он как будто и вырвался из толпы, как будто и захотел почувствовать себя Человеком - с большой буквы, - но ушёл в эту толпу обратно, смешавшись среди трупов под Скулянами, и даже имени его мы не знаем, поскольку Сильвио - это не православное имя, это какое-то прозвище, подобное прозвищу французского разбойника - Жана Сбогара. Таким образом, - мы полагаем, - в собаке Алексея Берестова что-то должно нам напомнить героя повести "Выстрел" - Сильвио. Если учесть, что при старой орфографии имя Сбогар писалось с твёрдым знаком, то и количество букв в этих двух именах - одинаковое...
Кроме собаки с романтическим именем, у Алексея есть ещё такой романтический атрибут, как чёрное кольцо с мёртвой, - Адамовой, - головой. В Христианстве считается, что именно смерть Адама, - то есть, вернее, грех его, который сделал его смертным, - искупил своей смертью на кресте Иисус Христос. Поэтому у подножия креста принято помещать Адамову голову. Для западной мифологии эмблема головы Адама символизирует смертность человека - "memento mori", - а для православной она - символ Воскресения. Понятное дело, что играющий в романтика Алексей носит своё кольцо именно с западной "печальной" мыслью о смерти. Но оно может стать для него и символом Воскресения...
10.5.1. "Усильем Воскресенья...".
Лиза Муромская в образе дочери сельского кузнеца Акулины клянётся святой пятницей (возможно, у Пушкина здесь были заглавные буквы, но в наших изданиях эти слова написаны с прописных.) Некоторые комментаторы недоумевают: "никто никогда не клялся святой Пятницей!"... Кто она такая? Или - что?..
Во-первых, все мы помним, что пятница - постный день, потому что пятница - последний день Страстей Христовых, - Страстная пятница. В пятницу умер Христос.
Во-вторых, у нас на Руси почитали святую Пятницу - фольклорный персонаж, родственный Мокоши (богине смерти), - девушки приносили для неё и бросали в колодцы пряжу, полотенца, - чтобы задобрить Пятницу. (Пятница считалась покровительницей колодцев, а так же - рукоделия и
свадеб.) Эта языческая Пятница объединилась в народном сознании с христианской святой - Параскевой (Параскева в переводе с греческого - "пятница"), - римской христианкой, казнённой в пятницу. И эта же Параскева ассоциировалась в православном сознании - с Девой Марией.*
А в западном сознании Параскева была Венерой (во Франции - пятница - Vendredi) и Фрейей (в Германии - der Freitag, в Англии - Friday).
Дева Мария, - в свою очередь, - соединилась с представлением о Душе-Психее, - и считалась воплощением именно русской Души.
Таким образом, клянясь святой Пятницей, Лиза клянётся как бы народным представлением о Деве Марии. Но так же и сама она является живым воплощением Душеньки-Психеи, - о чём предупреждает нас эпиграф из поэмы И.Ф. Богдановича "Душенька", - "Во всех ты, Душенька, нарядах хороша!"
И - мы тут подумали, что Пушкин, - может быть, имел в виду то, что в любом наряде надо разглядеть Душу, - Русскую Душу, - Народную Душу. Лиза, одеваясь крестьянкой Акулиной, остаётся в основе своей - в душе своей - самой собой. Она только меняет "приёмы" - "низко кланялась, ... качала головою наподобие глиняных котов, говорила на крестьянском наречии, смеялась, закрываясь рукавом,.." , - вместо того, чтобы говорить по-французски и делать книксен... Приёмы меняются, но - не суть, - не душа её. Иначе Лиза была бы смешна и нелепа в крестьянском облике, - а она в нём - органична, - как органична была в своём танце Наташа Ростова - другое литературное воплощение Русской Души.
Помните?
«Где, как, когда всосала в себя из этого русского воздуха, которым она дышала, – эта графинечка, воспитанная эмигранткой – француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы …? Но дух и приемы эти были те самые .. русские , которых и ждал от нее дядюшка». ... Анисья Федоровна прослезилась, «глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей.. графиню, которая умела понять все то , что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке»...
И простодушный Алексей Иванович Берестов влюбляется не в княгиню или графиню, не в помещицу Муромскую, а - в Душу, представшую ему в облике милой девушки в простом синем (новалисовский цвет) сарафане.
В поэме Богдановича строки, взятые Пушкиным для эпиграфа, продолжаются так:
Во всех ты, Душенька, нарядах хороша,
По образу ль какой царицы ты одета,
Пастушкою ли где сидишь у шалаша,
Во всех ты чудо света,
Во всех являешься прекрасным божеством,
И только ты одна прекраснее портрета.
Мы, конечно, думаем, что Лиза Муромская одета при встречах с Алексеем Берестовым как пастушка, но... Но зовут эту пастушку - Акулина, - по-батюшке - Васильевна (дочь Василья-кузнеца). Имя "Акулина" значит "Орлица", имя "Василий" - соотносится со словом "Царь" (от греческого «базилевс»)... "Орлица-Царица"! Вот вам - и "дочь кузнеца"...
Наперсницей Лизы, способствовавшей её знакомству с Алексеем, является девушка по имени Настя - Анастасия. Надо сказать, что Параскеву - Пятницу так же называли и Анастасией. Само имя "Анастасия" значит - "Воскресение", "Воскрешающая". Среди гостей у поварихи Берестовых есть некая Ненила, так Параскеву Пятницу звали и Неонилой - тоже. Но все эти образы вобрал в себя единый прекрасный образ Богородицы. И в каждой чистой русской девичьей и женской душе светится частичка Её чистого пламени.
Своим решением "жениться на крестьянке и жить своими трудами" Алексей выбирает Душу, Душу Живую, - не взирая на то, во что эта Душа одета и к какому сословию относится её носительница. И благодаря этому решению герой становится на путь бессмертия.
* "Происходило органичное соединение образов Параскевы и Богородицы, что отразилось в фольклорном материале, где в духовном стихе о милостивой жене дева Мария именовалась и Богородицей и Пятницей:
"Стояла милослива жена да милосердна
Во край пути да край дорози.
Во сне ей и Пятница явилась,
Сама пресвятая Богородица…"
(олонецк.; Чичеров В.И. 1957. С. 41).
В народных представлениях Пятница и Богородица - защитницы женщин, распорядительницы браков, покровительницы дома и женских занятий. " / "Параскева", авт. Ольга Баранова. Интернет.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/11/24/2276