Сегодня, 18.11.16, рано утром, по пятому каналу смотрела программу «Момент Истины», где давал интервью бывший мэр Москвы Юрий Лужков. Вспоминая военные годы, он рассказал, как от голода ел глину. Корреспондент с сомнением переспросил: «Глину?»
Мы с Лужковым – одногодки. В моём мозгу мгновенно вспыхнула та же картина, как я её, милую, ела.
Город наш был небольшой, на крутом берегу Волги. Город был разделён пополам притоком Волги – речкой Камышинкой. Весной она разливалась, а летом её можно было перейти вброд. Мы, дети, ловили в ней головастиков подолом. Но главным удовольствием для нас был поиск Сладкой Глины.
Через Камышинку был деревянный мост, который становился для нас крышей от палящего солнца. А под ним этой Глины было - сколько хочешь!
Пусть к речке не близок, равен примерно сегодняшним двум остановкам автобуса. Да ещё надо было перейти железную дорогу. Шли ватагой по несколько человек. Если мы приходили к мосту, а там уже были дети, сосущие глину, то искали и находили «своё» место. И начинали копать. Снимали верхний слой песка на насыпи под мостом, затем выкапывали глину, которая была с песком. Её тоже в сторону. И уже глубже находили Нашу, Любимую, Плиточную, шоколадного цвета. Выкапывали её осторожно, чтобы пластинки были побольше и чистые. Даже сдували с них пыль, нюхали, предвкушая удовольствие. Не могу вспомнить её запах, но нам он нравился!
Чистую пластинку отправляли в рот и наступало блаженство!
Я пыталась вспомнить её вкус. Мне кажется, если её, пластинку, придавить к нёбу языком, а потом чмокнуть, то получается на вкус что-то сладковатое и приятное.
…Несколько раз вынешь её пальчиками изо рта, полюбуешься, как она начинает таять… И пластинка такая гладкая, блестящая, тающая, вкусная… И снова её в рот… Как леденец! (Шоколада мы тогда не знали вообще, даже слова такого.)
А руки снова работают, дальше ищем! Выкапывали ямки довольно глубокие, стоя в песчаной насыпи по колено в песке. Потом ладошками набивали Глиной карманы, и – в обратный путь.
Уходили на эту добычу мы втайне от мам. Пап у нас не было – война забрала.
Дома мама пыталась мне объяснить: нельзя её много есть, живот заболит. Попадёшь в больницу, сделают укол… (Но говорить, что совсем нельзя есть – она не могла. Из еды ничего не было… И она так же голодала.)
Мы думали, что чисто умывались после глиняного лакомства, чтобы следов не оставалось. Но следы находились, и мама снова спрашивала: «Опять глина?»
Однажды мы были, наверно, особенно грязные, и увидевшая нас какая-то старенькая бабушка перекрестила нас, а потом себя.
…Вспомнилась ещё одна сладость моего детства. Это «Макуха» - жмых или отжим после выработки подсолнечного масла. Он был спрессован в огромные плиты, типа сегодняшних плит ДСП, только толще.
Его привозили к нам на территорию элеватора в открытых вагонах. Элеватор стоял на самом высоком месте берега. К нему шла одна колея железной дороги. Внизу был погрузочный пункт. Там лежали брёвна, кучи песка, и много нужных народному хозяйству громоздких вещей. Работал один подъёмный кран. Он разгружал вагоны, и он же нагружал баржи. По территории ходил солдат с винтовкой, которого мы очень боялись. Территория была ограждена каменным забором, сделать в нём дырки было нельзя, зато было много лазов под ним, куда мы, дети, и протискивались.
Отломить от огромной плиты кусочек было невозможно. Мы, дети, крутились на площадке и ждали, когда начнёт работать подъёмный кран. Он выгружал из вагонов огромные пласты макухи, поднимая их на железных цепях, и сбрасывал в огромные кучи. От удара некоторые плиты ломались, от них откалывались куски, кусочки и крошки. Вот эти маленькие кусочки мы и собирали. Если их не было, собирали раскрошенную макуху из огромных куч сора и пыли, оставшихся после погрузки. Первым делом клали в рот, набивали карманы и вылезали обратно. Лазили с нами иногда и взрослые.
Нагруженные Макухой, мы шли купаться на Волгу, до самого вечера. И эта Макуха очень скрашивала наше несладкое детство.
Вечером ожидалась очередная трёпка от мамы, и ужин оладушками из картофельных очисток, от которых меня всегда тошнило. (Если удастся, пока мать не видит, найти запрятанную бутыль с подсолнечным маслом и тоненькими ручонками налить на сухой оладушек каплю – он легче пролезал в горло… Но я боялась это делать – вдруг не удержу бутыль и разолью его… Тогда мать, точно, прибила бы…)
Сейчас я понимаю, как горько было моей матери – она и боялась за меня, что от избытка сорной еды может случиться беда со здоровьем, и плакала в душе от жалости, так как сама жила впроголодь.
Летом ещё было хорошо. Самое вкусное – арбузы, дыни, чёрный паслён, помидоры, огурцы – всё с нашей бахчи. Если был ещё и хлеб – то всё ели с хлебом!
…Потом спокойный, сытый сон, без войны, который подарили нам не вернувшиеся с неё отцы….
Зимой, конечно, было совсем худо… Но мы выжили!
Сейчас я своей правнучке всегда напоминаю: еду нельзя выбрасывать, она достаётся нам трудом и С Трудом!