«Нужно уметь закрывать скучную книгу, уходить с плохого кино, увольняться с нелюбимой работы и расставаться с людьми, которые тобой не дорожат»… (М. Жванецкий)
Глава первая. А что на «горячее»?
Запылённый чёрный «лексус» лихо свернул на парковку аэроклуба и, погасив усталые фары, надолго затих, не являя миру своего хозяина. Нет, ничего не случилось. И хозяин был в полном порядке, не считая несколько странного для его возраста поведения. За рулём сидел упакованный для вечернего раута поджарый, широкоплечий мужчина лет шестидесяти, с волевыми чертами лица и заботливо прокачанными бицепсами.
Под шаловливую восточную музыку он кокетливо смотрелся в зеркальце, нанося подушечками пальцев грим цвета загара. Старательно прилаживал усы, редкую длинную бороду. При этом старец повизгивал от удовольствия, глумливо произнося петросяновские реплики: «О, достойнейший из отстойнейших!», «О, перхоть моей души!», «О, умнейший из тупейших!» И далее в том же роде. Пошарив в бардачке, обнаружил миниатюрную фляжку с коньяком, порадовался находке и отправил во внутренний карман фрака. «Сгодится!» Наконец, он водрузил на голову седой лохматый парик и пришлёпнул его тюрбаном, похожим на подтаявший кремовый торт.
Довольный новым лицом, Сергей Петрович Красавин, хозяин не только «лексуса», но и сего аэроклуба, а заодно и крупной сибирской компании, открыл пузатую спортивную сумку, выудил длинный полосатый узбекский халат и только тогда вышел из машины. На ходу завязывая халат длинным кушаком, он обогнул служебное здание и направился сразу на лётное поле с видом человека, свободного, наконец, от всех земных забот и готового взмыть в ночное небо лёгким, бестелесным джинном, чтобы насладиться этой свободой в полной мере именно сегодня.
«Имею право! Мой юбилей или где?» - Красавин поиграл седыми бровями и мысленно похвалил себя за то, что всё-таки отвоевал себе это право. Не хотел, ох, как не хотел он устраивать юбилейную мишуру где-то в элитном ресторане для узкого круга лиц, с соблюдением всех чопорных правил. Но куда деваться от корпоративной этики? Уговорили. Правда, на его условиях: место выбирает он сам, рулят сценарием его «друганы», и главный сюрприз – тоже за ним, за юбиляром.
И он представил, как «высокие» гости, заинтригованные приглашением в виде авиабилетов, с любопытством съезжаются сейчас… к бывшему затрапезному стадиону на окраине города. Видят неузнаваемо обновлённую спортивную чашу с изумрудным газоном, что возлежит перед ними пасхальным яичком среди серых «хрущёвок».
«Хо-хо!» - Выплёскивают эмоции дамы, пользуя для понта словарный запас Эллочки-людоедки. На ресепшене их любезно встречают милые улыбки сотрудниц, меняющих билеты на номера столов в виде бумажных самолётиков. «Клёво!» И передают в надёжные руки одетых с иголочки «секьюрити». «Класс!» Те бархатными голосами предлагают подняться на лестницу самолётного трапа с красной дорожкой, что доставит их – «Кайф!» - через всё футбольное поле прямо… к ресторации - декорации, смонтированной из лёгких алюминиевых конструкций на небольшом подиуме в дальнем торце стадиона. «Круто!» Изящный профиль «суперлайнера» с надписью на борту «КрасАВИн - 60» в облаках из белых шаров - «Вау!» - скрывает столы с яствами, между которых снуют туда-сюда и по аппарели* вниз гибкие стюарды-официанты исключительно в лётной форме. «Шик!» Поодаль от самолёта серебряный диск «летающей тарелки» - «Офигеть!» - приютил джаз-банду в лётных комбинезонах. И над стадионом, не умолкая, звучат джазовые композиции на тему песен о небе и небесных «пахарях». «Супер!» Но удивляются гости недолго и быстро меняют дежурные улыбки на обиженные и даже чуть оскорблённые. Как так? Юбиляр их не встречает, сам, видите ли, появится неизвестно когда. – «Мрак! Жуть!»
«Сюрприз будет»… Коротко хохотнул Красавин, весьма удовлетворённый нарисованной картинкой, и проводил взглядом борт выезжавшего на взлётку древнего, но вполне сносного в эксплуатации «сельхозника». Удивился, узрев за штурвалом механика Степаныча: «Куда без меня? Я же велел мне его подготовить». И тут из-под локтя колобком выкатился с двумя парашютами Борис Сладков, давний друг, бывший сослуживец, нынешний начальник его аэроклуба и единственный человек, не считая механика Михаила Степановича, который был посвящён в «сюрприз».
- Салам алейкум, о, потрясный Гасан Абдурахман ибн Хаттаб! – Поклонился в шутливом приветствии «друган» и кивнул на двухместный самолёт, скромно стоящий в сторонке. - Вам сюда, Ваше Юбилярство!
- Ваалейкум ассалам. – Кивнул в ответ и погладил бороду прямой как минарет Хоттабыч. Бросив взгляд на самолёт, снова удивился: - «Птенчик»? Вообще-то я заказывал «сель... Хотя какая разница, с какого борта совершить свой, кстати, тоже юбилейный, пятисотый прыжок? Представляешь, Бориска - барбариска, пятисо-о-тый! А кто второй пилот?
- Я, о, мотор моего сердца! - Парашют из рук Бориса ловко перекочевал на спину шефа.
- Уверен? – Твёрдо глянул ему в глаза Красавин, напоминая о контузии, что лишила когда-то классного пилота общения с небом на долгие годы.
- Обижаешь, о форсаж моей души! Медики окончательно закрыли тему. И я теперь в качестве «играющего тренера» весь ваш – от винта до кончиков хвоста. – При этом Борис щёлкнул пятками, вытянулся во фрунт и похлопал шефа по животу. – Кстати о птичках, а что у вас, о, всемогущий Джинн, сегодня на «горячее»? Узбекский плов или казахский бешбармак?
- Не угадал. – Джинн повернулся спиной.- Подтяни-ка сзади. Халат этот…
- Ну да, джинны в сказках с парашютами не летают. Не уходи от ответа, почтеннейший. Или кулинарный сюрприз тоже имеет место быть?
- А то! Я объявил рыбный день по-русски. Представляешь, эдакое подводное фэнтези: аквариум с живыми русалками, во весь стол «акула» из запечённого барашка с лобстерами и королевскими креветками, фонтан из бокалов с шампанским и карамельными золотыми рыбками…
- Полный улёт! - Фыркнул Борис и, развернув шефа лицом, ещё раз придирчиво осмотрел экипировку: – Значит, тройная уха, караси в сметане и водочка в стакане. Замётано! Так. Заушник не отключай. Будь на связи. А это что? – Рука Бориса наткнулась на груди шефа на что-то твёрдое, и тот виновато поднял руки вверх:
- Сдаюсь! Расслабиться хотел при посадке.
Борис заволновался, отвинтил колпачок, осторожно понюхал:
- Фи, какая гадость! Джиннам вовсе не по чину пить такую мертвечину... А вот этот коньячок - самый лучший бодрячок. – Он достал свой НЗ и деловито поменял фляжки. – Только в полёте ни-ни. Вот теперь порядок. – Успокоил не то себя, не то шефа и строго кивнул на висящие полы халата: - «Закрылки» прибери. А теперь «боевой разворот»* и «спиралью»* к аппарату. П-шё-ёл!
Оба разом выкинули в стороны руки и точно мальчишки-десятилетки «полетели» к «Птенчику», изображая звук работающего двигателя. Также дружно завалились в «тандем»*. Красавин громко выдохнул, сунул тюрбан за пазуху, натянул на парик лётный шлем и легонько боднул стекло кабины:
- Ну, Птенчик, дадим сегодня дрозда?
Настроение – пузырьковое. Внутри всё закипало в предвкушении прикола. Чего греха таить, не любил он «официоз» с самой молодости и, бывало, назло превращал с друзьями любое заорганизованное застолье в «зверский капустник» - с приколами и розыгрышами. Если гости виновника торжества узнавали, что на вечеринке будет «троица раздолбаев» - Серёга-ремень, Борька-кремень и Миха-тюлень,- народ валил без приглашения. Все знали: будет весело, и адреналин зашкалит. Однозначно…
Вот и сегодня, когда осталась в неуютном прошлом «мёртвая петля»* перестройки, затянувшая на долгие годы каждого из них в свой мир выживания, - они снова вместе, в одной связке, на одной волне лёгкого юмора. Возраст «троицы» не имел значения. Друзья, как вино: чем старше, тем лучше. Выдержка проверена годами. Главное, вовремя не дать превратиться вину в уксус.
Этому и не позволил случиться Красавин, когда сам успешно поднялся на «нефтянке», вынужденно оставив родную авиацию. Сделал «кобру»* на крутом вираже смены формаций, поднаторел в экономике и юридическом праве. И также удачно пробился в депутаты. Как говорят парашютисты, «поймал ветер». Дом – полная чаша, прикрытая выпуклой крышкой – авторитетом. Впереди – необъятные перспективы «небожителя». Казалось, чего ещё желать бывшему простому лётчику российских авиалиний? Но однажды вошёл в «штопор»*. Вдруг засосало под ложечкой, навалился глухой депресняк и потянул в воздушную яму сомнений. Вон уже и старость в затылок дышит, близоруко прищуривается, шепеляво спрашивает: «С кем меня, залётный, делить будешь?» И правда, «штопор» жуткий. Семья разбита обоюдными изменами. Сын сам по себе и для себя. Настоящие друзья остались за бортом, в прошлой жизни. Выкинул, как башмаки, которые сносились. Сбросил «балласт», рванул в крутое «небо» ас, а приземлиться – так пуста землица...
От вины и тоски, стиснувшей грудину, успешный бизнесмен заёрзал в мягком кресле, стал задыхаться в серой скуке пустого особняка, чесаться от аллергии на «нужные» рукопожатия. Что-то не то и не так было в этой успешности. Радости, что ли, не хватало. Обыкновенной человеческой радости. Понял тогда: у каждого человека своя «высота». Выше головы не прыгнешь. Взял себя в руки, закатал и закусил губу в ненасытном бизнесе, вернул домой блудного сына, терпеливо начал искать своих былых «летунов». Обнаружил на северной окраине региона и на краю жизни «чистильщика» - одиночку Бориса Сладкова. Вытащил из крутого пике запоя в каком-то дачном кооперативе механика от бога Михаила Тюленева. Поместил былое братство под крышей заброшенного междугороднего аэропорта, приобретённого по случаю, и замутил многофункциональную деятельность аэроклуба «Вираж» - с обучением пилотному делу, парашютному спорту, с эко - тур - экскурсиями и прочими сельхоз – лесхоз - договорами. И праздники жизни сами собой снова перекочевали в уют дружеских объятий и непотопляемого балагурства. Здесь, как на таёжной заимке, душе тепло, светло и радостно. Отлегло. Какая старость? Передохнуть некогда. А тут ещё и юбилей, как нарочно совпавший с Днём авиации…
… «Птенчик», прозванный так в противоположность большим стальным птицам, недолго «распевался», радостно подпрыгнул и побежал на взлёт. Но подняться не успел. Впереди, в угасающей бордовой акварели ярого заката, куда только что ушёл «сельхозник», прогремел мощный взрыв.
Глава вторая. Не шали…
Красавин почернел лицом, заглушил мотор и замер, наблюдая, как огненные обломки феерически фланировали в вечернем августовском небе и стремительно падали на землю где-то за лесом. Взвыла пожарная сирена, заголосила в унисон «скорая», из кустов вынырнула вездесущая пресса, и пустой аэродром ожил, унося суматоху в сторону аварии.
- И что это было? – Очнулся Сергей Петрович. Игривое настроение махом улетучилось вместе с тёмно-сизым дымком от последней падающей детали бывшего «сельхозника». - Для фейерверка вроде рановато, а кинобоевик сценарием не предусмотрен.
У Бориса не дрогнул ни один мускул. Глядя вдаль, произнёс индифферентно, даже несколько пафосно:
- Полагаю, это и есть заказное «горячее блюдо» на юбилейный ужин…
- Объясни, твою кулинарию... – Процедил Сергей Петрович и заиграл желваками: - А ну, на выход!
Через минуту они сидели на травяной бровке, и Борис, мусоля сочный стебелёк напряжёнными губами, хмуро произнёс:
- Что объяснять? Заказали тебя, Серёга. И сейчас ты «погиб» смертью храбрых, как и полагается бывшему лётчику и крутому бизнесмену, - в родном бездонном небе-океане. Через час об этом узнает весь город. Видал, как резво «желтокорры» выпорхнули из засады?
- Допустим, заказали меня. И развалюху «сельхозника» не жалко. Всё равно в утиль сдавать. А причём здесь… Степаныч? Ведь это он был за штурвалом? Как ты мог, Борис?
Голос сорвался, и он снял шлем, сразу сгорбившись и склонив в молчании седую голову. Борис шепнул на ухо:
- Не вели казнить, вели слово молвить. О, рахат-лукум языка моего!
- Не ёрничай. А то не посмотрю, что друг. Врежу… - И замахнулся увесистым кулаком так, что нервно затряслась восточная бородёнка.
- Спокойствие, о, мудрейший! – Борис чуть отпрянул, но успел перехватить руку хозяина и прижать к росной траве: - Остынь и выслушай. Степаныч сам предложил эту комбинацию...
- Как сам? Миха-тюлень сам?
- Вот именно. Его в угол загнали, а он... В общем, два дня назад, когда я был на плановом обследовании в стационаре, заходит ко мне в палату Степаныч. Какой-то весь взъерошенный и чем-то встревоженный. Говорит, когда возвращался из аэроклуба домой на своей старенькой «тойоте», его на дороге «взяли в клещи» какие-то «быки» на «хаммерах» и в чёрных масках. Один, видимо, старший, нагло ввалился в машину, открыл бардачок и небрежно бросил пухлый пакет и банковскую карту сверху, сказав сначала вежливо-спокойно: «Здесь пять миллионов. Они твои, если при осмотре самолёта шефа, на котором вы вместе полетите к гостям, ты просто не заметишь вот этой маленькой адской машинки». И кладёт рядом чёрный «кирпичик» с ехидно подмигивающим красным глазком.
Степаныч – ни слова, а «маска» продолжала, перейдя уже на жёсткий «хаммерско-хамский» язык: «У тебя, тварь бессловесная, нет выбора. А мы дарим тебе не просто жизнь – за минуту до взрыва выбрасываешься с парашютом – но и долгую жизнь. Диагноз болезни, о которой ты, босота чумазая, трусливо помалкиваешь, предполагает дорогостоящую операцию, а значит – развод на большие деньги, которые ты, тупая отвёртка, никогда не заработаешь. И ещё. Никакого отказа. У нас «в гостях» твоя милейшая супруга с очаровательным внуком, которые чуть-чуть не доехали домой от одесских родственников. Но мы же цивилизованные люди! Как только дело будет сделано, отпустим».
- Уроды! - Хлопнул по коленкам Красавин. - Какой-то пошлый сюжет из забытых девяностых. Ущипни меня, Борис… Кто- то действительно жаждет, чтобы Красавин так красиво «ушёл»?
- Нашёлся, как видишь, «аниматор» с буйной фантазией. Наверняка из стана конкурентов. Ты же подал заявку на участие в тендере?
Красавин утвердительно мотнул бородой.
- Ну вот. «Получи, фашист, гранату». Хотя не факт, что кто-то из них. Слишком очевидно. Не боись, разыщем пиромана и гонорар выпишем по первое число.
- И что же Степаныч? – Глухо спросил Красавин, теребя спутанную бороду. Он знал, что не обременённый семьёй Борька – кремень вовсе не та кандидатура для уговоров. «Водитель» легендарной «акулы», прошедший ад афганского плена. «Омоновец», закалённый в боях с бандитским беспределом в подлые девяностые. Оперативник, не принявший из принципа знака полицейского, потому что именно продажные полицаи-каратели во время Отечественной войны уничтожили под корень все его родовые корни… Такой «бронежилет» не пробьёт никакая банковская карта.
А вот на струнах добрейшей души человека Михаила Степановича, выросшего на дрожжах мягкого одесского юмора, обожавшего мудрую поэзию и своего единственного внука, - на этих тонких струнах безобидного Михи-тюленя, поиграть можно…
- А что Степаныч? – Пожал плечами Борис. - У него на самом деле не было выбора. Ну, вытер вспотевшие ладони о брюки да в сердцах гаркнул: «Та нехай летит всё к дяде Бене!» И громко захлопнул бардачок. Старший «хам» одобрительно потрепал его по плечу и погрозил татуированным пальцем: «Смотри, механик, не шали. Обойдётся дороже».
И это короткое «не шали» в конце «зажигательной» встречи сильно взбесило Степаныча. Он уже хотел пуститься вдогонку отъезжающим, чтобы бросить грязные деньги под колёса «хамам», но приказал себе: «Ша, Миха, не глупи по-мелкому, а тупи масштабно». И сумасшедшая идея шаровой молнией тут же вкатилась в клубок умных одесских извилин. Даже лицом просветлел: «А шо? Умоем черномордых?» А вслух щедро пообещал вслед: «Таки будет тебе, головёшка глазастая, красивый «бабах!» С тем и пришёл ко мне.
- Ну, не томи. Жив?
- Живее всех живых. Наверняка уже приземлился где-нибудь в районе деревни. Я туда ему подогнал машину. Так что на праздник успеет.
- Тогда кто погиб?
- Не переживай, Серёга. Как говорил товарищ Бендер, «всё учтено могучим ураганом». Нашлись подходящие по комплекции и прилично экипированные вашими личными вещами два бесхозных трупа бомжей из городского морга. Цинично, конечно. Тоже люди. Ну, да отмолим грех. А теперь мой к тебе вопрос на миллион. – Борис отбросил зажёванную травину и сложил по-восточному ладони. – Знать хочу, о, повелитель, что дальше? Сюрприз остаётся в силе или формируем «груз 200»* для ваших похорон по высшему разряду?
- Не кощунствуй. И никаких «или». – Красавин решительно встал, снова нахлобучил шлем, хитро прищурился: – Они думают –мафия бессмертна, а мы докажем, что джинны… От винта!
- Слушаюсь и повинуюсь! - Поднялся, кряхтя, Борис – Когда честные олигархи гневаются, халифы отдыхают…
Глава третья. Ангел смерти
«Птенчик» сделал примерочный круг над открытым овалом стадиона. Точка приземления была отлично видна ещё и за счёт направленных лучей от мощных прожекторов. Один из них, установленный на крыше жилой двенадцатиэтажки, что примыкала к стадиону буквой «Т», работал в «блуждающем» режиме и тщательно шарил по округе. Набрав высоту, самолёт зашёл на второй круг. Красавин-Хоттабыч собрался с духом и скользнул за борт в ночную «купель», на дне которой метался в огненных улично-рекламных и транспортных завихрениях сюрреальный мегаполис. Просчитал нужные секунды, рванул кольцо и, едва купол парашюта резко вздёрнулся вверх, замер на миг в состоянии невесомости. И заново, в пятисотый раз, испытал необъяснимое чувство блаженства медленного полёта и безусловного превосходства над всем, что кишело и ползало там, на грешной земле. А там…
«Представляю, что сейчас в ресторации… - Поёжился юбиляр. – Столбняк! С набитыми икрой ртами, белыми рыбьими глазами все таращатся в огромный телеэкран, слушая срочную новость об аварии и гибели известного бизнесмена в день его славного юбилея. Шок! И наверняка подавятся, когда ушлый тамада, бледнея лицом, объявит о встрече юбиляра …прямо из поднебесья. Драйв мурашками по коже! Интересно, их предупредили захватить памперсы?»
Красавин невинно ухмыльнулся:
- Это вам, господа, не абсент в коктейле поджигать! – Подражая Степанычу, мстительно пообещал: - Будет вам килька в томате и дяденька в халате! - И не запел, а беззаботно заорал на всю поднебесную:
- Парашютик мой, тугие стропочки,
Ты доставь меня да прямо к стопочке…
Но в это время воздушному хулигану показалось вдруг, что на крыше двенадцатиэтажки, которую ему надобно было аккуратно миновать, мелькнула застывшая на самом краю белая фигура с крыльями за спиной. «Ангел? Или померещилось? Совсем помешался от стресса…» Он закрыл глаза, помотал головой и снова открыл. Ангел не исчез. Бледное неземное существо с ужасом смотрело в сторону парашюта, несущего прямо на него огромного старика с развевающейся седой бородой. Худенькое создание вскрикнуло и раскинуло руки. Крылья затрепетали, а сердце старика забилось часто-часто. «Господи, так ведь это девчонка! Убиться хочет!»
Забыв про всё, он направил стропы прямо на плоскую крышу. Выбросил ноги вперёд, со всей силы оттолкнул девчонку от края и рухнул сам, теряя сознание. Девушка ойкнула, но, увидев, как непогасший купол медленно тащит обмякшее тело к краю, быстро вскочила, бросилась к нему и ловко освободила от парашюта. С большим усилием оттащила старика и усадила к стенке чердачного выхода. Проверила пульс и, убедившись, что жив, похлопала ладошками сначала по лицу, потом по карманам в поисках хоть какого-нибудь лекарства. Но обнаружила только тюрбан за пазухой и миниатюрную фляжку во внутреннем кармане вечернего фрака, которая немедленно опрокинулась под седые усы…
Реакция была мгновенной. Один глоток, второй, и Красавин открыл глаза.
- Ты кто, прелестное создание?
- Ангелина.
- Я почему- то так и подумал. Другого имени у ангела и быть не может…- Красавин сел поудобнее, снял шлем и нацепил тюрбан. - Разрешите представиться. Всемогущий джинн Гасан Абдурахман ибн Хаттаб. В миру – Сергей Петрович Красавин, совершивший свой пятисотый прыжок.
- Не опасно в ваши-то годы?
- А ты про американку Элинор Каннингем слышала, о, гаджет моего ума? – Девушка отрицательно мотнула головой. Красавин передразнил её тем же и выдохнул: – Темнота планшетная! В прошлом году ей стукнуло ровно сто лет, и старушка лихо отметила славную дату затяжным прыжком. – Хоттабыч поднял указательный палец вверх и начал быстро загибать остальные. – Представляешь? Сия почтенная ханум в одиночку воспитала пятерых детей. У неё 15 внуков, 26 правнуков. В 50 лет впервые встала на лыжи, в 70 лет научилась играть в гольф, в 90 лет впервые прыгнула с парашютом. Так что, опасно, о, хрусталь моего сердца, скучно жить. Savvy?
- Дошло…
Он забрал флягу и поднял, как бокал: - Отметим, о, талмуд моей души? Или почирикаем?
- И отметим, и почирикаем. – Весело и просто ответила Ангелина и села рядом, на пионерском расстоянии, подобрав ещё дрожащие коленки под белый хитон. Красавин нахмурился и жестом падишаха распахнул тёплый халат:
- Залетай, о, юное дыхание осени моей. А то простудишься. Клянусь Аллахом, я не обижу тебя. Просто мне нужна передышка…
Глава четвёртая. Ночь нараспашку
Ангелина озорно вскочила, скинула крылья, словно заплечный рюкзачок, мышкой юркнула в широкую полу халата и по-детски трогательно прижалась щекой к надёжной груди Хоттабыча.
– А я в детстве видела этот фильм. Но говорила тогда ещё плохо. Всё спрашивала: «Мама, а Хотябыч к нам прилетит?» Помню, как-то на Новый год увидела папу, снова одетого Дедом Морозом, и расплакалась: «Хотябыча хочу». Пришлось папе срочно менять имидж.
- Хотябыч – это в точку. Исполнитель желаний. Вот и я сегодня в этой роли. А тут ты… А там ждут… Будешь? – Предложил коньяк Ангелине. Она отрицательно замотала головой, и фляга снова потянулась к усам, после чего язык джинна уже молол без остановки: - Насчёт твоего образа. Ну, очень изобретательно. От школьного новогоднего костюма осталось? Практичная девушка. Что добру пропадать? Была ангелом жизни, стала ангелом смерти. Кстати, о, прелестное дитя, с какого перепугу сама-то решила воспарить? Хотя, что спрашивать? В твои годы самым сильным горем может быть только неразделённая первая любовь…
Ангелина симпатично смутилась, чуть пожала плечиком:
- Да нет, всё в порядке.
- Тогда родители – деспоты, сатрапы, алкоголики…
Очаровательная улыбка в ответ:
- У меня замечательные родители, интеллигентные, уважаемые люди.
- А! Сама наркоманка. Долги, ломка… Устала. Решила - ночь нараспашку и жизнь вдребезги…
- Что вы?! Наркотики? Да никогда!
Хоттабыч задумался и вкрадчиво предположил:
- Ну, не знаю. Остаётся одно, совсем банальное: не поступила в театральное училище, а жить без сцены не можешь.
Девушка засмеялась. Искренне и звонко, как валдайский колокольчик.
- Не угадал, Хотябыч. Учусь на втором курсе. Скоро очередной зачёт.
- Тогда зачем самоубийство? – Красавин ошалело уставился в ангельские глаза и ждал ответа.
- И в мыслях не было! Я просто репетировала монолог. Говорю же, зачёт скоро.
- Понял. Ты просто сумасшедшая. Психически ненормальная.
- Да в адеквате я…
- Значит, безумен я. Ничего не понимаю! Зачем было на крышу лезть? И не говори, о, луноликая, что искала романтики. Всё равно не поверю. Правду и только правду!
Хоттабыч повернул к себе кудрявую головку и буквально вперил тяжелый стеклянный взгляд повелителя в чистоту невинных очей. Ангелина не выдержала, потупила махровые ресницы и отвела глаза в сторону:
- Ну, каюсь, решила попугать одного молодого человека…
- Так, так. Уже теплее. И за какие такие грехи сия немилость к доброму юноше, о, борзая газель глупого лицедейства?
- К доброму? Добрый юноша не станет заставлять любимую девушку бросить институт ради замужества. Видите ли, его будущая жена не должна актёрствовать в театральном балагане. Это, понимаете ли, ниже достоинства будущей леди. «Ты что, - говорит - с неба упала?» Вот я и решила попугать….
- Понятно. Налицо презренный классовый конфликт: сословия, касты и прочая голубокровая лабудень. Забудь! Не стоит он твоих ангельских крылышек. А знаешь, у меня тоже был момент, когда я хотел свести счёты с жизнью.
- Вы?!
- Да, я. Гладкий, пушистый и душистый. Только тогда мне было очень плохо. Подробности пока упущу. Веришь, такая турбулентность навалилась, такой пофигизм накрыл, что оставалось бросить всё и шагнуть за борт жизни. А тут смотрю расписание на завтра и вижу запись: затяжной прыжок с парашютом. Ну, выкраивал иногда времечко для любимого неба. Думаю, вот он выход: прыгнуть, а за кольцо не дернуть…
- Типа – родился в небе, работал в небе, похороню себя в небе. Известное клише…
- «Молчать на втором столбе!»* – Вдруг сердито отреагировал Красавин на иронию Ангелины. Он тут ей про боль сердца, а она… про клише. И не виноват он, что на самом деле родился в неурочный час на борту самолёта Ту-134, совершавшего рейс из Москвы в Красноярск. И весь экипаж вызвался тогда стать крёстным родителем голосистого сибирского пацана. – Откуда знаешь? – Спросил уже спокойнее, но с лёгким подозрением.
- Догадалась. – Уловила тусклую интонацию Ангелина и попыталась её снивелировать. - Стопроцентный небожитель просто обязан родиться в небе.
- Мало того, я и женился в небе. Правда, брак, заключённый в небесах, оказался непрочным, как воздушное облачко.
- Судя по тому, что вы сейчас здесь, хоронить себя в небе всё же раздумали.
- Исключительно тонкое замечание. А знаешь, почему? Лечу я тогда в затяжном и сам себе думаю: «С жиру бесишься, пижон буржуйский. Подуло ветрило на твоё паникадило, так сразу в землю рыло. Извини за грубость. А каково тем, кто там, внизу, на самой низкой ветке древа жизни - не живёт, а пытается выжить?» Что-то во мне тогда щёлкнуло, треснуло, переключилось. И, странное дело, стихи, которые ещё в молодости мимоходом прочёл, вдруг запрыгали перед глазами, как бешеная стрелка прибора.
- Тс-с-с. - Ангелина быстро приставила тонкий пальчик к его мокрым усам. - Позвольте угадать, о, мудрейший? - И мило наморщила лобик:
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как, шутя, живётся богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли замкнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывёт,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
И завершила скороговоркой: - Шекспир. Сонет 66, в переводе Пастернака.
- Умница… – Поцеловал и погладил светлую головку Красавин. – Но как …
- Слишком предсказуемо, потому что узнаваемо. – Перебила Ангелина. - Продолжайте, о, господин.
- Представляешь, душа моя? Написано в 16 веке, а будто сегодня. Ничего не изменилось! Вот и подумал: уйду я в небытие, а кому от этого легче станет? Прозрел я. Веришь, ангел мой, в самый последний момент дико захотелось жить! Эта финальная строчка «да другу трудно будет без меня» - как кинжалом полоснула по сердцу и заставила дёрнуть кольцо. А на следующий день я уже искал Борьку и Миху, и своего блудного сына…
- Заодно и повысили квалификацию волшебника до уровня джинна.
- Ошибаешься, о, циничная тля моих одежд. Это уже в крови. Юбилей без прикола – скучное детсадовское мероприятие. – Красавин поморщился и тут же просиял новой идеей. - Слушай, раз уж у нас тут случился спонтанный литературный вечер, снизойди к прихоти джинна-именинника, прочти свой монолог мне, о, халва моих уст…
Ангелина ничуть не удивилась причуде старика, кивнула и легко вспорхнула, на ходу перевоплощаясь в ещё более прозрачное и призрачное существо в свете прожектора, ставшего сразу своеобразным театральным софитом. Застыла на минуту и, отыскав глаза единственного зрителя, протянула к нему доверчивые руки.
- Я - бабочка, присевшая на смычок скрипача. Зачем? Как музыка рождается послушать? Ан, нет. Не угадали. Соавтором побыть. И настроенье скрипачу улучшить. Чтоб не спугнуть меня, он бережней водить смычком тем станет. И скрипка по-другому зазвучит. Так ласково и нежно, что целый мир звучаньем красоты наполнит и человечеству нелепому напомнит, что оно лишь малая песчинка, часть Природы, и нарушать Гармонию нельзя …
А он… Он отмахнулся от меня, как от назойливой осенней мухи, не думая, что кто-то другой просто поймает дивный трепет обычным сачком и грубо приколет к картонке.
Увы, вам, люди…
В смятении Красавин задержал дыхание:
- О, грёза души моей! Скажи, сейчас это вот ты про себя? – И не дожидаясь ответа, зааплодировал: – Однако, зачёт. Браво! Текст сама придумала? Или в интернете рыбачила?
- Фифти-фифти. – Ангелина поклонилась, и джинн снова распахнул халат. Но девушка осталась на месте: – Извините, выходит, что сегодня не у меня, а у вас ночь нараспашку.
- Ночь нараспашку, когда душа на раз…стопашку. – Красавин потряс пустой флягой. - А ещё выходит, не я тебя спас, а ты меня. - И с мольбой поднял глаза к небу: - О, Великий Аллах! Пощади! Второй катастрофы, даже моральной, я не переживу… - Он тяжело поднялся, отряхнул халат, поправил сползший набекрень тюрбан и, поглаживая бороду, с сожалением произнёс: - О, дитя моё! С глубоким прискорбием сообщаю, что лететь вниз всё же придётся… – Заметив мимолётный испуг и явное замешательство Ангелины, выдержал театральную паузу и добавил: - Хотя бы на лифте. Боюсь, что мой скромный день рождения действительно превратится в шикарные поминки…
Глава пятая. Раздача слонов.
- Иншалла! На всё воля Аллаха! - Раздался грубый мужской голос из темноты чердачного проёма. – Сезам, откройся! - И на крышу шагнул сорок последним размером грозный красавец-батыр… с пистолетом в руке. Разгибаясь во всю мощь геркулесового торса, он ещё не успел достать вторую ногу, а глазами уже беспокойно искал мишени. За ним вывалились ещё двое «шреков», помельче, безоружных, но очень самонадеянных.
Ангелина нервно взвизгнула и спряталась за спину Хоттабыча, судорожно обхватив его руками. Тот слабо улыбнулся, успокаивая, ласково погладил:
- Не бойся, ангел мой, это Али-Баба, начальник моей службы безопасности. – И, сдвинув брови, обратил к нему жёсткий, колючий взгляд: - Что же это ты, исчадие ада, детей пугаешь? Или недруги перевелись? Или праздник закончился? Или дел нет поважнее?
Пока звучала тирада, Али-Баба невозмутимо спустил пистолет в карман, неторопливо стряхнул пыль с безупречного костюма, подтянул галстук под идеально белый воротник рубашки и, сцепив руки спереди, чуть ниже пояса, встал колоссом перед «боссом», мерно покачиваясь с пятки на носок. Но как только Красавин замолчал, непроницаемое лицо телохранителя расплылось в самой, что ни на есть, блаженной улыбке:
- А что я могу, о, повелитель? Взрываться в небе вы не захотели. Разбиться на крыше не смогли. Яд в коньяке на вас не действует. Может, от пули смерть примете, Ваше Бессмертие?
Свет прожектора выхватил его дьявольскую ухмылку. Он спокойно достал пистолет и хладнокровно взвёл курок. Ангелина снова вскрикнула и зажмурилась от страха. Мерзкий озноб пробежал и по коже под двухслойной одеждой босса. Наконец, сообразив что-то, сложив два и два, Красавин удивлённо поднял брови, прочёл ответ на невозмутимом лице «иуды», сразу сник и мрачно изрёк:
- И ты, Брут? – Вдруг неожиданно широко развёл руками и хлопнул себя по бёдрам: - Ой, й-й-о-о-гурт с персиком! Какая досада! И это не получится! Видишь, у меня ангел-хранитель за плечом сидит. А… за твоей спиной черти тусуются…
Батыр мельком оглянулся, но этого хватило, чтобы Ангелина взвилась всем телом вперёд, а её лёгкая ножка молниеносно выбила пистолет из его рук. На лету поймала смертельную игрушку и чуть ли не всю обойму выпустила по ногам Али-Бабы и его разбойников, сиганувших в черноту чердачной «пещеры».
Эта голливудская сцена ввела Хоттабыча сначала в лёгкий ступор, но потом он дёрнул себя за бороду и неожиданно закричал:
- Ялла! Давай! Давай! – И, сунув два пальца в рот, согнулся в залихватски молодецком свисте, что покатился кубарем вслед охране и улетел ввысь, в ночную звёздную пыль.
- Виртуозно! – Восхитилась Ангелина. Глубоко дыша, она шумно сдула с потного лица прилипшие кудряшки: - А вы, почтеннейший, случайно нигде не подрабатывали Соловьём-разбойником?
- Сама хороша! Я – бабочка, я - бабочка … А «приколола к картонке» таких бугаёв, ого-го! – И, отобрав пистолет, тихо подвёл под знаменатель: - Это ж надо же? Третий раз спасла. Высший пилотаж! Не подскажешь, где учат таким балетным трюкам? Завтра запишусь. А сейчас нам пора. Внизу движуха пошла…
- Слушаюсь и повинуюсь! – Скромно присела в поклоне Ангелина и бросила умоляющий взгляд на Хоттабыча: - Только носик припудрю… Можно?
- Отчего же? Хотя лучший макияж для девушки, дитя моё, это честные глаза…
Через минуту она появилась с каким-то рюкзаком в руках. На вопрос, написанный на лице Красавина, ответила прагматично просто:
- На лифте нельзя. Наверняка поджидают. А на этом можно.
- А «это» … это что?
- Так. Параплан. С высоток сигать.
- ?!
- Я же говорила, своего парня попугать хотела. А что, 501-ый прыжок уже слабо?
- Ты - не ангел, ты – ифрит* и тайный агент ЦРУ. – Вздохнул Хоттабыч и взмолился: - О, Великий Аллах! Спаси, сохрани и помилуй…
…Как только параплан появился над стадионом, джаз-банда прервала рвущий нервы ритм и выдала пронзительно душевную мелодию из мультфильма «Король Лев». А еле живой от нетривиальных экспромтов тамада только с третьей попытки сообщил всем, что юбиляр, будучи львом по гороскопу, прибывает на своё торжество действительно абсолютным победителем. Пресса, сидевшая на стрёме в ожидании очередной сенсации, и более подвижные гости, ринулись на поле, куда стремительно приземлялся брутальный старик Хоттабыч, держа в объятиях хрупкого светловолосого ангела. Шикарные букеты, чуть не отправленные было на помин, поплыли к герою дня и его необычной спутнице. Над стадионом тотчас вспыхнула разноцветная иллюминация, а на боковых дорожках брызнули столбами яркие файеры. Сюрприз явно удался.
Уже по ходу к ресторации юбиляр, с достоинством поглаживая бороду, объяснял любопытной прессе:
- Великий Аллах в сей замечательный день одарил меня магией джинна, дабы исполнить людские желания. Он не позволил шалить тёмным силам и милостиво спустил ко мне ангела-хранителя. И он, как видите, не заблудился в ночи…
- А чья смерть украсила ваше торжество при взрыве?
- Кто хотел вашей смерти? Конкуренты?
- Эта юная особа – ваша новая пассия ?
- А правда, что это ваш пятисотый прыжок?..
Вопросы сыпались и рассыпались по полю, как горох. Красавин интригующе молчал и продолжал вести за руку обаятельную Ангелину, зардевшуюся от внимания и спрятавшую смущённое лицо в охапке букетов. Джаз надрывался песней «Есть одна у лётчика мечта – высота, высота» - до тех пор, пока юбиляр не взял в руки микрофон и с едва уловимой долей скепсиса произнёс:
- Говорят, на Востоке есть сказочная огромная птица Рухх, которая кормит своих детей слонами. Так вот. Я не Рухх, и слонов на «золотых парашютах» не обещаю. Но в каждом этом сувенире – и он показал на столик, где как на комоде шестидесятых годов стояли в ряд белоснежные слоники, - заключается маленькая тайна. Сегодня я, Всемогущий джинн Гасан Абдурахман ибн Хаттаб исполню столько желаний, сколько того заслуживают преданные мне и компании люди. Ну, и сколько найдётся звонких волос в моей седой бороде.
- Начинаем раздачу «слонов»! – Весело подхватил расторопный тамада - Первый «дзинь» пошёл…
И закрутилась оригинальная, но долгая карусель процедуры поздравлений юбиляра с ответной звонкой «прополкой» волшебной бороды, перебиваемая иногда эстрадными номерами…
…Когда уже почти все «слоники» разбрелись в «джунглях» элитной тусовки, дверь тайной комнаты, бывшей «судейской», нашпигованной аппаратурой, тихо открылась, и туда ввалились запыхавшиеся с дороги Борис Сладков и механик Степаныч. Сидевший у мониторов их давний знакомый, начальник местного ОМОНа Фёдор Ильич Воронов, нетерпеливо махнул им рукой:
- Группу Али - Бабы мы изолировали и «раскололи». Так что, твоя семья, Степаныч, уже в безопасности. Жаль, конечно, имени заказчика «красавцы» не знают. Но вот эти «скромные» гости у крайнего столика меня явно напрягают. Взгляни-ка. Не твои ли обидчики? Вот наглецы! Наверняка тебя высматривают. Небось, руки чешутся, чтобы отомстить и деньги вернуть.
Монитор выхватил крупняк непрошенных гостей. Степаныч засомневался:
- Так ведь в масках были. Голос помню, глаза… Тю! Це вона - татуировка на пальце. Но треба убедиться.
- Упс-с, попались, черти бритые, в той жизни недобитые… - Борис потёр ладошками и обратился к Воронову: - Командуй, Ильич. Их надо опередить. Только аккуратненько отсеки от других гостей. Не дай воспользоваться оружием. Новые заложники нам не нужны. Да, и ещё: мне понадобятся наручники и два бойца. – И повернулся к Степанычу: - Вот сейчас и убедишься. Играем последний акт нашей «пьесы». Возьмём этих пироманов, узнаем, откуда ноги растут. Ты готов?
Степаныч утвердительно мотнул головой, вытер рукавом обильный пот на висках и отвернулся, чтобы друг не заметил волнения.
Борис по связи предупредил юбиляра о его роли – ничему не удивляться, а только подыгрывать. Мол, на кону – имя заказчика аварии. И, похлопав по спине Степаныча, бросил на ходу:
- Сгруппируйся, Степаныч. Может, водички?
- Таки лучше шо покрепче.
- Исключено. Как говорят восточные мудрецы, «в воде видишь отражение своего лица, в вине - сердца ближних».
- Ша, Боря! Ваш «восток» таки порепал уже усю мою трезвую печень. Идём поздравлять уже…
Глава шестая. А друзья - на десерт…
Хоттабыч после раздачи «слонов» выглядел неважно. Когда усталый тюрбан снова прилёг отдохнуть на одно ухо, а грим-загар поплыл по остаткам выщипанной бороды, джинн шепнул что-то тамаде и «улетучился» за кулисы, где моментально превратился в юбиляра-франта и уже с новым достоинством понёс шлейф дорогого парфюма к гостям, сорвав вполне понятно завистливые аплодисменты. Несмотря на третий час безудержного застолья, держался Красавин просто молодцом. А завидев идущих к нему друзей, просиял ещё больше и сам повёл их микрофону. Каков десерт! Джазмен-ударник выдал на проходке виртуозное «соло», и в это время вся площадка вмиг была оцеплена плотным двойным кольцом «воронят» в чёрных доспехах.
- Внимание! Всем оставаться на местах! Руки за голову! Работает ОМОН!
Радиомикрофон в руках упакованного в омоновские латы Воронова выглядел угрожающе и готов был полететь в толпу настоящей гранатой. Все замерли, на всякий случай, приложив руки к затылкам. Красавин сначала растерялся, потом вспомнил о роли и довольно естественно начал возмущаться. И тут вперёд вышел Борис Сладков:
- Извините, Сергей Петрович, и вы, господа, за причинённые неудобства. Среди нас находится преступник, соучастник организации авиакатастрофы, которую вы все наблюдали. Вот ведь странная штука – жизнь. Всегда найдутся люди, которые будут любить вас, и люди, которые захотят сделать вам больно. К сожалению, часто это одни и те же люди. Но страшнее всего, когда предатель – твой близкий друг.
Борис развернулся к вспотевшему заново Степанычу и раскрыл наручники:
- Извини, друг…
Браслеты щёлкнули, и двое бойцов повели арестованного под барабанный бой сквозь толпу, как провинившегося солдата для наказания шпицрутенами сквозь строй на плацу. Постыдное и унизительное зрелище! Взгляды горностаевых гостей, как те шпицрутены хлестали его, - кто гневом и осуждением, кто просто любопытством, кто злорадной усмешкой и даже сочувствием. Он шёл, опустив усталые плечи и склонив повинную голову, но краем глаза успевал сканировать проплывающие мимо лица. А вот и ухмыляющиеся «скромники», и среди них тот самый «хам», что унизил куда больше, нежели сиюминутное действо. Радуются, подлые, что не придётся брать грех на душу. Механик будто споткнулся и поднял голову. «Хам», будучи выше на голову своих псов, молча грозил ему татуированным пальцем, а наглые глаза говорили: «Не шали»… Степаныч передёрнул браслетами и медленно провёл большим пальцем по горлу. Это был условный знак. Тотчас вся группа незваных гостей была уложена на пол, повязана и уведена к чёрным «воронкам». Бесстрашная пресса мотыльками закружилась над ними и беспрестанно щёлкала кадры для новой «бомбы» в утренних новостях.
- Отомри, о, солнцеликий! – Прошептал Борис онемевшему юбиляру. - Угроза нападения миновала.
Красавин почувствовал слабость в ногах и медленно стал оседать на рядом стоящий стул. Умом понимал, что всё происходящее - лишь необходимая постановка, а в душе, однако, всё перевернулось. Так впечатлило сие действие. Но роль надо было выдержать до конца. Публика ждала реакции юбиляра, и он задумчиво произнёс вслух:
- Ужели правду говорят, что ближе всего к телу – продажная шкура?
Гости, с трудом переваривая фразу, растерянно молчали. Музыканты тоже не решались нарушить гробовую тишину, повисшую над огромным стадионом. Казалось, даже августовские звёзды перестали мерцать на праздничном куполе неба и застыли в ожидании ответа.
- С юмором всё в порядке, значит, жив. - Засмеялся Борис и обратился к замороженной публике: - Господа! Берём бокалы, оттаиваем потихоньку. Не волнуйтесь, в финале - все живы и здоровы. Мы просим прощения, но это был розыгрыш, как и все остальные драматические эпизоды юбилея. Клянёмся, сам юбиляр, хоть и приколист по натуре, не знал ни о чём. Но, согласитесь, было интересно…и поучительно. Думаю, все поняли, как порой не сладко бывает тем, кто честным трудом выбился в средний класс, а может и выше. Ибо всегда находятся любители халявного абсента и чужой собственности.
- Таки если рядом надёжные друзья, - кого бояться?.. – Степаныч, подтянутый и причёсанный, при полном параде и приятной улыбке, мягко вышел из-за кулис, положил руку на плечо Красавина, всё еще находящегося в прострации: - Чьи стихи, не знаю, шеф, но для тоста самое то.
Как ни был бы ты голоден, иль болен,
мёд от врага не стоит принимать.
Ведь завтра может стать он пудом соли,
а послезавтра - бочкой дёгтя стать.
Кто предал, тот предаст ещё не раз;
И пусть сулит сокровища любые,
Его речей сомнительный алмаз
Не стоит горсти придорожной пыли.
- За настоящих друзей! – Наконец прохрипел юбиляр, и ожившая публика зазвенела бокалами, задвигалась, заговорила взахлёб. Очнулись и музыканты, тут же вспомнив Высоцкого «если друг оказался вдруг», за ним паровозом пошёл газмановский «Друг»...
Красавин, закусывая шампанское конфеткой, как-то несмело поддел локтем Сладкова:
- Бориска - барбариска, так всё, что произошло - точно розыгрыш?
- Здрасьте, пожалуйста… Всю ночь собака пролаяла на месяц, а месяц того и не знал. А что? Разве только тебе дозволено сегодня прикалываться?
- Жёстко… А …
- Ангелина? Красивый эпизод. Типа заготовка недругов на случай, если ты останешься живым после аварии. Мол, настоящий мужик не пролетит мимо девушки-самоубийцы. А продавшийся с потрохами твой начальник безопасности должен был устранить обоих и спустить гостям на параплане два симпатичных трупа. Правда, круто?
Красавин чуть не подавился конфетой и смотрел на Бориса, как на монстра, потерявшего берега тонкого мира. Но тот был неумолим:
- Не веришь? Сам спроси. Видишь, она вон за тем столиком со своим молодым человеком.
- С моим сыном?
- Ну да. Сюрприз…
Красавин снова почувствовал слабость в ногах. Но только хотел присесть, как этот ненасытный приколист Сладков громко объявил публике:
- Уважаемые гости! Продолжайте отдыхать и веселиться, а мы задерживаем юбиляра на 24 часа до выяснения всех обстоятельств этого громкого «уголовного» дела. – И обернулся к Воронову, поджидавшему у кулис: - Уведите задержанного.
Ильич ловко набросил наручники на белоснежные с золотыми запонками манжеты и вместе со Степанычем повёл виновника торжества под белы рученьки к чёрному джипу. Им вслед летели аплодисменты, крики «Браво!» и надрывный джаз…
- Ну, хватит уже, Степаныч. Понял я, всё понял. Снимите кандалы.
- Таки ничего ты не понял, о, Великий Балда. - Вздохнул обречённо Степаныч. - Ты будешь смеяться, но Омар Хайям уразумел усё гораздо раньше. Слушай сюда:
Один не разберёт, чем пахнут розы.
Другой из горьких трав добудет мёд.
Дай хлеба одному - навек запомнит.
Другому жизнь пожертвуй - не поймёт!
Воронов охотно подтвердил мудрые строки суровым взглядом, но ключик всё же достал. Открывая дверцу машины перед друзьями, завистливо резюмировал:
- Красиво замутили! Преступление и наказание в одном флаконе!
Красавин плюхнулся на сидение, ворчливо оправдываясь:
- А ведь всего-то хотел приколоться прыжком на парашюте. Куда везёте, оборотни?
- Как куда? – Обиделась режиссёрская личина Сладкова. - Своих «слонов» получать. Что на поляне у лесочка за аэроклубом пасутся. Представляешь, костерок, тройная уха, караси в сметане…
- И водочка в стакане…- Рука Степаныча многозначительно нырнула под кресло.
Они удалялись по ночному шоссе от бесовского города, страдающего вечной бессонницей, в тишину, покой и гармонию союза неба и земли. И всё тише звучали ворчливые реплики, коими друзья перекидывались, как шариками в пинг-понге.
- Паскудная штука - эта жизнь. Не знаешь, откуда подлости ждать…
- Нет. Серёга, жизнь – она такая, какую ты сделаешь. Вот возродил аэроклуб, музей малой авиации создал, отреставрировал стадион. Классные пилотные проекты. Уважаю. Люди помнить будут. А сегодня что? Какие бабки на ветер!? Потешил гордыню? Показал себя? И что? Поговорят и забудут…
- Лучше бы ты эти деньги пожертвовал на создание приюта для бездомных пенсионеров. Вон их сколько бедствует. А твои не обеднели бы.
- Да я…
- Да ты - неплохой мужик, Красавин, но иногда заносит тебя выше седьмого неба. И тогда, извини, спасти сможет только срочная катапульта. Будем считать, что «фокус удалси»… А поскольку сегодня - день авиации, наш тост?
- Чтобы число взлётов всегда совпадало с числом посадок!
И голос Воронова смачно позавидовал второй раз:
- Эх, нам бы такую статистику – по преступлениям.
Глава седьмая. Десять лет спустя…
- Ну, что? Всё записал? – Спросил устало старик, сидевший в инвалидном кресле посреди цветущего палисадника, что затейливым дизайном прилегал к видавшему виды строгому особняку. – Получится сценарий для твоего дебютного кино?
- Блажь всё это. – Молодой человек снял очки, потрепал переносицу, хлопнул крышкой ноутбука и привстал из-за стола. – Извините, Сергей Петрович, но в жизни так не бывает. Бред какой-то. Кто поверит?
- Мы… - Ответил дружный хор голов, появившихся над резной решёткой забора среди букетов разноцветных шаров. Открыв калитку, вся компания шумно ввалилась во двор и защебетала вразнобой:
- Поздравляем с юбилеем! 70 лет, как с куста! А мы к тебе на ушицу!
Зацелованный и обласканный старыми и малыми Красавин обратился к растерянному юноше:
- Знакомься, Илюша: Борька-кремень, Миха - тюлень и прочие неофициальные лица. – И представил юношу: - А это Илья, студент ВГИКа, сын соседа. Вот моими мемуарами заинтересовался. Не верит, что всё было тогда взаправду. И никакого розыгрыша.
- Таки проболтался, Бориска. – Степаныч укоризненно глянул на друга.
- Даже и не думал. – Почесал в затылке Сладков. - Раньше не смог, «мотор» у него барахлил. Думаю, чего расстраивать? А сейчас и подавно. Глянь на эти «графские развалины»: «фюзеляж» дохлый, «приборы» видения и слышания в отказе, «подъёмная» сила на нуле. Ногу умудрился вывихнуть. Хорошо – не голову.
- Тогда кто сдал?
- Ваш подельник и сдал. - Буркнул Сергей Петрович. – Думаете, кто у меня в соседях? Фёдор Ильич Воронов собственной персоной. - И обратился к Илье: - Иди, позови отца. А то сейчас здесь такой хаммерхед* начнётся…
- Нет, Илья, оставайтесь. – Борис взялся за ручки коляски, и Красавин беспокойно заёрзал в кресле. - В хорошем кино должен быть хеппи-енд. Думаю, вам интересно будет знать, что олигарх Сергей Петрович Красавин вёл себя хорошо и ни разу за все эти годы не отмечал свой день рождения не то, чтобы приколами, а даже самым дешёвым фейерверком. Вроде как снова заточил себя в лампу. За это время он осуществил столько благих дел, что рассказ о них не уместится даже в полный метр. Так что, если хотите, материал на будущее у вас есть. А вот ещё одну картинку-сюрприз мы вам обещаем прямо сегодня. В качестве бонуса, так и быть, разрешим юбиляру похулиганить, а то ещё помрёт со скуки. Отвечай за него…
- Снова джинном? Никогда! Переболел, как ветрянкой.– Очень искренне возмутился Сергей Петрович и подтянул плед до самого подбородка.
- Илья, хотите фокус? - Борис хитро прищурился и осторожно вырвал с почти лысого черепа Степаныча тонкий волосок. – Трах тибидох, тибидох! – Порвал, помял и сдул с ладони на «инвалида». Затем наклонился вперёд через его голову и резко сорвал плед. - Упс-с! Что и требовалось доказать!
Красавин предстал перед всеми в полной амуниции Хоттабыча, а на округлом животе уютно пригрелась-покоилась замысловато закрученная в клубок белоснежная чалма, инкрустированная блестящей брошью со змеиной головкой. Все зааплодировали, а Красавин смутился и, как мальчишка, уличённый во лжи, даже покраснел. Илья от удивления снова водрузил очки на переносицу. Степаныч ему посочувствовал:
- Таки диагноз подтверждается. Упс-с – 2! – Воскликнул он и кончиками пальцев поднял чалму. Оказалось, что «змеиный клубок» охранял ещё и флягу с коньяком. - Таки классика! – Прокомментировал изумлённому Илье. Вздохнув, конфисковал флягу и погрозил хулигану: - В небе ни-ни.
- В каком небе? Это я так нарядился, в шутку. – Не сдавался Краснов.
- Что ж, джинном можешь ты не быть, но пассажиром быть обязан.
И Борис развернул коляску в обратную сторону, с видом на широкое поле для гольфа. Там, на фоне зелёного лоскута земли, в окружении первой позолоты осеннего леса, густо синей ленты реки и солнечно-голубой кромки неба нетерпеливо колыхалась огромная оранжевая туша воздушного шара, похожая на перезрелую сказочную тыкву.
- Карета подана, Ваше Юбилярство! На взлёт! – И, не давая опомниться «пассажиру», покатил коляску вниз по песчаной дорожке…
За ними группой поддержки вышагивала толпа ребятни и взрослых и под ритм марша авиаторов голосила на всю округу: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»…
Рядом с шаром своей минуты славы ожидали два новеньких спортивных самолёта сопровождения. Улыбающиеся пилоты – сын Красавина Игорь, его невестка Анжела и девятилетний внук - отдавали честь приближающейся необычной демонстрации во главе с гвардией ветеранов.
А наверху, на пустом холме, сиротливо стоял молодой человек в очках и, обнимая компьютер, упрямо, но с восхищением повторял:
- Так не бывает! Трах тибидох, тибидох! Так не бывает…
2016 год
………………………………………………………………………………………
*аппарель - подъёмный люк в хвосте самолёта;
*закрылки - специальные устройства на крыле самолета, необходимые для регулирования его несущих свойств.
*тандем - двухместная кабина самолёта, скомпонованная по схеме «тандем»;
* «боевой разворот», «спираль», «мёртвая петля», «кобра», «штопор» - фигуры высшего пилотажа.
* «Молчать на втором столбе!» - фраза из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»;
*ифрит - в арабской мифологии злой дух из низших слоев ада;
* «хаммерхед» - фигура высшего пилотажа, применение которой во время воздушного боя равносильно подписанию самому себе смертного приговора. Самолет, зависающий в воздухе, становится идеальной мишенью для противника. Зато во время демонстрационных полетов поворот на вертикали вызывает ажиотаж у зрителей, поскольку смотрится очень эффектно. Эта фигура входит в комплекс упражнений в самолетном спорте, но реактивные истребители ее не исполняют. (Википедия)