Няня подвела ко мне Перси-Флоренса. Я отложила перо, отодвинула рукопись и оглядела сына, приласкав потеплевшим взглядом. Поднялась из-за стола, одернула его бархатную курточку и сразу же почувствовала острую свежесть утра, еще сохранившуюся на его коже и волосах… Как он похож на своего отца, бедный сиротка! Та же ангельская, чуть ли не женственная прелесть лица, нежных губ, вьющихся локонов… Окажется ли он таким же талантливым?.. Поцеловала мальчика в румяную, прохладную после прогулки щеку.
- Si camminava con Jenkins in giardino, mio caro? (- Вы гуляли с Дженкинс в саду, милый?) - я говорю с ним на итальянском. Хочу, чтобы мальчик почувствовал музыкальность этого удивительного языка. Ведь поэзию рождают не только чувства и мысли…
- Eravamo nel parco, mamma!(Мы были в парке, мамочка.) Я пускал свою лодочку по ручью. Как блестел ее парус в лучах утреннего солнца! Ты купишь мне лодочку побольше?
- Ты слушался Дженкинс? Был хорошим?
- Да, мама.
- Малыш, ты уже прекрасно говоришь по-итальянски!
- Мама, я хочу лодку побольше!
- Дорогой, а что если мы купим тебе щенка?
- Voglio una barca grande, mamma!(- Хочу большую лодку, мама!)
О Боже! Снова лодка!.. Откуда у него это? Его отец поплатился жизнью за свою влюбленность в море.... Хотя теперь, спустя несколько лет, несмотря на весь трагизм произошедшего, восторженная страсть моего погибшего мужа кажется мне слишком романтической, оторванной от реальности. Одно дело поэзия, другое – жизнь. Любить море и лодки и не уметь плавать! Ах! Всё дело в романтизме нашего времени. Одинокие герои, спорящие со стихией, не принятые обществом… Роковые страсти… Всё это у нас было. Однако, первый же шторм не в поэме, а в море забрал у меня моего дорогого мечтателя. Ему было 30…
Часто в голову мне приходят крамольные мысли: кто лишил моего ребенка отца, а меня возлюбленного и мужа? Почему мы так наказаны? В чем причина? Что было источником несчастий, с которыми мне пришлось столкнуться? Человек, или неведомый хаос, вовлекающий нас в свою бесконечную макабрическую пляску? Я не так безудержно отважна как лорд Байрон, и, хотя в смелости мне не отказать, я не смею добавить в этот список гибельных причин умысел Вездесущего и Премудрого.
Байрон посмел. Ведь Каин и Манфред из его мистерий – он сам. Он посмел восстать. Для него Бог вовсе не добр. Бог вообще различает Добро и Зло? Ведь если различает, почему бы просто не избавить созданное Им человечество от Зла? Или Бог - это экспериментирующий ученый наподобие Виктора Франкенштейна, а человечество – чудовище, оживленное им, не задумывавшемся глубоко о последствиях опыта? И вот, увидев, что натворил, Он пытается исправить содеянное?..
Да, жизнь столкнула меня с удивительными людьми!.. Пусть и на короткий период. Они были яркими, неординарными, их отблеск упал и на меня. Подарил мне возможность прожить не серенькую жизнь, а наполненную страстями, бурную и осмысленную. Уже в 17 лет я стала взрослой. Интеллект и внутренний мир этих людей помогли проснуться и моему таланту. Интересно, что было бы, если бы я не повстречала Шелли и мы не познакомились с Байроном? Стал бы мой муж таким поэтом, как в лучших своих стихах? Родился бы его «Освобожденный Прометей» без Байрона? Появилось бы на свет чудовище Франкенштейна, на создание которого подвигли меня и Байрон, и Шелли?..
Прошли годы, а я хорошо помню те несколько дней, когда мы оказались заложниками непогоды на вилле Диодати. Хромой бес, красавчик Джон, мой возлюбленный, которого я уже считала мужем, моя сестра Клэр и я.
В то лето в Европе творилось что-то невероятное: бесконечные ливни, температура ниже нуля, снегопады, метели, заморозки. Можно было проснуться и увидеть за окном снег, можно было, укутавшись в теплое пальто, выйти на улицу и попасть под град величиной чуть ли не с голубиное яйцо. Дождь со снегом вообще частенько шел не прекращаясь по три-пять дней подряд… Что-то расстроилось в установленном порядке, что-то пошло не так. И хаос влиял на нас, вел к разрушению… Особенно меня пугали странные желтые закаты. Они предвещали недоброе.
Джейн Розбейн писала мне из Лондона, что причина холодного лета, больше похожего на конец осени, - извержение вулкана Тамбора на острове Сумбава в Индонезии. Оно было страшнее извержения Везувия. Унесло жизни 80 тысяч человек и заставило содрогнуться оставшихся в живых. При извержении в воздух было выброшено огромное количество соединений серы, которое и породило все эти климатические изменения. Погиб урожай, начался голод, толпы людей хлынули из Европы в Америку. В Китае не стало хватать риса для населения. Крестьяне в поисках заработка начали выращивать опийный мак. Мы знаем, к чему это привело… Причина – Бог, жаждущий наказания для человечества, или хаос, неподвластный ему?..
Тем летом мы, я с Шелли, новорожденным сыном и моей беременной от Байрона, о чем мы тогда даже не догадывались, сводной сестрой Клэр Клермонт приехали в Женеву. Изначально мы хотели провести несколько месяцев спокойной жизни в Италии. Но Клэр, надеясь на возобновление отношений с Байроном, настояла на поездке в Швейцарию, на Женевское озеро. Она была убедительна: безудержные слезы заканчивались истерикой и катанием по полу. Сначала мы не знали, что Байрон со своим секретарем доктором Джоном Полидори поселились поблизости, на вилле Диодати. Клэр знала. Там мы с ним и познакомились.
Лорд Байрон сводил меня с ума. Для меня он был сущим исчадием ада. Эти его разговоры и развлечения, не приемлемые для девушки из приличной семьи! Его осуждение бога. Его эксцентричные выходки. Его опиумная настойка, без которой он не мог прожить и дня. Его бесконечные любовные романы!
Байрон не задумываясь соблазнял и бросал женщин, что ему приглянулись. Это могли быть и служанки, и девицы полусвета, актриски, и известные светские дамы. Под его нечеловеческое обаяние попадали все. Даже мужчины. Говорят, у него были и гомосексуальные связи.
А как он поступил с Клэр, моей сводной сестрой? Конечно, она сама виновата: преследовала его, добивалась всеми возможными способами, пренебрегая собственным достоинством… С Клэр Клермонт ему льстило, что ей всего 18 и что она свежа как благоуханный, не тронутый ветром полевой цветок. Но что такое цветы под ногами для великого поэта и любовника? Лишь мимолетное наслажденье, подтверждающее его исключительность… Ему хотелось греха. Причем, с обязательным осуждением общества. Поэтому он не скрывал своих связей. Он бунтовал и в любви и не искал покоя и нежных ласк. Он искал бурю…
Что заставило Байрона совратить собственную сестру? Она была порядочной замужней дамой. Но Байрона это не остановило. Он привык получать то, чего хотел. Хотя, может, он действительно любил Августу? Не знаю… Тот, кто узнавал его ближе, содрогался от ужаса. Как гениальность была вложена в столь чудовищную личность?.. Августа была его идеалом – внешне напоминавшая тициановских пышнотелых красавиц, не претендующая на чрезмерную образованность и всезнание. Именно такие женщины нравились Байрону. Свою жену, Анабеллу Милбэнк, он не любил: слишком умна и образованна. «Принцесса параллелепипедов» с насмешкой называл он ее. Женился, потому что стоял перед выбором: покинуть Лондон, где общество было скандализовано его связью с сестрой, или уехать из страны. Он женился. И превратил жизнь Анабеллы в ад. Он продолжал встречаться с Августой на ее глазах. Скандалы, вызванные ревностью леди Байрон, часто оканчивались синяками и слезами. Он поднимал на нее руку, он ругался во время этих семейных сцен как портовый грузчик. Анабелла родила ему Аду и покинула его навсегда. Сестра Августа тоже родила ему дочь – Меропу. Моя сестра Клэр родила Байрону Аллегру… Ну, не удивительно ли, что у такого самца в постели и гения в литературе рождались только девочки?.. Но и их он не сделал счастливыми, хотя, возможно, любил.
Аллегра, родившаяся на моих глазах, моя обожаемая крошка Аллегра, которую мы с Шелли готовы были удочерить и воспитать как свою собственную дочь, никак не заслуживала такого отношения от родного отца. Отдать малютку в монастырь! Надо ж такое придумать! Клэр напрасно добивалась у Байрона разрешения забрать дочь… Лишь когда Аллегра умерла от лихорадки в монастыре, он вдруг понял, как любил ее и как она была ему нужна… Девочка прожила всего пять лет. Я помню ее письма к отцу: «Милый папа! Пожалуйста, забери меня отсюда. Мне так плохо среди этих холодных стен!» Байрону было не до нее. Его жизнь была наполнена славой, пусть скандальной, творчеством, любовными романами, пусть непостоянными, путешествиями, самоутверждением… Ему было не до Аллегры. Ему не были нужны простые человеческие связи. Он был не как мы…
Не он ли причина трагической судьбы Шелли, доктора Полидори и своей собственной? Или год без лета, год мрачных предзнаменований, погубил их всех? Эта мысль не дает мне покоя…
Мой муж так же, как и другие мужчины и женщины, попавшие под тлетворное обаяние этого человека, боготворил его. Признавался мне, что не может устоять перед гипнотической силой уникальной личности. Шелли много раз хотел порвать с Байроном. Однако продолжал отношения.
Моя сестра имела свой интерес. Она надеялась, что Байрон переменится к ней и примет их общего ребенка.
Наверное, и у меня был свой интерес. Однозначно, подобных людей я не встречала. Похоже, таких, как Байрон, вообще больше нет. Он был, как… Люцифер? Прекрасный и падший. И он был гений… Конечно, Шелли большой поэт, но перед Байроном он ничто. Я чересчур критична? Но это правда. Даже общение с ним вызывало во мне внутреннюю дрожь. Рядом с этим человеком все интеллектуальные способности обострялись, доходя до пика. Поэтому я не настояла на разрыве отношений, даже когда Шелли рассказал мне о предложении Байрона предаться плотскому греху всей нашей компанией. Всем вместе…
В ту ночь было особенно холодно. Мы зашли проведать Байрона. Пообедали вместе, мужчины продолжили бесконечный спор о боге. За окном бушевала вьюга. Это в летний-то день! Бог сердился или просто не мог справиться с природой?..
Мы согласились остаться на ночь. И, сидя в гостиной с камином, поеживались от одного взгляда на окна, закрытые тяжелыми парчовыми шторами. Байрон с бокалом вина прохаживался перед камином. Он молчал, погруженный в себя. Он очень красив, хотя хромоту не скрыть… Да, точно, Люцифер! Он вдруг предложил вслух почитать один из «страшных» романов Рэдклиф. Кажется, «Итальянца»… Нет, всё-таки «Удольфские тайны». И вот, легко представить, как в полуночный час с такой непогодой на улице, при мерцающих свечах и рождаемых ими бликах на зеркалах и хрустале, заставляющем иногда вздрогнуть треске дров в камине, мы слушали Джона Полидори, читавшего про призраков, духов, тайны, убийства, старинные замки, полуразрушенные монастыри, туманы и роковые страсти…
Не знаю, слушал ли Байрон неторопливое, нагнетающее страх, повествование. Он был погружен в думы. Внезапно после трех часов чтения, когда уже все мы с опаской поглядывали в темные углы гостиной, он жестом прервал своего секретаря.
- Друзья мои! А почему бы нам не попробовать написать нечто подобное? – он дернул шелковый шнур, вызывая слугу. – Устроим конкурс готического рассказа и определим победителя. Я вижу, все вы прониклись чрезвычайно, - он усмехнулся. – Арнольд, - он повернулся к вошедшему слуге, - принеси нам бумагу и пишущие принадлежности… И несколько канделябров. Как можно больше. Нам нужен свет.
У меня дрогнуло сердце. Какой-то первобытный ужас сжал его, предчувствуя муку. Что это было? Неужели сердце подсказывало, как далеко заведет нас знакомство с Байроном и эта ночь?
Чудовищное лето, выпавшее из привычного хода времени, и чудовищный человек, посмевший упрекать бога. В ту ночь я набросала рассказ о талантливом студенте, создавшем из мертвой плоти живое существо без души, уродливое и отвергнутое миром. А Полидори написал рассказ «Вампир», который положил начало вампирской теме в европейской литературе. Мы оба с ним были первыми. Подвиг нас на это Байрон. Это его заслуга? Или это следствие воздействия на наше подсознание разбушевавшейся стихии за окнами, предупреждавшей о надвигающейся расплате?..
Полидори ушел от Байрона и вскоре умер. Он был очень молод. Мой муж, заразившись от Байрона страстью к морскому спорту, погиб на шхуне «Ариэль» во время шторма через шесть лет. Маленькая Аллегра умерла в монастыре. Через несколько лет моя сестра Клэр родила в Венеции ребенка от моего мужа. Он не признавал отцовство. Но я знала, что это его дитя. Мне было больно. Со временем я смирилась. Я поняла, что это не его вина. Я помнила речи Байрона о том, что утолить минутную страсть не грешно, что мы не несем за это ответственности, что Богу нет дела до наших слабостей. И что, вполне возможно, это не слабости, а наоборот сила – сметь преступать божьи законы… В декабре года без лета покончила жизнь самоубийством оставленная ради меня первая жена Шелли. Она была беременна. Затем свела счеты с жизнью моя вторая сестра, Фанни, влюбленная в моего мужа. Родители отказались от Шелли. В Англии власти преследовали нас. Мы боялись, что у нас отберут сына. Мы оказались перед пропастью, мы были без средств к существованию и стали изгнанниками. Вынуждены были бежать в Италию. Сам Байрон вскорости после смерти Шелли скончался в Греции…
Под утро он прочел мой рассказ, задумался и подтвердил, что идея очень хороша. Шелли настоял на написании романа на основе этого наброска. Так появился «Франкеншейн, или Современный Прометей». Он обессмертил мое имя. И вполне возможно, в странах, где ничего не слышали про поэзию Перси Биши Шелли, знают меня и мое чудовище.
Почему именно тогда родился этот пугающий образ? Мог бы он возникнуть не в год без лета, не под влиянием Байрона? Не думаю. А если это умысел Бога? Месть Бога именно мне за отношения с Байроном? Моя фантазия (или Его внушение?) создает существо с человеческим обличьем, отвергающее человеческие законы. Демонстрация через мой роман, к чему мы идем, отвергая его, настоящего Творца. Скрытое послание мне об ожидающих меня несчастиях...
Трудно понять замыслы Бога. Подобна ли его логика человеческой? Шелли упрекал Бога в существующей в мире социальной несправедливости. Но Байрон был более радикален. Он восстал против Всевышнего. Он разоблачал Бога и утверждал, что тот вовсе не благ. Байрон был Титаном и притягивал на свою орбиту нас, талантливых, пытающихся разгадать тайны Вселенной. Наверное, тот год без лета был для нас предупреждением. Но мы ему не вняли. И Байрон потянул нас в пучину.
Помню пугающие видения, преследовавшие мужа после покупки «Ариэля»: то мертвая Аллегра выходила из моря и звала его к себе, протягивая неподвижные тонкие руки; то в гостиной незнакомый человек в монашеском одеянии откидывал капюшон и оказывался двойником Шелли; то он не видел своего отражения в зеркале… Что это были за знаки? Кто подавал их моему бедному мужу?..
Его забрало бушующее море. Через десять дней после гибели «Ариэля» волны выбросили на берег тело Шелли. Словно в греческой трагедии, его сожгли на берегу в погребальном костре. Байрон стоял совсем близко от огня. О чем он думал? Сознавал ли, что Господь объявил ему войну? И что это не последний его удар в развязанном поэтом противостоянии…
Он считал себя равным богу. И верил, что на его пути жертвы неизбежны. Именно мы, окружавшие его люди, были этими жертвами. Но он не сдался до конца.
Но и Господь был жесток. Ему мало было наказать поэта. Он напомнил о себе всему человечеству. Мутация холерной бактерии в Индии из-за аномалий в погоде лета 1816 года привела к первой холерной пандемии.
Через Юго-Восточную Азию она докатилась до России и через Астрахань двинулась на Европу. Она пожирала человеческие жизни и добралась до островов Занзибар и Маврикий. Она дошла до американского континента! В результате погибло около полумиллиона человек.
Если это было не господнее наказание, и Байрон был прав, утверждая, что Ему на нас наплевать, то чьё?..
(Из сборника "100 рассказов про тебя")