Разговор в парилке общественной бани. Одна бабуся, встав спиной к деревянной лавке, поставила согнутую в колене ногу на край лавки пяткой вверх. Поглядывая этак через плечо назад, она охаживала веником свою ногу. При этом объясняла другой, с удивлением на нее смотрящей бабуле, что у нее шпора на ноге и она пытается ее таким образом выпарить. «Уж не знаю, что и делать?» - подытожила бабуся.
- А я вам скажу что делать, - бойко ответила сидящая в углу вторая бабуся. Расскажу. Только тут шумно от пара. Да и говорить тяжело. Вы ко мне в моечном отделении подойдите, как из парилки-то выйдете. Запомните меня хоть по красному полотенцу на голове, хоть по тазику - он у меня зеленый, один вроде в бане такой, свой принесла, хоть по месту запомните. Как из парилки выйдете, так сразу направо первая скамья. Там я сижу.
- Ой! Это мне не запомнить. Ни тазик красный, ни полотенце зеленое. Лучше - по месту. Так где, говорите, вас искать? И мое место, на всякий случай, запомните: я напротив кранов, как раз у душа.
- И нечего мне ваше место запоминать: ваша во мне нужда, вы меня и ищите. Из парилки, говорю, выйдете и сразу направо. Тут я и сижу. Не могу больше терпеть жар, пошла я. Вы паритесь, а мне тяжело даже от того, что смотрю на вас. Нет у меня вашей силы. Ишь как вы намахиваете веничком-то, а я уж давно не парюсь.
Бабуся, знающая рецепт, с кряхтеньем начала спускаться по трехступенчатой лестнице. Бабуся же, нуждающаяся в рецепте, стала наяривать веничком другую ногу, зачем-то живот, грудь и даже шею. Да так весело и резвенько, как будто не веником, а веером себя обветривала и не в парилке шумно-душной, а на балконе солнечном. Смотреть на нее было любопытно, поскольку нескрываемым удовольствием светилось, вернее, краснело, ее лицо. Парилась она неумело - резко, быстро, с дальними замахами. Веник перед парилкой не встряхнула и потому при первых же замахах обрызгала сидящих на лавке, расположенной по периметру парильного полога, бабусю, знающую рецепт и двух молодых женщин, ожидающих освобождения внутреннего пространства для профессионального обхаживания себя веником. А пока это пространство было занято бабулей со шпорой. Выяснив координаты той, что знала рецепт, она пуще прежнего увлеклась процессом.
Через полчаса в моечном отделении к Светлане подошла вторая бабуся, та, которая знала рецепт, и спросила озабоченно:
- Дорогуша! Мы с вами в парилке вместе были. Вот вас-то я запомнила - платочек у вас на голове веселенький такой, старинной расцветки. Разговор-то наш про шпоры помните? Так я женщину-то со шпорой не запомнила. Вы не укажете ли ее? Хотела ведь она за рецептом прийти и не идет. Мне уж одеваться надо, уходить из бани.
- Так ей же надо, пусть она вас и ищет, - подыграла ей Светлана.
- Ну, как же вот я, а? Хотела человеку помочь и… поди обидела… Нисколько памяти не стало. Говорила она что-то про свое место, ну, разве ж мне запомнить?
- Вы же ее на свое красное полотенце на голове ориентировали, а сами сняли его. Конечно, как она вас найдет?
- Так неужто я в моечном-то отделении с полотенцем на голове буду сидеть?
- Я вам ничем не смогу помочь - не помню ее зрительно. Да вы не переживайте. Ей же надо. Пусть и ищет вас - не велика баня.
Очевидно, бабусе очень хотелось поделиться знаниями, с чувством, с толком, а иначе бы она быстренько всё еще в парилке рассказала. И вот ее лишили этого. Гримаса разочарования, обиды на лице…
«Одна, наверное, живет. Тоскливо ей - пообщаться не с кем. А даже если и не одна и поговорить есть с кем, так не слушают уже… Господи! Неужели и меня такое ждет?» - думала Светлана, глядя на пожилую женщину.
Вскоре Светлана вышла в раздевалку на передышку. Поискала глазами среди отдыхающих женщин ту, что должна была ждать рецепт и исчезла. «Странно все-таки. Куда делась бабуля? Ой, да! Бог с ними. Мне то что?»
У женщины, сидящей в раздевалке справа от Светланы, зазвонил сотовый. Начался совсем не банный разговор. «И что за охота в бане разговаривать про “да хоть какие” дела. Остальным приходится слушать»,- с некоторым раздражением подумалось Светлане.
- Ну, сами подумайте, - бодренько тараторила соседка. - Приедете вы в субботу. И чё? Я на работе буду, возможно, и тогда чё? Давайте в воскресенье приезжайте, в воскресенье магазины тоже работают.
Тут как-то так резко и широко открылась входная дверь, вошли банщица в синем халате и, очевидно, администратор - женщина в белом халате.
- Ну, где тут ее место? - спросила администратор, разглядывая номерок-бирку, которую держала в руках.
- Вот тут она сидела, вернее, лежала, когда меня женщины позвали.
- Собери ее вещи. Беда с этими бабусями. Ходят в баню, как в театр, подразвлечься. Поговорить да на людей посмотреть. Ну, ходите, ладно. Так веник-то зачем таскать? Почти у каждой не давление, так сосудистое что-нибудь. Или венозные ноги, или… Да найдется что. А они за стену держатся и всё равно в парилку прутся!
Оказалось, что пока Светлана со второй бабусей разговаривала в моечном отделении, первая бабушка, выйдя после парилки на передышку в большой зал, где раздеваются окончательно и отдыхают, брякнулась в обморок. Ее привели в чувство нашатырем и, замотав в казенную простыню, увели в комнату администратора, куда уже вызвали скорую помощь.
А в бане шло обсуждение.
- «… Как в театр…» Выразились тоже! Бабули бы и рады ходить в театр, но туда же билеты сколько стоят? Вот-вот… От двухсот рублей! А в баню пока 80 рублей и то по пенсионному и то в определенные дни недели. Слухи ходят - скоро и 100 рублей будет билетик стоить.
- Чего в баню ходят? Дома ванна есть. Вода льется. Мойся - не хочу!
В разговор вступила женщина средних лет:
- Да о чем вы говорите? Во-первых, какая вода льется в ванну? В нее же, в воду такую, страшно забираться! Желтая, коричневая, с ошметками черными. Хорошо, если горячая. А то вот в моем доме надо минут десять пропускать воду из крана, чтоб дождаться горячую. Я тут как-то посчитала: за минуту вытекает из крана 10 литров воды. Пусть на пропускание уходит не десять, пять минут, за которые пропустится 50 литров воды в никуда, ни на что. Раза три за день я ее пропускаю. Умножаем 50 на 3, получается 150 литров за день, а за месяц - 4 500 литров. Это 4,5 кубических метров напрасно сливаемой воды. Умножим на тариф 55,51 рубля за куб, получилось 250 рублей. Вот столько я переплачиваю за горячую воду, которая не горячая. Так это я по минимуму посчитала и по старым уже тарифам. Если не пользоваться ванной, как таковой. Потому что если набирать в ванную воду, чтобы помыться, надо о-го-го, сколько пропустить воды. Бабуси-то наши научились деньги считать, поскольку их мало у них.
«Несчастная, тоже бухгалтером работает, наверное. Вон ведь как посчитала всё и в бане выдала. Даже в бане не может, чтоб не посчитать», - с жалостью посмотрела на нее Светлана. Вспомнила, как в недалеком прошлом ее тоже изматывала эта работа - главным бухгалтером, как долго-долго зрела в ней мысль бросить ее. И впервые серьезно об этом задумалась она именно в бане - в общественной бане на Первомайской. А дело было так. Сидела Светлана в парилке с двумя женщинами, вошли еще две, очевидно, приятельницы, потом- еще одна; из двух первых одна вышла, остались… раз, два… И Светлана начала считать. Четыре. Должно остаться четыре. Пересчитала по наличию - пять! Пять женщин вместе с ней. Как так? Начала анализировать… Оказалось, что она ошиблась на старте. Сбило с толку «сидела в парилке с двумя женщинами». «Двумя» - вот, что сбило; то есть с самого начала - трое с ней вместе, а не двое, как думала.
«Стоп! Господи, да что же это такое?- всполошилась тогда Светлана.- Нельзя что ли просто греться, мыться, еще что-то делать, не думая о том, что ты делаешь? Ну, хорошо, если не думать нельзя, ну тогда думать о фаршированном перце, о пироге с черникой, о дочкиных “гулянках”. Но не считать числа! Это же деградация на профессиональной почве. Хорошо еще что не говорю: “сальдо начальное - три женщины, дебетовый оборот - три женщины, кредитовый оборот - одна женщина, сальдо конечное дебетовое - пять женщин”!»…
Вскоре после этого Светлана ушла сама с хорошо оплачиваемой, но изводящей ее работы. Не сожалела об этом шаге никогда. И посему очень уж жалко было вот эту еще молодую, но уже зацикленную на числах и расчетах женщину. Хотя она, возможно, и не главный бухгалтер, а просто учитель математики с наметившимся намеком на деградацию или кассир с тем же намеком, да мало ли профессий, способных за десяток лет придушить всякое женское начало в человеке, то есть женщине. Опять пессимизм душевный в Светлане начал поднимать голову.
А в бане между тем продолжался разговор по поводу исчезновения бабушки и отношения к бане вообще.
- Да тут даже не в горячей воде дело. В нашем, к примеру, доме вода горячая нормально бежит - истинно горячая. Но бабушкам интереснее и легче собраться в общественную баню, прогуляться до нее, побыть в ней, отдохнуть - и домой. Как обряд какой-то совершить, дело сделать. Очиститься не только телом, но и душой. А в ванну эту надо еще залезть суметь и особенно вылезть - не упасть на скользком полу. А духота! Влажно! Тепловая процедура получается длительного действия - всё тело, за исключением головы, в горячей воде. Неправильное мытье какое-то. Сколько к нам в больницу таких вот людей, иногда даже и не старых, после мытья в ванной на скорой привозят. Это я вам как врач говорю.
- Да и вообще. Что получается? В одном небольшом замкнутом пространстве в виде небольшой квартиры без вентиляции и спать, и отдыхать, и мыться, и, извините, в туалет ходить… Фу! Как неправильно, - сказала молодая женщина из дальнего угла.
- А те, кто совсем не ходят в общественную баню, знаете, что бы сказали?- «И как вы можете посещать общую баню? Там всякие люди моются. Кто на тебя брызнет веником, кто мочалкой, у кого кожа - брр…»
- С этим спорить не будем. Конечно, своя баня лучше, чем ванна и чем общая. Да и мытье себя - это всё-таки дело камерное. Лучше это делать без посторонних глаз. Ну, а если нет своей… Я вот совсем не понимаю людей, пренебрегающих баней. Душ, ванна - это так, издержки цивилизации из-за необходимости каждый день стряхивать с себя груз надышавшего на тебя, начихавшего, наглядевшего скопищем людей в большом городе. Это всё быстро делается, я имею в виду душ: до работы либо после работы. Быстро и наспех. А баня… Да если к ней готовиться. И важно после бани на улице побыть, что тоже дает общественная баня. От нее же до дома добраться надо. Понимаю, что своя лучше. В смысле чистоты и гигиены. Но я же про преимущества бани как таковой.
Насчет понятия чистоты. Светлана вспомнила, как во времена студенчества приехала из большого города, где училась, к родителям в деревню на каникулы с городской подружкой - сокурсницей. Та деревенский уклад с обиходом в жизни не видывала. Жила она с матерью в городе в бараке, с общей коммунальной кухней, в которой по очереди, но каждый день кроме воскресенья какая-то из шести семей проводила генеральную стирку с вывешиванием в этой же кухне белья для просушки. Туалет, разумеется, один на всех и не отдельно от дома стоящий. Так вот, городскую подружку поразило на деревенской кухне, которая при этом еще была совмещена с обеденной зоной для хозяев (говоря современным языком), наличие возле печи рядом с ведрами с чистой водой для питья и близко от обеденного стола двух ведер для скотины. В одно ведро - для свиньи - бросали сухие остатки несъеденной пищи, причем, разной, так как свинья ест практически всё, а в другое - помещались остатки еды получше - для коровы. Ведра с водой стояли на возвышении, как бы на приступочке, а эти ведра - просто на полу. Назвать ведра помойными и грязными никому из деревенских не пришло бы в голову. Корова и другая домашняя живность были членами всего деревенского хозяйства. Дом и двор, где скотина эта находилась, были единым укладом, одним образом жизни. Нарежет хозяин хлеб к обеду, со стола крошки в ладошку и в ведро которое-то, а оно - рядом. Не доел ребенок кашу, закапризничал, остатки - в ведро для свиньи. Так вот подружка эта уже после приезда в город созналась, что она была поражена соседством помойных, как она выразилась, ведер с чистой посудой и столом. «Эти ведра не помойные. Помойное - из-под умывальника», - с обидой сказала Светлана.
Когда Света рассказала маме про такое вот трактование чистоты своей городской подружкой из барака, та, хмыкнув, не без иронии коротко обронила:
- Ох, уж, городская-то ихняя чистота. Моются в ванной: разлягутся - и голова и ноги в одном корыте, в одной воде. Для нее это казалось не совместимым с чистотой.
Впрочем, Светлана с трудом могла представить маму или какую другую деревенскую женщину, привыкшую жить в отдельном доме (пусть и без удобств), в общественной бане. Раздеваться и обнажать себя для всех, невольно останавливать свой взгляд на других таких же обнаженных - в этом что-то есть постыдное и бесцеремонное. Всё-таки баня - дело камерное. Светлана никогда не понимала хождений в баню коллективом. Нет-нет да встречаешь в бане группы из двух-трех женщин-приятельниц, шумно обсуждающих служебные или семейные проблемы, да еще с бутылкой пива. Ее всегда раздражали эти банные группировки. Хотелось в тишине и одной находиться в таком «интимном» месте.
В раздевалку «вплыла» вторая бабуся, прошла к своему месту, присела, намотала на голову красное полотенце, обняла руками зеленый тазик. Начала оглядываться по сторонам. Скользнула взглядом по Светлане, не узнала. Остаться равнодушной к бабушкиным страданиям об упущенной возможности быть полезной и нужной Светлана не могла. Подошла.
- Бабушка! Не ищите Вы свою собеседницу! Она уж вымылась и ушла, - хотела было скрыть истинную причину отсутствия пожилой женщины, думая, что сильно этим расстроит искавшую.
- Как?! Ушла и всё? Не попыталась даже меня найти? Так просто почесала языком, что, мол, страдаю шибко. Я ее жду, а она вон что… Обидела, обидела она меня. Значит, не шибко и болит, так просто языком болтала, как боталом. И парилась-то ведь как! Видать, здоровья много.
От бабули повеяло чернословием, завистью. Чтобы это прекратить, Светлана и выпалила всё как есть - про обморок, "скорую" и остальное, оправдывая исчезнувшую бабусю. Светлана почувствовала, что уже и в ней самой появляется нехорошее чувство подозрения о том, что вторая бабуся сглазила первую. Ведь она позавидовала в парилке ее силам и здоровью. И вот на тебе… «Всё-таки баня - дело камерное, нельзя, нельзя перед всеми обнажаться».
Бабуся, выслушав Светланин доклад, долго молчала, опустив голову в красном полотенце, вцепившись обеими жилистыми руками в зеленый тазик. Светлана с тревогой ожидала, что сейчас последует продолжение типа: «Вот Бог и наказал ее за неуважение ко мне». Но в своей оценке Светлана ошиблась. Бабушка чуть не со слезами, покачивая головой, медленно так говорила не Светлане даже, а куда-то в пространство:
- А я ей позавидовала. Здоровью ее позавидовала. Грех-то какой. И осудила ее. Ой, грех-то какой! И где? В бане. Ох! Надо на исповедь идти. А пока - под воду. Она всё смоет.
И бабуся поплелась тяжело-тяжело обратно в моечное отделение.
«Как бы и этой бабуле не стало плохо, - испугалась Светлана.-; Зачем я плохо про нее подумала… Осудила… Заподозрила в дурном глазе. Да та бабушка, что со шпорой, просто перепарилась. Вон что она в парилке-то творила».
И тут же поймала себя на завистливой мысли: «Да что же это такое, что из меня лезет-то? Пойду под воду: “С гуся вода, с лебедя вода. Со Светланы вся худоба”».