Был вечер и я стоял на страже,
Когда это прошло мимо так тихо,
Что я не услышал, но в меж овражье
Затих соловей. Коростель еще в поле трещал, покуда
И до него не дошла эта невидимая паскуда.
Все стало тихо. И тогда я подумал: Почему же
я не схватил это лихо,
когда оно проходило мимо так тихо?
Почему я стоял и думал о звездах,
О сорняковых березах, слезах кукушки,
И прочем бреде… И ведь почувствовал, когда это
Неслышно проходило мимо в специальном невидимом пледе,
Но постеснялся схватить пустоту руками –
опозорится перед облаками на фоне Луны.
Да что ж такое?! Почему я не закричал благим матом?
Не взмахнул бутылкой с остатками Арарата?!
Почему не спас свое поле от Пустоты?
Потому что в детстве были романтические мечты?
А в отрочестве жаркие бесстыдные желания,
А в зрелости взвешенные и пошлые оправдания?
А может я думал, что это чудо – эта невидимая паскуда?
Поэтому не решился схватить его крепко
и долбануть головой об стенку Кремля?
Нет поля. Нет соловья. Пустота все сожрала с нуля
И до маковки старого вяза. Это было понятно сразу.
Будь проклята Пустота со своим невидимым пледом.
Я зову сына к обеду. Будет суп и мясо по-царски,
Звоню в колокол, собираю на трапезу нищую паству
И выдаю по котлете