Как в воде лицо - к лицу, так сердце человека - к человеку. Притчи Соломона (гл. 27, ст. 19)
Небо дымилось темными клубами облаков, расписанное нежной охрой. Спокойное море омывало багровый песок. Кровь многих словно стала сухой и рассыпчатой, смешавшись с вязкой, как глина, тягучей известью сырых песчинок, покрываемых водой. Чуть дальше берега курила густой табак земля, подымая в небо столбы сажи, пыли и смога. Некогда большой город из ряда стройных домов превратился в раздробленные зубы курильщика, разрушенные до основания, покрывшиеся чудовищным налетом и источающие вонь разлагавшихся тел... Нужно было бежать от смерти, поразившей все вокруг растянувшейся до горизонта опухолью. Кто-то кричал о надежде. Европа. В Европу. Мокрая и скользкая чья-то ладонь скомкала протянутые бумажки долларов, последних.
Влажные глаза отца смотрели на меня. Я чувствовал его крепкие руки, с особой мягкостью прижимавшие меня к груди. Капюшон сливающейся с темнотой толстовки как-то отбеливал блеск этих глаз, белки которых горели отдаленными факелами. Чуть пошевелился, ноги не смог вытянуть. Они упирались в могучий торс дяди, прижимавшегося к плечу отца. Оглядевшись немного, я заметил, как вокруг светились огоньки нескольких коробов спичек, которые рассыпали в одно место. Это место постоянно качалось, вздымалось, опускалось, то и дело брызгая из неоткуда водой, пропитанной солью. От нее щипало глаза, липли веки и не успевала сохнуть кожа. Это место источало рев, наполняющий уши густой горстью металлической колючей проволоки. И она ржавела от туда же, в уши постоянно заливающейся воды.
Я спросил у отца, выталкивая голосом врывающийся в глотку ветер, где мы. Отец сказал, что в лодке, и что-то еще, но волна сбила конец его речи, придав услышанным мной словам странный привкус на языке. Я уловил чьи то крики, разбирая их сквозь треск пены в ушах. Потом вторая и третья волны окотили меня и отца. Мотор ревел все с большим рвением и надрывом, лодку чаще качало и подбрасывало. Мне стало страшно. Сердце вдавилось к спине и я почувствовал сильную тошноту. Голова вдруг сама закрутилась, даже когда я зажмурил глаза. Я перестал различать рев мотора, но стал слышать какофонию из странных, резких и быстрых шумов, полукриков, плевков, и разнородных, очень странных звуков. Никогда тишина не была такой громкой и шумной. И всюду белели белки чужих глаз, этих спичек из порванных коробков.
Наверное, меня стошнило, много раз, потому что сжимался судорогой живот, меня изнутри выворачивало. Но накатные волны будто салфеткой убирали блевотину изо рта, с одежды отца, все разбавляя в своей пахучей луже. Все было мокро и продуваемо. Носоглотка наполнилась болью какой-то, но я ее слабо чувствовал, как не успевал прочувствовать и холод, мурашки. Я как будто сам был пластиковым сосудом, и во мне билась от тряски об стенки вода, в голове это яснее ощущалось. Мне было все тяжелее, конечности давились уже со всех сторон, как будто пространство сгущалось. Отец мог уберечь только голову. Остальное испытывало на себе дрожь других тел. В короткий миг их давление настолько усилилось, что я уже боле не мог подымать взгляд на отца. Я стал плакать, думая, что слезы каплями вынесут из меня так больно бьющуюся воду, иссушат мою кофту и толстовку отца, и хоть что-нибудь сделают.
Лодку резко дернуло, и чья-то чужая спина придавила мою голову настолько, что я не мог повернуть ее, чтоб свободной ноздрей почерпнуть воздуха, который мне теперь казался тоже водой, но какой-то другой, ватной. Волна накрыла нас с отцом, и мой нос окунулся в воду. Повернуть я его не смог, отец пошевелить ничем не мог. Вода хлынула мне в легкие, египетской кошкой карябая все вокруг. Дышать я не мог. Только через секунд пять лодку бросило в противоположную сторону, и я откашлялся в вату воздуха. Мне показалась, что и она меня душит, по-своему, подражая воде. Чья-то ругань, непонятные слова, все вновь задрожало и запрыгало, меня снова тошнило и я снова чувствовал отца. Мне почему-то захотелось его в эту минуту почувствовать всем, чем я могу что-то чувствовать. Вобрать его в себя.
Еще одна волна вдруг накрыла нас. Но она была какой-то плотной, могущественной, массивной. Прижимавшие меня к отцу тела вдруг исчезли. По руке отца властно ударила толща воды, и она тоже исчезла. Волна не сошла, а всосала меня и закрутила куда-то. Я уже был весь в воде, и странный звук четко звенел ультра частотами в переполненных водой ушах. Открывая глаза, я не видел ничего, кроме страшной пустоты, темноты, но осязаемой очами. Я попытался задвигать руками, затекшими ногами. В этой пустоте я почувствовал какое-то шевеление, вибрации вокруг. Воздух ворвался внезапно, как последняя волна, перевернувшая переполненную людьми, надувную лодку. Где-то что-то будто брызнуло струей пузырей мне в глотку, потом я заглотнул с водой уже дыхание, голова оказалась на плаву. Мама. Струя пузырьков и глоток дыхания. Мама. Я лихорадочно думал о ней. Мама.