Из цикла "Мои учителя"
Этот памятный эпизод связан с библиотекой для слепых и относится к самому концу девяностых. Он мог бы остаться незамеченным и кануть в Лету, не будь я тогда болтливым и тщеславным...
Как-то меняя книги (мы ещё не пользовались услугами надомного абонемента и родителям приходилось таскать набитые «фолиантами» сумки), мама договорилась, чтобы мне преподали азы компьютерной грамотности и научили обращаться с брайлевским дисплеем. Я знал, что устройство это способно отображать малую часть экрана, почему, возможно, и называется ещё «брайлевской строкой». Стоит же оно баснословно дорого! Первое обстоятельство подкупало, второе – отпугивало... «Познакомлюсь поближе с Алексеем Ивановичем, - рассуждал я. - Глупо не воспользоваться такой возможностью». Своего будущего наставника впервые увидел, вернее, услышал на традиционном, а для кого и дебютном, конкурсе брайлистов. Мы оба попали в «слабую» группу: я – по причине своей молодости, он – из-за отсутствия одной руки... Позднее Алексей Иванович расскажет мне, что подорвался спустя двенадцать лет после войны; окончил школу для слепых, институт; долгие годы занимался статистикой, наравне со зрячими коллегами... Его голос обладал бархатистой хрипотцой, свойственной для дикторов и актёров, речь отличалась неторопливостью – всё это привлекло моё внимание ещё тогда, во время конкурса.
На первое занятие я поехал с отцом. По дороге, помнится, между нами произошла глупая стычка; в автобусе марки ЛИАЗ, именуемом в кругу наших знакомых «Индоуткой», воняло бензином или чем-то ещё таким же едким, мы дулись друг на друга и, конечно, молчали. Я жалел себя, думал о том, что хорошо бы научиться ходить с белой тростью, пытался считать остановки...
Алексей Иванович явно был рад мне, а я радовался какой-никакой свободе от «недовольной» руки и тягостной опеки. Мы предложили отцу полистать журналы в читальном зале, и остались в кабинете втроём: учитель, ученик и компьютер.
Алексей Иванович буквально заставил меня исследовать на ощупь системный блок, клавиатуру, а главное – брайлевскую строку, и пока я проводил руками по тому, другому и третьему, внушительно рассуждал о том, что техника не терпит суеты и беспорядочных команд.
- Вот, например, с чего ты начинаешь утром одеваться?
- Я? С носков...
- Нет! – отмахнулся мой наставник. – Вот как утром начинаешь одеваться с рубашки, так и работать за компьютером начинай с этой большой кнопки... Жми!
Когда компьютер загрузился, Алексей Иванович уступил мне своё место со словами:
- Напечатай что-нибудь...
Печатать я умел: у нас дома доживала свой век машинка из конторы отца. В минуты вдохновения торопливо отстукивал на ней новенький «стих» и бежал радоваться вместе с мамой и братишкой! Свои восторженные «опусы», кстати, буду использовать на занятиях (в качестве текстов для редактирования), а мой однорукий «сенсей» даже выучит наизусть несколько из них. Например, этот:
Реки прозрачная волна
На миг для жизни рождена.
Из вод стеною поднялась,
Увидев небо в первый раз!
И рухнула вдруг резко вниз,
Разбившись в мириады брызг...
Но пока я сидел и думал, какое же слово написать...
Мама?
Дом?
Весна?
В конце концов, остановил свой выбор на «Родине».
- Ты – настоящий коммунист! – восхитился Алексей Иванович, пробежав пальцами по дисплею.
***
Ровесник перестройки, я успел подпасть под «очарование» советской идеологии: искренне сопереживал Мальчишу-Кибальчишу, Нахалёнку и ненавидел их врагов, предавался общему благодушию на Первомай и 7 ноября, любил перечитывать рассказы о детстве Володи Ульянова, призывал братишку вливаться в Общество чистых тарелок... Главные улица и площадь нашего города до сих пор носят имя вождя мирового пролетариата. Памятник, установленный на последней, мне никогда не нравился – деталь урбанистического пейзажа, и только. Чего не скажешь о другой скульптуре... Хорошо помню, как однажды мою детсадовскую группу привели в Центральный парк. Первым, что мы, несмышлёныши, увидели, была она – фигура сидящего в задумчивости дедушки Ленина! В лучах утреннего солнца, на фоне тёмной зелени ёлок и светлой зелени травы этот памятник выглядел особенно празднично! Ёлки остались; и трава по-прежнему растёт на газонах; а скульптуру давным-давно демонтировали...
Спустя много лет мы с близкими будем в Первопрестольной и во время обзорной экскурсии подслушаем любопытный диалог...
- Смотри-ка! Они что, ещё не убрали его? – спросит одна пожилая дама у своей соседки, когда автобус будет ехать по Ленинскому проспекту.
- Возмутительно! – отзовётся та.
А у меня в раннем детстве была шапка, стилизованная под будёновку (в ней всегда чесалась голова, но я стойко терпел), ещё – игрушечные наган, сабля и целый отряд конников! Я часто любовался одной фигуркой... Слившись воедино и вытянувшись в струнку, человечек и лошадка под ним летели в атаку. Сабля в маленькой руке и развевающийся конский хвост придавали неподвижной фигурке целеустремлённости, летучести!
Как уже было сказано, я тоже имел под рукой холодное оружие, купленное, между прочим, не папой и не дедушкой, а мамой! Первое время просто извлекал саблю из ножен и любовался. Потом начал помахивать ею и, наконец, позволил себе устраивать баталии... То скакал на большом плюшевом коте и рубил врагов направо и налево (ездить верхом на палке с лошадиной головой было неудобно и как-то глупо), то метался по комнате, нанося удар за ударом по спинке родительской софы... Вечером, после таких бесиловок, я плёлся к отцу выпрямлять погнутый клинок. Саблю я никогда не выносил из дома, а пистолет – бывало. Помню, однажды мы стояли с мамой на остановке, надеясь втиснуться в очередную «шестёрку» (с окраины, где жили на квартире, всегда было трудно уехать). Мама уныло смотрела в ту сторону, откуда должен был появиться жёлтый «Икарус», я же палил по проезжающим мимо нас машинам.
- Что по людям-то стреляешь! – упрекнула какая-то тётка. Я смутился, но не стал объяснять, что стрелял по воображаемым буржуям, белякам и фашистам...
***
Всё это, кроме московской истории, пронеслось в моей голове за долю секунды. А потом я написал ещё два слова: «род» и «дом». Но получилось «роддом», потому что на «пробел» нажать я забыл.