1.
У сельского жителя летом выходных не бывает: один летний день десять зимних прокормит. Тем не менее, решил я сделать себе небольшой перерыв в работе по дому и прогуляться ранним утром по памятным с детства местам, пока жаркое степное солнце не разлило над селом свою тягучую испепеляющую плазму. Прогулка всегда помогала мне собраться с мыслями, а поразмыслить повод появился: под стрехою крыши ветхого сарая, который я подверг безжалостному сносу, обнаружились достаточно хорошо сохранившиеся деревянные расписные коромысла. Точно такие были у нас в родительском доме много лет тому назад…
Для творческого человека бывает достаточно одной интересной детали для того, чтобы активизировались дремавшие подспудно мысли и идеи!
Решено – сделано! Доехав на своём автомобиле до старинного здания маслоэкстракционного завода, что на углу улиц Блинова и Красноармейской, я оставил его на парковке, чтобы начать прогулку отсюда, от пахнущей сыростью, прохладой, сероводородом и железом металлической трубы маслозаводского артезиана. Здание маслозавода было построено из красного жженого кирпича ещё в начале 20 века. Теперь кирпич виднеется из-под побелки, или штукатурки только местами. Сам завод, кажется, ещё работает… От старого артезиана остался только огрызок выходящей из стены завода трубы с небольшим корытцем, обложенные речным булыжником. А когда-то длинное жерло трубы удобно лежало на кирпичном постаменте, и вода лилась из неё в бетонное корыто, состоявшее из нескольких разноуровневых секций и предназначавшееся для водопоя крупного рогатого скота и лошадей. Да, ничто не вечно под луной…
Хорошо помню, как более полувека назад я с двумя вёдрами на деревянных расписных коромыслах носил отсюда домой питьевую воду. В вырытых на подворьях и в огородах колодцах и копанях вода была горькой и жёсткой. Для питья и приготовления пищи она не годилась. Использовали её только для полива, да для водопоя разнообразной домашней живности. Правда, у некоторых жителей села имелись артезианские скважины во дворах. Когда такую скважину стали бурить во дворе нашего соседа Андриенко Василия Филипповича и детвора, и взрослые со всей улицы сбежалась посмотреть, как работает буровая установка. Ох, какой сладкой и холодной казалась та артезианская водичка!
От маслозавода до родительского дома на улице Красноармейской нужно было пройти всего-то три десятка домов в сторону правления колхоза им. И.Л. Войтика. А недалеко от угла улицы стоял и стоит доныне дом моего друга детства Володи Беднова. Сам этот угол много лет тому назад обрамляла каменной кладки стена. Улица Красноармейская тогда была вымощена брусчаткой. Два раза в год весной и осенью по ней проходили на Чёрные земли и обратно неисчислимые гурты овец. Здесь на углу, на Кургузовом дворе, за каменной стеной, отдыхали перед дальней дорогой усталые лошади чабанов и невозмутимые представители калмыцких степей – верблюды.
На другой стороне улицы, там, где теперь возвышаются корпуса районной больницы, располагался большой торговый двор Сельпо. А под зданием конторы Сельпо, в подвальном помещении ютился магазин потребсоюза, безраздельным хозяином которого долгие годы был одноногий, бодро стучащий деревянным протезом, громкоголосый и добродушный продавец дядя Петя. Он всегда привечал уличную детвору, никогда не скупясь на леденец, или белоснежный кусочек колотого, твёрдого как кремень, сахара. С этим сельповским магазином и продавцом дядей Петей связана одна занятная история, произошедшая со мной. Было это в году шестидесятом, незадолго до денежной реформы. Я, семилетний сорванец, увидев дома на комоде пачку денежных купюр – заработок отца за уборочную, решил сделать доброе дело: купить отцу папирос. Выбрав самую красивую бежево-розовую сторублёвку с портретом В.И. Ленина, я помчался в тот самый подвал – магазин к дяде Пете. Продавец озадаченно стал расспрашивать меня, кто я и откуда. Естественно, что моего отца он хорошо знал:
- Так, так! Значит у Василия сынок такой заботливый. Ладно, папиросы я тебе продать не могу: мал ещё. Давай-ка я сам принесу их вам домой. Заодно и сдачу верну.
Довольный собой, держась за руку дяди Пети, я зашагал обратно домой, где меня и недостающих денег уже хватились.
Всё обошлось шутками и извинениями перед порядочным продавцом. А отец после этого случая совсем и навсегда бросил курить…
А сколько ещё историй хранят в своей памяти эта улица, этот перекрёсток и этот старый артезиан!
Ради любопытства попробовал теперешней артезианской водички, набрав её, как бывало в детстве, в сложенные ковшиком ладони. Нет, не та стала водица: и вкус другой, и запах…
Под журчание артезианской воды вспомнилась ещё одна история из далёкого прошлого. Весело, интересно и дружно прошли наше детство и юность. Жаль, что с годами развела многих судьба в разные стороны. Это была пора первых влюблённостей, трогательных записок одноклассницам, романтика рыцарства и приключений, навеянная романами Александра Дюма и Вальтера Скотта. Это был конец шестидесятых...
Так вот, в один из весенних субботних дней 1968 года, вынимая из почтового ящика на калитке ворот своего дома очередную почту, я обнаружил странный треугольник из тетрадного листа в клетку по типу писем с фронта, с нарисованным красным карандашом сердечком, пронзённым стрелой. Это было письмо, адресованное несомненно мне: младший брат Фёдор тогда ещё, однозначно, не дорос до любовных записок, гоняя целыми днями голубей по крышам. Трясущимися от волнения руками распечатал я заветный треугольник письма и прочёл выведенные ровным, красивым, бесспорно девичьим, почерком строки:
- «Серёжа, сегодня в шесть часов вечера приходи к артезиану у маслобойни. Незнакомка…»
Сердце бешено колотилось в груди, мысли в голове путались от восторга и предвкушения тайны!
Вопрос, кто мог быть автором письма, меня не так уж и волновал: важнее был сам факт!
С трудом дождавшись половины шестого вечера, я схватил пустые вёдра, сорвал в палисаднике бабки Ирины три алые розы и с горящим взором, и пылающими от внутреннего жара щеками поспешил к заветному месту свидания с таинственной незнакомкой. Мимо дома своего друга Вовки я прошмыгнул, стараясь быть незамеченным: тайна должна была оставаться тайной до тех пор, пока о ней знают двое…
В ранних весенних сумерках, стыдливо пряча за спиной обязательный джентельменский атрибут - букет роз, я протоптался у артезиана битый час, но таинственная незнакомка так и не пришла…
В расстроенных чувствах от обманутых ожиданий, удручённо шагал я обратно домой мимо Вовкиного дома. Друг появился из-за калитки внезапно, как будто поджидал меня:
- Привет, Серёга! А откуда это ты такой нарядный идёшь? В кино ходил, что ли? Или в Тамузлах был у родственников? – ехидно поинтересовался Вовка.
Я начал блеять что-то невразумительное, на ходу придумывая оправдание, но Вовка недолго смог сдерживаться и расхохотался:
- Да ладно, не бреши! Как там твоя Незнакомка поживает? Пришла на свидание? А цветы – небось коровам подарил?...
И тут я с ужасом и стыдом понял, что стал жертвой подлого розыгрыша. Никакой таинственной Незнакомки в природе не существовало. Письмо написал под диктовку Вовки его младший брат, и он же подбросил заветный треугольник в почтовый ящик моего дома. А потом оба следили из-за шторы окна, когда пройдёт на свидание незадачливый ловелас.
Тогда мы с Вовкой чуть было не подрались. Но это был мой лучший друг! И от осознания этого обида сразу улетучилась без следа. Потом, с годами, при каждой встрече мы вспоминали эту историю. А тогда впредь договорились рассказывать друг другу самые тайные тайны…
Именно в конце шестидесятых годов прошлого века на нашей улице Красноармейской появился долгожданный водопровод, и символ грядущих социальных перемен и прогресса - водопроводная колонка скифским идолом утвердилась напротив соседского дома № 247, в котором жила семья моего одногодка и приятеля по детским играм Славки Луганского. Первые годы, пока водопровод не завели во дворы, это место на улице, помимо традиционных лавочек, (так именовались в просторечии деревянные скамейки у домов), было местом постоянного общения соседей, где досужие всезнающие тётки делились последними новостями и сплетнями…
И в этой связи мне припомнился день 27 марта 1968 года, когда по улицам проползла чёрной змеёй трагическая весть о том, что в авиационной катастрофе погиб первый космонавт Земли – Юрий Алексеевич Гагарин. Мы с уличными мальчишками как раз тогда находились у этой самой водопроводной колонки, брызгаясь водой, когда на улицу с причитаниями выбежала известная своим «длинным» языком тётка Надька Зозулиха. Она то и поведала всей улице якобы услышанную по радио весть о смерти Гагарина. Не зря у многих народов бытовал обычай предавать смерти гонца, принесшего дурную весть: мы тогда всем миром чуть было не прибили Зозулиху за то печальное известие. Но, к сожалению, в тот раз она не соврала…
Неспешно шагаю по родной улице. Смотрю, вспоминаю, сравниваю. Некоторые дома преобразились, обзавелись пластиковыми окнами, красивыми воротами и заборами. Некоторые наоборот, вросли в землю, стали ниже, обветшали. Вдоль домов яркая примета юга – плодовые деревья: орехи, абрикосы, вишни, алыча. Жаль, что за порядком у дворов мало кто следит: бурьян вымахал по пояс, осыпающиеся плоды никто не убирает, и они гниют, собирая тучи мух.
А вот и живой памятник истории села – неохватный трёхсотлетний «колесников» дуб. Я назвал его «колесниковым» по фамилии семьи, жившей долгие годы в доме у дуба. Около и вокруг него проходили многие наши детские игры и посиделки. Он живой и помнит всё. Жаль, что не может говорить и рассказать…
Через дорогу от дуба и чуть наискосок в сторону улицы Учительской в прежние годы был большой колхозный двор пятой бригады колхоза им. И.Л. Войтика. В этой бригаде работала моя мама Вера Демьяновна. А в начале шестидесятых огромные колхозные дом и двор занял цыганский табор. Как известно, 5 октября 1956 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством», приравнявший кочевых цыган к тунеядцам и запрещавший кочевой образ жизни. С того памятного дня цыгане вынуждены были осесть, остановиться и обживаться в том месте, где их застал указ. Табор был большой, многолюдный, насчитывал несколько десятков семей. Цыганские дети по два-три человека были в каждом классе нашей начальной школы. Им бесплатно выдавали школьную форму и обувь, которые через несколько дней благополучно исчезали, а скорее всего, продавались оборотистыми цыганками на рынке. Но, до пятого класса из цыганских детей не доучился никто: снялся табор с обжитого места и откочевал в неизвестном направлении после отстранения со своего поста Н.С. Хрущёва. А до октября 1964 года каждый день толпа цыганок с хороводом сопливых и грязных детишек обходила все дома на улице, выпрашивая на пропитание. И люди не отказывали, давали кто что мог…
С цыганскими детьми мы вместе играли на улице, дружили, дрались, мирились. Во дворе табора постоянно дымила кузня: мужчины табора зарабатывали на жизнь кузнечным ремеслом, ковали сельхозинвентарь, цепи, топоры, тяпки, лопаты и т.п. Некоторые из них даже работали в колхозной кузне. В воскресные дни бородатые, степенные цыгане торговали своими изделиями на рынке, а после полудня вся мужская половина табора усаживалась в кружок на улице и устраивала пиршество, заканчивавшееся, как правило потасовкой. И, не дай Бог, какому русскому доброхоту ввязаться в эту потасовку – били его всем цыганским миром!
Через два дома от дуба – мой, бывший родительский. Внешне он мало изменился за прошедшие после смерти родителей годы. Теперь здесь живут чужие, сторонние люди…
Возвращаюсь назад к улице Учительской, по которой раньше мы всегда ходили на автовокзал, на рынок, на почту…
Улица, как и много лет назад, занесена песком, но облик её изменился: не стало выложенных из камня заборов, дома в основной своей массе приобрели современный внешний вид. Неожиданно испортилось настроение от густого запаха птичьего помёта, исходящего со двора второго от угла улицы дома, в котором когда-то проживала семья пожилой семейной пары учителей Пажитневых. Если не ошибаюсь, Пажитнева Елена Георгиевна была первым директором нашей средней школы №2. Мы, дети шестидесятых, даже не сомневались, что улица названа Учительской именно потому, что на ней жили эти уважаемые люди. И вместо объявления о продаже цыплят на доме Пажитневых более уместной была бы мемориальная памятная табличка…
Там, где улица Учительская почти упирается в здание автовокзала, чудом обнаружился сохранившийся узкий переулок с грязным ручейком, ведущий к трибунам стадиона. По этому топкому, заросшему камышом переулку мы в детстве пробирались в заброшенный колхозный сад, а позднее на стадион. Переулок не обманул и привёл именно туда. Но, какими они стали низкорослыми, эти, когда-то казавшиеся неприступными каменные стены трибун стадиона! Они обветшали, камень стал ноздреватым от воздействия стихий, выкрошился.
В задах огородов бывшего нашего дома раньше была кирпичная стена стадиона. Сам стадион построили в конце шестидесятых на месте небольшого прудика (купальни) и заброшенного колхозного сада – излюбленного места наших детских игр и развлечений. Ах, какой это был роскошный и богатый сад! Старый, заросший огромными плодовыми деревьями, кустарниками и травой. В купальне мы плескались в жаркое время года, гоняли уток, гусей и лягушек…
С появлением стадиона появились и новые радости: возможность поиграть на его просторах в футбол и волейбол, посмотреть матчи колхозной, а затем и районной футбольной команды, игравшей на первенство края и даже на первенство страны в классе «Б»! Каждая игра нашей футбольной команды «Колос» была праздником для всего села. Играла музыка, работали киоски с мороженым и газировкой, гуляли толпы нарядных людей! Как можно забыть матч с командой звёзд-ветеранов советского футбола, в которой тогда играли Алексей Хомич, Юрий Фалин, Владимир Кесарев, Николай Дементьев, Константин Крижевский, Василий Трофимов, Сергей Сальников, Анатолий Масленкин, Николай Тищенко, Николай Сенюков, Анатолий Солдатов, Евгений Майоров и др. Естественно, что входных билетов мы, пацаны, не покупали, а пробирались на стадион через эту самую кирпичную стену: места заветные знали…
Конечно, теперь стадион славен знаменитой «Александровской милей» и новым плавательным бассейном! Он преобразился, приобрёл современные вид и содержание. Нет уже той кирпичной стены. Стадион огорожен забором из металлопрофиля, вдоль которого пролегла заросшая бурьяном и кустарником дренажная канава, полная всякого хлама и мусора! Да, в благословенные шестидесятые, да и семидесятые тоже, такого безобразия не допускали: и уровень культуры у жителей был выше, и административные службы работали результативней!
Я обошел стадион по всему периметру от трибун по улице Спортивной, затем по Олимпийской и Леонова на Первомайскую. По Леонова я ходил в школу, в центр, на танцплощадку Дворца культуры, и на улицу Первомайскую к друзьям и подружкам. На Леонова жила моя первая учительница – Надежда Михайловна Балановская. А через несколько домов от неё -замечательный учитель Борис Петрович Завязкин, бывший моим классным руководителем с пятого по восьмой класс. Почти в конце улицы, не доходя немного до Первомайской – жил бывший председатель колхоза им. И.Л. Войтика – Долматов Михаил Фёдорович. Одна улица – целая история жизни…
Знает ли нынешнее молодое поколение эту историю? Помнят ли эту историю мои ровесники?
Шагал по улицам поэт
и, как бывает у поэтов,
был чуден мир, и розов свет,
и абрикосом пахло лето.
Знакомой улицей села,
где затерялись детства годы,
незримо рядом тенью шла
судьба - каприза от природы.
Поэт о детстве вспоминал,
и в такт шагам слагались строки:
- Привет, родная сторона –
источник светлый и глубокий!
В былом и в прошлом есть всегда
исток, начало, наши корни…
Журчит родник, течёт вода:
- Испей, поэт! Живи и помни!
2.
А вот она и улица Первомайская – такая узнаваемая по пешеходному металлическому мостику через речку Томузловку и стройной шеренге пирамидальных тополей. Я помню эту речку ещё в старом русле, там, где сейчас территория детского садика №… по границе огородов. В том месте ещё живы древние ивы с неохватными сгорбленными и покорёженными ветрами и годами стволами, уныло развесившие нечёсаные космы ветвей-волос. Они как колдуньи-старухи охраняют старое русло речки, которое мы когда-то, в конце пятидесятых переходили вброд по камням и упавшим стволам деревьев со старшей двоюродной сестрой Ириной, приезжавшей погостить из Ленинграда. Эти ивы помнят мои первые свидания десять лет спустя. Под ними я взахлёб рассказывал своей подружке о только что прочитанном романе Вальтера Скотта о храбром рыцаре Айвенго, о его страстной и самоотверженной любви. И этот рассказ был своеобразным робким и неумелым признанием в любви моей девчонке. Правда, это уже другая история…
А новое русло речки появилось в начале шестидесятых годов. Помню, как его углубляли и чистили экскаваторы в 1965 – 1966 годах. Тогда же были посажены вдоль высокого левого северного берега речки тоненькие прутики тополей. Теперь этим высоченным, с пятиэтажный дом деревьям перевалило за пятьдесят! Вдоль этой тополиной аллеи долгие шесть лет, которые сейчас кажутся мгновениями, с пятого по десятый класс пролегала моя дорога от дома к школе и обратно. Здание родной второй школы (ныне МОУ СОШ №2), располагалось на углу улиц Комсомольская и Пушкина. Теперь здесь детский садик №33 «Звёздочка».
От здания школы возвращаюсь снова на улицу Первомайскую, ставшую частью моей жизни… Чуть больше года назад, здесь, во время прогулки вдоль тополиной аллеи сложились эти строки:
Февраль. Седьмое. Улица пуста.
Иду от школы тропкою знакомой.
Вокруг меня заветные места:
вот, тополей аллея от моста -
почти что до крыльца родного дома.
Дома в тумане – как из миража:
их силуэты призрачно бесплотны.
Всё та же речка – юности межа,
металл моста давно изъела ржа -
года, увы, идут бесповоротно.
Но память, как и вечная душа,
жива, светла и не стареет вовсе.
И мысли, словно речка, не спеша,
страницы лет ушедших вороша,
текут, текут и в прошлое уносят.
Друзья, любовь и первые стихи,
и до утра прогулки под луною…
И отчий край, и предки от сохи,
как и мои свершенья и грехи –
они всегда, пока я жив, со мною!
А тополя, хоть им уже полста,
ровняют строй, как бравые солдаты.
И в дождь, и в снег им не уйти с поста…
Февраль. Седьмое. Улица пуста,
а я домой шагаю, как когда-то!
На углу улиц Леонова и Первомайской заброшенное, неухоженное строение из красного кирпича – бывшая квартира моих приятелей по юношеским забавам Володи и Серёжки К. Как сложилась их судьба и где они сейчас – не знаю. А в том, памятном 1970 году мы были - не разлей вода…
Последняя ночь августа 1970 года накануне 1 сентября, выдалась звездной и тёплой. Я со своими закадычными друзьями Толиком П. и Серёжкой К. устроил проводы лета. Анатолий учился с первого класса школы в параллельном классе. Общались мы, как и заведено в школе - дружески, но особенно подружились в девятом, когда после окончания восьмилетки классы объединили из-за ухода многих ребят в училища и техникумы. С ним мы организовали команду КВН, победившую на школьном фестивале, писали вместе сценарии, репетировали, тренировали и готовили команды младших классов. С ним проводили всё свободное от учёбы и домашних дел время.
Завтра, 1 сентября, мы шли в последний, десятый класс. Серёга был годом моложе и шёл в девятый. Его родители отдыхали на Черном море и должны были вернуться в первых числах сентября. Старший брат Володя работал шофёром в АТП и был в дальнем рейсе, так что:
- Гуляем братцы!
И мы гуляли…
Это потом будут армия, или институт: как кому повезёт! Это потом жизнь закрутит в своём водовороте и расстояние в многие тысячи километров разлучит друзей, скорее всего, навсегда. Анатолий погибнет в середине двухтысячных. Причина его смерти так и останется загадкой…
Серёжка по слухам жив, но канул в неизвестность…
Всего этого мы тогда не знали и не могли предугадать, наивно клянясь в вечной верности нашей юношеской дружбе.
Сейчас, спустя столько лет, как –то даже неудобно перед своими детьми и внуками за это откровение: непедагогично, но проводы лета мы с друзьями отмечали по-взрослому, дружеским застольем. Компанию нам составили две Серёжкины двоюродные сестры, приехавшие на летний отдых из далекого порта Находка. Завтра они должны были уезжать, и наша вечеринка была ещё и проводами девчонок. Поздно вечером возвратился из рейса старший брат Володя…
Первый двухлитровый бидончик домашнего красного виноградного вина мы с Толиком привезли на моём новеньком голубом мотоцикле «М- 105», купленном мне родителями на деньги, заработанные мною же во время уборочной страды в колхозе. Мотоцикл был своеобразным символом самостоятельности и предметом моей гордости.
Что такое два литра домашнего сухого вина на такую компанию? Ясно, что пришлось ехать за добавкой. А чтобы мне не рисковать недавно полученными водительскими правами, за неизменной добавкой поехали Серёга с Толиком на его, видавшем виды, велосипеде.
Езды до автовокзала, где у нас имелась проверенная постоянная точка приобретения домашнего «сухаря», - от силы минут десять.
Вино было не крепкое, густое и терпкое, почти фиолетовое, сродни по цвету и запахам последней летней, южной ночи.
И не сказать, чтобы мы злоупотребляли этим напитком, но в дни танцев, что трижды в неделю проводились на летней площадке районного Дворца культуры, для куража и настроения, захаживали за вином к заветному дворику бабки Насти. Во двор, а тем более в дом бабка не пускала никого. Боялась…
Поэтому ритуал был всегда неизменным:
- Стук в оконное стекло в любое время дня и ночи;
- Открывается форточка и голос бабки из-за плотной занавески:
- «Вам чаво?»
- Ответ: - «Вина, бабушка!»
- Вопрос из-за занавески: - «А у чаво?»
- Ответ с улицы: - «Банка есть (или бидончик)!»
- Затем следовала передача в форточку пустой посуды, если она имелась в наличии, и денег;
- Пять минут ожидания и следовал возврат уже наполненной вожделенной влагой посуды.
Бабкиного лица никто ни разу так и не увидел.
Да никому оно, в общем-то, и не интересно было…
Литр домашнего сухого вина стоил тогда полтора рубля.
За посуду, если у страждущих не имелось своей, бабка брала залог в 20 копеек…
- Гуляем, братцы!!!
Лёгкое вино и фрукты, музыка, беспечная юность и южная звёздная ночь! И нет проблем, и нет забот! Жизнь прекрасна и удивительна!
Мы весело болтали о том - о сём, балагурили, подпевали залихватски новенькому Серёгиному проигрывателю «Ригонда» полюбившуюся всем песенку в исполнении Эдуарда Хиля:
- «Мы обветрены, мы просолены,
Нам шторма ни почём!
После плаванья в тихой гавани
Вспомнить будет о чём!
Эх! Сколько видано!
Эх! Перевидано!
После плаванья, в тихой гавани
Вспомнить будет о чём…» -
Кто мог знать тогда, что через два года я действительно окажусь в дальнем походе на военном корабле и обветрен буду, и просолен, и через жестокие шторма пройду с честью, выполняя задание Родины, и увижу дальние страны, побывав в десятках портов Африки и Ближнего Востока…
Наше задорное и не совсем слаженное пение разносилось через открытые окна и будоражило тихую улочку Первомайскую, разделённую надвое мелкой, заилившейся речкой Томузловкой.
В ту ночь мы прогуляли почти до трёх часов утра. Расставаясь с другом, я пообещал подъехать к восьми часам, поскольку нам обоим нужно было съездить в школу, чтобы помочь физруку Василию Ивановичу привезти с элеватора и установить на школьной спортивной площадке, где должна была проводиться общешкольная торжественная линейка, колокола громкоговорителей.
Мой поздний приход никто дома не заметил, поскольку в тёплое время года мы с младшим братишкой селились во времянке, где нам была предоставлена полная вольница. В основном, конечно, мне, потому что четырнадцатилетнему брату по ночам шастать ещё запрещалось. Мне родители доверяли безоглядно, и я их старался не подводить: положение старшего обязывало.
В половине восьмого утра я, уже в подобающем для торжественной линейки виде – в отутюженных брюках и в белой рубашке с комсомольским значком, подкатил на своём мотоцикле к Толиковой калитке.
Друг мой ещё спал…
- «Пол часа уже его бужу! Заявился в шесть утра!», - посетовала Толикова мать, тётя Маша, дородная и похожая на суетливую уточку женщина, хлопотавшая с утра по хозяйству.
С моей помощью друг, наконец – то, соизволил разлепить глаза и долго возмущался, что ему не дают покоя.
Тётя Маша безапелляционно усадила нас за стол к скворчащей сковородке с жареной картошкой. Наскоро позавтракав, мы в половине девятого были в школьном дворе.
До начала линейки оставалось ещё полтора часа, так что мы вполне успевали съездить на элеватор.
В половине десятого, под залихватское - «Мы обветрены, мы просолены…» наш мотоцикл, обвешанный колоколами громкоговорителей, с рёвом въехал на спортивную площадку, где уже собралась куча народу.
На первый звонок все пришли нарядные, с цветами. Первоклашки и другая малышня были с родителями. Гремела музыка. Шумные ватаги девчонок, что постарше, окружили своих учителей. Мальчишки вытаптывали траву за территорией площадки, не спеша показываться на глаза своим классным руководителям: дышали последними минутами свободы…
С мотоцикла меня буквально стащила наша «Комиссарша» - комсомольский секретарь школы, Татьяна Чеботаева:
- «Тебя где носит, Гамаюнов? Ты должен знамя школы выносить!..»
- Приехали!
А я ни сном, ни духом…
Знамя, так знамя…
Нам шторма ни почём!
А впереди ещё целая жизнь…
А эта последняя ночь лета и первый день осени уходящего детства запомнились мне навсегда.
Может это и называется счастьем?
3.
Картинка воспоминаний ещё бередит душу, а я от дома бывших приятелей по юношеским забавам выхожу к мостику через Томузловку. Справа от мостика красуется новенько здание плавательного бассейна. Узким проулком иду в сторону улицы Комсомольской. Прохожу мимо знакомых с юных лет заборов и огородов, мимо ограды бывшего детского садика №1, мимо косматых старух-колдуний ив и поднимаюсь к выходу из переулка на улицу. Здесь в угловом доме с высоким крыльцом жила когда-то семья всеми нами любимой учительницы математики Шуваевой Нины Александровны – умницы и красавицы. Мальчишки поголовно и тайно были в неё влюблены! Она и сейчас, спустя многие годы, красива и обаятельна. Настоящая легендарная грузинская царица Тамар…
Справа от дома Шуваевых когда-то располагалось отделение милиции, а через дорогу – сквер с летним кинотеатром. Фильмы с запрещающей надписью «детям до 16 лет…», или если не было денег на входной билет, мы с пацанами и девчонками смотрели, взобравшись на высокие деревья, росшие вокруг летнего кинотеатра. И тогда казалось, что это не гроздья ребятни на деревьях, а стаи галок, готовящихся к дальнему перелёту на юг. Сейчас вместо летнего кинотеатра детская площадка с горками, аттракционами и бассейнами. И это скрашивает грустную ностальгическую нотку в настроении: слава Богу, что не ларьками застроили или очередным торговым монстром...
Милиция, а точнее, районное управление Полиции теперь находится немного дальше, на перекрёстке улиц Комсомольской и Пушкина, наискосок от бывшего здания родной школы №2. Заходить туда нет надобности: меня вряд ли кто из сотрудников знает и помнит. Если только из ветеранов кто: Кривоносов Валерий Петрович, бывший мой учитель физкультуры, бывший пограничник и мировой мужик, ушедший из школы работать в милицию по призыву комсомола, да бывший инспектор отдела по делам несовершеннолетних, а затем начальник паспортного стола Просоченко Валентина Михайловна. В бытность её на должности инспектора ИДН меня угораздило попасть на профилактическую беседу в это уважаемое заведение осенью того же 1970 года.
А попались мы с одним их моих друзей, имя которого я не буду называть по этическим соображениям, на банальной краже роз с ухоженной и тщательно охраняемой клумбы у райкома КПСС. Теперь в этом здании вершит правосудие районный суд. О былой принадлежности здания напоминает лишь памятник вождю пролетариата В.И. Ленину. А клумба эта живёт и здравствует. Вот только таких шикарных роз, какие цвели более 45 лет тому назад, сейчас не увидеть…
Беседа с Валентиной Михайловной запомнилась на всю жизнь стыдом и боязнью позора.
- Так для кого розы воровали, кавалеры? – спросила, прощаясь с нами грозная начальница ИДН.
- Для девчонок, для кого ж ещё! – промямлили незадачливые воришки.
- Ладно, идите, и запомните: ворованное никогда в радость не будет! Заработайте на цветы – вот тогда это будет поступок, достойный любви и уважения, - напутствовала нас на прощание Валентина Михайловна.
Ни в школу, ни родителям она, как и обещала, не сообщила…
Через сквер, мимо Дворца культуры выхожу на центральную площадь села. Облик площади, как и отрезка улицы Карла Маркса от улицы Войтика до пересечения с улицей Блинова за прошедшие полвека неоднократно изменялся. Радует зелёными газонами и аккуратно подстриженными деревьями скверик, что разделил улицу пополам. Бесспорно, на своём месте великолепный мемориальный комплекс героям прошедших войн с вечным огнём. Сюда, к мемориалу и вечному огню мы с братом каждый год 9 Мая в день Победы приводим своих детей и внуков. Это свято – отдать дань памяти павшим. В списках погибших только с фамилией Гамаюнов – пятеро…
Где-то здесь, за мемориалом в начале шестидесятых высилось помпезное здание кинотеатра «Искра» с просторным залом и балконами, как в театре. Родители рассказывали, что до революции в этом здании был православный храм. Последний фильм, который мне довелось посмотреть в этом кинотеатре – «Крестоносцы», поставленный по одноимённому роману польского писателя Генрика Сенкевича. Сколько раз потом за прошедшие годы я с удовольствием перечитывал его исторические романы…
На западной оконечности центральной площади, там, где вздымаются высокие ступени бывшего книжного магазина, когда-то красовался фонтан с каменными чашами, увитыми виноградными гроздьями, со скульптурной группой из двух девочек, поливающих друг друга водой. А сквер, делящий улицу пополам, начинался высокой ажурной металлической аркой с надписью «Аллея трудовой славы». Здесь же, у арки, стоял деревянный крашеный голубой краской киоск «Газ-вода». Даже вкус той газировки за три копейки стакан ощутил во рту…
Памятник Ленину, что до сих пор стоит напротив здания районной администрации, был ограждён кирпичной трибуной, с которой районное партийное и хозяйственное начальство в дни праздников 7 Ноября и 1 Мая приветствовало проходящие колонны демонстрантов…
Дальше мой путь лежит по обновлённому скверу улицы Карла Маркса мимо Краеведческого музея и бывшего Центрального универмага, мимо здания Сельсовета, к дому, где в годы моего детства и юности располагался районный Дом пионеров. В глубине двора, как и в прежние годы – детская библиотека. В библиотеку и Дом пионеров я начал ходить с четвёртого класса. Книги читал запоем по нескольку томов в неделю. А в Доме пионеров пел сольно и в хоре, занимался в театре кукол, был членом районного пионерского штаба «Стрела». Звонкие голоса штабистов звучали раз в неделю, по четвергам, по районному радиовещанию. Правда, мой дебют в хоре закончился скандалом после исполнения на «бис» арии Машеньки в песне про кашу. На премьеру пригласили родителей и родственников участников детского хора. Меня нарядили в девичий цветастый сарафан, повязали голову косынкой. После исполнения хором куплета, заканчивающегося словами: «Маша, Маша, скушай кашу…» я должен был пропеть всего одну фразу: «Не хочу!» На репетициях всё проходило гладко. Но продефилировать в сарафане перед полным залом и получить потом постыдную кличку «Маша» я не хотел, поэтому после окончания песни и криков «бис» сорвал с головы косынку прямо на сцене и швырнул её удивлённому руководителю хора…
Однако, занятия пением в Доме пионеров мне пригодились в будущем: и за участие в художественной самодеятельности на Флоте благодарности от командования получал, и в Свердловском юридическом институте становился лауреатом всяческих творческих конкурсов. Да и навыки выступлений перед микрофоном в студии радиовещания тоже оказались не лишними для будущей профессиональной деятельности судьи и прокурора…
Не зря говорится: что посеешь, то и пожнёшь!
4.
А я шагаю дальше по бульвару-скверу улицы Карла Маркса. Радуют глаз ухоженные газоны и подстриженные молодые деревца, красивые скамейки. И узнаю бульвар, и не узнаю: с обеих сторон сквера сплошь торговые центры, магазины, конторы, офисы… Хорошо хоть не порушены памятники архитектуры – старинные здания, украшавшие многие годы центр села.
Пересекаю улицу Блинова и через каких-то сто – сто пятьдесят метров оказываюсь напротив здания МОУ СОШ №1, или первой школы, как мы её называли. Внутри этого старинного здания мне впервые довелось побывать совсем недавно, в дни Кашпуровских чтений, когда писатели и поэты проводили творческие встречи с учащимися учебных заведений села и района. А ведь первая школа тоже знаменита многими своими учителями и выпускниками. К слову сказать, мои давние сослуживцы по прокуратуре и верные друзья Лушников Юрий Михайлович и Островерхов Александр Николаевич как раз-таки выпускники Александровской первой школы, чем всегда гордились…
Внешне здание школы мало изменилось за несколько десятилетий: разве что обзавелось современными пластиковыми окнами, да приросло новым корпусом.
Дальше по улице упираюсь в обшарпанное здание бывшего кинотеатра «Родина». Название с фасада убрали. Теперь здесь скорее всего какой-то торговый склад. А раньше это был центр культуры! Какие аншлаги он собирал и какие выстраивались очереди за билетами, когда демонстрировались новинки советского и зарубежного кинопроката. Кинотеатр был вначале широкоэкранным, а потом и широкоформатным. Мы с мальчишками и девчонками по нескольку раз смотрели здесь знаменитые фильмы о приключениях «Неуловимых мстителей», серию фильмов о неуязвимом «Фантомасе» и красавице «Анжелике», «Трёх мушкетёров» и многие другие…
Да, ломать – не строить! А вот, возродится ли очаг культуры с открытием 3D кинозала «Перспектива» в районном ДК – вопрос! В эпоху бурного роста технического прогресса и технологий народ от мала до велика попал в кабалу к мобильным телефонам и смартфонам, к планшетам и компьютерам; отгородился от мира, от друзей и соседей телевизорами.
Немногочисленные кафе и ресторан «Солнечный» вряд ли назовёшь очагами культуры. Единственная надежда – Районный Дворец Культуры, где жизнь бурлит по-старому…
За надгробием бывшего кинотеатра слева узнаваемый вход в рынок, справа опять магазины и офис ДОСААФ, где когда-то был неплохой тир для пулевой стрельбы и опять магазины, магазины, магазины…
Складывается удручающее ощущение того, будто земляки, как и во многих регионах Страны только и заняты в сфере торговли и обслуживания. Только в базарные дни радует глаз присутствие сельхозпроизводителя на рынке!
На территорию Молодёжного парка, который встречает гранитной глыбой с надписью «Аллея славы», заходить грустно. Признаюсь, что прогуливался здесь несколько раз в этом году, но радости от этого не получил: пустота, неухоженность, заросли бурьяна вдоль тротуара. Чахлые молодые деревца вызывают жалость. Чья слава тут покоится? Очередного предприимчивого администратора, оставившего памятник о себе, любимом? Ни табличек, ни пояснений для неосведомлённого прохожего...
А когда-то парк украшали густые аллеи сирени, расходящиеся от центральной прямой несколькими концентрическими кругами. Весной казалось, что ты попал на цветущий космодром другой планеты. Кажется, что незабываемый запах цветущей сирени до сих пор витает в прогорклом нынешнем воздухе парка. Здесь мы когда-то отдыхали, развлекались, назначали свидания, встречались с друзьями и любимыми. Здесь были рождены эти строки:
Я забрёл в свою давнюю осень,
В старый парк, где все тропки милы.
Где остывшее солнце наносит
Свой прощальный узор на стволы.
Где от вечера и до рассвета -
Всё брожу, словно старый сатир…
Всё ищу безнадёжно ответы
На вопросы, что вечны как мир.
Ореол миражей и обмана
Замерцал в огоньках фонарей.
Это ночь под покровом тумана
Провожает меня до дверей…
Драпированы листьями клёна
Очертанья заветной скамьи.
Целовал здесь когда-то влюблённо
Я озябшие пальцы твои…
Обречённо поникли берёзы
Под незримою тяжестью лет.
Я бреду.
То-ли дождь, то–ли слёзы
На щеках осушает рассвет...
Теперь красивые многолетние деревья в большинстве своём вырублены, а для того, чтобы подросли и набрали красоту и силу молодые саженцы – нужны годы и годы…
В парке сейчас нет ни одной скамейки. На месте шумного и весёлого островка аттракционов с многочисленными каруселями и колесом обозрения, некогда располагавшегося в центральной части парка – пустырь, заросший сорной травой. На месте танцплощадки, собиравшей в былые годы буквально всю молодёжь района – та же картина…
И только золочёные луковки куполов недавно отстроенного православного храма в западной оконечности парка утешают и умиротворяют случайного посетителя, или прохожего…
Здесь, у храма, я и завершу свою нынешнюю прогулку по улицам родного села. Утешусь, вспомню, и уповаю…
Луна над над речкой Томузловкою
блестит серебряной подковкою.
И от окраины села
видны златые купола.
И будто держит небо храм,
как мост к синеющим горам.
Я коренной, я Александровский,
иду селом походкой грандовской:
засел в крови казацкий ген,
пытливый ум интеллиген
та тарских скул упрямый срез –
поэт по прозвищу черкес*.
И, пусть, дорог немало пройдено,
прими опять в объятья, Родина!
Здесь я родился, хлеб растил,
здесь корни заново пустил,
здесь мой раздался первый глас
И здесь приму последний час…
*- творческий псевдоним автора – Сергей Черкесский…
Село Александровское.
Август – ноябрь 2016 год