НА СНИМКЕ: Белка в Академгородке
Внешне всё в Академгородке было, как и прежде. Общественная жизнь кипела и бурлила. Только я принимал в ней теперь минимальное участие. Однако вся система была настроена на устойчивую работу, поскольку каждый клуб, каждый кружок, каждый руководитель привыкли решать вопросы самостоятельно и действовать, опираясь на свой собственный коллектив.
Это относилось и к таким крупным коллективам, как Дом культуры «Академия», объединённый с Домом учёных и даже к их структурным подразделениям, таким, как детский сектор ДК, киноклуб «Сигма», кафе-клуб «Под интегралом», картинная галерея, Детская музыкальная школа, детская художественная школа, клуб юных техников, станция юных натуралистов. Это относилось и к Управлению спортом, Дому физкультуры, водноспортивной базе, спортивным секциям – взрослым и детским.
У каждого был руководитель, действовавший в пределах своей компетенции. Они знали, что обращаться с просьбами в ОКП следует только тогда, когда возникли непредвиденные трудности и необходимо произвести какие-либо изменения или когда возникли новые идеи, реализовать которые они сами не могут.
У каждого был свой финансовый план и штатное расписание, обеспечивавшие деятельность. Конечно, всем и всегда хотелось большего, но, как известно, лучшее – враг хорошего. И иногда приходилось умерять аппетиты.
Кое-кто из них попытался прийти со своими вопросами к новому председателю ОКП Алексею Андреевичу Жирнову. Он их внимательно выслушивал, но ничего не решал. И Владимир Францевич Хутко, новый первый заместитель председателя, тоже только выслушивал. И тоже не решал никаких вопросов. И своих идей у них не было.
Но обычные текущие дела шли своим чередом. Комиссии работали. Путёвки выдавались. Месткомы институтов свои вопросы решали. Членские взносы собирались, отчисления от них профсоюзный счёт пополняли. Зарплату освобождённым работникам исправно платили. Президиум заседал. Снова появились в повестке его дня вопросы социалистического соревнования коллективов институтов и снова всерьёз стали говорить о помощи профсоюзов администрации «в налаживании научной работы».
Как-то в Дом учёных в воскресенье зашёл Гарик Платонов. Посидел рядом со мной. Послушал, как я разговариваю с людьми, как они делятся со мной своими горестями и радостями, как мечтаем мы вместе о чём-то, что хотелось бы сделать и как потом из идей начинает прорисовываться нечто реальное, что можно сделать уже сейчас.
Посидел Гарик, дождался, пока все уйдут, и сказал мне тихо:
– Не нравится мне работать сейчас в ОКП. Стало как-то тихо и очень формально. И нет уже той толпы, которая всегда была раньше. И жалуются люди на то, что никакие реальные вопросы не решаются. И уже пошли разговоры, что с профсоюзом ничего серьёзного не решить.
И вижу я как моё новое начальство, действительно, не решает вопросы, а уходит от их решения. Не решает даже то, что решить легко.
– А, может быть, они ещё просто не вошли в курс дела?
– Они и не войдут. Они просто избегают трудных вопросов. Уходят от их решения. А сколько пустых разговоров?
– Поговорить мне с Жирновым?
Гарик внимательно посмотрел на меня.
– Жирнов редко заходит в Объединённый комитет профсоюза. Он приходит на заседания Президиума ОКП и в часы приёма. Всем теперь заправляет Хутко. А он человек райкомовской закваски. Ему лишь бы было тихо и спокойно.
Не советую тебе вмешиваться ни в какие дела. Осекут. Только нарвёшься на неприятности.
– Но ты-то в курсе всех вопросов! Мог бы и подсказать.
– Я пытался. Меня выслушивают, но делают по-своему. Да ещё и говорят: «Ты больше этим не занимайся. Я этот вопрос беру на себя». А, на самом деле, он берет вопрос на себя, чтобы спустить его на тормозах. Зато бумажек мы теперь пишем в десять раз больше, чем раньше. Такой профсоюз не по мне.
Я, как мог, успокоил его. Но у меня самого кошки скребли на душе. Быстрая потеря авторитета Объединённым комитетом профсоюза СОАН меня вовсе не радовала. Но что я мог сделать в этой ситуации? Я понимал, что какое-то время всё будет идти по инерции, но маховик, который мы раскрутили, будет постепенно замедляться. Всё же я думал, что остановить его или, не дай бог, повернуть вспять будет сложно.
Слишком много людей пробудилось к активной жизни за последние годы. Они не дадут разрушить созданное нами, не позволят снизить уровень общественной активности.
А вот культурная жизнь в Академгородке как будто пока шла нормально. Клубы и кружки работали, как прежде. Я вновь и вновь перебирал наиболее значимые события в Академгородке с начала этого года – работу клубов, театра-студии, лекционную деятельность, концерты, встречи с видными деятелями науки и искусства.
Пока что не было никаких сбоев, никаких претензий ни с чьей стороны. Культурная республика СО АН жила своей, очень интересной жизнью.
Но я знал, что не всё в нашем мире было спокойно. Велись какие-то подспудные разговоры о возмутительной деятельности Интеграла. О том, что в дискуссиях звучат антисоветские высказывания. О том, что там разрешено распивать спиртные напитки. Что в Интеграле чрезмерно свободные нравы. Что там культивируется «преклонение перед Западом». Что пора прикрывать «эту лавочку».
Причём об этом говорили не только между собой. С такими речами выступали на партийных собраниях. Об этом писали письма-доносы в Советский райком КПСС, горком и Обком партии. В выступлениях и письмах требовали взять Интеграл под контроль, по крайней мере, поставить под контроль Райкому ВЛКСМ.
Более ортодоксальные коммунисты требовали «прикрыть этот «рассадник антисоветчины». Знаю я об этом не понаслышке. Некоторые, встречаясь со мной, высказывали своё возмущение «сборищами» в Интеграле. Я пытался объяснить каждому, кто приходил ко мне с этими вопросами, что никакого разврата и пьянства там нет. Что кто-то распространяет зловредные слухи об этом, чтобы опорочить «Интеграл». Что дискуссии – это не антисоветская деятельность. Что во всех дискуссиях обязательно участвуют преподаватели общественных дисциплин, что в них часто участвуют крупные учёные, и ни те, ни другие не имеют претензий к деятельности Интеграла. Более того, считают эти дискуссии полезными. Одним из аргументов, которые я приводил, было то, что молодёжь где-то должна иметь возможность открыто обсуждать наши недостатки, что критика их поможет нам всем их преодолеть, что и является залогом успешного развития нашего советского общества.
Вряд ли мне удалось успокоить всех, с кем мне довелось тогда говорить. Очень может быть, что после разговоров со мной, они включали в свои подмётные письма и мою фамилию.
Спокойствия в нашем королевстве (городковском обществе) отнюдь не было, но в 1967 году голоса ортодоксальных коммунистов зазвучали громче, чем раньше. Дело в том, что они начали находить поддержку в Райкоме КПСС и, прежде всего, у второго секретаря райкома Р.Г. Яновского. А Объединённый комитет профсоюза перестал быть негласным источником свободомыслия. Он стал послушным исполнителем указаний райкома КПСС.
Команда, определяющая культурную жизнь Академгородка в последние годы, ещё работала. Владимир Немировский, Анатолий Бурштейн, Леонид Боярский, Нина Козлова вполне могли работать самостоятельно.
Они и раньше не нуждались в мелочной опеке. Ими не нужно было руководить, - им нужно было только помогать. После марта 1967 года помощь Объединённого комитета профсоюза свелась только к обсуждению трудных вопросов со мной, но я, не имея уже никаких рычагов, мог помочь только советами. Тем не менее, несколько месяцев, пока директором Дома учёных и Дома культуры «Академия» работал В.И. Немировский, они ещё не чувствовали опасности.
Это были блестящие руководители, соединяющие в одном лице способности организаторов и интеллигентность, мечтателей и практиков, масштабность и кропотливую работу. Они вызывали к себе глубокое уважение и, как магнитом, притягивали к себе людей. В последовавшие за моим уходом из ОКП три с половиной месяца они доказали свою зрелость, компетентность, умение, понимание. Вот только против грубой силы они были бессильны.
Разгромом руководил Райком КПСС по команде вышестоящих идеологических органов Обкома и ЦК. И я теперь понимаю, чем они руководствовались. Пытаясь предотвратить «идеологические диверсии», они применили андроповскую теорию «выдернутых брёвен при заторе на лесосплаве».
Первым из «отряда бойцов» выдернули меня. К сожалению, я «Яблочко-песню» не допел до конца. Вторым был Немировский.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2016/11/17/448