Ягода-малина

 
Ягода-малина

В тот день мы сидели на лавочке набережной Космонавтов и не знали чем заняться. Вернее не то, чтобы не знали, а просто - чем-либо заниматься нам было лень. Странный был день - какой-то затянутый. Не скажу про него тягостный - нет. А вот именно - затянутый. День, в который время текло раза в три медленее, чем обычно. Как будто бы, не только мы, но и само время тоже обленилось.

Утро было солнечным и все предвещало такой же погожий денек. Поэтому мы собрались на пляж, но, пока ехали, небо, как-то неожиданно-резко заволоклось плотной пленкой. Не облаками, а именно одноцветной молочно-белой пленкой. Как та, которой дачники накрывают парники. Через которую свет проходит, но увидеть что-либо невозможно. При этом стало еще теплее, вернее даже не теплее, а душнее, парче. В городе царил штиль. Редкостный штиль, когда нет ни единого дуновения - как на море. И тишина, какая-та странная тишина, во всем. Как будто бы заложило уши. Даже трамвай, по-моему, стал меньше дребезжать. Казалось, что в этом молочно-белом небе, как в вате, глохнут звуки.

Выйдя из трамвая, мы решили на пляж не ходить, поскольку солнца не было, но домой не хотелось, а на проспекте Кирова было как-то гадко - и жарко, и парко. В такой обстановке никакое мороженое не привлекало. Поэтому мы проскочили Кирова и спустились к Волге, которая давала, пусть мнимую, но прохладу и, к тому же, услаждала глаз живописным видом.

Я уже сказал, что этот день был какой-то затянутый. Обычно время летело так быстро, что мы не успевали заметить, как утро превращалось в день, а день - в вечер. Проснулись - утро, пришли на пляж - день, вернулись домой - вечер. А сегодня четверть часа показалась целым часом. В общем, мы пребывали в ленивом оцепенении.

И тут с реки послышалась музыка, вернее - песня «Ягода-малина» в исполнении Легкоступовой - к Речному вокзалу причаливал прогулочный теплоход. Иринка вспомнила, что, за десять лет, прожитые в Саратове, она ни разу не каталась на этом теплоходе. А я уж тем более! Поэтому мы тут же решили исправить упущенное.

Через пять минут мы уже входили по трапу на борт и направились на заднюю палубу под тент, хотя солнца и не было, но сказалась привычка. Маршрут был невелик и длился от силы час. Сначала теплоход проплывал по мостом к Зеленому острову, разворачивался и шел вдоль города, после чего возвращался на Речной вокзал. Народа на нем было совсем немного, в основном, бабушки и мамы с детьми всевозможных возрастов и несколько взрослых, таких же молодых, как и мы людей. В трюме было совсем пусто, а верхние палубы заполнились едва ли наполовину. Из динамика снова раздалась «Ягода-малина», стало ясно, что это единственная запись, которая там была.

Вначале мы плыли неподалеку от берега и нам хорошо было видно все, что на нем расположено. Но, развернувшись за мостом, теплоход стал все дальше и дальше отходить от берега, что, в общем-то, меня расстроило, поскольку зрение у меня не ахти и пусть окоем, как говорится, стал шире, но мелкие детали пропали. Удрученный, я стал вертеть головой по сторонам и вдруг понял, что в исчезновении мелких деталей виноват не только теплоход, но и воздух, который стал как-то темнее и менее прозрачнее. Мы перешли на переднюю палубу и увидели, что вниз по Волге в направлении Увека небо стало очень темным, а сектор над рекой - попросту черным.

Обстановка становилась гнетущей и мне, как человеку совершенно сухопутному, к тому же совершенно не умеющему плавать1, на воде стало как-то не уютно. Захотелось почувствоввать под ногами твердую почву. Но теплоходик, как назло, удалялся от берега. В тот миг я позавидовал «Парижской коммуне», которая на всех парах шла к Речному вокзалу.

Я всматривался в темень над Волгой, пытаясь понять, что же это такое, ведь небо просто так не чернеет. Это гроза? Или что-то иное? Ни молний, ни грома. В какой-то момент мне показалось, что река поднялась и утекает вверх, в небо. Я все глядел и глядел, и вдруг почувствовал неприятную резь в животе. Будто бы я съел что-то совсем неудобоваримое. Резь была острая, но быстропрошедшая, поэтому я не обратил на нее особого внимания. Сначала! Но поэтом, когда она повторилась во второй и третий раз мне стало не по себе. Что за чертовщина? Ведь ничего плохого не кушал. Аппендицит у меня вырезан сто лет назад. Что же это за напасть?

Но мне стало совсем не по себе, когда я заметил на темном, почти черном, небе над рекой, две белые сигнальные ракеты. «Штормовое предупреждение» всплыло в памяти! Да, когда-то в детстве я зачитывался морскими рассказами Станюковича, Шманкевича и еще каких-то советских авторов, фамилии которых, за своей неизвестностью, улетучились из моей памяти. Вот так черт! Это не просто гроза! От этой мысли резь в животе повторилась с удвоенной силой. Я грустно огляделся. Что до одного берега, что до другого - до фига. Ловушка! Я прошелся по палубе - количество спасательных кругов было явно занижено. На всех не хватит. Зачем их тогда вообще повесили - подумал я. Для галочки!

Я еще раз глянул в сторону Увека и снова увидел две белые сигнальные ракеты. Ошибки быть не может - предупреждение!

Неожиданно на палубе появился матрос с подносом полным мороженого. К нему слетелись дети, но он сказал, что мороженое будет продаваться в трюме и быстро прошмыгнул туда. Дети поспешили за ним, да и их родители тоже. Я перегнулся через борт и увидел, что все окна наглухо задраены. С другого борта - тоже. Готовятся!

Вот понесла меня нелегкая - подумал я и посмотрел на беспечно сидящую на пустой палубе Ирину. Ее мороженое не интересовало и она в трюм не ушла.

- Куда это все запропастились? Спросила она меня.

- Всех заманивают в трюм - ответил я - Ветерок идет.

- Ураган? - весело спросила она - указывая пальцем в сторону Увека, где темнота над Волгой стала менять свою форму. Раньше это была просто темная полоска, уходящая в небеса, а теперь у нее появилась талия и она стала напоминать песочные часы.

- Смерч! Торнадо! Вот, что нас сейчас ожидает.

Краем глаза я заметил, что на палубе появился еще один человек, который, так же как и я вглядывается в небо. Но, в отличие, от меня он еще рассматривал суденышко, как-то, по хозяйски, оглядывая его взглядом.

И тут он увидел нас.

- А вы тут чего забыли? Все мороженое кушают, а вы сидите? - спросил он у нас.

- У моря погоды ждем - с издевкой ответил я.

- Будет вам сейчас погода... Идите в трюм. Спокойнее все же.

- Чего спокойнее - до берега далеко. - грустно заметил я.

- Вот и хорошо - на берег не выкинет. Да и капитан - молоток, вишь как мотор работает - на всю мощь. Встал правильно - на волну. Так что в трюме спокойнее. Идите, идите - повторил он настойчиво.

Я, который минуту назад только и думал о том, как бы перелететь с этой утлой посудины на берег, заартачился чужой воле. Мне, неожиданно, захотелось выставить себя эх каким смельчаком. Поэтому я ответил, что интересно было бы посмотреть, так сказать, в натуре, побыть в гуще событий.

- Особенно оказавшись за бортом - с улыбкой заметил он. - Сейчас такое начнется.

Я хотел ему возразить, но неожиданная боль в животе была настолько сильна, что я присогнулся и охнул.

- Больно? - встревоженно спросил он.

- Ага, сдавленно ответил я, настолько мне было больно.

- Тогда мотаем - крикнул незнакомец, но было уже поздно.

Порыв ветра не просто остановил нас, а отшвырнул к борту. Мы оцепенели от его силы и неожиданности. Но это был всего лишь первый шквал, за которым следовала пауза, достаточная, чтобы пробежать несколько метров и укрыться за рубкой. В трюм спускаться упорно не хотелось.

Следующий порыв уже пришел с дождем, поэтому было очень похоже, что какой-то великан шлепнул бичом по теплоходу. В трюме дико завопили дети, перекрыв своим криком вой ветра и волн. Удары последовали один за другим. Корпус судна сотрясался от ударов. Выпороли корабль - подумал я - сквозь строй пропустили. Все вокруг неожиданно застонало, заскрипело, накренилось и закачалось. Теперь в трюме вопили не только дети, но и их родители, которые мало того, что до смерти струсили сами, так еще и пытались успокоить своих напуганных детей.

Я глянул сквозь стекла дверей в трюм - картина апокалиптическая. Бегают, кричат, кто-то сидит оцепенев, вцепившись в ручки кресла - наверное молится.

- Нет - в трюм я не пойду.- решил я - Авось не сдует.

На самом деле смотреть было не на что. За бортом бесновалась вода, но даже волн я не видел за пеленой дождя. Глядя на это, можно было подумать, что теплоход лег бортом на воду. Обрывки ветра проникали в наше убежище, принося с собою капли виды. Вот и все.

Палуба не просто качалась, она еще намокла, став скользкой, поэтому держаться на ногах становилось все труднее и труднее. Иринка крепко обхватила меня, а я обеими руками схватился за переборки, огораживающие вход в трюм. Зато наш собеседник, как-то пританцовывая, держался на ногах совершенно спокойно.

- Ну и штормяга, - прокричал я, вспомнив слова старинного анекдота.

- Да какой там шторм, так - ветерок расшалился - крикнул в ответ незнакомец. - У нас на Каспии такое в порядке вещей. Если шторм - тогда держись! Дурное море, то есть озеро - с одной стороны горы со снегом, с другой - гигантская горячая пустыня. А посередке - Каспий. За все в ответе...

Он не успел договорить, потому что в этот момент ветер неожиданно сменил свое направление и окатил нас с ног до головы целой цистерной ледяной воды. У меня перехватило дыхание. В голове зашумело. И только я подумал, что пришло время улепетывать в трюм, как меня окатило еще раз и, как мне показалось,- уже с другой стороны.

Дыхание остановилось, сердце замерло, зрение нарушилось. Я сипел, силясь продохнуть, будто бы захлебнулся, понимая, что силы меня покидают. И тут я почувствовал, что меня толкают, толкают сильно и уверенно.

- В трюм, в трюм! А то сдохнете! - проорал каспиец, подьалкивая нас к дверям.

В трюм я ввалился совершенно мокрый, посиневший от холода и трясущийся от страха. Ирине повезло - она была укрыта мною и поэтому намокла лишь чуть-чуть. Зато наш неожиданный приятель, какак и я, напоминал мокрую курицу. Вода, стекающая с нас, образовала большую лужу, размеры которой преувеличивались качкой.

Я наконец продохнул, в глазах просветлело и я огляделся. Оказывается, пока мы получали на палубе душ Шарко, в трюме изменилась обстановка. Дети, не погибнув сразу, восприняли опасность, как увлекательную игру. Они продолжали вопить, но уже не от страха, а от удовольствия, с каждым наклоном пола, подбегая к окнам, смотреть на заливающую их волну, а потом с визгом отбегали к противоположным окнам. Короче - веселились на полную катушку. Зато родители их, увидев, что дети, хоть и не успокоились, но, по крайней мере, перестали бояться, впали в транс. Они расселись как-то четко посередине салона и сидели, то, что называется не дыша.

Я раскашлялся, мне дико захотелось закурить, но, даже если бы я плюнул на окружающих, то все равно бы не смог этого сделать, поскольку, и сигареты, и спички промокли напрочь и представляли собой кашу. Какая-то женщина, услышав мой кашель, обернулась на нас и спросила на полном серьезе:

- Вы, что - за борт упали?

- Да - ответил я, с той долей иронии, на которую был способен в этот момент - но матросы на канате нас подняли на борт, поэтому мы немного промокли.

Она ничего не ответила и отвернулась. Явно ее гораздо сильнее беспокоила своя судьба.

- Холодновато... - сказал наш собеседник, потирая руки.

- Да, - подтвердил я, обижаясь на то, что потереть руки я не могу, так как сведенные от напруги и холода кулаки, еще не разжимались. Иринка стала дышать на них, чтобы они согрелись.

- Ну ничего, минут через десять вся эта байда закончится - сказал наш каспийский друг. - Авось потеплеет...

Мне не понравилось, что последнюю свою фразу он произнес как-то не уверенно, но я быстро забыл об этом, потому что пальцы мои наконец разогнулись. И я, начав тереть ими друг об друга, почувствовал себя как-то уверенней. Типа - выжил!

Как и было сказано бывалым моряком - минут через десять ветер ослаб настолько, что качать нас стало намного слабее, а дождь перестал колошматить по палубе.

- Пойду, узнаю у капитана, сколько же градусов, может у него термометр есть - как бы про себя проговорил наш спутник и его каблуки застучали вверх по трапу.

Я не обернулся, а пошел поближе к окнам, чтобы посмотреть, что творится вокруг, заметив, что корабль взял курс на берег.

Катера и прочие суденешки, вышедшие на воду перед штормом, теперь возвращались к своим причалам. Бедная «Парижская коммуна», дрейфующая неподалеку от Речного вокзала, как гигантский маятник, раскачавшись один раз, так и не могла никак успокоится, а качалась и качалась, хотя волна совсем сникла.

- Караул! Двенадцать градусов! - раздалось неожиданно откуда-то сзади. Это наш собеседник и, можно сказать, спаситель, ворвался в трюм. - Вам далеко? - спросил он у нас.

- Далековато... - грустно промолвил я, - Шестая дачная.

- Не знаю, где такая - у меня гостиница неподалеку - пробегусь - согреюсь.

- «Волга» - переспросил я.

- Она самая, Волга-Волга, мать родная.

- Ну а мы на Троицкой сядем на троллейбус, а то закоченеем.

- Ладно, счастливо вам - ответил незнакомец и вышел на палубу.

Мы стали подниматься по трапу, но догнать его не удалось - он, явно прыжком, перемахнул с борта на берег и теперь легкой трусцой двигался по набережной.

- Э! Черт! - сказал я Ирине - даже имени его не спросил.

- Он наши тоже - ответила она. - Квиты.

Мы, вместе, попробовали улыбнуться - и у нас получилось. Наверное потому, что судно уже причалилось к берегу. Секунда и выдвинули трап. Мы вышли первыми, дети, раззадорившись, все никак не могли угомониться и скакали по трюму. Бедным родителям потребуется много времени, чтобы вытащить их оттуда.

Сжавшись от холода, мы направились самым быстрым шагом, которым могли, к площади, почти бегом, в надежде побыстрее оказаться дома в теплой ванной.

Но то, что мы увидели, повергло нас в глубочайшее уныние.

Вся площадь была залита водою, а на оставшихся более-менее сухих местах громоздился народ. Народа было много - конец рабочего дня! Два троллейбуса со спущенными рогами, грустно стояли в том море, в которое превратилась площадь. Стало ясно, что троллейбуса ждать бессмысленно и надо идти пешком к трамваю, а может быть, нас догонит какой-нибудь автобус или автомобиль.

Мы надеялись понапрасну. Мимо нас проехало два-три автобуса набитых народом до такой степени, что они еле-еле поднимались в гору с недозакрытыми дверьми, через которые виднелся плотный ряд людских спин. Больше никаких автомобилей не проезжало.

Несмотря на то, что дождь давно закончился, из каждой подворотни, из-под каждого дома, вытекали небольшие ручейки, сливавшиеся на мостовой в один большой поток, стремившийся вниз - к Волге. Мы шли без разбора, шлепая по лужам, поскольку и так уже были мокрые. Но, чем дальше мы уходили от реки, тем нам становилось теплее, может быть разогрелись от подъема, но наверное все же у воды холоднее.

Стало заметно, что городу нанесен значительный ущерб. Непогода длилась от силы минут двадцать, а сколько всего наломала! То здесь, то там, виднелись осколки разбитых стекол, сорванные с крыш железные листы, валялись кирпичи с размытых дождем и разрушенных ветром карнизов и еще всякий разный мелкий мусор. Было несколько телевизионных антенн, сдутых на проезжую часть. Особо не повезло тем, кто, уйдя на работу, оставил в доме открытые окна. Мало того, что им побило стекла, сорвало шторы, сдуло цветочные горшки, так еще и залило комнату водой, которая в старых домах, сквозь трухлявые перекрытия, водопадом лилась на нижние этажи. Было сорвано даже несколько старинных деревянных дверей, которые, видимо, уже давно перекосились и много лет не закрывались. Ветер их трепал-трепал, да и оторвал. На этом участке Московской улицы мало деревьев, поэтому мы видели только сломанные ветки.

Стали попадаться встречные-поперечные, бредущие с видом умирающего котика. Еще бы - они выходили на работу летом, в тридцатитрехградусную жару, а возвращались домой осенью - при пятнадцати градусах. Провинциальным мужчинам было легче - они в любую жару, в те годы, ходили в рубашках, брюках и пинджаках (по иному это творение советской швейной промышленности я назвать не то, что не могу, а просто не имею права). Зато женщинам досталось по полной! С синими губами и плечами, покрытыми гусиной кожей, в кофточках, еле прикрывающих грудь и открывающих спину, пусть даже в длинных, но очень тонкой материи, юбках, они, сжавшись в комок, стучали зубами и шли, как зомби - ни на что и ни на кого не обращая никакого внимания. Я, по одежде, не намного отличался от женщин - в легких шортах и маечке-борцовке, мерз несказанно. Так, что от движения у меня стонали мышцы на ногах и руках.

Мы уже хотели свернуть на Радищева, как Ирина увидела свою сокурсницу, работающую неподалеку. Та гордо шествовала, завернувшись в плотную шерстяную кофту - по-моему единственная во всем городе. Это нас поразило! Ирина поинтересовалась - как ей это удалось? А та объяснила, что эта кофта висит у нее на работе весь год. Здание старое, помещение громадное, окна перекошены, отовсюду дует. И кофту она, порою, надевает даже летом, когда на улице совсем не жарко. А вот сегодня, впервые, пригодилась и на улице! Она отсоветовала нам идти к Крытому Рынку, поскольку трамваи все равно не ходят. В городе, как она объяснила, вообще не ходят ни трамваи, ни троллейбусы. Повалило много деревьев - все провода оборваны. Да и с автобусами проблема - не везде могут проехать. Где горы из веток, где лужи, подобные морю...2

Мы пригрустнели - рисовалась невеселая картина пешего возвращения домой. А ведь это - почти десять километров3. Быстрым шагом два часа! Если не замерзнем по дороге.

Мы выбрали тактику коротких перебежек - от магазина, до магазина и от подъезда, до подъезда. Тогда еще не было русского маразма поэтому на дверях не было замков, домофонов и прочей гадости, единственная задача которой - помешать нормально жить нормальным людям. Отогреемся чуток - и снова в путь. Многие люди группами стояли в магазинах и чего-то ждали. Может они надеялись, что приедет какой-то автобус, может надеялись еще на что-то. Конечно, я понимаю - многим их них предстоял такой же дальний путь, как и нам, которым им был не под силу. Какой смысл было идти, когда все равно не дойти? В магазине светло, тепло и сухо. Они могли чесать свои языки, хоть до ночи, когда разгребут дороги и приедет автобус. У нас такой возможности не было, промерзнув до костей, еще на теплоходе, нам все-таки мерещилась теплая ванная и горячий обед.

В одном магазине мы услышали, что упавшим с балкона чугунным ограждением убило сразу восемь человек. Все они стояли под старинным балконом, а ветер не просто сдул перила, а еще и запихнул их под балкон. Удивительно - балкон был широкий и подойди они поближе к зданию - остались бы живы. Но они все восемь выстроились в ряд у самого края. На дождь любовались что ли?

В другом рассказывали о женщине насмерть задавленной упавшим деревом. О старушке, которой стало плохо, как только начался ураган, но к ней не смогла по лужам проплыть скорая и она умерла.

Было еще много всяких ахов по поводу разных порезов, ушибов и ссадинах от того, что кто-то упал, опрокинутый налетевшим порывом ветра, кто-то поскользнулся на скользком тротуаре, а кого-то поранило разбившимся стеклом. Еще слышали о том, что на первом этаже упала люстра, от того, что квартира сверху промокла из-за разбитого стекла. На их счастье - под люстрой стоял обеденный стол и никого не задело. Но, в основном, женщины из заводского района, где много пяти и девятиэтажных зданий, плакались по поводу улетевшего неизвестно куда белья, сушившегося на балконах. Они сетовали, что кто-то выставил сушиться, и подушки, и зимнюю одежду - вот горе-то!

Мы сами видели множество упавших деревьев, огромных веток, то перегораживающих проезжую часть, то валяющихся на тротуаре. В одном месте дерево упало, придавив своей кроной дверь, и люди стояли около него не зная, что делать и как им попасть домой. А мы все шли и шли и не было конца нашему пути.

Астраханская улица превратилась в сплошную реку, но по ней двигался транспорт, поскольку объездной дороги тогда не было и все грузовики ехали через город.

Где-то возле Милицейской школы нам встретился трамвай, на который упало дерево. Он стоял с выбитыми стеклами и помятой крышей. Было видно, что в салоне полно воды - столько ее налило сквозь разбитые окна.

На проспекте 50-летия, в самом его начале, где полно предприятий, обезумевший народ ловил грузовые автомобили. Причем ловил в полном смысле этого слова - выстраивая живую цепь поперек дороги. Если водитель не соглашался - его увещевали, убеждали, умоляли, несговорчивых - били. Я тоже, чтобы разогреться, сцепился с каким-то дурным водилой, объяснявшим мне, что ему запрещено перевозить в грузовой машине людей. До мордобоя не дошло - так - оттаскали друг друга за грудки, но за это время, народ заполнил кузов до оказа и нам опять пришлось идти пешком.

Электрический градусник на заводе «Тантал» показал 16 градусов тепла. Жжжуть!

По-моему где-то нас все-таки подвезли - уже не помню, но на все про все ушло почти четыре часа. Мы заявились домой часов в восемь вечера - замерзшие, хрипато-простуженные, ужасно усталые и зверски голодные.

Но вот чем прекрасна молодость - на утро мы проснулись свежие и здоровые, будто бы и не прошагали вчера десяток километров, по лужам, мокрые с головы до ног в легкой одежде по, иначе не скажешь, осенней холодине. И могли вспоминать об этом как о забавном приключении, а потом завалиться на пляж, потому что утренняя температура уже достигла 26 градусов.

Интересный факт - по-моему, дня через два, вечером к нам в комнату вбежала тетя Нина, с криками: «В Свмаре ураган! В Самаре ураган!» Мы увидели только конец сюжета, где были показаны две баржи, выкинутые на набережную. Так что - нам круто повезло4.

В память об этом событии, мы все речные прогулочные теплоходы стали называть не иначе как «Ягода-малина».

 

 

* * *

 

Вообще, проведя в Саратове не так уж много лет, я неоднократно попадал под сильный ветер. Но, в основном, это случалось на пляже.

Там мы вставали с раскинутыми руками и поднимали старое покрывало, на котором лежали. Ветер всегда был настолько силен, что это покрывало лежало на нас, стоящих, и не падало вниз. А за такой, «живой стеной», умудрялись спрятаться человек десять, у кого с собой такой большой подстилки не было. На пляже, в основном, страшен не ветер, а песок, гонимый им. Он жестоко сечет кожу, как пескоструйная очистка, а из длинных и пышных женских волос его вообще не вычесать.

У меня как-то хватило ума обернуться, чтобы посмотреть - как ветер гонит песок на нас. За что я поплатился одним глазом. Нет, конечно, глаз не ослеп, но его запорошило так, что потом мне дня трибыло больно его открывать. Никакие чайные примочки не помогали. Так я и ходил с закрытым.

Видел как пара молодых спряталась от ветра в пляжную кабинку, размером меньше деревенского сортира. Так ветер не просто повалил ее, а еще и покатил по пляжу. Крики несчастных были громче ветра и хорошо нам слышны. Еще бы - каркас у этой штуки - металлический и, наверное, намял им нещадно не только бока.

Неоднократно на пляже веселились небольшие смерчики, очень похожие на привидения, неожиданно вырастающие из песка, двигающиеся и непрерывно меняющие свою форму. Фантазия могла нарисовать, и женщину в длинном платье, и мужчину, завернутого в саван, и танцующую змею. А один раз смерч был очень большой и прошел прямо через нас. На какой-то момент ветер стих и покрывало чуть было не свалилось, но мы успели его удержать. А вокруг нас все летало по кругу, как будто бы мы стояли в центре громадной карусели. Окурки, бумажки, листики, песок - все вращалось, если не ошибаюсь, против часовой стрелки, понемногу поднимаясь ввысь. Но это было совсем недолго - смерч пошел дальше, обдав нас сверху мелкой пылью. Ну совсем-совсем мелкой - не песком.

Еще раз, ветер поймал нас почти на самой середине старого саратовского моста. Мы видели приближение непогоды и решили проскочить, но не тут-то было - ветер обогнал нас. Там было совсем жутко - на большой высоте, в двух шагах от решетчатого парапета сквозь который просвечивала где-то там внизу Волга. Мост и так качающийся от каждого проехавшего грузовика или автобуса, заплясал под ногами хуже палубы корабля. Это действительно так, поскольку палуба кренится и качается, но делает это достаточно плавно. А мост - дергается и подпрыгивает как шальной. У меня было желание лечь, прямо на мостовой, за высокий бортовой камень, но, на наше счастье, весь транспорт остановился. И в двух шагах оказался автобус, водитель которого, от излишнего человеколюбия, естественно, двери не открыл. Но за его громадной «спиной» урагана мы почти не почувствовали. Только заболели морской болезнью. Ибо нас потом минут двадцать подташнивало.

И вообще - может меня подводит память, но мне кажется, что был какой-то год и месяц, когда шквалы проходили по Волге практически каждый день, где-то около трех часов дня, как летняя гроза.

 

И раз уж разговор коснулся пляжа, замечу, что меня, как московского жителя, весьма удивил тот факт, что песок на пляже может быть не просто горячим, а обжигающим ноги. В Москве это принципиально невозможно, но Саратов не бог весть какой юг, скорее наоборот - не совсем Север. Ирина взяла мне шлепанцы, когда первый раз повела на пляж, но я отказывался, говоря, что они мне не нужны. И как же хохотала она надо мной, когда я, ступив на песок, завопил и начал прыгать с одной ноги на другую.

- Ты права! Давай тапки!

 

1  На флоте, не умеющих плавать, называют «топор». В каком-то рассказе, я прочел такое определение «топор с железной ручкой» - вот это точно про меня.

2 Нам, современным, пользующимся Интернетом, мобильной и спутниковой связью, даже трудно себе представить, как в то время, распространялись слухи. Да еще и с какой скоростью. Приблизительно так, как говорится в русской поговорке - «На одном конце только пернут, а на другом уже воняет».

Люди звонили знакомым - спрашивали, что видно в окна, тут же передавали это окружающим. Те звонили своим знакомым. И через полчаса, максимум час, весь город был в курсе.

3  Я проверил по карте - весь наш путь от Речного Вокзала до трамвайного круга на 6-Дачной составил 12,5 километров!

4  Тогда я и представить себе не мог, что стану свидетелем и непосредственным участником московского урагана 1998 года.