Продолжение рассказов цикла "Зелёные обложки", или "Рукописи из прошлого". Начало:
http://www.proza.ru/2016/11/13/168
На фото - Умань в годы оккупации.
2. Начало оккупации
К теме периода моей жизни с октября 1941 (когда немцы взяли Умань) и до марта 1944 года (когда Красная Армия освободила город) – к этой теме я уже обращался, написав несколько рассказов, помещённых на моей странице прозы.ру.
Зирко – рассказы о детях, 02.01.2009 17:11
Признание – рассказы о детях, 06.01.2009 17:13
Покажи писюн – рассказы, 23.03.2012 17:02
Рука Сталина – рассказы, 04.01.2010 17:03
Умань, Рождество, пролог – миниатюры, 07.01.2012 17:04
Эти произведения собраны мною в папке «Умань, оккупация».
Первые четыре рассказа – художественные, в которых я использовал и т.н. «художественный вымысел», взяв за основу сюжеты из моей детской памяти, но придумав персонажам другие имена.
Миниатюру «Умань, оккупация, детдом» я сохранил потому, что мне понравилась рецензия Серафима Григорьева… да и свой отклик я полагаю резонным.
Вот они:
«Рецензия на «Умань. Оккупация. Детдом» (Станислав Бук)
Мой приятель 1937 года рождения, как начинает рассказ о своем оккупационном детстве, возникает ощущение, что это было в какой-то другой реальности! Сидим у него на крылечке, а будто не здесь все было!..
Серафим Григорьев 07.06.2012 21:52
Серафим!
Вы очень точно выразили и моё отношение словами "это было в какой-то другой реальности". Конечно, детдом в оккупации, а мне 6-9 лет, и я помню многое, но фрагментарно и без трагизма.
Помню, что хотелось есть, но мы были ненасытными, как те собачонки. Но "других реальностей" в моей памяти несколько, поскольку образ жизни резко менялся: послевоенное детство, самодельные игрушки и игры в развалинах, и опять недоедание, и снова без трагизма; студенчество (Киевский универ – 3 курса мехмата) и работа деревенским учителем математики в пьяной украинской деревне. И вдруг я – солдат в Западной Украине, и это совершенно иной мир: морзянка и обстрел пеленгатора бандеровцами; потом военное училище, служба под Питером и пять лет в Ленинграде в академии – это лучшие годы с друзьями, вечеринками, литобъединением, культурной программой; больше тридцати лет в Средней Азии – совсем другой мир; Афганистан... тут всякое, это 1981 год, и в памяти есть тяжелые моменты, но больше светлых от настроения (Моя команда вернулась без потерь) и маленьких побед; наконец я на Карельском перешейке преодолеваю старость лесными походами, помогаю внукам-студентам, и, наконец, плюсом ко всему – проза.ру, а в общем и эта "виртуальная реальность", разумеется, не похожа не предыдущие.
И все эти отрезки жизни непохожи между собой, как будто они прошли на других планетах.
У меня хорошая память, она позволяет возвращаться в те реальности, которых в натуре давно просто нет, но у меня они есть.
Спасибо за отзыв!
Станислав Бук 08.06.2012 20:25»
Что касается моей «хорошей памяти». Я в жизни встречал людей, у которых память намного лучше моей. А сейчас и моя хромает. Иногда бывало, когда в семейном кругу мы предавались воспоминаниям, то сын, то дочь подсказывали мне о деталях, слышанных когда-то от меня. Ну, а я сам вот сейчас о них уже забывал. Да, память тоже стареет.
Полученный по почте от моей двоюродной сестры Нади альбом в зелёных обложках снова всколыхнул мою память.
Текст, написанный рукой тёти Люди уже после смерти моей мамы, несколько дополняет обстоятельства, описанные мамой.
Прежде чем привести текст рукописи моей «маленькой мамы» тёти Люды, я попытаюсь воспроизвести несколько фрагментов из моей собственной памяти.
Признаюсь – «подмывает» по некоторым сюжетам написать художественный рассказ, добавив вымысел, интригу и некую мораль. Но я не считаю удачными мои же рассказы, написанные по этой тематике. Лучше уж пусть будут просто воспоминания.
Сейчас я пишу не художественное сочинение, а произведение, которое можно отнести к мемуарному очерку.
Описывая обстоятельства детского бытия в оккупации, я думаю, пришло время рассказать и о тех немцах, которые, рискуя своим служебным положением, а может быть и жизнью, относились к нам по-человечески, помогали, подкармливали; полагаю, эти люди стоят того, чтобы о них хоть кто-то когда-то упомянул.
* * * * * * * * * *
Сестренка Света и я сидим в середине подводы на полосатом матраце с пряниками. Другие дети сидят к нам спиной по обоих бортах телеги. Колонна телег едет вдоль опушки леса. Летит немецкий самолёт, все телеги сворачивают в лес под сосны. Мы забираемся под телеги. Самолёт улетает, и мы снова едем.
В матраце я проковырял дырочку, и мы с сестрой жуём сворованные пряники. Позади нас зарево – это горит Умань.
Глаза ест едкий дым – что-то сильно горит в лесу, вдоль опушки которого мы едем, и подводы сворачивают в балку. Мы слезаем с телег, и они выезжают из балки без нас. Потом мы снова едем на телегах.
Большой двор. Телеги размещаются под сооружением с висящим канатом, лестницей, кольцами и турником.
(Впоследствии, вспоминая эту картину, я догадался, что мы заночевали в огромном дворе сельской школы).
Утро. Я проснулся и вспоминаю, где мы. У дальней калитки стоит немецкий танк, и двое танкистов в чёрной форме кричат что-то непонятное. Я понимаю, что это немцы («немые» - не знают нашего человеческого языка).
Наш обоз телег возвращается в Умань. Уже ничего не горит. Проходящие колонны немецких солдат выкрикивают однотонную и неприятно звучащую строевую песню. Я вспомнил, как красиво пели красноармейцы:
«У нас недаром
Горит пожаром
Пятиконечная звезда!»
* * * * * * * * * *
Мы строимся попарно возле двухэтажного здания.
Низко пролетает немецкий самолёт и неподалёку от нас девочка «грозит» самолёту кулачком. Немецкий офицер у калитки достаёт пистолет и стреляет в девочку. Какая-то женщина хватает девочку и забегает с нею в подъезд. Немец громко хохочет и уходит. (Я не помню, а, может быть, и не знал, попал ли немец в девочку).
* * * * * * * * * *
В детдоме новый директор – неприятный тип по фамилии Сологуб. Он дерёт подвернувшихся под руку детей за уши, поэтому его все ненавидят. За это ему дали прозвище «Салогрыз», – почему? – наверное, созвучное фамилии.
* * * * * * * * * *
Наш детдом переезжает на новое место. Теперь мы сидим в грузовике. Наша машина стоит на перекрёстке – пропускает колонну машин, в которой есть маленькие танки. Кто-то объясняет, что это танкетки. Справа от того места, где мы остановились, – ровные ряды крестов с касками. Это новое немецкое кладбище почти в центре города.
* * * * * * * * * *
Продолжение http://www.proza.ru/2016/11/30/224