Вместо эпилога к «Поколение разрушителей»
Призрак пророка песками вброд
беглый ведет народ
в необратимую сторону от
обетованных вод.
Анатолий Кичинский.
Вся история постсоветского демократического ренессанса – неотразимая иллюстрация банальной истины о том, сколь тонок и хрупок на человеке глянец культуры: как легко взламывает эту скорлупу дикарь, истребованный эпохой. Но одними только условиями среды нельзя объяснить превращение уверенного в себе, сознающего свое право человека в тварь дрожащую. Потому что это превращение состоялось стремительно, в течение считаных лет; депрессивная среда еще и оформиться не успела. Сейчас это называют по-разному: и «пропагандой 2.0», и «информационным террором», но суть в том, что на исходе Перестройки мы приобрели первый, еще скромный, но убедительный опыт атаки на массовое сознание средствами масс-медиа. Первыми вошли, так сказать, в эпоху информации. Не знаю, сколько в этом было вдохновения и классового чутья исполнителей, а сколько сознательного планирования, но сделано было очень профессионально – по меркам сегодняшнего дня. И нет сомнений, что этот опыт вошел в анналы жанра и занял достойное место в учебниках (почитать бы их!) Профессионализм проявил себя, прежде всего, в системности и многофакторности воздействия; и соблазны политических обещаний играли здесь достаточно рядовую роль. Главное, на мой взгляд, в том, что на месте распадающейся идеологической системы возник не хаос, а другая система – уже оформленная, продуманная, проверенная и структурированная. Официальную идеологию Атлантической империи составляют две компоненты, по видимости не связанные между собой, – потому что адресованы они двум изолированным друг от друга слоям населения. Идеология «потребительского общества» (консюмеризм) – конформной массе обывателей, а «буржуазный либерализм» – духовной элите.
Все культуры в чем-то похожи друг на друга; например, идеологическая и ботаническая. Буржуазный либерализм может существовать только на той почве, где он пророс, укоренился и развился. Унесенные ветром и попавшие на чуждую почву его ядовитые зерна образуют новую культуру. «Неолиберализм» – это целое семейство дочерних идеологий, гораздо менее привлекательных, чем материнский оригинал. Потому что в их основе лежат не светлые идеи гуманистов Просвещения, а их уродливая реализация. «Свобода», «равенство», «разум» («братство» как-то выпало), «толерантность», «корректность», «приватность» – титульные теги либерализма дают совершенно экзотические всходы, это только призраки истинных благодатей. Вместо английского Гайд-парка образуются дикие джунгли, и вместо хартии вольности здесь правят их законы, законы джунглей. Вот что пишет по этому поводу Лев Гумилев:
– Идеологическое воздействие иного этноса на неподготовленных неофитов действует подобно вирусным инфекциям, наркотикам, массовому алкоголизму. То, что на родине рассматривалось как обратимые и несущественные отклонения от нормы, губит целые этносы, не подготовленные к завлекательным, опьяняющим идеям.
Свой вклад в эту идеологическую экспансию внес и консюмерный вектор. И здесь тоже мутацию системных кодов определил естественный отбор – то бишь условия среды, почва. Культура потребления обернулась стяжательством, нигилизм творчества – апологией разрушения. Ядовитые зерна упали на подготовленную почву; в интересах тех и других властей (внутренних и внешних) входил отказ от созидания в пользу… проедания. И разумеется, к новым условиям жизни смогли приспособиться только приспособленцы. Это те самые «выездные», упавшие в обморок перед витриной немецкой колбасной лавки – да так и не пришедшие в себя. И контрреволюцию свою выездную они так и творили – в бессознательном состоянии. Возник «нулевой консенсус», когда самые приспособленные подбирали крохи с барского стола «реформаторов», а рядовой труженик наблюдал толпу мародеров на развалинах поверженной империи. Еще не подозревая, что он «ватник».
– В стране отжима, откатов и кидалова труд перестал быть "хорошей стратегией". Из сформированной постсоветскими элитами системы псевдоценностей – "созидание" выпало, – пишет Пастернак-Таранущенко. – Причём этика рыночной экономики не усматривает ничего плохого или недостойного в разорении конкурента, напротив, это рассматривается, как доблесть.
Два противоположных, постоянно спорящих друг с другом стимула, два «тихих амока» руководят человеческими поступками: страсть потребления и страсть творчества. Адресованная трудовым классам Запада идеология так и называется – «потребительской» (консюмеризм). Не такой уж я сноб, чтобы не понимать: культура потребления – такая же важная составляющая цивилизации, как и культура созидания. Но она лишь мизерная и несущественная составляющая консюмеризма. Обратите внимание: подавляющее большинство потребностей современного западного человека не являются витальными; без них он вполне мог бы обойтись. Нет ничего плохого в комфорте, ели он не роскошь. Но – какой ценой? Вот что пишет Герберт Маркузе о консюмеризме:
– Мы можем различать истинные и ложные потребности. «Ложными» являются те, которые навязываются индивиду особыми социальными интересами. Большинство преобладающих потребностей (расслабляться, развлекаться, потреблять и вести себя в соответствии с рекламными образцами, любить и ненавидеть то, что любят и ненавидят другие) принадлежат именно к этой категории ложных потребностей.
И сразу же следующий вопрос: до каких границ может идти раздувание потребностей над биологически оправданным минимумом?
– Безоговорочное право на удовлетворение имеют только первостепенные потребности: питание, одежда, жилье в соответствии с достигнутым уровнем культуры.
Книга Маркузе, откуда взяты эти цитаты, называется «Одномерный человек». Выразительная ассоциация. Потребительское общество стремительно преобразует человека в червя, в канал для перекачивания денежной массы. Заработал – потратил, заработал – потратил… «Ничего личного – только бизнес». Так решается основная проблема современного Запада: стабильность и устойчивость финансовых потоков. А впрочем… основной проблемой попрежнему остается избыток холестерина.
– Этот дух господствует в западном обществе, – говорит фон Берталанфи, – и более того, повидимому, необходим для его нормального функционирования: редукция человека к низшему уровню и его животной сущности, манипулирование им как автоматом для потребления или марионеткой политических сил.
– Атлантическая цивилизация, – утверждает Вяч. Рыбаков, – сделавшая себя на том, что пошла на поводу животного в человеке, добившаяся временной своей стабилизации и едва не покорившая мир благодаря все более массовому и изощренному потаканию животному в человеке, будет до последнего биться, чтобы не стать человеку чем-то иным.
С этим нельзя не согласиться.
Но согласиться тоже нельзя. Западная система власти «сделала себя», воплощая в жизнь подлинно духовные идеи мыслителей и моралистов. Но прогрессивный аспект буржуазного либерализма канул в прошлое – не потому, что уступил место более современной концепции, а потому, что перестал отвечать поставленным перед ним задачам, оказался беспомощным перед вызовами новых времен Иммунитет зла называется; или – порча благодати, она происходит не только в пространстве, но и во времен6и.. Общественные ценности со временем теряют свою гуманную суть и становятся инструментом зла. Потому что портятся слова, изменяющие со временем свой смысл. Каждому яблочку свое время.
Давайте я объясню на примере; на примере такой благодати, как «демократия». Когда Б. Ельцин в 1993 году растоптал Конституцию и расстрелял из башенных орудий свой парламент, он получил от друга Билла телеграмму, она зачитывалась в эфире, и в ней есть такие слова: «Мы считаем Вас лучшим защитником интересов демократии в России…» У сколь-нибудь образованного человека сразу же возникает вопрос: какой же смысл прячет друг Билл за словом «демократия»? И как он отличает ее от диктатуры? Просвещенный человек не затруднится с ответом: «интересы демократии» сегодня означают в точности интересы Соединенных Штатов, «оплота демократии в современном мире». (Может быть, это неточно. Уроки «демократии» преподают нам (всему миру) и другие страны Золотого Миллиарда.)
А правовое общество! Вспомним, как это было.
– А сейчас тебя вообще страшная жизнь ожидает.
– Почему? Страшнее, кажется, некуда.
– У-у-у, голуба моя, есть куда, еще как есть. На смену той сволочи хитроумной новая пришла, которая придумала строить правовое государство одновременно с рыночными отношениями. Это же абсурд, а вы молча глотаете и терпите. Когда только пошли первые разговоры о правовом государстве, я уже знал, во что это выльется. Идеи умами овладеть не успеют, а практику будут под эти идеи подстраивать... Для этого надо как минимум вырастить поколение учеников и дать им выпестовать учеников, а это – двадцать лет…
«Каждому яблочку свое время». Простенькую эту истину приходится, как видите, объяснять даже просвещенному читателю, что уж говорить о простодушном зрителе. Оторванные от почвы и исторического процесса титульные теги буржуазного либерализма образуют между собой совершенно новые связи, формируют новые сущности и смыслы. Примеры таких катахрез – словосочетания, образованные от слова «свобода»: «свободный мир», «свободный рынок», «свободный журналист» – ничто в ведь в действительности не соответствует этим словосочетаниям; если понимать свободу без кавычек. Но их применяют к реалиям, и смысл слова «свобода» изменяется до неузнаваемости. И в дыру между словом и делом проваливается первоначально осмысленная благодать.
– Что есть свобода в понимании корпораций?
– Власть, – коротко ответил Шон.
– Мы с вами добрались до самой сути.
– Потому что главное, все-таки, не в свободе. Свобода – оправдание подлецов и дураков.
Ответьте мне на три вопроса – только быстро, не подыскивая отмазок. Вопросы простые, ответы очевидны.
– Какой может быть свобода в обществе, где нет демократии?
– Какой может быть демократия в обществе, где нет закона?
– Каким может быть закон в обществе, где нет порядка?
Выбор из предложенного списка – это просто демократическая форма рабства. Хорошо организованная глупость делает демократию бессмысленной; вернее – инструментом зла. За пределами правового общества демократическая процедура приводит к фальсификациям, а прямая демократия – к мятежу; у нее даже есть специальное название: «охлократия». Мы видели, как толпа, которую не усмирили подачками заранее, топтала результаты выборов. Мы с вами не раз видели, как человеческие ценности вступают в противоречие друг с другом: свобода слова – чести и достоинству, права ребенка – свободе предпринимательства… И в каждом отдельном случае иерархия ценностей определяется чем-то третьим. Тем, что имеет власть над словами. Смещая смыслы слов до бесконечности, можно доказать все, что угодно: «что люди ходят на руках, и что люди ходят на боках». Цепочкой синонимов можно отождествить совершенно противоположные вещи: «Свобода – это рабство. Война – это мир. Правда – это ложь». Народ и власть.
Наша эпоха – век информации, и борьба за власть – это борьба за власть над словом.
2016
Источники цитат:
1. Г Маркузе. «Одномерный человек».
2. Л. Гумилев. «Тысячелетие вокруг Каспия».
3. Вяч. Рыбаков. «Камо вставляши».
4. А. и Б. Стругацкие. «Трудно быть богом».
5. Дж. Оруэлл. «1984»
6. С. Лукьяненко. «Сумеречный Дозор».
7. В. Панов. «Поводыри на распутье».
8. А. Маринина. «Стечение обстоятельств».
9. Дмитрий Пастернак Таранущенко. «Неизбывный СССР». http://www.pravda.com.ua/columns/2016/01/7/7094615/